Страница:
— Аллан, дай псу поесть, — рассеянно скомандовал Рабинович, даже не повернув в мою сторону головы. — А то так пасть свою и не закроет.
Вот и вся любовь! А говорили: «пойдешь в милицию». Говорили: «узнаешь людей». Говорили: «получишь общение»! Лучше бы я пошел в пастухи. Там хоть понятно, что вокруг одни бараны. А тут, посмотришь направо — люд. Посмотришь налево — человече. И только когда заговорят, понимаешь, что все это лишь бараны. Пусть и двуногие. Хотя еще неизвестно, какие из них лучше: парнокопытные или прямоходящие!
Нет! Вы не подумайте, что я злобный. Просто все это время, пока мы здесь (а оно мне показалось вечностью), я и словом перемолвиться ни с кем не мог. Моим друзьям хоть поговорить было с кем. Хотя я и до сих пор не пойму, как они умудряются говорить по-русски, аборигены — по-своему, а друг друга все равно понимают.
Местные же псы почему-то находятся на том же уровне развития, который человек прошел еще в каменном веке. Сами представьте, как говорить с питекантропом, если ты его спрашиваешь: «Скажите, пожалуйста, где тут у вас ближайший собачий питомник?» А он тебе отвечает: "Моя не тирогай. Моя пилехо в еда. Моя — жеосткий мяса! "
Если вам трудно осмыслить такой диалог или, к несчастью, не довелось общаться с подобными индивидуумами, то просто представьте, что вы едете в трамвае со слепоглухонемым кондуктором. В вагон заходят контролеры, вам нужно срочно купить билет, а кондуктор вас в упор не видит, не слышит и ничего не говорит.
Вот от такой-то жизни я и стал немного излишне агрессивным и ворчливым. А так я обычно добрый и пушистый. Да вы и сами помните, какой я добродушный был в начале нашего приключения. В общем, ни против Сени, ни против Попова, ни против кого бы то ни было я ничего не имею. Так, ворчу от скуки. А то завыл бы, словно аллигатор в период весеннего половодья.
Сразу после завтрака Грифлет начал собираться в дорогу. Какая-то сволочь приляпала ему на лицо печать мужества, и рыцарь печального образа стал сразу не похож на себя. Сэр Грифлет все утро упорно начищал свой меч, несколько подзабывший о том, что иногда требуется покидать ножны. Надраил рыцарь и медные доспехи «а-ля Юлий Цезарь». Теперь он походил на японского самурая, карающую десницу Господа и елочную игрушку одновременно.
— Пожалуйста, не провожайте меня! — сделав лицо Пьеро, проговорил Грифлет. — Я ухожу добыть себе славу, а вам путевку в новую жизнь. Путь мой будет усыпан терниями, но я вытерплю все лишения, как Иисус терпел свой венец, и вернусь к вам с победой или сгину навек.
— Вот только второго не нужно, — пробурчал себе под нос Рабинович.
Грифлет этого не услышал.
— Сэр Робин, я прошу вашего разрешения для поиска Грааля, — закончил рыцарь свою пафосную речь. — А вас, святой отец, прошу благословить меня в дорогу.
— Э-э... Ну, иди с богом, короче, — смущенно пробормотал Попов и хлопнул коленопреклоненного Грифлета своим крестом по плечу. — И скатертью... Э-э, в общем, счастливого пути.
Ровена вытерла шелковым платочком свои девичьи слезки, не забыв по пути прихватить сопли из-под носа, и протянула сей кусок материи Грифлету на память (экие нежности! ). Рыцарь посветлел лицом, улыбнулся и поцеловал дар принцессы (тьфу! С ума сошел). Затем Грифлет поместил платочек под доспехи, туда, где полагается быть сердцу, и, схватив со скамьи мешок с провизией, бегом припустил к выходу на свежий воздух (Эй, а с остальными кто прощаться будет? Святая Дева Мария?).
В общем, наш тесно сплоченный коллектив понес первые потери со времен приснопамятной битвы на лесном перекрестке. Я посмотрел на лица людей и заметил неподдельную печаль. А Сеня вообще выглядел так, словно любимая бабушка умерла и оставила наследство соседу по лестничной площадке.
Что-то я не пойму, вы Грифлета заранее решили похоронить? А заодно вместе с ним и наши надежды на возвращение домой?
— Заткнись, Мурзик. И без тебя тошно, — отмахнулся от меня Рабинович и повернулся к Аллану. — Ты кукушку ловить собираешься?
Иомен утвердительно кивнул и принялся выгребать хлам из своего вещмешка в поисках необходимой снасти для поимки кукушки. Как я понял, Аллан собрался делать что-то вроде капкана для птиц, и мне было любопытно на это посмотреть.
Собственно говоря, настоящих птицеловов я в деле не видел. Лишь один раз мне довелось наблюдать, как мальчишки во дворе ловят воробьев. Они брали картонную коробку, переворачивали вверх дном и один конец приподнимали, подпирая палочкой, к которой была привязана нитка. Под коробку сыпали хлебные крошки, а сами отходили подальше и ждали, пока неосторожный воробей заберется в их ловушку. Потом дергали за нитку и со счастливыми криками бежали за своим уловом.
Как я понимаю, кукушка — птица хитрая и трудноловимая. Хотя, может быть, это потому, что она, как тот Неуловимый Джо из анекдота. Слышали?.. Сейчас расскажу!
Едут два ковбоя по прерии, а навстречу им третий. Один из пары говорит другому:
— Смотри, это Неуловимый Джо скачет.
— Неуловимый, это потому, что его трудно поймать?
— Нет, что ты! Просто он на хрен никому не нужен...
Ха-ха-ха! В смысле: гав-гав-гав! Не смешно? Ну и ладно.
Так вот, мне было страшно интересно, как ловят Неуловимую Птицу Кукушку. Любопытство, думаю, вполне естественное, и я сунул нос под руку Аллана, чтобы посмотреть, чем это иомен занимается. А поскольку зла никому не хотел и, более того, собирался вместе с Алланом пойти ловить кукушку, то мне совершенно непонятны те грубые слова, которыми встретил мое любопытство Аллан.
— Ах ты, псина противная! — завизжал иомен так, словно я по меньшей мере обставил его в стрельбе из лука. — Куда башку свою дурную суешь? Всю ловушку мне изодрал!
Ой-ой-ой! Какие мы нежные! Стоило из-за какой-то пары ниток такой крик поднимать? И не больно-то мне хотелось посмотреть, что ты там делаешь.
Тут еще и Сеня на меня закричал. Так что я с чистой совестью обиделся на всех и пошел приставать к Горынычу. У монстра тоже было не игривое настроение. Он сбежал от меня на стол и стал призывать Рабиновича навести в семье порядок. Сеня, естественно, не преминул показать, кто у нас «альфа-лидер», и занялся моей дрессурой. Ну и кот с ним! Хоть какое-то развлечение да выпало на мою долю...
Каюсь — грешен! Повреждения, нанесенные мной снасти для ловли хитрой птицы-кукушки, оказались более серьезными, чем мне представлялось поначалу. Аллан провозился с ремонтом своей ловушки почти до обеда, постоянно бормоча себе под нос, что «у благородных свои причуды», а он бы «такого кобеля кнутом ременным отхлестал». Никто, кроме меня, этого не слышал. А я не обижался. Ну что теперь поделаешь, если у человека расстройство нервной системы?
Вся остальная компания, за исключением Попова, по большей части бездельничала, бесцельно слоняясь из угла в угол. Пещера от этих перемещений стала чем-то напоминать наш участок внутренних дел в пятницу вечером. Вроде все бегают и изображают каторжный труд, а на самом деле работа закончилась еще с утра, и теперь каждый ждет, когда наконец можно будет умчаться домой.
Исключения составляли только дежурные. Они роились в «аквариуме» и рассыпались язвительными репликами по поводу каждого, кто заходил туда и уведомлял, что отправляется «поработать со свидетелями» и обратно не вернется. А уж своим мрачным видом каждый из дежурного наряда мог бы легко оставить позади знаменитый замок Дракулы.
Ярким образчиком именно такого состояния души и являлся Попов. Усердно листая мерлиновские книги, Андрюша пытался понять хоть слово из рецепта приготовления философского камня и страшно раздражался, когда кто-нибудь из праздношатающихся попадался в его поле зрения. А если учесть, что единственный стол в пещере стоял как раз в самом ее центре, то становится ясно, что раздражение Попова постоянно и усердно подпитывалось.
— Сеня, по-моему, кто-то собирался идти за куриными яйцами! — не выдержав, наконец, всеобщего безделья в период собственной страдной поры, завопил Андрюша на всю пещеру. — Тебе не кажется, что уже пора отправляться?
— А куда ты гонишь? — Рабинович удивленно осмотрел Попова с ног до головы. — Кукушки-то еще нет...
— Кукушка к вечеру будет, — мрачно пробормотал Аллан, заканчивая починку силков. — Поймал бы уже к обеду, если бы не этот пес. Сэр Робин, не хочу, конечно, вас учить, но я бы на вашем месте выдрал эту собаку как следует. Для повышения дисциплины.
— Ты меня еще жить поучи! — рявкнул Рабинович (ага! не трогай наших! ). Впрочем, Сеня тут же успокоился. — Пойми ты, Аллан, Мурзик не просто пес. Это часть меня самого. А если он тебе что-то испортил, то, поверь, сделал это не со зла. Он еще растет и поэтому страшно любопытный. Если хочешь, я за него извинюсь.
Ой, мамочки! Растрогал...
Аллан пробормотал себе под нос что-то невразумительное и вновь склонился над силками, явно смущенный последними Сениными словами. Я тоже признаться, не ожидал хоть раз в жизни услышать, что мой Рабинович заговорит в таком тоне с практически посторонним человеком и был немало тому удивлен. Даже хвостом завилял от растерянности. Что при нормальных обстоятельствах себе редко позволяю. Однако были вокруг и другие, удивившиеся больше моего!
Жомов осторожно подошел к Рабиновичу и старательно осмотрел его с ног до головы. Ваня стряхнул пару пылинок с формы моего хозяина, расправил у него манжету и поддернул штаны. Сеня с удивлением наблюдал за этими манипуляциями над собой, явно не понимая, чего хочет Жомов.
А Ваня чуть повернул Рабиновича на свет и снова придирчиво окинул его взглядом. Затем, поплевав на кончики пальцев, Жомов осторожно коснулся Сениного лба и тут же отдернул руку, словно боясь обжечься.
— Нет. Вроде температура нормальная и с виду все в порядке, а говорит как-то странно, — сделал свое заключение Иван. — Сеня, сознайся, ты, случаем, не влюбился в кого-нибудь? Например, в Горыныча? А?..
— Да пошел ты! — Рабинович, явно смутившись, оттолкнул друга от себя. — Голова у Вани с пчелиное чело, а мозгу совсем ничего. Язык телепает, а башка отдыхает...
Общую обстановку неловкости разрядила Ровена. С присущим каждой женщине тактом она подскочила к Сене и дернула его за рукав. Мой Рабинович удивленно обернулся, еще не догадываясь, что теперь кому-то от него понадобилось. Мне показалось, что Сеня готов снова заорать. Но, увидев глазки принцессы, Рабинович растаял, словно холодец у батареи.
— Мальчики, — защебетала Ровена. — Пойдете в деревню, непременно возьмите свежих хлебцев, немножко говядины, свиное сало, пару десятков сырых яиц и меру овсянки...
— Только не овсянки!!! — истошно заорал со своего насеста Попов. — Если ты, гад Рабинович, принесешь сюда овсянку, на мою помощь можешь больше не рассчитывать.
— Ладно, — фыркнула принцесса. — Робин, милый, если не будешь брать овсянку, то... — Ровена покосилась на Андрюшу. — То возьми, пожалуй, еще немного говядины.
Наши сборы (а я, естественно, решил прогуляться вместе с Сеней) заняли немного времени. Ровно столько, сколько требуется для того, чтобы пообедать и прихватить с собой пару корзин и мешков. Отпускать нас одних никто не собирался. Поначалу в сопровождающие набивались все, не исключая и Попова. Как я думаю, Андрюша хотел лично проследить, чтобы ненавистная овсянка каким-нибудь невероятным образом самостоятельно не забралась в мешок с провизией.
Однако Сеня Попова с собой не взял. Как и Кауту, выразившего этому решению крайнее недовольство. Видите ли, саксу жутко хотелось проверить, его ли соплеменники поселились рядом с лесом, или это бриттская чума продолжает расползаться по острову. Тоже мне, нацист средневековый нашелся!
Аллан из нашего сопровождения выбывал автоматически, поскольку перед ним стояла наиважнейшая на данный момент задача по обеспечению будущих птенцов новой мамой. Пусть и в принудительном порядке! Поэтому вполне понятно, что в деревню отправились мы втроем — Сеня, Жомов и я. И вышли сразу после обеда.
Погода стояла просто чудесная. Легкий ветерок, ласковое солнышко и все такое. Птички, само собой, щебечут в ветвях, насекомые всякие стрекочут в траве. В общем, юг России в начале мая!
В наше время в Англии я, естественно, не был. Не скажу, что совсем не верю посторонним на слово, но по большей части я верю своим глазам. Поэтому, если еще кто-нибудь при мне назовет Британию Туманным Альбионом, то, честное слово, постараюсь откусить у него язык. Нечего клеветать на страну с такой чудесной погодой!
Мы уже прошли почти половину пути, когда вдруг Жомова посетила гениальная идея. Причем гениальная во всех отношениях. Резко остановившись посреди лесной тропинки так, что Рабинович уткнулся ему в спину, а я едва сумел проскочить между ног, Жомов обернулся к Сене и спросил:
— Слушай, Робин, как насчет футбольчика?
Рабинович опешил. Пытаясь отыскать в словах Ивана какой-то подвох, Сеня не торопился с ответом. Он придирчиво, точно так же, как Жомов в пещере, осмотрел Ивана с ног до головы и поинтересовался:
— Один на один? И с Мурзиком вместо мячика?
— Нет, Сеня, ты ни хрена не понял! Мы торчим в этой дыре уже целую кучу времени и никаких развлечений, кроме бухалова, не видели. Короче, тут есть две деревни. Что, если ты наберешь команду из одной, а я из другой, и мы друг с другом сразимся?..
— Ваня, вот ты точно перегрелся! — фыркнул Рабинович. — Ты посмотри, какой сейчас век на дворе. В это время футбол попросту не придумали!
— Так мы их и обучим! — Жомов стукнул правым кулаком по левой ладони. — И пусть потом скажут, что футбол — национальная английская игра. В конце концов, для интереса можно сделать ставки на этот матч. Я, например, готов свою Большую Рюмку внести в качестве приза победителю...
Этот аргумент решил все! Я давно заприметил, как Сеня косит глазом в сторону жомовского золотого фужерчика ведерных размеров. И, вполне естественно, Ванино предложение о ставках склонило чашу весов в сторону организации футбольного матча.
Как я подозреваю, Сене идея Жомова понравилась с самого начала. Но осторожный Рабинович боялся браться за нее, опасаясь еще больше стянуть пружину времени этим нововведением для Англии начала нашего тысячелетия. Однако ставки есть ставки. Сеня мимо этого проходит редко, тем более, когда есть способ облапошить своего ближнего. А Рабинович на это надеялся, поскольку считал себя настоящим знатоком футбола.
— Решено! — Сеня пожал протянутую ему Жомовым руку. — Сейчас и попробуем набрать себе команды...
Хло-оп!!!
Что-то непонятное появилось прямо у меня на носу. Я попытался помахать головой, чтобы стряхнуть это наваждение или по крайней мере рассмотреть его. Однако наваждение держалось крепко, и я едва не окосел, пытаясь сфокусировать на нем взгляд, прежде чем эта тварь заговорила.
— Полегче башкой мотай, урод вислоухий! — взвизгнул эльф и саданул меня своим игрушечным кулаком по носу. — Если я упаду, то все твои усы пинцетом повыщипываю! Мать твою...
Это я урод вислоухий?! Убью мерзкую тварь... Жомов и Рабинович обернулись на мой крик и застыли с открытыми ртами. Да и кто, мне интересно, не застынет, когда увидит своего пса, оседланного эльфом?
— Че уставились? — тут же наехал маленький уродец на моих друзей. — Уймите этого вонючего кобеля, пока я ему шею не свернул. Понаехала туча всякая лимита, спокойно по лесу не полетаешь. Мать вашу троллям на съедение!
— Сейчас я его ушибу, — поплевывая на ладони, проворчал Иван, а я зажмурился. Поскольку такими лопатами ушибить эльфа у меня на загривке Жомов сможет только вместе со мной.
— Полегче, Ваня, — осадил его Рабинович. — Там все-таки мой пес.
— Это кто меня тут ушибить собрался? — пискнул эльф и наконец оторвался от моего носа и завис на уровне глаз Жомова. — Ты, что ли, бык фанерный? Хочешь всю оставшуюся жизнь на таблетки работать? А, мать твою?
— По-моему, это перебор, — проворчал Сеня и отстегнул от пояса дубинку. — Сейчас арестовывать будем.
— Ах, вы так, козлы позорные?! — завизжал эльф. — Сами напросились! В следующий раз ждите тролля или гоблина. А сейчас...
Маленький хам набрал скорость реактивного истребителя и врезался головой прямо Жомову в глаз. Ваня от неожиданности ойкнул и зажал поврежденный орган ладонью. А эльф показал Рабиновичу язык и испарился так же, как и появился минуту назад.
— Он больше не жилец! — прорычал Ваня, потирая ушибленное место. — Так что насчет футбола?..
ГЛАВА 4
Вот и вся любовь! А говорили: «пойдешь в милицию». Говорили: «узнаешь людей». Говорили: «получишь общение»! Лучше бы я пошел в пастухи. Там хоть понятно, что вокруг одни бараны. А тут, посмотришь направо — люд. Посмотришь налево — человече. И только когда заговорят, понимаешь, что все это лишь бараны. Пусть и двуногие. Хотя еще неизвестно, какие из них лучше: парнокопытные или прямоходящие!
Нет! Вы не подумайте, что я злобный. Просто все это время, пока мы здесь (а оно мне показалось вечностью), я и словом перемолвиться ни с кем не мог. Моим друзьям хоть поговорить было с кем. Хотя я и до сих пор не пойму, как они умудряются говорить по-русски, аборигены — по-своему, а друг друга все равно понимают.
Местные же псы почему-то находятся на том же уровне развития, который человек прошел еще в каменном веке. Сами представьте, как говорить с питекантропом, если ты его спрашиваешь: «Скажите, пожалуйста, где тут у вас ближайший собачий питомник?» А он тебе отвечает: "Моя не тирогай. Моя пилехо в еда. Моя — жеосткий мяса! "
Если вам трудно осмыслить такой диалог или, к несчастью, не довелось общаться с подобными индивидуумами, то просто представьте, что вы едете в трамвае со слепоглухонемым кондуктором. В вагон заходят контролеры, вам нужно срочно купить билет, а кондуктор вас в упор не видит, не слышит и ничего не говорит.
Вот от такой-то жизни я и стал немного излишне агрессивным и ворчливым. А так я обычно добрый и пушистый. Да вы и сами помните, какой я добродушный был в начале нашего приключения. В общем, ни против Сени, ни против Попова, ни против кого бы то ни было я ничего не имею. Так, ворчу от скуки. А то завыл бы, словно аллигатор в период весеннего половодья.
Сразу после завтрака Грифлет начал собираться в дорогу. Какая-то сволочь приляпала ему на лицо печать мужества, и рыцарь печального образа стал сразу не похож на себя. Сэр Грифлет все утро упорно начищал свой меч, несколько подзабывший о том, что иногда требуется покидать ножны. Надраил рыцарь и медные доспехи «а-ля Юлий Цезарь». Теперь он походил на японского самурая, карающую десницу Господа и елочную игрушку одновременно.
— Пожалуйста, не провожайте меня! — сделав лицо Пьеро, проговорил Грифлет. — Я ухожу добыть себе славу, а вам путевку в новую жизнь. Путь мой будет усыпан терниями, но я вытерплю все лишения, как Иисус терпел свой венец, и вернусь к вам с победой или сгину навек.
— Вот только второго не нужно, — пробурчал себе под нос Рабинович.
Грифлет этого не услышал.
— Сэр Робин, я прошу вашего разрешения для поиска Грааля, — закончил рыцарь свою пафосную речь. — А вас, святой отец, прошу благословить меня в дорогу.
— Э-э... Ну, иди с богом, короче, — смущенно пробормотал Попов и хлопнул коленопреклоненного Грифлета своим крестом по плечу. — И скатертью... Э-э, в общем, счастливого пути.
Ровена вытерла шелковым платочком свои девичьи слезки, не забыв по пути прихватить сопли из-под носа, и протянула сей кусок материи Грифлету на память (экие нежности! ). Рыцарь посветлел лицом, улыбнулся и поцеловал дар принцессы (тьфу! С ума сошел). Затем Грифлет поместил платочек под доспехи, туда, где полагается быть сердцу, и, схватив со скамьи мешок с провизией, бегом припустил к выходу на свежий воздух (Эй, а с остальными кто прощаться будет? Святая Дева Мария?).
В общем, наш тесно сплоченный коллектив понес первые потери со времен приснопамятной битвы на лесном перекрестке. Я посмотрел на лица людей и заметил неподдельную печаль. А Сеня вообще выглядел так, словно любимая бабушка умерла и оставила наследство соседу по лестничной площадке.
Что-то я не пойму, вы Грифлета заранее решили похоронить? А заодно вместе с ним и наши надежды на возвращение домой?
— Заткнись, Мурзик. И без тебя тошно, — отмахнулся от меня Рабинович и повернулся к Аллану. — Ты кукушку ловить собираешься?
Иомен утвердительно кивнул и принялся выгребать хлам из своего вещмешка в поисках необходимой снасти для поимки кукушки. Как я понял, Аллан собрался делать что-то вроде капкана для птиц, и мне было любопытно на это посмотреть.
Собственно говоря, настоящих птицеловов я в деле не видел. Лишь один раз мне довелось наблюдать, как мальчишки во дворе ловят воробьев. Они брали картонную коробку, переворачивали вверх дном и один конец приподнимали, подпирая палочкой, к которой была привязана нитка. Под коробку сыпали хлебные крошки, а сами отходили подальше и ждали, пока неосторожный воробей заберется в их ловушку. Потом дергали за нитку и со счастливыми криками бежали за своим уловом.
Как я понимаю, кукушка — птица хитрая и трудноловимая. Хотя, может быть, это потому, что она, как тот Неуловимый Джо из анекдота. Слышали?.. Сейчас расскажу!
Едут два ковбоя по прерии, а навстречу им третий. Один из пары говорит другому:
— Смотри, это Неуловимый Джо скачет.
— Неуловимый, это потому, что его трудно поймать?
— Нет, что ты! Просто он на хрен никому не нужен...
Ха-ха-ха! В смысле: гав-гав-гав! Не смешно? Ну и ладно.
Так вот, мне было страшно интересно, как ловят Неуловимую Птицу Кукушку. Любопытство, думаю, вполне естественное, и я сунул нос под руку Аллана, чтобы посмотреть, чем это иомен занимается. А поскольку зла никому не хотел и, более того, собирался вместе с Алланом пойти ловить кукушку, то мне совершенно непонятны те грубые слова, которыми встретил мое любопытство Аллан.
— Ах ты, псина противная! — завизжал иомен так, словно я по меньшей мере обставил его в стрельбе из лука. — Куда башку свою дурную суешь? Всю ловушку мне изодрал!
Ой-ой-ой! Какие мы нежные! Стоило из-за какой-то пары ниток такой крик поднимать? И не больно-то мне хотелось посмотреть, что ты там делаешь.
Тут еще и Сеня на меня закричал. Так что я с чистой совестью обиделся на всех и пошел приставать к Горынычу. У монстра тоже было не игривое настроение. Он сбежал от меня на стол и стал призывать Рабиновича навести в семье порядок. Сеня, естественно, не преминул показать, кто у нас «альфа-лидер», и занялся моей дрессурой. Ну и кот с ним! Хоть какое-то развлечение да выпало на мою долю...
Каюсь — грешен! Повреждения, нанесенные мной снасти для ловли хитрой птицы-кукушки, оказались более серьезными, чем мне представлялось поначалу. Аллан провозился с ремонтом своей ловушки почти до обеда, постоянно бормоча себе под нос, что «у благородных свои причуды», а он бы «такого кобеля кнутом ременным отхлестал». Никто, кроме меня, этого не слышал. А я не обижался. Ну что теперь поделаешь, если у человека расстройство нервной системы?
Вся остальная компания, за исключением Попова, по большей части бездельничала, бесцельно слоняясь из угла в угол. Пещера от этих перемещений стала чем-то напоминать наш участок внутренних дел в пятницу вечером. Вроде все бегают и изображают каторжный труд, а на самом деле работа закончилась еще с утра, и теперь каждый ждет, когда наконец можно будет умчаться домой.
Исключения составляли только дежурные. Они роились в «аквариуме» и рассыпались язвительными репликами по поводу каждого, кто заходил туда и уведомлял, что отправляется «поработать со свидетелями» и обратно не вернется. А уж своим мрачным видом каждый из дежурного наряда мог бы легко оставить позади знаменитый замок Дракулы.
Ярким образчиком именно такого состояния души и являлся Попов. Усердно листая мерлиновские книги, Андрюша пытался понять хоть слово из рецепта приготовления философского камня и страшно раздражался, когда кто-нибудь из праздношатающихся попадался в его поле зрения. А если учесть, что единственный стол в пещере стоял как раз в самом ее центре, то становится ясно, что раздражение Попова постоянно и усердно подпитывалось.
— Сеня, по-моему, кто-то собирался идти за куриными яйцами! — не выдержав, наконец, всеобщего безделья в период собственной страдной поры, завопил Андрюша на всю пещеру. — Тебе не кажется, что уже пора отправляться?
— А куда ты гонишь? — Рабинович удивленно осмотрел Попова с ног до головы. — Кукушки-то еще нет...
— Кукушка к вечеру будет, — мрачно пробормотал Аллан, заканчивая починку силков. — Поймал бы уже к обеду, если бы не этот пес. Сэр Робин, не хочу, конечно, вас учить, но я бы на вашем месте выдрал эту собаку как следует. Для повышения дисциплины.
— Ты меня еще жить поучи! — рявкнул Рабинович (ага! не трогай наших! ). Впрочем, Сеня тут же успокоился. — Пойми ты, Аллан, Мурзик не просто пес. Это часть меня самого. А если он тебе что-то испортил, то, поверь, сделал это не со зла. Он еще растет и поэтому страшно любопытный. Если хочешь, я за него извинюсь.
Ой, мамочки! Растрогал...
Аллан пробормотал себе под нос что-то невразумительное и вновь склонился над силками, явно смущенный последними Сениными словами. Я тоже признаться, не ожидал хоть раз в жизни услышать, что мой Рабинович заговорит в таком тоне с практически посторонним человеком и был немало тому удивлен. Даже хвостом завилял от растерянности. Что при нормальных обстоятельствах себе редко позволяю. Однако были вокруг и другие, удивившиеся больше моего!
Жомов осторожно подошел к Рабиновичу и старательно осмотрел его с ног до головы. Ваня стряхнул пару пылинок с формы моего хозяина, расправил у него манжету и поддернул штаны. Сеня с удивлением наблюдал за этими манипуляциями над собой, явно не понимая, чего хочет Жомов.
А Ваня чуть повернул Рабиновича на свет и снова придирчиво окинул его взглядом. Затем, поплевав на кончики пальцев, Жомов осторожно коснулся Сениного лба и тут же отдернул руку, словно боясь обжечься.
— Нет. Вроде температура нормальная и с виду все в порядке, а говорит как-то странно, — сделал свое заключение Иван. — Сеня, сознайся, ты, случаем, не влюбился в кого-нибудь? Например, в Горыныча? А?..
— Да пошел ты! — Рабинович, явно смутившись, оттолкнул друга от себя. — Голова у Вани с пчелиное чело, а мозгу совсем ничего. Язык телепает, а башка отдыхает...
Общую обстановку неловкости разрядила Ровена. С присущим каждой женщине тактом она подскочила к Сене и дернула его за рукав. Мой Рабинович удивленно обернулся, еще не догадываясь, что теперь кому-то от него понадобилось. Мне показалось, что Сеня готов снова заорать. Но, увидев глазки принцессы, Рабинович растаял, словно холодец у батареи.
— Мальчики, — защебетала Ровена. — Пойдете в деревню, непременно возьмите свежих хлебцев, немножко говядины, свиное сало, пару десятков сырых яиц и меру овсянки...
— Только не овсянки!!! — истошно заорал со своего насеста Попов. — Если ты, гад Рабинович, принесешь сюда овсянку, на мою помощь можешь больше не рассчитывать.
— Ладно, — фыркнула принцесса. — Робин, милый, если не будешь брать овсянку, то... — Ровена покосилась на Андрюшу. — То возьми, пожалуй, еще немного говядины.
Наши сборы (а я, естественно, решил прогуляться вместе с Сеней) заняли немного времени. Ровно столько, сколько требуется для того, чтобы пообедать и прихватить с собой пару корзин и мешков. Отпускать нас одних никто не собирался. Поначалу в сопровождающие набивались все, не исключая и Попова. Как я думаю, Андрюша хотел лично проследить, чтобы ненавистная овсянка каким-нибудь невероятным образом самостоятельно не забралась в мешок с провизией.
Однако Сеня Попова с собой не взял. Как и Кауту, выразившего этому решению крайнее недовольство. Видите ли, саксу жутко хотелось проверить, его ли соплеменники поселились рядом с лесом, или это бриттская чума продолжает расползаться по острову. Тоже мне, нацист средневековый нашелся!
Аллан из нашего сопровождения выбывал автоматически, поскольку перед ним стояла наиважнейшая на данный момент задача по обеспечению будущих птенцов новой мамой. Пусть и в принудительном порядке! Поэтому вполне понятно, что в деревню отправились мы втроем — Сеня, Жомов и я. И вышли сразу после обеда.
Погода стояла просто чудесная. Легкий ветерок, ласковое солнышко и все такое. Птички, само собой, щебечут в ветвях, насекомые всякие стрекочут в траве. В общем, юг России в начале мая!
В наше время в Англии я, естественно, не был. Не скажу, что совсем не верю посторонним на слово, но по большей части я верю своим глазам. Поэтому, если еще кто-нибудь при мне назовет Британию Туманным Альбионом, то, честное слово, постараюсь откусить у него язык. Нечего клеветать на страну с такой чудесной погодой!
Мы уже прошли почти половину пути, когда вдруг Жомова посетила гениальная идея. Причем гениальная во всех отношениях. Резко остановившись посреди лесной тропинки так, что Рабинович уткнулся ему в спину, а я едва сумел проскочить между ног, Жомов обернулся к Сене и спросил:
— Слушай, Робин, как насчет футбольчика?
Рабинович опешил. Пытаясь отыскать в словах Ивана какой-то подвох, Сеня не торопился с ответом. Он придирчиво, точно так же, как Жомов в пещере, осмотрел Ивана с ног до головы и поинтересовался:
— Один на один? И с Мурзиком вместо мячика?
— Нет, Сеня, ты ни хрена не понял! Мы торчим в этой дыре уже целую кучу времени и никаких развлечений, кроме бухалова, не видели. Короче, тут есть две деревни. Что, если ты наберешь команду из одной, а я из другой, и мы друг с другом сразимся?..
— Ваня, вот ты точно перегрелся! — фыркнул Рабинович. — Ты посмотри, какой сейчас век на дворе. В это время футбол попросту не придумали!
— Так мы их и обучим! — Жомов стукнул правым кулаком по левой ладони. — И пусть потом скажут, что футбол — национальная английская игра. В конце концов, для интереса можно сделать ставки на этот матч. Я, например, готов свою Большую Рюмку внести в качестве приза победителю...
Этот аргумент решил все! Я давно заприметил, как Сеня косит глазом в сторону жомовского золотого фужерчика ведерных размеров. И, вполне естественно, Ванино предложение о ставках склонило чашу весов в сторону организации футбольного матча.
Как я подозреваю, Сене идея Жомова понравилась с самого начала. Но осторожный Рабинович боялся браться за нее, опасаясь еще больше стянуть пружину времени этим нововведением для Англии начала нашего тысячелетия. Однако ставки есть ставки. Сеня мимо этого проходит редко, тем более, когда есть способ облапошить своего ближнего. А Рабинович на это надеялся, поскольку считал себя настоящим знатоком футбола.
— Решено! — Сеня пожал протянутую ему Жомовым руку. — Сейчас и попробуем набрать себе команды...
Хло-оп!!!
Что-то непонятное появилось прямо у меня на носу. Я попытался помахать головой, чтобы стряхнуть это наваждение или по крайней мере рассмотреть его. Однако наваждение держалось крепко, и я едва не окосел, пытаясь сфокусировать на нем взгляд, прежде чем эта тварь заговорила.
— Полегче башкой мотай, урод вислоухий! — взвизгнул эльф и саданул меня своим игрушечным кулаком по носу. — Если я упаду, то все твои усы пинцетом повыщипываю! Мать твою...
Это я урод вислоухий?! Убью мерзкую тварь... Жомов и Рабинович обернулись на мой крик и застыли с открытыми ртами. Да и кто, мне интересно, не застынет, когда увидит своего пса, оседланного эльфом?
— Че уставились? — тут же наехал маленький уродец на моих друзей. — Уймите этого вонючего кобеля, пока я ему шею не свернул. Понаехала туча всякая лимита, спокойно по лесу не полетаешь. Мать вашу троллям на съедение!
— Сейчас я его ушибу, — поплевывая на ладони, проворчал Иван, а я зажмурился. Поскольку такими лопатами ушибить эльфа у меня на загривке Жомов сможет только вместе со мной.
— Полегче, Ваня, — осадил его Рабинович. — Там все-таки мой пес.
— Это кто меня тут ушибить собрался? — пискнул эльф и наконец оторвался от моего носа и завис на уровне глаз Жомова. — Ты, что ли, бык фанерный? Хочешь всю оставшуюся жизнь на таблетки работать? А, мать твою?
— По-моему, это перебор, — проворчал Сеня и отстегнул от пояса дубинку. — Сейчас арестовывать будем.
— Ах, вы так, козлы позорные?! — завизжал эльф. — Сами напросились! В следующий раз ждите тролля или гоблина. А сейчас...
Маленький хам набрал скорость реактивного истребителя и врезался головой прямо Жомову в глаз. Ваня от неожиданности ойкнул и зажал поврежденный орган ладонью. А эльф показал Рабиновичу язык и испарился так же, как и появился минуту назад.
— Он больше не жилец! — прорычал Ваня, потирая ушибленное место. — Так что насчет футбола?..
ГЛАВА 4
Две деревни действительно оказались в тех местах, где и указала воздушная разведка в лице трехглавого истребителя тараканов — лучшего средства для ванной и кухни. Оба населенных пункта пялились друг на друга через неглубокую речку и, если судить по толпам народа, собравшегося рыцарским строем «свинья» по обеим сторонам водной артерии, не испытывали взаимных симпатий. Более того, похоже, все это честное собрание готовилось к рукопашному бою, используя обычную деревенскую тактику под названием «стенка на стенку».
Битва назревала нешуточная. Поскольку еще издалека было видно, как в толпе мелькают колья, грабли, мотыги, а кое-где вилы и топоры. У Жомова от этой картины, вызвавшей ностальгию по буйному детству, зачесались кулаки и навернулись на глаза слезы. А Рабинович поскреб в затылке и на всякий случай попридержал за поводок Мурзика. Сеня явно решил сначала присмотреться к происходящему, а уж потом думать — вмешиваться в драку или нет. Однако Жомов не дал ему времени на раздумья. А что поделаешь? Омоновец, он и в Англии — омоновец.
— Та-ак! Че здесь такое происходит? — заорал Иван прямо от лесной опушки. — Че за сборище тут устроили?
Жителям вышеупомянутых деревень еще не доводилось видеть мистических «сарацинов» в их полной экипировке. Кроме того, напор Жомова, его командный тон и уверенные жесты, если к таковым, конечно, можно отнести отстегивание «демократизатора» от пояса, оказали на крестьян дополнительное пагубное влияние. И несчастные аборигены, привыкшие подчиняться любым командам, стали рвать с себя шапки, а на себе — волосы и спешно падать на колени.
Думаю, что легко догадаться, кого толпа крестьян выдвинула для встречи гостей. Прием в древней Англии, да и не только в ней, испытанный и проверенный веками: жители ближайшей деревни вытолкнули вперед старосту и стали ждать. Убьют мужика, значит, всем надо делать ноги. Ну а если староста останется жив после разговора с «благородными сэрами», то можно спокойно начать жаловаться на бесчинства крестьян с другого берега.
Жители второй деревни тоже застыли в томительном ожидании, хотя для них оно имело несколько иной смысл. То есть после убийства старосты врага (если, конечно, такое произойдет) они готовились броситься в драку и разгромить наголову лишенного руководства противника. Если бы староста остался жив, то тогда они собирались вытолкнуть вперед своего «аксакала» с намерением немедленно оспорить претензии левобережного села. А дальше — все по новому кругу...
Жомов, естественно, никого убивать не собирался. Однако омоновская закалка давала о себе знать. Ваня просто не мог пройти мимо несанкционированной демонстрации и не разогнать ее с чистой совестью. Сене пришлось поддержать порыв друга. Хотя бы для того, чтобы не застрять окончательно на вторых ролях.
Прямо перед Жомовым толпа исторгла из себя плюгавенького мужичка с бегающими глазами. Он попытался забраться обратно, но колхозники только плотнее сжали свои ряды, закрывая старейшине все пути к отступлению. Мужику ничего больше не оставалось, кроме как одернуть на себе кафтан и прокашляться.
— Благородные сэры и ваш верный пес! — затараторил мужичонка. — Видимо, сам Господь послал вас в наши края, чтобы разрешить спор между нами и бесчестными стафордцами, который длится уже не один год! Мы никогда бы не посмели обратиться к вам за помощью сами. Но вы заговорил первыми, и это, несомненно, знак провидения...
Толпа на этой стороне реки одобрительно загудела. И этот гул тут же откликнулся эхом на другом берегу. Правда, если эхо никогда не меняет интонацию, просто повторяя звуки, то здесь жило, видимо, ущербное эхо. Поскольку гул с той стороны реки имел явно негодующий характер.
«Бесчестные стафордцы», как именовал их старейшина этой деревни, тут же приступили к плану "В", отрядив на другой берег реки своего представителя. Их командир был довольно внушительного для аборигенов роста и носил густую окладистую бороду, словно Стенька Разин в период своего расцвета. Или как Михаил Шуфутинский, но давно не стриженный.
— Благородные Сэры. — Растолкав толпу правобережников, старейшина Стафорда без зазрения совести плюхнулся на коленки. — Не вершите свой суд, пока не услышите мнение другой стороны...
Толпа злобных крестьян тут же подняла истошный крик, не давая вождю враждебных команчей сказать и слова. Такого посягательства на свои права стафордцы стерпеть не могли и мгновенно форсировали мелкую речушку, выстроив боевой порядок уже на территории соперников. Те тут же забыли о присутствии «благородных сэров» и приготовились лезть в драку, но зычный рев Жомова остановил побоище.
— Ти-и-и-хо! — крикнул Иван во всю мощь богатырских легких, и с ближайших деревьев осыпались листья. Шапки с крестьян тоже посдувало, но никто не бросился их ловить. Все замерли с открытыми ртами.
— Это еще ничего! Послушали бы вы, как у нас святой причетник орет, — ухмыльнулся Иван и добавил: — Достали со своей простотой! Еще какой-нибудь урод без команды пасть свою откроет, я ему в едалище ботинком заряжу. Поняли? А сейчас Сенька... то есть, сэр Робин вам все объяснит. У него это лучше получится, поскольку языком телепать равных ему не найдете.
— Рекламу ты, конечно, делаешь мне — не приведи господи! — ухмыльнулся Рабинович и посмотрел на две враждующие кучки народа. — Так, резину тянуть не будем. Быстро ко мне двоих ваших командиров, и изложите суть проблемы кратко и по существу.
Крестьяне некоторое время пошушукались, видимо, разыскивая в своих рядах спрятавшихся старост. А потом оба божьих одуванчика, правда различной формы и окраски, предстали пред светлые очи Рабиновича. Оба руководителя деревень выглядели несколько помято. Из чего можно было сделать простейшее заключение — старост из народа выдрали буквально с корнями.
— Все дело в заливном лугу, — начал говорить один из них.
— Стоп! — рявкнул Сеня. — Имя, фамилию... И тебя это касается.
— Рон Бравон, староста Бишопса, — поклонившись, представился плюгавый.
— Гай Стафорн, староста Стафорда, — поклон бородатого получился еще более низким. — Мы претендуем на этот заливной луг...
— Претендуете?! Да вы его пытаетесь украсть! — завизжал плюгавый. — Это луг исконно наш...
Обе деревни снова принялись орать друг на друга так, что окрестные галки перешли с бреющего полета на пикирующий. На плетнях начали трескаться глиняные горшки, а у Рабиновича заложило уши.
— Заткнитесь, твари, пока всех не поубивал! — рявкнул Сеня, тщетно пытаясь создать ладонями преграду матерным децибелам. — Говорить только по очереди! И я скажу, кому начать...
В общем, после получасового препирательства суть проблемы стала ясна. Дело в том, что после небольшой междоусобной войны суверены каждого из поселений начали перекраивать границы собственных владений. Поначалу договорились ограничить территорию этой речкой. А потом, когда оказалось, что водная артерия делает солидный крюк, изменили решение.
Думается, что все дело в человеческой лени. Вместо того, чтобы проехаться вдоль берега и поставить пограничные столбы, оба суверена решили провести на глазок прямую линию, соединившую оба края дуги, вычерченной рекой по холмистой равнине.
Так вот, заливной луг, каковой оказался в своеобразном мешке, и был причиной споров воинственных крестьян. Одни считали его своим, поскольку формально он был на их берегу реки, другие опротестовывали это, поскольку водная артерия не являлась границей как таковой.
— А почему бы вам не обратиться с жалобой к своим суверенам и не решить эту проблему раз и навсегда? — полюбопытствовал Рабинович, устав выслушивать однообразные аргументы.
— Так в том-то и беда, — вздохнул плюгавый.
— Наши суверены ушли в поход за Святую землю, не в обиду вам будь сказано, и до сих пор не вернулись, — закончил за него бородатый.
— Ну что ж, — хитро ухмыльнулся Рабинович. — Решение напрашивается само собой. Пока нет на месте ваших владык, пользоваться лугом будете по очереди, — Сеня махнул рукой, прерывая новый поток вопросов. — Сейчас мы научим вас одному состязанию под названием «футбол». Раз в год вы будете проводить матч. Чья команда победит, те и используют этот луг в ближайший сезон... Слов благодарности не надо. Мы найдем с вами другую форму расчета.
— Ну-у, не знаю! — в один голос проворчали плюгавый с бородатым и посмотрели друг на друга.
— Ничего. Сейчас мы вам все объясним, — утешил старост Рабинович и обратился к крестьянам: — Правила у этой игры просты...
Однако аборигенам легко дались только общие принципы игры. Примерно через полчаса объяснений они наконец усвоили, что состязание будет происходить на прямоугольном поле с двумя воротами в его более узких концах.
— А, так это что-то вроде рыцарского ристалища! — радостно завопил стафордский кабатчик, бывавший пару раз на культурно-массовых мероприятиях под названием «столкновение консервных банок». — Сейчас сделаем! ..
Битва назревала нешуточная. Поскольку еще издалека было видно, как в толпе мелькают колья, грабли, мотыги, а кое-где вилы и топоры. У Жомова от этой картины, вызвавшей ностальгию по буйному детству, зачесались кулаки и навернулись на глаза слезы. А Рабинович поскреб в затылке и на всякий случай попридержал за поводок Мурзика. Сеня явно решил сначала присмотреться к происходящему, а уж потом думать — вмешиваться в драку или нет. Однако Жомов не дал ему времени на раздумья. А что поделаешь? Омоновец, он и в Англии — омоновец.
— Та-ак! Че здесь такое происходит? — заорал Иван прямо от лесной опушки. — Че за сборище тут устроили?
Жителям вышеупомянутых деревень еще не доводилось видеть мистических «сарацинов» в их полной экипировке. Кроме того, напор Жомова, его командный тон и уверенные жесты, если к таковым, конечно, можно отнести отстегивание «демократизатора» от пояса, оказали на крестьян дополнительное пагубное влияние. И несчастные аборигены, привыкшие подчиняться любым командам, стали рвать с себя шапки, а на себе — волосы и спешно падать на колени.
Думаю, что легко догадаться, кого толпа крестьян выдвинула для встречи гостей. Прием в древней Англии, да и не только в ней, испытанный и проверенный веками: жители ближайшей деревни вытолкнули вперед старосту и стали ждать. Убьют мужика, значит, всем надо делать ноги. Ну а если староста останется жив после разговора с «благородными сэрами», то можно спокойно начать жаловаться на бесчинства крестьян с другого берега.
Жители второй деревни тоже застыли в томительном ожидании, хотя для них оно имело несколько иной смысл. То есть после убийства старосты врага (если, конечно, такое произойдет) они готовились броситься в драку и разгромить наголову лишенного руководства противника. Если бы староста остался жив, то тогда они собирались вытолкнуть вперед своего «аксакала» с намерением немедленно оспорить претензии левобережного села. А дальше — все по новому кругу...
Жомов, естественно, никого убивать не собирался. Однако омоновская закалка давала о себе знать. Ваня просто не мог пройти мимо несанкционированной демонстрации и не разогнать ее с чистой совестью. Сене пришлось поддержать порыв друга. Хотя бы для того, чтобы не застрять окончательно на вторых ролях.
Прямо перед Жомовым толпа исторгла из себя плюгавенького мужичка с бегающими глазами. Он попытался забраться обратно, но колхозники только плотнее сжали свои ряды, закрывая старейшине все пути к отступлению. Мужику ничего больше не оставалось, кроме как одернуть на себе кафтан и прокашляться.
— Благородные сэры и ваш верный пес! — затараторил мужичонка. — Видимо, сам Господь послал вас в наши края, чтобы разрешить спор между нами и бесчестными стафордцами, который длится уже не один год! Мы никогда бы не посмели обратиться к вам за помощью сами. Но вы заговорил первыми, и это, несомненно, знак провидения...
Толпа на этой стороне реки одобрительно загудела. И этот гул тут же откликнулся эхом на другом берегу. Правда, если эхо никогда не меняет интонацию, просто повторяя звуки, то здесь жило, видимо, ущербное эхо. Поскольку гул с той стороны реки имел явно негодующий характер.
«Бесчестные стафордцы», как именовал их старейшина этой деревни, тут же приступили к плану "В", отрядив на другой берег реки своего представителя. Их командир был довольно внушительного для аборигенов роста и носил густую окладистую бороду, словно Стенька Разин в период своего расцвета. Или как Михаил Шуфутинский, но давно не стриженный.
— Благородные Сэры. — Растолкав толпу правобережников, старейшина Стафорда без зазрения совести плюхнулся на коленки. — Не вершите свой суд, пока не услышите мнение другой стороны...
Толпа злобных крестьян тут же подняла истошный крик, не давая вождю враждебных команчей сказать и слова. Такого посягательства на свои права стафордцы стерпеть не могли и мгновенно форсировали мелкую речушку, выстроив боевой порядок уже на территории соперников. Те тут же забыли о присутствии «благородных сэров» и приготовились лезть в драку, но зычный рев Жомова остановил побоище.
— Ти-и-и-хо! — крикнул Иван во всю мощь богатырских легких, и с ближайших деревьев осыпались листья. Шапки с крестьян тоже посдувало, но никто не бросился их ловить. Все замерли с открытыми ртами.
— Это еще ничего! Послушали бы вы, как у нас святой причетник орет, — ухмыльнулся Иван и добавил: — Достали со своей простотой! Еще какой-нибудь урод без команды пасть свою откроет, я ему в едалище ботинком заряжу. Поняли? А сейчас Сенька... то есть, сэр Робин вам все объяснит. У него это лучше получится, поскольку языком телепать равных ему не найдете.
— Рекламу ты, конечно, делаешь мне — не приведи господи! — ухмыльнулся Рабинович и посмотрел на две враждующие кучки народа. — Так, резину тянуть не будем. Быстро ко мне двоих ваших командиров, и изложите суть проблемы кратко и по существу.
Крестьяне некоторое время пошушукались, видимо, разыскивая в своих рядах спрятавшихся старост. А потом оба божьих одуванчика, правда различной формы и окраски, предстали пред светлые очи Рабиновича. Оба руководителя деревень выглядели несколько помято. Из чего можно было сделать простейшее заключение — старост из народа выдрали буквально с корнями.
— Все дело в заливном лугу, — начал говорить один из них.
— Стоп! — рявкнул Сеня. — Имя, фамилию... И тебя это касается.
— Рон Бравон, староста Бишопса, — поклонившись, представился плюгавый.
— Гай Стафорн, староста Стафорда, — поклон бородатого получился еще более низким. — Мы претендуем на этот заливной луг...
— Претендуете?! Да вы его пытаетесь украсть! — завизжал плюгавый. — Это луг исконно наш...
Обе деревни снова принялись орать друг на друга так, что окрестные галки перешли с бреющего полета на пикирующий. На плетнях начали трескаться глиняные горшки, а у Рабиновича заложило уши.
— Заткнитесь, твари, пока всех не поубивал! — рявкнул Сеня, тщетно пытаясь создать ладонями преграду матерным децибелам. — Говорить только по очереди! И я скажу, кому начать...
В общем, после получасового препирательства суть проблемы стала ясна. Дело в том, что после небольшой междоусобной войны суверены каждого из поселений начали перекраивать границы собственных владений. Поначалу договорились ограничить территорию этой речкой. А потом, когда оказалось, что водная артерия делает солидный крюк, изменили решение.
Думается, что все дело в человеческой лени. Вместо того, чтобы проехаться вдоль берега и поставить пограничные столбы, оба суверена решили провести на глазок прямую линию, соединившую оба края дуги, вычерченной рекой по холмистой равнине.
Так вот, заливной луг, каковой оказался в своеобразном мешке, и был причиной споров воинственных крестьян. Одни считали его своим, поскольку формально он был на их берегу реки, другие опротестовывали это, поскольку водная артерия не являлась границей как таковой.
— А почему бы вам не обратиться с жалобой к своим суверенам и не решить эту проблему раз и навсегда? — полюбопытствовал Рабинович, устав выслушивать однообразные аргументы.
— Так в том-то и беда, — вздохнул плюгавый.
— Наши суверены ушли в поход за Святую землю, не в обиду вам будь сказано, и до сих пор не вернулись, — закончил за него бородатый.
— Ну что ж, — хитро ухмыльнулся Рабинович. — Решение напрашивается само собой. Пока нет на месте ваших владык, пользоваться лугом будете по очереди, — Сеня махнул рукой, прерывая новый поток вопросов. — Сейчас мы научим вас одному состязанию под названием «футбол». Раз в год вы будете проводить матч. Чья команда победит, те и используют этот луг в ближайший сезон... Слов благодарности не надо. Мы найдем с вами другую форму расчета.
— Ну-у, не знаю! — в один голос проворчали плюгавый с бородатым и посмотрели друг на друга.
— Ничего. Сейчас мы вам все объясним, — утешил старост Рабинович и обратился к крестьянам: — Правила у этой игры просты...
Однако аборигенам легко дались только общие принципы игры. Примерно через полчаса объяснений они наконец усвоили, что состязание будет происходить на прямоугольном поле с двумя воротами в его более узких концах.
— А, так это что-то вроде рыцарского ристалища! — радостно завопил стафордский кабатчик, бывавший пару раз на культурно-массовых мероприятиях под названием «столкновение консервных банок». — Сейчас сделаем! ..