Страница:
Шустрый кабатчик взял руководство по приготовлению футбольного поля на себя. И Рабинович не успел глазом моргнуть, как бишопский кузнец и стафордский каменотес вырвали из земли пару ближайших дубовых ворот и потащили их на заливной луг. Туда же устремилось и все мужское население двух деревень, похватав в руки лопаты.
— Стоять! — заорал Жомов, и муравьиная суета в деревне мгновенно прекратилась. — И что это вы делаете, уроды?
— Ров собираемся копать, — удивленный столь невежественным вопросом, ответил плюгавый.
— Чтобы кровь с ристалища лучше стекала, — поддержал его бородатый.
Рабинович застонал и плавно опустился на пятую точку, едва не прищемив Мурзику хвост. Пес от третьего за два дня посягательства на собственные части тела взбесился и принялся крыть всех матом на своем языке. Причем так экспрессивно, что его заслушались, как Жириновского во время предвыборной кампании. Когда же наконец Мурзика удалось успокоить, Рабинович продолжил объяснения.
Нельзя сказать, что дальше эти разглагольствования стали даваться аборигенам проще. В первую очередь крестьяне напрочь отказывались понять, что такое футбольный мяч. Тот же кабатчик, например, несколько раз переспрашивал, не меч ли имеет в виду благородный сэр Робин.
Затем пошли предположения по поводу тыквы, бычьего пузыря и прочих безобразий. В итоге Сеня не выдержал и заставил бишопского шорника притащить обрезки выделанных шкур и сшить из них оболочку мяча, которую плотно набили соломой и зашнуровали.
Когда, наконец, аборигенам было продемонстрировано, что такое мяч, то им стало понятно, как нужно забивать его в ворота. Особо сообразительным оказался бишопский кузнец. Он мгновенно схватил мяч и забил его в ворота, которые все еще держал стафордский каменотес. Причем забил его буквальным образом: огромным молотом при помощи железного костыля.
— Один — ноль. В твою пользу, — прокомментировал счет Жомов, устало опускаясь рядом с. Сеней на пропыленную траву. — Может, бросим эту затею? Похоже, я погорячился по поводу обучения этих придурков футболу.
— Нет уж! — фыркнул настырный Рабинович, все еще рассчитывающий получить в собственность жомовский питейный инструмент. — Так просто они от меня не отвяжутся.
Сеня всерьез вознамерился довести начатое до конца. Он принялся объяснять аборигенам, что в футболе руками мячик трогать нельзя. За исключением редких случаев. И тут же нарвался на бурный протест.
— Это ж как я кувалду ногами держать буду? — заорал кузнец. — Если у вас в Сарацинии такие мастера есть, что на руках стоят, а ногами работают, то у нас тут все люди нормальные...
— Ты головой поработай, пенек! — сорвался Жомов, не выдержав такого течения тренировочного процесса.
Эта реплика сразила кузнеца наповал. Здоровому детине никак не давалось представление о том, как можно голову использовать вместо кувалды. Несколько секунд кузнец обдумывал это предложение сэра Джома, а затем начал спорить. На свою голову! Поскольку Ваня не выдержал и приложился дубинкой к узкому лбу прародителя металлистов. Кузнец, естественно, тут же у ворот улегся отдохнуть, так сказать, в принудительном порядке.
— Этот в ауте, — удовлетворенно проговорил Иван и повернулся к остальным. — Еще кто-нибудь будет спорить? Или, лохи, послушаем умного человека до конца?
Как говорится, против лома нет приема! Жомов хоть и не старший помощник Лом с яхты «Беда», но приема против него аборигены тоже не изобрели. Тем более, если учитывать еще и легендарный «сарацинский меч», обладателем коего Иван по праву считался. В общем, Сеню дальше слушали с подобающим вниманием и раболепием. Хотя и недолго!
— Итак, — продолжил инструктаж Рабинович. — От каждой команды выставляются по одиннадцать игроков. И пятеро являются запасными...
Обе деревни враз заголосили! Да так, что было просто удивительно, что на такой гам не сбежались по пожарной тревоге все дружинники двух близлежащих замков. Предметом спора на сей раз было то, кого от каждой деревни на первый матч выставить. И этот спор едва не кончился выставлением аборигенам зубов в виртуозном исполнении супербойца ОМОНа Ивана Жомова.
Пришлось Сене вмешаться и кинуть жребий, какую из деревенских команд возглавит он, а какую — Иван Грозный, то бишь Жомов! Рабиновичу достался Стафорд, а Иван получил под свое начало то, что осталось. Вместе с контуженым кузнецом. После этого вопрос с определением состава команд отпал у крестьян сам собой. Поскольку никто из них не решился спорить с выбором игроков двумя такими благородными господами.
Сеня с Жомовым довольно долго и тщательно отбирали в свои команды игроков, поскольку старались взять одновременно и умного, и сильного. Но «два в одном» уживаются почему-то только в рекламных роликах. В аборигенских деревнях ум и сила были прямыми антогонистами. Как большевики и монархисты, как тори и виги, как деготь и мед, как похмелье и рабочий день... В общем, у каждого из первых в истории футбола тренеров по полкоманды оказались в некоторой степени умными, а вторая половина — частично сильными.
После укомплектации боевых дружин Рабинович продолжил объяснение правил игры. Посоветовавшись с Жомовым, он решил такие тонкости, как офсайд, задержка мяча и игра вратаря руками после паса защитника, благоразумно опустить. Было решено, что эти особенности футбола объяснить аборигенам совсем не получится. Поэтому для первого матча ограничились основными правилами:
— мяч руками не брать (вратаря это не касается! );
— соперника не бить, не толкать и не пинать (к вратарю это относится в первую очередь! );
— за линией поля в футбол не играть (вам говорят, запасные! );
— за любое нарушение в штрафной площади назначать пенальти (нет, пенальти — это не отрубание головы. Хотя очень похоже! ).
Итак, после двух часов упорного разжевывания правил самой популярной игры двадцатого века аборигены наконец поняли ее суть. То есть уяснили, что смысл игры заключается в том, что двадцать два здоровых лба бегают за одним мячиком и пытаются всеми способами затолкать его в одни из ворот.
В первую секунду после усвоения основных принципов футбола по толпе крестьян прошелся шепоток негодования. Но что поделаешь? Они люди дикие и неотесанные! Подавайте им, видите ли, кровь и членовредительство. А тут даже пнуть противника от расстройства не разрешается. Бегай себе по полю, словно фрейлина на балу. Только и разницы, что реверансы отвешивать не нужно.
Однако Жомов не дал распространиться упадочным настроениям. Он тут же предложил гуманный выбор: либо игра, либо вечная шамкающая старость после операции по удалению приспособлений по перетиранию пищи путем приложения к оным кулака и ментовской дубинки. Победило первое.
А когда Рабинович скрепя сердце выложил из кармана стопку золотых монет и объявил, что, помимо заливного луга, который, как известно, является главным призом, каждый игрок победивший команды получит по монете, а на остальные деревня может отпраздновать победу в кабаке, интерес к игре подскочил до десяти баллов по шкале Рихтера. Разве что земля трястись не начала. Хотя пару хижин все же обрушили. В общем, в двух отдельно взятых английских деревушках футбол стал не просто первым видом спорта (стрельба из лука не считается! ), он мгновенно превратился в вопрос жизни и смерти.
Сеня и Жомов решили тренировать команды раздельно, чтобы до матча не раскрывать друг другу своей тактики. Хотя было понятно и ежу, что Рабинович выберет извращенный мелкими пасами «спартаковский» стиль игры, в отличие от жесткого и силового, который больше похож на стиль жизни омоновца, а поэтому совершенно Жомову по душе.
Нет смысла подробно описывать эти две короткие тренировки хотя бы потому, что большинству людей процесс подготовки к матчу совершенно неинтересен. А у специалистов именно этот рассказ вызовет желудочные спазмы и сердечный приступ.
Прямо перед матчем у двух крестных отцов мирового футбола неожиданно встала новая проблема: у команд не было формы. Дело в том, что в обеих деревнях одежда была только двух цветов: серая — для повседневного ношения, и светло-серая — для отправления в последнюю прогулку до погоста.
Выход, как всегда, нашел гениальный Рабинович. Свою команду он одел в светло-серые наряды, а форму жомовских футболистов велел извалять в саже. Крестьяне тут же прогнулись, и вскоре у бишопской команды были костюмы вполне приличного грязного цвета. После чего первые получили прозвище «Покойники Бишопса», а вторым досталось не менее звучное название — «Свиньи Стафорда»!
Прямо перед матчем, когда футболисты уже выстроились на поле, а улюлюкающие зрители расположились плотным кольцом вокруг него, Жомов и Рабинович бросили жребий, кому эту игру судить. Сеня знает, как бросать монетки. Поэтому на поле вышел он. Впрочем, не без жомовских наставлений.
— Короче, братан! Если судья будет подсуживать своим, то я найду способ снять его с матча, — ухмыльнулся Жомов, подбрасывая в руке увесистый булыжник: — Как смерчем с поля сдует...
Рабиновичу аргумент показался довольно веским, и он счел за благо поспешно ретироваться. Прихватив по дороге пастуший рожок, который было решено использовать вместо судейского свистка, Сеня побежал к центру поля, чтобы дать сигнал к началу матча. Жомов же вооружился единственными в двух деревнях песочными часами для контроля за протяженностью матча.
Сразу после истошного вопля, исторгнутого рожком, поруганным сарацинскими неумелыми губами, футболисты в серой форме бросились вперед. Их центрфорвард запулил соломенный мяч к воротам противника и помчался его догонять с дикими криками «банзай», «всех убью — один останусь» и «пепси — бери от жизни все»!
Его команда устремилась следом, потрясая поднятыми вверх кулаками. А поскольку таких игроков, как нападающий Стафорда, принято называть «форвард таранного типа», то остальным футболистам в серой форме после него нечего было делать, кроме как покрикивать на игроков Жомова, впавших от такого напора в кому.
Нападающий стафордцев беспрепятственно добрался до мяча через всю защиту бишопцев. Перейдя с выкрикивания лозунгов на рык, он умудрился пробить и даже попасть в ворота, но сам не успел затормозить и врезался лбом в штангу. Причем именно в ту, за которой спрятался от него вратарь.
Счет был открыт, и бишопские фанаты заметно приуныли. Впрочем, один приятный момент они в этой ситуации все же нашли. А именно то, что центрфорварда «свиней» унесли после этой атаки с поля. Поскольку сам он идти больше не мог, а просто сидел на газоне и глупо улыбался.
Ответная атака «покойников» захлебнулась в самом начале. Едва бишопские нападающие начали с центра поля, как на игрока с мячом навалилась лавина «свиней». Перепуганные таким натиском, футболисты Бишопа потеряли мяч, и под рев своих болельщиков футболисты в серой форме понеслись в новую атаку.
— Да подкатись ты под него, пенек! — не выдержав, заорал Жомов ближайшему к игроку с мячом защитнику «покойников».
Тот понял приказ буквально и кубарем покатился под ноги нападающего. Прием получился великолепным, поскольку повалил с ног всю команду «свиней», бежавшую за нападающим плотным клином. Впрочем, не только ее. В общую кучу малу повалились и «покойники», тщетно пытавшиеся вернуться в защиту. Вскоре на правом фланге поля образовалась мешанина из тел, а мячик спокойно остался лежать почти в центре.
Как ни удивительно, но Жомову повезло с вратарем. Парень увидел бесхозный мяч и помчался к нему под громкие крики своих земляков. Вратарь так сильно пнул по мячу, что из него вывалилась почти вся солома, дезориентировав тем самым голкипера соперников. Тот, бедолага, бросился ловить каждую соломинку в отдельности, а разодранная кожаная сфера тем временем спокойно парашютиком опустилась в его ворота. Счет сравнялся.
Больше футбола как такового не было. У всех игроков в одночасье вдруг обнаружилось косоглазие. И вместо того, чтобы бить по мячу, каждый норовил пнуть ближайшие к этому спортивному снаряду ноги. Рабинович замучился гудеть в рожок и решил на все плюнуть.
— Все! Матч закончен! — рявкнул он. — Победитель не выявлен, поэтому сегодня бухаете все вместе. А завтра проведете повторный матч, который и определит владельца луга на этот сезон. А сейчас мы у вас кое-что заберем и отправимся по своим делам...
— Сеня, давай еще поприкалываемся над их игрой, — попросил Жомов. — Я такой чумы уже давно не видел...
— Нет, Иван! Давай лучше вернемся, — настоял на своем Рабинович, плюнув на не решенное в свою пользу пари. — Я, конечно, не особый поклонник футбола, но еще пять минут такого издевательства над этим благородным спортом попросту не выдержу.
Благодарные за новое развлечение под названием «футбол», жители обеих деревень насовали «сарацинам» все, что они попросили, и еще в два раза больше. Объединенными силами крестьяне двух ранее враждующих лагерей проводили благородных сэров до околицы и дружно скандировали им «счастливого пути», изредка перебивавшееся — «скатертью дорога», пока Рабинович с Жомовым не скрылись из виду. Впрочем, Сеня с Иваном слышали крики почти до самого леса — вотчины Корявня.
— Ну, Сеня, колись! Че мы так ломанулись из этих деревень? — полюбопытствовал Жомов, едва они подошли к лесу и крики крестьян, предвкушавших грандиозную пьянку, больше не мешали говорить. — Какая муха тебя укусила?
— Да, блин, мне этот гребаный эльф покоя не дает, — пробормотал Рабинович и дернул замешкавшегося Мурзика за поводок. — Ты помнишь, Ваня, что после его появления всегда какая-нибудь гадость случается?
Жомов утвердительно кивнул головой и потрогал пистолет в заплечной кобуре. Так, на всякий случай...
— Вот я и боюсь, как бы в лагере не случилось чего плохого, — закончил свои объяснения Сеня и снова дернул пса, пытавшегося свернуть куда-то в сторону, за поводок: — Мурзик, рядом, я сказал! Куда тебя все время тянет? Волчиху, что ли, учуял?
Мурзик, естественно, ничего не сказал. То есть сказать-то он попытался, но вот понять его никто не удосужился. Погруженные в свои мысли, Жомов с Рабиновичем продолжали идти вдоль леса по наезженной дороге, выискивая глазами приметную тропиночку, по которой вышли от пещеры к деревням.
Торный путь оборвался совершенно неожиданно. Едва вся троица успела завернуть за очередной поворот, как уперлась в густые заросли можжевельника. Некоторое время Жомов с Рабиновичем оторопело смотрели на кусты, потом друг на друга и лишь после своеобразной игры в гляделки одновременно произнесли:
— И че это за херня?
— Наверное, заболтались и тропинку пропустили, — ответил на оба вопроса одновременно Рабинович. — Пошли назад, путешественник хренов!
— На себя посмотри, — фыркнул Иван, но от предложения изменить маршрут не отказался.
На обратном пути оба друга старательно вглядывались в стену густого леса, пытаясь отыскать между стволов хоть какой-нибудь проход. Однако их усилия были тщетны. Хотя менты и отказывались в это верить до тех пор, пока слева от них, в долине реки, вновь не показались две деревни, ставшие родоначальницами футбола.
— Че-то я ничего не пойму, — удивленно протянул Жомов. — Если кто-то решил пошутить и спрятать от нас тропинку, лучше ему завязать со своими приколами. Иначе едалище шишками утрамбую.
— Подожди ты горячиться, — махнул на него рукой Сеня. — А то кипишь, как чайник в топке паровоза! Может быть, мы вообще не в ту сторону пошли...
Сеня повернулся к деревням спиной, чтобы еще раз сориентироваться в пространстве. Затем уверенно указал налево и зашагал в выбранном направлении. Жомов так энергично пожал своими огромными плечами, что едва не расплющил собственную голову. Он пошел следом за Сеней, всем видом показывая, что тропинке лучше объявиться. Иначе у нее будут бо-ольшие неприятности. Ваня не поленится и яму посреди нее выкопать, чтобы больше никто по этому пути не ходил. Из вредности.
После почти часовой прогулки в новом направлении результат поисков остался неизменным. То есть нулевым! Тропинка исчезла, словно ее собака языком слизнула или Корявень кустами засажал. Друзья в растерянности остановились.
— Такого быть не может! — разочарованно выдохнул Рабинович.
— Может! — не согласился с ним Жомов. — А теперь я точно знаю, кому морду бить буду: эльфу этому скотскому. Кроме него, испортить все было некому! Теперь сковородник этому ослу так начищу, что любой тролль от него, как от зажигалки, прикуривать сможет!
Однако даже самые благие намерения так и остаются намерениями, если отсутствует возможность их осуществить. Поэтому меры принудительного воспитания у маленького и гадкого летуна хороших манер пришлось отложить на неопределенный срок. А пока следовало отыскать путь к пещере Мерлина. Тем более что и две попавшие в непривычную обстановку наседки то и дело норовили выскочить из плетеных корзин. Их трепыхание и кудахтанье до того достали разнервничавшегося Сеню, что безобидный еврей стал всерьез подумывать о том, не свернуть ли одной из куриц голову. Пусть будет хозяйству убыток, зато нервное равновесие частично восстановится!
— Ладно, Ваня, хрен с ней, с тропинкой! Нечего больше выискивать. Пойдем напрямик через лес, — наконец принял решение Рабинович, сумев отвлечься от кудахтанья наседок.
Жомов только пожал плечами. Мол, ты у нас самый умный, вот и веди обратно, а мое дело маленькое — от тебя не отстать. Рабинович такую реакцию друга принял как должное поклонение перед собственными организаторскими способностями и смело вломился в низкие поросли кленов.
Вопрос с выбором направления решился довольно легко, поскольку, направляясь к деревням, путешественники шли точно на восток. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что обратная востоку сторона света — запад. А определить ее было проще простого, потому что солнце уже торопилось спрятаться за верхушками деревьев, утомившись смотреть на новоявленных Иванов Сусаниных. Секунду подумав, Сеня развернулся на северо-запад и уверенно зашагал сквозь девственные заросли кленов, буков и прочей флоры.
Примерно часа продирания сквозь кусты, переплетенные ветки и поваленные стволы хватило Рабиновичу для того, чтобы осознать очередной неприятный факт — они с Жомовым окончательно заблудились.
Сеня предпринял еще одну попытку отыскать дорогу к пещере Мерлина. Однако на собственный разум и способность к ориентировке на пересеченной местности Рабинович больше не полагался. Твердым голосом Сеня приказал Мурзику искать дорогу «домой». Верный пес посмотрел по сторонам и... уселся себе на хвост, глядя преданными глазами в поглупевшую морду хозяина.
Вполне естественно, что Мурзик ничем в поисках обратного пути помочь не мог, поскольку летать, как Горыныч, он не умел, орлиным зрением его тоже бог обделил, а унюхать что-нибудь, отдаленно напоминавшее запах жилья, не представлялось возможным. Лес вокруг пса пропах кабанами, оленьим навозом и остатками волчьего завтрака.
— Приехали? — наивным голосом поинтересовался Жомов. — А я думал, что в лесу ночевать придется...
Рабинович зарычал диким зверем так, что одним запахом в общей гамме ароматов для Мурзика стало меньше. Потому что все окрестные кабаны мгновенно разбежались как можно дальше, едва услышав глас нового хищника.
Некоторым может показаться удивительным, что после такого рыка Рабинович не вцепился в горло Ивана. Однако Сеня в очередной раз доказал способность высокоорганизованного разума преобладать над звериными инстинктами. Рабинович просто опустился на прошлогоднюю хвою под огромной елью и закатил глаза, стараясь забыть обо всех, кто его в данный момент окружал.
— Сеня, тебе не кажется странным, что никто не вышел нас встречать? — продолжал издеваться Жомов, рассеянно оглядываясь по сторонам. — Спать, что ли, все уже легли?
Сил для достойного ответа Рабинович в себе уже не нашел. Зато нашелся кое-кто другой, кто был совсем не прочь поговорить. Особенно о сне.
— И правильно, если кто-то спит. Хуум, да, — пророкотал Корявень, выходя из-за соснового ствола. — Ночью фотосинтеза никакого нет. Да и грызуны опять же наглеть начинают. Хррум-баррурум!
— О! — обрадовался Жомов, увидев онта. — В нашем полку идиотов снова пополнение. Здорово, чурбан с глазами. Огоньку не найдется? А то бы костерок запалили.
— Хррум, хуум! — возмутился Корявень. — Жечь костры в лесу строжайше запрещается. Штраф 500 рублей. Хуум, да!
— Ну и ладно, — согласился с ним Ваня. — А еще что умного скажешь?
— Хрррум-барррурум! Могу учебник по ботанике для пятого класса процитировать. Только вам это не поможет, — заверил Жомова онт и спросил: — Так вас к Мерлиновой норе проводить, или я зря сюда топал? Корешки-росточки! Кстати, как там моя новая грядка? Поливали сегодня? Хуум, а?..
ГЛАВА 5
— Стоять! — заорал Жомов, и муравьиная суета в деревне мгновенно прекратилась. — И что это вы делаете, уроды?
— Ров собираемся копать, — удивленный столь невежественным вопросом, ответил плюгавый.
— Чтобы кровь с ристалища лучше стекала, — поддержал его бородатый.
Рабинович застонал и плавно опустился на пятую точку, едва не прищемив Мурзику хвост. Пес от третьего за два дня посягательства на собственные части тела взбесился и принялся крыть всех матом на своем языке. Причем так экспрессивно, что его заслушались, как Жириновского во время предвыборной кампании. Когда же наконец Мурзика удалось успокоить, Рабинович продолжил объяснения.
Нельзя сказать, что дальше эти разглагольствования стали даваться аборигенам проще. В первую очередь крестьяне напрочь отказывались понять, что такое футбольный мяч. Тот же кабатчик, например, несколько раз переспрашивал, не меч ли имеет в виду благородный сэр Робин.
Затем пошли предположения по поводу тыквы, бычьего пузыря и прочих безобразий. В итоге Сеня не выдержал и заставил бишопского шорника притащить обрезки выделанных шкур и сшить из них оболочку мяча, которую плотно набили соломой и зашнуровали.
Когда, наконец, аборигенам было продемонстрировано, что такое мяч, то им стало понятно, как нужно забивать его в ворота. Особо сообразительным оказался бишопский кузнец. Он мгновенно схватил мяч и забил его в ворота, которые все еще держал стафордский каменотес. Причем забил его буквальным образом: огромным молотом при помощи железного костыля.
— Один — ноль. В твою пользу, — прокомментировал счет Жомов, устало опускаясь рядом с. Сеней на пропыленную траву. — Может, бросим эту затею? Похоже, я погорячился по поводу обучения этих придурков футболу.
— Нет уж! — фыркнул настырный Рабинович, все еще рассчитывающий получить в собственность жомовский питейный инструмент. — Так просто они от меня не отвяжутся.
Сеня всерьез вознамерился довести начатое до конца. Он принялся объяснять аборигенам, что в футболе руками мячик трогать нельзя. За исключением редких случаев. И тут же нарвался на бурный протест.
— Это ж как я кувалду ногами держать буду? — заорал кузнец. — Если у вас в Сарацинии такие мастера есть, что на руках стоят, а ногами работают, то у нас тут все люди нормальные...
— Ты головой поработай, пенек! — сорвался Жомов, не выдержав такого течения тренировочного процесса.
Эта реплика сразила кузнеца наповал. Здоровому детине никак не давалось представление о том, как можно голову использовать вместо кувалды. Несколько секунд кузнец обдумывал это предложение сэра Джома, а затем начал спорить. На свою голову! Поскольку Ваня не выдержал и приложился дубинкой к узкому лбу прародителя металлистов. Кузнец, естественно, тут же у ворот улегся отдохнуть, так сказать, в принудительном порядке.
— Этот в ауте, — удовлетворенно проговорил Иван и повернулся к остальным. — Еще кто-нибудь будет спорить? Или, лохи, послушаем умного человека до конца?
Как говорится, против лома нет приема! Жомов хоть и не старший помощник Лом с яхты «Беда», но приема против него аборигены тоже не изобрели. Тем более, если учитывать еще и легендарный «сарацинский меч», обладателем коего Иван по праву считался. В общем, Сеню дальше слушали с подобающим вниманием и раболепием. Хотя и недолго!
— Итак, — продолжил инструктаж Рабинович. — От каждой команды выставляются по одиннадцать игроков. И пятеро являются запасными...
Обе деревни враз заголосили! Да так, что было просто удивительно, что на такой гам не сбежались по пожарной тревоге все дружинники двух близлежащих замков. Предметом спора на сей раз было то, кого от каждой деревни на первый матч выставить. И этот спор едва не кончился выставлением аборигенам зубов в виртуозном исполнении супербойца ОМОНа Ивана Жомова.
Пришлось Сене вмешаться и кинуть жребий, какую из деревенских команд возглавит он, а какую — Иван Грозный, то бишь Жомов! Рабиновичу достался Стафорд, а Иван получил под свое начало то, что осталось. Вместе с контуженым кузнецом. После этого вопрос с определением состава команд отпал у крестьян сам собой. Поскольку никто из них не решился спорить с выбором игроков двумя такими благородными господами.
Сеня с Жомовым довольно долго и тщательно отбирали в свои команды игроков, поскольку старались взять одновременно и умного, и сильного. Но «два в одном» уживаются почему-то только в рекламных роликах. В аборигенских деревнях ум и сила были прямыми антогонистами. Как большевики и монархисты, как тори и виги, как деготь и мед, как похмелье и рабочий день... В общем, у каждого из первых в истории футбола тренеров по полкоманды оказались в некоторой степени умными, а вторая половина — частично сильными.
После укомплектации боевых дружин Рабинович продолжил объяснение правил игры. Посоветовавшись с Жомовым, он решил такие тонкости, как офсайд, задержка мяча и игра вратаря руками после паса защитника, благоразумно опустить. Было решено, что эти особенности футбола объяснить аборигенам совсем не получится. Поэтому для первого матча ограничились основными правилами:
— мяч руками не брать (вратаря это не касается! );
— соперника не бить, не толкать и не пинать (к вратарю это относится в первую очередь! );
— за линией поля в футбол не играть (вам говорят, запасные! );
— за любое нарушение в штрафной площади назначать пенальти (нет, пенальти — это не отрубание головы. Хотя очень похоже! ).
Итак, после двух часов упорного разжевывания правил самой популярной игры двадцатого века аборигены наконец поняли ее суть. То есть уяснили, что смысл игры заключается в том, что двадцать два здоровых лба бегают за одним мячиком и пытаются всеми способами затолкать его в одни из ворот.
В первую секунду после усвоения основных принципов футбола по толпе крестьян прошелся шепоток негодования. Но что поделаешь? Они люди дикие и неотесанные! Подавайте им, видите ли, кровь и членовредительство. А тут даже пнуть противника от расстройства не разрешается. Бегай себе по полю, словно фрейлина на балу. Только и разницы, что реверансы отвешивать не нужно.
Однако Жомов не дал распространиться упадочным настроениям. Он тут же предложил гуманный выбор: либо игра, либо вечная шамкающая старость после операции по удалению приспособлений по перетиранию пищи путем приложения к оным кулака и ментовской дубинки. Победило первое.
А когда Рабинович скрепя сердце выложил из кармана стопку золотых монет и объявил, что, помимо заливного луга, который, как известно, является главным призом, каждый игрок победивший команды получит по монете, а на остальные деревня может отпраздновать победу в кабаке, интерес к игре подскочил до десяти баллов по шкале Рихтера. Разве что земля трястись не начала. Хотя пару хижин все же обрушили. В общем, в двух отдельно взятых английских деревушках футбол стал не просто первым видом спорта (стрельба из лука не считается! ), он мгновенно превратился в вопрос жизни и смерти.
Сеня и Жомов решили тренировать команды раздельно, чтобы до матча не раскрывать друг другу своей тактики. Хотя было понятно и ежу, что Рабинович выберет извращенный мелкими пасами «спартаковский» стиль игры, в отличие от жесткого и силового, который больше похож на стиль жизни омоновца, а поэтому совершенно Жомову по душе.
Нет смысла подробно описывать эти две короткие тренировки хотя бы потому, что большинству людей процесс подготовки к матчу совершенно неинтересен. А у специалистов именно этот рассказ вызовет желудочные спазмы и сердечный приступ.
Прямо перед матчем у двух крестных отцов мирового футбола неожиданно встала новая проблема: у команд не было формы. Дело в том, что в обеих деревнях одежда была только двух цветов: серая — для повседневного ношения, и светло-серая — для отправления в последнюю прогулку до погоста.
Выход, как всегда, нашел гениальный Рабинович. Свою команду он одел в светло-серые наряды, а форму жомовских футболистов велел извалять в саже. Крестьяне тут же прогнулись, и вскоре у бишопской команды были костюмы вполне приличного грязного цвета. После чего первые получили прозвище «Покойники Бишопса», а вторым досталось не менее звучное название — «Свиньи Стафорда»!
Прямо перед матчем, когда футболисты уже выстроились на поле, а улюлюкающие зрители расположились плотным кольцом вокруг него, Жомов и Рабинович бросили жребий, кому эту игру судить. Сеня знает, как бросать монетки. Поэтому на поле вышел он. Впрочем, не без жомовских наставлений.
— Короче, братан! Если судья будет подсуживать своим, то я найду способ снять его с матча, — ухмыльнулся Жомов, подбрасывая в руке увесистый булыжник: — Как смерчем с поля сдует...
Рабиновичу аргумент показался довольно веским, и он счел за благо поспешно ретироваться. Прихватив по дороге пастуший рожок, который было решено использовать вместо судейского свистка, Сеня побежал к центру поля, чтобы дать сигнал к началу матча. Жомов же вооружился единственными в двух деревнях песочными часами для контроля за протяженностью матча.
Сразу после истошного вопля, исторгнутого рожком, поруганным сарацинскими неумелыми губами, футболисты в серой форме бросились вперед. Их центрфорвард запулил соломенный мяч к воротам противника и помчался его догонять с дикими криками «банзай», «всех убью — один останусь» и «пепси — бери от жизни все»!
Его команда устремилась следом, потрясая поднятыми вверх кулаками. А поскольку таких игроков, как нападающий Стафорда, принято называть «форвард таранного типа», то остальным футболистам в серой форме после него нечего было делать, кроме как покрикивать на игроков Жомова, впавших от такого напора в кому.
Нападающий стафордцев беспрепятственно добрался до мяча через всю защиту бишопцев. Перейдя с выкрикивания лозунгов на рык, он умудрился пробить и даже попасть в ворота, но сам не успел затормозить и врезался лбом в штангу. Причем именно в ту, за которой спрятался от него вратарь.
Счет был открыт, и бишопские фанаты заметно приуныли. Впрочем, один приятный момент они в этой ситуации все же нашли. А именно то, что центрфорварда «свиней» унесли после этой атаки с поля. Поскольку сам он идти больше не мог, а просто сидел на газоне и глупо улыбался.
Ответная атака «покойников» захлебнулась в самом начале. Едва бишопские нападающие начали с центра поля, как на игрока с мячом навалилась лавина «свиней». Перепуганные таким натиском, футболисты Бишопа потеряли мяч, и под рев своих болельщиков футболисты в серой форме понеслись в новую атаку.
— Да подкатись ты под него, пенек! — не выдержав, заорал Жомов ближайшему к игроку с мячом защитнику «покойников».
Тот понял приказ буквально и кубарем покатился под ноги нападающего. Прием получился великолепным, поскольку повалил с ног всю команду «свиней», бежавшую за нападающим плотным клином. Впрочем, не только ее. В общую кучу малу повалились и «покойники», тщетно пытавшиеся вернуться в защиту. Вскоре на правом фланге поля образовалась мешанина из тел, а мячик спокойно остался лежать почти в центре.
Как ни удивительно, но Жомову повезло с вратарем. Парень увидел бесхозный мяч и помчался к нему под громкие крики своих земляков. Вратарь так сильно пнул по мячу, что из него вывалилась почти вся солома, дезориентировав тем самым голкипера соперников. Тот, бедолага, бросился ловить каждую соломинку в отдельности, а разодранная кожаная сфера тем временем спокойно парашютиком опустилась в его ворота. Счет сравнялся.
Больше футбола как такового не было. У всех игроков в одночасье вдруг обнаружилось косоглазие. И вместо того, чтобы бить по мячу, каждый норовил пнуть ближайшие к этому спортивному снаряду ноги. Рабинович замучился гудеть в рожок и решил на все плюнуть.
— Все! Матч закончен! — рявкнул он. — Победитель не выявлен, поэтому сегодня бухаете все вместе. А завтра проведете повторный матч, который и определит владельца луга на этот сезон. А сейчас мы у вас кое-что заберем и отправимся по своим делам...
— Сеня, давай еще поприкалываемся над их игрой, — попросил Жомов. — Я такой чумы уже давно не видел...
— Нет, Иван! Давай лучше вернемся, — настоял на своем Рабинович, плюнув на не решенное в свою пользу пари. — Я, конечно, не особый поклонник футбола, но еще пять минут такого издевательства над этим благородным спортом попросту не выдержу.
Благодарные за новое развлечение под названием «футбол», жители обеих деревень насовали «сарацинам» все, что они попросили, и еще в два раза больше. Объединенными силами крестьяне двух ранее враждующих лагерей проводили благородных сэров до околицы и дружно скандировали им «счастливого пути», изредка перебивавшееся — «скатертью дорога», пока Рабинович с Жомовым не скрылись из виду. Впрочем, Сеня с Иваном слышали крики почти до самого леса — вотчины Корявня.
— Ну, Сеня, колись! Че мы так ломанулись из этих деревень? — полюбопытствовал Жомов, едва они подошли к лесу и крики крестьян, предвкушавших грандиозную пьянку, больше не мешали говорить. — Какая муха тебя укусила?
— Да, блин, мне этот гребаный эльф покоя не дает, — пробормотал Рабинович и дернул замешкавшегося Мурзика за поводок. — Ты помнишь, Ваня, что после его появления всегда какая-нибудь гадость случается?
Жомов утвердительно кивнул головой и потрогал пистолет в заплечной кобуре. Так, на всякий случай...
— Вот я и боюсь, как бы в лагере не случилось чего плохого, — закончил свои объяснения Сеня и снова дернул пса, пытавшегося свернуть куда-то в сторону, за поводок: — Мурзик, рядом, я сказал! Куда тебя все время тянет? Волчиху, что ли, учуял?
Мурзик, естественно, ничего не сказал. То есть сказать-то он попытался, но вот понять его никто не удосужился. Погруженные в свои мысли, Жомов с Рабиновичем продолжали идти вдоль леса по наезженной дороге, выискивая глазами приметную тропиночку, по которой вышли от пещеры к деревням.
Торный путь оборвался совершенно неожиданно. Едва вся троица успела завернуть за очередной поворот, как уперлась в густые заросли можжевельника. Некоторое время Жомов с Рабиновичем оторопело смотрели на кусты, потом друг на друга и лишь после своеобразной игры в гляделки одновременно произнесли:
— И че это за херня?
— Наверное, заболтались и тропинку пропустили, — ответил на оба вопроса одновременно Рабинович. — Пошли назад, путешественник хренов!
— На себя посмотри, — фыркнул Иван, но от предложения изменить маршрут не отказался.
На обратном пути оба друга старательно вглядывались в стену густого леса, пытаясь отыскать между стволов хоть какой-нибудь проход. Однако их усилия были тщетны. Хотя менты и отказывались в это верить до тех пор, пока слева от них, в долине реки, вновь не показались две деревни, ставшие родоначальницами футбола.
— Че-то я ничего не пойму, — удивленно протянул Жомов. — Если кто-то решил пошутить и спрятать от нас тропинку, лучше ему завязать со своими приколами. Иначе едалище шишками утрамбую.
— Подожди ты горячиться, — махнул на него рукой Сеня. — А то кипишь, как чайник в топке паровоза! Может быть, мы вообще не в ту сторону пошли...
Сеня повернулся к деревням спиной, чтобы еще раз сориентироваться в пространстве. Затем уверенно указал налево и зашагал в выбранном направлении. Жомов так энергично пожал своими огромными плечами, что едва не расплющил собственную голову. Он пошел следом за Сеней, всем видом показывая, что тропинке лучше объявиться. Иначе у нее будут бо-ольшие неприятности. Ваня не поленится и яму посреди нее выкопать, чтобы больше никто по этому пути не ходил. Из вредности.
После почти часовой прогулки в новом направлении результат поисков остался неизменным. То есть нулевым! Тропинка исчезла, словно ее собака языком слизнула или Корявень кустами засажал. Друзья в растерянности остановились.
— Такого быть не может! — разочарованно выдохнул Рабинович.
— Может! — не согласился с ним Жомов. — А теперь я точно знаю, кому морду бить буду: эльфу этому скотскому. Кроме него, испортить все было некому! Теперь сковородник этому ослу так начищу, что любой тролль от него, как от зажигалки, прикуривать сможет!
Однако даже самые благие намерения так и остаются намерениями, если отсутствует возможность их осуществить. Поэтому меры принудительного воспитания у маленького и гадкого летуна хороших манер пришлось отложить на неопределенный срок. А пока следовало отыскать путь к пещере Мерлина. Тем более что и две попавшие в непривычную обстановку наседки то и дело норовили выскочить из плетеных корзин. Их трепыхание и кудахтанье до того достали разнервничавшегося Сеню, что безобидный еврей стал всерьез подумывать о том, не свернуть ли одной из куриц голову. Пусть будет хозяйству убыток, зато нервное равновесие частично восстановится!
— Ладно, Ваня, хрен с ней, с тропинкой! Нечего больше выискивать. Пойдем напрямик через лес, — наконец принял решение Рабинович, сумев отвлечься от кудахтанья наседок.
Жомов только пожал плечами. Мол, ты у нас самый умный, вот и веди обратно, а мое дело маленькое — от тебя не отстать. Рабинович такую реакцию друга принял как должное поклонение перед собственными организаторскими способностями и смело вломился в низкие поросли кленов.
Вопрос с выбором направления решился довольно легко, поскольку, направляясь к деревням, путешественники шли точно на восток. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что обратная востоку сторона света — запад. А определить ее было проще простого, потому что солнце уже торопилось спрятаться за верхушками деревьев, утомившись смотреть на новоявленных Иванов Сусаниных. Секунду подумав, Сеня развернулся на северо-запад и уверенно зашагал сквозь девственные заросли кленов, буков и прочей флоры.
Примерно часа продирания сквозь кусты, переплетенные ветки и поваленные стволы хватило Рабиновичу для того, чтобы осознать очередной неприятный факт — они с Жомовым окончательно заблудились.
Сеня предпринял еще одну попытку отыскать дорогу к пещере Мерлина. Однако на собственный разум и способность к ориентировке на пересеченной местности Рабинович больше не полагался. Твердым голосом Сеня приказал Мурзику искать дорогу «домой». Верный пес посмотрел по сторонам и... уселся себе на хвост, глядя преданными глазами в поглупевшую морду хозяина.
Вполне естественно, что Мурзик ничем в поисках обратного пути помочь не мог, поскольку летать, как Горыныч, он не умел, орлиным зрением его тоже бог обделил, а унюхать что-нибудь, отдаленно напоминавшее запах жилья, не представлялось возможным. Лес вокруг пса пропах кабанами, оленьим навозом и остатками волчьего завтрака.
— Приехали? — наивным голосом поинтересовался Жомов. — А я думал, что в лесу ночевать придется...
Рабинович зарычал диким зверем так, что одним запахом в общей гамме ароматов для Мурзика стало меньше. Потому что все окрестные кабаны мгновенно разбежались как можно дальше, едва услышав глас нового хищника.
Некоторым может показаться удивительным, что после такого рыка Рабинович не вцепился в горло Ивана. Однако Сеня в очередной раз доказал способность высокоорганизованного разума преобладать над звериными инстинктами. Рабинович просто опустился на прошлогоднюю хвою под огромной елью и закатил глаза, стараясь забыть обо всех, кто его в данный момент окружал.
— Сеня, тебе не кажется странным, что никто не вышел нас встречать? — продолжал издеваться Жомов, рассеянно оглядываясь по сторонам. — Спать, что ли, все уже легли?
Сил для достойного ответа Рабинович в себе уже не нашел. Зато нашелся кое-кто другой, кто был совсем не прочь поговорить. Особенно о сне.
— И правильно, если кто-то спит. Хуум, да, — пророкотал Корявень, выходя из-за соснового ствола. — Ночью фотосинтеза никакого нет. Да и грызуны опять же наглеть начинают. Хррум-баррурум!
— О! — обрадовался Жомов, увидев онта. — В нашем полку идиотов снова пополнение. Здорово, чурбан с глазами. Огоньку не найдется? А то бы костерок запалили.
— Хррум, хуум! — возмутился Корявень. — Жечь костры в лесу строжайше запрещается. Штраф 500 рублей. Хуум, да!
— Ну и ладно, — согласился с ним Ваня. — А еще что умного скажешь?
— Хрррум-барррурум! Могу учебник по ботанике для пятого класса процитировать. Только вам это не поможет, — заверил Жомова онт и спросил: — Так вас к Мерлиновой норе проводить, или я зря сюда топал? Корешки-росточки! Кстати, как там моя новая грядка? Поливали сегодня? Хуум, а?..
ГЛАВА 5
Здравствуйте, это опять я. Наконец-то! Люди, поверьте моему горькому опыту — беда в нашем мире тому, кто писать не умеет. Попросил этого гада как друга за меня вам все рассказать, а он, подлец, мне теперь и слова вставить не дает! "Не твоя глава! " Слышать тошно. А еще и копировать грозит. Будто я дог какой-нибудь. Недорощенный.
Но не будем о грустном. Грустное у нас по большей части закончилось с появлением Корявня. Увидев замшелого онта, Сеня сразу воспрянул духом и заторопился в дорогу. Однако Корявень не сдвинулся с места, пока не прочитал Жомову пространную лекцию о вреде лесных пожаров, пообещав напоследок пообломать омоновцу «все веточки», если спички в руках увидит.
Я с сомнением осмотрел руки и ноги Жомова и решил, что «веточками» это назвать нельзя. В лучшем случае — сучками (не забывайте правильно ставить ударение! ). Но с Корявнем я, естественно, спорить не стал, поскольку уже стемнело и я боялся на бреющем полете к пещере Мерлина зацепить головой пару-тройку древесных стволов.
К тому времени, когда, наконец, онт решил двинуться в путь, солнце, должно быть, уже выспалось и раздумывало, не пора ли подниматься над горизонтом. Считаю, что нам стоило подождать, пока оно все же примет решение. Тогда бы Жомов не расцарапал себе щеку, а Сеня не заработал бы шишку при лобовом столкновении с праздношатающимся кленом.
Всю дорогу до пещеры дотошный Ваня старался выяснить у Корявня, что случилось с тропинкой. Опт долго мычал что-то нечленораздельное, так сильно перемежая нормальный язык своими «хуум-барру-рум», что понять смысл хотя бы одной его фразы даже мне не представлялось возможным. А о сообразительном Жомове и говорить не стоит!
— Ты, дуб-шатун! — не выдержал наконец Ваня. — Булыжников, что ли, в едалище нахватал? Или короедом подавился? Задолбал своей простотой! По-русски говори, что с тропинкой случилось, пока я еще в миротворческом настроении. Потом поздно будет.
— Хуум, дуб, говоришь? — зарокотал Корявень так, что у меня от вибрации уши самостоятельно хлопать начали. — Нет, поросль зеленая, я ближе к ясеню...
— Насколько я вижу, ты сейчас ближе к сосне стоишь, — не унимался Жомов. — И если не поторопишься с ответом, то будешь лежать ближе к дубу, а эта сосна устроится поверх твоей глупой морды!
— Хррум-баррурум! Экий же ты торопыга, росточек, черноземом вскормленный! — добродушно пророкотал Корявень.
Фу-ух! Похоже, онт сегодня добрый. А я уже перепугался. Не хотелось бы Ваню посреди ночи из земли, словно тех лучников, откапывать! А Корявень тем временем продолжил:
— Это вы все время спешите, вот глупости и делаете. Шишки-иголочки! Нет бы постоять, годок-другой подумать, а уж потом и за дело браться. Меня вот заставили метаться, словно бельчонка малолетнего. И знаю ведь, барррурум, что ни к чему хорошему это не приведет, а все равно тороплюсь. Да и как вас одних оставишь? Ума-то еще не нажили, непременно в какую-нибудь беду попадете. Хуум, да!
Если учесть, что онт произносил эту речь, растягивая слова, насколько это только возможно, то можно понять, почему мы все трое к концу монолога едва не уснули на ходу. Первым проснулся Сеня, как раз тогда, когда наглый клен отказался уступить ему дорогу.
— Вот, едрит твою кочергу, да в ствол корявый! — заорал Рабинович на весь лес, потирая ушибленный лоб. — Чтоб тебя лианой удавило, пенек трухлявый!
— Хуум? — не понял Корявень и повернулся к Жомову. — Это он про что так сказал? Хррум, да.
— А-а, не беспокойся, — ухмыльнувшись так, что выставились на всеобщее обозрение все тридцать с половиной зубов, ответил Ваня. — Рабинович у нас, как чукча. Что видит, о том и поет!
Похоже, Сеня теряет форму! Пора его потренировать, а то уже второй раз за день колкости Жомова остаются вообще без ответа. Хотя в этот раз молчание Рабиновича можно было отнести за счет легкой контузии, полученной при проведении тарана неподвижной цели.
— Ладно, оставим тропинку в покое, — произнес наконец Сеня, когда из глаз у него перестали сыпаться искры и опасность возгорания окружающей флоры благополучно миновала. — Ты мне вот что, Корявень, скажи. Где здесь цветы папоротника найти можно?
— Хррум-хуум! — удивился онт и, по-прежнему игнорируя Рабиновича, спросил у Ивана: — У него все время с головой беда, или просто сейчас о клен повредился? Разве он не знает, что папоротник спорами размножается? Откуда же у него цветам взяться? Тычинки-пестики! Гоголя нужно поменьше на ночь читать. Хуум, да!
Но не будем о грустном. Грустное у нас по большей части закончилось с появлением Корявня. Увидев замшелого онта, Сеня сразу воспрянул духом и заторопился в дорогу. Однако Корявень не сдвинулся с места, пока не прочитал Жомову пространную лекцию о вреде лесных пожаров, пообещав напоследок пообломать омоновцу «все веточки», если спички в руках увидит.
Я с сомнением осмотрел руки и ноги Жомова и решил, что «веточками» это назвать нельзя. В лучшем случае — сучками (не забывайте правильно ставить ударение! ). Но с Корявнем я, естественно, спорить не стал, поскольку уже стемнело и я боялся на бреющем полете к пещере Мерлина зацепить головой пару-тройку древесных стволов.
К тому времени, когда, наконец, онт решил двинуться в путь, солнце, должно быть, уже выспалось и раздумывало, не пора ли подниматься над горизонтом. Считаю, что нам стоило подождать, пока оно все же примет решение. Тогда бы Жомов не расцарапал себе щеку, а Сеня не заработал бы шишку при лобовом столкновении с праздношатающимся кленом.
Всю дорогу до пещеры дотошный Ваня старался выяснить у Корявня, что случилось с тропинкой. Опт долго мычал что-то нечленораздельное, так сильно перемежая нормальный язык своими «хуум-барру-рум», что понять смысл хотя бы одной его фразы даже мне не представлялось возможным. А о сообразительном Жомове и говорить не стоит!
— Ты, дуб-шатун! — не выдержал наконец Ваня. — Булыжников, что ли, в едалище нахватал? Или короедом подавился? Задолбал своей простотой! По-русски говори, что с тропинкой случилось, пока я еще в миротворческом настроении. Потом поздно будет.
— Хуум, дуб, говоришь? — зарокотал Корявень так, что у меня от вибрации уши самостоятельно хлопать начали. — Нет, поросль зеленая, я ближе к ясеню...
— Насколько я вижу, ты сейчас ближе к сосне стоишь, — не унимался Жомов. — И если не поторопишься с ответом, то будешь лежать ближе к дубу, а эта сосна устроится поверх твоей глупой морды!
— Хррум-баррурум! Экий же ты торопыга, росточек, черноземом вскормленный! — добродушно пророкотал Корявень.
Фу-ух! Похоже, онт сегодня добрый. А я уже перепугался. Не хотелось бы Ваню посреди ночи из земли, словно тех лучников, откапывать! А Корявень тем временем продолжил:
— Это вы все время спешите, вот глупости и делаете. Шишки-иголочки! Нет бы постоять, годок-другой подумать, а уж потом и за дело браться. Меня вот заставили метаться, словно бельчонка малолетнего. И знаю ведь, барррурум, что ни к чему хорошему это не приведет, а все равно тороплюсь. Да и как вас одних оставишь? Ума-то еще не нажили, непременно в какую-нибудь беду попадете. Хуум, да!
Если учесть, что онт произносил эту речь, растягивая слова, насколько это только возможно, то можно понять, почему мы все трое к концу монолога едва не уснули на ходу. Первым проснулся Сеня, как раз тогда, когда наглый клен отказался уступить ему дорогу.
— Вот, едрит твою кочергу, да в ствол корявый! — заорал Рабинович на весь лес, потирая ушибленный лоб. — Чтоб тебя лианой удавило, пенек трухлявый!
— Хуум? — не понял Корявень и повернулся к Жомову. — Это он про что так сказал? Хррум, да.
— А-а, не беспокойся, — ухмыльнувшись так, что выставились на всеобщее обозрение все тридцать с половиной зубов, ответил Ваня. — Рабинович у нас, как чукча. Что видит, о том и поет!
Похоже, Сеня теряет форму! Пора его потренировать, а то уже второй раз за день колкости Жомова остаются вообще без ответа. Хотя в этот раз молчание Рабиновича можно было отнести за счет легкой контузии, полученной при проведении тарана неподвижной цели.
— Ладно, оставим тропинку в покое, — произнес наконец Сеня, когда из глаз у него перестали сыпаться искры и опасность возгорания окружающей флоры благополучно миновала. — Ты мне вот что, Корявень, скажи. Где здесь цветы папоротника найти можно?
— Хррум-хуум! — удивился онт и, по-прежнему игнорируя Рабиновича, спросил у Ивана: — У него все время с головой беда, или просто сейчас о клен повредился? Разве он не знает, что папоротник спорами размножается? Откуда же у него цветам взяться? Тычинки-пестики! Гоголя нужно поменьше на ночь читать. Хуум, да!