Маслов Александр. Голубая Саламандра

   Обменявшись с охотником несколькими тихими фразами, жрец подошел к хронавту.
   - Расскажи мне, как все было. Не упусти ничего.
   Эвис начала с того, как в святилище жрицы провели лишь ее одну. Ниесхиок слушал ее внимательно, почти не прерывая, потом сделал знак Иенхону и они ушли.
   - Давно мы не плавали в таком дерьме, - Грачев взгромоздился на высокий табурет, угрюмо глядя на огонь. - Запомни, милая, на случай, если вдруг нам повезет и мы выберемся из проклятого города… Если твое неуемное любопытство снова толкнет тебя куда то - то понимай это, как "нужно бежать в другую сторону". И еще: если я пытаюсь выкарабкаться - ты хотя бы не мешай.
   - Но ты ведь хотел убить их! Вполне мог погибнуть сам!
   - Не твоя забота. Возможно теперь, чтобы расчистить путь, мне придется обильней измазаться кровью. И но смотри на меня так - я не убийца. Я просто вынужден решать выстроенную тобой же проблему, по-прежнему искренне желая жизни - здоровья всем.
   - Ниесхиок знает, что мы не виноваты. Я поговорю с ним.
   - Хватит наивной дипломатии! Жрец не отпустит нас. Это не в его интересах. Придется, делая беспечный вид, ждать ночи. Если не возникнет других продуктивных идей, то будем действовать по плану. У меня уже есть кое-какие соображения.
   - Какие? Ты хочешь…
   - Не хочу пугать тебя досрочно. Расслабься, соберись мыслями. Ведь порой ты бываешь очень неглупа.
   Эвис отвернулась к стене и закрыла ладонями лицо. Она ясно осознавала, что Грачев подавляюще прав. Из-за нее они очутились в безвыходном, таком губительном положении. Еще тяжелее становилось на душе, когда она начинала представлять, нарисованную жесткими словами Грачева, перспективу. Для нее, рожденной тысячелетия спустя, воспитанной на любви и безоговорочном доверии друг другу, облик древнего мира казался ужасен. Ложь, злобные интриги, ревностный религиозный психоз ее существо отказывалось принимать за реальность. Даже годы подготовки в Академии, скрупулезное изучение моральных и этических норм прошлого оказались слишком слабым зарядом, чтобы она ощутила здесь себя не чуждой. Ей до боли не хватало Берлза, Нила, кого-нибудь из старых друзей, способных дать совет, созвучный движению ее сердца. Но, увы, их не могло быть рядом. Да и был ли тот совет. Её подозревали в колдовстве, считали предтечей беды, пришедшей в город, самой ее причиной! Эти мысли мучительно ранили. Возмущение, бессилие, стыд терзали тем больше, чем она размышляла над сказанным ее спутником. Проницательность же Грачева в отвратительных интригах, столько раз хранившая их, почему-то представлялась отнюдь не лучшим, скорее неприятным его качеством. Вопреки здравому смыслу, она иногда не испытывала к нему никакой благодарности, полагая, будто мир не может быть таким жестоким. Хронавт словно все еще продолжала жить в своем времени, принимая действительность как иллюзорность, как полноконтактный фильм в стенах родного дома.
   Занавес отдернулся и в зал вошел Ниесхиок. Нечто изменилось в спокойном отрешенном лице служителя Рэдо.
   - Какая из жриц провожала тебя в храм? - спросил он. Эвис без труда вспомнила аттинку с округлым выбеленным лицом, брошью с двумя лунными символами на бархатистом наряде.
   - Она мертва, - сухо сказал жрец. - Священные звери, на которых держалась наша земля, тоже мертва. Теперь жизнь людей Единорога бессмысленна, мы не нужны на земле, от которой отвернулись боги.
   - Что это значит? - Грачев поглядывал в коридор, ведущий к выходу. Здесь не было суеты, нервных метаний, как в храме Миофы, воины статуями стояли вдоль ряда колонн.
   - Завтра с рассветом весть Рэдо откроется мне, - Ниесхиок склонился над алтарем.
   Эвис видела, как подлинная, глубокая печаль отразилась в его глазах. И не грозный, несущий высшую волю, жрец был перед нею, а кроткий старик; потупив взгляд, сжав тонкие губы, прощался с чем-то бесконечно дорогим. Аттинец и думать не мог, что так неожиданно придет всему конец. На земле, согретой богом, все переменится. Святые души покинут ее, обрекая Род на жизнь другую, которую он принять ни за что не сможет. Старый служитель Рэдо, умудренный длинным рядом заповедей Оканона, знаниями, побеждающими всякую случайность, чувствовал себя беспомощной травинкой в лютых ветрах. Он клял Иенхона и иноземцев, беспечных жриц Миофы, но более всего себя. Трогая рукоять кинжала под пологом одежды, Ниесхиок пытался успокоиться, что завтра этим лезвием он аккуратно разрежет себе мышцы живота, затем, чтобы смерть пришла не сразу - после долгих мучений. Он то знал, агония позволит слышать голос пылающего бога яснее. Он знал, что еще передаст последнюю весть.
   - Через четыре дня, пути Миофы и Рэдо соединятся, - прервала его мысли хронавт.
   Ниесхиок вспомнил о гостях, приподнялся. И тут смысл слов странной женщины открылся ему. Круто повернувшись, жрец вышел.
   - Ты слышала, что он сказал? Теперь меньше тумана, но наши перспективы еще мрачнее, - Грачев остановился под окном - узкой прорезью высоко под потолком. Багровый отблеск на белом камне подтверждал, что день на исходе. Со двора доносилось множество голосов, ругань, будто звон металла.
   - Там что-то происходит, - прислушиваясь, заметил он. - Так вот: какая то умная сволочь убила единственного свидетеля, сопровождавшего тебя к единорогам. Не слишком хитрый, но эффектный ход - теперь тебя оправдывать некому. Могу предположить: животных кто-то накануне отравил. Кому это выгодно? Если бы мне развязали руки и дали время! Клянусь, я бы нашел мерзавца!
   Он рассуждал о возможной связи гибели животных и с попыткой убить Оенгинара. Расспрашивая Эвис о принципах утверждения Держателя на престоле, других традициях Рода - о чем она знала мало сама. Потом вышел за дверь, за которой исчез Ниесхиок. Стражи тут же ощетинились копьями, их вид не сулил ничего доброго.
   - Позовите верховного жреца, - сказал им Грачев, - Думаю, это важно для него.
   Один из служителей лениво удалился, и он снова вернулся к Эвис. Шло время, Ниесхиок не появлялся. Закат давно отгорел. В темные щели под сводом виделось звездное небо. Небольшой зал освещал только огонь возле круглого позолоченного алтаря.
   - Поспи немного, - Андрей встал, уступая место хронавту на неудобной каменной скамье. - И прости мне все эти слова. Ты измучена, нужно бы отдохнуть. Скоро не до сна нам будет.
   Он хотел снова напомнить стражам о себе. В тот миг дверь распахнулась, в зал вошел Иенхон. Охотник казался встревожен, его глаза блестели.
   - Следуйте за мной. Скорее, - сказал он.
   Воины пропустили их беспрепятственно. От галереи, выходящей к усыпальнице Первого, доносились возгласы разъяренной толпы, звуки падающих камней. Хриплым шепотом, понося Ваамкана, Иенхон свернул в тускло освещенный проход. Он шел быстро, что-то бормоча, не заботясь, поспевают ли за ним иноземцы.
   - Дай нож! Нож! - повелел Грачев, останавливая хронавта.
   - Нет! - догоняя Иенхона, Эвис почти побежала; - Помоги нам уйти, Иенхон! Ты же не желаешь нам зла! Ты знаешь: мы не делали ничего дурного! Думаешь я обладаю волшебством? Да. Лишь малым. Я умею исцелять, прогонять боль. Но, свидетели боги! Никогда от моей руки не страдали ни человек, ни животное. Помоги! Мы дадим тебе золото! - уговаривала она, поднимаясь по ступеням.
   - Расправиться с вами стало искушением многих, - человек Голубого леса ударом ноги распахнул дверь. Они очутились в темной комнате с узким окном. Внизу шелестела листва сада. Кое-где факела высвечивали группы вооруженных людей.
   - Вот ваши вещи, - охотник указал на мешок в углу. - Оденьте плащи. Спуститесь по веревке в сад, а дальше крадитесь, как мыши, дорогой, которой мы пришли. Старые ворота могут быть открыты. Если нет - затаитесь до утра. И остерегайтесь людей Ваамкана! Бойтесь его имени!
   - Меч здесь? - спросил Грачев, ощупывая мешок.
   - В храме нет воров. Эвис высыпала монеты, что остались у нее и протянула Иенхону.
   - Ты мне ничем не обязана, - охотник не сильно сжал ее теплую ладонь. - Я исправляю сделанное мной же. Лучше покажи диадему - этой платы Иенхону достаточно.
   - Она знакома тебе? - оживилась хронавт, роясь в сумке.
   - Нет. - Иенхон поднес украшение к свету, долго разглядывал. - Когда-то мне приснилась такая… Такая или нет. Может, просто так сверкали звезды… В детстве, когда я был безгрешен. Уходите. И молите небесных…
   Через сад до ограды, обозначавшей владения храма, им удалось прокрасться незамеченными. Грачев не зря считал этот участок самым опасным; дважды им приходилось таиться, прижимаясь к стволам деревьев, боясь выдать себя шорохом при приближении людей с факелами. Лишь когда они вышли к речке, он облегченно вздохнул и повел Эвис к мельнице уверенным шагом. Ночь была безлунной, только яркие звезды кололи голубыми лучами тьму. Постройки перед кварталами, сожженными пожаром, в ночи казались одинаковыми черными массивами, кое-где в окнах дрожали огоньки светильников или рдели угли в очагах. Отыскать дорогу к воротам без проводника было совсем не просто. Даже хронавт, обладая незаурядной памятью, терялась, озираясь по сторонам на пересечении темных улиц, пахнущих дымом и похлебкой. Тогда они двигались наугад, не упуская из вида силуэты башен возле Города Мертвых. Когда они миновали сожженный район, у Андрея возникло ощущение, будто за ними кто-то идет. Пытаясь выследить преследователя, он останавливался, вглядывался, не мелькнет ли чья фигура, пытался распознать звук шагов. Не выявив никого, они шли дальше. За холмом с невеликим святилищем начинался, собственно, новый город, выстроенный на старых развалинах три-четыре поколения назад и длящийся до крепостной стены. Здесь тоже царило веселье, не столь многолюдное, как у Дома Оканона и садов Миофы, но более яростное, бесшабашное, где мерой для каждого служили пьяный обморок, зачастую полуслучайная смерть.
   Едва беглецы обошли, погруженные в ночь пустынные кварталы, обогнули холм, как им предстала иная картина: пылающие костры и дико резвящиеся толпы. В отблеске огней уже виднелись зубья стены, окружавшей город. Эвис указала на широкую улицу, ведущую к воротам. Они пошли быстрее, вдохновленные близостью свободы, даже крикливое пение и кривлянье грязно одетых людей не вызывало у путешественников должного отвращения. Но на площади перед воротами их ожидало серьезное разочарование: огромные дубовые створы были наглухо закрыты. Сверкая доспехами между башен, выход охраняли полтора десятка стражей. Там же, на небольшой площадке, освещенной кострами, остались повозки, не успевшие покинуть город до темноты. Прямо на земле или охапках сена лежали поваленные вином тела. Другие кутили, еще не нашедшие покой, ссорились из-за добычи с брошенной без присмотра телеги.
   - Дело плохо, - сказал Грачев, отводя Эвис за ряд повозок, подальше от света костра. - Нас начнут искать именно здесь. Будет трудно спрятаться в этом городе, тем более выбраться из него. Если бы нам удалось перелезть через стену.
   - Можно предложить золото Стражам.
   - Попросту лишиться его и свободы. Нет, я не верю в честные сделки, - завидев троих аттинцев, появившихся с темного проулка, Грачев приложил палец к губам.
   Они остановились неподалеку, и их негромкий разговор был вполне слышен.
   - … обнаглели вонючие меченосцы!
   - Кто думал, что сегодня закроют?!
   - Это ты, безмозглый, увлек нас! Я не хочу стать жертвенной овцой! Ты придумал - ты и плати! Иди к Иодепу - пусть он сдерет с тебя три шкуры! Пусть выпотрошит тебя, но я после всего не останусь здесь! Нужно выбираться! Исчезать отсюда, пока не рассвело.
   - Вон он! Зови!
   - Иодеп! - вполголоса позвал человек в серой тунике, потом повторил громче. От навеса, устроенного под стойлом, отделилась чуть сгорбленная фигура. Дальше Грачев слышал, как шел торг. Зазвенели монеты, и трое, ведомые названым Иодепом, направились к строению, примыкавшему к башне. Теперь стало ясно, где и через кого лежит путь на ту сторону стены.
   - Ты все поняла? - спросил Андрей с улыбкой хронавта. Эвис согласно кивнула.
   - Тогда приготовь денежки и вежливо поговори с ним. Думаю, он сейчас выйдет.
   - Я?
   - Ты. У тебя язык подвешен, словно ты родилась здесь. У меня жуткий акцент. Да и с красивой женщины возьмут меньше.
   Когда из-за башни появилась знакомая фигура, Эвис пересекла площадь, направляясь к ней. После недолгих переговоров хронавт подала Грачеву условленный знак.
   Иодеп молча пропустил их в темный проход, звеня ключами, зажег светильник и повел по ступеням вниз.
   - Сюда, - пригласил он, открывая тяжелую, окованную металлом, дверь. - Сюда. Я много не беру - на хлеб и вино. На хлеб и вино…
   Мигом позже, чем захлопнулась дверь и лязгнул засов, Андрей понял, что эти стены стали тюрьмой.

Глава вторая
Затмение

   Они спустились со склона по высокой, седой от росы траве, оставляя темные следы. Коней, еще перед рассветом, Тиохор отвел в стойбище горцев Имьях. Арум хотел побыть один, ему предстояло многое обдумать, держа путь в долину. Но вездесущий пастух, данный в проводники, оказался не в меру болтлив, докучая россказнями или назойливо вопрошая о разном - земном, небесном по ту сторону Ильгодо, пока аттлиец грубым словом не заставил его замолчать. Наступила благодатная тишина, красный диск солнца показался из мглы, клубившейся над хребтом. Он напоминал о прощальном огромном кострище, сооруженном под телом Лонке. Отшельник умер, и дух его, отныне свободный словно ветер, летел в неведомые дали вселенной. Для Арума то было горькой потерей. За истекший год он полюбил старика, как успел полюбить не многих за свои тридцать лет. Встретились они, когда полуживой аттлиец выполз из Лабиринта, изнемогая от голода, жажды, дико взирая на разверзнувшуюся пропасть. В глазах его все еще скалились уродливые и прекрасные лики Ликора.
   - Небо, оберегая, указало дорогу назад! Ты не готов пока. Пока! - подчеркнул старик, давая глоток кислого молока. - Однако найти выход оттуда, истратив запас огня, пищи, воды, ползти много дней в темноте, отпущено не каждому. Видно ты помечен. Ты, пришедший издалека, кому-то сильно нужен здесь! - он ткнул рукой в черное жерло пещеры, - Или там! - обводя растопыренными пальцами землю внизу, Лонкэ смеялся.
   Многие дни с тех пор сын Тимора сидел на вершине утеса, наблюдая течение реки, мерцание звезд, слушая жизнь камней и шелест дождя. Он ждал обещанного прозрения, чтобы видеть вещи и себя в некой связи непонятной, таинственной, но так реально описанной Лонкэ. Всякий раз старик, пустив по ветру золу из очага, говорил:
   - Ты не готов. С тобой люди, много людей. Они не идут с тобой, но они ждут тебя живым. Ты не готов пока!
   И Арум покорно пребывал в ожидании. Желание скорее идти сквозь Лабиринт сменила жажда слушать отшельника. Он понял сам, что расшифровать знаки Ликора, пройти запутанными коридорами, точащими гору, ему еще не по силам, только чувствовал, как с днями приближается время, когда он, наконец, уяснит необъяснимый язык каменных лиц. Ночами он видел их. Слышал их шепот - отвечал. То мерещился невыносимый взгляд Тога, тогда Арум пятился и прятался глубже в сон. Он узнал многое, постиг простые науки, забытые то ли неизвестные Аттле и был уже не тем мятежным, восторженным безумцем, всего лишь бегущим от дома. Но вдруг Лонкэ умер… Внезапно, тихим вечером, сказав несколько фраз, над которыми аттлиец ломал голову до сих пор. Лонкэ был аоттом - рожденным на Земле Облаков; наверно поэтому сын Тимора поверил и подчинился ему, вопреки недовольству многих сопровождавших его долгий путь. Отныне он считал себя свободным в выборе, но, помня науку "не спешить", нося источник твердой силы, быть мягким, он спускался в долину, куда его призывал Истргдор.
   В стойбище горцев догорали костры. Лишь утреннее солнце рассеяло языки тумана, лагерь проснулся. Пастухи под переливы дудок и похожие на пение вскрики, погнали стада на луга. Воины, а их было много, сели вокруг остатков вчерашнего пира. Даже аттлийских аргуров можно было встретить среди них. Еще недавно держась в стороне, молчаливо презирая полудикие выходки жителей Имьях, теперь они словно забыли о полнящей их благородной крови и предавались нехитрым забавам с немалым азартом. Арум не приветствовал той слабости товарищей и недовольно хмурился в ответ на восторженные взмахи их рук. Его проводник окончательно отстал, напуганный огромными, как медведи, свирепыми псами, и Арум шел к хижине Истргдора наугад, ни о чем не спрашивая, надеясь, что большее из врытых в землю жилищ, есть искомое. Там он увидел своего черного с белой отметиной жеребца и коня Тиохора, как всегда ухоженных, ждущих жаркого бега. Ускорил шаг. Истргдор вышел навстречу, широко расставив руки. За ним из-за полога высунулся мальчик лет двенадцати, в котором аттлиец признал Оенгинара - он слышал его историю накануне.
   - Мы ждем тебя, счастливый наследник царей! Выступаем сразу же! Ты с нами! - хозяин говорил тоном, не терпящим возражений.
   - Нет, Истргдор, тридцать моих воинов небольшая подмога. И есть цели выше войны.
   - И выше справедливости?! Войны не будет. Оенгинара город встретит, как подобает встречать Держателя! И еще… - имьяхиец рассмеялся, хлебнул из глиняной посудины воды, полоская рот, умывая лицо и мятую бороду. - Твои воины - крупная сила. Я помню стычку с капдскими всадниками. Вы были - меч Грома в их рыхлом теле!
   - Просто - хороший маневр Тиохора. Мы не давали им обойти вас, да только защищались.
   - Сильным должна быть постыдна лишняя скромность. Но постой… Вот почему я уверен, что ты поедешь… - имьяхиец повернулся к Тиохору, и тот, помедлив, открыл: - Слух будто в городе твоя сестра.
   - Ардея?! - Арум подступил к старому стратегу, вдруг грозно приказал: - Говори!
   - Спасшая Оенгинара, по рассказам, слишком похожа на Ардею. Она многих расспрашивала о тебе. Откуда-то с ней светловолосый воин, могучий словно наонский бык и отважный даже перед целым войском. Не знаю, чему верить, сын Тимора. Пусть говорят знакомые с ней.
   - Я не мог думать будто она - твоя сестра! Да, идут из Аттлы к Земле Облаков… Сейчас они в городе - отчего я их ограждал. Мы спешили тогда укрыть Оенгинара и не могли вести их за собой, - оправдался Истргдор.
   - Вздор! - Арум улыбнулся и опустился на камень возле тлеющих углей. Вороша хворостиной золу, он представил, как робкая нежная как лепестки цветка, Ардея бросается в реку несравненно более быструю, коварную, чем Ланта, да еще находит силы спасти человека. - Вздор! - твердо повторил он: - Тиохор, может ли Ардея идти с незнакомым никому воинам через степи, болота, леса?! Будь разумен!
   - На ней Голубая Саламандра, - ответил его друг. - Даже если пришедшая тебе не сестра - мы должны быть там и знать правду. Может наказать самозванку или успокоить свои сердца. Пусть Истргдор перескажет все в точности - я же утверждать пока ничего не смею.
   - Опиши ее имьяхиец! Истинно! Пусть Рожденный тоже не молчит!
   - Это она и не она! - восклицал Арум, слушая воина и взволнованные отступления мальчишки.
   - Здесь какое-то наваждение, - думал он. - Не слуг ли Верхнего храма это дело?! И если так, то даже они, как сумели достать до меня в такой дали?! Чего хотят?!
   - Они люди не совсем, - воспалил его разум Оенгинар. - Я видел, как огонь появлялся из маленькой штучки в его руке. Видел - она заживляла кровавую рану своей ладонью, не призывая богов, не твердя заклятья! Только рукой! И скоро та рана становилась обычным, настоящим телом! Она в пути не знала усталости, вместо отдыха вечерами плавала в реке, а потом рассказывала про звезды и называла их другими именами. Когда она садилась со мной рядом, становилось хорошо, уютно, как в присутствии матери.
   Арум решил верить не всему. Но лишь горцы вскочили на коней, он был среди них первый. Сначала медленно, произнося молитву грозному богу, они прошествовали мимо дымящего смрадом алтаря, выехали за изгородь стойбища и молчаливо смотрели в небо - раскрашенные соком трав и кровью воители Имьях, рядом небольшой отряд аттлийцев, сверкающих золотом и твердейшей сталью.
   - Вот! Там! - наконец крикнул кто-то. Все обернулись в указанном направлении. Вдалеке, у склона лесистой с просединами горы парили два орла. Плавно кружа, они двигались на восток,
   - Гей! - радостно крикнул Истргдор. Войско тронулось по долине вниз.
   До полудня они обогнули рощи Миофы, крохотный городишко у Гусиных озер и стремительно понеслись к Бамбуковому городу. При виде их жители селений прятались в свои лачуги, бросая повозки и скот, бежали в поля. Но некоторые, встречая всадников орали:
   - Задайте им! Бейте и жгите!
   - С нами Оенгинар! - гордо отвечали воины.
   - Накажите проклятых! Мстите за святотатство!
   - Бейте! Бейте их!
   С высоких стен заметили имьяхийцев, лишь облако пыли зазмеилось меж ждущих жатвы полей. По чьему-то указу все ворота оставались закрыты с ночи. Когда авангард войска, влетев на мост, остановился у западной башни, и всадники хором закричали: - Открывайте! С нами Оенгинар! Со стены в них полетели стрелы и камни. Никто из воинственного отряда не предвидел такой враждебной встречи. В первых рядах возникла суматоха. Кони метались с диким ржанием, ломая ограждения моста и падая в ров. Хотя горцы быстро отступили, перед воротами осталось много распростертых тел.
   - Подходи еще! Смелей!
   - Есть огонь и смола! Вам нравится пекло?!
   - Езжайте к южным воротам! Может там угощают другим! - слышался хохот с чернокаменных укреплений.
   Растерянность имьяхийцев вмиг излилась в ярость. Вопя ужасные проклятия, они разъезжали вблизи рва, потрясали копьями и пускали стрелы, вряд ли достигавшие цели; другие же благоразумно последовали за Истргдором.
   Поднявшись на пологий холм, где как скрюченные пальцы топырились из земли пять обожженных идолов, Истргдор долго неистово ругался. Его самого едва не ранил камень, потрясший щит. Теперь, когда внезапный предательский выпад горожан был исполнен, и он мог посчитать убитых, в его душе гнев сменяла другая буря, более темная и злобная. Шепча имена богов, он клялся, что такого обмана не простит.
   - Нас слишком мало, имьяхиец, - сказал Арум, твердо глядя в его лицо. - Твоя голова должна быть трезвой. Нас мало. Если станет и втрое больше, города штурмом не взять.
   - Станет вчетверо больше уже завтра! - заверил Гунакан. Его коня сразил дротик и аттинец чувствовал себя героем, напуская вид воина весьма опытного.
   - Земляные крысы! Они ведь не знают истории Оенгинара!
   - Они много не знают!
   - Мы это исправим! Будем жечь и резать виновных! Карать за незнание!
   Выкрикивали горцы, столпившись вокруг предводителей плотным кольцом. Многие давали советы: разумные и сумасшедшие. Нашлись добровольцы проникнуть ночью за стену, убить стражу и открыть ворота, наивно пологая, будто случившееся - бесконтрольный приказ наглеца Магиора. Большая часть настаивала проехаться по окрестностям в поисках вина, провизии и потом просто ждать. Оенгинар не слышал их. Взгляд его выражал недоумение - неужели Род мог не возрадоваться ему живому?! Отвергнуть Его?! Такого не могло быть! Мальчишка думал, что нужно подойти к воротам, да только докричаться. Убедить глупцов, что он - это Он. Истргдор ничего не ведал о последних событиях в Бамбуковом городе, вызванных хитрой интригой Ваамкана. Однако он быстро понял: за черными стенами произошли серьезные потрясения. Допуская даже, что в Дом Рода, Держателем уже внесли младенца - Обнаикона, а значит, пока там нераздельно правит Ниесхиок - заклятый враг свободных имьяхийцев. Он допускал самые неприятные перемены, не подозревая, как скоро ему откроется куда более страшная правда. Предвидя серьезное противостояние, Истргдор послал гонцов в горы и в дружественные западные селения с вестью, которая должна была задеть многих:
   - Оенгинар - истинный Рожденный, отвергнут! Бамбуковый город против богов! Шлите воинов! Именем Рожденного мы восстановим справедливость и высшую волю!
   Запретив грабить крестьян, дабы не нажить лишних врагов, он все же обязал их немедля доставить определенное количество провианта и выделить людей рубить лес для укрепления лагеря, как настояли знакомые с наукой войны аттлийцы.
   Прошло два дня. И с каждым шагом Солнца, появлением звезд, надежды на мирный исход таяли. Ваамкан с башни обозревал лагерь осаждавших, кляня себя за трусость, удержавшую от удара бунтарям сразу, когда воины его превосходили числом и были еще пьяны победой в городе. Зарево множества костров у холма за стеной наводило на жреца ужас, словно блеск глаз хищной стаи. Он видел, как по, тонувшей в сумерках, дороге стекались десятки, сотни мятежных горцев, люда, разделившего их настроения. Но больше всего его пугал Оенгинар. Это был страх мистический, необъяснимый разумом, горячий, преследовавший всюду. Навсегда ему запомнилась щуплая фигурка мальчишки в белой тунике, со вздернутой головой, глядящего прямо на него. Ваамкан туже закутался в мантию, расшитую мехом и золотом, но ощущал себя как никогда нагим и уязвленным. За последние дни произошли действительно катастрофические потрясения - равных не было века. Не в пролитой крови, даже не в поруганных святынях, виделись те перемены, а в великом перевороте в умах. Прошлое Рода, все что объединяло людей и делало их народом этой земли, теперь резалось по живому, через боль, слезы, тысячи смертей. Прошлое корчевалось, сохло. Будущее? После гибели священных животных, души которых есть сам свет Рэдо, после погрома в доме богов и убийства Ниесхиока разъяренной, направленной Ваамканом толпой, после сожжения семи срединных храмов, насилия над жрецами и жестокой казни имьяхийцев, обманутых воинами Магиора - всего безумного, пронизанного демоническим духом ненависти и разрушений, страна Единорога уже не могла оставаться прежней. Это одинаково ясно понимали и, поклонившиеся самозванному Держателю жрецы, городская знать, и воины, и каждый нищий оборванец. Одни, принимая происшедшее, как Конец Дней, предсказанный Оканоном, запирались в дворцах, лачугах, усердно молили богов и ожидали последнего страшного всплеска воли бессмертных. Другие, в большинстве не веруя более в благие помыслы жрецов, их чистоту и связь с небесными силами, видели в развернувшейся драме поворот к новой жизни, устраивать которую приходилось каждому по-своему: пьянствуя, грабя, пресмыкаясь перед Ваамканом или в открытой вражде бесчестному узурпатору. Толпы недовольных были загнаны в старую крепость и заточены там без пищи и воды, или казнены, убиты на улицах, в своих домах. Несмотря на жестокие расправы, на хитрые, услаждающие речи Ваамкана, слушаемые уже без прежнего восторга, Бамбуковый город бился в судорогах взаимных распрей. И теперь, когда появился Оенгинар, легкая победа жреца грозила обернуться сокрушительным поражением.