Страница:
видевшая людей, неожиданно наткнулась на человеческое дитя, тоже
беспомощное, маленькое, напоминающее чем-то встававшего на дыбы
медвежонка, и не только не причинила ему зла, но еще и поняла своим
бессознательным инстинктом, что это внезапно найденное ею существо,
единственное в своем роде, только и способно теперь восполнить ее
утрату.
Когда приемыш, придя в себя, дико заголосил, она растерялась и
даже обиделась, сбитая с толку. Она могла бы оборвать этот вопль одним
ударом лапы, словно писк сурка, но чувство необходимого восполнения
утраты оказалось сильнее, и тогда обида и растерянность сменились
любопытством.
Всю ночь Розовая Медведица не выходила из пещеры, лежа подле
спящего ребенка; она вдыхала его запах и видела в сумеречной темноте,
как он в задранной рубашонке тихо сопит носом и вздрагивает,
точь-в-точь как ее медвежонок. Только было странно, что этот неведомо
чей детеныш почему-то абсолютно гол и у него очень нежная кожа.
Утром она разбудила его, толкнув носом. Так она всегда делала,
чтобы поднять медвежонка и идти с ним добывать пропитание. Но приемыш
забился в угол, и медведица поняла, что он никуда не хочет идти.
Она посидела возле, озадаченно поурчала и вышла. Но не ушла, а
стала заваливать лаз пещеры разбросанным вокруг хворостом.
Испуг, страдание, боль всегда потом вызывают глубокий сон. Это
естественная защита от потрясения, за порогом которого может стоять
только смерть. И природа разумно оградила и человека и животного от
этого порога. Поэтому мальчик, как только ушла медведица, снова впал в
забытье и спал до тех пор, пока она не вернулась. Когда очнулся, то
увидел перед собой большого, жирного суслика. Он помнил, как совсем
недавно старшие ребятишки, с которыми бегал вместе, добывали таких же
сусликов при помощи петель, сплетенных из конского волоса, и называли
их балпак. Они говорили еще, что их можно есть, что у них вкусное и
нежное мясо, как у барашка, но почему-то отдавали собакам. Мальчик не
протянул руки и не взял суслика, как хотела того медведица.
Так прошел еще один день.
Садык мучился теперь от жажды. Внутри у него все горело. Губы и
рот пересохли, слюны во рту не было. Среди ночи он наконец не вынес
мучения и выполз из пещеры. Розовая Медведица лишь подняла голову и
следила за ним. Потом вышла следом и увидела, как приемыш ползает по
росистой траве, жадно хватая ртом мокрые стебли травы. И опять
инстинкт, тот самый инстинкт, повинуясь которому она носила к водопою
медвежонка, заставил понять, что новый ее детеныш хочет пить. Она
подошла, спокойно и осторожно взяла его зубами за холщовую рубашонку и
понесла к горному ключу.
С каким вниманием и любопытством она наблюдала за тем, как он
пьет, припав черной головой к воде. В эту минуту он совсем почти не
отличался от потерянного медвежонка. Он даже урчал слегка от жажды и
нетерпения. А потом она видела, как он с таким же нетерпением и
жадностью грыз задушенного ею суслика.
В эту ночь свершилось великое чудо природы - голод и жажда
заставили человеческого детеныша стать сыном Розовой Медведицы.
Наступала пора созревания плодов. В яблоневом поясе гор много
зрело кислицы, урюка, вишен, барбариса. В эту пору медведи особенно
набирают жир, готовясь или к дальнему переходу на юг, или к спячке. Но
Розовой Медведице, так неосмотрительно взявшей на себя роль матери
нового питомца, было сперва не до сбора диких плодов. Не убив и не
бросив приемыша поначалу, несмотря на то что он доставил ей сразу
массу хлопот и неприятностей, побуждаемая все тем же инстинктом
материнства к сохранению беззащитного существа, способного заменить ей
пропавшего медвежонка, она уже попросту не могла лишить его своей
опеки. А мальчику больше ничего не оставалось, как постепенно
привыкать к новому положению и новым условиям. Всегда, везде и во всем
труден лишь первый шаг. И этот шаг благодаря голоду и жажде был сделан
им.
Но еще долго мальчик пугался дикого зверя, приносившего ему еду и
таскавшего его к водопою, пока страх не был окончательно вытеснен из
него заботами молодой медведицы. Прошлое расставалось с ним неохотно.
Он отчетливо помнил мать, отца, детвору из аила, дядю, теток, особенно
байбиче, которая была ласковей остальных. Но заученные им слова
уходили из памяти быстро. Их настойчиво вытесняли странные рыкающие
звуки медведицы. Чаще всего он слышал в ее призывном выдохе отчетливый
горловой звук: "Хууги-и". И этот звук постепенно становился его новым
именем. Как только Розовая Медведица издавала его, он послушно шел к
ней и старался делать то же, что делала она. Но ходить и бегать
предпочитал все-таки как и прежде, а не на четвереньках. И это,
очевидно, сохранялось в нем не только от прежней привычки, но еще и от
подражания: медведи, обирая на деревьях плоды, оглядывая окрестности
или просто ради забавы, нередко встают на задние лапы и даже ходят,
как человек.
На втором месяце их совместного существования Хуги научился
лазать по деревьям, довольно цепко хватаясь ручонками за ветви, чем
всегда приводил в восторг Розовую Медведицу. Он оказался даже
послушнее, чем ее медвежонок, и она дорожила этим. Так они оба
привыкали друг к другу.
Иногда она уводила его высоко в горы, к альпийским лугам, и они
охотились на сурков. Там, где Хуги не мог перелезть через упавшее
дерево, она брала его сзади за остатки изорванной рубашонки и помогала
одолеть препятствие. Хуги проворно бежал следом, но мог, опять-таки
подражая медведице, опуститься и на четвереньки и тоже передвигаться
довольно быстро. Колени его грубели, на них стало появляться что-то
вроде жестких подушечек.
Приступы тоски по ближним становились все реже и реже. И всегда,
как правило, их глушил голод. Два или три раза мальчик болел
расстройством желудка, но постепенно научился есть почти все, что ела
медведица, больше и больше приобщаясь к звериному образу жизни. Стал
понимать жесты медведицы и различные оттенки ее урчания. И все это
схватывал в слепом, не требующем ума, подражании.
Был ясный и теплый день. Горные пики искрились на солнце
ослепительными шапками вечного снега. А ниже, на альпийских лугах,
было тепло и зелено, горный воздух был чист, прозрачен, и дышалось
удивительно легко. На каменных выступах, на фоне синего неба, стояли,
застыв в своей созерцательной неподвижности, тау-теке - горные козлы.
Их огромные рога царственно венчали гордые бородатые головы. Небольшое
стадо паслось в расселинах скал. Но когда какое-нибудь животное вдруг
лениво и грациозно перемахивало с камня на камень, то столько в этом
было спокойного величия, уверенности и точности, что даже Розовая
Медведица, безразличная к тому, что недосягаемо, завистливо ворчала,
глядя на акробатические прыжки.
Внезапно на поляну выбежал красный волк, обнюхал воздух и
безбоязненно сел, поглядывая на Розовую Медведицу и Хуги.
Мальчик увидел его первым, и в памяти всплыли собаки, охраняющие
стадо. Волк чем-то походил на них, только не был косматым и уши его
стояли торчком. Мальчик смело пошел на волка. И тут позади раздалось
знакомое и требовательное:
- Хуги-и!
Мальчик угловато попятился, а Розовая Медведица, воинственно
рявкнув, кинулась к волку. Тот лязгнул зубами и бросился бежать сломя
голову. Медведица вернулась, подошла к Хуги и в первый раз наградила
его крепкой затрещиной, а потом долго не могла успокоиться, урча и
взвизгивая. Обида Хуги скоро забылась, а урок остался: понял, что
небольшого красного зверя, так похожего на собаку, следует опасаться.
В другой раз он оказался свидетелем новой встречи с неведомым
существом. Это было неподалеку от пещеры, в которую они всякий раз
возвращались на ночь.
Ниже по склону, в расселине, там, где выдавались из нее слоистыми
плитами камни, уже давно жил барсук. Розовая Медведица об этом знала и
не проявляла к барсуку никакого охотничьего интереса. Он тоже был для
нее недоступен. Зверек, величиной с небольшую собаку и чем-то
напоминающий огромного суслика, только остроносый, обычно грелся на
солнце. Но стоило ему едва заслышать шорох, как он мгновенно скрывался
в норе, вырытой глубоко под каменными плитами. Но на этот раз Розовую
Медведицу что-то заставило обратить внимание на дремлющего барсука.
Тихонько хрюкнув, Розовая Медведица припала к земле, что
мгновенно сделал и Хуги, и стала осторожно подползать с подветренной
стороны к норе. Так они проползли метров двадцать и затаились совсем
неподалеку. Мальчик, чуть высунув из травы голову, внимательно
разглядывал лежащее перед ним животное. Оно было буровато-серым и даже
с каким-то песочным оттенком, с серебристой рябью. От носа к затылку
тянулась белая полоса, щеки тоже были белыми, зато через глаза и
прижатые к затылку уши проходили черные тесемки, грудь и жирное брюшко
отливали темно-бурым цветом. Очевидно, этот зверь не только не внушал
опасения, но и сам боялся, коль за ним охотилась Розовая Медведица.
Спустя некоторое время медведица снова поползла к барсуку. За ней
неотступно полз и Хуги, постигая секреты охоты.
До барсука оставалось не больше десяти метров, когда он вдруг
почуял опасность. Розовая Медведица рванулась к норе, чтобы преградить
ему вход, но барсук опередил буквально на полсекунды. Когтистая лапа
медведицы оставила только глубокий след на мшистом ребре камня.
Как бы чувствуя неловкость перед приемышем, Розовая Медведица
долго изливала в недовольном урчании свою досаду и все подпихивала
Хуги носом ближе к норе, словно говоря: "Запомни запах. Этого зверя
можно есть, но у него очень чуткие уши". Таким он и запомнился
мальчику. Но как же дорого обошелся ему впоследствии этот
несвоевременный урок...
Уходила пора плодов. Искать корм стало труднее. Яблоки давно
опали, орехи попадались редко. Днем Розовая Медведица все чаще уводила
Хуги высоко в горы и там пробовала охотиться на молодых косуль. Но
удачи не было, хотя эти животные как будто не обращали внимания на
пасущуюся неподалеку медведицу. Со стороны казалось, что они очень
миролюбивы. Однако косуля просто знала, что медведице ее не догнать, а
медведица в свою очередь отдавала себе отчет, что вот так в открытую
нечего и рассчитывать на внезапность. Но их взаимное равнодушие было
только кажущимся, на самом деле они следили за каждым шагом друг
друга.
И все-таки однажды Розовой Медведице повезло.
В одной из широких впадин, по которой тек ручей и куда часто
приходили на водопой косули, медведица залегла с ночи. Хуги прижался к
ней, греясь ее теплом. За три месяца дикой жизни его тело привыкло к
прохладе ночей, дождю и ветру, иногда резкому и пронзительному в
ущельях, но сейчас в горах становилось все холоднее и холоднее. Сухая
теплая осень заметно остывала. Розовая Медведица реже возвращалась в
пещеру и чаще охотилась ночами. Ранее привычная смена дня и ночи
теперь для Хуги все меньше имела значения. Зрение его обострялось. В
темноте он мог уже точно различать предметы, а слухом ловить малейшие
шорохи. И не столько медведица, под защитой которой он находился,
учила выносливости, сколько сама природа. Она постепенно, но верно
приспосабливала его к новому образу жизни.
Не издавая ни малейшего звука, они пролежали у водопоя остаток
ночи. Высокая альпийская трава скрывала их с головой. Предутреннее
небо быстро очистилось от туманной дымки, и вскоре восток заполыхал
багрянцем. Мелодично позванивал ручей, окутываясь паром. Вот-вот
должны были появиться те, кого с таким терпением и упрямством
поджидали Розовая Медведица и Хуги.
Внезапно по телу медведицы пробежала волна легкой дрожи, а
короткие круглые уши насторожились. Она заметно подобралась, съежилась
и замерла. Ее волнение сразу же передалось и дремлющему Хуги. Он
стряхнул с себя сон и тоже сжался в комочек, затаясь в напряженном
ожидании.
Спустя минуту по ту сторону ключа, в зарослях арчи, хрупнула
веточка, и опять надолго установилась тишина, которую только где-то
далеко-далеко пытался разбудить кеклик.
Хуги смелее потянул в себя воздух и сразу почувствовал запах
теплого свежего помета горной косули. Сомнения не осталось: животные
шли к водопою.
И вдруг сквозь стебли и листья трав Хуги заметил неожиданно
выросшее будто из-под земли стройное, красивое животное. Оно было
ржаво-рыжим, на тонких ногах, с двумя изящными ветвистыми рожками. Уши
стояли торчком, длинные и чуткие, не знающие покоя.
Рогатый зверь долго стоял, внюхиваясь и поводя ушами, но ни
Розовая Медведица, ни Хуги не выдали себя ни малейшим движением, ни
малейшим вздохом.
Прошло еще некоторое время, и тогда застывший, как изваяние,
рогатый зверь легонько ударил копытом и смело пошел к воде. Из арчовых
зарослей мгновенно выскочили три безрогих косули с белыми зеркальцами
и четыре пятнистых детеныша. Все они склонились к ручью, чуть-чуть
расставив длинные худые ноги, и стали пить.
Вот тут-то медведица, подобно вихрю, и взвилась в огромном
прыжке. Бросок был настолько стремителен и точен, что самец успел
только встать на дыбы, но уже в следующую секунду Розовая Медведица
сидела на нем...
Насытившись, они долго отдыхали, пригреваемые солнцем. А затем,
припав к ручью, пили воду и даже купались. Вода была холодной,
снеговой, но оба чувствовали себя прекрасно. Потом снова дремали,
раскинувшись под жарким отвесным солнцем.
Так прожили они в родных местах до легких заморозков. Розовая
Медведица, то ли чувствуя необходимость уйти через перевалы на юг, где
в прошлом году она встретила Полосатого Когтя и где круглый год нет
снега и много пищи, то ли понимая своим звериным умом, что ее
прожорливый приемыш, на котором не растет шерсть, не выдержит ни
спячки, ни суровой зимы, решила снова податься на южные отроги
Джунгарского Алатау, где бурно и широки течет голубая река Или.
Переход не был особенно утомительным для маленького Хуги. Они шли
на юг медленно, постоянно останавливаясь и кормясь. Главный
Джунгарский перевал одолели при тихой солнечной погоде и затем день за
днем уходили все дальше и дальше на юг. Осень с ее дождями и ветром
осталась позади, но путь их не прекращался.
Всю зиму до весны они прожили в южных отрогах Тянь-Шаня,
изобилующих горными озерами, доходили почти до Турфанской впадины, дно
которой намного было ниже уровня моря. Здесь лакомились диким высохшим
виноградом, добывали сусликов, а в реке Или на мелких разводьях ловили
рыбу.
Хуги заметно повзрослел, голова его обросла длинными волосами, он
уже легко переносил длительные переходы и не боялся заморозков. В мае
ему исполнилось три года, но ростом и телом он напоминал четырех- или
даже пятилетнего. Руки вытянулись и окрепли. В них появилась сила. Он
мог выворачивать из земли камни, когда случалось вместе с Розовой
Медведицей разрывать сурчиные норы. Тело, шоколадно-темное, было
сплошь покрыто ссадинами и рубцами. Кожа огрубела, стала плотнее и
толще и не чувствовала боли. Если бы его увидели люди, они непременно
сказали бы, что это детеныш дикого горного человека, обитающего в
недоступных местах. Слухи о снежном человеке давно уже ходили меж
кочевниками Памира и Тянь-Шаня.
За зиму Хуги познакомился со многими обитателями южного Алатау.
Он видел снежных барсов и понял, что такое запах страха, видел точно
таких же зверей, как его Розовая Медведица, и испытал при виде их
запах тревоги и беспокойства. Наблюдал из-за укрытия стадные переходы
диких свиней под охраной злобных и опасных вепрей. Встречался с рысью,
вспугнутой и обращенной в бегство медведицей, видел пятнистых и хищных
кошек, обитающих у рек и ключей, поросших тугаем и тальником. Нос к
носу сталкивался с серыми и красными волками и сам пугал их криком,
похожим на рев медвежонка. Многие боялись и убегали, но чаще он сам,
читая по слогам книгу звериной жизни, искал защиты у Розовой
Медведицы.
За это время она так сжилась с ним, так его полюбила, что готова
была за его жизнь сцепиться с кем угодно. Не было для нее роднее
существа, чем Хуги. Теперь они понимали друг друга не только при
помощи жестов, но и звуков. А звуков было много, и все были
разнообразны.
Как-то наткнулись в верховьях Или на вырубку леса, и запахло
человеком. Хуги, лежа за сваленным бурей деревом, долго нюхал
наплывающий издали дымок костра. В нем зашевелились какие-то смутные
чувства, взбудораженные этим дымком, и в памяти оживало нечто забытое.
И медведица, словно опасаясь, что он уйдет на этот дымок, ревниво и
угрожающе зарычала. Хуги послушно поднялся и пошел следом за нею.
Стояла весна. С гор веяло теплым ветром, и Розовую Медведицу
снова потянуло на север. Путь через хребты и перевалы всегда был тяжел
и иногда сопровождался длительной вынужденной голодовкой. Но,
преодолев его однажды с Хуги, медведица теперь не боялась. Если
мальчик уставал, то цеплялся за ее мохнатый бок, или они просто
отдыхали, довольствуясь неприхотливым подножным кормом.
Но как-то раз, измученный, два дня уже ничего не евший, Хуги лег
среди голых камней и не захотел вставать. Розовая Медведица знала, что
эта полоса гольцов совершенно пустынна и на ней не найти ни
растительной, ни животной пищи. И она торопилась преодолеть эту
полосу. Хуги же обессилел настолько, что не мог идти. Он только молча
смотрел на Розовую Медведицу, как бы говоря, что у него нет сил. Она
попробовала поднять его носом, как делала не раз, но Хуги отмахивался
от нее и утомленно ворчал. Она посидела возле, поскулила, а потом
встала, тревожно понюхала влажный, сырой ветер, ничего не сулящий,
кроме снега, и решительно пошла прочь. Хуги проводил ее безучастным
взглядом. Вот она последний раз показалась среди черных мокрых камней,
нагроможденных в хаотическом беспорядке, и скрылась.
Звериная школа жизни сурова. Как только ты встал на ноги, как
только научился самостоятельно добывать пищу и прятаться от врагов, ты
уже не вправе рассчитывать на помощь близких тебе сородичей, ибо их
долг перед тобой выполнен до конца и ты уже становишься в тягость тем,
кто тебя породил и преподал тебе самые первые и необходимые для
продления жизни уроки мудрости.
Перед опасностью равны все. И Хуги, должно быть, понимал это. Он
положил голову на вытянутые руки, плотнее вжался в холодные камни и,
чувствуя себя обреченным, молча заплакал. Лицо было спокойным и ничего
не выражающим, но из глаз катились крупные слезы. Втягивая ноздрями
воздух, он тоже, как медведица, чуял опасность. Она кралась к нему из
черной пасти каменного ущелья...
Он был слабее и меньше, когда проходили они с Розовой Медведицей
это голое каменное безмолвие. Но перед тем как одолеть его, медведица
добыла в низине двух жирных сурков, и Хуги ел до отвала. Поэтому
суточный переход по гольцам выдержал даже с некоторым запасом сил. К
тому же шли медленно, без особого напряжения, и черные дикие утесы,
покрытые белыми шапками снега, не грозили метелью. Теперь же она
надвигалась неотвратимо.
В камнях со свистом завыл ветер, метнув на голое тело Хуги первую
пригоршню колючего снега. Снег сам по себе не страшен. Мальчику не раз
доводилось на перевалах преодолевать снежные пространства. Но тогда
было тихо, спокойно и солнечно, а сейчас надвигалась буря, от которой
прячется и убегает все живое. Хуги не мог убежать.
Еще ударил порыв ветра, пройдясь по спине мальчика словно
наждаком. Потом вдруг повалил крупный снег. Ветер куда-то исчез, и
только где-то далеко-далеко в отвесных каменных утесах он все еще выл
и метался загнанным зверем.
Хуги, собрав остаток сил, пополз, облепленный мокрым снегом, ища
укрытия. В десяти шагах от него нависал небольшой козырек, под которым
сиротливо торчало несколько кустиков прошлогодней ветреницы. Он
подобрался к ним и снова лег, как можно плотнее вжимаясь в расселину.
Но вот в каменных утесах снова забился и загудел ветер, а вскоре
с сумасшедшей силой пронесся и над перевалом. Вокруг стало темно.
Поднялась метель. Порывы ветра секли кожу забившегося в камни Хуги.
Вот теперь он по-настоящему почувствовал холод. А ветер кружил, гудел,
заметал мальчика снежными хлопьями все больше и больше, пока, наконец,
он не почувствовал, что ему стало тепло, уютно, и пока он сам не
растворился в этом тепле и блаженстве.
Но Хуги очнулся. И очнулся действительно от тепла и тяжести. На
нем, прикрывая его телом, лежала Розовая Медведица. Он высунул из-под
ее лап голову и увидел, что кругом все бело и сама она белая-белая. С
ее морды упал на его затылок ком мягкого снега. Он заворчал
недовольно, а она заскулила, лизнула горячим языком щеку. И тут он
учуял запах мяса и перьев. Перед ним лежала каменная куропатка -
кеклик. Где и как довелось добыть осторожную верткую птицу, об этом
знала только медведица и, добыв, принесла ее своему голому медвежонку.
Она вернулась вовремя. Еще бы несколько минут, и теплый мех уже не
отогрел бы Хуги.
Малыш с изумлением смотрел на окостеневшего сизовато-розового
кеклика с пестрыми крыльями и черным галстуком на груди, а затем
схватил его и стал с остервенением есть холодное мясо. Розовая
Медведица, склонив лобастую голову, искоса, молчаливо радуясь,
наблюдала за ним. Она была тоже очень голодна, но даже маленького пера
не посмела взять в рот, чтобы не обидеть обессилевшего питомца.
Хуги был спасен, но на всю жизнь запомнил белую, воющую, как
волчья стая, метель, от которой много раз потом приходилось бежать,
потому что она была страшнее всякого лютого зверя.
На полпути к родным местам Розовая Медведица снова повстречала
Полосатого Когтя.
Она с Хуги паслась на поляне, поедая молодые побеги
белокопытника. Хуги старательно обрывал со стеблей крупные треугольные
листья с беловойлочным подбоем. В пищу годны были только хрустящие на
зубах черенки. Иногда попадался дягиль или борщевик - их тоже можно
было употреблять. Но лакомством считался трубчатый кумызлык. Для Хуги
это было давно знакомое растение. Еще со своими сверстниками, которые
помнились уже смутно-смутно, бегал он по горам, срывая хрупкие стебли
кумызлыка.
Полосатый Коготь появился на опушке леса бесшумно - большой, с
неслинявшей шерстью и поджарыми боками. Зима, как видно, прихватила
его в северном Алатау, и он вынужден был залечь в берлогу. Теперь
одиноко бродил по альпийским лугам в поисках пищи и самки.
Розовая Медведица узнала его, но испугалась за Хуги. Им и раньше
доводилось встречать сородичей, но они спешили уйти от них, чтобы не
попадаться на глаза. Но тут Полосатый Коготь застал их врасплох.
Розовая Медведица предостерегающе заворчала, подошла к Хуги и встала
над ним, готовая его защищать.
Полосатый Коготь подходил медленно, внюхиваясь. Он видел какое-то
голое существо, совсем не похожее на медвежонка, и это смущало. Он был
кроткого нрава и без надобности никогда не вступал в борьбу с кем бы
то ни было. Розовую Медведицу он тоже узнал и обрадовался, но вот
детеныш озадачил.
- Хр-р-ррр! - оскалила она зубы.
Полосатый Коготь сел и благодушно зевнул. У него, видно, было
хорошее настроение. Розовая Медведица заворчала еще раз, а потом
лизнула Хуги в затылок. Маленькие желтые глаза Полосатого Когтя с
любопытством посматривали на странного звереныша, а полураскрытая
пасть ухмылялась.
"Ну, если это голое существо, - говорила ухмылка, - так тебе
дорого, я не против. Я тоже не причиню ему зла. Но это существо не
нашего подобия, хотя и пахнет медвежьим духом. Оно очень похоже на
человека. А что такое человек - я знаю. Однажды он так больно укусил
меня громом, что я долго отлеживался и зализывал рану".
- Ау! - рявкнула медведица и, оставив Хуги, подошла к Полосатому
Когтю.
Они обнюхались. В сердитых глазах Розовой Медведицы все еще было
недоверие и недовольство. Но Полосатый Коготь неожиданно опрокинулся
на спину и стал кататься по траве. Это был добрый знак, знак
покорности, знак уважения к тем, кого он встретил.
Осмелев, Хуги на четвереньках, с опаской приблизился к медведице
и стал разглядывать валяющегося на траве зверя.
"Чего ему здесь надо? - взглядом говорил Хуги. - Его следует
прогнать. Пусть он похож на тебя, но он чужой и пахнет от него чужим
зверем".
Между тем Полосатый Коготь поднялся и, приблизясь к детенышу,
напоминающему человека, вытянул морду, чтобы обнюхать. И в это время
странный детеныш кошкой подскочил кверху.
"Тац!" - щелкнули его зубы.
Полосатый Коготь попятился - гляди ты, какой сердитый! - снова
сел, урча и повизгивая, не зная, как же теперь быть.
Розовая Медведица и Хуги снова занялись своим делом, отыскивая
дягиль и белокопытник. Полосатый Коготь посидел, похрюкал и тоже начал
пастись.
К вечеру Хуги и Полосатый Коготь познакомились окончательно. А
еще через день между ними началась дружба.
Так втроем они и дошли до родных мест.
Хуги с любопытством наблюдал, как Полосатый Коготь, вдосталь
повалявшись в собственной моче, подходил к деревьям и терся головой о
кору, оставляя на ней грязные и пахучие метки. Таким образом он
переметил многие деревья, постепенно обходя старые владения Розовой
Медведицы. Попробовал и Хуги метить деревья, и у него получалось
неплохо, хотя он не знал, что так медведи "огораживают" свои участки
беспомощное, маленькое, напоминающее чем-то встававшего на дыбы
медвежонка, и не только не причинила ему зла, но еще и поняла своим
бессознательным инстинктом, что это внезапно найденное ею существо,
единственное в своем роде, только и способно теперь восполнить ее
утрату.
Когда приемыш, придя в себя, дико заголосил, она растерялась и
даже обиделась, сбитая с толку. Она могла бы оборвать этот вопль одним
ударом лапы, словно писк сурка, но чувство необходимого восполнения
утраты оказалось сильнее, и тогда обида и растерянность сменились
любопытством.
Всю ночь Розовая Медведица не выходила из пещеры, лежа подле
спящего ребенка; она вдыхала его запах и видела в сумеречной темноте,
как он в задранной рубашонке тихо сопит носом и вздрагивает,
точь-в-точь как ее медвежонок. Только было странно, что этот неведомо
чей детеныш почему-то абсолютно гол и у него очень нежная кожа.
Утром она разбудила его, толкнув носом. Так она всегда делала,
чтобы поднять медвежонка и идти с ним добывать пропитание. Но приемыш
забился в угол, и медведица поняла, что он никуда не хочет идти.
Она посидела возле, озадаченно поурчала и вышла. Но не ушла, а
стала заваливать лаз пещеры разбросанным вокруг хворостом.
Испуг, страдание, боль всегда потом вызывают глубокий сон. Это
естественная защита от потрясения, за порогом которого может стоять
только смерть. И природа разумно оградила и человека и животного от
этого порога. Поэтому мальчик, как только ушла медведица, снова впал в
забытье и спал до тех пор, пока она не вернулась. Когда очнулся, то
увидел перед собой большого, жирного суслика. Он помнил, как совсем
недавно старшие ребятишки, с которыми бегал вместе, добывали таких же
сусликов при помощи петель, сплетенных из конского волоса, и называли
их балпак. Они говорили еще, что их можно есть, что у них вкусное и
нежное мясо, как у барашка, но почему-то отдавали собакам. Мальчик не
протянул руки и не взял суслика, как хотела того медведица.
Так прошел еще один день.
Садык мучился теперь от жажды. Внутри у него все горело. Губы и
рот пересохли, слюны во рту не было. Среди ночи он наконец не вынес
мучения и выполз из пещеры. Розовая Медведица лишь подняла голову и
следила за ним. Потом вышла следом и увидела, как приемыш ползает по
росистой траве, жадно хватая ртом мокрые стебли травы. И опять
инстинкт, тот самый инстинкт, повинуясь которому она носила к водопою
медвежонка, заставил понять, что новый ее детеныш хочет пить. Она
подошла, спокойно и осторожно взяла его зубами за холщовую рубашонку и
понесла к горному ключу.
С каким вниманием и любопытством она наблюдала за тем, как он
пьет, припав черной головой к воде. В эту минуту он совсем почти не
отличался от потерянного медвежонка. Он даже урчал слегка от жажды и
нетерпения. А потом она видела, как он с таким же нетерпением и
жадностью грыз задушенного ею суслика.
В эту ночь свершилось великое чудо природы - голод и жажда
заставили человеческого детеныша стать сыном Розовой Медведицы.
Наступала пора созревания плодов. В яблоневом поясе гор много
зрело кислицы, урюка, вишен, барбариса. В эту пору медведи особенно
набирают жир, готовясь или к дальнему переходу на юг, или к спячке. Но
Розовой Медведице, так неосмотрительно взявшей на себя роль матери
нового питомца, было сперва не до сбора диких плодов. Не убив и не
бросив приемыша поначалу, несмотря на то что он доставил ей сразу
массу хлопот и неприятностей, побуждаемая все тем же инстинктом
материнства к сохранению беззащитного существа, способного заменить ей
пропавшего медвежонка, она уже попросту не могла лишить его своей
опеки. А мальчику больше ничего не оставалось, как постепенно
привыкать к новому положению и новым условиям. Всегда, везде и во всем
труден лишь первый шаг. И этот шаг благодаря голоду и жажде был сделан
им.
Но еще долго мальчик пугался дикого зверя, приносившего ему еду и
таскавшего его к водопою, пока страх не был окончательно вытеснен из
него заботами молодой медведицы. Прошлое расставалось с ним неохотно.
Он отчетливо помнил мать, отца, детвору из аила, дядю, теток, особенно
байбиче, которая была ласковей остальных. Но заученные им слова
уходили из памяти быстро. Их настойчиво вытесняли странные рыкающие
звуки медведицы. Чаще всего он слышал в ее призывном выдохе отчетливый
горловой звук: "Хууги-и". И этот звук постепенно становился его новым
именем. Как только Розовая Медведица издавала его, он послушно шел к
ней и старался делать то же, что делала она. Но ходить и бегать
предпочитал все-таки как и прежде, а не на четвереньках. И это,
очевидно, сохранялось в нем не только от прежней привычки, но еще и от
подражания: медведи, обирая на деревьях плоды, оглядывая окрестности
или просто ради забавы, нередко встают на задние лапы и даже ходят,
как человек.
На втором месяце их совместного существования Хуги научился
лазать по деревьям, довольно цепко хватаясь ручонками за ветви, чем
всегда приводил в восторг Розовую Медведицу. Он оказался даже
послушнее, чем ее медвежонок, и она дорожила этим. Так они оба
привыкали друг к другу.
Иногда она уводила его высоко в горы, к альпийским лугам, и они
охотились на сурков. Там, где Хуги не мог перелезть через упавшее
дерево, она брала его сзади за остатки изорванной рубашонки и помогала
одолеть препятствие. Хуги проворно бежал следом, но мог, опять-таки
подражая медведице, опуститься и на четвереньки и тоже передвигаться
довольно быстро. Колени его грубели, на них стало появляться что-то
вроде жестких подушечек.
Приступы тоски по ближним становились все реже и реже. И всегда,
как правило, их глушил голод. Два или три раза мальчик болел
расстройством желудка, но постепенно научился есть почти все, что ела
медведица, больше и больше приобщаясь к звериному образу жизни. Стал
понимать жесты медведицы и различные оттенки ее урчания. И все это
схватывал в слепом, не требующем ума, подражании.
Был ясный и теплый день. Горные пики искрились на солнце
ослепительными шапками вечного снега. А ниже, на альпийских лугах,
было тепло и зелено, горный воздух был чист, прозрачен, и дышалось
удивительно легко. На каменных выступах, на фоне синего неба, стояли,
застыв в своей созерцательной неподвижности, тау-теке - горные козлы.
Их огромные рога царственно венчали гордые бородатые головы. Небольшое
стадо паслось в расселинах скал. Но когда какое-нибудь животное вдруг
лениво и грациозно перемахивало с камня на камень, то столько в этом
было спокойного величия, уверенности и точности, что даже Розовая
Медведица, безразличная к тому, что недосягаемо, завистливо ворчала,
глядя на акробатические прыжки.
Внезапно на поляну выбежал красный волк, обнюхал воздух и
безбоязненно сел, поглядывая на Розовую Медведицу и Хуги.
Мальчик увидел его первым, и в памяти всплыли собаки, охраняющие
стадо. Волк чем-то походил на них, только не был косматым и уши его
стояли торчком. Мальчик смело пошел на волка. И тут позади раздалось
знакомое и требовательное:
- Хуги-и!
Мальчик угловато попятился, а Розовая Медведица, воинственно
рявкнув, кинулась к волку. Тот лязгнул зубами и бросился бежать сломя
голову. Медведица вернулась, подошла к Хуги и в первый раз наградила
его крепкой затрещиной, а потом долго не могла успокоиться, урча и
взвизгивая. Обида Хуги скоро забылась, а урок остался: понял, что
небольшого красного зверя, так похожего на собаку, следует опасаться.
В другой раз он оказался свидетелем новой встречи с неведомым
существом. Это было неподалеку от пещеры, в которую они всякий раз
возвращались на ночь.
Ниже по склону, в расселине, там, где выдавались из нее слоистыми
плитами камни, уже давно жил барсук. Розовая Медведица об этом знала и
не проявляла к барсуку никакого охотничьего интереса. Он тоже был для
нее недоступен. Зверек, величиной с небольшую собаку и чем-то
напоминающий огромного суслика, только остроносый, обычно грелся на
солнце. Но стоило ему едва заслышать шорох, как он мгновенно скрывался
в норе, вырытой глубоко под каменными плитами. Но на этот раз Розовую
Медведицу что-то заставило обратить внимание на дремлющего барсука.
Тихонько хрюкнув, Розовая Медведица припала к земле, что
мгновенно сделал и Хуги, и стала осторожно подползать с подветренной
стороны к норе. Так они проползли метров двадцать и затаились совсем
неподалеку. Мальчик, чуть высунув из травы голову, внимательно
разглядывал лежащее перед ним животное. Оно было буровато-серым и даже
с каким-то песочным оттенком, с серебристой рябью. От носа к затылку
тянулась белая полоса, щеки тоже были белыми, зато через глаза и
прижатые к затылку уши проходили черные тесемки, грудь и жирное брюшко
отливали темно-бурым цветом. Очевидно, этот зверь не только не внушал
опасения, но и сам боялся, коль за ним охотилась Розовая Медведица.
Спустя некоторое время медведица снова поползла к барсуку. За ней
неотступно полз и Хуги, постигая секреты охоты.
До барсука оставалось не больше десяти метров, когда он вдруг
почуял опасность. Розовая Медведица рванулась к норе, чтобы преградить
ему вход, но барсук опередил буквально на полсекунды. Когтистая лапа
медведицы оставила только глубокий след на мшистом ребре камня.
Как бы чувствуя неловкость перед приемышем, Розовая Медведица
долго изливала в недовольном урчании свою досаду и все подпихивала
Хуги носом ближе к норе, словно говоря: "Запомни запах. Этого зверя
можно есть, но у него очень чуткие уши". Таким он и запомнился
мальчику. Но как же дорого обошелся ему впоследствии этот
несвоевременный урок...
Уходила пора плодов. Искать корм стало труднее. Яблоки давно
опали, орехи попадались редко. Днем Розовая Медведица все чаще уводила
Хуги высоко в горы и там пробовала охотиться на молодых косуль. Но
удачи не было, хотя эти животные как будто не обращали внимания на
пасущуюся неподалеку медведицу. Со стороны казалось, что они очень
миролюбивы. Однако косуля просто знала, что медведице ее не догнать, а
медведица в свою очередь отдавала себе отчет, что вот так в открытую
нечего и рассчитывать на внезапность. Но их взаимное равнодушие было
только кажущимся, на самом деле они следили за каждым шагом друг
друга.
И все-таки однажды Розовой Медведице повезло.
В одной из широких впадин, по которой тек ручей и куда часто
приходили на водопой косули, медведица залегла с ночи. Хуги прижался к
ней, греясь ее теплом. За три месяца дикой жизни его тело привыкло к
прохладе ночей, дождю и ветру, иногда резкому и пронзительному в
ущельях, но сейчас в горах становилось все холоднее и холоднее. Сухая
теплая осень заметно остывала. Розовая Медведица реже возвращалась в
пещеру и чаще охотилась ночами. Ранее привычная смена дня и ночи
теперь для Хуги все меньше имела значения. Зрение его обострялось. В
темноте он мог уже точно различать предметы, а слухом ловить малейшие
шорохи. И не столько медведица, под защитой которой он находился,
учила выносливости, сколько сама природа. Она постепенно, но верно
приспосабливала его к новому образу жизни.
Не издавая ни малейшего звука, они пролежали у водопоя остаток
ночи. Высокая альпийская трава скрывала их с головой. Предутреннее
небо быстро очистилось от туманной дымки, и вскоре восток заполыхал
багрянцем. Мелодично позванивал ручей, окутываясь паром. Вот-вот
должны были появиться те, кого с таким терпением и упрямством
поджидали Розовая Медведица и Хуги.
Внезапно по телу медведицы пробежала волна легкой дрожи, а
короткие круглые уши насторожились. Она заметно подобралась, съежилась
и замерла. Ее волнение сразу же передалось и дремлющему Хуги. Он
стряхнул с себя сон и тоже сжался в комочек, затаясь в напряженном
ожидании.
Спустя минуту по ту сторону ключа, в зарослях арчи, хрупнула
веточка, и опять надолго установилась тишина, которую только где-то
далеко-далеко пытался разбудить кеклик.
Хуги смелее потянул в себя воздух и сразу почувствовал запах
теплого свежего помета горной косули. Сомнения не осталось: животные
шли к водопою.
И вдруг сквозь стебли и листья трав Хуги заметил неожиданно
выросшее будто из-под земли стройное, красивое животное. Оно было
ржаво-рыжим, на тонких ногах, с двумя изящными ветвистыми рожками. Уши
стояли торчком, длинные и чуткие, не знающие покоя.
Рогатый зверь долго стоял, внюхиваясь и поводя ушами, но ни
Розовая Медведица, ни Хуги не выдали себя ни малейшим движением, ни
малейшим вздохом.
Прошло еще некоторое время, и тогда застывший, как изваяние,
рогатый зверь легонько ударил копытом и смело пошел к воде. Из арчовых
зарослей мгновенно выскочили три безрогих косули с белыми зеркальцами
и четыре пятнистых детеныша. Все они склонились к ручью, чуть-чуть
расставив длинные худые ноги, и стали пить.
Вот тут-то медведица, подобно вихрю, и взвилась в огромном
прыжке. Бросок был настолько стремителен и точен, что самец успел
только встать на дыбы, но уже в следующую секунду Розовая Медведица
сидела на нем...
Насытившись, они долго отдыхали, пригреваемые солнцем. А затем,
припав к ручью, пили воду и даже купались. Вода была холодной,
снеговой, но оба чувствовали себя прекрасно. Потом снова дремали,
раскинувшись под жарким отвесным солнцем.
Так прожили они в родных местах до легких заморозков. Розовая
Медведица, то ли чувствуя необходимость уйти через перевалы на юг, где
в прошлом году она встретила Полосатого Когтя и где круглый год нет
снега и много пищи, то ли понимая своим звериным умом, что ее
прожорливый приемыш, на котором не растет шерсть, не выдержит ни
спячки, ни суровой зимы, решила снова податься на южные отроги
Джунгарского Алатау, где бурно и широки течет голубая река Или.
Переход не был особенно утомительным для маленького Хуги. Они шли
на юг медленно, постоянно останавливаясь и кормясь. Главный
Джунгарский перевал одолели при тихой солнечной погоде и затем день за
днем уходили все дальше и дальше на юг. Осень с ее дождями и ветром
осталась позади, но путь их не прекращался.
Всю зиму до весны они прожили в южных отрогах Тянь-Шаня,
изобилующих горными озерами, доходили почти до Турфанской впадины, дно
которой намного было ниже уровня моря. Здесь лакомились диким высохшим
виноградом, добывали сусликов, а в реке Или на мелких разводьях ловили
рыбу.
Хуги заметно повзрослел, голова его обросла длинными волосами, он
уже легко переносил длительные переходы и не боялся заморозков. В мае
ему исполнилось три года, но ростом и телом он напоминал четырех- или
даже пятилетнего. Руки вытянулись и окрепли. В них появилась сила. Он
мог выворачивать из земли камни, когда случалось вместе с Розовой
Медведицей разрывать сурчиные норы. Тело, шоколадно-темное, было
сплошь покрыто ссадинами и рубцами. Кожа огрубела, стала плотнее и
толще и не чувствовала боли. Если бы его увидели люди, они непременно
сказали бы, что это детеныш дикого горного человека, обитающего в
недоступных местах. Слухи о снежном человеке давно уже ходили меж
кочевниками Памира и Тянь-Шаня.
За зиму Хуги познакомился со многими обитателями южного Алатау.
Он видел снежных барсов и понял, что такое запах страха, видел точно
таких же зверей, как его Розовая Медведица, и испытал при виде их
запах тревоги и беспокойства. Наблюдал из-за укрытия стадные переходы
диких свиней под охраной злобных и опасных вепрей. Встречался с рысью,
вспугнутой и обращенной в бегство медведицей, видел пятнистых и хищных
кошек, обитающих у рек и ключей, поросших тугаем и тальником. Нос к
носу сталкивался с серыми и красными волками и сам пугал их криком,
похожим на рев медвежонка. Многие боялись и убегали, но чаще он сам,
читая по слогам книгу звериной жизни, искал защиты у Розовой
Медведицы.
За это время она так сжилась с ним, так его полюбила, что готова
была за его жизнь сцепиться с кем угодно. Не было для нее роднее
существа, чем Хуги. Теперь они понимали друг друга не только при
помощи жестов, но и звуков. А звуков было много, и все были
разнообразны.
Как-то наткнулись в верховьях Или на вырубку леса, и запахло
человеком. Хуги, лежа за сваленным бурей деревом, долго нюхал
наплывающий издали дымок костра. В нем зашевелились какие-то смутные
чувства, взбудораженные этим дымком, и в памяти оживало нечто забытое.
И медведица, словно опасаясь, что он уйдет на этот дымок, ревниво и
угрожающе зарычала. Хуги послушно поднялся и пошел следом за нею.
Стояла весна. С гор веяло теплым ветром, и Розовую Медведицу
снова потянуло на север. Путь через хребты и перевалы всегда был тяжел
и иногда сопровождался длительной вынужденной голодовкой. Но,
преодолев его однажды с Хуги, медведица теперь не боялась. Если
мальчик уставал, то цеплялся за ее мохнатый бок, или они просто
отдыхали, довольствуясь неприхотливым подножным кормом.
Но как-то раз, измученный, два дня уже ничего не евший, Хуги лег
среди голых камней и не захотел вставать. Розовая Медведица знала, что
эта полоса гольцов совершенно пустынна и на ней не найти ни
растительной, ни животной пищи. И она торопилась преодолеть эту
полосу. Хуги же обессилел настолько, что не мог идти. Он только молча
смотрел на Розовую Медведицу, как бы говоря, что у него нет сил. Она
попробовала поднять его носом, как делала не раз, но Хуги отмахивался
от нее и утомленно ворчал. Она посидела возле, поскулила, а потом
встала, тревожно понюхала влажный, сырой ветер, ничего не сулящий,
кроме снега, и решительно пошла прочь. Хуги проводил ее безучастным
взглядом. Вот она последний раз показалась среди черных мокрых камней,
нагроможденных в хаотическом беспорядке, и скрылась.
Звериная школа жизни сурова. Как только ты встал на ноги, как
только научился самостоятельно добывать пищу и прятаться от врагов, ты
уже не вправе рассчитывать на помощь близких тебе сородичей, ибо их
долг перед тобой выполнен до конца и ты уже становишься в тягость тем,
кто тебя породил и преподал тебе самые первые и необходимые для
продления жизни уроки мудрости.
Перед опасностью равны все. И Хуги, должно быть, понимал это. Он
положил голову на вытянутые руки, плотнее вжался в холодные камни и,
чувствуя себя обреченным, молча заплакал. Лицо было спокойным и ничего
не выражающим, но из глаз катились крупные слезы. Втягивая ноздрями
воздух, он тоже, как медведица, чуял опасность. Она кралась к нему из
черной пасти каменного ущелья...
Он был слабее и меньше, когда проходили они с Розовой Медведицей
это голое каменное безмолвие. Но перед тем как одолеть его, медведица
добыла в низине двух жирных сурков, и Хуги ел до отвала. Поэтому
суточный переход по гольцам выдержал даже с некоторым запасом сил. К
тому же шли медленно, без особого напряжения, и черные дикие утесы,
покрытые белыми шапками снега, не грозили метелью. Теперь же она
надвигалась неотвратимо.
В камнях со свистом завыл ветер, метнув на голое тело Хуги первую
пригоршню колючего снега. Снег сам по себе не страшен. Мальчику не раз
доводилось на перевалах преодолевать снежные пространства. Но тогда
было тихо, спокойно и солнечно, а сейчас надвигалась буря, от которой
прячется и убегает все живое. Хуги не мог убежать.
Еще ударил порыв ветра, пройдясь по спине мальчика словно
наждаком. Потом вдруг повалил крупный снег. Ветер куда-то исчез, и
только где-то далеко-далеко в отвесных каменных утесах он все еще выл
и метался загнанным зверем.
Хуги, собрав остаток сил, пополз, облепленный мокрым снегом, ища
укрытия. В десяти шагах от него нависал небольшой козырек, под которым
сиротливо торчало несколько кустиков прошлогодней ветреницы. Он
подобрался к ним и снова лег, как можно плотнее вжимаясь в расселину.
Но вот в каменных утесах снова забился и загудел ветер, а вскоре
с сумасшедшей силой пронесся и над перевалом. Вокруг стало темно.
Поднялась метель. Порывы ветра секли кожу забившегося в камни Хуги.
Вот теперь он по-настоящему почувствовал холод. А ветер кружил, гудел,
заметал мальчика снежными хлопьями все больше и больше, пока, наконец,
он не почувствовал, что ему стало тепло, уютно, и пока он сам не
растворился в этом тепле и блаженстве.
Но Хуги очнулся. И очнулся действительно от тепла и тяжести. На
нем, прикрывая его телом, лежала Розовая Медведица. Он высунул из-под
ее лап голову и увидел, что кругом все бело и сама она белая-белая. С
ее морды упал на его затылок ком мягкого снега. Он заворчал
недовольно, а она заскулила, лизнула горячим языком щеку. И тут он
учуял запах мяса и перьев. Перед ним лежала каменная куропатка -
кеклик. Где и как довелось добыть осторожную верткую птицу, об этом
знала только медведица и, добыв, принесла ее своему голому медвежонку.
Она вернулась вовремя. Еще бы несколько минут, и теплый мех уже не
отогрел бы Хуги.
Малыш с изумлением смотрел на окостеневшего сизовато-розового
кеклика с пестрыми крыльями и черным галстуком на груди, а затем
схватил его и стал с остервенением есть холодное мясо. Розовая
Медведица, склонив лобастую голову, искоса, молчаливо радуясь,
наблюдала за ним. Она была тоже очень голодна, но даже маленького пера
не посмела взять в рот, чтобы не обидеть обессилевшего питомца.
Хуги был спасен, но на всю жизнь запомнил белую, воющую, как
волчья стая, метель, от которой много раз потом приходилось бежать,
потому что она была страшнее всякого лютого зверя.
На полпути к родным местам Розовая Медведица снова повстречала
Полосатого Когтя.
Она с Хуги паслась на поляне, поедая молодые побеги
белокопытника. Хуги старательно обрывал со стеблей крупные треугольные
листья с беловойлочным подбоем. В пищу годны были только хрустящие на
зубах черенки. Иногда попадался дягиль или борщевик - их тоже можно
было употреблять. Но лакомством считался трубчатый кумызлык. Для Хуги
это было давно знакомое растение. Еще со своими сверстниками, которые
помнились уже смутно-смутно, бегал он по горам, срывая хрупкие стебли
кумызлыка.
Полосатый Коготь появился на опушке леса бесшумно - большой, с
неслинявшей шерстью и поджарыми боками. Зима, как видно, прихватила
его в северном Алатау, и он вынужден был залечь в берлогу. Теперь
одиноко бродил по альпийским лугам в поисках пищи и самки.
Розовая Медведица узнала его, но испугалась за Хуги. Им и раньше
доводилось встречать сородичей, но они спешили уйти от них, чтобы не
попадаться на глаза. Но тут Полосатый Коготь застал их врасплох.
Розовая Медведица предостерегающе заворчала, подошла к Хуги и встала
над ним, готовая его защищать.
Полосатый Коготь подходил медленно, внюхиваясь. Он видел какое-то
голое существо, совсем не похожее на медвежонка, и это смущало. Он был
кроткого нрава и без надобности никогда не вступал в борьбу с кем бы
то ни было. Розовую Медведицу он тоже узнал и обрадовался, но вот
детеныш озадачил.
- Хр-р-ррр! - оскалила она зубы.
Полосатый Коготь сел и благодушно зевнул. У него, видно, было
хорошее настроение. Розовая Медведица заворчала еще раз, а потом
лизнула Хуги в затылок. Маленькие желтые глаза Полосатого Когтя с
любопытством посматривали на странного звереныша, а полураскрытая
пасть ухмылялась.
"Ну, если это голое существо, - говорила ухмылка, - так тебе
дорого, я не против. Я тоже не причиню ему зла. Но это существо не
нашего подобия, хотя и пахнет медвежьим духом. Оно очень похоже на
человека. А что такое человек - я знаю. Однажды он так больно укусил
меня громом, что я долго отлеживался и зализывал рану".
- Ау! - рявкнула медведица и, оставив Хуги, подошла к Полосатому
Когтю.
Они обнюхались. В сердитых глазах Розовой Медведицы все еще было
недоверие и недовольство. Но Полосатый Коготь неожиданно опрокинулся
на спину и стал кататься по траве. Это был добрый знак, знак
покорности, знак уважения к тем, кого он встретил.
Осмелев, Хуги на четвереньках, с опаской приблизился к медведице
и стал разглядывать валяющегося на траве зверя.
"Чего ему здесь надо? - взглядом говорил Хуги. - Его следует
прогнать. Пусть он похож на тебя, но он чужой и пахнет от него чужим
зверем".
Между тем Полосатый Коготь поднялся и, приблизясь к детенышу,
напоминающему человека, вытянул морду, чтобы обнюхать. И в это время
странный детеныш кошкой подскочил кверху.
"Тац!" - щелкнули его зубы.
Полосатый Коготь попятился - гляди ты, какой сердитый! - снова
сел, урча и повизгивая, не зная, как же теперь быть.
Розовая Медведица и Хуги снова занялись своим делом, отыскивая
дягиль и белокопытник. Полосатый Коготь посидел, похрюкал и тоже начал
пастись.
К вечеру Хуги и Полосатый Коготь познакомились окончательно. А
еще через день между ними началась дружба.
Так втроем они и дошли до родных мест.
Хуги с любопытством наблюдал, как Полосатый Коготь, вдосталь
повалявшись в собственной моче, подходил к деревьям и терся головой о
кору, оставляя на ней грязные и пахучие метки. Таким образом он
переметил многие деревья, постепенно обходя старые владения Розовой
Медведицы. Попробовал и Хуги метить деревья, и у него получалось
неплохо, хотя он не знал, что так медведи "огораживают" свои участки