Страница:
— Доказательства? — потребовала Тамарка. — Или доказательства, или мы вызываем милицию.
— Пожалуйста. Зинка-пензючка уже и бухгалтера в компанию подыскивает и менеджера. Кстати, на твоё место, — обратилась я к Тамарке. — Тома, душа моя, возмись за ум и переходи на мою сторону. У нас с тобой контрольный пакет.
А Тамарка опять засмеялась, по-мефистофельски.
— Вот ты и попалась. Это я на Зинкин мобильный объявление дала. Я ищу менеджера и бухгалтера. Да, — снова подбоченилась она. — Новую фирму открываю. От налогов собираюсь уходить. Мои телефоны и партнёры и налоговики хорошо знают, вот я Зинкины и дала, чтобы не вызывать лишнего интереса, но ты ничего не докажешь.
Я растерялась. Других аргументов против Зинаиды у меня пока не было. В голову начали закрадываться сомнения: не перемудрила ли я?
Но кто-то же Фрысика пришил? И этот кто-то среди нас. И ему выгодно направить на меня гнев жён. Между прочим, Тамарка тоже не маленького роста. А-аа! Это она тащила труп! Она и Татьяна! Боже, как глупа я, это же так очевидно.
Но бумага-то настоящая, иначе Тамарка не стала бы поднимать скандал. А если бумагу писал Фрысик, то возникает вопрос…
— Все, девочки, — сказала Тамарка. — Звоните в милицию. Мне нужен труп. Пускай менты с ней поговорят, она и признается куда его дела.
— Да вы что? — возмутилась я. — Я дела? Это вы его дели? А стрелки на меня переводите. Ты, Тома, получше в бумагу посмотри. Может она подделана?
— Бумага не подделана, — заверила меня Тамарка.
— Но этого не может быть! — завопила я. — Не мог Фрысик завещать мне свои акции! У него не было на это оснований!
Жены подались вперёд.
— Что ты имеешь ввиду? — спросила Татьяна.
— А то, что мы с Фрысиком разыграли вас. Он не собирался на мне жениться. Тома, да скажи им хоть ты.
Тамарка холодно на меня посмотрела и сказала:
— Ты врёшь.
«Вот это да! — обалдела я. — Неужели её работа? Ну конечно, только она могла подделать эту бумагу. Да и подделывать не надо. Просто всем сказала, что это не липа, мы и поверили. Точно, я права. Тогда выходит, что и Фрысика пришила она?! А на меня пытается все свалить?! Подружка!!!»
Я уже хотела высказать ей все, что на душе накипело, но зазвонил мой мобильный. Пришлось мероприятие отложить.
— Да, — сердито сказала я в трубку.
— Соня, ты где? — это был Евгений.
— Как — где, — заворковала я, посылая знаки жёнам молчать. — Дома я, дома, как и обещала.
— А почему отвечает только мобильный?
Я растерялась, а Тамарка, сообразив в чем заминка, тихонечко мне подсказала.
— Свет отключили, — прошептала она, — и с номероопределителем телефон не работает, а тот, что в гостиной, ты сам отключил, когда смотрел футбол по телевизору.
Вот и обмани сообразительную такую. А мы ещё удивляемся, что у неё прёт в гору бизнес. Она же сквозь стены видит.
— Гений ты наш, — прикрывая трубку рукой и посылая Тамарке воздушный поцелуй, сказала я и тут же точь в точь повторила Евгению подсказку Тамарки.
Ответ его удовлетворил.
— Смотри, не выходи из дома, — сказал он.
— Женечка, а ты как там? — чтобы поскорей закончить разговор, приступила я к вопросам, зная, что Евгений категорически этого не любит.
— Я уже привёз бабу Раю в деревню, сейчас меня покормят и поеду к тебе. Соня…
И он замолчал. Я поняла, что сейчас последует нечто очень для меня неприятное.
— Соня, ты правда мне не изменяла?
— Господи, Женечка, ну конечно! — приготовившись давать клятвы, воскликнула я.
— Сонечка, поклянись, наверное, лучше своей красотой, — потребовал Евгений.
— Слушай, ну это уже становится невыносимым, — возмутилась я, своей красотой рисковать не собираясь.
Кто его знает, как там дело обернётся.
— Тогда я тебе не верю! — рявкнул Евгений.
— Ой, да клянусь! Клянусь! — возмущённо поклялась я, собираясь послать его подальше.
Но Евгений сворачивать разговор не хотел. Напротив, он настроился на продолжение и довольно ласково сказал:
— Соня, ты прости, мышонок, черт его знает, что на меня нашло, но ревную тебя к этому твоему Фрысику ужасно!
— Господи! Евгений! — закричала я, и в это время, как назло, из зала снова донеслась эта шарманка про убитого негра.
«Ай-яй-яй-яй-яй, ай-яй убили негра! Убили негра, убили, ай-яй-яй-яй-яй, ни за что ни про что суки замочили! Ай-яй-яй-яй-яй, ай-яй убили негра! Убили негра…» — очень некстати надрывались ростовские ребята.
— Что это там? — разволновался Евгений.
— Это музыка. У соседей, слишком громко играет магнитофон, — солгала я. — У меня уже от них голова чумная.
— Ты же говорила, что нет света, — напомнил Евгений.
Я смело теперь могу утверждать, что не умею врать, потому что только с такими людьми происходят подобные проколы.
Зато Тамарка врать умеет, причём так, что хоть бери и учись.
— Это радиоточка, — тут же зашипела мне она. — Радиоточка всегда работает.
— С меня бутылка, сообразительная ты наша, — похвалила я и мгновенно передала её «отмаз» Евгению.
Он успокоился и вернулся к Фролу Прокофьевичу.
— Соня, ты не обижайся, но я…
Я возмутилась:
— Как ты можешь, Женя? Человек давно уже убит, а ты все ревнуешь!
— Ага, — сказал Евгений, — убит, а трупа-то нет. Что мне думать? Ну ладно, Санька там что-то плачет. Влез уже, пострел, куда-то.
И Женька отключился и очень вовремя, потому что дверь распахнулась, впустив официанта и вопли «Запрещённых барабанщиков» с их мёртвым негром.
«А негр встал и пошёл, — уже пели они. — Ничего, что зомби, он встал и пошёл играть в баскетбол.»
«Боже, какая я дура! — подумала я. — Все же очень просто!»
Едва я так подумала, как опять зазвонил мобильник. Я схватила трубку и, предвидя, что это снова Евгений, отчаянно замахала руками, давая знаки Полине прикрыть дверь, дабы не раздражать своего Астрова уже ожившим негром.
— Сонечка, ты только не пугайся, но это я, — раздался из трубки мужской голос.
Несмотря на то, что я успела к этому приготовиться, голос прозвучал для меня слишком зловеще.
Голос с того света.
Меня словно током прошило.
— Фрысик! — от неожиданности закричала я, выпрыгивая из кресла.
«А негр встал и пошёл, — пели „Запрещённые барабанщики“. — Ничего, что зомби, он встал и пошёл играть в баскетбол. Ведь мёртвый негр тоже может играть в баскетбол.»
Томящаяся от любопытства Полина дверь так и не закрыла.
Глава 27
— Пожалуйста. Зинка-пензючка уже и бухгалтера в компанию подыскивает и менеджера. Кстати, на твоё место, — обратилась я к Тамарке. — Тома, душа моя, возмись за ум и переходи на мою сторону. У нас с тобой контрольный пакет.
А Тамарка опять засмеялась, по-мефистофельски.
— Вот ты и попалась. Это я на Зинкин мобильный объявление дала. Я ищу менеджера и бухгалтера. Да, — снова подбоченилась она. — Новую фирму открываю. От налогов собираюсь уходить. Мои телефоны и партнёры и налоговики хорошо знают, вот я Зинкины и дала, чтобы не вызывать лишнего интереса, но ты ничего не докажешь.
Я растерялась. Других аргументов против Зинаиды у меня пока не было. В голову начали закрадываться сомнения: не перемудрила ли я?
Но кто-то же Фрысика пришил? И этот кто-то среди нас. И ему выгодно направить на меня гнев жён. Между прочим, Тамарка тоже не маленького роста. А-аа! Это она тащила труп! Она и Татьяна! Боже, как глупа я, это же так очевидно.
Но бумага-то настоящая, иначе Тамарка не стала бы поднимать скандал. А если бумагу писал Фрысик, то возникает вопрос…
— Все, девочки, — сказала Тамарка. — Звоните в милицию. Мне нужен труп. Пускай менты с ней поговорят, она и признается куда его дела.
— Да вы что? — возмутилась я. — Я дела? Это вы его дели? А стрелки на меня переводите. Ты, Тома, получше в бумагу посмотри. Может она подделана?
— Бумага не подделана, — заверила меня Тамарка.
— Но этого не может быть! — завопила я. — Не мог Фрысик завещать мне свои акции! У него не было на это оснований!
Жены подались вперёд.
— Что ты имеешь ввиду? — спросила Татьяна.
— А то, что мы с Фрысиком разыграли вас. Он не собирался на мне жениться. Тома, да скажи им хоть ты.
Тамарка холодно на меня посмотрела и сказала:
— Ты врёшь.
«Вот это да! — обалдела я. — Неужели её работа? Ну конечно, только она могла подделать эту бумагу. Да и подделывать не надо. Просто всем сказала, что это не липа, мы и поверили. Точно, я права. Тогда выходит, что и Фрысика пришила она?! А на меня пытается все свалить?! Подружка!!!»
Я уже хотела высказать ей все, что на душе накипело, но зазвонил мой мобильный. Пришлось мероприятие отложить.
— Да, — сердито сказала я в трубку.
— Соня, ты где? — это был Евгений.
— Как — где, — заворковала я, посылая знаки жёнам молчать. — Дома я, дома, как и обещала.
— А почему отвечает только мобильный?
Я растерялась, а Тамарка, сообразив в чем заминка, тихонечко мне подсказала.
— Свет отключили, — прошептала она, — и с номероопределителем телефон не работает, а тот, что в гостиной, ты сам отключил, когда смотрел футбол по телевизору.
Вот и обмани сообразительную такую. А мы ещё удивляемся, что у неё прёт в гору бизнес. Она же сквозь стены видит.
— Гений ты наш, — прикрывая трубку рукой и посылая Тамарке воздушный поцелуй, сказала я и тут же точь в точь повторила Евгению подсказку Тамарки.
Ответ его удовлетворил.
— Смотри, не выходи из дома, — сказал он.
— Женечка, а ты как там? — чтобы поскорей закончить разговор, приступила я к вопросам, зная, что Евгений категорически этого не любит.
— Я уже привёз бабу Раю в деревню, сейчас меня покормят и поеду к тебе. Соня…
И он замолчал. Я поняла, что сейчас последует нечто очень для меня неприятное.
— Соня, ты правда мне не изменяла?
— Господи, Женечка, ну конечно! — приготовившись давать клятвы, воскликнула я.
— Сонечка, поклянись, наверное, лучше своей красотой, — потребовал Евгений.
— Слушай, ну это уже становится невыносимым, — возмутилась я, своей красотой рисковать не собираясь.
Кто его знает, как там дело обернётся.
— Тогда я тебе не верю! — рявкнул Евгений.
— Ой, да клянусь! Клянусь! — возмущённо поклялась я, собираясь послать его подальше.
Но Евгений сворачивать разговор не хотел. Напротив, он настроился на продолжение и довольно ласково сказал:
— Соня, ты прости, мышонок, черт его знает, что на меня нашло, но ревную тебя к этому твоему Фрысику ужасно!
— Господи! Евгений! — закричала я, и в это время, как назло, из зала снова донеслась эта шарманка про убитого негра.
«Ай-яй-яй-яй-яй, ай-яй убили негра! Убили негра, убили, ай-яй-яй-яй-яй, ни за что ни про что суки замочили! Ай-яй-яй-яй-яй, ай-яй убили негра! Убили негра…» — очень некстати надрывались ростовские ребята.
— Что это там? — разволновался Евгений.
— Это музыка. У соседей, слишком громко играет магнитофон, — солгала я. — У меня уже от них голова чумная.
— Ты же говорила, что нет света, — напомнил Евгений.
Я смело теперь могу утверждать, что не умею врать, потому что только с такими людьми происходят подобные проколы.
Зато Тамарка врать умеет, причём так, что хоть бери и учись.
— Это радиоточка, — тут же зашипела мне она. — Радиоточка всегда работает.
— С меня бутылка, сообразительная ты наша, — похвалила я и мгновенно передала её «отмаз» Евгению.
Он успокоился и вернулся к Фролу Прокофьевичу.
— Соня, ты не обижайся, но я…
Я возмутилась:
— Как ты можешь, Женя? Человек давно уже убит, а ты все ревнуешь!
— Ага, — сказал Евгений, — убит, а трупа-то нет. Что мне думать? Ну ладно, Санька там что-то плачет. Влез уже, пострел, куда-то.
И Женька отключился и очень вовремя, потому что дверь распахнулась, впустив официанта и вопли «Запрещённых барабанщиков» с их мёртвым негром.
«А негр встал и пошёл, — уже пели они. — Ничего, что зомби, он встал и пошёл играть в баскетбол.»
«Боже, какая я дура! — подумала я. — Все же очень просто!»
Едва я так подумала, как опять зазвонил мобильник. Я схватила трубку и, предвидя, что это снова Евгений, отчаянно замахала руками, давая знаки Полине прикрыть дверь, дабы не раздражать своего Астрова уже ожившим негром.
— Сонечка, ты только не пугайся, но это я, — раздался из трубки мужской голос.
Несмотря на то, что я успела к этому приготовиться, голос прозвучал для меня слишком зловеще.
Голос с того света.
Меня словно током прошило.
— Фрысик! — от неожиданности закричала я, выпрыгивая из кресла.
«А негр встал и пошёл, — пели „Запрещённые барабанщики“. — Ничего, что зомби, он встал и пошёл играть в баскетбол. Ведь мёртвый негр тоже может играть в баскетбол.»
Томящаяся от любопытства Полина дверь так и не закрыла.
Глава 27
— Фрысик! — вскрикнула я, потому что это был Фрол Прокофьевич.
Да, да, это был он. Умные люди давно догадались, одна я не сумела.
— Сонечка, умоляю, — жалобно просил он, — не выдавайте меня. Это очень опасно. Этим вы поставить под угрозу и свою жизнь и чужие. Понимаю, это сложно, но сдержитесь, не выдавайте.
Слава богу, мне удалось довольно быстро оправиться от шока и взять себя в руки. Заметив реакцию жён, я мгновенно преобразилась и заулыбалась так, как обычно нормальная здоровая женщина улыбается своей любимой подруге: по-змеиному нежно.
— Ах, Марусечка, как ты могла забыть? — проворковала я. — Фрысик! Фрысик его зовут. Именно так я его называю.
Жены расслабились. Они очень были разочарованы. Мне даже жалко их стало. Однако, разочарование накладывалось на любопытство. Я решила их не томить и сказала Фролу Прокофьевичу:
— Минуточку, только улажу свои дела.
— Это звонит моя подруга Маруся, — прикрыв трубку рукой, сообщила я тут же приунывшим бедняжкам. — Тома её знает.
У Тамарки мгновенно перекосилась физиономия, словно она хлебнула уксуса.
— Маруся потешается над тем, как я называю Фрола Прокофьевича, — продолжила пояснения я. — Когда я говорю «Фрысик», она падает со смеху, но вдруг прикол этот забыла и позвонила мне, чтобы освежить его в памяти. Вот я и сообщила ей, что зову покойника Фрысиком.
— Ты что, уже Маруське все разболтала? — вызверилась Тамарка.
— Нет, — успокоила её я, — про труп Маруся пока не знает. Мы потешаемся только с ваших кличек. Марусю больше всего смешат две: Фрока и Фрысик. Остальные ни то ни се.
Мне показалось, что объяснений достаточно и можно вернуться к покойному.
— Ах, Марусечка, как хорошо, что ты позвонила, — запела я в трубку. — Дело в том, что и сама уже собиралась тебя разыскивать, потому что обо всем уже догадалась — однако, ты хитрунья.
Между тем восставший из мёртвых Фрол Прокофьевич пришёл в недоумение.
— Какая Марусечка? — паникуя, закричал он. — Какая хитрунья? Соня! Софья! Это я! Я! Соболев! Вы меня не узнали?
— Узнала, конечно узнала, — пропела я. — Ещё как узнала! Буквально со всех сторон. Но ты же сама просила не ставить мою жизнь под угрозу, про остальные уже и не говорю.
— Сонечка, вы стеснены? — наконец-таки сообразил он. — Вы не одна? А-аа! — боюсь, ему сделалось дурно. — А-аа! С вами мои жены?!
— Ну конечно, — подтвердила я. — Практически все. Все здесь.
Фрол Прокофьевич испугался.
— Понял, — закричал он. — Понял. Отключаюсь. Сонечка, я перезвоню, скажите когда.
Официант уже вносил в зал поднос, клубящийся ароматами.
«Не бросать же все на самом интересном месте,» — подумала я и сказала:
— Марусенька, перезвони мне через три часа.
Фрол Прокофьевич, похоже, был охвачен нетерпением, потому что он ужаснулся и воскликнул:
— Как — через три часа?! Сонечка, а нельзя ли раньше?
Я расстроилась.
— О, господи, можно и раньше, — нехотя ответила я. — Через два часа и сорок пять минут.
— Раньше, раньше, — канючил Фрол Прокофьевич, и я сдалась:
— Хорошо, через два с половиной часа.
— Через два, — радостно воскликнул он. — Я позвоню через два часа. Только умоляю, никому не говорите о нашем разговоре. Никому!
— Что я, сумасшедшая, — успокоила я его и отправила мобильный в карман.
Жены приуныли.
Мне непонятна была их грусть, потому что официант не терял даром времени, и на столе уже стояло много чего, повышающего настроение.
— Ну что, приступим? — с присущим мне оптимизмом потирая руки, воскликнула я. — Сами слышали, времени у меня в обрез.
Жены не отреагировали. У каждой в глазах поселилась тоска. Странные бабы, как можно тосковать, когда на столе стоит жареный поросёнок?
— Девочки, а у меня сердце ёкнуло, — первой призналась Татьяна. — Столько лет мечтала увидеть его в гробу, а тут взяло и ёкнуло — вдруг жив, вдруг нам все это приснилось.
— Да-а, девчонки, — поддержала её Полина. — Я сама от себя не ожидала, но вдруг навалилась такая хандра. Так захотелось чтобы жив был мой Фросик. Та-ак захотелось!
— И я, бабоньки, как услышала «Фрысик», так и подумала: «А вдруг он жив! Мой Фролушка!» — рыдающе сообщила Изабелла.
— Да как это возможно? — кусая губу и пуская слезу, рассердилась Тамарка. — Он что вам, как тот самый негр — встал и пошёл? — и она почему-то кивнула на дверь в зал ресторана.
Я глазам своим не поверила. Это что же такое? Тут поросёнка принесли, а они нашли о чем убиваться.
— Вы же все его ненавидите, — напомнила я. — Он сволочь! Он всем вам жизнь поломал!
Жены облили меня кипятком своего гнева, они возмутились самым мощным возмущением и в один голос завопили:
— Да молчи ты!
— Что ты понимаешь?
— Ты нам завидуешь!
И что вы думаете? Больше всех лютовала моя Тамарка. Просто удивительно. Вот яркий пример женского непостоянства. Боже, сколько в этой Тамарке возмущения! И это после того проникновенного рассказа о жестокости Фрысика, рассказа, от которого зарыдали бы и скалы.
— Ладно вам, девочки, пора бы делом заняться, — сказала я, хватая в руки вилку и нож и жадно устремляясь к жареному поросёнку.
— Ты не жрать сюда пришла, — отрезала Тамарка, решительно отодвигая от меня поросёнка.
— А для чего же? — изумилась я.
— Для важного разговора.
— Важно разговаривать можно и дома, а в ресторан ходят, чтобы вкусно пожрать, — сказала я, поросёнка придвигая.
— Нет, — стояла на своём Тамарка, вырывая поросёнка из моих рук.
— Да! — возмущённо тащила его к себе я.
— Убери лапы! — кричала Тамарка, но я, не слушая её, вцепилась в поросёнка и уже исхитрилась воткнуть в него вилку и даже начала пилить его ножом…
— Ах, так! — возмутилась Тамарка и совершила святотатство: она швырнула поросёнка на пол прямо с подносом.
Я с болью в сердце проследила как проехал он, несчастный, по каменному полу и врезался в дверь.
— Сумасшедшая, — только и смогла выдохнуть я.
А Татьяна закричала:
— Девочки, вы ещё и не пили, а уже буяните. Давайте хоть помянем нашего Фроку.
— Никаких — помянем, — воспротивилась Тамарка. — И не притронетесь к еде, пока дело не сделаем.
И тут раздался страшный вой. Так выть могла только Полина.
— Не-ет, не-ет, — выла она. — Я этого не переживу-уу! Я не переживу его смерти-иии!
Все испуганно уставились на эту дурочку. Все, кроме меня.
Я единственная смотрела на неё с удивлением, думая: «Горе её явно запоздалое. Фрысик уже больше недели как погиб. Он уже и воскреснуть успел, а Полина, наконец, спохватилась.»
Однако спохватились и другие жены. Они присоединились к Полине и дружно завыли, каждая о своём, попутно наделяя Фрысика качествами совершенно сверхъестественными.
«Жаль, что у меня нет с собой магнитофона,» — подумала я, нервно поглядывая на сиротливо лежащего под дверью поросёнка.
— Вы же его ненавидели? — вынуждена была снова напомнить им я. — Танька, ты-то что ревёшь? Он тебя бросил ради какой-то Полинки. Посмотри на неё. Он же извращенец.
Я добилась ошеломительного эффекта. Татьяна вмиг осушила глаза, в которых уже была только ненависть, и закричала:
— Да будь проклят он, козёл! Разве только Полька? — и она выразительно посмотрела на Изабеллу. — Душу свою козлу отдала, а он её, мою душу, взял и бросил под ноги этой, — и Татьяна произнесла абсолютно нецензурное слово.
Просто жуть! Решив на этом не останавливаться, она добавила к нему ещё пару крепких фраз. И понеслось. Дальше было очень интересно, но совершенно непередаваемо. Сплошная нецензурщина.
«Э-э, это надолго,» — подумала я, с тоской посматривая на роскошно накрытый стол и на лежащего вне стола поросёнка.
Минуту спустя, Татьяна вцепилась в волосы Изабелле, которая вопила:
— Он не козёл! Он ублюдок! Он заставлял меня стирать! А ты, сучка, отбила его у меня! Думаешь, я тебе это прощу? Да он меня только любил! Вы все это знаете! Я верёвки из него вила! Если бы не ты, он мне не десять, а пятнадцать процентов подарил бы!
В этом месте Изабелла неожиданно лягнула Татьяну, да так, что та потеряла равновесие и упала вместе со своими «арбузами» прямо на колени Полине. Пользуясь удачным случаем, Татьяна не растерялась и тут же начала Полину душить.
Изабелла же, увидев, что Татьяна занята делом, посчитала это дело полезным и не решилась мешать. Изабелла набросилась на Тамарку.
— Это ты, сучка, замутила воду, — кричала она. — Ты навела его! Из-за тебя он застал нас!
Тамарка встретила врага достойно и с ходу задвинула Изабелле в глаз.
— Оч-чень профессионально, — тут же одобрила я, решив болеть за подругу.
— Меньше трахаться надо было, — слегка запоздало посоветовала Изабелле Тамарка.
Бедняжка выла и держалась за глаз, но интереса к Тамарке не потеряла. Напротив, с ещё большей жаждой набросилась она на Тамаркину причёску. Причёске же, на мой взгляд, уже нечего было терять после того, что с ней сделали модные Тамаркины парикмахеры. А может они знали куда Тамарка идёт, потому и поставили её волосы заблаговременно дыбом. В общем, что бы Изабелла не делала, причёска Тамарки лишь хорошела.
Все было неплохо: в одном углу Татьяна и Полина мутузили друг друга с переменным успехом, в другом Тамарка сцепилась с Изабеллой, я боялась лишь одного — вдруг войдёт официант и что-нибудь неправильно поймёт или, что ещё хуже, примется жён разнимать. А ведь какая знатная получилась драчка!
Я единственная осталась без дела, а потому подняла с пола поросёнка и начала беспрепятственно им закусывать великолепное французское вино.
Не сводя глаз с поля боя и изредка ободряя жён поощрительными комментариями, я с удовольствием вгрызалась в нежную и одновременно хрустящую плоть поросёнка. Ах, как это неплохо приготовлено, какое сочное мясо, какая ароматная золотистая корочка, только… Чего-то не хватает…
Я добавила немного сметанного соуса. Лучше, но все же не то. Вот если бы сюда вплести вкус моей майонезной пасты — тогда да.
Майонезная паста, кто не знает, готовится очень просто и годится на все случаи жизни, начиная от простого бутерброда, приготовленного наспех, и заканчивая самыми утончёнными блюдами.
— Ах, ты сучка! Думаешь прощу?! — это Изабелла обращается уже к Татьяне, не стоит её отвлекать.
Забудем о них на время. Пусть себе спокойно дерутся.
Так вот, в банку майонеза следует добавить столовую ложку муки (лучше с горкой) и как следует перемешать. Все это заварить на медленном огне, старательно избегая комков, и под самый конец добавить ложку сметаны. Массу охладить и смешать со взбитым маслом, после чего добавить щепотку тёртого сыра. Все. Паста готова. Великолепная подкладка на любой бутерброд. А как эта масса ложится на гренки! Мой первый муж обожал это с чесноком, второй предпочитал с перцем, третий добавлял орехи, четвёртый с кинзой… Вкусно по-всякому. Без ложной скромности скажу, хоть это и мой рецепт.
Я всегда побеждала на конкурсах рецептов, которые проводились в пищевом институте, куда я по настоянию своей бабули поступила самым первым делом сразу же после окончания школы.
«Деточка, — говорила мне бабуля, — кулинария — это то, что нужно даже умной женщине. А уж если берёшься чем-то овладевать, то надо делать это на самом высоком уровне. Отправить тебя во Францию или в Китай я не могу, в Грузию просто боюсь, так что иди-ка ты в наш пищевой институт. Там немногим хуже.»
Я не горела желанием готовить, но учиться всегда была непрочь. Тем более, что меня наставляла моя, умудрённая опытом бабуля.
«Деточка, — говорила она, — упаси бог тебя работать, но учиться не ленись.»
И я не ленилась. Если бы я готовила все то, что умею, мои мужчины гибли бы не от любви, а от обжорства. Слава богу, мне удалось скрыть свои знания, и никто из них и не подозревал, что я умею готовить что-нибудь, кроме этой майонезной пасты и яичницы.
Простите за маленькое отступление, но есть у меня невинная слабость — люблю поговорить о себе, но не в этом беда, а в том, что никто не хочет слушать.
Так вот, вернёмся к поросёнку. Он был очень недурён, даром, что на полу повалялся. Я не стала его доедать, грязный бок оставила жёнам.
Котлеты из барашка тоже удались, но слишком малые порции, а вот буфе так себе, и получше едали. Очень мне понравилась белужья икра. Давно не пробовала икры такого качества. Копчёная севрюга была тоже необычайно вкусна, в меру жирна, в меру копчена, и в меру была.
Телячьи почки крупноваты, что наводит на мысли о старой корове, зато поданные к ним фасоль и тушёный картофель — чудо. Я бы попросила добавки, когда бы не увлеклась сырым мясом в ананасах. Невероятно вкусно, советую попробовать. Я пришла в восторг, хотя сначала ела с осторожностью — все же я не дикарь, ведь мясо действительно сырое. Но потом разохотилась и если бы не клёцки с утиными лапками, пожалуй, точно потребовала бы добавки. Ах эти клёцки! Аромат их до сих пор стоит в моем носу!
Очень! Очень хороши были печёные баклажаны и морской салат. А спаржа! Весьма удалась говядина Мирабо. Не все её любят, но я обожаю и съесть могу сколько хотите.
В общем, я оставила нетронутым лишь суп из пшеницы, посчитав, что это вредно для моей фигуры — от пшеницы полнеют. Остальное буквально доела.
«Уж не знаю, как теперь будут выкручиваться эти жены, — подумала я, тщательно вытирая губы салфеткой и делая глоток превосходного хереса. — Придётся Тамарке заказать им чего-нибудь ещё.»
В последний раз окинув глазами опустошённый стол и не найдя там ничего привлекательного, я без всякого сожаления оставила жёнам пшеничный суп — пускай поправляются — и собралась уходить по-английски, не прощаясь.
Я была уже у двери, и даже взялась за ручку, но неожиданно мне воспрепятствовала Тамарка.
— Куда ты? — закричала она, не вынимая руки из волос Изабеллы.
— Домой, у меня ещё есть дела, — вынуждена была пояснить я.
— Как это домой?! — завопила Тамарка.
— Как это домой?! — поддержали её жены, растерянно глядя на опустевший стол.
— Не сидеть же мне здесь вечно, — оправдывалась я, в глубине души уже ругая себя за жадность.
Живот мой был словно барабан, по этой причине долго стоять я не могла. Пришлось вернуться в своё кресло.
— Чего вы от меня хотите? — чтобы поскорей избавиться от надоевших жён, сразу перешла я к делу, с трудом сдерживая отрыжку.
— Вот, — подсунула Тамарка свои бумаги, — подпиши. Подпиши и пировать начнём.
«Я уже попировала,» — подумала я и, икнув, спросила:
— Что это?
— Это твой отказ от управления акциями Прокопыча, — честно призналась Тамарка. — Если ты откажешься, акциями по-прежнему буду управлять я.
«Фрол Прокофьевич жив, — подумала я, — и в этой бумаге нет никакого смысла, но из вредности сразу не подпишу. Слишком легко в этой жизни все достаётся Тамарке. Там она от налогов запросто уходит, тут она акции прикарманивает. И все беспрепятственно. Должен же хоть кто-то, если все это и не пресечь, то хотя бы создать ей сложности.»
— Где завещание моего драгоценного Фрысика? — спросила я и по тому, как забегали глаза Тамарки, поняла, что попала в цвет.
— Завещания у меня нет, — сказала она протягивая бумагу, которую я уже читала. — Завещание выдадут тебе, но лишь тогда, когда труп найдётся.
Я вырвала у неё бумагу и принялась читать, там действительно говорилось о том, что я стала наследницей и управительницей акций Фрысика…
Я тщательно рассмотрела бумагу, покрутила её со всех сторон, даже понюхала. Ну да, так и есть. Ни одной печати. Куда смотрели мои глаза?
— И что это значит? — строго поинтересовалась я у Тамарки. — По-твоему это документ?
— Я и не говорила, что это документ, — принялась оправдываться она. — Это всего лишь письмо моей подруги, в котором она ставит меня в известность, что Прокопыч сделал следующие завещание и поручение. Подруга нотариус, она самолично заверяла эти документы.
— Противоправные действия, — сказала я. — Она не имела права давать тебе текст завещания, пока не умрёт тот, кто его оставил. И после его смерти, тоже не имела права показывать этот текст тебе. Наследница-то я, вот мне она завещание и должна была показать. И где эта доверенность, по которой я могу управлять акциями? Почему она не передала её мне? Почему об этом ты узнаешь раньше меня? Противоправные действия. Я твою подругу засажу!
Тамарка побледнела. Такого поворота она никак не ожидала и загнанно посмотрела на бумагу, которую просила меня подписать. Уж кому-кому, а Тамарке лучше других было ясно, что теперь я хозяйка положения, если, конечно, ей не безразлична судьба подруги. Тамарке не была безразлична её судьба. Ей с ней ещё дела делать…
Мне же было безразлично все. Я плотно поела и пребывала в полнейшем благодушии. Мне лишь было обидно, что Тамарка всеми взялась командовать.
— Ладно, — насладившись властью, сжалилась я, — давай ручку. Так и быть, откажусь. На кой фиг мне эти акции? На собрания я не люблю ходить, так что подавитесь, — и я поставила свою подпись там, где указала Тамарка, радуясь бесполезности своих действий.
Жены, насторожённо наблюдавшие за нашими прениями, оживились.
— И что теперь? — спросила Полина.
— А ничего, — сказала я. — Живите себе, как жили, на собрания ходите, а я умываю руки.
В воздухе повис вопрос.
Он так низко повис, что даже я его учуяла. Этот вопрос был в глазах всех, не исключая Тамарки, потому что сделано было последнее дело, которое связывало жён с их Фролом Прокофьевичем. Нерастраченную часть ненависти они попытались было перенести на меня, но очень быстро поняли, что все это не то, суррогат. Да и я сразу же сдалась.
— А для чего же нам теперь жить? — огласила вопрос Полина.
— Что нам теперь с этих собраний? — разрыдалась Изабелла.
— Какого черта он сдох, зараза?! — возмутилась Татьяна.
Тамарка молчала, но я видела, что она-то страдала больше всех, потому что душа у неё была шире и ненависти туда помещалось бесконечно много.
Было тягостно смотреть на эту картину, на горе попавших в силки тёмных страстей женщин.
— Господи, да кого же я буду теперь ненавидеть?! — с истеричным напором воскликнула Полина и горько-горько заплакала.
Передать не могу, какой поднялся там вой. Сердце моё рвалось на части, очень жалко было жён. Ещё немного, и я, не устояв, проболталась бы о чудесном воскрешении Фрола Прокофьевича.
Но я не проболталась. Я поглядывала на часы и с тревогой думала о том, что уже скоро он мне позвонит, а я все ещё тут, среди его, страдающих от ненависти и любви жён.
Тамарка, заметив мою тревогу, подошла ко мне и грустно спросила:
— Мама, ты очень спешишь?
— Конечно, — заверила я.
— Мама, но что же нам делать?
Я изумилась:
— Ты о чем?
— Не о чем, а о ком. Нам даже некуда к нему придти. У него даже нет могилы. Жизнь прожил беспутно и умер не как человек. Мама, ты же можешь, — схватив меня за руку, с жаром воскликнула Тамарка. — Найди нам его труп, Мама!
Да, да, это был он. Умные люди давно догадались, одна я не сумела.
— Сонечка, умоляю, — жалобно просил он, — не выдавайте меня. Это очень опасно. Этим вы поставить под угрозу и свою жизнь и чужие. Понимаю, это сложно, но сдержитесь, не выдавайте.
Слава богу, мне удалось довольно быстро оправиться от шока и взять себя в руки. Заметив реакцию жён, я мгновенно преобразилась и заулыбалась так, как обычно нормальная здоровая женщина улыбается своей любимой подруге: по-змеиному нежно.
— Ах, Марусечка, как ты могла забыть? — проворковала я. — Фрысик! Фрысик его зовут. Именно так я его называю.
Жены расслабились. Они очень были разочарованы. Мне даже жалко их стало. Однако, разочарование накладывалось на любопытство. Я решила их не томить и сказала Фролу Прокофьевичу:
— Минуточку, только улажу свои дела.
— Это звонит моя подруга Маруся, — прикрыв трубку рукой, сообщила я тут же приунывшим бедняжкам. — Тома её знает.
У Тамарки мгновенно перекосилась физиономия, словно она хлебнула уксуса.
— Маруся потешается над тем, как я называю Фрола Прокофьевича, — продолжила пояснения я. — Когда я говорю «Фрысик», она падает со смеху, но вдруг прикол этот забыла и позвонила мне, чтобы освежить его в памяти. Вот я и сообщила ей, что зову покойника Фрысиком.
— Ты что, уже Маруське все разболтала? — вызверилась Тамарка.
— Нет, — успокоила её я, — про труп Маруся пока не знает. Мы потешаемся только с ваших кличек. Марусю больше всего смешат две: Фрока и Фрысик. Остальные ни то ни се.
Мне показалось, что объяснений достаточно и можно вернуться к покойному.
— Ах, Марусечка, как хорошо, что ты позвонила, — запела я в трубку. — Дело в том, что и сама уже собиралась тебя разыскивать, потому что обо всем уже догадалась — однако, ты хитрунья.
Между тем восставший из мёртвых Фрол Прокофьевич пришёл в недоумение.
— Какая Марусечка? — паникуя, закричал он. — Какая хитрунья? Соня! Софья! Это я! Я! Соболев! Вы меня не узнали?
— Узнала, конечно узнала, — пропела я. — Ещё как узнала! Буквально со всех сторон. Но ты же сама просила не ставить мою жизнь под угрозу, про остальные уже и не говорю.
— Сонечка, вы стеснены? — наконец-таки сообразил он. — Вы не одна? А-аа! — боюсь, ему сделалось дурно. — А-аа! С вами мои жены?!
— Ну конечно, — подтвердила я. — Практически все. Все здесь.
Фрол Прокофьевич испугался.
— Понял, — закричал он. — Понял. Отключаюсь. Сонечка, я перезвоню, скажите когда.
Официант уже вносил в зал поднос, клубящийся ароматами.
«Не бросать же все на самом интересном месте,» — подумала я и сказала:
— Марусенька, перезвони мне через три часа.
Фрол Прокофьевич, похоже, был охвачен нетерпением, потому что он ужаснулся и воскликнул:
— Как — через три часа?! Сонечка, а нельзя ли раньше?
Я расстроилась.
— О, господи, можно и раньше, — нехотя ответила я. — Через два часа и сорок пять минут.
— Раньше, раньше, — канючил Фрол Прокофьевич, и я сдалась:
— Хорошо, через два с половиной часа.
— Через два, — радостно воскликнул он. — Я позвоню через два часа. Только умоляю, никому не говорите о нашем разговоре. Никому!
— Что я, сумасшедшая, — успокоила я его и отправила мобильный в карман.
Жены приуныли.
Мне непонятна была их грусть, потому что официант не терял даром времени, и на столе уже стояло много чего, повышающего настроение.
— Ну что, приступим? — с присущим мне оптимизмом потирая руки, воскликнула я. — Сами слышали, времени у меня в обрез.
Жены не отреагировали. У каждой в глазах поселилась тоска. Странные бабы, как можно тосковать, когда на столе стоит жареный поросёнок?
— Девочки, а у меня сердце ёкнуло, — первой призналась Татьяна. — Столько лет мечтала увидеть его в гробу, а тут взяло и ёкнуло — вдруг жив, вдруг нам все это приснилось.
— Да-а, девчонки, — поддержала её Полина. — Я сама от себя не ожидала, но вдруг навалилась такая хандра. Так захотелось чтобы жив был мой Фросик. Та-ак захотелось!
— И я, бабоньки, как услышала «Фрысик», так и подумала: «А вдруг он жив! Мой Фролушка!» — рыдающе сообщила Изабелла.
— Да как это возможно? — кусая губу и пуская слезу, рассердилась Тамарка. — Он что вам, как тот самый негр — встал и пошёл? — и она почему-то кивнула на дверь в зал ресторана.
Я глазам своим не поверила. Это что же такое? Тут поросёнка принесли, а они нашли о чем убиваться.
— Вы же все его ненавидите, — напомнила я. — Он сволочь! Он всем вам жизнь поломал!
Жены облили меня кипятком своего гнева, они возмутились самым мощным возмущением и в один голос завопили:
— Да молчи ты!
— Что ты понимаешь?
— Ты нам завидуешь!
И что вы думаете? Больше всех лютовала моя Тамарка. Просто удивительно. Вот яркий пример женского непостоянства. Боже, сколько в этой Тамарке возмущения! И это после того проникновенного рассказа о жестокости Фрысика, рассказа, от которого зарыдали бы и скалы.
— Ладно вам, девочки, пора бы делом заняться, — сказала я, хватая в руки вилку и нож и жадно устремляясь к жареному поросёнку.
— Ты не жрать сюда пришла, — отрезала Тамарка, решительно отодвигая от меня поросёнка.
— А для чего же? — изумилась я.
— Для важного разговора.
— Важно разговаривать можно и дома, а в ресторан ходят, чтобы вкусно пожрать, — сказала я, поросёнка придвигая.
— Нет, — стояла на своём Тамарка, вырывая поросёнка из моих рук.
— Да! — возмущённо тащила его к себе я.
— Убери лапы! — кричала Тамарка, но я, не слушая её, вцепилась в поросёнка и уже исхитрилась воткнуть в него вилку и даже начала пилить его ножом…
— Ах, так! — возмутилась Тамарка и совершила святотатство: она швырнула поросёнка на пол прямо с подносом.
Я с болью в сердце проследила как проехал он, несчастный, по каменному полу и врезался в дверь.
— Сумасшедшая, — только и смогла выдохнуть я.
А Татьяна закричала:
— Девочки, вы ещё и не пили, а уже буяните. Давайте хоть помянем нашего Фроку.
— Никаких — помянем, — воспротивилась Тамарка. — И не притронетесь к еде, пока дело не сделаем.
И тут раздался страшный вой. Так выть могла только Полина.
— Не-ет, не-ет, — выла она. — Я этого не переживу-уу! Я не переживу его смерти-иии!
Все испуганно уставились на эту дурочку. Все, кроме меня.
Я единственная смотрела на неё с удивлением, думая: «Горе её явно запоздалое. Фрысик уже больше недели как погиб. Он уже и воскреснуть успел, а Полина, наконец, спохватилась.»
Однако спохватились и другие жены. Они присоединились к Полине и дружно завыли, каждая о своём, попутно наделяя Фрысика качествами совершенно сверхъестественными.
«Жаль, что у меня нет с собой магнитофона,» — подумала я, нервно поглядывая на сиротливо лежащего под дверью поросёнка.
— Вы же его ненавидели? — вынуждена была снова напомнить им я. — Танька, ты-то что ревёшь? Он тебя бросил ради какой-то Полинки. Посмотри на неё. Он же извращенец.
Я добилась ошеломительного эффекта. Татьяна вмиг осушила глаза, в которых уже была только ненависть, и закричала:
— Да будь проклят он, козёл! Разве только Полька? — и она выразительно посмотрела на Изабеллу. — Душу свою козлу отдала, а он её, мою душу, взял и бросил под ноги этой, — и Татьяна произнесла абсолютно нецензурное слово.
Просто жуть! Решив на этом не останавливаться, она добавила к нему ещё пару крепких фраз. И понеслось. Дальше было очень интересно, но совершенно непередаваемо. Сплошная нецензурщина.
«Э-э, это надолго,» — подумала я, с тоской посматривая на роскошно накрытый стол и на лежащего вне стола поросёнка.
Минуту спустя, Татьяна вцепилась в волосы Изабелле, которая вопила:
— Он не козёл! Он ублюдок! Он заставлял меня стирать! А ты, сучка, отбила его у меня! Думаешь, я тебе это прощу? Да он меня только любил! Вы все это знаете! Я верёвки из него вила! Если бы не ты, он мне не десять, а пятнадцать процентов подарил бы!
В этом месте Изабелла неожиданно лягнула Татьяну, да так, что та потеряла равновесие и упала вместе со своими «арбузами» прямо на колени Полине. Пользуясь удачным случаем, Татьяна не растерялась и тут же начала Полину душить.
Изабелла же, увидев, что Татьяна занята делом, посчитала это дело полезным и не решилась мешать. Изабелла набросилась на Тамарку.
— Это ты, сучка, замутила воду, — кричала она. — Ты навела его! Из-за тебя он застал нас!
Тамарка встретила врага достойно и с ходу задвинула Изабелле в глаз.
— Оч-чень профессионально, — тут же одобрила я, решив болеть за подругу.
— Меньше трахаться надо было, — слегка запоздало посоветовала Изабелле Тамарка.
Бедняжка выла и держалась за глаз, но интереса к Тамарке не потеряла. Напротив, с ещё большей жаждой набросилась она на Тамаркину причёску. Причёске же, на мой взгляд, уже нечего было терять после того, что с ней сделали модные Тамаркины парикмахеры. А может они знали куда Тамарка идёт, потому и поставили её волосы заблаговременно дыбом. В общем, что бы Изабелла не делала, причёска Тамарки лишь хорошела.
Все было неплохо: в одном углу Татьяна и Полина мутузили друг друга с переменным успехом, в другом Тамарка сцепилась с Изабеллой, я боялась лишь одного — вдруг войдёт официант и что-нибудь неправильно поймёт или, что ещё хуже, примется жён разнимать. А ведь какая знатная получилась драчка!
Я единственная осталась без дела, а потому подняла с пола поросёнка и начала беспрепятственно им закусывать великолепное французское вино.
Не сводя глаз с поля боя и изредка ободряя жён поощрительными комментариями, я с удовольствием вгрызалась в нежную и одновременно хрустящую плоть поросёнка. Ах, как это неплохо приготовлено, какое сочное мясо, какая ароматная золотистая корочка, только… Чего-то не хватает…
Я добавила немного сметанного соуса. Лучше, но все же не то. Вот если бы сюда вплести вкус моей майонезной пасты — тогда да.
Майонезная паста, кто не знает, готовится очень просто и годится на все случаи жизни, начиная от простого бутерброда, приготовленного наспех, и заканчивая самыми утончёнными блюдами.
— Ах, ты сучка! Думаешь прощу?! — это Изабелла обращается уже к Татьяне, не стоит её отвлекать.
Забудем о них на время. Пусть себе спокойно дерутся.
Так вот, в банку майонеза следует добавить столовую ложку муки (лучше с горкой) и как следует перемешать. Все это заварить на медленном огне, старательно избегая комков, и под самый конец добавить ложку сметаны. Массу охладить и смешать со взбитым маслом, после чего добавить щепотку тёртого сыра. Все. Паста готова. Великолепная подкладка на любой бутерброд. А как эта масса ложится на гренки! Мой первый муж обожал это с чесноком, второй предпочитал с перцем, третий добавлял орехи, четвёртый с кинзой… Вкусно по-всякому. Без ложной скромности скажу, хоть это и мой рецепт.
Я всегда побеждала на конкурсах рецептов, которые проводились в пищевом институте, куда я по настоянию своей бабули поступила самым первым делом сразу же после окончания школы.
«Деточка, — говорила мне бабуля, — кулинария — это то, что нужно даже умной женщине. А уж если берёшься чем-то овладевать, то надо делать это на самом высоком уровне. Отправить тебя во Францию или в Китай я не могу, в Грузию просто боюсь, так что иди-ка ты в наш пищевой институт. Там немногим хуже.»
Я не горела желанием готовить, но учиться всегда была непрочь. Тем более, что меня наставляла моя, умудрённая опытом бабуля.
«Деточка, — говорила она, — упаси бог тебя работать, но учиться не ленись.»
И я не ленилась. Если бы я готовила все то, что умею, мои мужчины гибли бы не от любви, а от обжорства. Слава богу, мне удалось скрыть свои знания, и никто из них и не подозревал, что я умею готовить что-нибудь, кроме этой майонезной пасты и яичницы.
Простите за маленькое отступление, но есть у меня невинная слабость — люблю поговорить о себе, но не в этом беда, а в том, что никто не хочет слушать.
Так вот, вернёмся к поросёнку. Он был очень недурён, даром, что на полу повалялся. Я не стала его доедать, грязный бок оставила жёнам.
Котлеты из барашка тоже удались, но слишком малые порции, а вот буфе так себе, и получше едали. Очень мне понравилась белужья икра. Давно не пробовала икры такого качества. Копчёная севрюга была тоже необычайно вкусна, в меру жирна, в меру копчена, и в меру была.
Телячьи почки крупноваты, что наводит на мысли о старой корове, зато поданные к ним фасоль и тушёный картофель — чудо. Я бы попросила добавки, когда бы не увлеклась сырым мясом в ананасах. Невероятно вкусно, советую попробовать. Я пришла в восторг, хотя сначала ела с осторожностью — все же я не дикарь, ведь мясо действительно сырое. Но потом разохотилась и если бы не клёцки с утиными лапками, пожалуй, точно потребовала бы добавки. Ах эти клёцки! Аромат их до сих пор стоит в моем носу!
Очень! Очень хороши были печёные баклажаны и морской салат. А спаржа! Весьма удалась говядина Мирабо. Не все её любят, но я обожаю и съесть могу сколько хотите.
В общем, я оставила нетронутым лишь суп из пшеницы, посчитав, что это вредно для моей фигуры — от пшеницы полнеют. Остальное буквально доела.
«Уж не знаю, как теперь будут выкручиваться эти жены, — подумала я, тщательно вытирая губы салфеткой и делая глоток превосходного хереса. — Придётся Тамарке заказать им чего-нибудь ещё.»
В последний раз окинув глазами опустошённый стол и не найдя там ничего привлекательного, я без всякого сожаления оставила жёнам пшеничный суп — пускай поправляются — и собралась уходить по-английски, не прощаясь.
Я была уже у двери, и даже взялась за ручку, но неожиданно мне воспрепятствовала Тамарка.
— Куда ты? — закричала она, не вынимая руки из волос Изабеллы.
— Домой, у меня ещё есть дела, — вынуждена была пояснить я.
— Как это домой?! — завопила Тамарка.
— Как это домой?! — поддержали её жены, растерянно глядя на опустевший стол.
— Не сидеть же мне здесь вечно, — оправдывалась я, в глубине души уже ругая себя за жадность.
Живот мой был словно барабан, по этой причине долго стоять я не могла. Пришлось вернуться в своё кресло.
— Чего вы от меня хотите? — чтобы поскорей избавиться от надоевших жён, сразу перешла я к делу, с трудом сдерживая отрыжку.
— Вот, — подсунула Тамарка свои бумаги, — подпиши. Подпиши и пировать начнём.
«Я уже попировала,» — подумала я и, икнув, спросила:
— Что это?
— Это твой отказ от управления акциями Прокопыча, — честно призналась Тамарка. — Если ты откажешься, акциями по-прежнему буду управлять я.
«Фрол Прокофьевич жив, — подумала я, — и в этой бумаге нет никакого смысла, но из вредности сразу не подпишу. Слишком легко в этой жизни все достаётся Тамарке. Там она от налогов запросто уходит, тут она акции прикарманивает. И все беспрепятственно. Должен же хоть кто-то, если все это и не пресечь, то хотя бы создать ей сложности.»
— Где завещание моего драгоценного Фрысика? — спросила я и по тому, как забегали глаза Тамарки, поняла, что попала в цвет.
— Завещания у меня нет, — сказала она протягивая бумагу, которую я уже читала. — Завещание выдадут тебе, но лишь тогда, когда труп найдётся.
Я вырвала у неё бумагу и принялась читать, там действительно говорилось о том, что я стала наследницей и управительницей акций Фрысика…
Я тщательно рассмотрела бумагу, покрутила её со всех сторон, даже понюхала. Ну да, так и есть. Ни одной печати. Куда смотрели мои глаза?
— И что это значит? — строго поинтересовалась я у Тамарки. — По-твоему это документ?
— Я и не говорила, что это документ, — принялась оправдываться она. — Это всего лишь письмо моей подруги, в котором она ставит меня в известность, что Прокопыч сделал следующие завещание и поручение. Подруга нотариус, она самолично заверяла эти документы.
— Противоправные действия, — сказала я. — Она не имела права давать тебе текст завещания, пока не умрёт тот, кто его оставил. И после его смерти, тоже не имела права показывать этот текст тебе. Наследница-то я, вот мне она завещание и должна была показать. И где эта доверенность, по которой я могу управлять акциями? Почему она не передала её мне? Почему об этом ты узнаешь раньше меня? Противоправные действия. Я твою подругу засажу!
Тамарка побледнела. Такого поворота она никак не ожидала и загнанно посмотрела на бумагу, которую просила меня подписать. Уж кому-кому, а Тамарке лучше других было ясно, что теперь я хозяйка положения, если, конечно, ей не безразлична судьба подруги. Тамарке не была безразлична её судьба. Ей с ней ещё дела делать…
Мне же было безразлично все. Я плотно поела и пребывала в полнейшем благодушии. Мне лишь было обидно, что Тамарка всеми взялась командовать.
— Ладно, — насладившись властью, сжалилась я, — давай ручку. Так и быть, откажусь. На кой фиг мне эти акции? На собрания я не люблю ходить, так что подавитесь, — и я поставила свою подпись там, где указала Тамарка, радуясь бесполезности своих действий.
Жены, насторожённо наблюдавшие за нашими прениями, оживились.
— И что теперь? — спросила Полина.
— А ничего, — сказала я. — Живите себе, как жили, на собрания ходите, а я умываю руки.
В воздухе повис вопрос.
Он так низко повис, что даже я его учуяла. Этот вопрос был в глазах всех, не исключая Тамарки, потому что сделано было последнее дело, которое связывало жён с их Фролом Прокофьевичем. Нерастраченную часть ненависти они попытались было перенести на меня, но очень быстро поняли, что все это не то, суррогат. Да и я сразу же сдалась.
— А для чего же нам теперь жить? — огласила вопрос Полина.
— Что нам теперь с этих собраний? — разрыдалась Изабелла.
— Какого черта он сдох, зараза?! — возмутилась Татьяна.
Тамарка молчала, но я видела, что она-то страдала больше всех, потому что душа у неё была шире и ненависти туда помещалось бесконечно много.
Было тягостно смотреть на эту картину, на горе попавших в силки тёмных страстей женщин.
— Господи, да кого же я буду теперь ненавидеть?! — с истеричным напором воскликнула Полина и горько-горько заплакала.
Передать не могу, какой поднялся там вой. Сердце моё рвалось на части, очень жалко было жён. Ещё немного, и я, не устояв, проболталась бы о чудесном воскрешении Фрола Прокофьевича.
Но я не проболталась. Я поглядывала на часы и с тревогой думала о том, что уже скоро он мне позвонит, а я все ещё тут, среди его, страдающих от ненависти и любви жён.
Тамарка, заметив мою тревогу, подошла ко мне и грустно спросила:
— Мама, ты очень спешишь?
— Конечно, — заверила я.
— Мама, но что же нам делать?
Я изумилась:
— Ты о чем?
— Не о чем, а о ком. Нам даже некуда к нему придти. У него даже нет могилы. Жизнь прожил беспутно и умер не как человек. Мама, ты же можешь, — схватив меня за руку, с жаром воскликнула Тамарка. — Найди нам его труп, Мама!