Маслов Александр. Голубая Саламандра

   - А ты не думаешь, что я тоже бываю голодна? Нужно разжечь огонь, вскипятить воду, - хронавт проворно соскользнула на пол, встряхнула, разгладила волосы и вышла, опережая Грачева.
   - Нейс уже занят очагом. А это сам Кор из легендарного Ланатона, - пояснил Андрей, неторопливо освобождая диадему из расшитой золотом материи. - Я с ними давно толкую об этой вещице. Дело в том, что молодой человек решил: Голубая Саламандра - именно так ее называют в Аттле, - поймав пылкий взгляд внука Апи, подчеркнул он, - дала власть тебе над Тогом. Представь себе! Он думает, что пользуясь некой таинственной силой украшения, ты посмела помешать чудовищу разглядеть во мне злого демона. Однако он и не догадывается об одном маленьком секрете этой диадемы. Секрет, который сведет на "нет" все его вольные измышления. Только о нашей невеликой тайне я умолчу. Оставлю хранителям.
   - Ее тайна слишком значительна, чтобы говорить вслух, -раздался голос Хетти.
   Он появился настолько тихо, что и Грачев, увлеченный представлением сокровища хронавта, не услышал мягких шагов. Охотник поставил на лавку корзину, зажег свечи в искрящемся трахитовом подсвечнике, потом бережно взял диадему из рук Нейса.
   - Если она та самая, - произнес Хетти поворачивая украшение над языками трепещущего пламени. При этом в движении его синих глаз Грачев не смог прочесть ничего.
   - Странный металл. Похож на серебро, но легче, небесное… идеальный для чудесных изделий, - заключил он и принялся выкладывать из корзины овощи, шарики сыра, пахнущие горячим хлебом лепешки.
   - Значит, то что говорят о ней в Ану - правда? - настоял Кор.
   - В Ану никто не знает истины. И то что ты слышал там сегодня - пустая болтовня. Можешь еще расспрашивать Апи, но разве когда-нибудь старик говорил тебе достаточно много. Хватит пока об этом. Гости заждались, - Хетти сделал жест приглашающий к столу. - Потом, если пожелают, они сами расскажут, что заставило совершить их долгое и опасное путешествие.
   Ужин длился в полном молчании, словно какой-то скорбный ритуал. Поглощая сладкие томаты и скрипящий на зубах сыр, Грачев наблюдал, как Кор бросает горячие взгляды на украшение, то на Эвис. Еще он чувствовал, как его подругу все больше одолевает волнительное нетерпение.
   Когда хозяин отставил пустую посуду и пробормотал благодарение земле, хронавт осмелилась спросить: - Хетти, Голубая Саламандра до того, как попала в Аттлу, принадлежала Земле Облаков. Ты знаешь ее настоящих хозяев?
   - Вы одолели бесконечные просторы Аттины из-за нее?
   - Что ж, пожалуй она этого стоит, - по губам аотта скользнуло подобие улыбки. - Эта вещь так стара, что у нее уже нет
   настоящих хозяев. Ни я, ни кто в округе не расскажет о ней, кроме двух-трех легенд смутных, полных противоречий. Когда я увидел ее на тебе, утром в пещере Тога - это было как вспышка, как озарение. Не сдержавшись я сказал: "Вот она - Голубая Саламандра!" вспомнив изображения, что попадались на глаза еще при моей жизни в Ланатоне. Стоявшие на галерее рядом услышали мой возглас и тем я сослужил вам дурную службу. Суждения людей не знающих всю правду порой вредны и опасны, - заметив недоумение Эвис, уклончиво пояснил аотт.
   - Чем же здесь знаменита Голубая Саламандра, если одно ее название внушает трепет и порождает немыслимые кривотолки?- спросил Грачев.
   - Легендами…, которые, как мутная от времени вода скрывает, что на дне. Вам интересно, почему я разглядел ее еще издалека и сразу вспомнил?
   - По меньшей мере непривычно узнавать с восторгом то, чего даже не доводилось держать в руках.
   Хетти не различил едкой иронии в замечании Грачева. Он попросил Нейса разлить горячую настой трав и, попивая из тяжелой чаши маленькими глотками, продолжил: - Впервые я встретил ее изображение будучи мальчишкой лет десяти, непоседливым и любящим вникать во всякие пустяки до которых взрослым не было дела. Так раз, разглядывая роспись древних стен, мое внимание привлекла диадема, нарисованная тонко, неправдоподобно светлой краской будто вобравшей синее звездное пламя. Она так резко контрастировала с тусклыми тонами, заполнявшими остальное пространство картины, что казалось только одна она реальна - окружающий же мир - сон.
   Было в этом образе нечто притягательное, влекущее, но еще более пугающее, схваченное моей детской фантазией и недоступное остальным. Что? Я уже не могу объяснить словами через двадцать лет. Меня потом перестали пускать в хоры того зала, но я отыскивал изображения Голубой Саламандры в других местах.
   Новые, несравнимые с первой чарующей силой, но по-прежнему воспаляющие мой интерес. На многоцветных фесках или золоченных рельефах диадема изображалась всегда как-то отвлеченно, вне всякой связи с сюжетом, словно художник случайно забыл ее, Меня это удивляло и злило. Я расспрашивал опытных в знании- в ответ кто пожимал плечами, а кто указывал на Двери Хорв, вошедший в которые давал обет пожизненного самоотверженного служения, избравшей его Сферы.
   Но я не хотел променять свободу на призрачное могущество Сфер. Я любил тайны, но больше любил лес, горы, да себя в них.
   Я стал достаточно взрослым, чтобы ради одного желания дать
   заточить свою неприкаянную душу.
   - Прошедший через Двери Хорв получает большую свободу, чем не стучавшийся в них. Как раз после этого его душа и воля становятся действительно свободны, - перебил его Кор.
   - Ты сам еще не переступил эту черту. Хотя тебе уже шестнадцать - ты живешь подсказками Апи.
   - Я должен сперва принять обряд Тога. Потом успею сделать правильный выбор. И дед здесь не при чем, - лицо юноши вспыхнуло от возмущения.
   - Ты думаешь разум отягощенный сакральными знаниями легкий груз для души. Даже человеку железной воли, принявшего необходимость, стены условностей и Закона становятся тесны, Мне ближе философия Лонкэ - песнь движения от покоя, познания сущего из себя. Я не хотел видеть мир чужими глазами, хотя двух моих мне было мало.
   Но оставим вечный спор аоттов. Я рассказываю о другом, -убрав пустую чашу Хетти занял обычную позу, сложив на груди руки, чуть подняв голову. Черные дуги бровей подчеркивали прямой строгий взгляд.
   - Я уже прошел обряд Тога, когда однажды, пробираясь по ущелью на юго-западной окраине нашей земли, обнаружил изображение на огромном обломке порфира, несомненно обрушившегося вместе с частью карниза и застрявшего довольно высоко в разломе скал. Вырезанное изображение было настолько древним, что любой принял бы его за причудливое сплетение естественных трещин и неровностей камня - любой, только не я.
   Я сразу узнал что там и меня с полной силой захватило то первое детское впечатление. Голубая Саламандра, замысловатый венок, оплетала небезызвестную Пирамиду.
   Что за нелепый символ?! - спрашивал я себя. - Тонкое украшение, должное украшать женщин, радовать красотою глаз и вдруг в его хрупких объятиях великая святыня, о значении которой никогда не говорили хранители?!
   Через несколько дней я уговорил Мэя, моего друга, ставшего к тому времени неплохим художником, посетить ущелье и постараться запечатлеть виденное мной.
   После полудня мы были на месте, устроившись в благодатной тени кустов розмарина, прямо под обломком скалы, встрявшим в блестящие на солнце каменные ребра. Мэй выложил краски и выбеленную деревянную пластину, но как он не смотрел задирая голову, отходя в одну, то в другую сторону, он не мог увидеть, что видел я. Мы бы ушли ни с чем.
   Но когда солнце опустилось ниже, почти скатившись в створ ущелья, косые лучи и игра теней сделали изображение поразительно четким. Художник вдохновенно принялся за свой труд и скоро под кистью появились чудные изгибы диадемы обнимавшие могучее тело Пирамиды. Не стану говорить на сколько удачен был рисунок пробужденный солнечными бликами и изощренной фантазией Мэя - можете сами увидеть его в галерее ныне славного художника.
   Продолжу, что произошло дальше: мой друг уже заканчивал работу, как вдруг глыба качнулась без всякой видимой причины и с грохотом полетела вниз. Это случилось так неожиданно, что мы не успели подумать о собственном спасении и замерли разинув рты, испуганные и изумленные, глядя как скала рушится, увлекая многочисленные обломки. Может то была рука бога, некое мистическое предупреждение или просто невероятный случай. Ни один даже малый осколок не задел нас. Мы стояли почти в центре завала, дрожа от страха судорожно глотая клубившийся пылью воздух. Древнее изображение высеченное на глыбе порфира было погребено хотя при желании его не трудно отыскать.
   Держа в руках рисунок рожденный вдохновением Мэя, я вернулся в Ланатон и сразу поделился случившимся со служителями Шестой Сферы. Никто из них не придал этой истории значения. Передавая друг другу творение молодого художника, они молча выслушали меня и пожелали только быть осторожнее в горах, а знаки прошлых эпох предоставить толковать людям сведущим в этом. Меня рассердил их ответ и я хотел идти домой, но заметил на мосту через канал одинокую фигуру Родэ, хранителя соседнего храма. Старик обычно был разговорчив более других и я решился подойти к нему.
   - Что тебя удивляет? - спросил он, спокойно выслушав все, что я торопливо и бессвязно старался довести до него. Но его ровный голос и тусклая улыбка меня не обманули - я чувствовал, как наигранно то равнодушие. Тогда решил схитрить сам.
   - Странно такое сочетание, - сказал я, - Вечная Пирамида, куда не смеешь даже приблизиться даже ты и вдруг эта диадема- безделушка вокруг нее! Почему же такая ничтожно малая вещь противопоставлена великой твердыне?! Смотри.
   - Глупец! - в его глазах вспыхнули молнии. - Эта вещь!… Эта вещь способна перевернуть мир! Да! Да! Перевернуть только куда?! Куда и как?! Этого уже никто не скажет!
   Больше он об этом со мной не говорил никогда. Но внезапно прорвавшие его слова меня потрясли и звучат в ушах до сих пор… Вот и все. Скоро я ушел из Ланатона. Иногда возвращался туда, со склона холма смотрел на памятную детством долину, на непостижимую Пирамиду, вставшую из земли будто великий могильник уставших от вечной жизни богов.
   Когда над ней загорались звезды, мое воображение соединяло их гибкими линиями. Голубая Саламандра… Больше о ней я ничего не знаю.
   - И ты после ни разу не попытался приблизиться к волновавшей тайне? - изумился Кор.
   - Я был достаточно взрослый и научился спрашивать себя "зачем?" Научись ты. Зачем спрашивать меня если я сказал все что хотел?
   Последние слова Хетти остановили Грачева от потока вопросов. Он, с некоторыми оговорками, доверял истории изложенной охотником и еще предполагал, что это не единственная правда известная аотту. Со временем Андрей надеялся получить другие ценные свидетельства и даже заручиться поддержкой, если обстоятельства вынудят отудить в замкнутые сферы Ланатона. Эвис, склонив набок голову и поглядывая из-под длинный ресниц на блеск разноцветных камней, по своему переживала услышанное.
   В комнате наступила тишина. Иногда потрескивали догоравшие сучья и Нейс, перетирая в ступке минералы для красок, поскрипывал каменным пестом.
   - Наверняка внизу об этой штуке известно многим больше. Может там мир давно перевернулся с ног на голову, а мы ничего и не знаем? - нетерпеливый голос внука Апи вырвал хронавта из глубоких размышлений.
   - Хетти, сколько же лет может быть тому изображению на обломке скалы? - спросила она.
   - Должно быть очень древним, как самые древние Дома в священной долине. Каждый знает как медленно время истирает твердый камень.
   - А первым каменным храмам Ланатона тысячи лет… Тогда это совсем неожиданно для меня! - Эвис растерянно глянула на Грачева - он мрачно улыбался.
   Так тщательно разработанная, пригнанная к событиям прошлого столетия версия / будто диадема есть след соарян/ терпела крах - свидетельство Хетти прямо указывало, что корни Голубой Саламандры несопоставимо старше контакта с "ходящими по небу". Теперь происхождение венка из гипербонзидового сплава стало совершенно необъяснимым.
   - В Аттле о Голубой Саламандре вряд ли известно больше. Сожалею. - сказала Эвис, - Я не смогу развлечь вас интересным рассказом. Тайна ее действительно велика и слишком узок круг в нее посвященных. Если таковые есть в нижней Аттине - мы не встретили ни одного, готового что-либо объяснить. Скажу только: диадема каким-то образом представляет угрозу для жизни людей. Она в себе есть гибель сущего - так говорят, и слова Родэ похоже подтверждает страшную истину.
   Мы безуспешно искали ответ в самых могущественных святилищах Аттлы. Жрецы там в неведении или полны противочеловеческой корысти. Мудрый человек указал путь к Земле Облаков -
   - здесь ответ. Нужно узнать все о происхождении диадемы и скрытых в ней силах, чтобы противостоять беде. Люди моего мира достаточно опытны в знании и способны отвратить любое зло. Только бы отыскать его начало…
   Эвис замолчала. В лицах аоттов смешалось удивление и восторженное преклонение, словно к страстному признанию вынудили они женщину, под обликом которой вдруг открылась любезная им богиня.
   - Мы не аттлийцы, - подтвердила догадку Хетти хронавт, -
   - Наш дом далеко за пределами Аттины. Простите: о некотором придется умолчать, до встречи с хранителями. Потом же у меня не будет секретов. Да и не секреты это вовсе! Каждый мой ответ будет рождать много новых вопросов. Я просто ничего не смогу объяснить сейчас.
   Хетти понимающе кивнул.
   - Я сообщу обо всем Апи! - воскликнул Кор, - Скоро хранители придут к вам, а может я сам через несколько дней разыщу вас и провожу в Ланатон. Но сначала нужно известить Апи!
   - Хотелось бы верить, что нелегкий путь ненапрасен.
   - Трудно предположить ответ хранителей, - сказал Хетти. -И есть ли он? Говорят где-то там, куда никто не входит, может в самой Пирамиде под присмотром бессменных, не знающих усталости сторожей хранятся знания, которые потрясут умы людей. С того дня люди будут похожи на себя не более, чем сейчас на копошащихся в лесу муравьев. Но не грезьте - не стоит ждать тот день. Он дальше, чем дикое пламя звезд. Говорят, он случится много позже, чем Океан поглотит землю и люди с тем на века забудут Число и Слово.
   Ни Кор, ни посланцы долины храмов не приходили. Хетти предупредил, что пылкие заверения юноши нельзя принимать всерьез, если то касается воли адептов Сфер. Никто не знает, что у них на уме и какой срок для встречи они сочтут удобным.
   Эвис и Грачев тогда исследовали окрестности Ану, однажды выбрались в Квери. Несколько историй о Голубой Саламандре удалось собрать им. Аотты говорили, будто диадема явилась неведомым образом с Тогом и принадлежит чудовищу. Будто Ликор, одевая ее постигал законы, видел мир далеко вперед. Она служила источником его вдохновения, раскрывала суть вещей, а страна аоттов стала такой, как есть только благодаря Ликору, да следующим ему мудрецам; принявшим и воплотившим откровения через Голубую Саламандру.
   другие говорили: ей владел старший из хранителей и есть она символ власти в высоком знании. Рассказы были любопытны, но если и допустить, что они отголосок некогда реальных событий, то и это никак не приближало к решению конкретных задач, стоявших перед хронавтом.
   Всякий раз, когда Эвис пыталась связать происхождение украшения с соарянами, аттинцы возмущенно отрицали ее предположение. " Голубая Саламандра была много раньше", - Отвечали они, - "а белые люди, прилетавшие на сверкающем шаре известны едва более века. Законы запрещают приходить на нашу землю иначе, как через Лабиринт и Дом Тога. За что хранители справедливо заставили их исчезнуть.
   И впредь какая бы их цель не была, появляться только истинным путем. Больше о них мы ничего не знаем, хотя их шар раз или два видели над горами. Но причем здесь Голубая Саламандра?! Как бы тебе не хотелось, она относится к белым людям не больше, чем труды Ликора или статуи Ликса."
   Как Мэй вернулся из Арви, путешественники не забыли посетить и его. Художник, уведомленный Нейсом, с чистой радостью принял гостей. Водил по освещенной утренним солнцем галерее, вдававшейся в сад, и не без гордости показывал наиболее милые ему работы, а так же рисунки Нейса.
   Когда же Эвис, пресыщенная колоритными пейзажами, задала главный вопрос, он смутился, потом вдруг басовито расхохотался и взяв ее за руку отвел к задрапированной нише.
   Там на постаменте из грубого осколка скалы стояла та самая дощечка с описанным Хетти изображением. Сомнений не было: изящный венок, окружавший знаменитое сооружение Ланатона, ничем не отличался от диадемы находившейся у Эвис. Только мелкие детали не обозначила кисть художника, да чуть измененные пропорции и волшебная игра света делали ее тайну мучительной, те ускользающей.
   На постаменте кубического куска порфира виделся фрагмент какого-то узора: вырезанных в камне ромбических знаков, округлых выпуклостей, что по убеждению Мэя некогда соединялось в общем рельефе на стене ущелья. " Не менее восемнадцати столетий" констатировала хронавт, обследовав следы эрозии и отложений в трещинах.
   - Восемнадцать столетий, - с усмешкой повторил Грачев, когда они попрощавшись с художником до вечера, вышли к дороге затененной густыми кронами каштанов, - В те темные времена соаряне вряд ли знали что такое велосипед. Тогда им было не до звездных кораблей. Ты разочаровываешь меня своим тупым упрямством! Снова и снова связываешь тот гипербонзид непременно с ними! Какого же черта?! Факты орут во все горло: Лабиринт! Это неземной червяк жрущий порчеными тухлыми идеями человечину! Кодекс дурацких законов! А Пирамида?! Даже на облезлой картинке она - строение совершенно ненормальное! Не логичнее ли допустить неких прасоарян двадцать, может сорок веков назад?! А?! С таким заурядным обменом сувенирами?!
   - Слишком невероятно, - спокойно отвергла хронавт. - Помимо нашей земной истории есть история внеземных цивилизаций и сношений между ними. Объективная и точно документированная история, которую мы изучаем с поры выхода в дальний космос и вступления в Галактическое содружество.
   Я достаточно просвещена, чтобы утверждать: Земля за этот период не имела прямого контакта с разумом других планет. Никто бы такого значительного события не стал скрывать! Есть норма этики внешних отношений, они всегда неукоснительно соблюдаются. Пимоняне, некоторые другие сверхдревние культуры ни в коем случае не оставили бы здесь материальных следов. Я не могу не считаться с известной мне наизусть картой ВВТ! Либо диадема продукт соарян, либо… - Эвис в нерешительности замолчала.
   - Ну! Ну! Что еще?!
   - … цивилизации, о которой неизвестно, потому, что ее уже давно нет.
   - Ее. Уже нет…, - произнес Грачев будто пожевывая, каждый звук в странной фразе, - Так их по-твоему нет? Магелланы космоса, Эдисоны хитрых идей исчезли, забыв представиться?! Вымерли динозаврами?! Или лучше сказать - как скоро вымрут соаряне?! Пожалуй в этом что-то кроется… Либо твой рассудок снова ожил, либо ты свихнулась. Когда тебе пришло это в голову?
   - Как только убедилась, что тысячелетняя история Голубой Саламандры не аттлийский вымысел. Но у меня есть другое предположение. Подлинная диадема существует давно и сделана аоттами из серебра или любого -доступного тогда сплава. А соаряне уже. скопировали ее в гипербонзиде, может быть не в одном экземпляре, как любопытный атрибут земных мистерий. После она попала Аттлу. Ведь время ее появления там почти совпадает с первыми паломничествами к Теоклу.
   - Здравое, вполне реальное предположение. К тому же его легко проверить. Хвалю, -" Грачев быстро расстался с ролью скептика.
   Морщины над его левой бровью разгладились и взгляд стал по-прежнему строгим.
   - Легкий эфирный гипербонзид ходоки с Ланатона не перепутают с серебром. Так значит подделка? Теперь мне понятна твоя настойчивость в разговорах о соарянах. Удивительно, что я не дошел до этого сам. Почему ты. молчала? Разве мы не одна команда?
   - Мне не нравится, как ты разговариваешь с людьми. Тебя часто пробирает жестокий сарказм, то бываешь невыносимо надменен!
   Да, этот меч… Он все время при тебе!
   - Вот как?! Кроме Хетти, Мэя, может еше немногих - остальные видят во мне неудавшуюся жертву Тога. И, клянусь, каждый второй лелеет мысль повторить со мной тот опыт. На этот счет,
   твой новый приятель, Кени, которого верно называют придатком
   мотыги, не менее ироничен. А мне не из-за чего любезничать с ними. И еще, повторяю, не.переношу быть центром внимания. Мне удобнее наблюдать, чтобы быть готовым к неприятностям. Уж поверь - они где-то ожидают нас.
   - Не злись. Я привыкла смотреть на мир иначе. Здесь слишком много работы влекущей меня, так что нет желания проводить грань между собой и остальными. Вокруг торжественная красота, как в садах Урании и свежее, чем где либо сквозит магнетический волнующий дух Эам. Все волшебно и в то же время каждый дом, ровная дорога, каждое дерево имеют свое место в этом непознанном порядке, похожем на стихи Од. Только оглядываясь на тебя, занятого поиском всяких противоречий и жаждущего все немедленно изменить, я боюсь. Боюсь твоих грубых слов и поступков.
   - Боишься меня… Напрасно, - Андрей невесело усмехнулся. - Я исключительно безобидный человек. Прочный порядок от таких не страдает.
   Они уже достигли стены предложений на развилке дорог из Ану, когда Грачев снова заметил Аманхора. Чернобородый жрец Тога стоял на краю откоса, прислонившись к стволу сосны и смотрел на них. Было в его взгляде нечто от самого сторожа Хорв. Это Грачев прочувствовал кожей, он тут же подумал, что до сих пор не видел на аоттах черных одежд, и фигура в плаще, наброшенном на плечи, как покрывало ночи, уж слишком выпадает из описанного хронавтом счастливого порядка.
   Не один раз демонический образ из чрева горы молчаливо являлся на их пути. Грачев снова боролся с искушением оказаться вдруг рядом с ним и положить конец загадке. Эвис задержалась у стены разбирая нацарапанные кусочками известняка послания. - Идем отсюда, - поторопил Андрей.

Глава пятая
Гроза перед сезоном дождей

   Охотник должен был ждать их у источника Нидри рядом с главной площадью Ану, чтобы проводить к святилищу пикритов или "отвлеченных", как чаще называли трактовавших иначе начальные апокрифы и чтущих древних богов.
   Если подняться на холмы у западной окраины города, то у подножия желтых скал виделся храм с коническими башнями и расколотые временем гигантские идолы. Порой оттуда доносился зов гонга и в небо поднимались сизые дымы жертвенных костров. Из жителей Ану мало кто общался с теми людьми, ведущими непонятную жизнь, даже в пещеру сторожа Хорв спускавшихся в ночи полной Луны, голося песни без слов. Впрочем служители Тога не возбраняли такого изменения обряда, говоря, что двери их Дома распахнуты всегда для всех.
   Хетти часто появлялся в обители пикритов, не чуждаясь связи с ними. Даже, похоже, водил дружбу с некоторыми: Он как-то упомянул Эвис о них, думая, что услышать рассказы о давно ушедших днях от людей не подчиненных Ланатону хронавту будет более интересно, чем утомительное чтение в хранилище манускриптов.
   Направляясь к мосту через речку, Грачев сожалел, что в Ану отсюда одна дорога, неминуемо ведущая мимо земельных угодий. Кени. Он испытывал к аттинцу неприязнь, величая его сквозь зубы наглым шутом, и едва сдерживался" когда Эвис вторила неприятному остроумию или, тем более, участвовала вечерами в играх на берегу пруда. Играх, по мнению Грачева, глупых и непристойных. Его возмущало, как она, будучи весь день на его глазах строгим исследователем, полным глубоких размышлений, вдруг неузнаваемо преображалась, предавалась легкомысленному веселью в компании подобных Кени, диковатым состязаниям, позволяя измазывать себя глиной и украшать гирляндами водорослей. Он не любил этих сцен, уязвлявших его мужское самолюбие, но старался не говорить ей ничего, зная: дитя другого времени не поймет его так, как он бы хотел. Земля аоттов по разному приняла их. Изо дня в день Андрей заставлял себя привыкать к этому. Привыкать даже к тому, что после длительного путешествия через горы и Ильгодо, сблизившего их тяжкими испытаниями, они отныне не часто оставались наедине, и мысли их в большинстве обращались уже не друг к другу, а к конечной цели, была ли она в Ланатоне или еще где-то, но рядом.
   За мостом начинались виноградники и разделенные узкими каналами квадраты полей. Между кучками увядшей ботвы темнели спины нутов, тех, что пожелали оставить лесную жизнь в лишениях, и стали счастливы простым трудом для людей. Мыча односложный мотив, они рыхлили землю и провожали любопытными взглядами двух путников. Проходя здесь. Грачев всякий раз с жалостью смотрел на них. понося слепую природу, сотворившую существа способные, наверное, по-человечески чувствовать, страдать, но не обладающие достаточным разумом, чтобы порвать круг животного рабства.
   Из листвы тутовых деревьев выступали белые стены хозяйской виллы. Андрей хотел скорее миновать участок ограниченный двумя столбами, однако Кени. возившийся с какой-то утварью под навесом, заметил их и вышел навстречу.
   - Удачный день. Я управился рано и тоже собираюсь в Ану, -его большие черные глаза были веселы, улыбка кривила полные губы.
   Со ступеней дома проворно сбежала Наир, приветствуя гостей серебристо-звонким голоском. Обаяние молодой женщины чуть развеяло мрачное настроение Грачева. Эвис же, заметив, что до встречи с Хетти еще уйма времени, убедила продолжить путь всем вместе.