Милевская Людмила. Пять рассерженных жён

   Я пришла домой, рухнула и заснула. Евгений пытался требовать объяснений, но я их дать никак не могла по чисто физическим причинам.
   Бессонная ночь, окровавленный труп, его исчезновение, изматывающее общение с жёнами, нависшая угроза смерти — все это сказалось для Евгения самым печальным образом: я проспала до вечера. Все это время он мучился и изнывал от невозможности устроить мне скандал.
   Зато как он «оторвался», когда я проснулась!
   Передать не могу как громыхал он на меня, как обвинял во всех грехах, о которых я даже не слыхивала, не говоря уж о том, чтобы их совершать. Евгений же убеждал меня, что я и не на такое способна. Особенно, почему-то, он ополчился на покойного мужа Тамарки. Он безмерно возмущался приходом в наш дом Фрола Прокофьевича и дальнейшим моим с ним уходом.
   Я же Евгению не прекословила, а помалкивала, забавляясь чёрным кофе со сгущёнкой (сливок в доме не оказалось, лучше бы он об этом подумал) и сигаретами. Курила одну за другой.
   — Это твой последний день рождения! — грозно постановил Евгений.
   Мне сделалось дурно — неужели погибну?
   — Больше к этому ублюдку не пойдёшь! — несколько мягче пояснил свою мысль Евгений, и я успокоилась, уже понимая, что он имеет ввиду несчастного Фрола Прокофьевича.
   — Само собой, — охотно согласилась я. — Для него это тоже был последний день рождения.
   — Почему? — опешил Евгений.
   — Потому, что Фрол Прокофьевич убит, — между короткими глотками кофе обыденно сообщила я.
   — Так ему и надо, — так же обыденно обрадовался Евгений, наливая кофе и себе, хотя сам дырку мне в голове проделал, убеждая, что пить кофе на ночь вредно. — Так ему и надо, — бормотал Евгений, щедро заправляя кофе сгущёнкой, — будет знать, как приставать к чужим жёнам… Постой, — наконец дошёл до него полный смысл сказанного мною. — Как это убит? Вы что, не доехали? Где же ты тогда была почти сутки?
   «С ума можно сойти какая ревность! — внутренне ужаснулась я. — Бешеная ревность! Причём, без всякой причины! Раньше этого не было. Раньше ревновала я. Но я-то хоть делала это с некоторыми основаниями — Евгений младше меня на пять лет. А он-то почему бесится? Может права Тамарка? Может это все потому, что я слишком тяну со свадьбой?»
   — Успокойся, любимый, — проворковала я. — Мы доехали, и я была там, куда и направлялась — на дне рождения Фрола Прокофьевича.
   — Где же тогда его убили? Только не сочиняй, что прямо на дне рождения!
   — Женечка, тут мне и сочинять не надо, потому что именно так все и произошло. Кто-то без меня постарался — сочинил. Теперь даже хоронить нечего. Тамарка безутешна, — на всякий случай приврала я, чтобы размягчить ожесточившееся сердце Евгения.
   Он чуть не подавился кофе и рявкнул:
   — Ничего не пойму!
   — А что тут понимать, — скучая, вздохнула я. — Только сели за стол, только поздравили, подарили подарки, выпили, закусили и…
   Я сделала жест, недвусмысленно передающий, что Фролу Прокофьевичу уже ничем нельзя помочь.
   — Что, совсем? — спросил Евгений.
   — Абсолютно, — живописно закатывая глаза, заверила я.
   Евгений сразу прекратил ненавидеть Фрола Прокофьевича и забеспокоился:
   — Что, разрыв сердца?
   — Хуже, — сказала я. — Разрез. А может быть и прокол. Крови-щии!
   Евгений растерялся:
   — Нет, правда?
   — Ну конечно.
   — Ты не шутишь?
   — Кто этим шутит? — обиделась я.
   Он заёрзал на стуле и потянулся к моим сигаретам, окончательно забыв про свой здоровый образ жизни, которым пытал меня уже несколько месяцев.
   — Так что же там произошло? — слегка раздражаясь, поинтересовался он. — Скажешь ты или нет?
   Я глубоко задумалась.
   — Вообще-то, дорогой, — ответила я после длительной паузы, которую Евгений, к его чести, выдержал стоически, — перед тем, как расстаться, все мы (я имею ввиду себя и жён покойного) дали друг другу клятву никому о происшедшем не рассказывать, а я сижу и треплюсь своему мужу.
   — Думаю, в их домах происходит то же самое, — заверил меня Евгений.
   — Ты что? — испугалась я. — Те мужья понятия не имеют, где всю ночь были их жены. Многие думают, черти что!
   Зря я это сказала.
   — Например? — насторожился Евгений.
   — Например Татьяна своему мужу наплела, что она у матери. Изабелла поступила аналогично. Это я одна такая дура, которая выложила всю правду разом.
   — Потому, что совсем обнаглела, — возмутился Евгений. — Потому что тебе плевать на моё мнение! Именно поэтому ты и дрожишь за свою свободу!
   Почему я дрожу за свободу из его слов было абсолютно не ясно, но не это волновало меня. Мне стало обидно другое: жизнь моя, можно сказать, повисла на волоске, я в одном шаге от смерти, а со стороны близких такая чёрствость.
   — Знаешь что, — выпалила я, — с того момента как был убит Фрол Прокофьевич лично я за свою жизнь не дала бы и копейки!
   Евгений (а выкрикивая обидные для меня слова, он вскочил со своего места) где стоял, там и сел.
   — Лично я за твою жизнь не дал бы и копейки ещё до убийства Фрола Прокофьевича, — спокойно сказал он. — Потому что жизнь твоя праздна и бездарна. Вместо того, чтобы заниматься делом, ты бегаешь по подругам и сплетничаешь с вечера до утра, а в свободное от этого время ты самовлюбленно разглагольствуешь перед читателями и предаёшься обжорству, которое почему-то называешь диетой.
   — Это уже оценка! — вскипела я. — И за неё ты ответишь! Если ты такого плохого мнения обо мне, зачем тогда тянешь меня в загс?
   — Хочу тебя спасти, — с чрезвычайно важностью сообщил Евгений.
   Не знаю, может где-то есть на свете чуткие заботливые люди, не способные к несправедливым замечаниям и вредным поступкам. Не знаю, может они и есть где-то, но мне такие почему-то ни разу не попадались. Мне, почему-то, все время встречаются вот такие, как этот Евгений. Что он делает? Я сообщила ему о смерти Фрола Прокофьевича, потом о возможно скорой своей кончине, а ему хоть бы хны. Он продолжает меня пилить. И как противно он это делает!
   — Почему тебе на все наплевать? — мучительно страдая, спросила я.
   — Потому, что иначе я не выживу, — отрезал он и добавил: — Рядом с тобой.
   — Ах так!
   Я вскочила со своего места и подлетела к нему.
   Евгений насторожился, словно я собиралась его бить. Он вжал голову в плечи и, якобы глядя прямо перед собой, все же опасливо косил на меня.
   — Ты слышал, что Фрол Прокофьевич убит? — ставя руки в бока спросила я.
   — Слышал, — недовольно буркнул Евгений.
   — Ты слышал, что и со мной скоро произойдёт то же? — дрожащим то ли от слез, то ли от гнева голосом спросила я.
   Евгений, наконец, осмелился посмотреть на меня.
   — Каждый раз, когда ты возвращаешься с очередной гулянки, я слышу истории, холодящие кровь и шевелящие волосы. Извини, но привык.
   — Интересно, что ты скажешь, когда Тамарка пригласит тебя на похороны.
   — Ты же сказала, что как бы нечего хоронить, — напомнил Евгений.
   — Да, труп пропал, но когда-то же он найдётся. Я уже иду по следу.
   И я зарыдала, вернувшись на своё место.
   Слава богу против этого у моего Евгения ещё не было иммунитета. Он смягчился и спросил:
   — Почему ты плачешь?
   — А как мне не плакать? — воскликнула я, как тот зайчик из сказки про лубяную избушку. — Когда у других мужья как мужья, а мой полнейший истукан, которому все, ну буквально все по барабану.
   Евгений окончательно растаял, даже погладил мою голову.
   — Сонечка, ты тоже должна меня понять, — сказал он. — Ты, порой, ведёшь себя слишком вольно, а что касается этого Фрола Прокофьевича.
   Тут голос Евгения вновь обрёл металл.
   — Твой Фрол Прокофьевич вот как меня достал, — уже прогремел Евгений и провёл по горлу рукой. — Завалиться ко мне в дом и едва ли не на глазах у меня приставать к моей жене! До сих пор жалею, что не набил ему морду!
   «И уже не набьёшь,» — подумала я и хотела возразить своему пылкому Евгению, но он уже слишком завёлся и не желал меня слушать.
   — Молчи! — прогремел он. — Как могу я верить хоть чему бы то ни было, связанному с ним, с этим негодяем? Слышал я, как он уламывал тебя! Ха! Он хотел тебе сделать приятно! Для этого есть я! Уж он-то должен был знать! И теперь мне сообщают, что он убит. Я всю ночь не спал, блин! Всю ночь сходил от ревности с ума, только об этом негодяе и думал, жалел что не набил ему рожу, а ты требуешь от меня сочувствия? Он убит? Кто убил эту скотину? С удовольствием пожму этому парню его честную руку!
   Я схватилась за сердце, закатила глаза и простонала:
   — Боже, Женя, что ты говоришь? Мы же христиане!
   — Говорю, что думаю. Кто убил его?
   Я и глазом моргнуть не успела, как выложила Евгению подчистую версию Зинаиды, хотя сама уже не верила ей абсолютно, но уж очень мне хотелось знать оценку моего умного Астрова. Теперь, когда он не духе и все в нем кипит, он не будет стесняться в выражениях, а что может быть приятней для женщины, чем услышать ядрёную критику в адрес своей сестры.
   Я выложила версию Зинки-пензючки.
   — Что за чушь? — выслушав, изумился Евгений. — Ты хочешь, чтобы я верил в этот маразм?
   — Я не требую, а всего лишь рассказываю версию, которую сочинила Зинаида, — ответила я, млея от удовольствия в предвкушении того, как мой Евгений раскритикует эту версию в пух и прах.
   Евгений минут пять смотрел на меня, а может и больше.
   — Вы что, — спросил он, — спокойно сочиняли версии, пока мужик с ножом в груди на полу валялся?
   Я потупилась, понимая, что это не очень хорошо.
   — А если он был ещё жив? — строго спросил Евгений. — Такое бывает.
   Я пожала плечами и ещё ниже опустила голову.
   — А если ему требовалась ваша помощь?
   — Он же не стонал, — промямлила я.
   — А если он был без сознания?
   Признаться, во мне заговорила совесть.
   — Его все равно похитили, — в качестве слабого оправдания сказала я и оптимистично предположила: — Может они увидят, что он ещё не совсем умер и окажут ему помощь…
   — Обязательно, — заверил Евгений, — думаю, уже добили, если этого плейбоя угораздило выжить. Но это не моя забота. Это к тому, у кого больше сочувствия и сострадания. А что касается измышлений Зинаиды, видимо ей было выгодно это придумывать.
   Я сделала вид, что опешила и, наивно хлопая ресницами, спросила:
   — Ты о чем?
   Евгений изумился:
   — Как это о чем? Неужели ты поверила в то, что нормальный здоровый мужик, а тем более киллер, будет залезать в квартиру к своей жертве, да ещё убивать эту жертву ножом? И это при том, что в нашей стране плюнешь и обязательно попадёшь в пистолет.
   «Боже мой, как это умно! — поразилась я. — И главное, очевидно! А ведь он-то не знает про тех двух женщин. А я-то дура сразу поверила. Жаль, что не слышит его Зинаида.»
   — Ещё труднее предположить, — продолжил Евгений, — что этот киллер оказался такой тупой, что залез в квартиру с кандачка. Ха, это ж додуматься надо, — рассмеялся он. — Киллер залез убивать, а там день рождения и все жены собрались! Это что, цирк? Даже для цирка слишком приторно.
   «Правда! Все правда! — с гордостью за своего будущего мужа подумала я. — Как он у меня умен!»
   — Ну ладно, допустим залез киллер, — тем временем продолжал Евгений. — Видит — бабы, ну и перенёс бы убийство на другой день, нет же надо обязательно на глазах у всех грохнуть, а потом сидеть и прятаться. А вдруг вы не оказались бы такими дурами? Вдруг сразу вызвали бы милицию? Где бы он был сейчас, этот кретин? Нет, Соня, поведение совершенно не мужское и удивительно как ты могла на такую лажу клюнуть, — заключил Евгений.
   После этого я готова была верить буквально всему, чтобы он мне тут ни сказал.
   — А как, Женя, как на самом деле все было? — задыхаясь от нетерпения, спросила я.
   — Как? А фиг его знает. Думаю, грохнул кто-то из жён. Дал по башке чем-то увесистым, тот брык, а тут можно и ножик между рёбер пихнуть, а потом отправиться спокойненько пить чай к остальным таким же наивным, как ты.
   Боже, как я обрадовалась! Как обрадовалась! Загордилась даже!
   — Женька! — закричала я. — Я-то не наивная! Я-то предположила все точь в точь как сказал только что ты! А Зинка меня с панталыку сбила.
   — Вот эта Зинка Фрола твоего и пришила, — небрежно бросил Евгений.
   Но я же теперь верила каждому его слову. Он бросил, а я вцепилась, да как закричу:
   — Женька, давай говори зачем она это сделала? Раз ты такой умный, давай говори.
   Назвать мужчину умным, все равно, что произвести его в генералы. Мой Евгений сразу вытянулся, заважничал, дымком от сигареты затянулся.
   — А что, скажу, только знать надо, что там на самом деле происходило.
   Ну, я сдуру все ему и выложила, как мы с Фролом Прокофьевичем жён дурили, как он про свою женитьбу на мне им сообщил, какой после этого был скандал и чем это все закончилось. Потом рассказала про показания свидетеля — соседа Фрола Прокофьевича.
   Евгений слушал внимательно, курил, пыхая дымом, а потом, сузив глаза, и говорит:
   — А что это они так быстро вам поверили? Вы что, повод им давали?
   «Опять двадцать пять! — разозлилась я. — Ну сколько можно?!»
   — Женя, — вскипая сказала я, — повода мы не давали, но жены поверили, потому что шляпа. Фрол Прокофьевич подарил мне дорогую шляпу, их это убедило. Видимо он был не дурак и хорошо все продумал. Уж он-то знал своих жён.
   Когда я начинаю злиться, мой Евгений обычно успокаивается. Уж не знаю, чем это можно объяснить и можно ли, но пользуюсь я этим регулярно для его же блага.
   — Ладно, — махнув рукой, сказал он, — фиг с ним, с Фролом, давай разбираться в ситуации.
   И мы начали разбираться. И так и этак прикидывали, в итоге Евгений сказал:
   — Насчёт того, что тебе грозит опасность, думаю, это полная лажа. Голову могу дать на отсечение, что версия с посторонним человеком, пробравшимся в квартиру — ерунда. Зачем это придумала Зинаида? Может хотела, чтобы ты отпустила её домой и не хотела связываться с милицией.
   — Почему?
   — Ну, мало ли. Она занимается наукой, а тут такое дело. А может и по другой причине. Мне кажется такая, запросто убить могла. К тому же она высокая, а тебе сказали, что труп тащили высокие женщины, но с другой стороны я не стал бы слишком доверять утверждениям этого соседа. Определить рост с третьего этажа, да ещё когда женщины что-то тащат наклонившись? Это вряд ли. Там Полину от Татьяны не отличишь, тем более, что темно. К тому же, не обязательно, что обе они — жены покойного. Женой могла быть одна, а вторая пришла лишь помочь.
   — Но они же обе вошли обратно в подъезд, — напомнила я.
   — Да, вошли, но одна из них могла позже выйти, и этого мог не увидеть сосед.
   — Черт, высокие мы все, кроме Полины.
   — Не знаю, почему, но мне кажется, что скорее всех убить могла Татьяна.
   — А мне кажется из этих некудышних бабёнок убить могли все, исключая мою Тамарку.
   Евгений с улыбкой загадочно посмотрел на меня и изрёк:
   — Я бы и Тамарку не исключал.
   — Ну что ты!
   Я, как верная подруга, согласиться с этим не захотела, но слова его мне понравились.
   Однако, теперь у меня появилась уверенность, что обвели меня на этом дне рождения вокруг пальца.
   И, главное, кто обвёл?
   Какая-то зачумлённая Зинаида с этими своими тараканами.
   И все с радостью ей поверили. Подумаешь, учёная. Да ничем она меня не ученей!
   У меня даже побольше этих степеней!
   Работать я действительно никогда не любила, потому и не работала, но уж учиться-то я училась.
   Да ещё как!
   Предостаточно!
   «И зря, — я подумала, — Евгений наделяет этих жён таким миролюбием. Зря он думает, что мне ничего не грозит. Это он их плохо знает. Что там — знает? Он не знает их совсем. Такие запросто уберут меня как свидетеля, но ничего. Я их выведу на чистую воду.»
   Я решила, что начинать надо с причины. Ведь не просто так грохнули они своего муженька. Ведь есть же у них причина.
   «Они» не потому, что я окончательно предполагала их артельное участие, а потому, что точно не могла указать ни на кого. Во всяком случае до того, пока не узнаю причину.
   Я вспомнила, что Тамарка и Татьяна говорили что-то про акции. Вот с этих акций и решила я начать. На следующий же день позвонила Тамарке, но она, как назло, не могла со мной говорить. Слишком занята. Тогда я позвонила Изабелле.
   — Приезжай, — сказала она. — Кое-что обсудим.
   Я надела леопардовый костюм, замотала свой «фарш» платком, сунула на нос очки и поехала.
   Поехала без шляпы, потому что шляпа (о, горе!) пострадала в потасовке.

Глава 14

   Я поехала к Изабелле.
   Так уж получилось, что я знала о её маленькой слабости: наша красотка обожала бисквитные пирожные, но с большими опасениями позволяла себе это удовольствие.
   К Изабелле я ехала на такси и когда уже почти подъезжала к её улице, вдруг вспомнила, что вчера на дне рождения была неприятно поражена — так изумительно восстановилась её, ещё недавно расплывшаяся фигура. Думаю, Изабелла питается только жиросжигатеями.
   «Сделаю-ка ей диверсию,» — подумала я и попросила таксиста остановиться около кондитерского магазина.
   С громадным нетерпением ворвалась я в магазин, подбежала к продавщице и воскликнула:
   — Мне штук двадцать бисквитных самых калорийных для подруги!
   Продавщица мигом меня поняла и дала то, что требовалось.
   Очень довольная, я отправилась к Изабелле, бережно прижимая к груди пластиковый пакет с бисквитными пирожными, словно это какая-то драгоценность.
   Надо сказать, я впервые была у Изабеллы, но без труда отыскала дом и подъезд. Я уже собиралась войти в лифт, но меня остановил культурный молодой человек очень приятной наружности. Этакий пай-мальчик — в руке футляр, а в нем то ли альт то ли скрипочка, и ещё пакет в другой руке. Довольно тяжёлый пакет, судя по всему.
   — Простите, — он мне говорит. — Вы не поможете открыть этот ящик?
   И он показал на один из почтовых ящиков. Ящик как ящик, таких тьма на любой стене в каждом подъезде.
   — Охотно, — сказала я, — при условии, что вы подержите мой пакет.
   — Ну, конечно, — любезно согласился он.
   Я отдала ему пакет, (бедняга принял его чуть ли не в зубы) он дал мне ключик, я открыла ящик, достала из него газеты, ещё газеты, какие-то письма и журналы…
   О! Какие это были журналы! Я так и обомлела. Журналы мод. Мне тут же захотелось бросить все и изучить их от корки до корки, не сходя с места. Я за малым так не поступила, намертво забыв и про мальчика со скрипочкой и даже про Изабеллу, но позади меня раздалось смущённое покашливание.
   Я оглянулась. Ну да, мальчик со скрипочкой, притопывая от нетерпения, знаками мне показывал, что ужасно спешит и хотел бы получить свою почту.
   Нехотя я отдала его газеты и журналы, взяла свой пакет и вошла в лифт. Уже собралась нажимать на кнопку, но вдруг услышала приятный мужской голос:
   — Простите, захватите меня.
   Парень был так хорош, что я не удержалась и захватила.
   Когда двери закрылись и лифт пошёл вверх, парень потянул на себя мой пакет и сказал:
   — Давайте я вам помогу, вы так были любезны.
   — Спасибо, он не тяжёлый, — сказала я.
   Но парень пакет уже отобрал и при этом так странно смотрел на меня, что я смутилась («фарш» и фингалы очень тому способствовали), отвернулась и пробормотала:
   — Вы что, гипнотизируете меня?
   — Нет, любуюсь, это потому, что вы очень красивая, — сказал он.
   У меня был шок. Приятный шок.
   Вот она я! Даже с «фаршем» и фингалами не утратила способности восхищать мужчин.
   Захотелось ответить этому милому молодому человеку. Что-нибудь тоже лестное и приятное, но лифт очень невовремя остановился. Это был этаж Изабеллы. Парень с поклоном протянул мне кулёк, мы обменялись тоскливыми взглядами, лифт пошёл вверх, а я пошла к Изабелле.
   Я сделала всего несколько шагов, как услышала за своей спиной уже женский голос, пожалуй, даже старушечий.
   — Простите!
   Оглянулась, это действительно была старушка. Этакий божий одуванчик.
   — Простите, — сказала она.
   — Вам нужно что-то достать или подержать? — спросила я.
   — Нет, всего лишь хочу знать который час, — с улыбкой ответила старушка.
   Она повернула мою руку, и сама посмотрела на мои часы, потом сказала «спасибо» и пошла к лифту. В этот момент распахнулась дверь Изабеллы, и она сама показалась на пороге.
   — Я тебя жду, — сказала Изабелла. — Слышу пришёл лифт, выбежала посмотреть. О! — отшатнулась она, так я была эффектна. — Ты снова в своём костюме! И в новых очках! Без шляпы даже лучше.
   — Конечно, ведь ты же поломала её, — с обидой воскликнула я.
   — Глупости, я поломала твои очки, — возразила Изабелла, знаком приглашая меня пройти в её квартиру. — Шляпу поломала Тамарка.
   — Ах, я не помню зла, — вздохнула я и вошла в прихожую.
   — Я тоже зла не помню, — делая губки гузкой, буркнула Изабелла.
   Это меня удивило. Что ей помнить? Но я решила промолчать.
   В прихожей я осмотрелась и восхитилась:
   — А у тебя очень славненько. Я кое-что тебе принесла, то, что ты обожаешь.
   И я протянула ей кулёк с пирожными.
   Изабелла увидела пирожные, от удовольствия закатила глаза и воскликнула:
   — Какая прелесть! Конец моей фигуре! Но чтобы тебе не было обидно, я тоже постаралась. Я знаю, что ты обожаешь шоколадные конфеты и приготовила целую коробку.
   И она протянула мне коробку ассорти.
   Я тоже от удовольствия закатила глаза и воскликнула:
   — Какая прелесть! Конец моей фигуре! Но зачем ты так потратилась? Это же дорого.
   — Мне это обошлось бесплатно, — похвасталась Изабелла.
   Я сделала ей глаза и сказала:
   — Вот как?
   — Да нет, не то, что ты думаешь, — успокоила меня Изабелла. — Просто так, один поклонник. Буквально на днях начал за мной приволакивать. Я с ним случайно познакомилась. Ну что, пошли пить чай с пирожными и конфетами?
   — Пошли, — согласилась я.
   Изабелла привела меня в гостиную, обставленную довольно мещански, усадила на диван и двинулась на кухню готовить чай.
   Я же долго на диване усидеть не смогла и отправилась на экскурсию. Моё внимание привлекли вазы, выстроившиеся в ряд на широкой полке. Четыре великолепные вазы, я бы даже сказала кубки. Да каменные кубки — то ли яшма, то ли оникс — с такими роскошными крышками. Просто чудо!
   — Изабелла! — крикнула я. — Ты что, занималась спортом?
   — Что? — спросила из кухни Изабелла. — Громче! Ничего не слышу!
   — Это твои награды? — ещё громче крикнула я, потрясая в воздухе кубком.
   — Ничего не слышу! — вновь ответила Изабелла.
   — Ну и черт с тобой, — сказала я и сняла крышку, перевернула кубок, собираясь заглянуть в него — на меня высыпалась какая-то гадость.
   Что-то чёрное, похожее на жжёную бумагу. Короче, пепел.
   Я сразу вспомнила своего сынишку Саньку и подумала: «Но у Изабеллы нет детей. Что же она развела в своём доме такую грязь?»
   Об этом я не переминула сообщить вошедшей в комнату с подносом Изабелле.
   — Что же ты бросаешь эту гадость куда придётся? — спросила я.
   — Какую гадость? — рассеянно сказала она, ставя поднос на столик.
   И тут Изабелла подняла глаза на меня и, увидев в моих руках раскрытый кубок, вдруг завопила, как резанная. От неожиданности я выронила довольно-таки тяжёлый кубок из рук, он упал мне на ногу, я тоже взвизгнула, а кубок покатился, рассыпая остатки пепла по вполне приличному ковру.
   — О, мой Хрюздик! — завыла Изабелла и бросилась на ковёр собирать пепел.
   Да где там. Он так рассыпался, что это уже было невозможно.
   — Мой Хрюздик! Мой Хрюздик! — вопила Изабелла. — Прости, что опять не уберегла тебя-яя!
   «Да она спятила!» — ужаснулась я, потирая ушибленную ногу.
   — Что за Хрюздик такой? — негодуя, спросила я. — И почему ты ревёшь? Ведь ничего же не произошло. Даже ваза цела.
   — А Хрюздика-то нет уже! — горестно выла Изабелла. — И его не вернуть!
   Каким-то невероятным образом ей удалось нащипать вместе с ковровой ворсой и немного пепла. Она высыпала эту ужасную смесь в вазу, накрыла её крышкой, жалобно подвывая, поставила вазу обратно на полку и нежно её погладила.
   Я терялась в догадках, склоняясь все же к тому, что у Изабеллы большие нелады с её собственными мозгами, а если уж быть до конца откровенной — налицо первые признаки шизофрении.
   — Как же ты так неосторожно? — смахивая слезу, с укором спросила у меня Изабелла.
   — Неосторожно — что? — разозлилась я. — По сию пору я ничего не сделала, если, конечно, не прикажешь считать преступлением то, что я взяла с полки вазу и сняла с неё крышку.
   — Ты высыпала моего Хрюздика, — искренне страдая, сообщила Изабелла.
   — Что ещё за Хрюздик такой? — спросила я.
   Я давно хотела знать.
   — Это мой второй муж, — скорбно поджимая губы, сообщила Изабелла. — Я его вдова.
   — О, боже! — я схватилась за сердце. — Ты хранишь его здесь? Почему не сдала в колумбарий?
   — Мне приятно иметь его прах рядом, — призналась Изабелла.
   «Звучит довольно-таки двусмысленно,» — подумала я и, содрогаясь, спросила:
   — А что же в других вазах?
   Изабелла подошла к полке и, нежно поглаживая вазы, начала перечислять:
   — Вот в этой мой третий муж, Барбахвылька. Он был такой забавный, что я дала ему это прозвище. Вот в этой вазе мой четвёртый муж, Блямзик. Он тоже был милый. А вот в этой вазе мой пятый муж, Кузидябка.
   — Ты же говорила на дне рождении, что поменяла четырех мужей? — возмутилась я. — Откуда же взялся пяты? И ещё есть живой, теперешний муж.
   — Скромность женщину только украшает, — ответила Изабелла и продолжила: — Мой пятый муж Кузидябка. Он был немного ворчун…