Маклин Алистер. Страх открывает все двери

противостоять напору урагана и, заливаясь болезненным кашлем,
старался набрать хоть немного воздуха в легкие и справиться с
болевым шоком. Потом я выпрямился и, шатаясь, прошел в дверь,
таща за руку Мэри. Дважды я пробовал плотно прикрыть дверь, но
не мог сделать это даже наполовину. Я прекратил эти безуспешные
попытки: снизу надо было бы послать целый взвод рабочих, чтобы
справиться с этой дверью и плотно закрыть ее. Мне некогда было
возиться, у меня более важные дела. Это была кошмарная ночь,
темная, заполненная воем ветра ночь. Я почти совсем прикрыл
глаза, оставив только узкие щелочки. Только так можно было
выдержать хлесткие, кинжальные удары дождя и ветра. Потом поднял
голову вверх и посмотрел на черное небо. Метрах в шестидесяти
над моей головой был отчетливо виден огонь маяка, установленного
на самом верху буровой вышки для того, чтобы давать сигнал
пролетающим мимо самолетам. Правда, в такую ночь, как эта, маяк
был абсолютно бесполезен, если только в небо не поднялся
сумасшедший летчик, желающий продемонстрировать кому-то
мастерство и похвастаться, что может летать даже в такую погоду.
Использовать свет маяка для освещения палубы было абсолютно
бесполезно. Вместе с тем, отсутствие света давало и большой
выигрыш. Если отрицательным фактором была возможность
столкнуться в темноте с какой-либо опасностью, так как я шел
наугад и ничего не видел, и даже покалечиться, то положительным
фактором было то, что другие люди не видели, куда я направляюсь.
Взявшись за руки, раскачиваясь и спотыкаясь, я и Мэри,
словно пьяные, брели вперед, пересекая палубу и направляясь к
квадратному пятну света, отбрасываемого на палубу из невидимого
нам окна. Мы дошли до двери на южной стороне, расположенной за
ближайшим углом, и укрылись там от ветра. Не успел я нагнуться,
чтобы посмотреть в замочную скважину, как Мэри схватилась за
ручку, толкнула дверь и вошла в небольшой неосвещенный коридор.
Чувствуя себя довольно глупо, я выпрямился и последовал за ней.
Она тихо прикрыла за нами дверь.
-- Входная дверь -- в дальнем конце справа, -- прошептала она.
Затем обхватила обеими руками мою шею и прошептала на ухо: -- Мне
кажется, в радиорубке кто-то есть. -- На расстоянии полуметра
голоса ее никто бы не услышал.
Я замер и прислушался. Руки Мэри все еще обвивали мою шею. В
другое время я мог бы простоять так всю ночь. Но сейчас время
было самое неблагоприятное:
-- А может, они просто оставили свет, чтобы оператор не
сбился с пути по дороге к рубке, если зазвонит сигнал тревоги?
-- Мне кажется, я слышала какое-то движение, -- прошептала
она.
-- Сейчас некогда осторожничать. Оставайтесь в коридоре, --
пробормотал я. -- Все будет, как надо, -- я ободряюще пожал ее
руки, снимая их со своей шеи и горько размышляя о том, что
Тальботу "везет", как всегда. Затем прошел вверх по коридору,
открыл дверь и вошел в радиорубку.
Какое-то мгновение я стоял в дверях, мигая от яркого света,
но мигая не слишком быстро, чтобы успеть разглядеть того, кто
был в радиорубке. Крупный дородный парень, сидящий у радиостола,
повернулся на вращающемся стульчике, как только открылась дверь.
Даже если я не увидел бы его, то через какую-то долю секунды
услышал бы, как он вскочил, оттолкнув свой вращающийся стул, и
тот с громким стуком упал на пол. С быстротой, удивительной для
такого крупного мужчины, парень повернулся ко мне лицом. Он был
выше меня, гораздо шире в плечах и более тяжелого веса. И
гораздо моложе. У него были до синевы выбритые скулы, черные
глаза, черные волосы и лицо бандита. Такие лица можно иногда
встретить в первом или втором поколении итало-американцев. Если
он был радистом, то я -- королевой Шебой.
-- К чему вся эта паника? -- быстро спросил я. Это был мой
лучший американский акцент, и он был ужасен. -- Босс просил
передать вам сообщение.
-- Какой босс? -- тихо спросил он. У него была мускулатура
чемпиона в тяжелом весе и соответствующее лицо. Такие данные не
всегда свидетельствуют о том, что перед вами идиот, и этот
парень не был идиотом. -- Покажите мне ваше лицо, Мак.
-- Какая муха вас укусила? -- я опустил воротник пальто. -- Вы
этого хотите?
-- А теперь шляпу, -- спокойно сказал он.
Я снял шляпу, бросил ему в лицо и одновременно услышал, как
из его губ вырвалось одно-единственное слово:
-- Тальбот!
Я нырнул вниз одновременно с тем, как бросил в него шляпу, и
ударил его поддых левым плечом, вложив в этот удар всю свою
силу. Я словно врезался в ствол дерева, но он оказался не таким
устойчивым, как дерево, и отлетел в сторону.
Его голова и плечи врезались в дальнюю стенку. Удар был
такой, что от него задрожала не только радиорубка, но и ее
металлический фундамент. Он должен был рухнуть на пол, но этого
не произошло. Более того, я мог бы поклясться, что он и глазом
не моргнул. Парень поднял одно колено в яростном пинке, который
мог бы оказаться для меня последним печальным прощанием, если бы
его нога угодила в то место, куда он намеревался попасть. К
счастью, этого не произошло, она угодила мне в грудь и в плечо с
вполне достаточной силой, чтобы опрокинуть меня на бок. А в
следующий момент мы, сцепившись, покатились по полу, пиная друг
друга ногами, молотя кулаками, размахивая в воздухе всеми своими
конечностями.
Два серьезных обстоятельства были не в мою пользу: тяжелый
плащ сковывал мои движения, и хотя он смягчал удары, которые
наносил мой противник, все-таки лишал мои собственные удары
присущей им силы. Этого оказалось
достаточно, чтобы отбросить меня в сторону. В следующее мгновение мы
катались по полу, нанося друг другу удары руками и ногами, царапаясь и
пытаясь выколоть друг другу глаза.
Тяжелая штормовка сковывала мои движения, и хотя она несколько
ослабляла его удары, но и мои удары делала слабыми. Он очень стремился
превратить радиостанцию в груду обломков, мне же этого совершенно не
хотелось - от нее зависело буквально все. Мы возились у стойки, и одна
ножка стойки уже едва держалась.
К этому времени я уже не очень хорошо чувствовал себя. Я успел
убедиться, что у этого парня простые кулаки, а не кувалды, как мне сначала
показалось, но вид шатающейся стойки с радиостанцией приводил меня в
отчаяние. После одного очень сильного удара по ребрам нетрудно было
вскрикнуть от боли и обмякнуть. Пока он готовился ударом правой вбить меня
в пол, я врезал ему коленом в пах и одновременно ребром правой ладони по
незащищенной шее так сильно, как позволяла сковывавшая меня штормовка.
По всем правилам он должен был моментально вырубиться, но он этих
правил, похоже, не знал. Однако я, видимо, достал его: он застонал от
боли, но, в отличие от меня, не прикидывался и на некоторое время впал в
прострацию. Этого мне хватило, чтобы выбраться из-под него и откатиться к
двери. Я мог бы добить его, но мне совершенно не хотелось задеть при этом
поврежденные ножки стойки, которые пока еще удерживали радиостанцию от
падения на пол.
Парень действительно оказался крепким. Мы поднялись на ноги
одновременно, хотя он и пошатывался. На мгновение мне показалось, что он
потерял интерес к кулачному бою, ибо он схватил и бросил в меня тяжелый
деревянный стул, но, уклонившись от него и услыхав, как стул разлетелся за
моей спиной на куски, я понял, что это всего лишь тяжелая артподготовка, а
штурм начнется позже. В данном случае "позже" наступило сразу же, но мне
удалось увернуться от его бычьего броска и развернуться, чтобы встретить
следующий удар.
Но следующего удара не последовало. Он стоял лицом ко мне, готовый
оттолкнуться от стены и броситься на меня, и тут я увидел, как в дверном
проеме за его спиной появилась занесенная для удара тонкая рука в белой
перчатке, сжимавшая ножку стула.
Мери ударила его именно так, как я и предполагал, - нерешительный
пробный ударчик ее не отключил бы и таракана, но он имел эффект
электрошока. Парень дернул головой, чтобы посмотреть на новый источник
опасности, я сделал два шага вперед и вложил все свои силы в удар по шее
под левое ухо.
Это один из самых страшных ударов в боксе. Этот удар может сломать
челюсть или шею, и так оно и случилось бы, окажись передо мной нормальный
человек. Но этот был феноменально крепким парнем. Он ударился головой о
стальную стену и начал падать вперед, делая отчаянную попытку схватить
меня в падении за ноги и бросить на пол. Но он уже не мог координировать и
рассчитывать свои движения. Я отступил на шаг, и его лицо оказалось перед
моей правой ногой. Я не видел причины, почему бы не позволить своей ноге и
его лицу прийти в соприкосновение, но зато видел достаточно оснований
сделать это.
Он распластался на полу и затих. Я дышал так, как будто пробежал
милю, а я уже давно не бегал и по сотне ярдов. Пот лил с меня ручьем, и
это заставило меня достать носовой платок и обтереть лицо. Крови не было,
и я чувствовал, что избежал синяков. Трудно было бы объяснить Вайленду,
откуда у меня синяк или почему из носа идет кровь. Я спрятал платок и
посмотрел на Мери. Ее рука, все еще державшая ножку стула, дрожала, глаза
широко раскрылись, губы побледнели, а выражение на ее лице нельзя было
принять за преклонение и восхищение.
- А... а ногой бить было обязательно? - дрожащим голосом спросила
она.
- А чего бы вы хотели от меня? - рассвирепел я. - Чтобы я вытер кровь
с его рассеченной брови? Не будьте ребенком, леди. Да он разорвал бы меня
на куски и скормил барракудам, появись у него такая возможность. А сейчас
просто стойте со своей дубинкой здесь и бейте его, если он очнется, но на
этот раз посильнее. Да, - быстро добавил я, не желая, чтобы она посчитала
меня неблагодарным, - признателен вам за то, что вы сделали.
Я повернулся и сразу нашел то, что мне было нужно. На стене на
крючках висели катушки проволоки и гибкого антенного шнура. Минутой позже
я спеленал "радиста", надел ему на шею удавку и привязал ее конец к шкафу.
Он может попробовать дотянуться до каких-нибудь звонков, кнопок или
телефона, но бросит эту затею, когда поймет, что просто удавится. О кляпе
я подумал лишь мимоходом - может, кому-то и известна золотая середина
между тем, как засунуть кляп плотно и в то же время дать жертве
возможность дышать, лишив ее возможности кричать, но я не относился к
таким знатокам. Кроме того, под вой урагана он мог кричать до посинения -
все равно его никто не услышит.
Я взял уцелевший стул и сел перед радиостанцией. Это была стандартная
самолетная радиостанция, и я умел пользоваться ею. Включил ее, настроился
на волну, которую через Кеннеди сообщил шериф, и надел наушники. Долго
ждать не пришлось: полиция установила круглосуточное дежурство в эфире. Я
передал свой позывной, и через три секунды в наушниках потрещало: -
Полиция. Шериф Прендергаст. Слушаем вас.
Я переключил радиостанцию с ключа на микрофон: - Докладывает машина
девятнадцать. - Этот обговоренный пароль вообще-то не требовался: всем
полицейским машинам графства приказали в эфир не выходить, и шериф знал,
что разговаривать с ним мог только я, но в век энтузиастов радиосвязи
развелось слишком много любителей перехватывать переговоры, да и
возможности постоянного прослушивания организацией Вайленда полицейских
переговоров я тоже не мог не учитывать.
- Человек, приметы которого совпадают с переданными, задержан около
Вентуры, - продолжил я. - Доставить его к вам?
- Нет, - прохрипело в наушниках. - Мы схватили разыскиваемого.
Отпустите, пожалуйста, задержанного.
Я чувствовал себя так, как будто получил миллион долларов. Почти не
осознавая этого, я тяжело откинулся на спинку стула - напряжение последних
двух суток было большим, чем казалось мне. И сейчас я испытывал огромное
облегчение и удовлетворение.
- Я - машина девятнадцать, - снова сказал я. - Повторите, пожалуйста.
- Отпустите задержанного, - медленно и отчетливо сказал Пендергаст. -
Мы задержали разыскиваемого. Повторяю, мы задержали...
Передатчик отъехал к стене, в центре шкалы настройки появилась
огромная дыра, а в моих ушах, казалось, что-то взорвалось - настолько
оглушающим был эффект выстрела из тяжелого пистолета в тесном помещении.
Я подпрыгнул на пару футов и приземлился обратно на стул. А затем
медленно встал - мне не хотелось, чтобы стрелявший, зря разбив передатчик
и предупредив полицию, что что-то случилось, слишком разнервничался бы. А
он, похоже, был очень нервным человеком. Но когда я повернулся и увидел,
кто пришел в гости, то тоже занервничал.
Это был Ларри, и дымящийся ствол его кольта смотрел мне в лицо. Дырка
в стволе была огромной, как дуло гаубицы. Прямые мокрые волосы Ларри
прилипли ко лбу, его угольно-черный глаз горел сумасшедшим огнем. Один
глаз. Я не мог видеть второго, я не мог видеть ничего, кроме половины
лица, руки с пистолетом и левой руки, обхватившей Мери Рутвен за шею. Все
остальное было скрыто за девушкой. Я с укоризной посмотрел на нее.
- Хороший же из вас сторож, - мягко сказал я.
- Заткнись! - рявкнул Ларри. - Полицейский, значит? - И он несколько
раз непечатно обозвал меня свистящим от ненависти шепотом.
- Здесь молодая леди, дружок.
- Леди? Шлюха! - Он чуть сильнее придавил ее шею, как будто это
доставляло ему удовольствие, и я догадался, что когда-то он явно попытался
приставать к ней и получил по заслугам.
- Ты считал себя очень умным, Толбот? Думал, что знаешь ответы на все
вопросы, что обвел всех вокруг пальца, да, коп? Но тебе не удалось
провести меня, Толбот. Я наблюдал за тобой, следил все это время, что мы
находимся на буровой.
Он был возбужден, трясся и подпрыгивал, как в пляске святого Витта, в
голосе его чувствовался злобный и мстительный триумф постоянно
игнорируемого и осмеиваемого ничтожества.
- Тебе и в голову не приходило, что я знаю: ты с Кеннеди в сговоре,
не так ли, коп? - продолжил он заниматься пустословием. - И с этой шлюхой.
Я следил за тобой, когда ты десять минут назад вылез из батискафа, я
видел, как этот льстивый шофер ударил Ройала по голове и...
- С чего ты взял, что это был Кеннеди? - перебил я. - Он был одет...
- Я подслушивал под дверью, рожа! Я мог прикончить тебя еще тогда, но
мне хотелось узнать, чего ты добиваешься. Думаешь, меня волнует, что Ройал
получил по башке? - Он оборвал свою речь и выругался, поскольку девушка
обмякла в его руках. Он попытался удержать ее, но героин плохая замена
протеину при развитии мускулатуры, и даже ее небольшой вес оказался для
него чрезмерным. Он мог бы аккуратно положить ее на пол, но не сделал
этого, а резко отступил назад, и она тяжело упала на пол.
Я шагнул вперед, сжав кулаки. Ларри оскалился, как волк.
- Ну, давай, коп, давай, - прошептал он. Я посмотрел на него, на пол,
снова на него, и кулаки мои разжались.
- Боишься, да? Струсил, да? Влюблен в нее, да? Как этот гомик
Кеннеди. - Он визгливо засмеялся. - Боюсь, что с Кеннеди произойдет
несчастный случай, когда я вернусь на ту сторону платформы. Кто будет
ругать меня за то, что я застрелил его, увидев, как он бьет Ройала по
голове?
- Хорошо, - устало сказал я. - Ты - герой и великий детектив. Пойдем
к Вайленду и кончим с этим.
- Да, мы кончим с этим, - кивнул он. - Но ты больше не увидишь
Вайленда, коп, ты больше никого не увидишь. Я убью тебя, Толбот. Сейчас.
У меня внезапно пересохло во рту. Я почувствовал, как тяжело забилось
сердце и вспотели ладони. Он говорил серьезно. Он собирался нажать на
курок своего тяжелого кольта - и большего удовольствия не испытает до
самой смерти. Конец. Но мне удалось сказать спокойным голосом: - Ты
собираешься убить меня. За что?
- Ненавижу тебя, вонючка! Вот за что. Ты с самого начала стал
издеваться надо мной - наркоман, мол, "ширяла", постоянно спрашивал о
шприце. За то, что ты влюблен в Мери, а раз я не могу получить ее, то
никто не получит. За то, что я не люблю полицейских.
Он говорил мне то, чего никогда не сказал бы другому, и я знал -
почему. Мертвые молчат, а я в любую секунду стану мертвым. Как Герман
Яблонски. Яблонски - на глубине два фута под землей, Толбот - на глубине
130 футов под водой. Хотя какая разница - где лежать.
- Ты застрелишь меня сейчас? - Я не отрывал взгляда от пляшущего на
спусковом крючке пальца.
- Точно - хихикнул он. - В живот, чтобы посмотреть, как ты корчишься.
Ты будешь орать, орать и орать, и никто не услышит тебя. Нравится, коп?
- "Ширяла", - мягко сказал я. Терять мне было нечего.
- Что? - не поверил он своим ушам. - Что ты сказал?
- "Наркота", - отчетливо произнес я. - Ты так накачался, что не
соображаешь, что делаешь. Что ты собираешься делать с телом? Двое таких,
как ты, не смогли бы вынести мое тело отсюда, а если меня найдут в этой
комнате застреленным, то сразу поймут, что это - твоих рук дело, и
вздернут тебя, потому что они нуждаются во мне, и сейчас - еще больше, чем
ранее. Ты не станешь любимцем, Ларри.
Он кивнул с хитрым видом, как будто продумал все это раньше.
- Это правильно, коп, - пробормотал он. - Я не могу застрелить тебя
здесь, правда? А мы выйдем наверх. Подойдем поближе к краю, там я застрелю
тебя и сброшу в море.
- Вот это - другое дело, - согласился я. Мрачноватым было это
соглашение об избавлении от моего трупа, но я не был сумасшедшим, как
Ларри, и питал последнюю надежду.
- А потом они начнут бегать и искать тебя, и я буду бегать и искать
тебя вместе с ними и все время смеяться про себя, думая о тебе и
барракудах и зная, что я - умнее их всех.
- У тебя чудесный ум, - сказал я.
- Как ты теперь заговорил! - Он снова визгливо захихикал, и я
почувствовал, как зашевелились волосы у меня на голове. Он ткнул Мери
ногой, но она не пошевелилась. - Дама подождет, пока я вернусь. Я же скоро
вернусь, а, коп? Пошли. Ты первым. И не забудь, что у меня есть фонарик и
пистолет.
- Да уж не забуду.
Ни Мери, ни радист не шевелились. Я был уверен, что радист начнет
шевелиться еще не скоро - кулак и нога мои все еще болели от удара. Но я
не был столь же уверен в отношении Мери. Более того, я не был даже уверен,
что она в обмороке - для человека в обмороке она дышала слишком быстро и
неравномерно.
- Ну, пошли, - нетерпеливо сказал Ларри, ткнув меня стволом в
поясницу. - Давай!
Я вышел из радиорубки и пошел по коридору к двери, которая вела на
продуваемую ветром и поливаемую дождем палубу. Выходная дверь находилась с
подветренной стороны, но через мгновение мы очутимся на ветру, и я знал,
что именно тогда я должен что-нибудь предпринять.
Подталкиваемый в спину револьвером, я повернул за угол и чуть присел,
наклонившись вперед. Ларри оказался не готовым к столь сильному ветру, и
дело не в том, что он легче меня, - он шел в полный рост. Луч фонарика
забегал по палубе у моих ног, и я понял, что Ларри потерял равновесие, и
ветер, возможно, даже отбросил его назад на несколько футов. Я наклонился
еще ниже и бросился бежать против ветра.
И почти сразу понял, что просчитался. Недооценил силу ветра; бежать
во время такого урагана - все равно что в бассейне с патокой. И я забыл,
что ветер, дующий со скоростью 70 миль в час, сильно сдерживает человека и
практически не сдерживает тяжелый кусочек свинца, летящий из ствола кольта
со скоростью 600 миль в час.
Я отбежал всего ярдов на восемь, когда луч фонарика настиг меня, и,
возможно, ярдов на десять, когда Ларри начал стрелять.
Известно, что гангстеры и громилы - самые плохие стрелки в мире.
Обычно они стреляют с двух ярдов или усеивают все вокруг пулями в надежде,
что одна да попадет. Я знал массу случаев, когда эти парни не могли
попасть с десяти шагов в ворота амбара. Но, может, Ларри не знал об этом,
а может, это правило распространялось только на ворота амбаров.
Удар копыта - ничто по сравнению с останавливающей силой пули 45-го
калибра. Она попала мне в левое плечо и развернула меня на 360 градусов,
прежде чем бросить на палубу. Но именно это спасло мне жизнь - падая, я
почувствовал, как вторая пуля рванула воротник штормовки. Ларри стрелял не
в воздух - он стрелял, чтобы убить.
И он убил бы меня, пролежи я еще пару секунд. Снова я услышал
приглушенный грохот кольта - даже с расстояния десяти ярдов из-за рева
ветра я практически не слышал выстрелов, - и увидел, как пули высекают
искры всего в нескольких дюймах от моей головы, услышал визг пуль,
уходящих рикошетом куда-то в ночь. Но искры дали мне надежду - значит,
Ларри стреляет пулями в стальной оболочке, которыми полицейские стреляют
по машинам и закрытым дверям. Такие пули оставляют намного более чистую
рану, чем разрывные пули с мягкой головкой. Возможно, попавшая в меня пуля
прошла навылет.
Я вскочил на ноги и побежал. Не видел, куда бежал, но меня это и не
волновало - надо было просто убежать. Капли дождя неслись над палубой со
скоростью пули и заставляли меня закрыть глаза, что радовало меня - раз я
был вынужден закрыть глаза, то это придется сделать и Ларри.
Все еще с закрытыми глазами я налетел на металлическую лестницу,
ухватился за нее и, прежде чем осознал, что делаю, взобрался по ней футов
на десять, продолжая карабкаться еще выше. Возможно, древний инстинкт
забираться повыше от опасности бросил меня вверх по лестнице, но к тому же
я надеялся, что лестница ведет на какую-нибудь платформу, где я смогу
отбиться от Ларри.
Это был изматывающий подъем. В обычных условиях, даже при столь
сильном ветре, такой подъем не составил бы для меня труда, но сейчас я лез
с одной действующей рукой. Левое плечо болело несильно: оно онемело, а
настоящая боль придет позже, но рука казалась парализованной, и каждый
раз, когда я отпускал ступеньку правой рукой, чтобы схватиться за
следующую, ветер сталкивал меня с лестницы, и я еле дотягивался кончиками
пальцев до следующей ступеньки. Затем я должен был подтянуться на одной
руке, и весь процесс повторялся. Ступенек через сорок правая рука и плечо
начали гореть.
Остановившись передохнуть, я посмотрел вниз - и, забыв о боли и
усталости, как огромный коала, полез вверх быстрее, чем раньше. Внизу, у
лестницы стоял Ларри и водил фонариком во всех направлениях. Даже с его
куриными мозгами догадаться посветить фонариком вверх было только делом
времени.
Эта лестница стала самой длинной в моей жизни. Она казалась
бесконечной, и только теперь я понял, что она - часть буровой вышки и
ведет к площадке, с которой управляют укладкой в стеллажи для хранения
полутонных секций извлекаемых из скважины бурильных труб. Единственное,
что я помнил об этой площадке, - и на ней нет ограждения, которое только
мешало бы рабочему управляться с трубами.
Ударом, заставившим лестницу задрожать, будто по железной ступеньке
врезали кувалдой, Ларри дал понять, что заметил меня. Пуля ударилась в
ступеньку, на которой я стоял, и на мгновение мне показалось, что она
прошила мне ногу. Поняв, что этого не случилось, я еще раз глянул вниз.
Ларри лез по лестнице. Я не видел его, но видел порывистые движения
фонарика, когда сжимавшая его рука хваталась за очередную ступеньку. Ларри
лез в три раза быстрее меня. На него это не было похоже - его никогда
нельзя было обвинить в избытке смелости, значит, он либо накачался
наркотиками по уши, либо его гнал страх - я убегу, и Вайленд узнает, что
он пытался убить меня. Но существовало еще одно объяснение: у Ларри должен
был остаться в пистолете один или два патрона, и он не мог не считаться с
этим.
Вокруг меня посветлело. Сначала я подумал, что тьму рассеивает свет
предупредительных огней, установленных наверху, но сразу же понял, что
ошибся - огни находились футах в ста над моей головой. Я сделал еще одну
короткую передышку, почти полностью зажмурил глаза от секущих лицо струй
дождя и начал пристально всматриваться в темноту.
Не больше чем в десяти футах надо мной находилась платформа, на
которой светил вправо прожектор. Света было мало. Но я разглядел что-то
похожее на кабинку. Тут Ларри посветил вверх, и я увидел, что платформа
сделана не из цельного стального листа, а представляет собой решетку,
сквозь которую видны все движения. И я распрощался с надеждой дождаться на
платформе момента, когда над ней появится голова Ларри и я смогу ногой
снести ее с плеч.
Посмотрел вниз: Ларри находился футах в десяти с направленными на
меня фонариком и пистолетом. Я видел слабые отблески света на стволе и
темное отверстие, из которого вылетает смерть. Легкое движение лежащего на
спусковом крючке пальца, и это темное отверстие выплюнет в ночь тонкий и
длинный язычок пламени. И Толботу конец. Хоть это и глупо, но мне стало
интересно, увижу ли я это пламя, прежде чем пуля и небытие закроют мне
глаза навсегда... Но потом до меня дошло, что Ларри не собирается стрелять
- даже он не свихнулся настолько, чтобы стрелять в таком положении. Мое
185-фунтовое тело смахнет его с лестницы, как муху, и, спланировав с
высоты десятиэтажного дома, наши тела лягут рядышком.
Я снова полез вверх и добрался до площадки. Окажись она из цельного
стального листа, мне вряд ли удалось бы вскарабкаться на нее при таком
ветре - моя единственная здоровая рука скользила бы по гладкой поверхности
до тех пор, пока меня не одолела усталость и я не свалился бы с лестницы.
Но как бы то ни было, мне удалось уцепиться кончиками пальцев за решетку и
заползти на площадку.
Ларри был уже близко. Он махнул фонариком, и я понял его: отошел к
краю, пройдя мимо маленькой кабинки в углу, и стал ждать.
Медленно и аккуратно, не спуская с меня глаз, Ларри забрался на
площадку и выпрямился. Я медленно попятился. Справа едва различался