— Зинаида, — добродушно призналась Тамарка. — Это родственница какого-то её приятеля.
   Я обомлела.
   — Зинаида?!
   — Ну да, Мама, Зинаида, а чему ты так удивляешься?
   — До чего обнаглела эта убийца! — возмутилась я. — Она уже совсем не скрывается. Скоро будет прямо с ножом в открытую и ходить. А я ещё, глупая, пытаюсь её подловить на каких-то анализах, когда все и без анализов ясно.
   Тамарка рассердилась:
   — Ты о чем, Мама? Какие анализы? Объяснишь ты мне наконец?
   — Обычные анализы! — раздражаясь её бестолковостью, закричала я. — Экспертиза! Должна же я знать, чем травили твоего кота! Сейчас только отнесла шприц Зинке, от неё возвращаюсь.
   — И что Зинка?
   — Я ей шприц вручила, и она без всяких его взяла и обещала отдать на анализ. Теперь понятно, зачем она это сделала, хотела выманить из моих рук улику.
   Услышав это, Тамарка вышла из себя.
   — Мама, ты невозможная! — завопила она. — Порой мне кажется, что ты безнадёжно глупа!
   — Насчёт тебя мне это кажется уже не порой, а систематически. Я не всю жидкость со шприцем Зинке отдала, а несколько капель выдавила на настоящий анализ, который мне будут делать надёжные люди. Я не такая дура, чтобы ждать от Зинки благодеяний. Вот сейчас она все бросит и начнёт помогать мне ловить себя. Знаешь, зачем я ей шприц отдала?
   — Зачем?
   — Да с одной лишь целью: взглянуть на её реакцию. Зинка не разочаровала меня и повела себя как неисправимая преступница. Она и глазом не моргнула, когда услышала, что покушались на тебя и твоего кота, а будь она честным человеком, так забросала бы меня вопросами. Что же делает она?
   — Что?
   — Берет спокойненько шприц и отправляет его в холодильник. Станет так вести себя честный человек? Ведь шприц — улика.
   — Мама, не будь наивной, — опять рассердилась Тамарка. — Никакая шприц не улика. Завтра домработница, объявись она, скажет что и в глаза этот шприц не видела. И будет права.
   — И пусть скажет. Я с ней судиться не собираюсь, потому что я честный человек и не надеюсь на правосудие. На правосудие рассчитывают только преступники. У них всегда на это находятся деньги. Мне же надо лишь знать, что в этом шприце, потому что шприц улика только для меня.
   — Чего же тогда бояться Зинке? — удивилась Тамарка.
   — Того, что в шприце, а там, я уверена, бешенство!
   — Да почему же именно бешенство? Мама!
   — Потому, что это самый надёжный способ угрохать тебя, самый естественный. Ну подумай сама, твой кот, после чрезмерно длительного общения с Даней, умирает от бешенства. Кого это удивит?
   — Никого, — уверенно ответила Тамарка.
   — А уж если ты заразишься бешенством от своего кота, это и вовсе нормально, это само собой разумеющееся. Кстати, у тебя уже есть некоторые признаки. Хорошо, что мы разговариваем по телефону.
   — Мама, не зли меня, — попросила Тамарка. — Сказала бы спасибо, что выслушиваю твои глупости, так она ещё и издевается.
   — Тома, не издеваюсь я, а настоятельно рекомендую сегодня же сделать и себе и коту прививку от бешенства, может ещё и не поздно.
   — Мама, это глупо. Вот сейчас все брошу и начну делать прививку коту. И, главное, почему? Откуда взялась для этого причина?
   — Тома, причина есть! — пылко заверила я.
   — Во-от. Только потому я должна мучать уколами своего кота, что тебе втемяшилось в голову, будто бешенством его заразили. Да ладно уколы коту, а то уже вопрос так стоит, что и мне. А завтра ты начнёшь агитировать меня лечиться от СПИДа. Потому что тебе новая версия в голову придёт.
   — Тома, умереть мне на этом месте, от СПИДа не буду, — клятвенно заверила я. — Только от бешенства.
   — Да почему именно от бешенства?! — уже не на шутку распсиховалась Тамарка. — Как ты себе это мыслишь? Прийду я к врачу и попрошу: «Сделайте мне прививку от бешенства.» А он: «Вас собака кусала?» А я: «Нет, никто меня не кусал, но вы все же сделайте.» Сорок уколов в живот! Мама!
   — Тома, ты отстала от жизни, медицина со страшной силой рванула вперёд, уже не делают сорок уколов в живот, это вчерашний день.
   — А мне плевать! — гремела Тамарка. — Мне и одного укола не надо. Я не казённая. И, главное, бешенство! Почему бешенство? Будто ты не знаешь других болезней, более приятных.
   — Да, бешенство потому, что все остальное излечимо, — разозлилась уже и я. — Из животных болезней человеку страшно только бешенство. От него вообще не лечат, а только облегчают страдания. Если ты не забыла, тебя хотят убрать. Им не болезни твои нужны, а смерть. Ясно?
   — Ничего не ясно. И забудь, что я там пьяная тебе наплела. Все это вздор! Никто убивать меня не будет.
   Я была близка к отчаянию. Тамарка не верила мне, это было очевидно. Но как объяснить этой дурочке, что и ей и её коту грозит мучительная смерть.
   — Тома, ты только не сердись, — заискивающе начала я. — Ведь это же бесспорно, согласись…
   — Что бесспорно? — грозно перебила она меня, уже совершенно неспособная к диалогу.
   — Да то, что Зинка подсунула тебе домработницу, которая должна была убить тебя и твоего кота, а для отвода глаз почистить ваш сейф. Уверяю, это она сделала с громадным удовольствием.
   — Не сомневаюсь, — согласилась Тамарка. — Это единственное из сказанного тобой похоже на правду. Все остальное ерунда. Мама, ты только не обижайся, я с удовольствием читаю твои книги, но то, что ты сейчас говоришь, ни в какие ворота не лезет. Зинка не такая дура, чтобы своими руками подсовывать мне домработницу, собирающуюся убить меня посредством моего кота. Мама! — неожиданно взвилась Тамарка. — Тьфу! Это даже произносить противно!
   — Что?
   — Да то, что ты нагородила. Тьфу! Тьфу-тьфу-тьфу! Стыд какой! И я ещё это слушаю. Знали бы мои партнёры, руки бы мне не подали. С тобой, Мама, легко угодить в сумасшедший дом.
   О, как она оказалась права! Для некоторых именно так эта история и закончилась.
   — Ну, как хочешь, — обиделась я. — Не делай прививки. И тебе и коту будет хуже. Что я в самом деле для таких неблагодарных стараюсь?

Глава 23

   Я обиделась на весь белый свет. Так всегда: самое невероятное люди с радостью за правду принимают, а очевидного не хотят замечать.
   В этом их беда.
   А моя беда в том, что я слишком умна и добра, что безмерная проницательность, помноженная на ум, талант, на мои уникальные аналитические способности…
   Да, что-то я слишком. Скромности иногда не хватает, согласна…
   Но как же помнить о скромности при моем-то уме, таланте, проницательности, красоте…
   Да. Красота-то здесь причём?
   Ну, ладно, дело не в этом.
   В общем, обиделась я на Тамарку. Когда делаешь какое-то дело, всегда хочется признания успехов, а тут такое пренебрежение.
   «Ну и пусть живут как хотят, — подумала я. — Пускай их всех там хоть передавят, перетравят и перережут — и пальцем не шевельну. Что мне, заняться нечем? Вот баба Рая с Санькой не сегодня завтра вернуться, а у Саньки все ещё нет шведской стенки…
   Черт! Стенку же должен делать Евгений, а у Саньки уже и Евгения нет, так я постаралась. А все виноваты они, эти жены, во главе с Тамаркой! Я, можно сказать, усердствовала, не жалея живота своего, семьёй рисковала и что же? Тамарка со своим Даней-уродом осталась, а я одна. И ради чего? Ради того, чтобы этих дурочек не поубивали? Господи, да общество мне ещё и порицание вынесет за то, что я их спасла. Нет, я убийце помогать не буду, конечно, но и мешать не стоит.»
   В общем, я решила не вмешиваться, а зажить своей жизнью. Я легла на диван и несколько дней с неослабевающим интересом читала подряд все свои книжки. Перерывы делала лишь на обед и короткий сон…
   Кстати, очень быстро выяснилось, что книжек я написала катастрофически мало. Перечитала их за четыре дня. И что теперь прикажете делать? Куда убить время? Не читать же чужие!
   Я прошлась по квартире, не зная куда применить себя. Лишь тогда я заметила какой в моем доме беспорядок. Чуть больше месяца отсутствовала баба Рая, но складывалось впечатление, что здесь уже нарос приличный культурный слой, скоро раскопки можно будет делать. И это при том, что главного сорильщика — моего сына Саньку — баба Рая увезла с собой.
   Я представила, сколько радости получит баба Рая, каким ценным человеком почувствует себя и присущая мне вредность взбунтовалась.
   «Не бывать этому!» — воскликнула я и схватилась за ведро и тряпку.
   В моей жизни обычно на пути таких похвальных намерений всегда вырастают непреодолимые препятствия. Выросли они и на этот раз. Позвонил Евгений.
   — Ты куда пропал? — удивилась я, тут же вспомнив, что обычно он всегда был рядом.
   — Только не подумай, что собираюсь мириться, — начал длинной преамбулой Евгений, — Тамарка права, ты несносна…
   — Если уж берёшься цитировать Тамарку, — грубо оборвала его я, — так делай это хотя бы правильно. Она говорит, что я невозможная.
   — Ты и несносная, и невозможная, — разозлился Евгений, — но через несколько дней приезжает Санька, а я обещал ему шведскую стенку. Я не могу его обмануть, у него и без того горе.
   Мне стало дурно.
   — Боже, что за горе? — страшно испугавшись, закричала я.
   — А разве иметь такую беспутную мать, это не горе? Я с ужасом думаю, что с этим мальчиком будет, если я от тебя уйду.
   — А ты разве ещё не ушёл? — заволновалась я.
   Евгений вдруг сделался чрезвычайно рассудителен и заговорил буквально по-мужски.
   — Понимаю, что ты мечтаешь отделаться от меня, — спокойно сказал он, — но не выйдет. Я не брошу пацана на произвол судьбы. Оставить его с тобой, это то же, что отдать ребёнка на воспитание шайке шимпанзе. Завтра ты вляпаешься в новую историю, а потом в другую и так до бесконечности, а воспитание вещь тонкая и требует каждодневного вложения себя в другого человека.
   Я пришла в восхищение.
   — Что ты сказал? Повтори. Только медленно, и, желательно, по слогам.
   Рассудительность мигом покинула Евгения, и он закричал:
   — Иди ты к черту! Ты когда-нибудь будешь серьёзной?
   — Более чем сейчас — никогда, — заверила я. — Ты сам не понял, что сказал. Это же вещь! Это уже, как говорят итальянцы, мотто — остроумное изречение. Понимаешь? А ведь до общения со мной ты был, прости, примитивен. До общения со мной тебе и в голову не пришло бы сказать такое.
   — Да что я сказал-то? — уже заинтересовался Евгений.
   — Ты сказал, что воспитание — это каждодневное вкладывание себя в другого человека.
   — Хм, — почему-то смутился Евгений. — Это я такое сказал? Звучит двусмысленно. Действительно, до общения с тобой мне и в голову не пришла бы такая пошлость. Таким воспитанием все мужики занимаются и с жёнами и с другими бабами, я только думал, что это называется по-другому.
   Может он изрёк что-то слишком тонкое, но я не поняла и постеснялась спрашивать, дабы не прослыть бестолковой. Вместо этого я сказала:
   — Если ты собираешься приехать, то знай: я делаю в квартире уборку.
   — Это зря, — не одобрил Евгений, — еду же делать Саньке шведскую стенку, а следовательно собираюсь пилить и строгать.
   Не могу сказать, что это меня огорчило. Я охотно рассталась с тряпкой и ведром и тут же позвонила Полине. Я, конечно, дала себе клятву не лезть в их дела, но надо же было узнать живы ли они.
   — Я жива, — сообщила Полина, — но лишь потому, что дома сижу.
   — Сиди и дальше, — посоветовала я.
   — Но мне надоело, — посетовала Полина. — Ты будешь меры принимать или не будешь?
   «Ага, все же нуждаются во мне,» — удовлетворённо подумала я и успокоила Полину:
   — Буду-буду.
   — Тогда скорей принимай.
   В уже приподнятом настроении я позвонила Татьяне.
   — Ты ещё не наехала на грузовик? — спросила я.
   — Я пугаюсь даже детских машинок, — горестно пожаловалась она. — Где же твои хвалёные способности? Скоро ты найдёшь убийцу? Долго ещё мне дома сидеть? Даже за хлебом соседку посылаю.
   Я сжалилась:
   — Скоро найду.
   Затем я позвонила Изабелле.
   — Слава богу, объявилась, — обрадовалась она. — Мы уже разыскивать тебя собрались.
   — А что меня разыскивать? Я дома сижу.
   — Вот именно, дома сидишь. Я дома, ты дома, а кто убийцу искать будет? Ищи давай.
   «Боже, какое мне доверие, — обрадовалась я. — Может не права я была? Может погорячилась?»
   Для большей ясности, я позвонила Тамарке, хотя известно же, что это дело пустое.
   Вопреки ожиданиям, ответил-таки один телефон, но это была секретарша, которая один черт никогда меня с Тамаркой не соединяла, каждый раз противно пища: «У неё совещание.»
   Я уже приготовилась, как обычно, услышать этот противный писк, но секретарша репертуар неожиданно поменяла.
   — Софья Адамовна, — как желанной гостье приветливо воскликнула мне она. — Вас ждут, соединяю.
   «Вот это да!» — только и восхитилась я. На дальнейшие переживания мне времени не дали. Секретарша действительно меня соединила.
   — Мама, ты невозможная! — сходу возмутилась Тамарка. — Ну куда ты пропала? То путаешься под ногами, а то вдруг возьмёшь и пропадёшь!
   — Что ты мелешь? — обиделась я. — Кто у тебя под ногами путается? Ты забыла? Я выше тебя на десять сантиметров!
   — Мама, не сердись, — пошла на мир Тамарка. — Я всего лишь соскучилась и даже начала волноваться, куда ты пропала.
   — Не верю. Если ты так волновалась, то могла бы мне позвонить.
   — Мама, ты едва не довела меня до этого. Я сказала этим дурочкам — имею ввиду Изабеллу и Полину — сказала им: «Завтра не позвонит, буду звонить сама.» А ты позвонила сегодня.
   — Жаль, что не знала о твоих намерениях, — посетовала я. — Ты сделала коту прививку?
   — Мама, перестань! Ты же знаешь — мне некогда.
   Я возмутилась:
   — Так о чем мы тогда разговариваем?
   — Кстати, как твои фингалы? — мгновенно сменила тему Тамарка.
   Ну совсем напрягаться не любит, только и говори с ней о приятном.
   — За мои фингалы не волнуйся, — сказала я, — их почти уже нет. И Женька ко мне возвращается. Так что у меня все в порядке.
   — Твой Женька от тебя уходил? — не скрывая восторга, воскликнула Тамарка. — Какой он молодец! Нет, Мама, он настоящий молодец!
   Я была сражена таким неправильным к себе отношением.
   — Ты что, — завопила я, — для этого меня услышать и хотела? Что бы тут же мне гадостей наговорить?
   — Ну что ты, Мама, — обиделась Тамарка, — просто у меня на носу собрание акционеров, ах, как невовремя, Мама, ты огрела меня доской. Голова так трещит, что я скоро наркоманкой стану.
   — Этого ещё не хватало! — ужаснулась я. — Все же правильно говорила твоя тётя Фрося — ненадёжный ты ребёнок. От панели тебя кое-как спасли, так теперь улица засасывает…
   — Мама перестань! — завизжала Тамарка. — Сама же огрела меня доской, сама же и издевается.
   — Не нанимать же для этого прислугу, — хладнокровно заметила я. — Это ты без прислуги уже и шагу ступить не можешь. И результат не заставил себя ждать: кота уже заразили, не буду говорить чем, раз ты этого не терпишь.
   Тамарка поняла, что визгом меня не проймёшь, и сменила тактику.
   — Мама, у меня страшно болит голова, — пожаловалась она, пытаясь вызвать к себе сострадание. — Я уже не могу глотать эти таблетки, от них только торчишь, а голова не проходит, а тут ещё ты со своими фантазиями. Зачем ты застращала моих акционеров? Нам нужно готовиться, кое-что обсудить, а эти дурочки — имею ввиду Польку и Белку — ни за что из дома не хотят выходить. Говорят, что ты им не разрешила.
   — И теперь ты хочешь, чтобы я позвонила им и сказала: разрешаю. Я угадала?
   Тамарка замялась:
   — Ну-уу, Мама, где-то как-то примерно так…
   — А пошла ты… Я думала ты подруга, а ты все на выгоду только переводишь.
   — Мама, Мама, — замямлила Тамарка, но я возмущённо бросила трубку.
   — С кем ты опять воюешь? — раздалось у меня за спиной.
   От неожиданности я взвизгнула и отскочила. Это был Евгений. Я так увлеклась разговором с Тамаркой, что не заметила как он пришёл.
   — Похудела, пожелтела, — внимательно в меня всматриваясь, с нежностью сказал он.
   Внезапно я поняла, что очень его люблю, что он так мне дорог, как и передать не могу, но разве можно в этом мужчинам признаваться? Они тут же все усвоят и будут пользоваться себе во благо, а мне во вред.
   — И ничего не пожелтела, — потупившись и изображая из себя маленькую девочки, буркнула я. — Это синяки сходят, которые я получила благодаря тебе.
   — Слава богу, ты не изменилась, — сказал Евгений, целуя меня в синяки.
   — Сама этому рада, — согласилась я.
   Он обняла меня и сказал:
   — Пошли на кухню, кормить буду.
   Лишь после этих слов я заметила в его руке увесистый кулёк.
   Вот это мужик! Накупил продуктов, как баба Рая говорит, гостинцев и пришёл мириться. Не то, что другие — идут, понимаешь ли, мириться с цветочками.
   — Чем ты занималась все это время? — с любовью глядя, как я поглощаю мороженое со взбитыми сливками, спросил он.
   — Дома сидела, книжки читала, — ответила я.
   — Интересные?
   — Свои.
   — Приятно, что ты сидишь дома хотя бы в моё отсутствие, — обиженно сказал Евгений. — Лишь непонятно, почему тебя пулей выносит отсюда, как только появляется в доме муж. Это наводит на грустные размышления.
   «Как нехорошо, — расстроилась я. — Он прав. Как только он приходит, я сразу же исчезаю. И ничего поделать нельзя, всегда появляются дела, не терпящие отлагательств. А тут, как назло, Белка с Полькой взмолились. Не могу же я дома сидеть, когда надо ловить убийцу.»
   — Женечка, ты только не сердись, — осторожно начала я, — но тут произошли некоторые события.
   — Какие события? — насторожился он.
   — Короче, мне надо срочно уйти, — прямо сказала я, чтобы не тянуть резину.
   Евгений повёл себя очень странно. Он и не собирался ругаться, как я предполагала. Он пригорюнился и говорит:
   — Соня, у меня тоже произошли события и, в общем-то, я поэтому и пришёл. Дело тут не в шведской стенке. Ты только не нервничай и не падай в обморок, но убить хотят тебя.
   — Меня?
   — Именно тебя.

Глава 24

   Как мило. Не падай в обморок. Хорошенькое дельце, не падай в обморок.
   Минуты две я приходила в себя. Волна мыслей буквально накрыла меня. О чем я только не подумала за тот короткий период от Женькиного сообщения до своего вопроса. Боже, о чем только не подумала!
   — И что это значит? — наконец приходя в себя, строго спросила я, вскакивая с места и отодвигая подальше мороженое. — Что за садистский способ оставлять меня дома? Не мог придумать безобидней?
   — Соня, я не шучу, — стоял на своём Евгений. — Покушение было на тебя.
   Услышав слово «покушение» я снова села.
   — Рассказывай, не тяни, — сказала я, всем своим видом давая понять, что выдержу любое сообщение.
   — В общем так, — начал Евгений. — Сегодня утром я был у своего кореша, ну у того, которому давал поручение. Ну помнишь, я тебе говорил…
   — Не тяни! А то я, как говорит наша Маруся, прямо вся сейчас упаду!
   — Короче, выяснилось, что в тех конфетах, которые ты подарила Серому, ботулинические микробы. А медсестричка едва не умерла от ботулизма. Кстати, её еле спасли. На её счастье удалось достать сыворотку.
   Я остолбенела.
   — Так что же это получается? — изумилась я. — Выходит Тамарка права? Я гоню волну? Значит и не было никаких покушений?
   Евгений отрицательно покачал головой:
   — Не было. На Изабеллу не было.
   — А на кого было?
   — На тебя.
   — Постой, что ты говоришь-то? — рассердилась я. — Кто покушался на меня?
   Евгений тоже рассердился.
   — Да Изабелла же и покушалась! — закричал он. — Неужели не ясно?
   Что же здесь ясного?
   — Но то же самое Изабелла может сказать про меня, — напомнила я. — Ведь пирожные…
   — В том-то и дело, — перебил меня Евгений, — что пирожные тоже были заражены ботулиническими микробами. Собака погибла от ботулизма.
   Признаться, я растерялась и даже не знала, что мне подумать. Нет, мыслей было много, но умной не одной. Хоть и редко со мной такое бывает, но обидно.
   — И что? — тупо спросила я у Евгения. — Что это значит?
   — А ты как думаешь? — в свою очередь спросил он у меня.
   — Значит не было вообще никаких покушений? Значит это случайность?
   — Случайность? Это и все, на что ты способна? — безмерно удивился Евгений. — В конфетах и пирожных ботулинус, а ты называешь это случайностью? Ладно пирожные, но в конфетах такое бывает крайне редко. Понимаешь, о чем это говорит?
   — Нет, — честно призналась я, несмотря на все его подсказки.
   — Это говорит об одном: Изабелла пыталась отравить тебя. На неё не было никакого покушения. Она сама покушаться мастерица.
   — А как же Полина? На неё-то покушение было. Ей пытались организовать катастрофу.
   Евгений, качая головой, смотрел на меня, как смотрит мать на неразумного ребёнка.
   — А ты всему веришь, наивная ты моя, — сказал он, убирая со стола тарелку из-под мороженого. — Кофе будешь?
   — Буду, — буркнула я.
   Он включил чайник и, доставая из кармана пачку сигарет, сказал:
   — С твоего позволения, закурю.
   — Ты же бросил, — злорадно напомнила я.
   — С тобой бросишь, — пожаловался Евгений, смачно затягиваясь дымом. — В общем, так. У тебя нет никаких доказательств того, что Полина говорит правду.
   Я подумала и согласилась:
   — Нет.
   — Следовательно можно предположить, что она врёт. Так?
   — Так, — согласилась я.
   — То же можно сказать и про Татьяну. Никто под машину её не бросал. Почему мы должны ей верить?
   — Вообще-то, верить Татьяне — глупое дело.
   — С Изабеллой та же петрушка. Она подсовывает тебе отравленные конфеты, а потом инсценирует эту собачью смерть.
   — Ничего себе инсценирует, — безрадостно усмехнулась я. — Собака умерла в натуре. Ты же сам говорил, что пирожные ботулинусные.
   — Правильно, это я и имею ввиду. Изабелла, зная, что собака на диете, а следовательно, как и ты, готова жрать все без разбору, воспользовалась этим. Изабелла отравила пирожные и нарочно отвлекла хозяйку собаки каким-то новым платьем. Собака быстренько слопала пирожные и пошла домой умирать.
   — А зачем ей нужно было все это устраивать? Я имею ввиду не собаку, а Изабеллу.
   Евгений, похоже, обрадовался.
   — Вопрос неплохой, — воскликнул он, потирая руки. — Изабелла таким образом хотела убить сразу двух зайцев: отравить тебя и пустить следствие по ложному следу. Представь, ты погибаешь, но перед смертью успеваешь сообщить, кто подарил тебе конфеты. Менты, естественно, сразу к Изабелле, а она им: «И меня отравить хотели.» И прямиком ментов к собаке.
   — А ты-то чему радуешься? — удивилась я. — Тому что я выжила, или тому, что на меня покушаются.
   — Тому, что ты будешь дома сидеть. Уж здесь-то я тебя не дам в обиду.
   Я задумалась.
   — А знаешь, Женя, возможно ты прав. Эти стервы действительно хотели сжить меня со свету. Они скооперировались: Зинка-пензючка, Полька и Белка. Теперь я уверена: это Изабелла и Зинаида тащили завёрнутый в ковёр труп. И просто удивительно, что я сама до этого не додумалась, столько здесь неувязок.
   — Каких неувязок? — заинтересовался Евгений.
   — А вот каких. Во-первых, слишком много совпадений. Я люблю шоколадные конфеты и случайно их дарит Изабелле какой-то Вадик.
   — Мифический, — вставил Евгений.
   — И я так думаю, — согласилась я. — Потом случайно покушаются на Полину, и она случайно сообщает об этом именно тогда, когда я сижу у Изабеллы. Причём покушаются на неё, тоже случайно, совсем рядом с Белкиным домом.
   — Теперь ты видишь, какая ты доверчивая. Дурить тебя, одно удовольствие.
   — Тебе видней, — огрызнулась я и тут же от новой мысли пришла в ужас: — Боже, ты мой! Это что же со мной было бы, съешь я те конфеты? Слушай, а где они взяли этот ботулинус?
   Евгений усмехнулся.
   — Что за вопрос? Это же проще простого: делаешь в консервной банке дырку и ждёшь, когда эти микробы разведутся. Потом берёшь готовую дрянь и вперёд.
   Я усомнилась, но тут вспомнила про Зинаиду. Как же я забыла?
   — Женька! — закричала я. — Это ты ещё не все знаешь! Этим стервам не надо дырявить банки. Ботулинусом их снабдила Зинаида. Думаю, у неё полно такой дряни, во всяком случае она знает где её достать.
   И я подробно рассказала историю с котом. Евгений отнёсся к этой истории совсем не так как Тамарка. Он задумался и даже побледнел.
   — Софья, — строго сказал он.
   По опыту я знала, когда он называет меня Софьей, лучше ему не возражать.
   — Софья, если покушались и на Тамарку, причём выбрали такой странный способ, хорошего не жди.
   — Почему это, если на меня, так фигня, и ты не боишься, даже хихикаешь, а если на Тамарку, так сразу — хорошего не жди? — ревниво поинтересовалась я.
   — Потому что за Тамаркой стоят «бабки» и немалые. А если речь заходит о «бабках», в деле обычно ребята крутые, совсем не интеллигенты.
   — Крутые пришили бы Тамарку классически — в подъезде, как это обычно и бывает.
   — Не всегда, — возразил Евгений. — Когда убивают в подъезде, мы все узнаем об этом, а сколько их умерло своей смертью? Якобы своей.
   Я похолодела. Уже не знала что думать. Этот Евгений меня совсем запутал. Застращал. То Изабелла и Полина убийцы, теперь выясняется, что вообще какие-то крутые. Тогда я сваливаю. Почему мне сразу не сказали? Я и ввязываться не стала бы!
   — Женька, — спросила я, — а Зинка, Полька и Белка, они что, с крутыми что ли спелись? И куда отнести Татьяну?
   — Татьяна — разговор отдельный, а насчёт остальных, не думаю. Крутые могут сами по себе, а эти жены сами по себе.