Страница:
Металла выбрала тунику и пару сапожек с высокими голенищами и шнуровкой.
— Вели запрягать колесницу сандалового дерева, — приказала она одной из девушек, которая тут же отправилась в конюшню.
Колесница из сандала, пахучего дерева, представляла собой легкую, очень устойчивую повозку, в которую запрягали двух британских лошадей; в сухое время года Металла ездила в ней в Рим по песчаной дороге, которая вела к столице параллельно Аппиевой, вдоль парков и фруктовых садов больших поместий. Богачи провели дорогу для своего пользования и поддерживали ее за свой счет, чтобы избежать пробок и пыльной мостовой. Лошади легко скакали по ней галопом, но проливные дожди делали ее труднопроходимой.
С галереи, тянувшейся по всему фасаду элегантного здания, где Сертий демонстрировал свое искусство, он увидел остановившуюся колесницу Металлы. Если не весь Рим, то уж вся знать, а уж парикмахер тем более, в чьем заведении сплетни передавались с быстротой молнии, уже знали, как возница Менезия в один и тот же день была наказана кнутом за свою наглость и получила пергамент о свободе.
В сапогах до колен, Металла старалась подняться по лестнице так, чтобы ее скованность не была заметна, пусть даже раны вновь откроются, только бы не выглядеть смешной оттого, что в низу спины у тебя болит.
Сертий пошел навстречу ей.
— Металла! — воскликнул он, играя свою роль модного парикмахера. — Ты прекраснее, чем обычно! Красивая, богатая и свободная! — Он отступил немного, чтобы полюбоваться ею, держа руки амазонки в своих. — Не было бы счастья, да несчастье помогло, — теперь уже доверительно сказал он. — Гибель Менезия привела тебя к счастью...
Он взял ее за талию, чтобы довести до кабинки. Лицо возницы исказила гримаса боли.
— Ах! Прости, моя дорогая, — сказал он еще тише. — Ты так прекрасно держишься, что я и забыл, что ты получила от галла не только много хорошего...
Металла рассмеялась.
— Уже весь Рим конечно же в курсе? — спросила она.
— Что касается Рима, то точно! Этот Сулла... Как только о нем перестают говорить, то он сразу совершает что-нибудь необыкновенное. А теперь ты даже не имеешь права его ненавидеть, ведь ты его вольноотпущенница, — продолжал он, препроводив возницу в одну из самых шикарных кабинок своего заведения. — Впрочем, ты его полюбишь. Ты любишь кровь и грубую силу. Он, галл, и ты, британка, вы оба — настоящие римляне, в лучших традициях. А я, хотя и рожден в Лации[68], со своими румянами и накладными волосами принадлежу к тем, кто вырождается...
В кабинке располагались лежанка для массажа, туалетный столик с большим овальным идеально отполированным серебряным зеркалом и креслом, в котором можно было изменить наклон спинки, опустить сиденье. А для косметичек — два табурета с подушечками.
— Тебя сначала помассировать? — спросил он. — Как твоя спина?
— Думаю, что не надо, — сказала она.
— В любом случае можно помассировать и другие части тела. А потом мы вымоем твои волосы. Кого прислать?
— Не важно, кого хочешь, — небрежным тоном бросила Металла, чтобы обмануть парикмахера. — Знаешь, я подумала, — быстро добавила она, — некоторое время назад у тебя была брюнетка с очень черными глазами, которая занималась моими руками и ногами. У нее хорошо получалось. Можешь ее позвать ко мне? Понимаешь, о ком я говорю?
— Брюнетка? — повторил он, рассматривая руки своей клиентки. — Действительно, твои руки нуждаются в уходе! У нас много брюнеток...
Сертий, зная о пристрастии Металлы к девушкам, начал понимать, что возница приехала к нему с определенным намерением. Брюнетка, видимо, приглянулась ей.
— Ты не можешь вспомнить ее имя?
— По правде говоря, — сказала Металла, которая уже ругала себя за то, что не спросила ее имени, — я как-то не обратила внимания...
Может, ее забывчивость заставит поверить в ее равнодушие?
— Какая она из себя, брюнетка?
— Она собирает свои волосы в шиньон, у нее выступающие вперед груди... Я теперь припоминаю, что она носит очень длинное платье, в восточном стиле.
Сертий засмеялся:
— Значит, выступающие груди тебе запомнились... Я думаю, что знаю, о ком ты говоришь. Пока она занималась твоими руками, ты сжимала ее пальцы своими, а она делала вид, что ничего не замечает, не так ли?
Металла почувствовала, как ее лицо начинает краснеть. Она была удивлена, но это необычное состояние соответствовало тому чувству, которое она испытывала к красавице с черными глазами. Она тоже рассмеялась, чтобы скрыть свое волнение.
— Ты нескромен, Сертий! И как только ты догадываешься о таких вещах?
— Я знаю эту девушку и знаю тебя... Я не сомневаюсь, что ты попыталась заинтересовать ее...
— Не скрываю. Так она еще работает у тебя? — спросила она с некоторым беспокойством в голосе.
Девушки не долго задерживались в салоне Сертия. Патриции или их супруги перекупали их у парикмахера для своих нужд за цену, в десять раз превышающую ту, которую платил он.
— Она еще работает, — сказал Сертий, присаживаясь на корточки рядом с Металлой, чтобы расшнуровать ее сапоги. — Меня несколько раз просили ее продать, но я ответил отказом. Тебе придется трудно, — продолжал он, расшнуровывая сапоги. — Она ни с кем не спит...
Металла молчала какое-то время. То, что она ни с кем не спала, усложняло дело. Но это же и придавало ей особую ценность.
— Как ее зовут?
— Алия, — сказал Сертий, сняв первый сапог. — Я пришлю тебе двух девушек. Они помассируют тебя и вымоют волосы. А последней я отправлю к тебе Алию, чтобы она причесала тебя и сделала маникюр. Она теперь делает прически, мы ее научили. Ты останешься с ней наедине. Идет?
— Да, — решительным голосом сказала возница. — Я хочу именно ее.
Ничто в мире не помешает ей заполучить девушку.
— Только я тебя предупреждаю, — продолжал парикмахер, направившись к двери кабинки, после того как оба сапога были сняты и положены на низенькую подставочку, — она — еврейка. И очень привержена своей религии. Приехала в Рим как дочь знатного человека, попавшего в плен после взятия Титом Иерусалима. Отец умер в прошлом году. Он находился у военного наместника по имени Муммий, которого я хорошо знал и у которого я и купил Алию за ее красоту. Он продал ее мне после смерти отца и при условии, что я обеспечу ей достойную жизнь. Не скрываю, я влюбился в нее. Однажды вечером я отвез ее на мою виллу в Остию, на берег моря. Прекрасная обстановка, лунный свет и все остальное, понимаешь, и я ее раздел. Она умирала от страха. Она мне тогда призналась, что девственница, что я могу ее взять, если хочу, так как она не сможет мне помешать, но что назавтра вскроет себе вены. — Сертий взялся за ручку двери. Повернулся к вознице, перед тем как выйти. — Я сказал ей, что должен подумать. И понял — Алия не лгала. Она лежала обнаженная — великолепное зрелище. Я велел ей одеться и ложиться спать в моей комнате, сам же я буду спать в другом месте. Я вышел и больше не возвращался к ней, хотя всю ночь не сомкнул глаз. — Он уже закрыл за собой дверь, но опять всунул голову и бросил: — Будешь держать меня в курсе дела!
— Постой, Сертий! Сколько ты хочешь получить за эту девушку?
Модный парикмахер заговорил более серьезно:
— Конечно же много денег. Она для меня имеет большую ценность, а еще большую для тебя, если я хорошо тебя понял. Поэтому...
— Назови свою цену! — с нетерпением в голосе бросила возница, что выдавало ее волнение.
— Триста тысяч сестерциев, — сказал Сертий.
— Хорошо, — хладнокровно ответила Металла. — Иди и подготовь акт о продаже, я увезу девушку с собой сегодня же вечером, а деньги тебе привезут завтра утром.
Сертий расхохотался:
— Великие боги! Влюбленная женщина в десять раз хуже мужчины. Но я пошутил, моя дорогая. Я оказываю всего лишь косметические услуги, а не занимаюсь завидным ремеслом сутенера... Я заплатил за Алию восемь тысяч сестерциев. Я сделал из нее красавицу, научил ее одеваться, ходить, за кого же ты меня принимаешь? Я удовлетворюсь шестнадцатью тысячами. — Он задумался, помолчал. — Тем не менее, — продолжал он, — существует обещание, данное Муммию. Теперь ты принимаешь на себя обязанности, касающиеся этой девушки: ты должна обеспечить ей завидную судьбу.
— Как раз это я и собираюсь сделать, — сказала она.
Сертий подошел к своей клиентке.
— Я предлагаю тебе следующее, — сказал он. — Шестнадцать тысяч сестерциев ты мне заплатишь тогда, когда она испытает свой первый оргазм с тобой. Если же ничего не получится, ты мне ее вернешь. Таким образом, мы удовлетворим Муммия.
Он улыбнулся и на этот раз уже окончательно вышел из комнаты.
Алия сразу появилась вместе с маникюрным черепаховым набором, которым она, как все считали, делала чудеса. Она остановилась у стола, за которым сидел ее хозяин. Тот заметил, что она еще больше похорошела, и спросил сам себя, как такое красивое тело, такой жаждущий рот, такие большие глаза могли жить в воздержании, к которому их приговорила бесчеловечная религия. Под солнцем не было более забавных созданий, чем евреи. Их открыто обвиняли в неблаговидных поступках, и тем не менее существовала вот эта молодая и сексуальная девушка, приговоренная к подавлению самых естественных желаний в угоду религиозным запретам.
Сертий делал вид, что ищет что-то среди листков папируса, разложенных перед ним. На них Аницета записывала счета салона. Наконец он посмотрел на свою рабыню.
— Алия, — начал он, — я не могу больше держать тебя здесь. Ты работаешь замечательно, и ты всем нравишься. А мне, я бы сказал, ты слишком даже нравишься... И так как ты отказала мне в том, что я попросил, о чем я сожалею с каждым днем все больше и больше, то я подумал, что будет лучше, если я расстанусь с тобой.
Молодая девушка побледнела. Сертий не мог отказать себе в небольшой мести. Ей стало страшно. Она отказалась отдаться ему и теперь понимала, что в другом месте ее могло ожидать нечто более ужасное.
— Как ты знаешь, — продолжал он, — я обещал наместнику Муммию устроить тебя. И так как, — сказал он, улыбаясь и глядя ей прямо в глаза, — я захотел заполучить тебя себе в постель, то я подумал, что тем самым я сдержу данное обещание. Большинство девушек, которые здесь работают, хотят стать любовницами Сертия, тебе это известно, так ведь? Но поскольку у нас ничего не вышло, то я передаю тебя другому, кто будет тобой дорожить и защищать безо всяких поползновений, которых не смог избежать я, там, в Остии...
Он заметил бледность ее лица. «Жалеет ли она?!» — спросил он себя. И продолжал:
— Возница Металла — ты ее знаешь, она получила значительное наследство от патриция Менезия — очень интересуется тобой... Она предложила мне триста тысяч сестерциев за тебя. Такую сумму предлагают в цирке, чтобы заполучить известного конюха. Я сейчас испытываю нужду в деньгах. Я хочу переделать внутреннее убранство салона. Для меня подготовили великолепный проект, но смета огромна. Что касается тебя, если ты научишься правильно вести себя с Металлой, то твое настоящее и будущее обеспечены. Металла сама еще две недели назад была рабыней. У нее исключительное в своем роде положение в Риме, она — владелица самой крупной школы гладиаторов, а ведь именно в этом году будут организованы самые невиданные в мире игры... Ты — еврейка, а ты знаешь, что евреи, так же как и христиане, подвергаются у нас гонениям. Под покровительством Металлы с тобой ничего не случится...
Он поднялся и подошел к одному из окон, посмотрел в сад, потом обернулся к ней:
— Ты сказала мне, что убьешь себя, если я лишу тебя невинности. Другой бы на моем месте тебя не пощадил. На самом деле лучше бы тебе умереть. Ты не сможешь выжить в нашем городе, если и дальше будешь упорствовать. Иди и объясни это своим еврейским священникам. Ты же не весталка — ее защищает закон, наказывая страшной карой того, кто захочет ею овладеть! Теперь только от тебя зависит, внушишь ли ты Металле иное чувство, отличное от простого увлечения. Она может или умереть на арене, или отказаться выступать, если тебе удастся подчинить ее себе...
Он подошел к ней, обнял и поцеловал в губы.
— А теперь иди. Она ждет в жасминовой кабинке. Да хранит тебя Афродита, раз уж твой бог не хочет вмешиваться в это дело...
Сертий вернулся к столу и сел. Когда Алия вышла из комнаты, он почувствовал грусть. Солгав ей, будто по-прежнему ощущает обиду за то, что она отказала ему в Остии, сейчас он сам сомневался в своих чувствах. Его размышления прервало появление Паулины. Она покрасила в новый цвет волосы никогда и ничем не довольной супруге квестора[69] Лидии Салвидиене Петине, а теперь умоляла Сертия пройти в кабинку и помочь переубедить эту невыносимую женщину. Работа парикмахера всегда оставалась на первом плане, а вскоре он и забыл о своих сомнениях и об Алии.
Вернувшись домой с Алией, Металла приказала Иддит проследить, чтобы никто не входил в комнату, желая остаться наедине с молодой еврейкой. А Алии приказала отныне самой следить за своей одеждой, волосами и телом, чтобы руки других рабынь больше к ней не прикасались.
В этот первый вечер, в большой комнате с полом из лавового камня и с бассейном с лотосами, Металла попросила Алию раздеть себя. Она предупредила, что вся спина у нее покрыта еще не зажившими рубцами, поэтому нужно быть осторожной. Сняв с хозяйки тунику, Алия увидела истерзанную спину. При виде ужасных ран у нее вырвалось восклицание, в котором слились удивление и сочувствие.
Металла посмотрела на молодую девушку.
— Вот что бывает с рабами, которые не слушаются своих хозяев, — сказала она.
Волнение, охватившее молодую еврейку при виде ужасных пятен фиолетового цвета, усилилось угрозой, просквозившей в иронической фразе возницы. Тут же ей вспомнились слова Сертия о хрупкой судьбе раба. Наконец Алия увидела тело и мускулистые руки, которыми она убивала на арене и сдерживала квадригу лошадей. Плоский твердый живот, светлое руно у основания мощных бедер. И шрам на лице. Она явно увидела льющуюся кровь в тот момент, от удара косы... Все увиденное еще больше взволновало молодую девушку. Ее тела еще никогда не касались грубо, оно еще не знало боли. До этого дня она жила под защитой своего высокопоставленного отца, под покровительством наместника Муммия, достойного человека, всадника, и, наконец, у Сертия, который без возражений принял ее отказ повиноваться ему.
Ее черные глаза читали во взгляде Металлы все то, что она пережила, пока не стала одной из тех женщин Рима, которыми восхищаются; но восхищалась ею преимущественно презренная чернь, своими криками в цирке требовавшая еще больше крови, еще больше трупов...
Металла подметила во взгляде молодой девушки, которую она хотела сделать своей любовницей, сочувствие, и поняла, что девственница не так уж неуязвима. Но, решив быть терпеливой и хитрой, она не воспользовалась предоставившимся случаем.
Алия раздела, вымыла, причесала свою хозяйку и помогла ей надеть ночную рубашку. После чего Металла сказала, что теперь ее черед позаботиться о девушке. Алия пыталась поймать ее взгляд, но возница не смотрела на нее. Медленно начала развязывать пояс длинного платья молодой девушки. Та изменилась в лице. Сейчас ловушка захлопнется за ней... Сняла платье с Алии. При виде великолепного тела желание, возникшее несколько недель назад, вновь охватило ее... В ванной Алия скромно придерживала руки перед грудью, чтобы закрыть ее. Металла сделала вид, что не замечает стыдливых и беспокойных взглядов, которые бросала ее жертва. И когда уже она принялась намыливать ей тело, руки девушки опустились...
Высушив последние капельки на ее теле, возница ввела молодую девушку в комнату. Легла в кровать и приказала погасить лампы. Алия задвинула раздвижные створки, изолировав комнату. Ночь была безлунной, но светлой, чтобы можно было различить мебель, стоявшую в комнате. Металла следила за ее движениями и увидела, как молодая девушка вернулась к кровати и остановилась в нерешительности. Потом подошла еще ближе и села на шкуры пантер, что лежали у изножья кровати, в том месте, где сидела Иддит, когда дежурила около хозяйки во время ее горячки. Металла видела в полумраке, как она положила руки себе на колени и застыла так, несомненно потрясенная той двусмысленной ситуацией, в которой оказалась.
Так и сидели они обе некоторое время. Металла и не знала, на что решиться.
— Я не хочу, чтобы ты спала на полу, — наконец произнесла она. — Ты — не собака. Иди в кровать.
Она нащупала ее руку и потянула к себе. Алия встала, повиновавшись ее движению. Вознице показалось, что рука молодой девушки поддалась ей, но она решила быть терпеливой. Вибий когда-то заставил ее покориться при помощи ремня. А она поймает Алию в свои сети, как птицу. Сама она изнемогала от усталости, навалившейся на нее в этот первый день после выздоровления, ведь ей пришлось доехать на своей колеснице до центра города. Да плюс еще переживания от разговора с Сертием и от переполнявших ее чувств к молодой девушке, которая сейчас неподвижно лежала рядом с ней, еще не побежденная, но уже покоренная.
Металла устроилась так, чтобы никоим образом не касаться тела своей соседки, и погрузилась в сон.
Наконец, накануне их четвертой совместной ночи, Металла поняла, что у нее уже больше не хватает терпения ждать настоящих ласк. Она решила действовать, а если молодая девушка будет сопротивляться, то применить силу. Вопреки тому обязательству, которое она приняла на себя в присутствии Сертия, нужно было покончить с данной ситуацией. Металла не могла больше обладать ею в своих мечтах. Неудовлетворенная, взвинченная, она чувствовала, что теряет веру в себя, что было опасно для ее профессии. Ей приходилось управлять и удерживать четырех откормленных овсом, разъяренных лошадей и крепко держать копье в руке, чтобы обязательно попасть в цель.
Погасив лампы, они лежали рядом, отдыхали при слабом свете, проникавшем в комнату. Металла вдруг привстала на кровати и приказала молодой девушке помочь снять ей ночную рубашку. Та повиновалась.
Обнаженная Металла взяла руку молодой еврейки и положила на одну грудь. Потом взяла пальцы ее руки своими и показала, как надо ласкать. Сосок вскоре затвердел. Алия, хотя и была совершенно невинной, не могла не понимать, чего хозяйка ждала от нее. Да и как она, рабыня, могла отказать своей госпоже в ее просьбе? Так было принято в Риме... Она принялась повторять, зная, что отступления нет. Металла взяла тогда другую руку девушки и положила на другую грудь. Алия вынуждена была опереться на свою хозяйку и коснулась уже всей своей рукой ее груди. Дыхание возницы, груди которой налились удовольствием, стало прерывистым, и у нее вырвался первый стон. Ласки Алии стали неравномерными, как будто и она начала волноваться. Природа, долго сдерживаемая молодой девушкой, требовала свое. Сопротивление ее было сломлено, когда молодая еврейка увидела, как рука ее хозяйки опустилась между ногами и стала двигаться в определенном ритме, чтобы клитором довести себя до оргазма. Металла хорошо видела, что обе они испытывали одно и то же. Она решительно взяла руку Алии и направила себе между ногами. Положила ее пальцы на свой клитор, и Алия быстро поняла, что должна делать, чтобы привести свою хозяйку на вершину блаженства.
Стоны возницы, упоенной счастьем от прикосновений пальцев любимой, становились все громче, лобок ее поднимался, что говорило о скором приближении оргазма. Металла следила за лицом своей рабыни: взгляд ее стал блуждающим, ею овладело возбуждение. Тогда Металла приподняла рубашку девственницы, не встретив с ее стороны никакого сопротивления, и рука возницы проникла между сжатыми бедрами, которые сразу же открылись. Она нашла там влажную долину, и ее пальцы остановились на набухшем клиторе. Не сдерживая свой оргазм, она продолжала ласкать свою подругу, которая опрокинулась на кровать, теряя сознание от приближающегося удовольствия.
Едва придя в себя и увидев свою победу, Металла наклонилась над грудью молодой девушки и взяла одну из них в рот. Она почувствовала, что движение ее пальцев и эта новая ласка скоро приведут к оргазму молодую девушку. Лаская ее живот, она приникла к бедрам Алии и раздвинула их, чтобы языком довершить то, что начала. Вцепившись в светлые волосы возницы, Алия громко закричала...
Металла заставила ее посмотреть ей прямо в лицо.
— Мне не нужно будет бить тебя кнутом, — прошептала она прямо в рот побежденной.
Глава 21
— Вели запрягать колесницу сандалового дерева, — приказала она одной из девушек, которая тут же отправилась в конюшню.
Колесница из сандала, пахучего дерева, представляла собой легкую, очень устойчивую повозку, в которую запрягали двух британских лошадей; в сухое время года Металла ездила в ней в Рим по песчаной дороге, которая вела к столице параллельно Аппиевой, вдоль парков и фруктовых садов больших поместий. Богачи провели дорогу для своего пользования и поддерживали ее за свой счет, чтобы избежать пробок и пыльной мостовой. Лошади легко скакали по ней галопом, но проливные дожди делали ее труднопроходимой.
* * *
Сертий проводил свою клиентку Нимфидию Помпозиану, супругу Метия Помпозиана, которая пользовалась услугами самого шикарного салона красоты города, до лестницы. Лестница спускалась в сад, а сад выходил на улицу Лавиниа.С галереи, тянувшейся по всему фасаду элегантного здания, где Сертий демонстрировал свое искусство, он увидел остановившуюся колесницу Металлы. Если не весь Рим, то уж вся знать, а уж парикмахер тем более, в чьем заведении сплетни передавались с быстротой молнии, уже знали, как возница Менезия в один и тот же день была наказана кнутом за свою наглость и получила пергамент о свободе.
В сапогах до колен, Металла старалась подняться по лестнице так, чтобы ее скованность не была заметна, пусть даже раны вновь откроются, только бы не выглядеть смешной оттого, что в низу спины у тебя болит.
Сертий пошел навстречу ей.
— Металла! — воскликнул он, играя свою роль модного парикмахера. — Ты прекраснее, чем обычно! Красивая, богатая и свободная! — Он отступил немного, чтобы полюбоваться ею, держа руки амазонки в своих. — Не было бы счастья, да несчастье помогло, — теперь уже доверительно сказал он. — Гибель Менезия привела тебя к счастью...
Он взял ее за талию, чтобы довести до кабинки. Лицо возницы исказила гримаса боли.
— Ах! Прости, моя дорогая, — сказал он еще тише. — Ты так прекрасно держишься, что я и забыл, что ты получила от галла не только много хорошего...
Металла рассмеялась.
— Уже весь Рим конечно же в курсе? — спросила она.
— Что касается Рима, то точно! Этот Сулла... Как только о нем перестают говорить, то он сразу совершает что-нибудь необыкновенное. А теперь ты даже не имеешь права его ненавидеть, ведь ты его вольноотпущенница, — продолжал он, препроводив возницу в одну из самых шикарных кабинок своего заведения. — Впрочем, ты его полюбишь. Ты любишь кровь и грубую силу. Он, галл, и ты, британка, вы оба — настоящие римляне, в лучших традициях. А я, хотя и рожден в Лации[68], со своими румянами и накладными волосами принадлежу к тем, кто вырождается...
В кабинке располагались лежанка для массажа, туалетный столик с большим овальным идеально отполированным серебряным зеркалом и креслом, в котором можно было изменить наклон спинки, опустить сиденье. А для косметичек — два табурета с подушечками.
— Тебя сначала помассировать? — спросил он. — Как твоя спина?
— Думаю, что не надо, — сказала она.
— В любом случае можно помассировать и другие части тела. А потом мы вымоем твои волосы. Кого прислать?
— Не важно, кого хочешь, — небрежным тоном бросила Металла, чтобы обмануть парикмахера. — Знаешь, я подумала, — быстро добавила она, — некоторое время назад у тебя была брюнетка с очень черными глазами, которая занималась моими руками и ногами. У нее хорошо получалось. Можешь ее позвать ко мне? Понимаешь, о ком я говорю?
— Брюнетка? — повторил он, рассматривая руки своей клиентки. — Действительно, твои руки нуждаются в уходе! У нас много брюнеток...
Сертий, зная о пристрастии Металлы к девушкам, начал понимать, что возница приехала к нему с определенным намерением. Брюнетка, видимо, приглянулась ей.
— Ты не можешь вспомнить ее имя?
— По правде говоря, — сказала Металла, которая уже ругала себя за то, что не спросила ее имени, — я как-то не обратила внимания...
Может, ее забывчивость заставит поверить в ее равнодушие?
— Какая она из себя, брюнетка?
— Она собирает свои волосы в шиньон, у нее выступающие вперед груди... Я теперь припоминаю, что она носит очень длинное платье, в восточном стиле.
Сертий засмеялся:
— Значит, выступающие груди тебе запомнились... Я думаю, что знаю, о ком ты говоришь. Пока она занималась твоими руками, ты сжимала ее пальцы своими, а она делала вид, что ничего не замечает, не так ли?
Металла почувствовала, как ее лицо начинает краснеть. Она была удивлена, но это необычное состояние соответствовало тому чувству, которое она испытывала к красавице с черными глазами. Она тоже рассмеялась, чтобы скрыть свое волнение.
— Ты нескромен, Сертий! И как только ты догадываешься о таких вещах?
— Я знаю эту девушку и знаю тебя... Я не сомневаюсь, что ты попыталась заинтересовать ее...
— Не скрываю. Так она еще работает у тебя? — спросила она с некоторым беспокойством в голосе.
Девушки не долго задерживались в салоне Сертия. Патриции или их супруги перекупали их у парикмахера для своих нужд за цену, в десять раз превышающую ту, которую платил он.
— Она еще работает, — сказал Сертий, присаживаясь на корточки рядом с Металлой, чтобы расшнуровать ее сапоги. — Меня несколько раз просили ее продать, но я ответил отказом. Тебе придется трудно, — продолжал он, расшнуровывая сапоги. — Она ни с кем не спит...
Металла молчала какое-то время. То, что она ни с кем не спала, усложняло дело. Но это же и придавало ей особую ценность.
— Как ее зовут?
— Алия, — сказал Сертий, сняв первый сапог. — Я пришлю тебе двух девушек. Они помассируют тебя и вымоют волосы. А последней я отправлю к тебе Алию, чтобы она причесала тебя и сделала маникюр. Она теперь делает прически, мы ее научили. Ты останешься с ней наедине. Идет?
— Да, — решительным голосом сказала возница. — Я хочу именно ее.
Ничто в мире не помешает ей заполучить девушку.
— Только я тебя предупреждаю, — продолжал парикмахер, направившись к двери кабинки, после того как оба сапога были сняты и положены на низенькую подставочку, — она — еврейка. И очень привержена своей религии. Приехала в Рим как дочь знатного человека, попавшего в плен после взятия Титом Иерусалима. Отец умер в прошлом году. Он находился у военного наместника по имени Муммий, которого я хорошо знал и у которого я и купил Алию за ее красоту. Он продал ее мне после смерти отца и при условии, что я обеспечу ей достойную жизнь. Не скрываю, я влюбился в нее. Однажды вечером я отвез ее на мою виллу в Остию, на берег моря. Прекрасная обстановка, лунный свет и все остальное, понимаешь, и я ее раздел. Она умирала от страха. Она мне тогда призналась, что девственница, что я могу ее взять, если хочу, так как она не сможет мне помешать, но что назавтра вскроет себе вены. — Сертий взялся за ручку двери. Повернулся к вознице, перед тем как выйти. — Я сказал ей, что должен подумать. И понял — Алия не лгала. Она лежала обнаженная — великолепное зрелище. Я велел ей одеться и ложиться спать в моей комнате, сам же я буду спать в другом месте. Я вышел и больше не возвращался к ней, хотя всю ночь не сомкнул глаз. — Он уже закрыл за собой дверь, но опять всунул голову и бросил: — Будешь держать меня в курсе дела!
— Постой, Сертий! Сколько ты хочешь получить за эту девушку?
Модный парикмахер заговорил более серьезно:
— Конечно же много денег. Она для меня имеет большую ценность, а еще большую для тебя, если я хорошо тебя понял. Поэтому...
— Назови свою цену! — с нетерпением в голосе бросила возница, что выдавало ее волнение.
— Триста тысяч сестерциев, — сказал Сертий.
— Хорошо, — хладнокровно ответила Металла. — Иди и подготовь акт о продаже, я увезу девушку с собой сегодня же вечером, а деньги тебе привезут завтра утром.
Сертий расхохотался:
— Великие боги! Влюбленная женщина в десять раз хуже мужчины. Но я пошутил, моя дорогая. Я оказываю всего лишь косметические услуги, а не занимаюсь завидным ремеслом сутенера... Я заплатил за Алию восемь тысяч сестерциев. Я сделал из нее красавицу, научил ее одеваться, ходить, за кого же ты меня принимаешь? Я удовлетворюсь шестнадцатью тысячами. — Он задумался, помолчал. — Тем не менее, — продолжал он, — существует обещание, данное Муммию. Теперь ты принимаешь на себя обязанности, касающиеся этой девушки: ты должна обеспечить ей завидную судьбу.
— Как раз это я и собираюсь сделать, — сказала она.
Сертий подошел к своей клиентке.
— Я предлагаю тебе следующее, — сказал он. — Шестнадцать тысяч сестерциев ты мне заплатишь тогда, когда она испытает свой первый оргазм с тобой. Если же ничего не получится, ты мне ее вернешь. Таким образом, мы удовлетворим Муммия.
Он улыбнулся и на этот раз уже окончательно вышел из комнаты.
* * *
Сертий направился в свой кабинет, три окна которого выходили в сад. Растущие там лимонные деревья вбирали в себя шум соседней улицы. По дороге он встретил свою секретаршу, Аницету, и приказал привести к нему молодую еврейку.Алия сразу появилась вместе с маникюрным черепаховым набором, которым она, как все считали, делала чудеса. Она остановилась у стола, за которым сидел ее хозяин. Тот заметил, что она еще больше похорошела, и спросил сам себя, как такое красивое тело, такой жаждущий рот, такие большие глаза могли жить в воздержании, к которому их приговорила бесчеловечная религия. Под солнцем не было более забавных созданий, чем евреи. Их открыто обвиняли в неблаговидных поступках, и тем не менее существовала вот эта молодая и сексуальная девушка, приговоренная к подавлению самых естественных желаний в угоду религиозным запретам.
Сертий делал вид, что ищет что-то среди листков папируса, разложенных перед ним. На них Аницета записывала счета салона. Наконец он посмотрел на свою рабыню.
— Алия, — начал он, — я не могу больше держать тебя здесь. Ты работаешь замечательно, и ты всем нравишься. А мне, я бы сказал, ты слишком даже нравишься... И так как ты отказала мне в том, что я попросил, о чем я сожалею с каждым днем все больше и больше, то я подумал, что будет лучше, если я расстанусь с тобой.
Молодая девушка побледнела. Сертий не мог отказать себе в небольшой мести. Ей стало страшно. Она отказалась отдаться ему и теперь понимала, что в другом месте ее могло ожидать нечто более ужасное.
— Как ты знаешь, — продолжал он, — я обещал наместнику Муммию устроить тебя. И так как, — сказал он, улыбаясь и глядя ей прямо в глаза, — я захотел заполучить тебя себе в постель, то я подумал, что тем самым я сдержу данное обещание. Большинство девушек, которые здесь работают, хотят стать любовницами Сертия, тебе это известно, так ведь? Но поскольку у нас ничего не вышло, то я передаю тебя другому, кто будет тобой дорожить и защищать безо всяких поползновений, которых не смог избежать я, там, в Остии...
Он заметил бледность ее лица. «Жалеет ли она?!» — спросил он себя. И продолжал:
— Возница Металла — ты ее знаешь, она получила значительное наследство от патриция Менезия — очень интересуется тобой... Она предложила мне триста тысяч сестерциев за тебя. Такую сумму предлагают в цирке, чтобы заполучить известного конюха. Я сейчас испытываю нужду в деньгах. Я хочу переделать внутреннее убранство салона. Для меня подготовили великолепный проект, но смета огромна. Что касается тебя, если ты научишься правильно вести себя с Металлой, то твое настоящее и будущее обеспечены. Металла сама еще две недели назад была рабыней. У нее исключительное в своем роде положение в Риме, она — владелица самой крупной школы гладиаторов, а ведь именно в этом году будут организованы самые невиданные в мире игры... Ты — еврейка, а ты знаешь, что евреи, так же как и христиане, подвергаются у нас гонениям. Под покровительством Металлы с тобой ничего не случится...
Он поднялся и подошел к одному из окон, посмотрел в сад, потом обернулся к ней:
— Ты сказала мне, что убьешь себя, если я лишу тебя невинности. Другой бы на моем месте тебя не пощадил. На самом деле лучше бы тебе умереть. Ты не сможешь выжить в нашем городе, если и дальше будешь упорствовать. Иди и объясни это своим еврейским священникам. Ты же не весталка — ее защищает закон, наказывая страшной карой того, кто захочет ею овладеть! Теперь только от тебя зависит, внушишь ли ты Металле иное чувство, отличное от простого увлечения. Она может или умереть на арене, или отказаться выступать, если тебе удастся подчинить ее себе...
Он подошел к ней, обнял и поцеловал в губы.
— А теперь иди. Она ждет в жасминовой кабинке. Да хранит тебя Афродита, раз уж твой бог не хочет вмешиваться в это дело...
Сертий вернулся к столу и сел. Когда Алия вышла из комнаты, он почувствовал грусть. Солгав ей, будто по-прежнему ощущает обиду за то, что она отказала ему в Остии, сейчас он сам сомневался в своих чувствах. Его размышления прервало появление Паулины. Она покрасила в новый цвет волосы никогда и ничем не довольной супруге квестора[69] Лидии Салвидиене Петине, а теперь умоляла Сертия пройти в кабинку и помочь переубедить эту невыносимую женщину. Работа парикмахера всегда оставалась на первом плане, а вскоре он и забыл о своих сомнениях и об Алии.
Вернувшись домой с Алией, Металла приказала Иддит проследить, чтобы никто не входил в комнату, желая остаться наедине с молодой еврейкой. А Алии приказала отныне самой следить за своей одеждой, волосами и телом, чтобы руки других рабынь больше к ней не прикасались.
В этот первый вечер, в большой комнате с полом из лавового камня и с бассейном с лотосами, Металла попросила Алию раздеть себя. Она предупредила, что вся спина у нее покрыта еще не зажившими рубцами, поэтому нужно быть осторожной. Сняв с хозяйки тунику, Алия увидела истерзанную спину. При виде ужасных ран у нее вырвалось восклицание, в котором слились удивление и сочувствие.
Металла посмотрела на молодую девушку.
— Вот что бывает с рабами, которые не слушаются своих хозяев, — сказала она.
Волнение, охватившее молодую еврейку при виде ужасных пятен фиолетового цвета, усилилось угрозой, просквозившей в иронической фразе возницы. Тут же ей вспомнились слова Сертия о хрупкой судьбе раба. Наконец Алия увидела тело и мускулистые руки, которыми она убивала на арене и сдерживала квадригу лошадей. Плоский твердый живот, светлое руно у основания мощных бедер. И шрам на лице. Она явно увидела льющуюся кровь в тот момент, от удара косы... Все увиденное еще больше взволновало молодую девушку. Ее тела еще никогда не касались грубо, оно еще не знало боли. До этого дня она жила под защитой своего высокопоставленного отца, под покровительством наместника Муммия, достойного человека, всадника, и, наконец, у Сертия, который без возражений принял ее отказ повиноваться ему.
Ее черные глаза читали во взгляде Металлы все то, что она пережила, пока не стала одной из тех женщин Рима, которыми восхищаются; но восхищалась ею преимущественно презренная чернь, своими криками в цирке требовавшая еще больше крови, еще больше трупов...
Металла подметила во взгляде молодой девушки, которую она хотела сделать своей любовницей, сочувствие, и поняла, что девственница не так уж неуязвима. Но, решив быть терпеливой и хитрой, она не воспользовалась предоставившимся случаем.
Алия раздела, вымыла, причесала свою хозяйку и помогла ей надеть ночную рубашку. После чего Металла сказала, что теперь ее черед позаботиться о девушке. Алия пыталась поймать ее взгляд, но возница не смотрела на нее. Медленно начала развязывать пояс длинного платья молодой девушки. Та изменилась в лице. Сейчас ловушка захлопнется за ней... Сняла платье с Алии. При виде великолепного тела желание, возникшее несколько недель назад, вновь охватило ее... В ванной Алия скромно придерживала руки перед грудью, чтобы закрыть ее. Металла сделала вид, что не замечает стыдливых и беспокойных взглядов, которые бросала ее жертва. И когда уже она принялась намыливать ей тело, руки девушки опустились...
Высушив последние капельки на ее теле, возница ввела молодую девушку в комнату. Легла в кровать и приказала погасить лампы. Алия задвинула раздвижные створки, изолировав комнату. Ночь была безлунной, но светлой, чтобы можно было различить мебель, стоявшую в комнате. Металла следила за ее движениями и увидела, как молодая девушка вернулась к кровати и остановилась в нерешительности. Потом подошла еще ближе и села на шкуры пантер, что лежали у изножья кровати, в том месте, где сидела Иддит, когда дежурила около хозяйки во время ее горячки. Металла видела в полумраке, как она положила руки себе на колени и застыла так, несомненно потрясенная той двусмысленной ситуацией, в которой оказалась.
Так и сидели они обе некоторое время. Металла и не знала, на что решиться.
— Я не хочу, чтобы ты спала на полу, — наконец произнесла она. — Ты — не собака. Иди в кровать.
Она нащупала ее руку и потянула к себе. Алия встала, повиновавшись ее движению. Вознице показалось, что рука молодой девушки поддалась ей, но она решила быть терпеливой. Вибий когда-то заставил ее покориться при помощи ремня. А она поймает Алию в свои сети, как птицу. Сама она изнемогала от усталости, навалившейся на нее в этот первый день после выздоровления, ведь ей пришлось доехать на своей колеснице до центра города. Да плюс еще переживания от разговора с Сертием и от переполнявших ее чувств к молодой девушке, которая сейчас неподвижно лежала рядом с ней, еще не побежденная, но уже покоренная.
Металла устроилась так, чтобы никоим образом не касаться тела своей соседки, и погрузилась в сон.
* * *
Металла просыпалась всегда очень рано, чтобы потренироваться в езде в упряжке на арене цирка. Вот и сегодня она проснулась до рассвета. Ее соседка по кровати еще спала. Она смотрела на Алию, освещенную первыми лучами солнца, счастливая от того, что отныне она принадлежала только ей. Алия во сне произносила какие-то слова на древнееврейском языке. Потом она повернулась, и ее плечо и лицо коснулись руки возницы. В порыве возница с силой прижалась к девушке. Желание возрастало в ней с каждой минутой. С девушки сползла ночная рубашка, и Металла увидела ее груди. Теплая голая рука Алии жгла ее. Металла придвинула свое лицо к самому рту своей рабыни, чтобы почувствовать ее дыхание. От этого она испытала непередаваемый восторг, страсть ее еще больше усилилась. Она опустила свою руку к клитору и начала ласкать его. Ее взгляд переходил от грудей спящей девушки на рот, и скоро Металла пережила длительный оргазм, застонала. После она отодвинулась от молодой девушки и застыла в неподвижности рядом с ней, наслаждаясь полученным удовольствием, смешанным с чувством обладания своей рабыней. Ведь она уже овладела ею, уложив рядом в свою кровать.* * *
Металла посвятила две следующие ночи тому, чтобы молодая девушка привыкла к близости двух тел. Алия мирно спала, положив голову на плечо своей хозяйки. А та, поняв, что молодая девушка спит глубоким сном, нежно, как ребенка, обняла ее. Утром, проснувшись, девушка хотела было отодвинуться от возницы. Та, не говоря ни слова, не дала ей этого сделать. Молодая девушка не противилась и прижалась боком к хозяйке. Металла, приняв это за согласие, повернула к ней голову и поцеловала ее в рот, ощущая ее дыхание. Она сдерживалась, чтобы не впиться в ее губы, чтобы поцелуй оставался невинным, хотя сама влюбленная, решившаяся на любой обман, чтобы достичь своей цели, чувствовала огонь, пылавший у нее между бедрами.Наконец, накануне их четвертой совместной ночи, Металла поняла, что у нее уже больше не хватает терпения ждать настоящих ласк. Она решила действовать, а если молодая девушка будет сопротивляться, то применить силу. Вопреки тому обязательству, которое она приняла на себя в присутствии Сертия, нужно было покончить с данной ситуацией. Металла не могла больше обладать ею в своих мечтах. Неудовлетворенная, взвинченная, она чувствовала, что теряет веру в себя, что было опасно для ее профессии. Ей приходилось управлять и удерживать четырех откормленных овсом, разъяренных лошадей и крепко держать копье в руке, чтобы обязательно попасть в цель.
Погасив лампы, они лежали рядом, отдыхали при слабом свете, проникавшем в комнату. Металла вдруг привстала на кровати и приказала молодой девушке помочь снять ей ночную рубашку. Та повиновалась.
Обнаженная Металла взяла руку молодой еврейки и положила на одну грудь. Потом взяла пальцы ее руки своими и показала, как надо ласкать. Сосок вскоре затвердел. Алия, хотя и была совершенно невинной, не могла не понимать, чего хозяйка ждала от нее. Да и как она, рабыня, могла отказать своей госпоже в ее просьбе? Так было принято в Риме... Она принялась повторять, зная, что отступления нет. Металла взяла тогда другую руку девушки и положила на другую грудь. Алия вынуждена была опереться на свою хозяйку и коснулась уже всей своей рукой ее груди. Дыхание возницы, груди которой налились удовольствием, стало прерывистым, и у нее вырвался первый стон. Ласки Алии стали неравномерными, как будто и она начала волноваться. Природа, долго сдерживаемая молодой девушкой, требовала свое. Сопротивление ее было сломлено, когда молодая еврейка увидела, как рука ее хозяйки опустилась между ногами и стала двигаться в определенном ритме, чтобы клитором довести себя до оргазма. Металла хорошо видела, что обе они испытывали одно и то же. Она решительно взяла руку Алии и направила себе между ногами. Положила ее пальцы на свой клитор, и Алия быстро поняла, что должна делать, чтобы привести свою хозяйку на вершину блаженства.
Стоны возницы, упоенной счастьем от прикосновений пальцев любимой, становились все громче, лобок ее поднимался, что говорило о скором приближении оргазма. Металла следила за лицом своей рабыни: взгляд ее стал блуждающим, ею овладело возбуждение. Тогда Металла приподняла рубашку девственницы, не встретив с ее стороны никакого сопротивления, и рука возницы проникла между сжатыми бедрами, которые сразу же открылись. Она нашла там влажную долину, и ее пальцы остановились на набухшем клиторе. Не сдерживая свой оргазм, она продолжала ласкать свою подругу, которая опрокинулась на кровать, теряя сознание от приближающегося удовольствия.
Едва придя в себя и увидев свою победу, Металла наклонилась над грудью молодой девушки и взяла одну из них в рот. Она почувствовала, что движение ее пальцев и эта новая ласка скоро приведут к оргазму молодую девушку. Лаская ее живот, она приникла к бедрам Алии и раздвинула их, чтобы языком довершить то, что начала. Вцепившись в светлые волосы возницы, Алия громко закричала...
* * *
Они некоторое время лежали рядом неподвижно и молчали. Потом возница, опершись на локоть, приподнялась и погладила лицо молодой девушки. Та, смущенная и стыдливая, прятала его, отвернув голову.Металла заставила ее посмотреть ей прямо в лицо.
— Мне не нужно будет бить тебя кнутом, — прошептала она прямо в рот побежденной.
Глава 21
Цинциннат оставляет свой плуг
Новость о том, что бывший префект Анноны Лепид Приск вернулся из деревни, чтобы выставить свою кандидатуру на выборах в трибунат вместо умершего Менезия, быстро разнеслась по Риму. Многие агенты, профессионально занимающиеся выборами, политики, отбросившие всякие условности своего клана, перекупщики слухов и маклеры собрались во дворце Менезия, чтобы своими глазами увидеть Цинцинната, который осмелился нарушить замыслы грозной группы заговорщиков во главе с Лацертием.
Они без труда прошли через входные ворота, Нестомарос распорядился открыть их для всех, чтобы весь город смог увидеть честного человека, принявшего вызов от преждевременной смерти Менезия.
В большом атрии рабы в безупречных льняных одеждах подавали гостям шербет и прохладительные напитки. Лепид, с лицом, обветренным солнцем и деревенскими ветрами, стоял рядом с Суллой и выслушивал многочисленных завсегдатаев форума, восхвалявших его мужество.
— Вот и вернулась в этот город римская добродетель! — воскликнул сенатор Лициний Муцуан, пожимая сильные руки Цинцинната. — Многие мысленно с тобой, Лепид! Нужно, чтобы Цезарь, справедливый владыка, имел в своих государственных структурах не менее честных людей!
Лепид, в прекрасно задрапированной тоге, улыбался, широко расставив широкие ноги. Ноги человека, которые на протяжении семи лет ходили за бычьей упряжкой. Нестомарос из-под своей фальшивой галльской шевелюры наблюдал за всем с некоторой иронией. Как бы ни было искренне желание Лепида послужить на благо государства и народа, несомненно было и то, о чем консул-изгнанник предупреждал Суллу, — бывший префект Анноны был рад снова оказаться в Риме и привлечь к себе всеобщее внимание.
И добродетельный Ацил Габрион, так и не накопивший богатства, хотя раз за разом избирался на должность проконсула[70], Кулпий, сын Нумерия Истацидия, который отказался преклонить голову перед Веспасианом и приветствовать его как императора, — к слову сказать, и тираном-то его нельзя было назвать, — да и многие другие, обеспокоенные приходом к власти Лацертия, уверяли будущего кандидата в трибуны, что употребят все свое влияние и поддержат его.
Они без труда прошли через входные ворота, Нестомарос распорядился открыть их для всех, чтобы весь город смог увидеть честного человека, принявшего вызов от преждевременной смерти Менезия.
В большом атрии рабы в безупречных льняных одеждах подавали гостям шербет и прохладительные напитки. Лепид, с лицом, обветренным солнцем и деревенскими ветрами, стоял рядом с Суллой и выслушивал многочисленных завсегдатаев форума, восхвалявших его мужество.
— Вот и вернулась в этот город римская добродетель! — воскликнул сенатор Лициний Муцуан, пожимая сильные руки Цинцинната. — Многие мысленно с тобой, Лепид! Нужно, чтобы Цезарь, справедливый владыка, имел в своих государственных структурах не менее честных людей!
Лепид, в прекрасно задрапированной тоге, улыбался, широко расставив широкие ноги. Ноги человека, которые на протяжении семи лет ходили за бычьей упряжкой. Нестомарос из-под своей фальшивой галльской шевелюры наблюдал за всем с некоторой иронией. Как бы ни было искренне желание Лепида послужить на благо государства и народа, несомненно было и то, о чем консул-изгнанник предупреждал Суллу, — бывший префект Анноны был рад снова оказаться в Риме и привлечь к себе всеобщее внимание.
И добродетельный Ацил Габрион, так и не накопивший богатства, хотя раз за разом избирался на должность проконсула[70], Кулпий, сын Нумерия Истацидия, который отказался преклонить голову перед Веспасианом и приветствовать его как императора, — к слову сказать, и тираном-то его нельзя было назвать, — да и многие другие, обеспокоенные приходом к власти Лацертия, уверяли будущего кандидата в трибуны, что употребят все свое влияние и поддержат его.