Страница:
А вечер, безумный вечер большого города? Хе. По освещенным улицам Дубравья нельзя пройти без ушных затычек: музыка ревет из окон - богачи устраивают квартирные концерты гудочников, зазывая прохожих на бесплатный перечный сбитень. Однажды и я зашел в чей-то терем... полчаса искал гостиную, слоняясь по подвесным галереям, ну и встречаю там дочку хозяйскую... в светелке... и она мне: "дядюшка, помогите застегнуть...", я кинулся помогать, и вдруг вся ее одежда... Впрочем, довольно. Я вижу, вам неинтересно. Хватит лирики, вернемся к основной корке. Смысл ее сводится, как вы поняли, к следующему: Великий город Властов жил, так и не осознавая главного: жуткий команданте Бисер уже явился. Уже грядет по его улицам в костюме старого скомороха.
А это значит - довольно скоро великому городу Властову придется пасть в пыль у босых мозолистых ног жуткого команданте.
Точно-точно, дери его.
Вот как это было. Мы пришли к усадьбе посадника Катомы и гордо заявили о себе небритой роже, синевшей в просвете зарешеченного окошка. Я попросил принять меня срочно. У нашего творческого коллектива всего один концерт во Властове, да-да, и вечером мы улетаем с гастролями в Персию, Трансильванию и Пенсильванию. Хе, облом. Ловкий финт не сработал. Сначала пришлось полчаса уговаривать охранника, чтобы он в принципе повернул бородатую харю в нашу сторону и вынул из ушей бананы. Потом нас - ура! - пропустили внутрь, и еще полтора часа мы торчали на черном дворе (типа стадиона, только пива меньше, зато мусора больше). От безумной тоски я решился на невообразимое: начал репетировать свой номер.
Кстати, дико повезло. Сегодня посадник Катома как раз был в духе развлечься и принимал скоморохов - однако последних собралось никак не менее сотни, и нам пришлось занять общую очередь. Я репетировал, дергая заскорузлыми пальцами жесткие струны инструмента под названием гудок (полагалось пользоваться смычком, но его не было: видимо, глупый Травень куда-то задевал, когда почесывал спину). К счастью, гадских струн было всего три. Ха, клево! Пальцев у меня сегодня набралось около десяти - и мы одолели не уменьем, а числом.
Я репетировал соло (коллеги под разными предлогами разбежались по дальним углам двора, хором сославшись на зубную боль). Очень даже отлично. Тут, на черном дворе этих идиотских шоуменов целая толпа, все галдят, репетируют, сморкаются, выведывают секреты мастерства - а вокруг меня тишина, безлюдно, как в эпицентре поражения. Вот волшебная сила искусства!
Один за другим взволнованные конкуренты, натягивая на ходу козлиные маски и нервно позванивая бубенцами, убегали наверх по ступеням высочайшего крыльца и - скрывались за тяжелой дверью, охраняемой доброй дюжиной бородатых шварценнегеров с топорищами. Любопытно: никто из джокеров так и не вернулся обратно. Видимо, добродушному Катоме так нравились выступления затейников, что он просил их - всех без исключения - остаться в гостях до утра.
Или - в чем дело? К чему эти нелепые, мрачные шутки о виселицах, гильотинах и шпицрутенах, якобы заготовленных крутым Катомою для тех, кто не сможет развеселить его по-настоящему, в полный улет и умат?..
- Мстиславка, Лыков сын, на позорище! - вдруг прогудело над головами, и я вздрогнул. Вот он, звездный час моей славы. Скоро-скоро, сейчас-сейчас я выйду на гигантскую сцену, залитую гудящим огнем юпитеров, - увижу тысячи влюбленных глаз, поймаю благосклонный взгляд посадника, благоговейно замершего в правительственной ложе... Клево-клево. Вот, я скромно туплюсь и краснею. Делаю ручкой. Делаю книксен. Улавливаю мягко летящую хризантему. Бережно жму к сердцу, тепло шелестящему под манишкой... Длинными, бледными пальцами (поблескивают перстни) достаю из-за пазухи свой волшебный гудок - эту колдовскую машинку, заставляющую витязей рыдать, старушек - повизгивать, отроков - впервые всерьез задумываться о своем месте в обществе...
- Лыкович, жабий сын, ведено на позорище, раздудай-тритудыть! - рявкнул над ухом вспотевший от ярости охранник, и я опомнился. Бегу-бегу, дяденька. Вот он я; а вот мои коллеги. Восемь человек, строго по списку. И девять сундуков аппаратуры.
- Обормотов не ведено! Скарбу не ведено! Само тебя велено! - выпятив бороду, рыкнул шварценнегер. И поддал топорищем. Стоп, не понял... А как же мой ансамбель? Товарищ милиционер, у нас ВИА, а не авторская песня...
- Какого еще ансамбля?! Сыграешь сам... экхм... без никого, понимаешь! роково прогремело в ушах... и снова это топорище! Больно ведь!
...Ах, милые потомки. Свой жуткий дебют я помню как теперь: далекое лето 972-го года! Во Властове самый сезон гудочников! Еще жив был крутой посадник Катома... а я молодой, глупый - скачу по темному коридору закулисья, то взбегая, то спрыгивая по мостам - сердце бух-бух, навстречу Давыдка Копперфильд, потом маэстро Гуддини - куда там! Не до них! Старик Синатра идет - я не замечаю, бегу мимо; сзади телохранители посадниковы грохочут сапогами по доскам: ой, спасите-помогите! Буду петь для большого босса! Мой дебют, моя премьера - а я растерян, почти без грима, вовсе без ансамбля! То есть ваще, мужики, голяк: ни фанеры, ни бэк-вокала, хоть бы хилый кордебалет какой нич-чего! Все на чистом профессионализме.
Выбежал...
Ах, чувствую: падаю. Крыша поплыла: палаты резныя белокаменныя! Роскошный зал, а в нем... Сколько больших и строгих джентльменов смотрят на сцену, то есть на меня, на мой парик дешевенький идиотский! Ой, держите мое слабеющее тело; а что это за дядечка в возвышенном кресле - коренастый, бритый, с усами как у запорожца? Ах!!! Так это ж... сам... посадник... Дубовая Шапка!
...Ну ладно: стоп. Баста прикалываться, потомки. Не такой уж я растерянный был, если честно. Как только рожу эту усатую увидел: хе, думаю! Ах ты, волчара, позорный, балбеска лысый! Хочешь веселья, дери тебя? Фана жаждешь?
Щас я те устрою фан. Только сглатывай.
Бледный от неимоверного спокойствия, я потянулся рукой за спину, нащупывая свой инструмент.
- Угу, - раздался низкий голос из притихшего зала. - Гудочник, значит...
- Звать меня Мстиславкою, а живу под лавкою, - заученной скороговоркой представился я, подскакивая и прогибаясь. - На болоте я родился, у кикимор обучился! Ты дозволь повеселить, на гудочке посвербить!
Катома вздохнул, усы грустно повисли.
- Угу. А ведаешь ли, почтенный козляр, какие у нас во Властове управила заведены для скомрахов? - сонно спросил он, вставая с резного деревянного трона - разминая поясницу, спустился по трем ступенькам с возвышения. (Я уважительно покачал головой: посадник был крепкий мен. Ручищи мотаются как весла, рубаха простая до колен, тяжелая серебряная цепь на коричневой шее: помесь дядьки Лукаша и генерала Деникина.)
- А управила будут такие... - потягивая за спину мощные хваталки, шевеля короткими поршнями пальцев, Дубовая Шапка прошел сквозь ряды кланяющихся лысин, подгреб к резному деревянному столбу посреди зала, помедлил... нехотя достал из-за пазухи короткий ножичек и... принялся публично ковырять древесину на колонне! В-во шизик глупый! Честно-честно, я не вру! Что он там корябает "тут был Катомка"? Ах нет, пардон: господин посадник народным творчеством занимается! Типа хобби такое! Йо-майо. Да у них тут весь терем в резьбе! Даже паркет в узорах! Неужто сам все изукрасил? Еще один маньяк у власти, точно-точно...
А Катома знай себе точит какие-то виньетки. Типа солнышки с ветвистыми крыльями (фантазия богатая, я понимаю). И в усы гудит:
- Угу... Если покажешь забавочку новую - награжу прещедро. А коли старыми песнями томить вздумаешь, тогда... - посадник грустно примолк, выцарапывая в светлом дереве хитрую пальмовую веточку, - тогда...
На всякий случай я поклонился пониже...
- Тогда... сюрприз? - Звонкий голос мой не дрогнул.
- Угу. Бермута-сотник, расскажи-ка почтенному скомраху, что полагается нерадивым козлярам за староватые песни, - улыбнулся посадник и подмигнул кому-то в зале. С задней лавки поднялся над рядами голов некий ослепительный мужик в доспехах (сияющий, как жестяной чайник), поклонился и заскрипел из-под опущенной личины:
- Коли песня про веселу вдовушку, положено давать десять палок... Про плаксиву княжну - двадцать. Ежели про везучего дурачка сказка - двадцать плетей, а коли про невезучего - все сорок. Про подводного царя петь - в реку кинуту быть. Про подземных чудищ - в яму слететь. Про мужика в бабьей одежде байку сказывать - на колу сидеть. Про бабу в мужеском платье петь - ух... ажно язык не поворачивается, чур меня!
Сияющий мужик в ужасе осекся, покраснел и осел на место.
- Не все сказал, Бермутушка. - Посадник Катома склонил голову, ощупывая пальцем свежую извилину на изрезанном столбе. - Самое главное управило: про внезапный возврат мужа - не петь! Про близнецов, про ожившего мертвеца, про одного ребенка дома, про умную собачку - никаких побасенок! Сразу прибью, саморучно... Сил нету слушать кажден день одинакия басенки...
В принципе, я могу понять мужика. Ежедневно точить в доске крылатые солнышки, созерцая ужимки нашего брата-халтурщика - это конкретная пытка. Но сегодня посаднику повезло. Его ждет небывалое шоу. Я изображу такое...
- Изображать, кстати, тоже не надоба, - спохватился Катома, усаживаясь обратно на узорчатый липовый трон.
Я почесал затылок... (Кстати, не так просто сквозь парик!)
- Был тут давеча один из Саркела, - негромко пояснил посадник, собирая в толстокожей ладони влажные хвосты черных усов. - Изображал разное. То лучинку горящую изобразит, то зверушку заморскую... Позапрошлого года у нас то самое Голопятка-плясун ловко изображал. Да. Этот иноземный скоморох, конечно, тоже хорошо показывал... Угу. Сейчас вот висельника показывает. На Грязном рынке. Уж третий день пошел. Весьма. Весьма похоже висит.
Я недобро прищурился. Жаль, нет у нас, скоморохов, профсоюзной организации. Мы бы показали тебе, эксплуататор позорный, как творческих людей репрессировать!
Пыша внутренней злобой и глубоко протестуя в душе, я снова подскочил, поклонился, помотал бубенцами на колпаке - и смело достал из-за спины гудок. Сел прямо на краю невысокого помоста, упер инструмент в колено, поставил его гордо-вертикально...
- Угу... - Катома поднял брови. - А может... не надо, почтенный козляр, а? Не пойдешь ли до твоей хаты теперь? Жалко тебя, болезного да дряхлого...
Не сучи коленкой, босс. Славик знает, что делает. Шоу-программа свежая, как прыщ на твоем носу. Лучше готовься к кайфу: грядет катарсис. Тэк. Рэс-два, семь-восемь... Тишина в зале.
Вздохнув, Катома откинулся на спинку кресла. И тут я заметил некую жуть: его руки бегают как заведенные! Пальцы сами собой шевелятся, тискают серое сукно штанин на коленях... Ну ваше маньяк нервный. О! Зыркнул властно - и расторопный слуга поспешно протягивает посаднику что-то. Йодный йогурт! Это типа деревянный чурбачок. Точно: опять блеснул в руке Катомы маленький ножик. И страшные, неспокойные руки сами собой задвигались, остругивая липовую болванку...
Только много дней спустя я узнал, что под сиденьем посадникова трона всегда стоит огромная корзинка, наполненная свежевыструганными, резными столовыми ложками. Примерно раз в месяц наполненную корзину выносили на задний двор и поспешно сжигали вместе с содержимым.
Однако тогда - в час звездного дебюта - мне было не до деревянных столовых приборов. Зал уж замер; уж я оправил кретинское пончо на груди, уже сделал серьезное лицо и возложил персты на струны (как стаю соколов на стадо лебедей... даже нет, скорее - как эскадрилью югославских галебов на гнусный клин неповоротливых F-117B). Отчетливо помню: в звонкий миг, когда я впервые зацепил указательным пальцем жирную струну, в голове моей было абсолютно чисто и пусто. Ни одной идеи. О чем петь-то? А, потомки?
И вдруг - как озарение. Йес! Название песни прозвенело в мозгах, как бронзовый колокольчик... Я еще не понял, что будет дальше - но голос уже твердо объявил:
- Слово. О похищении Ирочкином, Ирочки, дочки посадниковой, любимой внучки своего дедушки.
Бедный Катома аж подскочил на своем занозистом троне. Но метацца было поздно: странный огненноволосый джокер с фальшивым фингалом на щеке уже завел свою неслыханную песнь:
- Нелепо вам брешут, братие, начиная старыми словесы трудных повестей о похищении Ирочкином, девочки славненькои, - звонко выдал я, втайне поражаясь тому, как крепко держатся в мозгу, несмотря на ранний алкоголизм, зазубренные с детства строки. - Начаты же ся той песни по былинам сего времени, а не по вымыслам таблоидной прессы...
- Короче, так, - замогильно ревел я, дергая струну. - Однажды в жуткую ноябрьскую полночь воззре Ирочка на светло солнце и - йошкин кот! - видя от нее тьмою вся свои няньки прикрыты! Офигела девочка и рече к прислуге своей: "Няньки и подружки! Лучше быти изнасилованной, неже весь день торчать в детской. Всядем, подруженьки, на свои трехколесныя велосипеды да позрим, че там на улице. Хочу бо, рече Ирочка, испити шеломом лимонада в городском парке".
Прохладный гул пронесся по залу. Кажется, отдельные слушатели уже хватаются за рукояти мечей. Спокойно, команданте Бисер: не смотри в зал! Положись на волшебную силу искусства. Хоп, хоп! - вперед, скоморох:
- Ирочка зовет милу няньку Всеволодовну. Нянька подгребает и рече: наши телохранители под трубами повиты, конец копья вскормлены, пути им ведомы, боевые приемы знаемы. Сабли изострены, стволы наготове, короче, типа все о'кей, детка, ничего не бойся.
Все о'кей, Славка, ничего не бойся. Катома замер с приоткрытым ртом... Давай, скоморох, дергай струну, драть ее!
- Тогда Ирочка вступи в златы педали и поеха. Тьма ей путь заступаше! Волки-оборотни собираются по оврагам, грифы клекотом на девичьи косточки монстров созывают, кладбищенские хищницы брешут на червленыя бантики! Ночь меркнет, мгла покрыла школьниц! Далече залетела Ирочка... О милый отеческий дом, уже за шеломянем ecu!
Шум в зале - они вскакивают с лавок...
- Ну и началось. Идут с Дона, с великой степи половецкой маньяки-педофилы с сачками и бензопилами, черная земля под их ботинками человечьими костьми посеяна, кровью полита! Ужас! Бились день, бились другой, а на третий день пала наша Ирочка. Здесь, у Каялы-реки, разлучилась она с нянькою Всеволодовной. Никнет трава с жалости, а древо с тугою к земли преклонилось...
Я заставил себя посмотреть в лица зрителей... Bay. Кажется... да, точно. Это и есть трагический катарсис. Глухонемая сцена. Благообразные старики со шрамами на лицах, какие-то гордые леди в расшитых, пылающих золотом одеяниях они все... плачут? Ио... Не переборщил ли я часом?
Впрочем, отступать некуда.
- Тоска разлилася по русской земли, - продолжал я, откладывая гудок: тишина ревела громче, чем струны. - Тогда Ирочкин папаша изрони злато слово, с слезами смешано, и рече: о милая доченька! Рано еста начала в городской парк ходити, себе приключений искати! Се ли сотворила моей сребяной седине?
Я набрался наглости и глянул на Катому. Есть! Казак на крючке. Он даже перестал стругать свою ложку... Бедняжка... кажется, крутой босс случайно порезал пальчик.
- Посадник Катома рано плачет во Властове на забрале, аркучи: "О ветре-ветрило! Какого хрена, господине, вот уже 15 лет гуляешь ты в голове моей любимой дочки ? Мало ли т и бяшет под юбкой у нее веяти ? Чему, господине, мое веселие по ковылю развея?" - Я возвысил голос, ибо мне понравилось, как твердо звучит он под сводами белокаменных палат. - Вступила обида девою на землю Русскую, всплескала лебедиными крылы и, плещучи, прогнала жирные времена из города Властова. Короче, начался кризис. Тяжко телу без головы, тяжко экономике без ГКО - ах, нелегко и посаднику Катоме без любимой доченьки...
Да, Катома мощно порезал ладонь. Кровавые капли весело посыпались в деревянное узорочье половиц. Тишина держалась восемь минут - дольше, чем после мировой премьеры "Титаника". Бедные зрители... кажется, я не рассчитал силу удара по башне. Средневековая психика не готова к таким потрясениям.
...В тишину залы ворвалось визгливое чириканье птах за окнами, ровный шум бульваров и площадей вкруг посадникова дворца.
- Угу... Веселая у тебя песня, козляр, - сказал Катома в начале девятой минуты. Кажется, он был единственным, кто так и не проронил слезы.
Бух! Бу-бух! Покатилась по полу недоструганая ложка. И сразу - ой! ах! трах-тарарах! - засуетились слуги, забегали с чистыми тряпицами, перевязывая порез на посадниковой руке, поднося заплаканным дамам минеральной воды.
- Be... веселая песня, скоморох, - повторил посадник, вытирая блестящий лоб перевязанной ладонью. - И ведь нова песня, ничего не скажешь... Одно жаль - не окончена. Угу. Дальше-то что?
Вот тут я отыгрался за все. За все свои страдания и унижения. Наморщил лоб, поднял брови, сделал жалостные глаза и переспросил, выставляя чуткое ухо:
- А? Чего-чего? Н-не слышу, барин... Ась?
Заставил крутого мена дважды повторить просьбу:
- Расскажи, что дальше поется в твоей песне. Угу... Пожалуй нас, почтенный скомрах.
Я поднялся на ноги, отряхнул пончо. Отшвырнул босой ногой идиотский музыкальный инструмент. Не спеша зевнул, цыкнул зубом и жестко произнес:
- А вот продолжение сказки - это уже эксклюзив, дружище. Это будет не шоу, а конфиденциальная деловая беседа. Гони прочь твоих балбесов бородатых, и бабищ тоже. А моих помощничков будь так добр с черного двора пригласить сюда, в палаты. Да-да: восемь человек и девять сундуков с аппаратурой. Будем говорить о главном, угу?
Наблюдая, как блестящая придворная толпа в немом шоке покидает зал, я улыбался - широко и звездно.
Вот я и думаю: хорошо смешит тот, кто улыбается последним. Еще кусок мудрости хотите? Велик тот шут, что смешон только самому себе. Это не мораль басни. Это закон джокера, потомки.
Занавес и антракт. В фойе подают шампанское.
ДОГОВОР №1
Администрация Властов-града в лице верховного посадника Катомы Д. Шапки, именуемая в дальнейшем "Княжество", и вольный гудочник гн. Мстиславка Лыкович, именуемый в дальнейшем "Шут-подрядчик", заключили настоящий договор о нижеследующем:
ПАРАГРАФ 1. ПРЕДМЕТ ДОГОВОРА
Княжество и Шут-подрядчик создают совместное некоммерческое благотворительное предприятие "Лубок Энтертейнментс" (далее: КОНТОРА) со штаб-квартирой в г. Властове для обеспечения на территории Княжества розыска пропавших и похищенных девушек, а также для осуществления пропагандистских кампаний и общественных мероприятий, направленных на борьбу с практикой киднеппинга в регионе.
ПАРАГРАФ 2. ВОЗНАГРАЖДЕНИЕ ШУТА-ПОДРЯДЧИКА
Шут-подрядчик осуществляет полное единоличное руководство КОНТОРОЙ в должности Главного регионального Мерлина, причем размер вознаграждения Шута-подрядчика определяется из расчета 99,98% от суммы, которую он попросит у Княжества.
ПАРАГРАФ 3. ПРАВА И ОБЯЗАННОСТИ РЕГИОНАЛЬНОГО МЕРЛИНА.
Во-первых, мне полагается нормальный офис. Подземный бункер на Холмистой Плешине отменно хорош для молодежных пьянок, однако - необходимо ведь где-то забацывать презентации, а также ежегодные конкурсные показы кандидаток на должность моей любимой секретарши под девизом "Все бомбы России". Нужны огромные окна, застекленные галереи, просторные балконы с шашлычницами, бассейны на крыше и - очень важно - кегельбан в подвале. Без кегельбана я, как шут-подрядчик, не могу гарантировать успешную борьбу с киднеппингом в регионе.
Полистав берестяные каталоги, мы с подчиненными с радостью согласились переехать в просторную трехэтажную студию в престижном районе Дрогожич, на живописной Студеной Горе. Из многокорпусного ажурного терема был вежливо изгнан прежний обитатель (сотник Бермута) - в гулкие светлые горницы спешно перевезены бумаги нашей конторы, богатый театральный реквизит от дона Техилы и даже роялевидный директорский стол. Мои мраморные статуи убрали цветами и расставили в тенистых уголках офигительного садика, окружавшего терем... Гнедан с многочисленным штатом художников-лубочников расположился на благоустроенном чердаке;
Лито со своими менестрелями (нанятыми на деньги Катомы) облюбовал летний павильон в саду.
Я с радостью простился с оранжевым париком и гоблинским пончо. Переодевшись в шитый золотом халат, выперся в сад. Впервые за четыре дня на моих ногах стильно красовались сапоги - не летающие, слава Богу, а нормальные, с лихо задранными носами. В сопровождении весело бузящих телохранителей (отряд "Боевых жаб" был предусмотрительно выписан во Властов из Жиробрега), я прошелся по мягкой травке, улыбаясь кланяющимся подчиненным. Ах, йокарные карасики, как хорошо... Слуги так и бегают с мешками да ведрами, усердные старушки энергично копаются на грядках, верткие пацанята снуют с берестяными документами между корпусами...
Здесь, в студии "Студеная Гора", мне клево. Балбесы те олигархи, что обустраивают кабинеты в стеклянных аквариумах на крыше небоскреба! Фу, ненавижу пентхаусы. В них холодно; а подойдешь к окну - в глазах рябит от огней большого города. Гораздо приятнее рулить заседания под алыми гроздьями вишен! Слушать доклады, томно валяясь на травке ухоженных газонов! Принимать решения, загорая в ременчатом шезлонге!
Я пообещал Катоме, что спертая дочурка будет дома до захода солнца. Таким образом, времени на солнечные ванны было навалом. Пока я нежился в жирных потоках ультрафиолета, прочие топ-администраторы конторы были заняты делом. Гнедан, засучив рукава и вытирая пот, сосредоточенно околачивал груши в бассейне с живыми лебедями. Лито, усердствуя в самопожертвенном балдопинчестве, пинал балду за четверых, лишь изредка отбегая к столу за очередной порцией безалкогольного малинового кваса. Травень усердно мочил баклуши и валял каждого встречного дурака на нежной лужайке перед конюшней. Один только Гай занимался ерундой: добродушно ворча, жарил рябчиковое барбекю.
Пусть не надеется, что я буду это кушать. В жирненьких рябчиках слишком много калорий. Я теперь босс, а боссы мало двигаются и быстро набирают вес. Сегодня, когда Мстислав Лыкович достиг солидности в жизни, ему нужно думать о фигуре. Никаких медовых тортиков, все! Забудем о сале! Прощайте, пироги с визигой и бараньи легкие, запеченные в молоке с яйцами... Отныне - только иссохшие ягоды, фруктовый салат из репы с редиской. В лучшем случае низкокалорийное Опорьевское пиво с обезжиренной калюжской таранкой...
Разве что изредка... раз в неделю... можно побаловать себя чизбургером из гречневых блинов, козьего сыра и ветчины со сметаной? Как вы думаете?
Почесывая грудь под шелковой рубахой, я нащупал за пазухой кучу всякой дряни. А чему удивляться? У нас на Древней Руси чуть что спер - сразу за пазуху. Вспомните фольклор:
Ванька-царевич, не будь дурак, молодильные яблочки хап - и куда? За пазуху. Тезка его, Ванек-горбунок жар-птицу за перья хвать - туда же... Далее: вспомним, где Добрыня Никитич хранил боевые трофеи, включая меч-кладенец? А Данила-мастер куда, по-вашему, хозяйку медной горы засунул? Хе. Пазуха ключевой элемент национального прикида. Навроде кинжала у абреков. Пазухи у русских мужиков (в любой одежде, хоть во фраке) суть неотъемлемая часть тела как у североамериканцев задницы, а у шведок - эти... ну типа... мягко говоря, бюсты. Точно-точно.
Вываленные из-за пазухи ценности состояли в массе своей из фальшивых монет, заначенных некогда кусочков таранки и забавных таблеток из плесени (ими откупился рыбоглазый чародей-недоучка Язвень, чтобы я не бил ногами). Имелись также яблоки из соседского сада (они вкуснее наших) и прочие предметы, плоховато лежавшие (или висевшие) у прежних хозяев. Наконец, в цветущую мураву выпал ярко-розовый Метанкин поясок. На мягкой тесемочке, расшитой веточками да плаксивыми солнышками, отчетливо наблюдались четыре сикось-накось затянутых узла. Помню-помню. Четыре желания полуденичка Метанка уже выполнила для своего любимого босса (меня). Вот эти два - за помощь в разграблении купцов; третий за охмуряж конкурирующего Рогволода, четвертый - за наводку на Чурилу...
Я почувствовал, что во внешности розового пояска чего-то не хватает. Пальцы хапнули нежный, слабо пахнущий парфюмом поясок, безжалостно скрутили его, и - хоп! Есть. Пятый узел получился красивее прежних. Сейчас-сейчас прилетит грудастое сокровище в мини-юбке. Звезда без макияжа, ведьма без прописки, сиротинушка перелетная, ангелочек блед...
Кстати, вот кегли большие и сушеные. Я забыл, что девочка Метанка - натура поэтическая: противоречивая, безответственная и никогда не приходящая вовремя. Прошо десять минут... десять с половиной... гм. Главный мерлин Залесья не любит, когда посетительницы опаздывают на прием! Двадцатая минута... Не клево. А если эта медовая клава и вовсе не прилетит? Как я тогда буду смотреть в спокойную голубизну Катоминых глаз? Как вытерплю такое количество шпицрутенов?
Я гневно выбрался из шезлонга и, раздраженно пиная по пути нетрезвых сотрудников, потащился к дому. Кажется, летучая дрянь с титьками всерьез игнорировала узелок на волшебном пояске. Пинать хотелось практически вся. Кстати, вот спящий Гнедан храпит носом в клумбу... Обана! Извини, Гнед... я любя. Впрочем, ты даже не проснулся, задница бронированная. Кого б еще тюкнуть? О! Служанка старая... Признаюсь: чудом удержался, чтобы не пиннуть старушку, возившуюся на грядке с растительностью. Сухая старческая задница в драной залатанной юбке призывно торчала из тыквенных зарослей - но я воздержался, ибо уважаю старших. Даже когда зол.
А это значит - довольно скоро великому городу Властову придется пасть в пыль у босых мозолистых ног жуткого команданте.
Точно-точно, дери его.
Вот как это было. Мы пришли к усадьбе посадника Катомы и гордо заявили о себе небритой роже, синевшей в просвете зарешеченного окошка. Я попросил принять меня срочно. У нашего творческого коллектива всего один концерт во Властове, да-да, и вечером мы улетаем с гастролями в Персию, Трансильванию и Пенсильванию. Хе, облом. Ловкий финт не сработал. Сначала пришлось полчаса уговаривать охранника, чтобы он в принципе повернул бородатую харю в нашу сторону и вынул из ушей бананы. Потом нас - ура! - пропустили внутрь, и еще полтора часа мы торчали на черном дворе (типа стадиона, только пива меньше, зато мусора больше). От безумной тоски я решился на невообразимое: начал репетировать свой номер.
Кстати, дико повезло. Сегодня посадник Катома как раз был в духе развлечься и принимал скоморохов - однако последних собралось никак не менее сотни, и нам пришлось занять общую очередь. Я репетировал, дергая заскорузлыми пальцами жесткие струны инструмента под названием гудок (полагалось пользоваться смычком, но его не было: видимо, глупый Травень куда-то задевал, когда почесывал спину). К счастью, гадских струн было всего три. Ха, клево! Пальцев у меня сегодня набралось около десяти - и мы одолели не уменьем, а числом.
Я репетировал соло (коллеги под разными предлогами разбежались по дальним углам двора, хором сославшись на зубную боль). Очень даже отлично. Тут, на черном дворе этих идиотских шоуменов целая толпа, все галдят, репетируют, сморкаются, выведывают секреты мастерства - а вокруг меня тишина, безлюдно, как в эпицентре поражения. Вот волшебная сила искусства!
Один за другим взволнованные конкуренты, натягивая на ходу козлиные маски и нервно позванивая бубенцами, убегали наверх по ступеням высочайшего крыльца и - скрывались за тяжелой дверью, охраняемой доброй дюжиной бородатых шварценнегеров с топорищами. Любопытно: никто из джокеров так и не вернулся обратно. Видимо, добродушному Катоме так нравились выступления затейников, что он просил их - всех без исключения - остаться в гостях до утра.
Или - в чем дело? К чему эти нелепые, мрачные шутки о виселицах, гильотинах и шпицрутенах, якобы заготовленных крутым Катомою для тех, кто не сможет развеселить его по-настоящему, в полный улет и умат?..
- Мстиславка, Лыков сын, на позорище! - вдруг прогудело над головами, и я вздрогнул. Вот он, звездный час моей славы. Скоро-скоро, сейчас-сейчас я выйду на гигантскую сцену, залитую гудящим огнем юпитеров, - увижу тысячи влюбленных глаз, поймаю благосклонный взгляд посадника, благоговейно замершего в правительственной ложе... Клево-клево. Вот, я скромно туплюсь и краснею. Делаю ручкой. Делаю книксен. Улавливаю мягко летящую хризантему. Бережно жму к сердцу, тепло шелестящему под манишкой... Длинными, бледными пальцами (поблескивают перстни) достаю из-за пазухи свой волшебный гудок - эту колдовскую машинку, заставляющую витязей рыдать, старушек - повизгивать, отроков - впервые всерьез задумываться о своем месте в обществе...
- Лыкович, жабий сын, ведено на позорище, раздудай-тритудыть! - рявкнул над ухом вспотевший от ярости охранник, и я опомнился. Бегу-бегу, дяденька. Вот он я; а вот мои коллеги. Восемь человек, строго по списку. И девять сундуков аппаратуры.
- Обормотов не ведено! Скарбу не ведено! Само тебя велено! - выпятив бороду, рыкнул шварценнегер. И поддал топорищем. Стоп, не понял... А как же мой ансамбель? Товарищ милиционер, у нас ВИА, а не авторская песня...
- Какого еще ансамбля?! Сыграешь сам... экхм... без никого, понимаешь! роково прогремело в ушах... и снова это топорище! Больно ведь!
...Ах, милые потомки. Свой жуткий дебют я помню как теперь: далекое лето 972-го года! Во Властове самый сезон гудочников! Еще жив был крутой посадник Катома... а я молодой, глупый - скачу по темному коридору закулисья, то взбегая, то спрыгивая по мостам - сердце бух-бух, навстречу Давыдка Копперфильд, потом маэстро Гуддини - куда там! Не до них! Старик Синатра идет - я не замечаю, бегу мимо; сзади телохранители посадниковы грохочут сапогами по доскам: ой, спасите-помогите! Буду петь для большого босса! Мой дебют, моя премьера - а я растерян, почти без грима, вовсе без ансамбля! То есть ваще, мужики, голяк: ни фанеры, ни бэк-вокала, хоть бы хилый кордебалет какой нич-чего! Все на чистом профессионализме.
Выбежал...
Ах, чувствую: падаю. Крыша поплыла: палаты резныя белокаменныя! Роскошный зал, а в нем... Сколько больших и строгих джентльменов смотрят на сцену, то есть на меня, на мой парик дешевенький идиотский! Ой, держите мое слабеющее тело; а что это за дядечка в возвышенном кресле - коренастый, бритый, с усами как у запорожца? Ах!!! Так это ж... сам... посадник... Дубовая Шапка!
...Ну ладно: стоп. Баста прикалываться, потомки. Не такой уж я растерянный был, если честно. Как только рожу эту усатую увидел: хе, думаю! Ах ты, волчара, позорный, балбеска лысый! Хочешь веселья, дери тебя? Фана жаждешь?
Щас я те устрою фан. Только сглатывай.
Бледный от неимоверного спокойствия, я потянулся рукой за спину, нащупывая свой инструмент.
- Угу, - раздался низкий голос из притихшего зала. - Гудочник, значит...
- Звать меня Мстиславкою, а живу под лавкою, - заученной скороговоркой представился я, подскакивая и прогибаясь. - На болоте я родился, у кикимор обучился! Ты дозволь повеселить, на гудочке посвербить!
Катома вздохнул, усы грустно повисли.
- Угу. А ведаешь ли, почтенный козляр, какие у нас во Властове управила заведены для скомрахов? - сонно спросил он, вставая с резного деревянного трона - разминая поясницу, спустился по трем ступенькам с возвышения. (Я уважительно покачал головой: посадник был крепкий мен. Ручищи мотаются как весла, рубаха простая до колен, тяжелая серебряная цепь на коричневой шее: помесь дядьки Лукаша и генерала Деникина.)
- А управила будут такие... - потягивая за спину мощные хваталки, шевеля короткими поршнями пальцев, Дубовая Шапка прошел сквозь ряды кланяющихся лысин, подгреб к резному деревянному столбу посреди зала, помедлил... нехотя достал из-за пазухи короткий ножичек и... принялся публично ковырять древесину на колонне! В-во шизик глупый! Честно-честно, я не вру! Что он там корябает "тут был Катомка"? Ах нет, пардон: господин посадник народным творчеством занимается! Типа хобби такое! Йо-майо. Да у них тут весь терем в резьбе! Даже паркет в узорах! Неужто сам все изукрасил? Еще один маньяк у власти, точно-точно...
А Катома знай себе точит какие-то виньетки. Типа солнышки с ветвистыми крыльями (фантазия богатая, я понимаю). И в усы гудит:
- Угу... Если покажешь забавочку новую - награжу прещедро. А коли старыми песнями томить вздумаешь, тогда... - посадник грустно примолк, выцарапывая в светлом дереве хитрую пальмовую веточку, - тогда...
На всякий случай я поклонился пониже...
- Тогда... сюрприз? - Звонкий голос мой не дрогнул.
- Угу. Бермута-сотник, расскажи-ка почтенному скомраху, что полагается нерадивым козлярам за староватые песни, - улыбнулся посадник и подмигнул кому-то в зале. С задней лавки поднялся над рядами голов некий ослепительный мужик в доспехах (сияющий, как жестяной чайник), поклонился и заскрипел из-под опущенной личины:
- Коли песня про веселу вдовушку, положено давать десять палок... Про плаксиву княжну - двадцать. Ежели про везучего дурачка сказка - двадцать плетей, а коли про невезучего - все сорок. Про подводного царя петь - в реку кинуту быть. Про подземных чудищ - в яму слететь. Про мужика в бабьей одежде байку сказывать - на колу сидеть. Про бабу в мужеском платье петь - ух... ажно язык не поворачивается, чур меня!
Сияющий мужик в ужасе осекся, покраснел и осел на место.
- Не все сказал, Бермутушка. - Посадник Катома склонил голову, ощупывая пальцем свежую извилину на изрезанном столбе. - Самое главное управило: про внезапный возврат мужа - не петь! Про близнецов, про ожившего мертвеца, про одного ребенка дома, про умную собачку - никаких побасенок! Сразу прибью, саморучно... Сил нету слушать кажден день одинакия басенки...
В принципе, я могу понять мужика. Ежедневно точить в доске крылатые солнышки, созерцая ужимки нашего брата-халтурщика - это конкретная пытка. Но сегодня посаднику повезло. Его ждет небывалое шоу. Я изображу такое...
- Изображать, кстати, тоже не надоба, - спохватился Катома, усаживаясь обратно на узорчатый липовый трон.
Я почесал затылок... (Кстати, не так просто сквозь парик!)
- Был тут давеча один из Саркела, - негромко пояснил посадник, собирая в толстокожей ладони влажные хвосты черных усов. - Изображал разное. То лучинку горящую изобразит, то зверушку заморскую... Позапрошлого года у нас то самое Голопятка-плясун ловко изображал. Да. Этот иноземный скоморох, конечно, тоже хорошо показывал... Угу. Сейчас вот висельника показывает. На Грязном рынке. Уж третий день пошел. Весьма. Весьма похоже висит.
Я недобро прищурился. Жаль, нет у нас, скоморохов, профсоюзной организации. Мы бы показали тебе, эксплуататор позорный, как творческих людей репрессировать!
Пыша внутренней злобой и глубоко протестуя в душе, я снова подскочил, поклонился, помотал бубенцами на колпаке - и смело достал из-за спины гудок. Сел прямо на краю невысокого помоста, упер инструмент в колено, поставил его гордо-вертикально...
- Угу... - Катома поднял брови. - А может... не надо, почтенный козляр, а? Не пойдешь ли до твоей хаты теперь? Жалко тебя, болезного да дряхлого...
Не сучи коленкой, босс. Славик знает, что делает. Шоу-программа свежая, как прыщ на твоем носу. Лучше готовься к кайфу: грядет катарсис. Тэк. Рэс-два, семь-восемь... Тишина в зале.
Вздохнув, Катома откинулся на спинку кресла. И тут я заметил некую жуть: его руки бегают как заведенные! Пальцы сами собой шевелятся, тискают серое сукно штанин на коленях... Ну ваше маньяк нервный. О! Зыркнул властно - и расторопный слуга поспешно протягивает посаднику что-то. Йодный йогурт! Это типа деревянный чурбачок. Точно: опять блеснул в руке Катомы маленький ножик. И страшные, неспокойные руки сами собой задвигались, остругивая липовую болванку...
Только много дней спустя я узнал, что под сиденьем посадникова трона всегда стоит огромная корзинка, наполненная свежевыструганными, резными столовыми ложками. Примерно раз в месяц наполненную корзину выносили на задний двор и поспешно сжигали вместе с содержимым.
Однако тогда - в час звездного дебюта - мне было не до деревянных столовых приборов. Зал уж замер; уж я оправил кретинское пончо на груди, уже сделал серьезное лицо и возложил персты на струны (как стаю соколов на стадо лебедей... даже нет, скорее - как эскадрилью югославских галебов на гнусный клин неповоротливых F-117B). Отчетливо помню: в звонкий миг, когда я впервые зацепил указательным пальцем жирную струну, в голове моей было абсолютно чисто и пусто. Ни одной идеи. О чем петь-то? А, потомки?
И вдруг - как озарение. Йес! Название песни прозвенело в мозгах, как бронзовый колокольчик... Я еще не понял, что будет дальше - но голос уже твердо объявил:
- Слово. О похищении Ирочкином, Ирочки, дочки посадниковой, любимой внучки своего дедушки.
Бедный Катома аж подскочил на своем занозистом троне. Но метацца было поздно: странный огненноволосый джокер с фальшивым фингалом на щеке уже завел свою неслыханную песнь:
- Нелепо вам брешут, братие, начиная старыми словесы трудных повестей о похищении Ирочкином, девочки славненькои, - звонко выдал я, втайне поражаясь тому, как крепко держатся в мозгу, несмотря на ранний алкоголизм, зазубренные с детства строки. - Начаты же ся той песни по былинам сего времени, а не по вымыслам таблоидной прессы...
- Короче, так, - замогильно ревел я, дергая струну. - Однажды в жуткую ноябрьскую полночь воззре Ирочка на светло солнце и - йошкин кот! - видя от нее тьмою вся свои няньки прикрыты! Офигела девочка и рече к прислуге своей: "Няньки и подружки! Лучше быти изнасилованной, неже весь день торчать в детской. Всядем, подруженьки, на свои трехколесныя велосипеды да позрим, че там на улице. Хочу бо, рече Ирочка, испити шеломом лимонада в городском парке".
Прохладный гул пронесся по залу. Кажется, отдельные слушатели уже хватаются за рукояти мечей. Спокойно, команданте Бисер: не смотри в зал! Положись на волшебную силу искусства. Хоп, хоп! - вперед, скоморох:
- Ирочка зовет милу няньку Всеволодовну. Нянька подгребает и рече: наши телохранители под трубами повиты, конец копья вскормлены, пути им ведомы, боевые приемы знаемы. Сабли изострены, стволы наготове, короче, типа все о'кей, детка, ничего не бойся.
Все о'кей, Славка, ничего не бойся. Катома замер с приоткрытым ртом... Давай, скоморох, дергай струну, драть ее!
- Тогда Ирочка вступи в златы педали и поеха. Тьма ей путь заступаше! Волки-оборотни собираются по оврагам, грифы клекотом на девичьи косточки монстров созывают, кладбищенские хищницы брешут на червленыя бантики! Ночь меркнет, мгла покрыла школьниц! Далече залетела Ирочка... О милый отеческий дом, уже за шеломянем ecu!
Шум в зале - они вскакивают с лавок...
- Ну и началось. Идут с Дона, с великой степи половецкой маньяки-педофилы с сачками и бензопилами, черная земля под их ботинками человечьими костьми посеяна, кровью полита! Ужас! Бились день, бились другой, а на третий день пала наша Ирочка. Здесь, у Каялы-реки, разлучилась она с нянькою Всеволодовной. Никнет трава с жалости, а древо с тугою к земли преклонилось...
Я заставил себя посмотреть в лица зрителей... Bay. Кажется... да, точно. Это и есть трагический катарсис. Глухонемая сцена. Благообразные старики со шрамами на лицах, какие-то гордые леди в расшитых, пылающих золотом одеяниях они все... плачут? Ио... Не переборщил ли я часом?
Впрочем, отступать некуда.
- Тоска разлилася по русской земли, - продолжал я, откладывая гудок: тишина ревела громче, чем струны. - Тогда Ирочкин папаша изрони злато слово, с слезами смешано, и рече: о милая доченька! Рано еста начала в городской парк ходити, себе приключений искати! Се ли сотворила моей сребяной седине?
Я набрался наглости и глянул на Катому. Есть! Казак на крючке. Он даже перестал стругать свою ложку... Бедняжка... кажется, крутой босс случайно порезал пальчик.
- Посадник Катома рано плачет во Властове на забрале, аркучи: "О ветре-ветрило! Какого хрена, господине, вот уже 15 лет гуляешь ты в голове моей любимой дочки ? Мало ли т и бяшет под юбкой у нее веяти ? Чему, господине, мое веселие по ковылю развея?" - Я возвысил голос, ибо мне понравилось, как твердо звучит он под сводами белокаменных палат. - Вступила обида девою на землю Русскую, всплескала лебедиными крылы и, плещучи, прогнала жирные времена из города Властова. Короче, начался кризис. Тяжко телу без головы, тяжко экономике без ГКО - ах, нелегко и посаднику Катоме без любимой доченьки...
Да, Катома мощно порезал ладонь. Кровавые капли весело посыпались в деревянное узорочье половиц. Тишина держалась восемь минут - дольше, чем после мировой премьеры "Титаника". Бедные зрители... кажется, я не рассчитал силу удара по башне. Средневековая психика не готова к таким потрясениям.
...В тишину залы ворвалось визгливое чириканье птах за окнами, ровный шум бульваров и площадей вкруг посадникова дворца.
- Угу... Веселая у тебя песня, козляр, - сказал Катома в начале девятой минуты. Кажется, он был единственным, кто так и не проронил слезы.
Бух! Бу-бух! Покатилась по полу недоструганая ложка. И сразу - ой! ах! трах-тарарах! - засуетились слуги, забегали с чистыми тряпицами, перевязывая порез на посадниковой руке, поднося заплаканным дамам минеральной воды.
- Be... веселая песня, скоморох, - повторил посадник, вытирая блестящий лоб перевязанной ладонью. - И ведь нова песня, ничего не скажешь... Одно жаль - не окончена. Угу. Дальше-то что?
Вот тут я отыгрался за все. За все свои страдания и унижения. Наморщил лоб, поднял брови, сделал жалостные глаза и переспросил, выставляя чуткое ухо:
- А? Чего-чего? Н-не слышу, барин... Ась?
Заставил крутого мена дважды повторить просьбу:
- Расскажи, что дальше поется в твоей песне. Угу... Пожалуй нас, почтенный скомрах.
Я поднялся на ноги, отряхнул пончо. Отшвырнул босой ногой идиотский музыкальный инструмент. Не спеша зевнул, цыкнул зубом и жестко произнес:
- А вот продолжение сказки - это уже эксклюзив, дружище. Это будет не шоу, а конфиденциальная деловая беседа. Гони прочь твоих балбесов бородатых, и бабищ тоже. А моих помощничков будь так добр с черного двора пригласить сюда, в палаты. Да-да: восемь человек и девять сундуков с аппаратурой. Будем говорить о главном, угу?
Наблюдая, как блестящая придворная толпа в немом шоке покидает зал, я улыбался - широко и звездно.
Вот я и думаю: хорошо смешит тот, кто улыбается последним. Еще кусок мудрости хотите? Велик тот шут, что смешон только самому себе. Это не мораль басни. Это закон джокера, потомки.
Занавес и антракт. В фойе подают шампанское.
ДОГОВОР №1
Администрация Властов-града в лице верховного посадника Катомы Д. Шапки, именуемая в дальнейшем "Княжество", и вольный гудочник гн. Мстиславка Лыкович, именуемый в дальнейшем "Шут-подрядчик", заключили настоящий договор о нижеследующем:
ПАРАГРАФ 1. ПРЕДМЕТ ДОГОВОРА
Княжество и Шут-подрядчик создают совместное некоммерческое благотворительное предприятие "Лубок Энтертейнментс" (далее: КОНТОРА) со штаб-квартирой в г. Властове для обеспечения на территории Княжества розыска пропавших и похищенных девушек, а также для осуществления пропагандистских кампаний и общественных мероприятий, направленных на борьбу с практикой киднеппинга в регионе.
ПАРАГРАФ 2. ВОЗНАГРАЖДЕНИЕ ШУТА-ПОДРЯДЧИКА
Шут-подрядчик осуществляет полное единоличное руководство КОНТОРОЙ в должности Главного регионального Мерлина, причем размер вознаграждения Шута-подрядчика определяется из расчета 99,98% от суммы, которую он попросит у Княжества.
ПАРАГРАФ 3. ПРАВА И ОБЯЗАННОСТИ РЕГИОНАЛЬНОГО МЕРЛИНА.
Во-первых, мне полагается нормальный офис. Подземный бункер на Холмистой Плешине отменно хорош для молодежных пьянок, однако - необходимо ведь где-то забацывать презентации, а также ежегодные конкурсные показы кандидаток на должность моей любимой секретарши под девизом "Все бомбы России". Нужны огромные окна, застекленные галереи, просторные балконы с шашлычницами, бассейны на крыше и - очень важно - кегельбан в подвале. Без кегельбана я, как шут-подрядчик, не могу гарантировать успешную борьбу с киднеппингом в регионе.
Полистав берестяные каталоги, мы с подчиненными с радостью согласились переехать в просторную трехэтажную студию в престижном районе Дрогожич, на живописной Студеной Горе. Из многокорпусного ажурного терема был вежливо изгнан прежний обитатель (сотник Бермута) - в гулкие светлые горницы спешно перевезены бумаги нашей конторы, богатый театральный реквизит от дона Техилы и даже роялевидный директорский стол. Мои мраморные статуи убрали цветами и расставили в тенистых уголках офигительного садика, окружавшего терем... Гнедан с многочисленным штатом художников-лубочников расположился на благоустроенном чердаке;
Лито со своими менестрелями (нанятыми на деньги Катомы) облюбовал летний павильон в саду.
Я с радостью простился с оранжевым париком и гоблинским пончо. Переодевшись в шитый золотом халат, выперся в сад. Впервые за четыре дня на моих ногах стильно красовались сапоги - не летающие, слава Богу, а нормальные, с лихо задранными носами. В сопровождении весело бузящих телохранителей (отряд "Боевых жаб" был предусмотрительно выписан во Властов из Жиробрега), я прошелся по мягкой травке, улыбаясь кланяющимся подчиненным. Ах, йокарные карасики, как хорошо... Слуги так и бегают с мешками да ведрами, усердные старушки энергично копаются на грядках, верткие пацанята снуют с берестяными документами между корпусами...
Здесь, в студии "Студеная Гора", мне клево. Балбесы те олигархи, что обустраивают кабинеты в стеклянных аквариумах на крыше небоскреба! Фу, ненавижу пентхаусы. В них холодно; а подойдешь к окну - в глазах рябит от огней большого города. Гораздо приятнее рулить заседания под алыми гроздьями вишен! Слушать доклады, томно валяясь на травке ухоженных газонов! Принимать решения, загорая в ременчатом шезлонге!
Я пообещал Катоме, что спертая дочурка будет дома до захода солнца. Таким образом, времени на солнечные ванны было навалом. Пока я нежился в жирных потоках ультрафиолета, прочие топ-администраторы конторы были заняты делом. Гнедан, засучив рукава и вытирая пот, сосредоточенно околачивал груши в бассейне с живыми лебедями. Лито, усердствуя в самопожертвенном балдопинчестве, пинал балду за четверых, лишь изредка отбегая к столу за очередной порцией безалкогольного малинового кваса. Травень усердно мочил баклуши и валял каждого встречного дурака на нежной лужайке перед конюшней. Один только Гай занимался ерундой: добродушно ворча, жарил рябчиковое барбекю.
Пусть не надеется, что я буду это кушать. В жирненьких рябчиках слишком много калорий. Я теперь босс, а боссы мало двигаются и быстро набирают вес. Сегодня, когда Мстислав Лыкович достиг солидности в жизни, ему нужно думать о фигуре. Никаких медовых тортиков, все! Забудем о сале! Прощайте, пироги с визигой и бараньи легкие, запеченные в молоке с яйцами... Отныне - только иссохшие ягоды, фруктовый салат из репы с редиской. В лучшем случае низкокалорийное Опорьевское пиво с обезжиренной калюжской таранкой...
Разве что изредка... раз в неделю... можно побаловать себя чизбургером из гречневых блинов, козьего сыра и ветчины со сметаной? Как вы думаете?
Почесывая грудь под шелковой рубахой, я нащупал за пазухой кучу всякой дряни. А чему удивляться? У нас на Древней Руси чуть что спер - сразу за пазуху. Вспомните фольклор:
Ванька-царевич, не будь дурак, молодильные яблочки хап - и куда? За пазуху. Тезка его, Ванек-горбунок жар-птицу за перья хвать - туда же... Далее: вспомним, где Добрыня Никитич хранил боевые трофеи, включая меч-кладенец? А Данила-мастер куда, по-вашему, хозяйку медной горы засунул? Хе. Пазуха ключевой элемент национального прикида. Навроде кинжала у абреков. Пазухи у русских мужиков (в любой одежде, хоть во фраке) суть неотъемлемая часть тела как у североамериканцев задницы, а у шведок - эти... ну типа... мягко говоря, бюсты. Точно-точно.
Вываленные из-за пазухи ценности состояли в массе своей из фальшивых монет, заначенных некогда кусочков таранки и забавных таблеток из плесени (ими откупился рыбоглазый чародей-недоучка Язвень, чтобы я не бил ногами). Имелись также яблоки из соседского сада (они вкуснее наших) и прочие предметы, плоховато лежавшие (или висевшие) у прежних хозяев. Наконец, в цветущую мураву выпал ярко-розовый Метанкин поясок. На мягкой тесемочке, расшитой веточками да плаксивыми солнышками, отчетливо наблюдались четыре сикось-накось затянутых узла. Помню-помню. Четыре желания полуденичка Метанка уже выполнила для своего любимого босса (меня). Вот эти два - за помощь в разграблении купцов; третий за охмуряж конкурирующего Рогволода, четвертый - за наводку на Чурилу...
Я почувствовал, что во внешности розового пояска чего-то не хватает. Пальцы хапнули нежный, слабо пахнущий парфюмом поясок, безжалостно скрутили его, и - хоп! Есть. Пятый узел получился красивее прежних. Сейчас-сейчас прилетит грудастое сокровище в мини-юбке. Звезда без макияжа, ведьма без прописки, сиротинушка перелетная, ангелочек блед...
Кстати, вот кегли большие и сушеные. Я забыл, что девочка Метанка - натура поэтическая: противоречивая, безответственная и никогда не приходящая вовремя. Прошо десять минут... десять с половиной... гм. Главный мерлин Залесья не любит, когда посетительницы опаздывают на прием! Двадцатая минута... Не клево. А если эта медовая клава и вовсе не прилетит? Как я тогда буду смотреть в спокойную голубизну Катоминых глаз? Как вытерплю такое количество шпицрутенов?
Я гневно выбрался из шезлонга и, раздраженно пиная по пути нетрезвых сотрудников, потащился к дому. Кажется, летучая дрянь с титьками всерьез игнорировала узелок на волшебном пояске. Пинать хотелось практически вся. Кстати, вот спящий Гнедан храпит носом в клумбу... Обана! Извини, Гнед... я любя. Впрочем, ты даже не проснулся, задница бронированная. Кого б еще тюкнуть? О! Служанка старая... Признаюсь: чудом удержался, чтобы не пиннуть старушку, возившуюся на грядке с растительностью. Сухая старческая задница в драной залатанной юбке призывно торчала из тыквенных зарослей - но я воздержался, ибо уважаю старших. Даже когда зол.