Страница:
— Это сделать невозможно! — затряс головой Никита. — Ты видел то ущелье. Мы убьемся, пытаясь спуститься туда.
— Берсеркер же может! Если может он, то можем и мы. — Виктор замолк, давая всем время усвоить эту мысль. — Самая трудная задача — найти его пещеру. На его месте я бы пометил каждую из пещер своим запахом. Но возможно, что он не сделал этого; не исключено, что сразу же, как только мы спустимся в ущелье, мы сможем уловить его запах и по нему добраться прямо до него. Он, возможно, будет при этом спать; я и сам бы так сделал, если бы у меня был полный желудок и я думал, что нахожусь в безопасности.
— Да, именно так! — возбужденно сказал Франко. — Убить гада во сне!
— Нет. Берсеркер большой и очень сильный, и никто из нас не сделает этого, если будет с ним один на один. Сначала мы найдем пещеру берсеркера, а потом запечатаем ее камнями. Мы сделаем это накрепко и плотно, так чтобы он не мог выбраться. Если будем действовать быстро, мы сможем запечатать ее до того, как он поймет, что происходит.
— Это при условии, что у него нет запасного выхода, — сказала Рената.
— Я не говорю, что план безупречен. Таких не бывает. Но берсеркер ненормален; он думает не так, как обычный волк. Зачем ему беспокоиться о бегстве, если он считает, что может уничтожить любого двуногого или четвероногого? Я бы предположил, что он сейчас выбрал хорошую теплую пещеру без запасного лаза, где он может свернуться, глодая кости и размышляя, как убить следующего из нас. Мне кажется, что рискнуть стоит.
— А мне — нет, — сказала ему Рената, наморщив лоб. — Буря слишком сильна. Дойти отсюда туда и то достаточно трудно, но намного легче, чем найти нужную пещеру. Нет. Риск слишком велик.
— А какой тогда выбор? — спросил Виктор. — Ждать, когда закончится буря и берсеркер опять выйдет охотиться на нас? Мы должны воспользоваться тем преимуществом, что он только что пировал; он будет вялый от всего того мяса, которое сейчас в его животе. Говорю вам: или идем сейчас, или может погибнуть вся стая.
— Да! — согласился Франко. — Надо напасть на него сейчас, когда он думает, что находится в безопасности.
— Я уже решил. Я иду. — Виктор оглядел остальных. Его взгляд задержался на несколько секунд на Михаиле, потом ушел в сторону. — Франко, ты идешь со мной?
— С тобой? — глаза у него расширились. — Да. Конечно, иду. — Голос у него был неуверенный. — Я только надеюсь, что я…
Не буду тебе обузой.
— Обузой? Почему?
— Ну…
Я об этом раньше не упоминал. Это чепуха, конечно, но… У меня на ноге кровоподтек от камня. Видишь? — Он сбросил сандалию из оленьей кожи и показал синий кровоподтек. — Лодыжку у меня тоже слегка раздуло. Я не знаю, когда это точно случилось. — Он нажал на кровоподтек и скривился, чуточку сильнее, чем должно. — Но я все же могу ходить, — сказал он. — Я не могу бегать так резво, как обычно, но ты можешь рассчитывать, что я буду…
— Круглым дураком, — закончила за него Рената. — Забудь про Франко и его несчастную ногу. Я пойду с тобой.
— Нет, нужно, чтобы ты оставалась здесь. Позаботиться об Олесе и Михаиле.
— Они могут о себе позаботиться сами!
Но Виктор уже исключил ее. Он посмотрел на Никиту.
— У тебя на ногах есть какие-нибудь кровоподтеки от камней?
— Десятки, — сказал Никита и встал. — Когда выходим?
— Это у меня от лодыжки неприятности, — запротестовал Франко. — Видите? Ее раздуло! Должно быть я оступился, когда мы были…
— Я понял, — сказал Виктор, и Франко умолк. — Никита и я идем. Ты можешь оставаться, если это то, чего ты хочешь.
Франко было начал опять говорить, но решил, что не стоит, и закрыл рот.
— Чем скорее мы пойдем, тем скорее возвратимся, — сказал Никите Виктор. — Я готов идти прямо сейчас.
Никита кивнул, и Виктор повернулся к Ренате.
— Если мы сумеем найти пещеру берсеркера и закрыть его в ней, нам придется оставаться возле нее достаточно долго, чтобы убедиться, что он не выберется. Мы постараемся вернуться назад в течение двух суток. Если буря станет слишком сильной, мы найдем, где переспать. Ты за всех отвечаешь, хорошо?
— Да, — угрюмо ответила Рената.
— Вы с Франко будете держаться подальше от глоток друг друга. — Это был приказ. Виктор посмотрел на Михаила. — Ты будешь сдерживать их, чтобы они не убили друг друга, понял?
— Да, сударь, — ответил Михаил, хотя не знал, что он мог бы сделать, если бы Рената и Франко сцепились.
— Когда я возвращусь, я хочу, чтобы ты закончил чтение книги, которую мы сегодня начали. — Это была книга о падении Римской империи. — Я буду задавать по ней вопросы.
Михаил кивнул. Виктор снял одежду и сбросил сандалии, Никита сделал то же. Оба мужчины стояли обнаженными, выдыхая клубы пара. Никита первым начал менять облик, черная шерсть стала быстро обвивать его тело, как странная лоза. Глаза Виктора мерцали в слабом свете, когда он всматривался в Ренату.
— Послушай, — сказал он. — Если почему-либо мы не вернемся через три дня, ты будешь в стае за старшего.
— Женщина? — завопил Франко. — Будет старшей надо мной?
— Старшей в стае, — повторил Виктор.
Волна серой волчьей шерсти охватила его плечи и сползла на руки. Тело его стало блестящим, маслянистым, пот выступил на лице, в то время как его брови исчезали. Пар обволок все его тело.
— У тебя есть какие-нибудь основания возражать? — голос его становился хриплым, лицевые кости начинали изменяться, между губ выдвинулись клыки.
— Нет, — поспешно ответил Франко. — Никаких.
— Пожелайте нам удачи. — Голос его стал утробным хрипом.
Тело Виктора вздрагивало, обрастая густой серой шерстью. Большая часть головы и лица Никиты уже изменилась, из морды вырвалась струя пара, в то время как она удлинялась с щелкающими звуками, которые когда-то казались Михаилу ужасными. Сейчас звуки превращения были такими прекрасными, будто это была музыка, исполнявшаяся на экзотических инструментах. Два тела корчились, кожа уступала место волчьей шерсти, пальцы рук и ног — лапам, зубы — клыкам, лица — узким мордам; все это сопровождалось музыкой костей, сухожилий и мышц, изменявших строение, переплавлявшихся в волчьи формы, и непроизвольным рычанием то Виктора, то Никиты. Затем Виктор издал грубо прозвучавшее «уафф» и скачками двинулся к лестнице, Никита следовал в нескольких прыжках позади. Через пару секунд оба волка исчезли.
— У меня лодыжку раздуло! — Франко опять показал ее Ренате. — Видишь? Я не мог бы далеко ускакать на ней, так ведь?
Она проигнорировала его.
— Кажется, у нас закончилась вода. — Она взяла глиняный сосуд, оставшийся от монахов; вода, покрывшаяся грязным ледком, лишь слегка прикрывала донышко. — Михаил и Олеся, не сходите ли вы за снегом?
Она передала сосуд Михаилу. Все, что им нужно было сделать, это подняться по лестнице и нагрести снега, который нанесло через окна.
— Франко, ты заступишь в первую смену для наблюдения или я?
— Ты за старшего, — сказал он. — Делай, как хочешь.
— Ладно. Ты заступишь в первую смену. Когда подойдет время, я тебя сменю. — Рената села у огня — новый правитель.
Франко шепотом выругался; ему не доставляло удовольствия подолгу сидеть в башне, с окнами без стекол и холодными вихрями, но держать наблюдение было важной обязанностью, и все исполняли ее по очереди. Он гордо прошествовал прочь, Михаил с Олесей пошли набрать снега, а Рената оперлась подбородком на руку, с беспокойством думая о мужчине, которого любила.
Глава 5
— Берсеркер же может! Если может он, то можем и мы. — Виктор замолк, давая всем время усвоить эту мысль. — Самая трудная задача — найти его пещеру. На его месте я бы пометил каждую из пещер своим запахом. Но возможно, что он не сделал этого; не исключено, что сразу же, как только мы спустимся в ущелье, мы сможем уловить его запах и по нему добраться прямо до него. Он, возможно, будет при этом спать; я и сам бы так сделал, если бы у меня был полный желудок и я думал, что нахожусь в безопасности.
— Да, именно так! — возбужденно сказал Франко. — Убить гада во сне!
— Нет. Берсеркер большой и очень сильный, и никто из нас не сделает этого, если будет с ним один на один. Сначала мы найдем пещеру берсеркера, а потом запечатаем ее камнями. Мы сделаем это накрепко и плотно, так чтобы он не мог выбраться. Если будем действовать быстро, мы сможем запечатать ее до того, как он поймет, что происходит.
— Это при условии, что у него нет запасного выхода, — сказала Рената.
— Я не говорю, что план безупречен. Таких не бывает. Но берсеркер ненормален; он думает не так, как обычный волк. Зачем ему беспокоиться о бегстве, если он считает, что может уничтожить любого двуногого или четвероногого? Я бы предположил, что он сейчас выбрал хорошую теплую пещеру без запасного лаза, где он может свернуться, глодая кости и размышляя, как убить следующего из нас. Мне кажется, что рискнуть стоит.
— А мне — нет, — сказала ему Рената, наморщив лоб. — Буря слишком сильна. Дойти отсюда туда и то достаточно трудно, но намного легче, чем найти нужную пещеру. Нет. Риск слишком велик.
— А какой тогда выбор? — спросил Виктор. — Ждать, когда закончится буря и берсеркер опять выйдет охотиться на нас? Мы должны воспользоваться тем преимуществом, что он только что пировал; он будет вялый от всего того мяса, которое сейчас в его животе. Говорю вам: или идем сейчас, или может погибнуть вся стая.
— Да! — согласился Франко. — Надо напасть на него сейчас, когда он думает, что находится в безопасности.
— Я уже решил. Я иду. — Виктор оглядел остальных. Его взгляд задержался на несколько секунд на Михаиле, потом ушел в сторону. — Франко, ты идешь со мной?
— С тобой? — глаза у него расширились. — Да. Конечно, иду. — Голос у него был неуверенный. — Я только надеюсь, что я…
Не буду тебе обузой.
— Обузой? Почему?
— Ну…
Я об этом раньше не упоминал. Это чепуха, конечно, но… У меня на ноге кровоподтек от камня. Видишь? — Он сбросил сандалию из оленьей кожи и показал синий кровоподтек. — Лодыжку у меня тоже слегка раздуло. Я не знаю, когда это точно случилось. — Он нажал на кровоподтек и скривился, чуточку сильнее, чем должно. — Но я все же могу ходить, — сказал он. — Я не могу бегать так резво, как обычно, но ты можешь рассчитывать, что я буду…
— Круглым дураком, — закончила за него Рената. — Забудь про Франко и его несчастную ногу. Я пойду с тобой.
— Нет, нужно, чтобы ты оставалась здесь. Позаботиться об Олесе и Михаиле.
— Они могут о себе позаботиться сами!
Но Виктор уже исключил ее. Он посмотрел на Никиту.
— У тебя на ногах есть какие-нибудь кровоподтеки от камней?
— Десятки, — сказал Никита и встал. — Когда выходим?
— Это у меня от лодыжки неприятности, — запротестовал Франко. — Видите? Ее раздуло! Должно быть я оступился, когда мы были…
— Я понял, — сказал Виктор, и Франко умолк. — Никита и я идем. Ты можешь оставаться, если это то, чего ты хочешь.
Франко было начал опять говорить, но решил, что не стоит, и закрыл рот.
— Чем скорее мы пойдем, тем скорее возвратимся, — сказал Никите Виктор. — Я готов идти прямо сейчас.
Никита кивнул, и Виктор повернулся к Ренате.
— Если мы сумеем найти пещеру берсеркера и закрыть его в ней, нам придется оставаться возле нее достаточно долго, чтобы убедиться, что он не выберется. Мы постараемся вернуться назад в течение двух суток. Если буря станет слишком сильной, мы найдем, где переспать. Ты за всех отвечаешь, хорошо?
— Да, — угрюмо ответила Рената.
— Вы с Франко будете держаться подальше от глоток друг друга. — Это был приказ. Виктор посмотрел на Михаила. — Ты будешь сдерживать их, чтобы они не убили друг друга, понял?
— Да, сударь, — ответил Михаил, хотя не знал, что он мог бы сделать, если бы Рената и Франко сцепились.
— Когда я возвращусь, я хочу, чтобы ты закончил чтение книги, которую мы сегодня начали. — Это была книга о падении Римской империи. — Я буду задавать по ней вопросы.
Михаил кивнул. Виктор снял одежду и сбросил сандалии, Никита сделал то же. Оба мужчины стояли обнаженными, выдыхая клубы пара. Никита первым начал менять облик, черная шерсть стала быстро обвивать его тело, как странная лоза. Глаза Виктора мерцали в слабом свете, когда он всматривался в Ренату.
— Послушай, — сказал он. — Если почему-либо мы не вернемся через три дня, ты будешь в стае за старшего.
— Женщина? — завопил Франко. — Будет старшей надо мной?
— Старшей в стае, — повторил Виктор.
Волна серой волчьей шерсти охватила его плечи и сползла на руки. Тело его стало блестящим, маслянистым, пот выступил на лице, в то время как его брови исчезали. Пар обволок все его тело.
— У тебя есть какие-нибудь основания возражать? — голос его становился хриплым, лицевые кости начинали изменяться, между губ выдвинулись клыки.
— Нет, — поспешно ответил Франко. — Никаких.
— Пожелайте нам удачи. — Голос его стал утробным хрипом.
Тело Виктора вздрагивало, обрастая густой серой шерстью. Большая часть головы и лица Никиты уже изменилась, из морды вырвалась струя пара, в то время как она удлинялась с щелкающими звуками, которые когда-то казались Михаилу ужасными. Сейчас звуки превращения были такими прекрасными, будто это была музыка, исполнявшаяся на экзотических инструментах. Два тела корчились, кожа уступала место волчьей шерсти, пальцы рук и ног — лапам, зубы — клыкам, лица — узким мордам; все это сопровождалось музыкой костей, сухожилий и мышц, изменявших строение, переплавлявшихся в волчьи формы, и непроизвольным рычанием то Виктора, то Никиты. Затем Виктор издал грубо прозвучавшее «уафф» и скачками двинулся к лестнице, Никита следовал в нескольких прыжках позади. Через пару секунд оба волка исчезли.
— У меня лодыжку раздуло! — Франко опять показал ее Ренате. — Видишь? Я не мог бы далеко ускакать на ней, так ведь?
Она проигнорировала его.
— Кажется, у нас закончилась вода. — Она взяла глиняный сосуд, оставшийся от монахов; вода, покрывшаяся грязным ледком, лишь слегка прикрывала донышко. — Михаил и Олеся, не сходите ли вы за снегом?
Она передала сосуд Михаилу. Все, что им нужно было сделать, это подняться по лестнице и нагрести снега, который нанесло через окна.
— Франко, ты заступишь в первую смену для наблюдения или я?
— Ты за старшего, — сказал он. — Делай, как хочешь.
— Ладно. Ты заступишь в первую смену. Когда подойдет время, я тебя сменю. — Рената села у огня — новый правитель.
Франко шепотом выругался; ему не доставляло удовольствия подолгу сидеть в башне, с окнами без стекол и холодными вихрями, но держать наблюдение было важной обязанностью, и все исполняли ее по очереди. Он гордо прошествовал прочь, Михаил с Олесей пошли набрать снега, а Рената оперлась подбородком на руку, с беспокойством думая о мужчине, которого любила.
Глава 5
Посреди ночи буря как-то разом стихла. Она ушла, оставив лес покрытым сугробами высотой аршина в два, деревья согнулись под ледяным покрывалом. За ней пришла пронизывающая до костей стужа. День начался с ослепительной белизны, солнце было скрыто за облаками цвета мокрой ваты.
Наступило время завтрака.
— Боже, какой холод! — сказал Франко, когда они с Михаилом пробирались через белую пустыню, где прежде была зеленая чаща.
Михаил не ответил; на разговоры уходило слишком много энергии, скулы его свело от мороза. Он оглянулся назад, метров на пятьдесят, на белый дворец; его на белом фоне уже почти не было видно.
— Проклятое место! — сказал Франко. — Вся эта страна сволочная! Сволочь Виктор, и сволочь Никита, сволочь Олеся и суперсволочь Рената! Что она о себе думает, приказывая мне рыскать по округе, как мальчишке на посылках?
— Мы никогда ничего не найдем, — спокойно сказал Михаил, — если вы будете так шуметь.
— Черт, здесь ничего живого нет! Как это мы должны найти еду? Сотворить ее? Я не Господь Бог, это уж точно! — Он остановился, нюхая воздух, в носу у него щипало от холода, и его обоняние ухудшилось. — Если Рената за старшего, почему она не найдет еду? Ответь мне на это! Отвечать нужды не было. Они тянули жребий, обломки прутиков от костра, кому идти на поиски еды. Михаил действительно вытянул самый короткий, а Франко следующий, едва ли длиннее.
— Все, что здесь есть живого, — продолжал Франко, — зарылось в свои норы, сберегая тепло. Так и нам надо бы делать. Понюхай воздух? Видишь? Ничего.
Как будто в доказательство того, что Франко ошибался, из снега у них под носом выскочил заяц с чуть сероватым мехом, рванул в сторону полузанесенных деревьев.
— Вон! — сказал Михаил. — Смотри!
— У меня глаза застыли.
Михаил остановился и обернулся к Франко.
— Ты, что, не собираешься превращаться? Его можно поймать, если превратишься.
— К черту! — Щеки у Франко пошли красными пятнами. — Слишком холодно для превращения. Мои яички замерзнут, если уже не замерзли.
Он сунул туда руку и проверил.
— Если ты не превратишься, мы ничего не поймаем, — напомнил ему Михаил. — Трудно, однако, тебе будет поймать этого зайца, если…
— Ага, теперь ты мне приказываешь, да? — возмутился Франко. — Слушай меня, говнюк: ты вытянул самый короткий прут. Ты вот давай и превращайся, и лови что-нибудь для нас. Пора бы уже перестать быть обузой!
Эта фраза уязвила Михаила, потому что он знал, что в этом есть правда. Он пошел дальше, обняв себя руками для тепла, его сандалии скрипели по покрытому настом снегу.
— Ну, что же ты не превращаешься? — язвил Франко, источая злобу. Он пошел за мальчиком. — Что же ты не превращаешься, чтобы научиться догонять зайцев и выть на сволочную луну как маньяк?
Михаил не отвечал. Он не знал, что сказать в ответ. Он поискал глазами зайца, но тот скрылся в белизне. Он глянул назад на белый дворец, который, казалось, мерцал как далекий мираж; между небом и землей все было одного оттенка. Опять крупными хлопьями повалил снег, и если бы Михаил не чувствовал себя сейчас замерзшим, несчастным и никому не нужным, он бы подумал, какие эти хлопья красивые.
Франко в нескольких саженях от него остановился и стал дуть себе в ладони. Снежные хлопья сыпались на его волосы и ресницы.
— Может, Виктору нравится такая жизнь, — угрюмо сказал он, — и, может, Никите тоже, но кем они были до этого? Мой отец был богатым, и я был сыном богатого человека. — Он покачал головой, снег сыпался на его раскрасневшееся лицо. — Мы ехали в повозке навестить родителей отца. Нас застала пурга, очень похожая на вчерашнюю. Моя мать замерзла насмерть. А затем мой отец, мой младший брат и я нашли избушку, недалеко отсюда. Ну, теперь ее уже нет: много лет назад она от снега обвалилась. — Франко поглядел вверх, ища солнце. И не нашел его. — Мой младший брат все плакал и плакал, а затем умер, — сказал он. — Под конец он уже не мог даже открыть глаза — веки смерзлись. Мой отец знал, что нам там было не выжить. Чтобы выжить, нужно было найти деревню. Поэтому мы пешком тронулись в путь. Я помню…
На нас обоих были меховые шубы и дорогая обувь. На моей рубашке была монограмма. У отца — кашемировый шарф. Но ничего из этого нас не согревало, ничего, потому что в лицо дул пронизывающий воющий ветер. Мы нашли овраг, в котором не было ветра, и пытались разжечь костер, но хворост был покрыт льдом. — Он посмотрел на Михаила. — Ты знаешь, чем мы пытались разжечь огонь? Деньгами из отцовского бумажника. Они горели очень ярко, но тепла не давали. Чего бы мы только ни отдали за ведерко угля! Мой отец, сидя, замерз насмерть. Я стал в семнадцать лет сиротой и знал, что умру, если не найду хоть какой-то кров. И тогда я пошел, надев на себя обе шубы. Далеко я уйти не успел, на меня напали волки. — Он опять подул на руки и пошевелил пальцами. — Один из них укусил меня за руку. Я с такой силой ударил его по морде, что вышиб ему три зуба. Этот гад, его звали Иосиф, после этого повредился в уме. Они разорвали на куски моего отца и сожрали его. Они, наверно, сожрали точно так же и мать, и младшего брата. Я никогда не спрашивал. — Франко еще раз оглядел однообразное небо и стал смотреть, как падает снег. — Они взяли меня в стаю как производителя. Потому же, почему взяли и тебя.
— Производителя?
— Делать детей, — пояснил Франко. — Стае нужны волчата, иначе она вымрет. Но дети почему-то не выживают. — Он пожал плечами. — Может быть, Господь Бог знает, в конце концов, что делает. — Он глянул в сторону дерева, где скрылся заяц. — Послушаешь Виктора, так получается, что наша жизнь благородна и мы должны гордиться тем, какие мы есть. Я не нахожу ничего благородного в том, чтобы иметь шерсть на заднице и обгладывать окровавленные кости. Будь проклята такая жизнь. — Он набрал слюны и плюнул на снег. — Ты давай, превращайся, — сказал он Михаилу. — Бегай на четырех лапах и писай на деревья. Бог родил меня человеком, и я не хочу быть другим.
Он повернул назад и поплелся к стенам белого дворца, что были в семидесяти аршинах от них.
— Погоди! — позвал Михаил. — Франко, погоди!
Но Франко не остановился. Он глянул на Михаила через плечо.
— Принеси нам хорошего сочного зайца, — ядовито сказал он. — Или, если тебе повезет, может, накопаешь нам жирных корешков. Я возвращаюсь и постараюсь добыть…
Франко не закончил предложения, потому что в этот миг то, что казалось снежным бугорком в нескольких аршинах справа от него, разом рассыпалось и оказалось уже прыгнувшим огромным рыжим волком, который сомкнул челюсти на ноге Франко. Кости со звуком револьверного выстрела треснули, когда берсеркер свалил Франко с ног, а клыки его провели по телу красные полоски. Франко раскрыл рот, чтобы кричать, но оттуда вышел только хрип.
Михаил стоял ошеломленный, пытаясь лихорадочно сообразить. Берсеркер либо лежал под снегом в ожидании, и просто выставил ноздри, чтобы подышать воздухом, либо он специально закопался под сугробом, чтобы подловить их. Времени подумать о том, что же случилось с Виктором и Никитой, не было; была только реальность, то, что берсеркер раздирал ногу Франко и на снег брызгала дымящаяся кровь.
Михаил хотел было криком позвать на помощь, но к тому времени, когда Рената с Олесей доберутся к ним — в том случае, если услышат его — Франко будет мертв. Берсеркер оставил размолоченную ногу Франко и вцепился челюстями Франко в плечо, пока тот отчаянно старался не дать клыкам добраться до горла. Лицо у Франко страшно побледнело, глаза от ужаса выкатились из орбит.
Михаил глянул вверх. В половине аршина над его головой была оледеневшая ветка дерева. Он подпрыгнул, уцепился за ветку, и она сломалась под его руками. Берсеркер не обратил на него никакого внимания, его зубы глубоко увязли в мышцах плеча Франко. И тогда Михаил рванулся вперед, уперся пятками в снег и вонзил острый конец ветки в один из серых глаз берсеркера. Палка выбила ему глаз, и волк отпустил плечо Франко с ревом боли и ярости. Пока берсеркер, осев назад, тряс головой, стараясь прийти в себя от боли, Франко попытался отползти. Он одолел аршина полтора, потом его охватила судорога и он свалился без сознания, его нога и плечо были изувечены. Берсеркер тщетно щелкал по воздуху клыками, а его оставшийся глаз поймал Михаила Галатинова. Что-то передавалось между ними: Михаил это почувствовал так же отчетливо, как биение сердца и толчки крови, струившейся по кровеносным сосудам. Может, это был обмен ненавистью или сила угрозы первобытного сознания; чем бы это ни было, Михаил понял, что оно предвещает, и, как копье, крепко стиснул в руке острую палку, в то время как берсеркер метнулся к нему через снег.
Пасть рыжего волка раскрылась, его мощные ноги приготовились к прыжку. Михаил стоял на месте, нервы его напряглись, все человечьи инстинкты побуждали его бежать, но волк внутри него ждал с холодным расчетом. Берсеркер сделал обманное движение влево, но Михаил сразу же понял, что оно ложное, а затем тот оторвался от земли и завис над ним.
Михаил припал на колени под огромным телом и страшными челюстями, и что было сил ударил палкой вверх. Она вонзилась в покрытое белой шерстью брюхо берсеркера, когда зверь проскакивал над ним, переломилась надвое; ее острие глубоко вошло в брюхо, и волк скорчился посреди прыжка. Одна из задних лап зацепила Михаила за спину и два когтя вырвали клок шкуры из его одежды. Михаил почувствовал, будто бы его ударили молотком, он свалился в снег и услышал, как зарычал берсеркер, ударившись брюхом о землю в трех аршинах от него. Михаил обернулся, легкие его вобрали морозный воздух, и стал лицом к берсеркеру, чтобы тот не имел возможности прыгнуть на него сзади. Одноглазый зверь был на ногах, копье так глубоко вошло ему в кишки, что почти скрылось в них. Михаил стоял, грудь у него вздымалась, он чувствовал, как по спине у него течет горячая кровь. Берсеркер двинулся вправо, заняв позицию между Михаилом и белым дворцом. Остаток палки, зажатый в правом кулаке Михаила, был длиной около двух вершков, как кухонный нож. Берсеркер выдохнул пар, дернулся к нему и сразу же отпрыгнул, по-прежнему преграждая Михаилу путь к бегству домой.
— Помогите! — крикнул он в сторону белого дворца. Его голос на расстоянии заглушался шелестом падавшего снега. — Рената! Помоги… Зверь дернулся вперед, и Михаил нацелился палкой ударить его в другой глаз. Но берсеркер в последний момент рванул в сторону, выбрасывая из-под лап комья снега, и палка ударила по воздуху. Берсеркер извернулся, кинувшись в обход к незащищенному боку Михаила, и прыгнул на него, прежде чем тот снова успел ударить палкой.
Берсеркер ударил его. Михаилу тут же вспомнился товарный поезд с одним светившимся глазом, который, громыхая по рельсам, спускался по откосу с холма. Он сшиб его с ног, как тряпичную куклу, и сломал бы позвоночник, если бы не снег. Воздух вышел из него с резким звуком «у-уш», и сознание от удара помутилось. Он ощутил запах крови и слюны зверя. Страшная тяжесть обрушилась на его плечо, придавив руку с палкой. Он моргнул и мутным от боли взором увидел над собой пасть берсеркера, клыки были готовы вцепиться в его лицо и стянуть его с черепа, как гнилую тряпку. Плечо его было словно в капкане, кости вот-вот вырвет из суставов. Берсеркер пригнулся вперед, мышцы его боков были напряжены, и Михаил учуял в запахе его дыхания кровь Франко. Челюсти раскрылись, чтобы расколоть ему череп.
Две человечьи руки, слегка поросшие бурой шерстью, схватились за челюсти берсеркера. Франко поднялся и прыгнул на рыжего зверя сверху. Его покрытое коричневой щетиной лицо было сплошной гримасой боли. Он прохрипел:
— Беги, — изо всех сил выкручивая голову берсеркера. Берсеркер попытался пригнуться за счет собственного веса, но Франко держал его цепко. Челюсти сжались, зубы прокусили ладони Франко. Тяжесть сдвинулась с плеча Михаила, он поднял руку, кости которой ломило от боли, и вогнал конец палки в горло берсеркера. Она на полвершка вошла внутрь, прежде чем наткнулась на что-то твердое и сломалась. Берсеркер взвыл и задергался от боли, фыркая на снег красным, а Михаил выскочил из-под волка, в то время как тот подался назад, пытаясь сбросить со своей спины Франко.
— Беги, — заорал Франко, повиснув на окровавленных пальцах.
Михаил вскочил, весь в снегу. Он побежал, обломок палки выпал из его руки. Снежные хлопья кружились вокруг, как танцующие ангелы. Плечо у него болело, мышцы были сильно растянуты. Он оглянулся, увидел, как берсеркер яростно встряхнулся всем телом. Франко не удержался и был отброшен. Берсеркер напрягся, приготовившись прыгнуть на Франко и покончить с ним, и Михаил остановился.
— Эй! — закричал он, и голова берсеркера повернулась к нему, сверкнув единственным глазом.
Внутри Михаила тоже что-то сверкнуло. Он ощутил это как огонь, который вспыхнул у него внутри, и чтобы спасти жизнь Франко и свою собственную, он должен был дотянуться до этого опаляющего огня и схватить то, что было в нем выковано.
Я хочу этого, подумал он, и сосредоточил свое воображение на образе руки, изменяющейся в лапу. Этот образ засиял в его мозгу. Ему почудилось, что он услышал внутренний вой, будто взвыли сорвавшиеся с привязи дикие ветры. Колющая боль хлынула по его позвоночнику. Я хочу этого. Из пор его кожи пошел пар. Он дрожал, его внутренние органы стиснуло.
Сердце стало колотиться еще чаще. Он почувствовал в мышцах ног и рук боль, страшное давление на череп. Что-то треснуло у него в челюсти, и он услышал собственный стон.
Берсеркер смотрел на него, ошеломленный этим зрелищем, челюсти его все еще были раскрыты и готовы сломать Франко шею.
Михаил поднял правую руку. Она покрылась гладкой черной шерстью, а пальцы переплавлялись в лапы. Я хочу этого. Черная шерсть побежала дальше. Левая рука у него изменялась. Он чувствовал, будто ее сжимают в железных тисках, и челюсти у него стали удлиняться со слабым потрескиванием. Я хочу этого. Теперь обратного хода не было, не было возможности отказаться от превращения. Михаил скинул оленью шкуру, и она сникла на снегу. Он содрал сандалии, и едва успел снять их, как ноги его начали корчиться. Он упал, потеряв равновесие, и крестцом сел в снег.
Берсеркер понюхал воздух, издал рык, продолжая смотреть, как существо меняет облик.
Черная шерсть пробилась на плечах и груди Михаила. Она обвила его шею и покрыла лицо. Челюсти и нос его, удлинившись, превратились в морду, а клыки вырвались с такой силой, что прорезали десны, и слюна изо рта окровавилась. Хребет у него изогнулся, боль была ужасной. Ноги и руки укорачивались, обрастая буграми мышц. Хрустели и потрескивали сухожилия и хрящи. Михаила трясло, будто бы поторапливая отделаться от последних человечьих черт. Его хвост, скользкий от пота, высвободился из темного нароста в основании позвоночника и теперь шевелился в воздухе, в то время как Михаил вставал на четыре лапы. Мускулы его еще продолжали дрожать, как струны арфы, нервные окончания жгло. Шкура была влажной от остро пахнувшей жидкости. Яички стали твердыми, как камни, и покрылись шерстью. Сквозь правое ухо пробилась шерсть, и оно стало принимать треугольную форму, но левое ухо не поддавалось: оно просто оставалось ухом человечьего мальчика. Боль усилилась, дойдя до грани терпимого, а затем быстро унялась. Михаил хотел было окликнуть Франко, сказать ему отползти подальше, он открыл для этого рот, но звонкий лай, вырвавшийся из него, привел его самого в замешательство.
Он благодарил Бога, что сам не видел себя, но оцепеневший глаз берсеркера сказал ему достаточно много. Он сделал волевое усилие к превращению, и оно свершилось.
Мочевой пузырь Михаила потребовал опорожнения, и он окропил белое желтым. Он увидел, что берсеркер отвернулся от него и снова стал наклоняться к Франко. Франко был без чувств и не был способен защищаться. Михаил рванулся вперед, передние и задние лапы у него заплелись, и он упал на брюхо. Он еще раз поднялся, пошатываясь, как новорожденный, рявкнул на берсеркера: вышло слабое тявканье, которое даже не привлекло внимания рыжего волка. Михаил неуклюже запрыгал по снегу, потерял устойчивость и опять упал, но теперь он оказался совсем рядом с волком и дальше действовал без раздумья: открыл пасть и вцепился клыками в ухо берсеркера. Когда зверь взревел и мотнул головой, Михаил почти полностью оторвал это ухо.
Берсеркер склонился набок, ошеломленный новой болью. Михаил сильнее сжал ухо зубами, шея у него дернулась, кровь наполнила рот, и он проглотил ухо волка. Берсеркер сделал безумный оборот, щелкнул зубами по воздуху. Михаил едва успел отвернуть, болтавшийся сзади хвост чуть опять не лишил его равновесия, и побежал.
Ноги его предали. Земля оказалась у него прямо под носом, и весь обзор перевернулся. Он упал, проскользил на брюхе по снегу, поднялся, пытаясь бежать, но скоординировать движение четырех лап казалось волшебством. Он услышал прямо за собой хриплое дыхание берсеркера, понял, что тот вот-вот прыгнет, и сделал ложный выпад влево, затем рванулся вправо и еще раз потерял равновесие. Берсеркер приземлился позади него, взметнув брызги снега, пытаясь исправить направление. Михаил с усилием вставал, шерсть на его спине вздыбилась. Он опять яростно рванул в сторону, его хребет стал поразительно гибким. Он снова услышал клацанье клыков, когда челюсти берсеркера едва не цапнули его за бок. И тут Михаил, ноги которого дрожали, повернулся к рыжему волку лицом. Снег крутился в воздухе между ними. Берсеркер кинулся на него, фыркая паром и кровью. Михаил уперся лапами, ноги его подкашивались, а сердце было готово вот-вот лопнуть. Берсеркер, ожидавший, что его враг увернется в какую-нибудь сторону, внезапно затормозил, упершись лапами в снег, а Михаил встал по-человечьи на задние лапы и сделал выпад вперед.
Челюсти у него раскрылись, и инстинктивным движением, которое сознательно Михаил сделать не смог бы, он сомкнул их на морде берсеркера, запустив клыки сквозь шерсть, через мякоть в хрящ и кость. Крепко и глубоко куснув, он дикарским вывертом запустил левую лапу в морду, и когти его впились в оставшийся глаз берсеркера.
Наступило время завтрака.
— Боже, какой холод! — сказал Франко, когда они с Михаилом пробирались через белую пустыню, где прежде была зеленая чаща.
Михаил не ответил; на разговоры уходило слишком много энергии, скулы его свело от мороза. Он оглянулся назад, метров на пятьдесят, на белый дворец; его на белом фоне уже почти не было видно.
— Проклятое место! — сказал Франко. — Вся эта страна сволочная! Сволочь Виктор, и сволочь Никита, сволочь Олеся и суперсволочь Рената! Что она о себе думает, приказывая мне рыскать по округе, как мальчишке на посылках?
— Мы никогда ничего не найдем, — спокойно сказал Михаил, — если вы будете так шуметь.
— Черт, здесь ничего живого нет! Как это мы должны найти еду? Сотворить ее? Я не Господь Бог, это уж точно! — Он остановился, нюхая воздух, в носу у него щипало от холода, и его обоняние ухудшилось. — Если Рената за старшего, почему она не найдет еду? Ответь мне на это! Отвечать нужды не было. Они тянули жребий, обломки прутиков от костра, кому идти на поиски еды. Михаил действительно вытянул самый короткий, а Франко следующий, едва ли длиннее.
— Все, что здесь есть живого, — продолжал Франко, — зарылось в свои норы, сберегая тепло. Так и нам надо бы делать. Понюхай воздух? Видишь? Ничего.
Как будто в доказательство того, что Франко ошибался, из снега у них под носом выскочил заяц с чуть сероватым мехом, рванул в сторону полузанесенных деревьев.
— Вон! — сказал Михаил. — Смотри!
— У меня глаза застыли.
Михаил остановился и обернулся к Франко.
— Ты, что, не собираешься превращаться? Его можно поймать, если превратишься.
— К черту! — Щеки у Франко пошли красными пятнами. — Слишком холодно для превращения. Мои яички замерзнут, если уже не замерзли.
Он сунул туда руку и проверил.
— Если ты не превратишься, мы ничего не поймаем, — напомнил ему Михаил. — Трудно, однако, тебе будет поймать этого зайца, если…
— Ага, теперь ты мне приказываешь, да? — возмутился Франко. — Слушай меня, говнюк: ты вытянул самый короткий прут. Ты вот давай и превращайся, и лови что-нибудь для нас. Пора бы уже перестать быть обузой!
Эта фраза уязвила Михаила, потому что он знал, что в этом есть правда. Он пошел дальше, обняв себя руками для тепла, его сандалии скрипели по покрытому настом снегу.
— Ну, что же ты не превращаешься? — язвил Франко, источая злобу. Он пошел за мальчиком. — Что же ты не превращаешься, чтобы научиться догонять зайцев и выть на сволочную луну как маньяк?
Михаил не отвечал. Он не знал, что сказать в ответ. Он поискал глазами зайца, но тот скрылся в белизне. Он глянул назад на белый дворец, который, казалось, мерцал как далекий мираж; между небом и землей все было одного оттенка. Опять крупными хлопьями повалил снег, и если бы Михаил не чувствовал себя сейчас замерзшим, несчастным и никому не нужным, он бы подумал, какие эти хлопья красивые.
Франко в нескольких саженях от него остановился и стал дуть себе в ладони. Снежные хлопья сыпались на его волосы и ресницы.
— Может, Виктору нравится такая жизнь, — угрюмо сказал он, — и, может, Никите тоже, но кем они были до этого? Мой отец был богатым, и я был сыном богатого человека. — Он покачал головой, снег сыпался на его раскрасневшееся лицо. — Мы ехали в повозке навестить родителей отца. Нас застала пурга, очень похожая на вчерашнюю. Моя мать замерзла насмерть. А затем мой отец, мой младший брат и я нашли избушку, недалеко отсюда. Ну, теперь ее уже нет: много лет назад она от снега обвалилась. — Франко поглядел вверх, ища солнце. И не нашел его. — Мой младший брат все плакал и плакал, а затем умер, — сказал он. — Под конец он уже не мог даже открыть глаза — веки смерзлись. Мой отец знал, что нам там было не выжить. Чтобы выжить, нужно было найти деревню. Поэтому мы пешком тронулись в путь. Я помню…
На нас обоих были меховые шубы и дорогая обувь. На моей рубашке была монограмма. У отца — кашемировый шарф. Но ничего из этого нас не согревало, ничего, потому что в лицо дул пронизывающий воющий ветер. Мы нашли овраг, в котором не было ветра, и пытались разжечь костер, но хворост был покрыт льдом. — Он посмотрел на Михаила. — Ты знаешь, чем мы пытались разжечь огонь? Деньгами из отцовского бумажника. Они горели очень ярко, но тепла не давали. Чего бы мы только ни отдали за ведерко угля! Мой отец, сидя, замерз насмерть. Я стал в семнадцать лет сиротой и знал, что умру, если не найду хоть какой-то кров. И тогда я пошел, надев на себя обе шубы. Далеко я уйти не успел, на меня напали волки. — Он опять подул на руки и пошевелил пальцами. — Один из них укусил меня за руку. Я с такой силой ударил его по морде, что вышиб ему три зуба. Этот гад, его звали Иосиф, после этого повредился в уме. Они разорвали на куски моего отца и сожрали его. Они, наверно, сожрали точно так же и мать, и младшего брата. Я никогда не спрашивал. — Франко еще раз оглядел однообразное небо и стал смотреть, как падает снег. — Они взяли меня в стаю как производителя. Потому же, почему взяли и тебя.
— Производителя?
— Делать детей, — пояснил Франко. — Стае нужны волчата, иначе она вымрет. Но дети почему-то не выживают. — Он пожал плечами. — Может быть, Господь Бог знает, в конце концов, что делает. — Он глянул в сторону дерева, где скрылся заяц. — Послушаешь Виктора, так получается, что наша жизнь благородна и мы должны гордиться тем, какие мы есть. Я не нахожу ничего благородного в том, чтобы иметь шерсть на заднице и обгладывать окровавленные кости. Будь проклята такая жизнь. — Он набрал слюны и плюнул на снег. — Ты давай, превращайся, — сказал он Михаилу. — Бегай на четырех лапах и писай на деревья. Бог родил меня человеком, и я не хочу быть другим.
Он повернул назад и поплелся к стенам белого дворца, что были в семидесяти аршинах от них.
— Погоди! — позвал Михаил. — Франко, погоди!
Но Франко не остановился. Он глянул на Михаила через плечо.
— Принеси нам хорошего сочного зайца, — ядовито сказал он. — Или, если тебе повезет, может, накопаешь нам жирных корешков. Я возвращаюсь и постараюсь добыть…
Франко не закончил предложения, потому что в этот миг то, что казалось снежным бугорком в нескольких аршинах справа от него, разом рассыпалось и оказалось уже прыгнувшим огромным рыжим волком, который сомкнул челюсти на ноге Франко. Кости со звуком револьверного выстрела треснули, когда берсеркер свалил Франко с ног, а клыки его провели по телу красные полоски. Франко раскрыл рот, чтобы кричать, но оттуда вышел только хрип.
Михаил стоял ошеломленный, пытаясь лихорадочно сообразить. Берсеркер либо лежал под снегом в ожидании, и просто выставил ноздри, чтобы подышать воздухом, либо он специально закопался под сугробом, чтобы подловить их. Времени подумать о том, что же случилось с Виктором и Никитой, не было; была только реальность, то, что берсеркер раздирал ногу Франко и на снег брызгала дымящаяся кровь.
Михаил хотел было криком позвать на помощь, но к тому времени, когда Рената с Олесей доберутся к ним — в том случае, если услышат его — Франко будет мертв. Берсеркер оставил размолоченную ногу Франко и вцепился челюстями Франко в плечо, пока тот отчаянно старался не дать клыкам добраться до горла. Лицо у Франко страшно побледнело, глаза от ужаса выкатились из орбит.
Михаил глянул вверх. В половине аршина над его головой была оледеневшая ветка дерева. Он подпрыгнул, уцепился за ветку, и она сломалась под его руками. Берсеркер не обратил на него никакого внимания, его зубы глубоко увязли в мышцах плеча Франко. И тогда Михаил рванулся вперед, уперся пятками в снег и вонзил острый конец ветки в один из серых глаз берсеркера. Палка выбила ему глаз, и волк отпустил плечо Франко с ревом боли и ярости. Пока берсеркер, осев назад, тряс головой, стараясь прийти в себя от боли, Франко попытался отползти. Он одолел аршина полтора, потом его охватила судорога и он свалился без сознания, его нога и плечо были изувечены. Берсеркер тщетно щелкал по воздуху клыками, а его оставшийся глаз поймал Михаила Галатинова. Что-то передавалось между ними: Михаил это почувствовал так же отчетливо, как биение сердца и толчки крови, струившейся по кровеносным сосудам. Может, это был обмен ненавистью или сила угрозы первобытного сознания; чем бы это ни было, Михаил понял, что оно предвещает, и, как копье, крепко стиснул в руке острую палку, в то время как берсеркер метнулся к нему через снег.
Пасть рыжего волка раскрылась, его мощные ноги приготовились к прыжку. Михаил стоял на месте, нервы его напряглись, все человечьи инстинкты побуждали его бежать, но волк внутри него ждал с холодным расчетом. Берсеркер сделал обманное движение влево, но Михаил сразу же понял, что оно ложное, а затем тот оторвался от земли и завис над ним.
Михаил припал на колени под огромным телом и страшными челюстями, и что было сил ударил палкой вверх. Она вонзилась в покрытое белой шерстью брюхо берсеркера, когда зверь проскакивал над ним, переломилась надвое; ее острие глубоко вошло в брюхо, и волк скорчился посреди прыжка. Одна из задних лап зацепила Михаила за спину и два когтя вырвали клок шкуры из его одежды. Михаил почувствовал, будто бы его ударили молотком, он свалился в снег и услышал, как зарычал берсеркер, ударившись брюхом о землю в трех аршинах от него. Михаил обернулся, легкие его вобрали морозный воздух, и стал лицом к берсеркеру, чтобы тот не имел возможности прыгнуть на него сзади. Одноглазый зверь был на ногах, копье так глубоко вошло ему в кишки, что почти скрылось в них. Михаил стоял, грудь у него вздымалась, он чувствовал, как по спине у него течет горячая кровь. Берсеркер двинулся вправо, заняв позицию между Михаилом и белым дворцом. Остаток палки, зажатый в правом кулаке Михаила, был длиной около двух вершков, как кухонный нож. Берсеркер выдохнул пар, дернулся к нему и сразу же отпрыгнул, по-прежнему преграждая Михаилу путь к бегству домой.
— Помогите! — крикнул он в сторону белого дворца. Его голос на расстоянии заглушался шелестом падавшего снега. — Рената! Помоги… Зверь дернулся вперед, и Михаил нацелился палкой ударить его в другой глаз. Но берсеркер в последний момент рванул в сторону, выбрасывая из-под лап комья снега, и палка ударила по воздуху. Берсеркер извернулся, кинувшись в обход к незащищенному боку Михаила, и прыгнул на него, прежде чем тот снова успел ударить палкой.
Берсеркер ударил его. Михаилу тут же вспомнился товарный поезд с одним светившимся глазом, который, громыхая по рельсам, спускался по откосу с холма. Он сшиб его с ног, как тряпичную куклу, и сломал бы позвоночник, если бы не снег. Воздух вышел из него с резким звуком «у-уш», и сознание от удара помутилось. Он ощутил запах крови и слюны зверя. Страшная тяжесть обрушилась на его плечо, придавив руку с палкой. Он моргнул и мутным от боли взором увидел над собой пасть берсеркера, клыки были готовы вцепиться в его лицо и стянуть его с черепа, как гнилую тряпку. Плечо его было словно в капкане, кости вот-вот вырвет из суставов. Берсеркер пригнулся вперед, мышцы его боков были напряжены, и Михаил учуял в запахе его дыхания кровь Франко. Челюсти раскрылись, чтобы расколоть ему череп.
Две человечьи руки, слегка поросшие бурой шерстью, схватились за челюсти берсеркера. Франко поднялся и прыгнул на рыжего зверя сверху. Его покрытое коричневой щетиной лицо было сплошной гримасой боли. Он прохрипел:
— Беги, — изо всех сил выкручивая голову берсеркера. Берсеркер попытался пригнуться за счет собственного веса, но Франко держал его цепко. Челюсти сжались, зубы прокусили ладони Франко. Тяжесть сдвинулась с плеча Михаила, он поднял руку, кости которой ломило от боли, и вогнал конец палки в горло берсеркера. Она на полвершка вошла внутрь, прежде чем наткнулась на что-то твердое и сломалась. Берсеркер взвыл и задергался от боли, фыркая на снег красным, а Михаил выскочил из-под волка, в то время как тот подался назад, пытаясь сбросить со своей спины Франко.
— Беги, — заорал Франко, повиснув на окровавленных пальцах.
Михаил вскочил, весь в снегу. Он побежал, обломок палки выпал из его руки. Снежные хлопья кружились вокруг, как танцующие ангелы. Плечо у него болело, мышцы были сильно растянуты. Он оглянулся, увидел, как берсеркер яростно встряхнулся всем телом. Франко не удержался и был отброшен. Берсеркер напрягся, приготовившись прыгнуть на Франко и покончить с ним, и Михаил остановился.
— Эй! — закричал он, и голова берсеркера повернулась к нему, сверкнув единственным глазом.
Внутри Михаила тоже что-то сверкнуло. Он ощутил это как огонь, который вспыхнул у него внутри, и чтобы спасти жизнь Франко и свою собственную, он должен был дотянуться до этого опаляющего огня и схватить то, что было в нем выковано.
Я хочу этого, подумал он, и сосредоточил свое воображение на образе руки, изменяющейся в лапу. Этот образ засиял в его мозгу. Ему почудилось, что он услышал внутренний вой, будто взвыли сорвавшиеся с привязи дикие ветры. Колющая боль хлынула по его позвоночнику. Я хочу этого. Из пор его кожи пошел пар. Он дрожал, его внутренние органы стиснуло.
Сердце стало колотиться еще чаще. Он почувствовал в мышцах ног и рук боль, страшное давление на череп. Что-то треснуло у него в челюсти, и он услышал собственный стон.
Берсеркер смотрел на него, ошеломленный этим зрелищем, челюсти его все еще были раскрыты и готовы сломать Франко шею.
Михаил поднял правую руку. Она покрылась гладкой черной шерстью, а пальцы переплавлялись в лапы. Я хочу этого. Черная шерсть побежала дальше. Левая рука у него изменялась. Он чувствовал, будто ее сжимают в железных тисках, и челюсти у него стали удлиняться со слабым потрескиванием. Я хочу этого. Теперь обратного хода не было, не было возможности отказаться от превращения. Михаил скинул оленью шкуру, и она сникла на снегу. Он содрал сандалии, и едва успел снять их, как ноги его начали корчиться. Он упал, потеряв равновесие, и крестцом сел в снег.
Берсеркер понюхал воздух, издал рык, продолжая смотреть, как существо меняет облик.
Черная шерсть пробилась на плечах и груди Михаила. Она обвила его шею и покрыла лицо. Челюсти и нос его, удлинившись, превратились в морду, а клыки вырвались с такой силой, что прорезали десны, и слюна изо рта окровавилась. Хребет у него изогнулся, боль была ужасной. Ноги и руки укорачивались, обрастая буграми мышц. Хрустели и потрескивали сухожилия и хрящи. Михаила трясло, будто бы поторапливая отделаться от последних человечьих черт. Его хвост, скользкий от пота, высвободился из темного нароста в основании позвоночника и теперь шевелился в воздухе, в то время как Михаил вставал на четыре лапы. Мускулы его еще продолжали дрожать, как струны арфы, нервные окончания жгло. Шкура была влажной от остро пахнувшей жидкости. Яички стали твердыми, как камни, и покрылись шерстью. Сквозь правое ухо пробилась шерсть, и оно стало принимать треугольную форму, но левое ухо не поддавалось: оно просто оставалось ухом человечьего мальчика. Боль усилилась, дойдя до грани терпимого, а затем быстро унялась. Михаил хотел было окликнуть Франко, сказать ему отползти подальше, он открыл для этого рот, но звонкий лай, вырвавшийся из него, привел его самого в замешательство.
Он благодарил Бога, что сам не видел себя, но оцепеневший глаз берсеркера сказал ему достаточно много. Он сделал волевое усилие к превращению, и оно свершилось.
Мочевой пузырь Михаила потребовал опорожнения, и он окропил белое желтым. Он увидел, что берсеркер отвернулся от него и снова стал наклоняться к Франко. Франко был без чувств и не был способен защищаться. Михаил рванулся вперед, передние и задние лапы у него заплелись, и он упал на брюхо. Он еще раз поднялся, пошатываясь, как новорожденный, рявкнул на берсеркера: вышло слабое тявканье, которое даже не привлекло внимания рыжего волка. Михаил неуклюже запрыгал по снегу, потерял устойчивость и опять упал, но теперь он оказался совсем рядом с волком и дальше действовал без раздумья: открыл пасть и вцепился клыками в ухо берсеркера. Когда зверь взревел и мотнул головой, Михаил почти полностью оторвал это ухо.
Берсеркер склонился набок, ошеломленный новой болью. Михаил сильнее сжал ухо зубами, шея у него дернулась, кровь наполнила рот, и он проглотил ухо волка. Берсеркер сделал безумный оборот, щелкнул зубами по воздуху. Михаил едва успел отвернуть, болтавшийся сзади хвост чуть опять не лишил его равновесия, и побежал.
Ноги его предали. Земля оказалась у него прямо под носом, и весь обзор перевернулся. Он упал, проскользил на брюхе по снегу, поднялся, пытаясь бежать, но скоординировать движение четырех лап казалось волшебством. Он услышал прямо за собой хриплое дыхание берсеркера, понял, что тот вот-вот прыгнет, и сделал ложный выпад влево, затем рванулся вправо и еще раз потерял равновесие. Берсеркер приземлился позади него, взметнув брызги снега, пытаясь исправить направление. Михаил с усилием вставал, шерсть на его спине вздыбилась. Он опять яростно рванул в сторону, его хребет стал поразительно гибким. Он снова услышал клацанье клыков, когда челюсти берсеркера едва не цапнули его за бок. И тут Михаил, ноги которого дрожали, повернулся к рыжему волку лицом. Снег крутился в воздухе между ними. Берсеркер кинулся на него, фыркая паром и кровью. Михаил уперся лапами, ноги его подкашивались, а сердце было готово вот-вот лопнуть. Берсеркер, ожидавший, что его враг увернется в какую-нибудь сторону, внезапно затормозил, упершись лапами в снег, а Михаил встал по-человечьи на задние лапы и сделал выпад вперед.
Челюсти у него раскрылись, и инстинктивным движением, которое сознательно Михаил сделать не смог бы, он сомкнул их на морде берсеркера, запустив клыки сквозь шерсть, через мякоть в хрящ и кость. Крепко и глубоко куснув, он дикарским вывертом запустил левую лапу в морду, и когти его впились в оставшийся глаз берсеркера.