Страница:
Когда, наконец, все три девочки заснули, все гости уже разошлись, внизу выключили свет, а в холле и саду царил полумрак. Акорна поднялась:
— Что там происходит? Наверное, нам не нужно было уходить. Что, если он отравил и их?
— С ними остались Калум и Рафик, — заметил Гилл. — Не думаю, что Флейтист был готов к тому, что случилось… по крайней мере, я надеюсь, что он к этому не готов. Мне бы не понравилось, если бы Рафик и Калум придушили эту гадину без меня.
Он осторожно отцепил пальцы Яны от своей куртки и бороды и уложил ее в постель, легко поцеловав девочку в лоб.
— Никакого насилия, — проговорил Дельзаки Ли, появляясь в своем кресле в дверном проеме. — Серьезные переговоры — да; но все завершилось мирно.
Стоявший за его спиной Хафиз улыбался как человек, которому только что удалось продать тринадцать слепых и хромых верблюдов за штуку илликского шелка.
— Если бы я мог сочувствовать этому подонку, — заговорил Калум, — то сейчас я пожалел бы его. Как и любому, кто попал бы между Дельзаки и Хафизом… Надеюсь, джентльмены, вы не объединитесь и не создадите консорциум Харакамяна-Ли. Тогда вы уже через неделю правили бы всей галактикой.
Хафиз и Дельзаки переглянулись.
— Интересная мысль, — одновременно заявили они.
— Ох, — прошептал Гилл на ухо Акорне, — кажется, мы породили чудовище… Пойдем. Пусть дети спят, а мы пока выясним, что за сделку эти двое заключили с бароном, чтоб его черти взяли.
Снова оказавшись в кабинете мистера Ли, Акорна принялась жадно слушать рассказ о переговорах, но результат ее не очень удовлетворил. Ценой за сотрудничество с бароном Манъяри было молчание. Если ему удастся сохранить свое положение в обществе, если не будет никаких слухов о его особых привычках и дополнительных источников дохода, то все запреты на строительство лунной базы на Маганосе будут немедленно сняты. Более того, компания Манъяри предоставит лунной колонии бесплатный транспорт для перевозки всего необходимого оборудования на базу и доставку в к месту продажи всех добытых там минералов сроком на пять лет.
— Чтобы что-то получить, нужно что-то дать, — терпеливо проговорил Ли, обращаясь к Акорне. — Если мы уничтожим Манъяри сейчас, то не сможем больше влиять на него. Если же мы будем молчать, то наш проект будет успешным, и дети будут в безопасности на лунной базе.
— Логично, — заметил Калум.
— Но не удовлетворительно, — добавил Гилл.
Рафик усмехнулся:
— Подумайте-ка вот о чем. Барон только что потерял три четверти своего дохода — или потеряет, как только мы увезем детей — а его компания будет работать на нас в течение пяти лет, причем, если проект окажется успешным, через пять лет она может развалиться. Кроме того, он не сможет рассказать баронессе и своей костлявой дочке, почему они внезапно разорились. Ну как, уже лучше?
— Для начала неплохо, — сказал Гилл.
— Мы покончим с ним, — мягко заметил Ли, — когда все дети окажутся в безопасности. Как говорят, месть — то блюдо, которое лучше всего есть холодным.
— У меня есть кое-какие мысли, — вставила Акорна.
— А ты, — сурово заметил Хафиз, — не будешь показываться на людях, пока мы не получим все необходимые разрешения. Помни: ты была отравлена. Ты очень больна, и твоя жизнь в опасности. Может быть, на некоторое время тебе даже придется умереть.
Акорна выглядела изумленной, но потом заулыбалась.
— Именно так. Мы вовсе не хотим, чтобы Манъяри предпринял еще одну попытку покушения.
Барону Манъяри с трудом удавалось скрывать свой гнев и ярость после того, как он покинул прием у Дельзаки Ли. Впрочем, он особо и не пытался скрывать свои чувства. Его жена и дочь давно и прочно усвоили — в буквальном смысле слова, на собственной шкуре, — как переживать такие вспышки. Баронесса думала, что он разозлился из-за того, что она снова съела слишком много сладостей, Кисла — что он злится на нее за слишком большое внимание, которое она уделяла светловолосому горняку вместо того, чтобы пытаться подцепить кого-нибудь более необходимого для процветания отцовского бизнеса. Баронесса нервничала и все время что-то бормотала, Кисла молчала, стараясь держаться подальше от отца: ей уже несколько раз приходилось объяснять появление множества синяков тем, что она “оступилась и упала”. Что ж, она считала, что это ее плата за курс подготовки навигаторов и за коллекцию новейших флаеров и небольших космических кораблей, находившуюся в ее полном распоряжении. На самом деле, она, конечно, не могла работать космонавигатором: это было бы ниже достоинства ее семьи. Так что ей оставалось принимать дурное настроение барона, побои, которые она иногда от него получала, и строгий контроль за ее расходами как неизбежное зло. Она довольствовалась тем, что могла решать сама: как проложить курс корабля, что есть и как себя вести, когда отец в дурном расположении духа. Она презирала мать, которая объедалась сладостями а потом просила прощения, говоря, что “просто не могла удержаться”, не меньше, чем самого барона. Что ж, думала Кисла; по крайней мере, она-то умеет держать себя в руках.
Барон, размышляя о только что нанесенных ему оскорблениях, не замечал ни жены, ни дочери. Они боялись его: хорошо же, значит, не станут задавать лишних вопросов. По крайней мере, не сейчас. Даже если ему придется уйти в тень и покинуть столицу на несколько лет, его жена побоится спросить, чем это вызвано. Правда, Кисла… Кисла устроит настоящий скандал, когда узнает, что ангар, битком набитый летающими игрушками, ему больше не по средствам. Ему нужно найти способ заткнуть ей рот… Конечно, если до этого дойдет!
Но, с другой стороны, думал Манъяри, что будет, если безумный план Ли увенчается успехом? Ему придется убедить этих идиотов из правительства и департамента, что проект не нужно закрывать — но это ведь не значит, что Ли добьется успеха. Если Ли не сумеет наладить производство на своей лунной базе, барону не придется тратиться на эти бесплатные рейсы. А Ли никогда не удастся добиться успеха проекта, потому что он собирался приставить там к работе детей Кездета. Детей, которых учили прятаться, едва они завидят кого-нибудь чужого.
Пусть подберет нескольких недорослей, — подумал Манъяри. — Немного ему будет с этого пользы!
Система рабства на Кездете была слишком хорошо отлажена, дети Кездета были слишком запуганы, слишком покорны — и никому не удастся изменить это. Эта жалкая Лига Детского Труда не могла даже открыть школы при фабриках, чтобы обучить детей чтению и счету. Грамотные рабочие, умеющие считать, могли прочесть свой контракт и подсчитать, сколько они будут получать. К чему такие проблемы? Манъяри даже не пришлось самому заниматься уничтожением школ: несколько слов владельцам фабрик, которых это должно было затронуть сильнее всего — и вот уже школы горят, видеомашины разбиты вдребезги, по временам то один, то другой молодой идеалист оказывается “случайно избитым”, а то и убитым, служа предупреждением для всех, кто собирается заниматься подобными глупостями..
Что ж, Ли сделает красивый жест, подберет нескольких детишек и некоторое время будет считать себя победителем… но в конце концов он поймет, что его план провалился. Не мог не провалиться. Дети никогда не доверятся чужаку.
Что же до той девчонки — конечно, ее репутация чудотворицы сильно раздута, — да, она могла бы стать главой сопротивления… но к утру она уже будет мертва. Сейчас медленный яд уже должен вызвать у нее головокружение и сонливость. Она ляжет в постель и уснет, чтобы никогда больше не проснуться — а когда найдут ее тело, все следы яда уже исчезнут.
К тому времени, как его личный скиммер приземлился на посадочной площадке строго охраняемого дома, где в роскоши жил он сам и его домочадцы, барон Манъяри уже почти успокоился. Незачем так уж волноваться. Ему нужно только ждать… ах да, и избавиться этих детей. Без свидетелей Ли ничего не сможет доказать. А дети так хрупки: на фабриках и рудниках Кездета они умирают каждый день. Избавиться от этих троих будет несложно. Но лучше подождать, пока Ли не будет считать себя в полной безопасности.
Глава 13
— Он держит слово, — сказала Джудит на следующий вечер, когда из принтера потоком хлынули необходимые разрешения, подписанные всеми инспекторами, прежде не желавшими эти разрешения давать.
— Дело не в его слове, — возразил мистер Ли, — а в его страхе перед разоблачением. Это хорошо работает с такими людьми как барон-командор. Здесь все, что нам нужно?
— Мне кажется, да, — сказала Джудит, просматривая первые страницы. — Хотя Пал тоже что-то получил. Но от барона — ничего; обычные письма — так он сказал.
Рафик поймал последний листок распечатки и принялся просматривать их от конца к началу, повторяя себе под нос имена инспекторов и названия организаций, но в конце концов, рассмеявшись, отбросил листки прямо на пол.
— Прекрати, Рафик, прекрати же! Ты их испортишь — а мы так долго ждали этих бумаг! — воскликнула Джудит.
— Что, прислали? — спросил Гилл, врываясь в комнату; за ним вошла Акорна, а за ней, словно свадебный шлейф, тянулись все три девочки.
— Есть! — Рафик поднял пачку листов в воздух и торжествующе потряс ей. — Есть! Ради разнообразия, барон-командор сдержал слово!
— Дело не в его слове, — повторил мистер Ли, но не смог удержаться от улыбки. — Дело в его страхе.
Джудит хлопнула Рафика по руке и попыталась отобрать у него остаток распечатки. Гилл шагнул к своему бывшему компаньону и взял распечатку у него из рук, разгладил слегка помятые листы и передал их Джудит, после чего молодая женщина снова повернулась к консоли.
— Я введу их в базу данных и пошлю соответствующим департаментам подтверждение получения, — сказала она.
— Ох, как же много всего было нужно! — Акорна вместе с тремя девочками, следовавшими за ней как тени, подошла к Джудит и принялась наблюдать за ее работой. — И сколько еще я должна оставаться мертвой?
— Но вы совсем не мертвая, госпожа Акорна, — в замешательстве проговорила Кетала.
— Что касается Флейтиста — для него я мертва, милая, — обнимая девочку, ответила Акорна. Чиура тоже просунула голову под ее руку; Яне, кажется, хватало и того, что она стояла рядом. — Разве ты не помогала Хасиму вывешивать флаги?
— Малышки не должны выходить из дома! — встревожено воскликнул мистер Ли.
— С ними все время были Хафиз, Гилл и Калум, и все они очень жалобно плакали.
— Кети меня ущипнула, — пожаловалась Чиура.
— А мне достаточно было вспомнить кнут Шири Теку, и я могла бы плакать неделями, — заявила Яна, явно очень гордившаяся устроенным ею представлением.
— Но разве меня не нужно было похоронить? — спросила Акорна.
Хафиз покачал головой:
— Кремирована — как и положено первой жене наследника Дома Харакамянов, — ухмыльнулся он. — Я отнес урну с прахом на корабль, дабы ты упокоилась рядом с моим сыном; а завтра мы с Рафиком летим на Маганос. И вы с нами, малышки, — он погладил волосы девочек, — будете в моем багаже: первые, кто воспользуется гостеприимством лунной базы компании Ли.
Кетала крепче прижалась к Акорне; Чиура засопела.
— Но вас понесу я, — сказал Гилл, указывая на девочек пальцем, — и чтобы никаких мне слез, вздохов и хлюпанья! Не может же плакать сумка с рабочими комбинезонами?
Яна хихикнула: ей понравилась мысль о том, чтобы притвориться “одеждой”; даже Кети улыбнулась — все три девочки любили “дядю Гилла”.
— Но ты же не можешь рассказывать сказки одежде? — спросила Чиура, широко раскрыв глаза от огорчения.
— Кто говорит, что не могу? — угрожающе нахмурившись, вопросил Гилл, потом наклонился и пощекотал девочку своей бородой. Чиура захихикала.
— Я работаю и должна сосредоточиться, — напомнила им Джудит.
— Вот именно, — поддержал ее мистер Ли, пытаясь напустить на себя суровость. — Рафик должен связаться с поставщиками от А до М, чтобы удостовериться, что они тоже получили разрешения. Джудит — от М до Я, — он хлопнул ладонью по столу, чтобы подчеркнуть срочность этого дела.
— Пойдемте, девочки, — позвала Акорна. — Пора паковать одежду в сумки.
Помощники Ли быстро поняли, что нет никакой возможности держать Акорну дома, пока они собирают детей с фабрик и рудников и из борделей Кездета. Впрочем, без Акорны они не смогли бы этого сделать: дети слишком хорошо умели прятаться при появлении незнакомых взрослых, а теперь, когда по Кездету ходили слухе о богине-единороге, пришедшей освободить детей, надсмотрщики свирепствовали пуще прежнего.
После первых неудачных попыток Джудит и Пал решили посовещаться с Дельзаки Ли. Калуму, Рафику и Гиллу также не удалось отыскать детей или выманить их из укрытий, и Ли с неохотой согласился на то, чтобы на следующий день Акорна отправилась на поиски вместе с ними.
— Но пусть она не тратит слишком много сил на лечение, — предупредил он. — Одному человеку и так тяжело побывать во всех этих местах. Если она вымотает себя, пытаясь вылечить всех детей, мы никогда не закончим эту работу. Я пошлю с вами команду медиков.
— Я не беспокоюсь за то, что Акорна потратит слишком много сил, — сказал Гилл. — Меня больше тревожит барон. Если она начнет забирать детей с фабрик, он не сможет не узнать, что она жива, понимаете?
— А мы так старались с этими траурными знаменами! — вздохнула Джудит.
— Лично поговорю с бароном Манъяри, — пообещал Ли. — Проблем не будет. Но будь осторожна, Акорна!
С такими противоречивыми напутствиями на второй день они все вместе и отправились в путь. Акорне хотела сначала полететь в Анъяг, но Калум еще ночью составил оптимальный маршрут их путешествия, который позволил бы им последовательно эвакуировать детей со всех фабрик, используя скиммеры оптимальным образом. Анъяг был далеко не первым в списке.
Они начали с фабрике по производству ковров Черебогара, где вчера Пал обнаружил только пустые бараки и тихие комнаты и выслушал какой-то невнятный рассказ о том, что-де у рабочих сегодня выходной. Разумеется, среди рабочих и в помине нет никаких детей!
Но сегодня, едва Акорна вышла из скиммера, бледные и тихие дети начали собираться в центральном помещении фабрики. Казалось, они появляются из ниоткуда — из стен, из трещин, из теней… Надсмотрщик бранил их и велел им убираться, говоря, что им нечего делать на фабрике, но дети, казалось, даже не слышали его. Они медленно двигались вперед, пока не обступили Акорну со всех сторон. Стоявшие ближе всех робко тянули руки, чтобы коснуться ее изрезанными кровоточащими пальцами.
— Это Лукия, Госпожа Света, — прошептал кто-то.
Остальные начали повторять: “Лукия! Лукия!” — пока хор их голосов не слился в какую-то торжествующую песнь, захлестнувшую двор.
— Мой брат, — заговорила оборванная девочка и вытолкнула вперед высокого мальчика, обеими руками направляя его к Акорне. — Ты можешь вернуть ему зрение, Лукия Светлая? У него какая-то инфекция, а у нас была только вода, чтобы промывать глаза, но это не помогло.
Акорна чуть не всхлипнула, но не успела она потянуться к мальчику, как Рафик жестом подозвал девушку-врача, чтобы ты осмотрела паренька.
— Достаточно обычного лечения, — сказала девушка; выпрямившись, она с яростью посмотрела на надсмотрщика. — Вы готовы позволить ребенку ослепнуть, только чтобы не тратиться на баночку антибиотика стоимостью в пять кредитов! Я стыжусь того, что родилась на Кездете! Но я ничего не знала, — обратилась она к Акорне. — ходят слухи, только слухи… но я не знала… Я не хотела знать.
К тому времени, как все дети с фабрики Черебогара были погружены в скиммеры, все медицинские техники, нанятые Дельзаки Ли, предложили свои услуги по помощи детям, как до того этого водители скиммеров, ободряемые Педиром.
До стекольного завода Тондуба вести о том, что Акорна побывала на фабрике Черебогара и увезла оттуда всех детей добрались раньше, чем скиммеры. Акорну и ее сопровождающих встретил негодующий Доркамадиан Тондуб, угрожая, что свяжется с судьей Баскомором и объявит незаконными все попытки увозить рабочих, которые должны были отработать выплаченные им суммы, с завода.
— Я бы не стал и пытаться, — любезно ответил Пал. Он порылся в распечатках, сделанных два дня назад. — Недавно я провел кое-какие легальные расследования. Вот здесь… нет, это заявление Вонзодика… ага, вот оно. Это заверенное вами заявление, сделанное в присутствии судьи Баскомора лично, о том, что ни одно из предприятий концерна Тондуба не берет на работу детей младше восемнадцати лет. Совершенно очевидно, — взглянув на детей, появившихся так же, как и на предыдущей фабрике, неизвестно откуда, как только они услышали о появлении Акорны, — что эти дети, которым много меньше восемнадцати, не работают здесь и не могут отрабатывать никаких денег.
Акорна радостно взглянула на Пала. Вот, оказывается, чем он занимался, никому ничего не говоря! Какой он умный! Но сейчас ей было не до того, чтобы сказать ему об этом: дети в грязном тряпье и чистых, почти новых дешевых сандалиях сгрудились вокруг нее.
— Ты вернулась, госпожа Эпона, — прошептал один из них.
— Эпона, Эпона, — повторяли другие тихо, пока это слово не начало отдаваться эхом от стен; “Индюк” Тондуб зажал уши, чтобы не слышать этого хора. Он больше не спорил.
Весь день пилоты скиммеров были заняты, привозя бледных худых детей с западных окраин Келталана в космопорт, где их встречали Джудит и Гилл. Когда прибыли первые дети, Джудит с торжеством взглянула на управляющего барона Манъяри.
— А теперь вы верите, что у нас есть пассажиры, которых нужно доставить на Маганос? — спросила она. — Где же транспортные корабли, которые обещал нам барон?
— Я вижу, что вам нужен транспорт, — сказал управляющий, — но барон не давал мне никаких распоряжений. Кроме того, все наши корабли заняты перевозкой настоящих грузов.
— Свяжитесь с ним, — заявила Джудит.
Управляющий ухмыльнулся и сплюнул:
— Я говорил вам, леди, у меня нет никаких приказов и нет кораблей.
Гилл взял его за руку.
— Я настоятельно советую вам исполнить просьбу леди, — сказал он мягко, но во взгляде его голубых глаз (не говоря уж о размерах и силе руки, сжимавшей плечо управляющего) было что-то, отчего управляющему вдруг показалось, что связаться с бароном Манъяри по портативному коммуникатору — чертовски хорошая, просто прекрасная мысль.
Когда Манъяри оказался на связи, Джудит взяла у управляющего коммуникатор.
— Вам говорили, что сегодня нам понадобятся корабли, чтобы доставить пассажиров на Маганос. Собираетесь ли вы сдержать свое слово, или… мистер Ли должен сдержать обещание, данное вам?
Барон-командор не мог поверить в то, что у Джудит и Гилла действительно были пассажиры, летевшие на Маганос, пока управляющий не подтвердил это. Вскоре после этого личный скиммер барона приземлился в порту.
Его лицо посерело, когда он увидел толпу ожидающих детей, потом медленно налилось кровью, когда он осознал, что они говорят между собой о госпоже, которую одни называли Лукией, а другие — Эпоной.
— Она мертва, — возмущенно заговорил он. — Все видели траурные флаги…
Гилл удивленно поднял брови:
— Траурные флаги? Это был знак уважения Дома Ли Дому Харакамяна, недавно потерявшему наследника.
— А что заставило вас думать, что это траур по Акорне? — с легкой улыбкой прибавила Джудит.
— Акорна жива и здорова, — подчеркнул Гилл, — и мистер Ли утверждает, что для всех будет лучше, если таковой она и останется, — он понизил голос. — Дети, которых вы видели позавчера, уже в безопасном месте. Вам до них не добраться, но они могут вернуться и рассказать всему Кездету, кто вы такой на самом деле… а если с Акорной что-нибудь случится, можете быть уверены, мы привезем их назад.
Лицо барона обмякло, стало старчески-дряблым.
— Корабли Манъяри заняты в других местах, — сказал он. Голос его звучал ровно и безжизненно, не выдавая никаких чувств. — Я сделаю… альтернативные распоряжения.
Некоторое время он говорил с кем-то по интеркому. Вскоре произошло сразу несколько событий. Сперва люди в униформе компании Манъяри пригласили Гилла, Джудит и всех детей в личный ангар барона-командора Манъяри. Затем в порту приземлился второй скиммер семейства Манъяри, из которого вышли две женщины: одна маленькая и полная, вторая тощая, как скелет. Старшая женщина была в платье, расшитом драгоценными камнями, а на лице ее играла довольная и ожидающая улыбка. Молодая была одета в черное и принялась визжать, еще не выбравшись из скиммера.
— Отец, как ты смеешь распоряжаться моими личными кораблями! Они мои — ты сам так сказал! Ты мне их купил в компенсацию того, что я не могу работать навигатором, потому что это работа, недостойная наследницы Манъяри! Ты сказал — все, что я захочу; и когда я сказала, что хочу свою личную коллекцию кораблей, ты сказал — да. Ты не можешь отменить наш договор!
Внезапно она умолкла, словно бы утратив дар речи, в ужасе глядя на грязных оборванных детей, которых вели на борт ее личного корабля и рассаживали по местам в роскошном салоне.
— Тише, Кисла, — бросил Манъяри. — Я только на время одолжил твои корабли. Уверяю тебя, я не сделал бы этого без крайней необходимости!
— Они мои , — повторила Кисла.
— Тогда, Кисла, если ты хочешь продолжать владеть ими, ты позволишь своему отцу позаимствовать их у тебя на несколько дней, пока не пройдет необходимость, — заявил Манъяри так твердо, что Кисла, уже готовая разразиться новыми жалобами, закрыла рот. — Ты не имеешь представления о том, с какими трудностями я столкнулся.
— Откуда мне знать? Ты никогда ничего мне не говоришь!
— Теперь говорю. Мы оказались перед лицом разорения, девочка моя. Дом Манъяри в ближайшие годы потеряет три четверти своих доходов. Может быть — навсегда.
— Манъяри, что случилось? — баронесса тронула его за рукав. — В чем дело?
— Не лезь ко мне! От тебя никогда не было пользы: всего один ребенок, и то эта ледащая девчонка! Тем более, ты не поможешь мне сейчас. Иди к себе, смотри свои мелодрамы, ешь конфеты и не путайся под ногами! — Манъяри снова повернулся к Кисле. — Ты поможешь мне справиться с этим кризисом. Мы возродим богатство Дома Манъяри. Ты и я, вместе, путь даже это займет много лет.
— Чем? Тем, что пустим на борт моих кораблей этих вонючих нищих? — тощее лицо Кислы передернулось от отвращения. — И думать забудь! Ты слишком далеко зашел, папочка. Они натащат вшей!
— Очень может быть.
— Их будет тошнить.
— Почти наверняка.
— Они грязные, вонючие, а у некоторых идет кровь! Они совершенно отвратительны, и я не потерплю, чтобы кто-нибудь из них даже близко подходил к моим кораблям! Останови их, слышишь? Немедленно!
Барон размахнулся было, чтобы ударить дочь, но баронесса оказалась рядом и удержала его руку.
— Подожди, Манъяри, — спокойно проговорила она. — Правда, в первый раз я совершенно согласна с тобой — Кислу стоило бы избить; но сперва есть кое-что, что следует знать ей — и тебе, — она посмотрела на тощую молодую женщину взглядом, в котором читалось что-то вроде жалости. — Кисла, ты тоже могла бы быть среди этих детей.
— Я? — Кисла задохнулась от возмущения. — Да ты свихнулась! Я — твоя дочь! Ни один ребенок рода Манъяри никогда и близко не стоял рядом с этими мерзкими грязными сопляками!
— Ни один ребенок рода Манъяри; верно, — согласилась баронесса Илсфа, — но понимаешь ли, Кисла — о некоторых наиболее отвратительных привычках Манъяри я узнала вскоре после замужества. У нас была маленькая служанка… ну, неважно. Тогда я поклялась, что я, дочь Акультаниасов, потомок одной из Первых Семей Кездета, никогда не рожу ему ребенка. Но он не желал оставлять меня в покое, пока я не рожу ему наследника, и потому… — она пожала полными белыми плечами. — Пока он был в одной из своих длительных деловых поездок, я заплатила одной диди из Восточного Келталана за то, чтобы она достала мне младенца. Некоторые… ах… пожертвования медицинскому центру Келталана, позволившие мне получить свидетельство о том, что ты — мой ребенок, и что у меня больше никогда не будет детей, обошлись мне гораздо дороже. Мне пришлось продать многие фамильные украшения — мне, впрочем, они все равно не нравились, а Манъяри и не заметил того, что их нет. Так что, понимаешь ли, Кисла, тебе не стоило бы брезговать детьми, чью судьбу ты могла разделить.
Барон Манъяри и Кисла в ошеломленном молчании уставились на баронессу.
— Которая диди? — наконец выдавил барон.
— Одна из тех, которых ты нанимал, чтобы они поставляли детей для твоих извращенных развлечений, дорогой, — ласково ответила баронесса. — Откуда бы мне иначе знать, где найти диди? Так что, видишь ли, есть даже возможность того, что Кисла — действительно твоя дочь. Но небольшая возможность: ты всегда предпочитал девочек, которые были слишком молоды, чтобы забеременеть..
Слушая это разоблачение, барон-командор Манъяри словно бы случайно опустил руку в карман. Теперь он вытащил ее из кармана. Сверкнул полированный металл; Гилл бросился вперед с предостерегающим криком, но опоздал. Нож вошел в шею баронессы. Кровь хлынула на руки Манъяри.
— Что там происходит? Наверное, нам не нужно было уходить. Что, если он отравил и их?
— С ними остались Калум и Рафик, — заметил Гилл. — Не думаю, что Флейтист был готов к тому, что случилось… по крайней мере, я надеюсь, что он к этому не готов. Мне бы не понравилось, если бы Рафик и Калум придушили эту гадину без меня.
Он осторожно отцепил пальцы Яны от своей куртки и бороды и уложил ее в постель, легко поцеловав девочку в лоб.
— Никакого насилия, — проговорил Дельзаки Ли, появляясь в своем кресле в дверном проеме. — Серьезные переговоры — да; но все завершилось мирно.
Стоявший за его спиной Хафиз улыбался как человек, которому только что удалось продать тринадцать слепых и хромых верблюдов за штуку илликского шелка.
— Если бы я мог сочувствовать этому подонку, — заговорил Калум, — то сейчас я пожалел бы его. Как и любому, кто попал бы между Дельзаки и Хафизом… Надеюсь, джентльмены, вы не объединитесь и не создадите консорциум Харакамяна-Ли. Тогда вы уже через неделю правили бы всей галактикой.
Хафиз и Дельзаки переглянулись.
— Интересная мысль, — одновременно заявили они.
— Ох, — прошептал Гилл на ухо Акорне, — кажется, мы породили чудовище… Пойдем. Пусть дети спят, а мы пока выясним, что за сделку эти двое заключили с бароном, чтоб его черти взяли.
Снова оказавшись в кабинете мистера Ли, Акорна принялась жадно слушать рассказ о переговорах, но результат ее не очень удовлетворил. Ценой за сотрудничество с бароном Манъяри было молчание. Если ему удастся сохранить свое положение в обществе, если не будет никаких слухов о его особых привычках и дополнительных источников дохода, то все запреты на строительство лунной базы на Маганосе будут немедленно сняты. Более того, компания Манъяри предоставит лунной колонии бесплатный транспорт для перевозки всего необходимого оборудования на базу и доставку в к месту продажи всех добытых там минералов сроком на пять лет.
— Чтобы что-то получить, нужно что-то дать, — терпеливо проговорил Ли, обращаясь к Акорне. — Если мы уничтожим Манъяри сейчас, то не сможем больше влиять на него. Если же мы будем молчать, то наш проект будет успешным, и дети будут в безопасности на лунной базе.
— Логично, — заметил Калум.
— Но не удовлетворительно, — добавил Гилл.
Рафик усмехнулся:
— Подумайте-ка вот о чем. Барон только что потерял три четверти своего дохода — или потеряет, как только мы увезем детей — а его компания будет работать на нас в течение пяти лет, причем, если проект окажется успешным, через пять лет она может развалиться. Кроме того, он не сможет рассказать баронессе и своей костлявой дочке, почему они внезапно разорились. Ну как, уже лучше?
— Для начала неплохо, — сказал Гилл.
— Мы покончим с ним, — мягко заметил Ли, — когда все дети окажутся в безопасности. Как говорят, месть — то блюдо, которое лучше всего есть холодным.
— У меня есть кое-какие мысли, — вставила Акорна.
— А ты, — сурово заметил Хафиз, — не будешь показываться на людях, пока мы не получим все необходимые разрешения. Помни: ты была отравлена. Ты очень больна, и твоя жизнь в опасности. Может быть, на некоторое время тебе даже придется умереть.
Акорна выглядела изумленной, но потом заулыбалась.
— Именно так. Мы вовсе не хотим, чтобы Манъяри предпринял еще одну попытку покушения.
Барону Манъяри с трудом удавалось скрывать свой гнев и ярость после того, как он покинул прием у Дельзаки Ли. Впрочем, он особо и не пытался скрывать свои чувства. Его жена и дочь давно и прочно усвоили — в буквальном смысле слова, на собственной шкуре, — как переживать такие вспышки. Баронесса думала, что он разозлился из-за того, что она снова съела слишком много сладостей, Кисла — что он злится на нее за слишком большое внимание, которое она уделяла светловолосому горняку вместо того, чтобы пытаться подцепить кого-нибудь более необходимого для процветания отцовского бизнеса. Баронесса нервничала и все время что-то бормотала, Кисла молчала, стараясь держаться подальше от отца: ей уже несколько раз приходилось объяснять появление множества синяков тем, что она “оступилась и упала”. Что ж, она считала, что это ее плата за курс подготовки навигаторов и за коллекцию новейших флаеров и небольших космических кораблей, находившуюся в ее полном распоряжении. На самом деле, она, конечно, не могла работать космонавигатором: это было бы ниже достоинства ее семьи. Так что ей оставалось принимать дурное настроение барона, побои, которые она иногда от него получала, и строгий контроль за ее расходами как неизбежное зло. Она довольствовалась тем, что могла решать сама: как проложить курс корабля, что есть и как себя вести, когда отец в дурном расположении духа. Она презирала мать, которая объедалась сладостями а потом просила прощения, говоря, что “просто не могла удержаться”, не меньше, чем самого барона. Что ж, думала Кисла; по крайней мере, она-то умеет держать себя в руках.
Барон, размышляя о только что нанесенных ему оскорблениях, не замечал ни жены, ни дочери. Они боялись его: хорошо же, значит, не станут задавать лишних вопросов. По крайней мере, не сейчас. Даже если ему придется уйти в тень и покинуть столицу на несколько лет, его жена побоится спросить, чем это вызвано. Правда, Кисла… Кисла устроит настоящий скандал, когда узнает, что ангар, битком набитый летающими игрушками, ему больше не по средствам. Ему нужно найти способ заткнуть ей рот… Конечно, если до этого дойдет!
Но, с другой стороны, думал Манъяри, что будет, если безумный план Ли увенчается успехом? Ему придется убедить этих идиотов из правительства и департамента, что проект не нужно закрывать — но это ведь не значит, что Ли добьется успеха. Если Ли не сумеет наладить производство на своей лунной базе, барону не придется тратиться на эти бесплатные рейсы. А Ли никогда не удастся добиться успеха проекта, потому что он собирался приставить там к работе детей Кездета. Детей, которых учили прятаться, едва они завидят кого-нибудь чужого.
Пусть подберет нескольких недорослей, — подумал Манъяри. — Немного ему будет с этого пользы!
Система рабства на Кездете была слишком хорошо отлажена, дети Кездета были слишком запуганы, слишком покорны — и никому не удастся изменить это. Эта жалкая Лига Детского Труда не могла даже открыть школы при фабриках, чтобы обучить детей чтению и счету. Грамотные рабочие, умеющие считать, могли прочесть свой контракт и подсчитать, сколько они будут получать. К чему такие проблемы? Манъяри даже не пришлось самому заниматься уничтожением школ: несколько слов владельцам фабрик, которых это должно было затронуть сильнее всего — и вот уже школы горят, видеомашины разбиты вдребезги, по временам то один, то другой молодой идеалист оказывается “случайно избитым”, а то и убитым, служа предупреждением для всех, кто собирается заниматься подобными глупостями..
Что ж, Ли сделает красивый жест, подберет нескольких детишек и некоторое время будет считать себя победителем… но в конце концов он поймет, что его план провалился. Не мог не провалиться. Дети никогда не доверятся чужаку.
Что же до той девчонки — конечно, ее репутация чудотворицы сильно раздута, — да, она могла бы стать главой сопротивления… но к утру она уже будет мертва. Сейчас медленный яд уже должен вызвать у нее головокружение и сонливость. Она ляжет в постель и уснет, чтобы никогда больше не проснуться — а когда найдут ее тело, все следы яда уже исчезнут.
К тому времени, как его личный скиммер приземлился на посадочной площадке строго охраняемого дома, где в роскоши жил он сам и его домочадцы, барон Манъяри уже почти успокоился. Незачем так уж волноваться. Ему нужно только ждать… ах да, и избавиться этих детей. Без свидетелей Ли ничего не сможет доказать. А дети так хрупки: на фабриках и рудниках Кездета они умирают каждый день. Избавиться от этих троих будет несложно. Но лучше подождать, пока Ли не будет считать себя в полной безопасности.
Глава 13
— Он держит слово, — сказала Джудит на следующий вечер, когда из принтера потоком хлынули необходимые разрешения, подписанные всеми инспекторами, прежде не желавшими эти разрешения давать.
— Дело не в его слове, — возразил мистер Ли, — а в его страхе перед разоблачением. Это хорошо работает с такими людьми как барон-командор. Здесь все, что нам нужно?
— Мне кажется, да, — сказала Джудит, просматривая первые страницы. — Хотя Пал тоже что-то получил. Но от барона — ничего; обычные письма — так он сказал.
Рафик поймал последний листок распечатки и принялся просматривать их от конца к началу, повторяя себе под нос имена инспекторов и названия организаций, но в конце концов, рассмеявшись, отбросил листки прямо на пол.
— Прекрати, Рафик, прекрати же! Ты их испортишь — а мы так долго ждали этих бумаг! — воскликнула Джудит.
— Что, прислали? — спросил Гилл, врываясь в комнату; за ним вошла Акорна, а за ней, словно свадебный шлейф, тянулись все три девочки.
— Есть! — Рафик поднял пачку листов в воздух и торжествующе потряс ей. — Есть! Ради разнообразия, барон-командор сдержал слово!
— Дело не в его слове, — повторил мистер Ли, но не смог удержаться от улыбки. — Дело в его страхе.
Джудит хлопнула Рафика по руке и попыталась отобрать у него остаток распечатки. Гилл шагнул к своему бывшему компаньону и взял распечатку у него из рук, разгладил слегка помятые листы и передал их Джудит, после чего молодая женщина снова повернулась к консоли.
— Я введу их в базу данных и пошлю соответствующим департаментам подтверждение получения, — сказала она.
— Ох, как же много всего было нужно! — Акорна вместе с тремя девочками, следовавшими за ней как тени, подошла к Джудит и принялась наблюдать за ее работой. — И сколько еще я должна оставаться мертвой?
— Но вы совсем не мертвая, госпожа Акорна, — в замешательстве проговорила Кетала.
— Что касается Флейтиста — для него я мертва, милая, — обнимая девочку, ответила Акорна. Чиура тоже просунула голову под ее руку; Яне, кажется, хватало и того, что она стояла рядом. — Разве ты не помогала Хасиму вывешивать флаги?
— Малышки не должны выходить из дома! — встревожено воскликнул мистер Ли.
— С ними все время были Хафиз, Гилл и Калум, и все они очень жалобно плакали.
— Кети меня ущипнула, — пожаловалась Чиура.
— А мне достаточно было вспомнить кнут Шири Теку, и я могла бы плакать неделями, — заявила Яна, явно очень гордившаяся устроенным ею представлением.
— Но разве меня не нужно было похоронить? — спросила Акорна.
Хафиз покачал головой:
— Кремирована — как и положено первой жене наследника Дома Харакамянов, — ухмыльнулся он. — Я отнес урну с прахом на корабль, дабы ты упокоилась рядом с моим сыном; а завтра мы с Рафиком летим на Маганос. И вы с нами, малышки, — он погладил волосы девочек, — будете в моем багаже: первые, кто воспользуется гостеприимством лунной базы компании Ли.
Кетала крепче прижалась к Акорне; Чиура засопела.
— Но вас понесу я, — сказал Гилл, указывая на девочек пальцем, — и чтобы никаких мне слез, вздохов и хлюпанья! Не может же плакать сумка с рабочими комбинезонами?
Яна хихикнула: ей понравилась мысль о том, чтобы притвориться “одеждой”; даже Кети улыбнулась — все три девочки любили “дядю Гилла”.
— Но ты же не можешь рассказывать сказки одежде? — спросила Чиура, широко раскрыв глаза от огорчения.
— Кто говорит, что не могу? — угрожающе нахмурившись, вопросил Гилл, потом наклонился и пощекотал девочку своей бородой. Чиура захихикала.
— Я работаю и должна сосредоточиться, — напомнила им Джудит.
— Вот именно, — поддержал ее мистер Ли, пытаясь напустить на себя суровость. — Рафик должен связаться с поставщиками от А до М, чтобы удостовериться, что они тоже получили разрешения. Джудит — от М до Я, — он хлопнул ладонью по столу, чтобы подчеркнуть срочность этого дела.
— Пойдемте, девочки, — позвала Акорна. — Пора паковать одежду в сумки.
Помощники Ли быстро поняли, что нет никакой возможности держать Акорну дома, пока они собирают детей с фабрик и рудников и из борделей Кездета. Впрочем, без Акорны они не смогли бы этого сделать: дети слишком хорошо умели прятаться при появлении незнакомых взрослых, а теперь, когда по Кездету ходили слухе о богине-единороге, пришедшей освободить детей, надсмотрщики свирепствовали пуще прежнего.
После первых неудачных попыток Джудит и Пал решили посовещаться с Дельзаки Ли. Калуму, Рафику и Гиллу также не удалось отыскать детей или выманить их из укрытий, и Ли с неохотой согласился на то, чтобы на следующий день Акорна отправилась на поиски вместе с ними.
— Но пусть она не тратит слишком много сил на лечение, — предупредил он. — Одному человеку и так тяжело побывать во всех этих местах. Если она вымотает себя, пытаясь вылечить всех детей, мы никогда не закончим эту работу. Я пошлю с вами команду медиков.
— Я не беспокоюсь за то, что Акорна потратит слишком много сил, — сказал Гилл. — Меня больше тревожит барон. Если она начнет забирать детей с фабрик, он не сможет не узнать, что она жива, понимаете?
— А мы так старались с этими траурными знаменами! — вздохнула Джудит.
— Лично поговорю с бароном Манъяри, — пообещал Ли. — Проблем не будет. Но будь осторожна, Акорна!
С такими противоречивыми напутствиями на второй день они все вместе и отправились в путь. Акорне хотела сначала полететь в Анъяг, но Калум еще ночью составил оптимальный маршрут их путешествия, который позволил бы им последовательно эвакуировать детей со всех фабрик, используя скиммеры оптимальным образом. Анъяг был далеко не первым в списке.
Они начали с фабрике по производству ковров Черебогара, где вчера Пал обнаружил только пустые бараки и тихие комнаты и выслушал какой-то невнятный рассказ о том, что-де у рабочих сегодня выходной. Разумеется, среди рабочих и в помине нет никаких детей!
Но сегодня, едва Акорна вышла из скиммера, бледные и тихие дети начали собираться в центральном помещении фабрики. Казалось, они появляются из ниоткуда — из стен, из трещин, из теней… Надсмотрщик бранил их и велел им убираться, говоря, что им нечего делать на фабрике, но дети, казалось, даже не слышали его. Они медленно двигались вперед, пока не обступили Акорну со всех сторон. Стоявшие ближе всех робко тянули руки, чтобы коснуться ее изрезанными кровоточащими пальцами.
— Это Лукия, Госпожа Света, — прошептал кто-то.
Остальные начали повторять: “Лукия! Лукия!” — пока хор их голосов не слился в какую-то торжествующую песнь, захлестнувшую двор.
— Мой брат, — заговорила оборванная девочка и вытолкнула вперед высокого мальчика, обеими руками направляя его к Акорне. — Ты можешь вернуть ему зрение, Лукия Светлая? У него какая-то инфекция, а у нас была только вода, чтобы промывать глаза, но это не помогло.
Акорна чуть не всхлипнула, но не успела она потянуться к мальчику, как Рафик жестом подозвал девушку-врача, чтобы ты осмотрела паренька.
— Достаточно обычного лечения, — сказала девушка; выпрямившись, она с яростью посмотрела на надсмотрщика. — Вы готовы позволить ребенку ослепнуть, только чтобы не тратиться на баночку антибиотика стоимостью в пять кредитов! Я стыжусь того, что родилась на Кездете! Но я ничего не знала, — обратилась она к Акорне. — ходят слухи, только слухи… но я не знала… Я не хотела знать.
К тому времени, как все дети с фабрики Черебогара были погружены в скиммеры, все медицинские техники, нанятые Дельзаки Ли, предложили свои услуги по помощи детям, как до того этого водители скиммеров, ободряемые Педиром.
До стекольного завода Тондуба вести о том, что Акорна побывала на фабрике Черебогара и увезла оттуда всех детей добрались раньше, чем скиммеры. Акорну и ее сопровождающих встретил негодующий Доркамадиан Тондуб, угрожая, что свяжется с судьей Баскомором и объявит незаконными все попытки увозить рабочих, которые должны были отработать выплаченные им суммы, с завода.
— Я бы не стал и пытаться, — любезно ответил Пал. Он порылся в распечатках, сделанных два дня назад. — Недавно я провел кое-какие легальные расследования. Вот здесь… нет, это заявление Вонзодика… ага, вот оно. Это заверенное вами заявление, сделанное в присутствии судьи Баскомора лично, о том, что ни одно из предприятий концерна Тондуба не берет на работу детей младше восемнадцати лет. Совершенно очевидно, — взглянув на детей, появившихся так же, как и на предыдущей фабрике, неизвестно откуда, как только они услышали о появлении Акорны, — что эти дети, которым много меньше восемнадцати, не работают здесь и не могут отрабатывать никаких денег.
Акорна радостно взглянула на Пала. Вот, оказывается, чем он занимался, никому ничего не говоря! Какой он умный! Но сейчас ей было не до того, чтобы сказать ему об этом: дети в грязном тряпье и чистых, почти новых дешевых сандалиях сгрудились вокруг нее.
— Ты вернулась, госпожа Эпона, — прошептал один из них.
— Эпона, Эпона, — повторяли другие тихо, пока это слово не начало отдаваться эхом от стен; “Индюк” Тондуб зажал уши, чтобы не слышать этого хора. Он больше не спорил.
Весь день пилоты скиммеров были заняты, привозя бледных худых детей с западных окраин Келталана в космопорт, где их встречали Джудит и Гилл. Когда прибыли первые дети, Джудит с торжеством взглянула на управляющего барона Манъяри.
— А теперь вы верите, что у нас есть пассажиры, которых нужно доставить на Маганос? — спросила она. — Где же транспортные корабли, которые обещал нам барон?
— Я вижу, что вам нужен транспорт, — сказал управляющий, — но барон не давал мне никаких распоряжений. Кроме того, все наши корабли заняты перевозкой настоящих грузов.
— Свяжитесь с ним, — заявила Джудит.
Управляющий ухмыльнулся и сплюнул:
— Я говорил вам, леди, у меня нет никаких приказов и нет кораблей.
Гилл взял его за руку.
— Я настоятельно советую вам исполнить просьбу леди, — сказал он мягко, но во взгляде его голубых глаз (не говоря уж о размерах и силе руки, сжимавшей плечо управляющего) было что-то, отчего управляющему вдруг показалось, что связаться с бароном Манъяри по портативному коммуникатору — чертовски хорошая, просто прекрасная мысль.
Когда Манъяри оказался на связи, Джудит взяла у управляющего коммуникатор.
— Вам говорили, что сегодня нам понадобятся корабли, чтобы доставить пассажиров на Маганос. Собираетесь ли вы сдержать свое слово, или… мистер Ли должен сдержать обещание, данное вам?
Барон-командор не мог поверить в то, что у Джудит и Гилла действительно были пассажиры, летевшие на Маганос, пока управляющий не подтвердил это. Вскоре после этого личный скиммер барона приземлился в порту.
Его лицо посерело, когда он увидел толпу ожидающих детей, потом медленно налилось кровью, когда он осознал, что они говорят между собой о госпоже, которую одни называли Лукией, а другие — Эпоной.
— Она мертва, — возмущенно заговорил он. — Все видели траурные флаги…
Гилл удивленно поднял брови:
— Траурные флаги? Это был знак уважения Дома Ли Дому Харакамяна, недавно потерявшему наследника.
— А что заставило вас думать, что это траур по Акорне? — с легкой улыбкой прибавила Джудит.
— Акорна жива и здорова, — подчеркнул Гилл, — и мистер Ли утверждает, что для всех будет лучше, если таковой она и останется, — он понизил голос. — Дети, которых вы видели позавчера, уже в безопасном месте. Вам до них не добраться, но они могут вернуться и рассказать всему Кездету, кто вы такой на самом деле… а если с Акорной что-нибудь случится, можете быть уверены, мы привезем их назад.
Лицо барона обмякло, стало старчески-дряблым.
— Корабли Манъяри заняты в других местах, — сказал он. Голос его звучал ровно и безжизненно, не выдавая никаких чувств. — Я сделаю… альтернативные распоряжения.
Некоторое время он говорил с кем-то по интеркому. Вскоре произошло сразу несколько событий. Сперва люди в униформе компании Манъяри пригласили Гилла, Джудит и всех детей в личный ангар барона-командора Манъяри. Затем в порту приземлился второй скиммер семейства Манъяри, из которого вышли две женщины: одна маленькая и полная, вторая тощая, как скелет. Старшая женщина была в платье, расшитом драгоценными камнями, а на лице ее играла довольная и ожидающая улыбка. Молодая была одета в черное и принялась визжать, еще не выбравшись из скиммера.
— Отец, как ты смеешь распоряжаться моими личными кораблями! Они мои — ты сам так сказал! Ты мне их купил в компенсацию того, что я не могу работать навигатором, потому что это работа, недостойная наследницы Манъяри! Ты сказал — все, что я захочу; и когда я сказала, что хочу свою личную коллекцию кораблей, ты сказал — да. Ты не можешь отменить наш договор!
Внезапно она умолкла, словно бы утратив дар речи, в ужасе глядя на грязных оборванных детей, которых вели на борт ее личного корабля и рассаживали по местам в роскошном салоне.
— Тише, Кисла, — бросил Манъяри. — Я только на время одолжил твои корабли. Уверяю тебя, я не сделал бы этого без крайней необходимости!
— Они мои , — повторила Кисла.
— Тогда, Кисла, если ты хочешь продолжать владеть ими, ты позволишь своему отцу позаимствовать их у тебя на несколько дней, пока не пройдет необходимость, — заявил Манъяри так твердо, что Кисла, уже готовая разразиться новыми жалобами, закрыла рот. — Ты не имеешь представления о том, с какими трудностями я столкнулся.
— Откуда мне знать? Ты никогда ничего мне не говоришь!
— Теперь говорю. Мы оказались перед лицом разорения, девочка моя. Дом Манъяри в ближайшие годы потеряет три четверти своих доходов. Может быть — навсегда.
— Манъяри, что случилось? — баронесса тронула его за рукав. — В чем дело?
— Не лезь ко мне! От тебя никогда не было пользы: всего один ребенок, и то эта ледащая девчонка! Тем более, ты не поможешь мне сейчас. Иди к себе, смотри свои мелодрамы, ешь конфеты и не путайся под ногами! — Манъяри снова повернулся к Кисле. — Ты поможешь мне справиться с этим кризисом. Мы возродим богатство Дома Манъяри. Ты и я, вместе, путь даже это займет много лет.
— Чем? Тем, что пустим на борт моих кораблей этих вонючих нищих? — тощее лицо Кислы передернулось от отвращения. — И думать забудь! Ты слишком далеко зашел, папочка. Они натащат вшей!
— Очень может быть.
— Их будет тошнить.
— Почти наверняка.
— Они грязные, вонючие, а у некоторых идет кровь! Они совершенно отвратительны, и я не потерплю, чтобы кто-нибудь из них даже близко подходил к моим кораблям! Останови их, слышишь? Немедленно!
Барон размахнулся было, чтобы ударить дочь, но баронесса оказалась рядом и удержала его руку.
— Подожди, Манъяри, — спокойно проговорила она. — Правда, в первый раз я совершенно согласна с тобой — Кислу стоило бы избить; но сперва есть кое-что, что следует знать ей — и тебе, — она посмотрела на тощую молодую женщину взглядом, в котором читалось что-то вроде жалости. — Кисла, ты тоже могла бы быть среди этих детей.
— Я? — Кисла задохнулась от возмущения. — Да ты свихнулась! Я — твоя дочь! Ни один ребенок рода Манъяри никогда и близко не стоял рядом с этими мерзкими грязными сопляками!
— Ни один ребенок рода Манъяри; верно, — согласилась баронесса Илсфа, — но понимаешь ли, Кисла — о некоторых наиболее отвратительных привычках Манъяри я узнала вскоре после замужества. У нас была маленькая служанка… ну, неважно. Тогда я поклялась, что я, дочь Акультаниасов, потомок одной из Первых Семей Кездета, никогда не рожу ему ребенка. Но он не желал оставлять меня в покое, пока я не рожу ему наследника, и потому… — она пожала полными белыми плечами. — Пока он был в одной из своих длительных деловых поездок, я заплатила одной диди из Восточного Келталана за то, чтобы она достала мне младенца. Некоторые… ах… пожертвования медицинскому центру Келталана, позволившие мне получить свидетельство о том, что ты — мой ребенок, и что у меня больше никогда не будет детей, обошлись мне гораздо дороже. Мне пришлось продать многие фамильные украшения — мне, впрочем, они все равно не нравились, а Манъяри и не заметил того, что их нет. Так что, понимаешь ли, Кисла, тебе не стоило бы брезговать детьми, чью судьбу ты могла разделить.
Барон Манъяри и Кисла в ошеломленном молчании уставились на баронессу.
— Которая диди? — наконец выдавил барон.
— Одна из тех, которых ты нанимал, чтобы они поставляли детей для твоих извращенных развлечений, дорогой, — ласково ответила баронесса. — Откуда бы мне иначе знать, где найти диди? Так что, видишь ли, есть даже возможность того, что Кисла — действительно твоя дочь. Но небольшая возможность: ты всегда предпочитал девочек, которые были слишком молоды, чтобы забеременеть..
Слушая это разоблачение, барон-командор Манъяри словно бы случайно опустил руку в карман. Теперь он вытащил ее из кармана. Сверкнул полированный металл; Гилл бросился вперед с предостерегающим криком, но опоздал. Нож вошел в шею баронессы. Кровь хлынула на руки Манъяри.