И добавил вдруг нечто совершенно неожиданное:
– Не скажу, что рад всему этому. Но суп сварен, и поваром был ты сам. Как у тебя с завещанием – все в порядке?
Мне стоило бы вдуматься в этот несколько неожиданный и, уж во всяком случае, неприятный вопрос. И оценить его как первый звонок, предупреждающий о грядущих осложнениях. Но я в тот миг пытался понять, какие у меня шансы понравиться начальству и завоевать его доверие и все прочее, и ответил лишь:
– Что ты все обо мне волнуешься? Беспокойся за себя! Безусловно, ответ был, может быть, достаточно бестактным. Но ведь и вопрос его не относился к самым деликатным.
Как ни странно, он не обиделся. Пробормотал только:
– Как знаешь. Мое дело было – предупредить. Ну готов? Тогда пошли. Предъявлю тебя начальству – молодого и красивого.
Только тут я догадался сделать попытку втянуть его в разговор, чтобы хоть немного прояснить перспективу, которая вдруг (показалось мне) резко сменила окраску и из розовой превратилась в почти совершенно черную:
– Просто смешно. Я совершенно случайно оставил сумку в твоей машине – а в ней и все мои посольские достоинства. Лучше я сперва сбегаю за ними, а?
Но Повидж глянул на меня так, что всякая охота продолжать у меня тут же исчезла. Как и надежда на сколько-нибудь приемлемое развитие событий. С очень неприятным чувством я подумал, что, пожалуй, слишком понадеялся на принцип землячества, а кроме того – и это было главным,. – чего-то не понял, что-то упустил, какое-то обстоятельство, из-за которого мой статус здесь скатился на самое дно. Похоже, и второй звонок прозвенел – и снова я не услышал его вовремя. Что же, однако, могло стать таким обстоятельством?
– Слушай, Повидж…
– Пошли, – повторил Повидж кратко. И вместо восклицательного знака приставил к моей спине нечто.
Даже не имей я богатого опыта в подобных обстоятельствах, я просто лопатками ощутил бы дульный срез дистанта.
– Ну что же, – проговорил я, чтобы сохранить собственное достоинство. – Раз уж ты приглашаешь…
Итак, второй звонок уже прозвенел; третий же я обязан был услышать, когда встретился со взглядом человека, от которого зависела моя дальнейшая судьба – если она вообще еще существовала. Но, к сожалению, звонок долетел до меня очень не сразу. Дело в том, что когда Повидж провел меня по опустевшим в жаркий рабочий час этажам и коридорам Рынка и подвел к двери с неброской табличкой «Д-р Б.Дж. Зенден. Начальник отдела безопасности», когда он, деликатно постучав, распахнул передо мною дверь, все еще не опуская оружия, – я без труда опознал в сидевшем за столом человеке того, кто считанные дни тому назад оказал мне услугу в терминале Топси, когда мне нужно было без помех пронести мимо мздоимца-пограничника кристеллы с таинственной записью. Мне в те минуты казалось, что я провел очень лихое и удачное воздействие: почти мгновенно удалось подчинить его моей воле. Вот и сейчас почудилось, что мне по-прежнему везет. Но затеплившаяся было надежда тут же погасла, оставив после себя лишь хилую струйку дыма.
Причина в том, что я по старой привычке попытался сразу же заглянуть ему в нутро и произвести на скорую руку инвентаризацию его мыслей и чувств. В первую очередь, конечно, имевших отношение ко мне – но не только. Всегда ведь приятно чувствовать, что владеешь ситуацией.
Но на сей раз оказалось, что с таким же успехом я мог бы пытаться пролететь на скользуне сквозь железобетонную стену метровой толщины. Уже первая попытка коснуться его моим полем закончилась полным поражением. Наоборот: я почувствовал, что чужое поле – его – ворвалось в меня, и потребовалось крайнее напряжение, чтобы не допустить его слишком глубоко.
При этом ни лицо его, ни взгляд не выразили совершенно ничего. Ни намека на улыбку и ни тени раздражения или гнева. Он выглядел так, словно не помнил той нашей встречи и не заметил моей нынешней попытки. И сказал только:
– Приятный молодой человек. Присаживайтесь. Хотите что-нибудь сказать? Как прошло первое знакомство с нашей системой после столь удачного, хотя, увы, незаконного проникновения в Рынок? Успешно?
Повидж под столом толкнул меня коленом. Пришлось говорить, хотя, если быть откровенным, сейчас я с удовольствием бы помолчал, чтобы как следует вдуматься в новую обстановку. Все еще казалось, что я смогу вывернуться. Но я уже начал испытывать к сидевшему напротив меня человеку непроизвольное почтение.
Поэтому я, стараясь как можно натуральней выразить лицом и голосом наивную обиду, изложил все, что на скорую руку успел придумать. Основой моей конструкции были ссылки на неуемное, хотя и не вполне приличное любопытство, а также на горячее желание работать в Рынке и как можно скорее разобраться для этого во всех особенностях этой службы.
Закончив, я ожидал вопросов. Будь я на месте Зендена, у меня нашлось бы их не менее полудюжины, потому что в моем отчете (поскольку, как вы понимаете, самое интересное я предпочел не оглашать) возникло несколько зияний, или белых пятен, не все из которых удалось замазать и подкрасить так, чтобы не вызвать никаких сомнений. Однако все, похоже, прошло гладко – судя, во всяком случае, по тому, что за разъяснениями ко мне никто не стал обращаться.
Я облегченно вздохнул. Как оказалось – преждевременно.
– Ну, что ты скажешь? – обратился д-р Зенден к моему новому нанимателю. – Что с ним сделаем? Твой вывод?
– Какие могут быть сомнения: немедленное уничтожение, – ответил мой земляк, и голос его при этом ничуть не дрогнул.
– Пожалуй, я с этим соглашусь, – все так же не меняясь в лице, заявил Зенден. – Кто у нас там сегодня дежурный исполнитель?
– Зачем же упускать заработок? – удивился Повидж. – Мне самому деньги нужны. И потом, это же меня он хотел надуть, как маленького. Вот я с ним и разочтусь.
И в первый раз за все эти минуты (мне они показались ненормально длинными) гостеприимный земляк повернулся ко мне:
– Ну, пошли? Все, представление окончено.
Я ощутил, что силы совершенно оставили меня, их не хватило даже на то, чтобы встать со стула.
– Ничего, – подбодрил меня Зенден. – Вы не первый, кто пытается проникнуть к нам, чтобы порыться в наших архивах. И, естественно, лишь один из многих, решивших, что мы плохо охраняем свои интересы. Пусть даже вы действовали более квалифицированно по сравнению с другими. Так что ведите себя достойно. Единственное, чем мы можем вам помочь, – это не затягивать процедуры.
Только в этот миг я почувствовал, что ко мне вернулась хотя бы способность разговаривать.
– Подождите! – Это прозвучало хрипло, но уже при следующих словах мой голос очистился: – Вы что – серьезно? Да это цирк какой-то! В чем я виноват? Что такого сделал – или не сделал? Совершенно ничего не понимаю! Объясните хоть что-нибудь!
– Да что уж, землячок, – подвел итоги Повидж. – Да ты поставь себя на наше место и скажи: как бы ты сам разобрался с человеком, которому доверился и который решил провести тебя? Мало того, что собирался скрыть обещанную информацию от Рынка, но еще и утаил очень много вещей, куда более важных. А тут, у нас, ты хотел, понятное дело, провернуть свою операцию за нашей спиной – и этим нанес бы Рынку убыток. Такой, какого и представить себе не можешь. Если бы это тебя собирались вот так – дважды – кинуть, как ты сам поступил бы с таким прохвостом?
Ответ я дал, не задумываясь:
– Как я разобрался бы? Зависит от того, какие качества проявил бы этот человек в деле. Если бы я увидел, что работать он способен, – выругал бы его как следует, а он и сам бы понял уже, что со мною шутить не стоит. И постарался бы использовать его наилучшим образом – исходя из его возможностей. А что до твоих обвинений, то я просто не понимаю, о чем идет речь. Какая еще «операция»? Ни сном, ни духом…
"Т"-люди заложили? – Мысли летели в эти мгновения со скоростью света в пустоте. – Или с Серпы? Нет, вряд ли. И те, и другие потеряли бы на этом немало – а они не из тех, кто любит убытки. Что еще? Взяли и раскололи ее? Если бы взяли – я бы почувствовал, да и расколоть ее даже мне было бы не под силу. Кто еще мог быть в курсе? Да никто; они просто блефуют.
– Ты подумай получше, – продолжал я вслух. – Может, ты меня с кем-то спутал? Или кто-то заложил тебе в мик такую программку – насчет меня? Да что вы тут, в конце концов, тронулись, что ли?
– Врешь, – сказал Повидж, хотя (показалось мне) не очень уверенно.
– Я же говорил тебе, что он нахал, – сообщил Зенден моему земляку.
– Пошли, земляк, – поторопил меня Повидж. – Раз ты говоришь, что не виноват, – значит, и вопросов к тебе больше не может быть никаких. Умирай спокойно. А то мы болтаем, а время уходит. А оно больших денег стоит.
Время! Это он просто так – к слову пришлось, или имеет в виду то самое время, отсчет которого велся и во мне и которого оставалось уже меньше месяца?
Пришлось сделать громадное усилие, чтобы хоть как-то прийти в себя. Неожиданность заставила меня все эти минуты вести себя так, словно я был совершенно беспомощным теленком. Но ведь чего-то я все-таки стоил! А мысль об уходящем времени подхлестнула меня и заставила с медленного шага перейти на галоп.
Я успел уже понять, что воздействовать на Зендена не стоило и пытаться: своими возможностями он явно превосходил меня. Но ведь с земляком я справлялся! Значит, надо ударить по его сознанию, по подкорке, по тонким телам… Я ведь силен и хорошо обучен. Только не бояться, не спасовать перед этими двумя, для которых уничтожить человека, похоже, ничего не стоит…
Все это промелькнуло в голове, пока я медленно поднимался со стула. Не оставалось времени на постепенное проникновение; пришлось таранить его защиту (слабоватую для меня) и обрушиться всеми силами, какие я только успел собрать. Впрочем, инстинкт самосохранения – прекрасный катализатор для мобилизации всех ресурсов человека.
Видимо, мой запас энергии оказался все же достаточным. И когда я остановился рядом с Повиджем, он проговорил – похоже, неожиданно для самого себя:
– Может, все же объясните ему, шеф? Просто для того, чтобы он там – по ту сторону – не держал на нас лишнего зла?
– Все жалеешь? – проговорил Зенден недовольно.
– Он мне земляк все-таки…
Зенден задумался – или сделал вид, что размышляет, подозреваю, что решение у них было готово заранее, еще до нашей встречи. И все же я ощутил некоторое волнение.
– Как-никак, дело шло о моей шкуре. И хотя я давно знал, что эта жизнь – всего лишь одна из многих, мне не очень хотелось расставаться с нею столь скоропалительно. Я еще не сделал в ней всего, на что рассчитывал.
– Да он сам все отлично знает, – скучливо проговорил Зенден. – Что ж тут еще объяснять? Он сам сделал все возможное, чтобы подписать себе приговор. Нам оставалось только огласить его. Хотя, с другой стороны…
Он снова надолго умолк – сидел, не шевелясь, не сводя с меня глаз, с легкостью проникая внутрь и разбираясь в моей начинке. Я даже не пытался противодействовать ему: и потому, что вряд ли нашел бы для этого силы, но еще и по той причине, что сейчас в моих интересах было выглядеть наилучшим образом, не скрывать многих своих возможностей. До главного моего секрета, до уракары, он – я надеялся – не доберется. Или все же?.. Зенден молчал минуту, две, три…
– Ну что же. – Зенден разжал наконец плотно стиснутые губы. – Он вроде бы парень неглупый. Ведь только дурак стал бы отдавать нам всю информацию, что смог поднабрать по пути сюда – не зная, что его проблематика и нас тоже интересует, и весьма. Это означало бы, что он вовсе не думает о себе, а это, согласись, не признак большого ума…
Повидж кивнул.
– …вот и поступим с ним так, как он советует. Пусть живет – условно, до первого прегрешения.
Он повернул голову ко мне. И молвил лишь одно слово:
– Уракара.
Можно было сдаваться. Но я решил стоять до конца. И состроил мину самого наивного удивления:.
– Ура… как?
Он только покачал головой, словно упрекая нашалившего мальчишку.
– Ведите себя солидно. Да, уракара. Поясню кое-что. Когда вы проникли сюда, вниз, охрана не задержала вас – почему, по-вашему? Думаете, тут у нас проходной двор? Как вы объяснили себе это обстоятельство, вы ведь должны были над ним задуматься?
Я пожал плечами:
– Решил, что меня приняли за кого-то другого. За какого-то субэмиссара с Теллуса.
– Совершенно верно. Только вас не приняли за другого, вас просто точно определили. Потому что вы и есть тот самый субэмиссар.
Я позволил себе усмехнуться:
– У нас это называется – без меня меня женили. Полагаю, что я-то должен был бы знать что-то о таком моем статусе?
Пришла его очередь на усмешку:
– Вы просто не дали себе труда подумать над этим. Субэмиссар, да. А знаете, кто был тем эмиссаром, при котором вам следовало состоять?
В это мгновение я понял. И произнес полувопросительно:
– Альфред…
– Именно. Когда вы поступали к нему на службу – разве вам не делали прививку?
– Да, комплексную – от всего, кроме смерти.
– В ее составе был и наш маячок, который до сих пор благополучно сидит в вас. И не он один, кстати. Вы трижды помечены, так что заметны издалека.
Похоже, на меня накатило озарение, и я стал делать одно открытие за другим.
– Другой – это армаги на Серпе, это я знаю. А третий?.. Постойте, я понял: это маяк Вериги?
– Да. Уж не знаю, когда он ухитрился…
– Я знаю, – сказал я мрачно. – При первом знакомстве. Не сам он, один из его свиты.
– Кстати, о Вериге. Его мы знаем давно и старались не терять из поля зрения – хотя временами он все-таки исчезал. Мы заметили, что в последнее время основным объектом его интересов стали вы. Но так же точно мы знали, что главный-то интерес для него составляла уракара. Значит, вы с нею как-то связаны. Из одного лишь спортивного интереса он не стал бы мотаться за вами по всей Федерации. Но когда выяснилось, что вы были человеком Альфреда, – все встало на свои места. Мы поняли, у кого следует требовать запись, которую покойный эмиссар постоянно имел при себе: у вас. Достаточно аргументов или продолжить?
– Пожалуй, хватит, – пришлось согласиться мне.
– Прелестно. В таком случае вам осталось только передать запись нам – и ваши грехи будут прощены.
– Кристелла – в сумке, а сумка…
– Мы ее возьмем. Но, чтобы не откладывать в долгий ящик, мы снимем запись прямо с вашего мика. Я думаю, вы не станете противиться такому действию?
Я вздохнул.
– Собственно, я могу скачать ее и сам, но если вы хотите сделать это своими руками…
– Вот именно.
– Согласен. Ну а потом?
– Потом – как вы и хотели, мы возьмем вас на работу – после того, как пройдете соответственную подготовку. Возможно даже, мы используем вас и в операции по обнаружению семян. Только учтите (это было сказано очень строго): будете постоянно у нас на глазах – если даже окажетесь на другом конце Галактики. Вы у нас по-прежнему остаетесь помеченным. И при малейшей пакости с вашей стороны – предупреждать больше не станем. Исчезнете, даже не успев понять, что с вами происходит. Хорошо усвоили?
Я судорожно проглотил стоявший в горле комок, очень мешавший дышать.
– Все ясно, хозяин.
– Ну и ладушки.
Шеф помедлил, вроде бы еще сомневаясь в разумности решения. Что-то пробормотал под нос. Наконец мрачно выговорил, обращаясь на этот раз к Повиджу:
– Но чтобы это в последний раз! И при условии, что будет толк. Чтобы он не утаил ни бита информации.
– A у меня здесь земляков больше и нет… И все, что касается уракары, он сам нам выложит на блюдечке. Иначе мы сможем быстро передумать! Садись, покойник.
Последние слова были обращены ко мне. Интересно, сколько раз за последние дни меня называли этим неприятным словечком?
– Готов разговаривать откровенно? Я только покачал головой, сам толком не понимая, что именно хотел выразить этим движением.
– Ему не хочется, – сказал Зенден, внимательно за мною наблюдавший, – он еще не привык к мысли, что вся операция с уракарой и ее семенами уходит из его рук, – хотя на деле он в ней никогда не был главным участником. Но ведь вас, – обратился он уже прямо ко мне, – никто не собирается выводить из этого дела – наоборот, именно в нем мы вас и используем. И заработаете вы очень прилично. Главное – не участники, а то направление, в котором операция должна – и будет развиваться. Я понятно объяснил?
Я кивнул. И в самом деле все было очень ясно.
– Ну вот. А для того, чтобы мы больше не сомневались в вашей честности, вы расскажете кое-какие детали тех эпизодов, в которых принимали участие. А уж прочитать запись мы как-нибудь постараемся сами. На это у нас куда больше возможностей.
Он сделал паузу, я уже чувствовал: они во время этого разговора проанализировали меня до предела, вынули все, до чего смогли добраться в моей памяти и мике. Брр, неприятный процесс… Ничего другого сейчас не остается, как согласиться – категорически и бесповоротно. Я раскрыл рот, чтобы произнести все, что в таких случаях полагается, но Зенден движением ладони остановил меня.
– Погодите, успеете еще выговориться. Смысл всей операции, с нашей точки зрения, заключается вот в чем: не суть важно, кто украл семена и каким способом. Главное – где они сейчас находятся. Это нам даст расшифровка. Но потом надо будет их еще достать. Вот этим вы и будете заниматься. – Зенден улыбнулся. – Удивляетесь – отчего вдруг такое доверие? Но из-под колпака вам уже не улизнуть. А сами вы – мы успели установить – считаетесь одним из самых опытных поисковиков в Федерации, хотя и предполагалось, что отошли от дел. Ну опыт ведь никуда не девается, не так ли? Итак: будете добывать семена. На этом ваша часть работы будет выполнена. Кому и куда направить их дальше – уже не ваша забота. Но за потраченное время и труд будет заплачено хорошо. Очень хорошо.
Слово «очень» Зенден произнес со смаком, как бы ласково оглаживая его языком и губами и неохотно выпуская изо рта.
– И кроме того – на всю вашу будущую жизнь в этом теле вам будет гарантирована безопасность. И поверьте – она вам будет весьма кстати. Потому что те, кто ищет семена, тоже достаточно длинноруки. Но мы сильнее. Вот то, что мы предлагаем. Только не спешите кивать. Прежде подумайте: дело предстоит серьезное. Рискованное. Так что имеете право отказаться: насильно посылать не станем. Если не уверены – найдем что-нибудь полегче. Но тогда с отпущением грехов придется потерпеть, а из операции с уракарой выпадете навсегда. Так что решайте.
Ходить все время по краю обрыва, сознавать, что тебя постоянно держат в перекрестии, – нет, такая перспектива меня вовсе не прельщала. И как только он умолк, я от чистого сердца заявил:
– Не станем мелочиться. Согласен.
– Браво, браво. Только теперь сделаем все по форме. Сперва принесете присягу на верность Рынку. И подпишете, чтобы у нас остался документ – законное в случае чего основание поступить с вами по всей строгости. А то вот ваш приятель (он кивнул на Повиджа) привел тебя в Рынок без присяги и всего прочего – выходит, юридически незаконно…
Интересно! Значит, кроме моих аргументов, их от расправы удержало еще и то, что – даже по их собственным представлениям – у них не было права наказывать меня: я ведь еще не принял на себя никаких обязательств перед Рынком. А впрочем, так ли? Слишком много неясностей еще оставалось в этом деле. Но об этом поразмыслим потом – если уж остались живы…
– Давайте, – сказал я решительно. – Что надо говорить и где подписывать?
– Скажем, когда надо будет. В каком вы сейчас состоянии? Откровенно, без пижонства.
Он и так прекрасно знал, в каком я состоянии, так что кривить душой не было ни возможности, ни смысла.
– Бывало лучше.
Зенден усмехнулся – впервые за весь разговор.
– Да, мы над вами поработали – в поте лица. Ничего, это пройдет. Дадим отдохнуть вам до завтра.
Я покосился на Повиджа. От Зендена это не укрылось:
– Нет, он вас в свой дом не пустит, и я с ним согласен. Он для вас сейчас – большой начальник, не забудьте. Но помогать будет, как земляку. На улице не останетесь. Устроим с удобствами. А завтра начнете подготовку. Так что скучать будет некогда. Но никаких хлопот у вас не будет.
– Мне же легче, – я позволил себе пожать плечами. – Так куда мне сейчас деваться?
– Не волнуйтесь. Отвезем.
Оставалось только согласиться: выбирать пока было не из чего.
Глава 9
Базар, биржа, аукцион (тридцать первый – тридцать девятый дни событий)
Время из спокойной реки превратилось в водопад; стремглав утекало, огибая меня, как торчащий на самом стрежне камень. А я все еще находился на Рынке и ничуть не ближе к решению задачи, чем в день памятных трех звонков.
Конечно, дни проходили не в безделье. Как и обещал Зенден, меня готовили к нормальной работе в системе Рынка, и оставалось только верить, что и другой свой посул – включить меня в работу по выемке семян уракары – шеф выполнит столь же пунктуально. Но пока никаких признаков этого не было, скорее всего (догадывался я) им еще не удалось расшифровать текст, полученный от меня. Я же не собирался сообщать им, что у меня расшифровка, собственно, была, а если быть точным, то даже две: сделанная Веригой, а вторая – на Серпе. Третья же, как я понимал, была сделана в "Т"-центре, но какой текст у них получился, мне не сообщали. У меня были свои причины не облегчать задачу никому из соискателей ключа.
Так что пока мне приходилось изображать прилежного студента, с великим тщанием усваивавшего преподаваемые ему знания.
Первым моим профессором был Повидж, старый приятель, с трудом удержавшийся от удовольствия расстрелять меня. Это ничуть не испортило наших отношений: мы оба понимали, что при работе в таких системах, как Службы или Рынок (который был, по сути, частной сверхслужбой галактического масштаба), всякий поступок диктуется не дружбой или враждой, но исключительно целесообразностью в существующей обстановке. И если целесообразность порою может заставить человека даже покончить с собой, то уж насчет других людей и вовсе не возникает сомнений. Та обстановка прошла, и Повидж с явным удовольствием наставлял меня:
– Мы нашу систему называем Рынком двух нулей. Почему «двух нулей», догадываешься, конечно? Я кивнул:
– Старая традиция. Номера совершенно секретных документов в свое время начинались с двух нулей.
– В десятку. Ну вряд ли нужно тебе пояснять, что секреты, тайны существуют столько, сколько и само человечество. И столько времени, сколько они существуют, они являются товаром. Может быть, самым дорогим в Федерации. Ими мы и торгуем. Сперва на продажу шли тайны личные, частные, с развитием общества и государства – общественные и государственные. Мы делим их на разряды и категории. По разрядам: тайны прошлого, или исторические, затем – настоящего, они, как правило, самые актуальные; ну и тайны будущего, то есть планирование и направления развития. В каждом разряде – категории: тайны внутриполитические с двумя особыми ответвлениями: секретов кадровых и отношенческих – поскольку, как ты знаешь, подлинные взаимоотношения лиц, организаций, систем чаще бывают вовсе не такими, какими выглядят или какими их стараются представить. Сюда же входят и секреты политических и общественных организаций – партий, профессиональных союзов и т. д., а также состояние рынка влиятельных постов в государственных и других учреждениях и организациях, цена их – начиная со стоимости престола или президентского кресла – и по нисходящей, движение этих цен. За этой категорией идут тайны экономические: финансовые, торговые. Тайны промышленные. Тайны резервов: имеющиеся и вновь разведанные месторождения сырья, важного и даже не очень важного: завтра оно может неожиданно стать номером первым. Военные тайны – вооружение, расположение и движение войск, тактические идеи и так далее. Тайны дипломатические или внешнеполитические, то есть обстановка в существующих союзах или блоках, варьирование их внутренней иерархии, возникновение новых групп, изменение целей и тому подобное. Тайны личностные: деятели и прочие значительные лица, их слабые места, цена каждого деятеля – от и до, а также составы команд каждого такого деятеля, иерархия и движение в них. – Повидж усмехнулся: – Внушительно, правда?
– Безусловно. Но ведь всем этим занимаются разведки. Значит, вы…
– Правильно: мы – разведка. Прекрасно отлаженная. Но – и это главное – не государственная, понял? Если обычные разведки работают каждая на своего хозяина – Правительство, штаб или корпорацию, то у нас хозяев нет. Мы не работаем ни на кого в частности – и в то же время на всех. А точнее – на того, кто в каждом отдельном случае предложит за наш товар лучшую цену.
– Ты хочешь сказать, что всем этим вы торгуете?
– Совершенно естественно. Если информация, тем более о вещах скрытых, представляет собою самую большую ценность в наше время, да и не только в наше, потому что при ее помощи можно приобрести все на свете, то согласись – было бы просто грешно ею не торговать и не зарабатывать на этом. Торговля, как известно – благороднейшее из занятий. Мы продаем такую информацию, а чтобы было, что продать, – мы ее, естественно, покупаем.
– И делаете это совершенно открыто! Если уж даже до меня дошли слухи об этом вашем Рынке…
– Слушай, а почему мы должны это скрывать? Разве ювелир, допустим, укрывает свою деятельность от чужих глаз? То, что он продает и покупает драгоценности? Нет, конечно, наоборот – он себя широко рекламирует: ему, как и нам, нужна клиентура. Торговля не может быть запрещена. Другое дело – если его уличат в том, что он скупает краденое и торгует им; тогда у него возникнут проблемы. Отсюда вывод: можешь торговать чем угодно, но товар должен быть чистым, а если он замаран – его надо отмыть. Но нам сделать это куда легче, чем тому же ювелиру: дорогой камень, тем более известный, нельзя сдублировать – подделка стоит гроши или вообще ничего. Так что ему приходится оперировать оригиналами. Информация же даже не обязательно должна быть где-то зафиксирована: она может быть и устной, а записанная может оказаться до такой степени видоизмененной, что добраться до ее первоисточника будет просто невозможно. И еще вот какая разница: драгоценности – или, допустим, картины, старинные рукописи и прочее – приобретают для того, чтобы их показывать: иначе какой в них смысл? Тайны – наоборот. Их добывают не для демонстрации, а для использования. В этом смысле тайна похожа скорее на оружие, только определить, из этого ли ствола вылетела пуля, куда легче, чем найти ту щелку, через которую вытек секрет. А ведь тайны сродни воде: если есть хоть крохотная дырочка, они ее обязательно найдут. Ну и еще общее с оружием: когда оно сработало, ты можешь искать и найти того, кто это оружие раздобыл и кто выстрелил, ты можешь покарать его – но это не отменит случившегося.