Страница:
Бешеным галопом промчались по пустынным улицам, пока Сулла не услышал, как две створки ворот закрылись за ними.
Негры соскочили с коней, веревкой обвязали ноги пленника, все еще завернутого в сети, и понесли через сад и двор, там и сям освещенный зажженными факелами. Наконец его внесли в патио, прилегавший к зданию внушительных размеров. Центр его занимал бассейн из керамической плитки и явно предназначенный для купаний. Он наполнялся водой, вытекающей из пасти бронзового льва. Негры ушли. Сулла услышал шум закрывающейся решетки. Итак, он пленник. Потом до его ушей донесся детский или девичий смех. Бледная луна едва освещала патио. Сулла повернул голову на голоса, увидел свет масляных ламп, скользящих в отполированных колоннах. Вновь послышался смех и топот босых ног. Пять масляных ламп приблизились, и он увидел пять молодых и совершенно черных девушек, не имевших другой одежды, кроме ожерелья из мелких белых ракушек на поясе. Ожерелье перепонкой спускалось вниз до пупка и поднималось сзади, проходя между ягодицами. Груди их имели форму груш, белые зубы сверкали в полумраке, стоило им только рассмеяться или заговорить. Языка девушек Сулла совершенно не понимал. Головы украшали сложные прически из тонких завитых косичек, украшенных теми же ракушками, что и ожерелье на теле. Они поставили лампы на плитки пола и начали распутывать веревки на ногах Суллы.
Галл не оказывал никакого сопротивления. Оказаться в руках Ашаики было наименьшей опасностью, которая только могла его подстерегать во время поисков убийцы Менезия.
Молодые девушки раздели его. Он сел на край бассейна, и они принялись намыливать ему все тело. Потом заставили его лечь, принялись растирать спину сухими мочалками. Такие мочалки изготавливали из некоторых сортов сушеных тыкв, оставляя лишь волокнистую часть. Затем они перевернули его на спину. А когда одна из них занялась его членом, то все громко рассмеялись и неожиданно столкнули в бассейн, куда бросились сами.
Потом две девушки взяли пленника за руки и подвели к мраморным ступеням бассейна.
Они суетились около него, брызгали ароматизированной водой, присыпали тальком. Затем нарядили в ночную сорочку из шелковой ткани и повели в глубь патио, освещая путь масляными лампами. Так он попал в длинный коридор, стены которого были обшиты панелями из отполированной до зеркального блеска меди.
Шествие углубилось по коридору, и в каждой зеркальной панели отражалась группа: коренастый галл в рубахе и совершенно нагие голые девушки, будто молодые демоны. Коридор вывел их в большую комнату. Посередине стояла белая кровать, вся из слоновой кости. На кровати, опираясь на подушки, возлежала Ашаика в набедренной повязке, прикрывающей лишь низ живота и верхнюю часть бедер. Рука молодой женщины была в гипсе, все же остальное было безупречно и вызывало восхищение: будь то груди, раскрашенные в боевые цвета, которые Сулла отметил еще утром, или плоский живот и безупречные ноги.
— А, Сулла! — пропела Ашаика своим мелодичным голосом. — Я очень боялась, что ты отправишься в Рим с охраной. Благодарение богам, ты оказался человеком презирающим опасности! И мне удалось заполучить тебя на этот вечер. Прошу, проходи и садись рядом со мной поближе...
Молодые девушки не дали галлу времени опомниться, подхватили обе руки и подвели к кровати своей госпожи.
— Посмотри, что твоя британка со мной сделала, — продолжала она. — Пройдет месяц, не раньше, прежде чем я смогу управлять лошадьми.
Она взяла руку Суллы своей здоровой рукой. Галл заметил, что и рука ее была так же красива.
— Ты должен мне все возместить, не так ли? — Рассмеялась. Потом сказала серьезнее: — Я так счастлива. Ты здесь... Всю неделю только и слышала разговоры о тебе. И все, что ни говорили плохого, убеждало меня, что ты хороший человек... А таким женщинам, как я, не часто в жизни встречаются хорошие люди. И я захотела во что бы то ни стало встретиться с тобой... и преподнести тебе то, что я...
Она откинула набедренную повязку, обнажив черное руно волос. Сулла попытался возразить, но она закрыла ему рот своей здоровой рукой. Он промолчал, а она привлекла его к себе за шею.
Сулла увидел, что в комнате осталась лишь одна из пяти молодых девушек. Она подошла к кровати и помогла Сулле снять белую ночную рубашку. Потом, когда Ашаика прильнула своими губами к губам галла, молодая девушка принялась ласкать ее.
— Не хочешь больше спать? — спросила она тихим голосом.
— Не сейчас, — ответил он.
— Ну, тогда поговорим, — улыбнулась она.
— Но мне нечего сказать... Пожалуй, кроме того, что я не сержусь на тебя за мое похищение. Ты воспользовалась силой своих ретиариев, чтобы положить в эту кровать...
— Я удовлетворена твоим заявлением, — рассмеялась она, прижимаясь к нему. — Но нам еще нужно поговорить. Я желала увидеться не только потому, что вбила себе в голову заняться с тобой любовью. Я придаю большое значение тому, что произошло между нами на этой кровати. Есть нечто более важное... Уезжай, и без промедления, из Рима. Откажись от задуманного, если ты не хочешь умереть или хуже того.
Сулла посмотрел на нее. Она выдержала его взгляд.
— Не ты первая мне это советуешь, — ответил он.
— Кто еще? — спросила она.
— Префект ночных стражей, сам Кассий Лонгин.
— И тебе недостаточно?
— Нет, как видишь, раз тебе приходится мне это повторять. Тогда скажи мне... Предупреждение исходит от тех же людей, что воспользовались услугами префекта ночных стражей? Конечно, слышать это из твоих уст гораздо приятнее, чем от Кассия Лонгина. У него такой омерзительный рот, какой только можно себе вообразить...
— Послушай! — сказала она. — У меня подписанный контракт с Лацертием на игры. Он приезжал ко мне в Карфаген, вот почему я в Риме с моими людьми и лошадьми и не подозревала, что происходило вокруг него и Менезия. Лишь только знала, что он был владельцем той Металлы, с которой мне предстояло биться... Я — свободная женщина, в отличие от унаследованной тобой рабыни. И я ничего не должна Лацертию, кроме того, что записано в контракте. Лацертий заплатил мне огромную сумму. Ведь я одна могу помериться силой с твоей возницей. И мне хотелось выступить на арене столицы империи в день открытия амфитеатра Колизея. И убью Металлу на самой большой и красивой арене, которая когда-либо существовала, а потом вернусь в Карфаген и больше биться ни с кем не буду... А в остальном, как, например, сегодня вечером, есть желание, и я говорю... А желание есть, и очень большое, как ты мог заметить, — улыбаясь, закончила она.
Сулла задумался на какое-то время, затем спросил:
— А почему ты так уверена, что убьешь Металлу?
— Неподалеку от Карфагена, один день езды на лошади, находится лес. В нем живет человек, долгие годы бывший любовником моей матери, и предсказывает будущее. Он всегда беспокоился обо мне, хотя я не его дочь. Я всегда знала наперед, что меня ожидает. Перед тем как подписать контракт Лацертия, я поехала к нему, и он сказал мне, что я убью свою римскую соперницу и вернусь живой и невредимой...
Сулла подумал о Металле, которая лежала в горячке после наказания кнутом, и ничего не сказал.
— Предупреждал меня о том, что встречу человека и он всколыхнет мою душу. И мое сердце забилось... Я хочу спасти тебя. Люди Лацертия так заняты своими махинациями и кознями, что часто высказываются при мне, как будто я дурочка, годная только для выступлений на арене. И мои люди также общаются с челядью Лацертия, а потом докладывают мне. Вот я и в курсе, что они хотят тебя убить. Не важно, как это случится, но это произойдет, и раньше, чем завершится эта неделя, как мне сказали... Больше ничего тебе не скажу... Поэтому прошу, не выходи отсюда до завтрашнего утра и позволь увезти к себе в Карфаген. Никто ничего не узнает, там и дождешься меня. У меня все устроено так же, как и здесь. Большой дом, сады и девушки... — Ашаика указала здоровой рукой на ковер, где спала ее нагая служанка. — Они скрасят твое ожидание. Я знаю про твою ферму в Галлии. У меня у самой много поместий в Африке, и ты займешься ими, если тебе это нравится. Там тоже растет зерно и много солнца зимой. Не то что в твоей стране! — Она прервалась на некоторое время, а потом добавила: — И я буду любить тебя.
Сулла по-прежнему хранил молчание.
— Я буду любить тебя, потому что хочу жить и не ищу больше смерти.
Она ждала от Суллы ответа.
— А твой лесной прорицатель, — спросил тот с иронией, — не сказал тебе, будет ли тебя тоже любить тот человек, которого полюбишь в Риме ты?
— Нет! — ответила она, силясь улыбнуться.
— И не любопытно было его расспросить? — улыбнулся он в свою очередь.
— Тоже нет! И представь себе, не хочу знать. Люблю мечтать до последнего момента...
Сулла взял ее за руку.
— Ты красива и благородна. Меня тронула твоя забота. Но я должен закончить то, что начал. Не сердись. Ты сама долгие годы рисковала своей жизнью. Ведь никто не принуждал тебя. Ты могла бы и не подписывать контракт с Лацертием. Что до меня, я обязан исполнить предсмертную волю Менезия. После, как и ты, я остановлюсь.
Она не позволила ему убрать руку со своей руки и снова притянула его к себе.
Глава 16
Негры соскочили с коней, веревкой обвязали ноги пленника, все еще завернутого в сети, и понесли через сад и двор, там и сям освещенный зажженными факелами. Наконец его внесли в патио, прилегавший к зданию внушительных размеров. Центр его занимал бассейн из керамической плитки и явно предназначенный для купаний. Он наполнялся водой, вытекающей из пасти бронзового льва. Негры ушли. Сулла услышал шум закрывающейся решетки. Итак, он пленник. Потом до его ушей донесся детский или девичий смех. Бледная луна едва освещала патио. Сулла повернул голову на голоса, увидел свет масляных ламп, скользящих в отполированных колоннах. Вновь послышался смех и топот босых ног. Пять масляных ламп приблизились, и он увидел пять молодых и совершенно черных девушек, не имевших другой одежды, кроме ожерелья из мелких белых ракушек на поясе. Ожерелье перепонкой спускалось вниз до пупка и поднималось сзади, проходя между ягодицами. Груди их имели форму груш, белые зубы сверкали в полумраке, стоило им только рассмеяться или заговорить. Языка девушек Сулла совершенно не понимал. Головы украшали сложные прически из тонких завитых косичек, украшенных теми же ракушками, что и ожерелье на теле. Они поставили лампы на плитки пола и начали распутывать веревки на ногах Суллы.
Галл не оказывал никакого сопротивления. Оказаться в руках Ашаики было наименьшей опасностью, которая только могла его подстерегать во время поисков убийцы Менезия.
Молодые девушки раздели его. Он сел на край бассейна, и они принялись намыливать ему все тело. Потом заставили его лечь, принялись растирать спину сухими мочалками. Такие мочалки изготавливали из некоторых сортов сушеных тыкв, оставляя лишь волокнистую часть. Затем они перевернули его на спину. А когда одна из них занялась его членом, то все громко рассмеялись и неожиданно столкнули в бассейн, куда бросились сами.
Потом две девушки взяли пленника за руки и подвели к мраморным ступеням бассейна.
Они суетились около него, брызгали ароматизированной водой, присыпали тальком. Затем нарядили в ночную сорочку из шелковой ткани и повели в глубь патио, освещая путь масляными лампами. Так он попал в длинный коридор, стены которого были обшиты панелями из отполированной до зеркального блеска меди.
Шествие углубилось по коридору, и в каждой зеркальной панели отражалась группа: коренастый галл в рубахе и совершенно нагие голые девушки, будто молодые демоны. Коридор вывел их в большую комнату. Посередине стояла белая кровать, вся из слоновой кости. На кровати, опираясь на подушки, возлежала Ашаика в набедренной повязке, прикрывающей лишь низ живота и верхнюю часть бедер. Рука молодой женщины была в гипсе, все же остальное было безупречно и вызывало восхищение: будь то груди, раскрашенные в боевые цвета, которые Сулла отметил еще утром, или плоский живот и безупречные ноги.
— А, Сулла! — пропела Ашаика своим мелодичным голосом. — Я очень боялась, что ты отправишься в Рим с охраной. Благодарение богам, ты оказался человеком презирающим опасности! И мне удалось заполучить тебя на этот вечер. Прошу, проходи и садись рядом со мной поближе...
Молодые девушки не дали галлу времени опомниться, подхватили обе руки и подвели к кровати своей госпожи.
— Посмотри, что твоя британка со мной сделала, — продолжала она. — Пройдет месяц, не раньше, прежде чем я смогу управлять лошадьми.
Она взяла руку Суллы своей здоровой рукой. Галл заметил, что и рука ее была так же красива.
— Ты должен мне все возместить, не так ли? — Рассмеялась. Потом сказала серьезнее: — Я так счастлива. Ты здесь... Всю неделю только и слышала разговоры о тебе. И все, что ни говорили плохого, убеждало меня, что ты хороший человек... А таким женщинам, как я, не часто в жизни встречаются хорошие люди. И я захотела во что бы то ни стало встретиться с тобой... и преподнести тебе то, что я...
Она откинула набедренную повязку, обнажив черное руно волос. Сулла попытался возразить, но она закрыла ему рот своей здоровой рукой. Он промолчал, а она привлекла его к себе за шею.
Сулла увидел, что в комнате осталась лишь одна из пяти молодых девушек. Она подошла к кровати и помогла Сулле снять белую ночную рубашку. Потом, когда Ашаика прильнула своими губами к губам галла, молодая девушка принялась ласкать ее.
* * *
Сулла проспал несколько часов. Проснувшись, обнаружил возле себя Ашаику. Молодая девушка, которая помогла ему любить карфагенянку, спала на животе, крестообразно раскинув руки, на ковре у изножья кровати из слоновой кости. Галл приподнялся, опираясь на локоть, разбудив тем самым Ашаику. Она открыла глаза.— Не хочешь больше спать? — спросила она тихим голосом.
— Не сейчас, — ответил он.
— Ну, тогда поговорим, — улыбнулась она.
— Но мне нечего сказать... Пожалуй, кроме того, что я не сержусь на тебя за мое похищение. Ты воспользовалась силой своих ретиариев, чтобы положить в эту кровать...
— Я удовлетворена твоим заявлением, — рассмеялась она, прижимаясь к нему. — Но нам еще нужно поговорить. Я желала увидеться не только потому, что вбила себе в голову заняться с тобой любовью. Я придаю большое значение тому, что произошло между нами на этой кровати. Есть нечто более важное... Уезжай, и без промедления, из Рима. Откажись от задуманного, если ты не хочешь умереть или хуже того.
Сулла посмотрел на нее. Она выдержала его взгляд.
— Не ты первая мне это советуешь, — ответил он.
— Кто еще? — спросила она.
— Префект ночных стражей, сам Кассий Лонгин.
— И тебе недостаточно?
— Нет, как видишь, раз тебе приходится мне это повторять. Тогда скажи мне... Предупреждение исходит от тех же людей, что воспользовались услугами префекта ночных стражей? Конечно, слышать это из твоих уст гораздо приятнее, чем от Кассия Лонгина. У него такой омерзительный рот, какой только можно себе вообразить...
— Послушай! — сказала она. — У меня подписанный контракт с Лацертием на игры. Он приезжал ко мне в Карфаген, вот почему я в Риме с моими людьми и лошадьми и не подозревала, что происходило вокруг него и Менезия. Лишь только знала, что он был владельцем той Металлы, с которой мне предстояло биться... Я — свободная женщина, в отличие от унаследованной тобой рабыни. И я ничего не должна Лацертию, кроме того, что записано в контракте. Лацертий заплатил мне огромную сумму. Ведь я одна могу помериться силой с твоей возницей. И мне хотелось выступить на арене столицы империи в день открытия амфитеатра Колизея. И убью Металлу на самой большой и красивой арене, которая когда-либо существовала, а потом вернусь в Карфаген и больше биться ни с кем не буду... А в остальном, как, например, сегодня вечером, есть желание, и я говорю... А желание есть, и очень большое, как ты мог заметить, — улыбаясь, закончила она.
Сулла задумался на какое-то время, затем спросил:
— А почему ты так уверена, что убьешь Металлу?
— Неподалеку от Карфагена, один день езды на лошади, находится лес. В нем живет человек, долгие годы бывший любовником моей матери, и предсказывает будущее. Он всегда беспокоился обо мне, хотя я не его дочь. Я всегда знала наперед, что меня ожидает. Перед тем как подписать контракт Лацертия, я поехала к нему, и он сказал мне, что я убью свою римскую соперницу и вернусь живой и невредимой...
Сулла подумал о Металле, которая лежала в горячке после наказания кнутом, и ничего не сказал.
— Предупреждал меня о том, что встречу человека и он всколыхнет мою душу. И мое сердце забилось... Я хочу спасти тебя. Люди Лацертия так заняты своими махинациями и кознями, что часто высказываются при мне, как будто я дурочка, годная только для выступлений на арене. И мои люди также общаются с челядью Лацертия, а потом докладывают мне. Вот я и в курсе, что они хотят тебя убить. Не важно, как это случится, но это произойдет, и раньше, чем завершится эта неделя, как мне сказали... Больше ничего тебе не скажу... Поэтому прошу, не выходи отсюда до завтрашнего утра и позволь увезти к себе в Карфаген. Никто ничего не узнает, там и дождешься меня. У меня все устроено так же, как и здесь. Большой дом, сады и девушки... — Ашаика указала здоровой рукой на ковер, где спала ее нагая служанка. — Они скрасят твое ожидание. Я знаю про твою ферму в Галлии. У меня у самой много поместий в Африке, и ты займешься ими, если тебе это нравится. Там тоже растет зерно и много солнца зимой. Не то что в твоей стране! — Она прервалась на некоторое время, а потом добавила: — И я буду любить тебя.
Сулла по-прежнему хранил молчание.
— Я буду любить тебя, потому что хочу жить и не ищу больше смерти.
Она ждала от Суллы ответа.
— А твой лесной прорицатель, — спросил тот с иронией, — не сказал тебе, будет ли тебя тоже любить тот человек, которого полюбишь в Риме ты?
— Нет! — ответила она, силясь улыбнуться.
— И не любопытно было его расспросить? — улыбнулся он в свою очередь.
— Тоже нет! И представь себе, не хочу знать. Люблю мечтать до последнего момента...
Сулла взял ее за руку.
— Ты красива и благородна. Меня тронула твоя забота. Но я должен закончить то, что начал. Не сердись. Ты сама долгие годы рисковала своей жизнью. Ведь никто не принуждал тебя. Ты могла бы и не подписывать контракт с Лацертием. Что до меня, я обязан исполнить предсмертную волю Менезия. После, как и ты, я остановлюсь.
Она не позволила ему убрать руку со своей руки и снова притянула его к себе.
Глава 16
Любитель молоденьких мальчиков
Сулла смешался с потоком людей, направлявшихся в Рим по Аппиевой дороге. Все время спрашивал себя, не правду ли говорила прекрасная Ашаика. Или все-таки действовала она по указанию Лацертия. Префект ночных стражей на свой манер, но первым посоветовал ему покинуть город. Даже попытался покончить с галлом там, в «Двух жаворонках».
Но завещание Менезия, оглашенное несколько дней спустя, все изменило. И самым совершенным образом — превратив Суллу в наследника Менезия. Теперь же убийство бывшего офицера-легионера, который к тому же поклялся найти отравителей патриция, вызвало бы невиданный скандал. Итак, пришлось интриговать вокруг Тита Цезаря, этого императора, не желавшего больше крови у своего трона, когда тот поинтересовался, что же случилось с кандидатом на пост трибуна незадолго до выборов. И второй труп — это было бы уже слишком.
Его недоброжелатели должны были учитывать все обстоятельства. Если предупреждение карфагенянки исходило от них, то они ясно давали ему понять: вот тебе декада, отказывайся от мести и уезжай прочь. Значит, у Суллы было всего десять дней на то, чтобы разведать дорогу к убийцам Менезия. Тот несчастный, которого он бросил в ларь для зерна в конюшне «Двух жаворонков», назвал имя сутенера Ихтиоса. Он принимал участие в отравлении Менезия. И нужно начинать с самого Ихтиоса, и сегодня же вечером.
Галл вскоре добрался до одной из промежуточных станций, которые были расположены на всех римских дорогах в пределах империи: там путешественники могли найти все необходимое. Эта же, находившаяся неподалеку от столицы, на Аппиевой дороге, имела исключительное значение. Многочисленные харчевни и более или менее шикарные рестораны, магазины и ларьки располагались вокруг главного корпуса и конюшен. В стойлах содержались лошади императорской почты, предоставляемые для тех путешественников, у которых на руках были документы от администрации дворца. Другие конюшни принадлежали частным владельцам. Тут внаем сдавали лошадей, мулов, повозки и конечно же тяжелые карпентумы для дальних путешествий. Во время еды люди могли и поспать, а путешествие могло продолжаться дни и ночи напролет. Массажисты и массажистки поджидали вновь прибывавших возле конюшен, подхватывали лошадей под уздцы, не ожидая, пока ездоки сойдут на землю. Предлагали пройти в баню, где с них снимут грязь, вымоют и надушат за два сестерция (когда речь шла о благоустроенном заведении). Само собой разумеется, в эту сумму входило и удовлетворение сексуальных потребностей, которые могли возникнуть во время путешествия в одиночку или от перенапряжения долгого пути.
Сулла вежливо отклонил предложения молодой девушки и эфеба[58], которые схватились одна за поводья, а другой за ноги, чтобы помочь сойти на землю. Оба рассмеялись, когда Сулла им сказал, что этой ночью и утром получил все сполна. Затем галл отдал свою лошадь конюшенному, получил взамен номерок, который тут же засунул в карман, где лежали веточки калины. Он направился к четырехэтажному трактиру внушительных размеров. На террасе располагался ресторан, а от солнца посетителей закрывали укрепленные наверху соломенные маты. Оттуда можно было наблюдать за всеми, кто прибывал и уезжал, несмотря на самое пекло в середине дня. Один из слуг принес галлу свежей воды, шербет и список блюд, четко выписанных на тонкой деревянной дощечке. Сулла заказал обед и принялся разглядывать людей, толпящихся перед трактиром и около станций. Многие сидели на своем багаже, и среди них он пытался угадать, кто мог следить за ним. Что было вполне возможным, если Ашаика действовала в соответствии с указаниями тех, кто заплатил ей за будущие бои на арене. Вначале галл отвергал саму мысль, вспомнив, как мила и искренна была с ним всю ночь карфагенянка. Но не зря правило гласило, что надо остерегаться всех и вся. И вполне вероятно, обольщение на кровати из слоновой кости тоже могло быть своеобразным оружием в той борьбе, в которую он вступил после смерти Менезия.
Следили за ним или нет, галл решил как можно скорее исчезнуть, и в любом случае еще до въезда в Рим. И трактир с многочисленными входами и выходами из здания был исключительно удобен для подобного замысла.
В момент своих размышлений Сулла заметил на подходе к станции небольшую группу людей. Некоторые ехали в Рим на лошади, другие шли пешком, спереди и сзади большой повозки военного образца, запряженной двумя лошадьми, — ее вид был ему знаком. По походке людей, их одежде, цвету багажа (такой цвет был в ходу в армии) бывший офицер узнал в них легионеров в отставке.
Судя по всему, им пришлось идти всю ночь, дабы избежать палящего дневного солнца. И скорее всего, они остановятся на отдых, разобьют вокруг своей повозки бивуак, накупят провизии и поспят. Сверху взгляд Суллы охватывал всю эспланаду и задний двор. Он надеялся, что легионеры ввезут свою повозку и лошадей туда, под тень здания и сосен. Там же находились отхожие места и фонтан, где можно было попоить коней.
Сулла не ошибся. Когда он встал из-за стола и подошел к краю террасы, выходившей во двор, то увидел, как ветераны действительно поставили свою повозку около стены трактира, прямо под ним. Некоторые уже расстилали на земле камышовые циновки, собираясь расположиться на них, другие занимались лошадьми — поили их, а один направлялся к отхожему месту. Сулла с большим удовлетворением отметил, что большинство из них явно были галлами. Затем он направился к служебной лестнице. Вниз и вверх по ней шастали рабы. Встретив одного из слуг, спросил его, как пройти в отхожее место. Слуга ответил, что ему нужна или выйти из передней двери трактира и обогнуть здание, или же пройти через кухню во двор. Сулла решил воспользоваться кухней, что больше отвечало его замыслу. Перекинувшись несколькими фразами с поварами, которые колдовали над плитами на древесном угле, он спустился по трем ступенькам и далее на улицу. В нужнике, довольно просторном, он поискал глазами ветерана, которого заметил с высоты террасы. Тот сидел немного в стороне от входа на одной из дырок, проделанной в скамеечке из полированного дерева, с задранной туникой, обнажив мускулистые икры и волосатые ноги, которыми, без сомнения, отмахал тысячи миль за императорской славой.
Сулла прошел прямо к бывшему легионеру и тоже задрал тунику, снял штаны и сел рядом с ним, хотя вокруг было много свободных мест. Ему нужно действовать как можно быстрее, потому что другой мог с минуты на минуту подняться, покончив со своими делами. Бывший офицер-легионер тут же решил заговорить на галльском языке.
— Что, демобилизовался? — доброжелательно бросил он.
Военного вначале встревожило поведение вошедшего: в отхожих местах часто предлагали гомосексуальные контакты. Затем, подумав, решил, что земляк хочет всего лишь немного поболтать.
— Да, — ответил он. — Все в порядке и у нас, и там, откуда мы пришли...
— А откуда вы? — спросил Сулла и вместе с вопросом выпустил ветры, что неопровержимо доказывало его право находиться на этом сиденье.
— В Африке, на юге. Пожарче, чем здесь!
— Никогда там не служил, — скромно сказал Сулла, дав понять, что тоже был в армии.
— А, так ты тоже... — заметил тот и поглядел на Суллу, пытаясь понять, с кем имеет дело.
— Да, — сказал Сулла. — Пятнадцать лет. В более холодных краях, понимаешь... Германия, Бретань, Батавия... А куда направляетесь?
— Нам дают земли на Рейне, вот и хотим там обустроиться все вместе. Мы давно знаем друг друга.
— Хорошее дело, — одобрил Сулла.
— Ну а ты где живешь?
— Около Вьенны. В восьми милях до Вьенны, на маленькой дороге, которая ведет в Лугдунум. Не на Клавдиевой дороге, большой, а на соседней. Если будете проезжать мимо, то я напишу своим рабам словечко. Спросите ферму Суллы. Рабы вас встретят, отдохнете. А я еще некоторое время задержусь здесь...
— Ферма Суллы, — повторил ветеран. — Конечно, нам придется подниматься по долине Роны. Право, не просто проезжать чужими краями, когда никого там не знаешь. А кроме тебя, живут ли на ферме другие легионеры?
— Нет. Только военные пленники. Персы. Но с тех пор как они у меня, выучили галльский и довольны своей жизнью... — Сулла выхватил одну из губок на тростниковой ручке. Ими вытирали анальное отверстие. Для удобства их клали в желобок с проточной водой, который проходил между ногами посетителей и сиденьем. Теперь о деле, иначе его сосед не замедлит проделать то же самое и уйдет отсюда. — Между нами, ветеранами. В данный момент я нахожусь в несколько затруднительном положении. Ты и твои приятели могли бы мне помочь, если, конечно, вы хотите заработать немного денег.
Другой тоже взял губку и поднялся, чтобы ему удобнее было провести ею между ягодицами. Вопросительно посмотрел на Суллу.
— Деньги, — повторил он, — в них всегда есть нужда. К тому же и услужить тебе...
— Сколько вам дали?
— Двадцать тысяч сестерциев каждому, кроме того, еще и землю...
— Неплохо, — сказал Сулла.
— Да, но нужно все просчитать. Одна корова, такая, как у тебя, сколько сейчас стоит?
— Ну, хорошая корова стоит две тысячи сестерциев.
— Вот видишь! — сказал будущий колонист.
Оба уже стояли и оправляли одежду, положив губки на тростник обратно в желоб, чтобы и следующие могли ими воспользоваться.
— А какая нужда в нас? — спросил ветеран. Наконец он понял, почему его нынешний сосед по отхожему месту сразу, как вошел, направился именно к нему.
— Так вот, — начал объяснять Сулла. — В Риме много опасных личностей, и среди них те, кто хочет доставить мне неприятности. Они сейчас идут за мной по пятам. Мне нужно вернуться в город незамеченным. Вы спрячете меня в своей повозке. Дадите мне свою одежду, колпак и все прочее. Принесите сюда, я переоденусь... — Сулла вынул из кармана деревянный номерок, который получил в обмен на свою лошадь. — Оставь одного из своих приятелей в трактире. Пусть заплатит по моему счету в ресторане — там, наверху. Я заказал блюда. А завтра утром возьмет мою лошадь и поедет в Рим. Кто-нибудь среди вас знает хоть немного город?
— Есть один. Он прожил здесь два года, когда служил в преторианской гвардии[59].
Сулла вытащил из кармана несколько монет в сто сестерциев и отсчитал две.
— Отдай ему. Он доедет до дворца Менезия. Напротив дворца постоялый двор «Два жаворонка» с конюшней. Пусть там и подождет. Я пошлю за ним вечером, и мы встретимся все вместе у меня...
— У тебя дом в Городе?
— Да, — сказал бывший офицер-легионер. — И конюшня. Вы сможете поставить свою повозку, распрячь коней и, если захотите, отдохнуть несколько дней.
Ветеран посмотрел на монеты в сто сестерциев.
— И только за то, чтобы один из нас довел твоего коня до Рима, в часе езды отсюда?
— Да, — сказал Сулла. — И тысячу сестерциев по приезде, когда прибудем в повозке на место.
— Тысячу... — оценил тот. — Щедро платишь за поездку в Рим, куда нам надо попасть в любом случае...
— Вас ведь семеро, да? Каждый получит свою долю — за то, что я прошу вас продолжить путь прямо сейчас, не дожидаясь ночи, по жаре... Итак, пришли мне одежду и предупреди остальных, пусть подготовятся к отъезду. Запрягайте лошадей...
— Договорились!
Отрапортовал он по-военному. Сулла осознал, что малый инстинктивно подчиняется ему, как главному. Сулла так же отдавал приказания более десятка лет и заслужил свои воинские звания на полях сражений. И вот между легионером и офицером после минутного знакомства сразу установились правильные отношения.
Ветеран собирался уже выйти, но Сулла задержал его.
— Подожди! — сказал он, пользуясь представленным случаем. — Мне нужно четыре решительных человека на эту ночь для одного дела. Знай, что я заплачу за это много, гораздо больше.
На сей раз тот заколебался:
— Что-то... незаконное?
— Послушай! — сказал Сулла, беря его за руку. — Тебе известно, в Риме много убивают. По заказу одного мерзавца убили моего друга, тоже офицера, мы служили в одном легионе. Я поклялся найти подлеца. И нашел его. Пришло время расплаты... Мой друг был богат. Он оставил мне наследство. Даю двадцать тысяч сестерциев тем, кто поможет мне сегодня вечером расправиться с этим гадом. Я знаю, где он живет. Он нанимает маленьких мальчиков, сутенер... Ты понимаешь, что я хочу сказать?
Ветеран подумал. Но голос и взгляд Суллы уже убедили его.
— Договорились, — сказал ветеран. — Я поговорю с остальными.
— Кто среди вас старший? — спросил галл.
— Я старший по чину.
— Как твое имя?
— Котий. Меня зовут Котий Праща...
— А почему? Ты умеешь пользоваться пращой?
— Я провел два года с балеарскими пращниками в Испании и научился от них... Правда, теперь, — добавил он, — я не часто ею пользуюсь...
— Как знать, — сказал Сулла.
Сулла выбрался из повозки, где прятался среди багажа ветеранов. На нем был не очень чистый колпак и обмундирование бывшего легионера. Так армия одевала выходящих в отставку. Котий подошел к нему с тремя приятелями:
— Сегодня вечером мы в твоем распоряжении.
Сулла с удовлетворением отметил их военную выправку и добровольное участие в ночной вылазке. «Солдаты везде одинаковы, — подумал галл. — Хоть и говорят, что им опротивели опасность, армия, обязаловка, но при одном сигнале трубы они готовы отправиться, даже не зная куда».
— Войдем в город впятером, — приказал он. — Оставшиеся доберутся сами до постоялого двора «Два жаворонка», о котором я недавно говорил. Оставят повозку во дворе и скажут трактирщику Состию, что действуют по приказанию Суллы. Попросят приютить их в конюшне до завтра. Состий не откажет, а я утром кого-нибудь пошлю за ними.
Сулла перекинул на плечо палку с узлом на конце. Такие же узлы несли Котий и его товарищи. Прошел вместе с ними через Аппиевы ворота. Никто из них не был в Риме. Ошеломленные этим спектаклем, они не произносили ни слова. Сулла довел их до конторы нотариуса, затем разными улочками они вышли на ту, где находилось заведение мастера по парикам Сертия, сына Либио. Сулла ввел своих спутников в сад за зданием. За ними, протестуя, бежала одна из молодых девушек, в обязанности которой входило встречать клиентов у входа.
— Вам нельзя сюда! — кричала она, глядя с отвращением на грубые одежды и узлы. — Это частный сад!
Сулла повернулся к ней.
— Твой хозяин Сертий дома? — строго спросил он. — Скажи ему, что самый знаменитый галл Рима хочет его видеть. Моих людей оставь в покое и попридержи язык.
— А, господин Сулла! — пробормотала она. — Он наверху, идите за мной...
По пятам за ее красивыми ногами Сулла поднялся по ступенькам. Следуя обычной процедуре, его провели в один из маленьких салонов, куда спустя несколько минут вошел Сертий.
Но завещание Менезия, оглашенное несколько дней спустя, все изменило. И самым совершенным образом — превратив Суллу в наследника Менезия. Теперь же убийство бывшего офицера-легионера, который к тому же поклялся найти отравителей патриция, вызвало бы невиданный скандал. Итак, пришлось интриговать вокруг Тита Цезаря, этого императора, не желавшего больше крови у своего трона, когда тот поинтересовался, что же случилось с кандидатом на пост трибуна незадолго до выборов. И второй труп — это было бы уже слишком.
Его недоброжелатели должны были учитывать все обстоятельства. Если предупреждение карфагенянки исходило от них, то они ясно давали ему понять: вот тебе декада, отказывайся от мести и уезжай прочь. Значит, у Суллы было всего десять дней на то, чтобы разведать дорогу к убийцам Менезия. Тот несчастный, которого он бросил в ларь для зерна в конюшне «Двух жаворонков», назвал имя сутенера Ихтиоса. Он принимал участие в отравлении Менезия. И нужно начинать с самого Ихтиоса, и сегодня же вечером.
Галл вскоре добрался до одной из промежуточных станций, которые были расположены на всех римских дорогах в пределах империи: там путешественники могли найти все необходимое. Эта же, находившаяся неподалеку от столицы, на Аппиевой дороге, имела исключительное значение. Многочисленные харчевни и более или менее шикарные рестораны, магазины и ларьки располагались вокруг главного корпуса и конюшен. В стойлах содержались лошади императорской почты, предоставляемые для тех путешественников, у которых на руках были документы от администрации дворца. Другие конюшни принадлежали частным владельцам. Тут внаем сдавали лошадей, мулов, повозки и конечно же тяжелые карпентумы для дальних путешествий. Во время еды люди могли и поспать, а путешествие могло продолжаться дни и ночи напролет. Массажисты и массажистки поджидали вновь прибывавших возле конюшен, подхватывали лошадей под уздцы, не ожидая, пока ездоки сойдут на землю. Предлагали пройти в баню, где с них снимут грязь, вымоют и надушат за два сестерция (когда речь шла о благоустроенном заведении). Само собой разумеется, в эту сумму входило и удовлетворение сексуальных потребностей, которые могли возникнуть во время путешествия в одиночку или от перенапряжения долгого пути.
Сулла вежливо отклонил предложения молодой девушки и эфеба[58], которые схватились одна за поводья, а другой за ноги, чтобы помочь сойти на землю. Оба рассмеялись, когда Сулла им сказал, что этой ночью и утром получил все сполна. Затем галл отдал свою лошадь конюшенному, получил взамен номерок, который тут же засунул в карман, где лежали веточки калины. Он направился к четырехэтажному трактиру внушительных размеров. На террасе располагался ресторан, а от солнца посетителей закрывали укрепленные наверху соломенные маты. Оттуда можно было наблюдать за всеми, кто прибывал и уезжал, несмотря на самое пекло в середине дня. Один из слуг принес галлу свежей воды, шербет и список блюд, четко выписанных на тонкой деревянной дощечке. Сулла заказал обед и принялся разглядывать людей, толпящихся перед трактиром и около станций. Многие сидели на своем багаже, и среди них он пытался угадать, кто мог следить за ним. Что было вполне возможным, если Ашаика действовала в соответствии с указаниями тех, кто заплатил ей за будущие бои на арене. Вначале галл отвергал саму мысль, вспомнив, как мила и искренна была с ним всю ночь карфагенянка. Но не зря правило гласило, что надо остерегаться всех и вся. И вполне вероятно, обольщение на кровати из слоновой кости тоже могло быть своеобразным оружием в той борьбе, в которую он вступил после смерти Менезия.
Следили за ним или нет, галл решил как можно скорее исчезнуть, и в любом случае еще до въезда в Рим. И трактир с многочисленными входами и выходами из здания был исключительно удобен для подобного замысла.
В момент своих размышлений Сулла заметил на подходе к станции небольшую группу людей. Некоторые ехали в Рим на лошади, другие шли пешком, спереди и сзади большой повозки военного образца, запряженной двумя лошадьми, — ее вид был ему знаком. По походке людей, их одежде, цвету багажа (такой цвет был в ходу в армии) бывший офицер узнал в них легионеров в отставке.
Судя по всему, им пришлось идти всю ночь, дабы избежать палящего дневного солнца. И скорее всего, они остановятся на отдых, разобьют вокруг своей повозки бивуак, накупят провизии и поспят. Сверху взгляд Суллы охватывал всю эспланаду и задний двор. Он надеялся, что легионеры ввезут свою повозку и лошадей туда, под тень здания и сосен. Там же находились отхожие места и фонтан, где можно было попоить коней.
Сулла не ошибся. Когда он встал из-за стола и подошел к краю террасы, выходившей во двор, то увидел, как ветераны действительно поставили свою повозку около стены трактира, прямо под ним. Некоторые уже расстилали на земле камышовые циновки, собираясь расположиться на них, другие занимались лошадьми — поили их, а один направлялся к отхожему месту. Сулла с большим удовлетворением отметил, что большинство из них явно были галлами. Затем он направился к служебной лестнице. Вниз и вверх по ней шастали рабы. Встретив одного из слуг, спросил его, как пройти в отхожее место. Слуга ответил, что ему нужна или выйти из передней двери трактира и обогнуть здание, или же пройти через кухню во двор. Сулла решил воспользоваться кухней, что больше отвечало его замыслу. Перекинувшись несколькими фразами с поварами, которые колдовали над плитами на древесном угле, он спустился по трем ступенькам и далее на улицу. В нужнике, довольно просторном, он поискал глазами ветерана, которого заметил с высоты террасы. Тот сидел немного в стороне от входа на одной из дырок, проделанной в скамеечке из полированного дерева, с задранной туникой, обнажив мускулистые икры и волосатые ноги, которыми, без сомнения, отмахал тысячи миль за императорской славой.
Сулла прошел прямо к бывшему легионеру и тоже задрал тунику, снял штаны и сел рядом с ним, хотя вокруг было много свободных мест. Ему нужно действовать как можно быстрее, потому что другой мог с минуты на минуту подняться, покончив со своими делами. Бывший офицер-легионер тут же решил заговорить на галльском языке.
— Что, демобилизовался? — доброжелательно бросил он.
Военного вначале встревожило поведение вошедшего: в отхожих местах часто предлагали гомосексуальные контакты. Затем, подумав, решил, что земляк хочет всего лишь немного поболтать.
— Да, — ответил он. — Все в порядке и у нас, и там, откуда мы пришли...
— А откуда вы? — спросил Сулла и вместе с вопросом выпустил ветры, что неопровержимо доказывало его право находиться на этом сиденье.
— В Африке, на юге. Пожарче, чем здесь!
— Никогда там не служил, — скромно сказал Сулла, дав понять, что тоже был в армии.
— А, так ты тоже... — заметил тот и поглядел на Суллу, пытаясь понять, с кем имеет дело.
— Да, — сказал Сулла. — Пятнадцать лет. В более холодных краях, понимаешь... Германия, Бретань, Батавия... А куда направляетесь?
— Нам дают земли на Рейне, вот и хотим там обустроиться все вместе. Мы давно знаем друг друга.
— Хорошее дело, — одобрил Сулла.
— Ну а ты где живешь?
— Около Вьенны. В восьми милях до Вьенны, на маленькой дороге, которая ведет в Лугдунум. Не на Клавдиевой дороге, большой, а на соседней. Если будете проезжать мимо, то я напишу своим рабам словечко. Спросите ферму Суллы. Рабы вас встретят, отдохнете. А я еще некоторое время задержусь здесь...
— Ферма Суллы, — повторил ветеран. — Конечно, нам придется подниматься по долине Роны. Право, не просто проезжать чужими краями, когда никого там не знаешь. А кроме тебя, живут ли на ферме другие легионеры?
— Нет. Только военные пленники. Персы. Но с тех пор как они у меня, выучили галльский и довольны своей жизнью... — Сулла выхватил одну из губок на тростниковой ручке. Ими вытирали анальное отверстие. Для удобства их клали в желобок с проточной водой, который проходил между ногами посетителей и сиденьем. Теперь о деле, иначе его сосед не замедлит проделать то же самое и уйдет отсюда. — Между нами, ветеранами. В данный момент я нахожусь в несколько затруднительном положении. Ты и твои приятели могли бы мне помочь, если, конечно, вы хотите заработать немного денег.
Другой тоже взял губку и поднялся, чтобы ему удобнее было провести ею между ягодицами. Вопросительно посмотрел на Суллу.
— Деньги, — повторил он, — в них всегда есть нужда. К тому же и услужить тебе...
— Сколько вам дали?
— Двадцать тысяч сестерциев каждому, кроме того, еще и землю...
— Неплохо, — сказал Сулла.
— Да, но нужно все просчитать. Одна корова, такая, как у тебя, сколько сейчас стоит?
— Ну, хорошая корова стоит две тысячи сестерциев.
— Вот видишь! — сказал будущий колонист.
Оба уже стояли и оправляли одежду, положив губки на тростник обратно в желоб, чтобы и следующие могли ими воспользоваться.
— А какая нужда в нас? — спросил ветеран. Наконец он понял, почему его нынешний сосед по отхожему месту сразу, как вошел, направился именно к нему.
— Так вот, — начал объяснять Сулла. — В Риме много опасных личностей, и среди них те, кто хочет доставить мне неприятности. Они сейчас идут за мной по пятам. Мне нужно вернуться в город незамеченным. Вы спрячете меня в своей повозке. Дадите мне свою одежду, колпак и все прочее. Принесите сюда, я переоденусь... — Сулла вынул из кармана деревянный номерок, который получил в обмен на свою лошадь. — Оставь одного из своих приятелей в трактире. Пусть заплатит по моему счету в ресторане — там, наверху. Я заказал блюда. А завтра утром возьмет мою лошадь и поедет в Рим. Кто-нибудь среди вас знает хоть немного город?
— Есть один. Он прожил здесь два года, когда служил в преторианской гвардии[59].
Сулла вытащил из кармана несколько монет в сто сестерциев и отсчитал две.
— Отдай ему. Он доедет до дворца Менезия. Напротив дворца постоялый двор «Два жаворонка» с конюшней. Пусть там и подождет. Я пошлю за ним вечером, и мы встретимся все вместе у меня...
— У тебя дом в Городе?
— Да, — сказал бывший офицер-легионер. — И конюшня. Вы сможете поставить свою повозку, распрячь коней и, если захотите, отдохнуть несколько дней.
Ветеран посмотрел на монеты в сто сестерциев.
— И только за то, чтобы один из нас довел твоего коня до Рима, в часе езды отсюда?
— Да, — сказал Сулла. — И тысячу сестерциев по приезде, когда прибудем в повозке на место.
— Тысячу... — оценил тот. — Щедро платишь за поездку в Рим, куда нам надо попасть в любом случае...
— Вас ведь семеро, да? Каждый получит свою долю — за то, что я прошу вас продолжить путь прямо сейчас, не дожидаясь ночи, по жаре... Итак, пришли мне одежду и предупреди остальных, пусть подготовятся к отъезду. Запрягайте лошадей...
— Договорились!
Отрапортовал он по-военному. Сулла осознал, что малый инстинктивно подчиняется ему, как главному. Сулла так же отдавал приказания более десятка лет и заслужил свои воинские звания на полях сражений. И вот между легионером и офицером после минутного знакомства сразу установились правильные отношения.
Ветеран собирался уже выйти, но Сулла задержал его.
— Подожди! — сказал он, пользуясь представленным случаем. — Мне нужно четыре решительных человека на эту ночь для одного дела. Знай, что я заплачу за это много, гораздо больше.
На сей раз тот заколебался:
— Что-то... незаконное?
— Послушай! — сказал Сулла, беря его за руку. — Тебе известно, в Риме много убивают. По заказу одного мерзавца убили моего друга, тоже офицера, мы служили в одном легионе. Я поклялся найти подлеца. И нашел его. Пришло время расплаты... Мой друг был богат. Он оставил мне наследство. Даю двадцать тысяч сестерциев тем, кто поможет мне сегодня вечером расправиться с этим гадом. Я знаю, где он живет. Он нанимает маленьких мальчиков, сутенер... Ты понимаешь, что я хочу сказать?
Ветеран подумал. Но голос и взгляд Суллы уже убедили его.
— Договорились, — сказал ветеран. — Я поговорю с остальными.
— Кто среди вас старший? — спросил галл.
— Я старший по чину.
— Как твое имя?
— Котий. Меня зовут Котий Праща...
— А почему? Ты умеешь пользоваться пращой?
— Я провел два года с балеарскими пращниками в Испании и научился от них... Правда, теперь, — добавил он, — я не часто ею пользуюсь...
— Как знать, — сказал Сулла.
* * *
Легионеры остановили повозку на земляной площадке перед Аппиевыми воротами среди сотен других нагруженных телег. Все ожидали вечернего часа, когда разрешался въезд в город. Тресвирии следили за порядком, выстраивали повозки и ломовики друг за другом, чтобы избежать потасовок. Таковые обязательно случались, если возничие и конюхи были предоставлены сами себе.Сулла выбрался из повозки, где прятался среди багажа ветеранов. На нем был не очень чистый колпак и обмундирование бывшего легионера. Так армия одевала выходящих в отставку. Котий подошел к нему с тремя приятелями:
— Сегодня вечером мы в твоем распоряжении.
Сулла с удовлетворением отметил их военную выправку и добровольное участие в ночной вылазке. «Солдаты везде одинаковы, — подумал галл. — Хоть и говорят, что им опротивели опасность, армия, обязаловка, но при одном сигнале трубы они готовы отправиться, даже не зная куда».
— Войдем в город впятером, — приказал он. — Оставшиеся доберутся сами до постоялого двора «Два жаворонка», о котором я недавно говорил. Оставят повозку во дворе и скажут трактирщику Состию, что действуют по приказанию Суллы. Попросят приютить их в конюшне до завтра. Состий не откажет, а я утром кого-нибудь пошлю за ними.
Сулла перекинул на плечо палку с узлом на конце. Такие же узлы несли Котий и его товарищи. Прошел вместе с ними через Аппиевы ворота. Никто из них не был в Риме. Ошеломленные этим спектаклем, они не произносили ни слова. Сулла довел их до конторы нотариуса, затем разными улочками они вышли на ту, где находилось заведение мастера по парикам Сертия, сына Либио. Сулла ввел своих спутников в сад за зданием. За ними, протестуя, бежала одна из молодых девушек, в обязанности которой входило встречать клиентов у входа.
— Вам нельзя сюда! — кричала она, глядя с отвращением на грубые одежды и узлы. — Это частный сад!
Сулла повернулся к ней.
— Твой хозяин Сертий дома? — строго спросил он. — Скажи ему, что самый знаменитый галл Рима хочет его видеть. Моих людей оставь в покое и попридержи язык.
— А, господин Сулла! — пробормотала она. — Он наверху, идите за мной...
По пятам за ее красивыми ногами Сулла поднялся по ступенькам. Следуя обычной процедуре, его провели в один из маленьких салонов, куда спустя несколько минут вошел Сертий.