Страница:
На этот раз мистер Кисс, прикончив пинту пива, вздыхает.
— Что ж, старина, — повышает голос мистер Банаджи, потому что из-за стойки бара долетает голос Молли, предупреждающий о закрытии. — Куда же мы отправимся сегодня?
— Я думал, что нам нужно пройтись вокруг Баттерси и посмотреть, что задумали эти парни из Челси. Теперь они заявляют права на весь район. Периодические волны экспансии. История повторяется. Я даже сам как-то попал в переплет у себя в Брикстоне. — Он надевает пальто. — Еще я заготовил для тебя один стишок. Не знаю, поймет ли уроженец Бомбея тоску старого лондонца, но вспомни, как вами правили Великие Моголы, а можешь припомнить британцев в пробковых шлемах, если на то пошло. Бедняги! Они теперь только сами себя могут притеснять. Незавидная, согласись, доля!
И, обняв Данди Банаджи за плечи, Джозеф Кисс ведет его из «Сент-Клементз армз» к станции метро «Майл-Энд», на ходу декламируя:
— Я должен записать стихи, — тактично говорит мистер Банаджи, — как только мы спустимся в метро.
— Вряд ли они станут это печатать.
— Уверен, что нет. — Мистер Банаджи счастливо улыбается, и они проходят к эскалатору. — Но нам заплатят, а это уже кое-что, не так ли?
— Как плодотворно наше сотрудничество, мой мальчик!
Навстречу им вверх по длинному эскалатору едет Дэвид Маммери. Он торопливо снимает свою меховую шапку и радостно машет:
— Мистер Кисс! Данди!
— Маммери! Маммери! Что у тебя в руке? Дохлая кошка? Тебе нужна помощь, приятель? Пойдем с нами! Мы едем в Баттерси! — С неподдельным чувством Джозеф Кисс призывает его последовать за ними, но Маммери не собирается менять свои планы.
— Нет, я к себе на набережную. Приятно повеселиться!
Из вестибюля станции доносится звук скрипки.
— Какая небесная гармония! — вслушивается в музыку Джозеф Кисс. Из глубин тоннеля нарастает шум прибывающего поезда.
— Поспешим, Данди! Сейчас быстро темнеет. Нам надо добраться на место до заката. — Они входят на сияющий кафелем и рекламными плакатами перрон и видят молодую девушку в длинном черном пальто. Девушка берет новый аккорд на скрипке. Мистер Кисс кидает монетку в открытый футляр от инструмента. На губах Данди застывает улыбка, а девушка, закрыв глаза, погружается в первые такты сонаты.
— Ах, Лондон, Лондон! — От быстрой смены впечатлений у Данди голова идет кругом, и он с восторгом бросается в распахнутые объятия города.
Часть вторая
Королева Боудика 1957
— Что ж, старина, — повышает голос мистер Банаджи, потому что из-за стойки бара долетает голос Молли, предупреждающий о закрытии. — Куда же мы отправимся сегодня?
— Я думал, что нам нужно пройтись вокруг Баттерси и посмотреть, что задумали эти парни из Челси. Теперь они заявляют права на весь район. Периодические волны экспансии. История повторяется. Я даже сам как-то попал в переплет у себя в Брикстоне. — Он надевает пальто. — Еще я заготовил для тебя один стишок. Не знаю, поймет ли уроженец Бомбея тоску старого лондонца, но вспомни, как вами правили Великие Моголы, а можешь припомнить британцев в пробковых шлемах, если на то пошло. Бедняги! Они теперь только сами себя могут притеснять. Незавидная, согласись, доля!
И, обняв Данди Банаджи за плечи, Джозеф Кисс ведет его из «Сент-Клементз армз» к станции метро «Майл-Энд», на ходу декламируя:
— Мы закажем карри в «Звездном радже». Что скажешь, Данди?
Пусть присыпан нафталином,
Словно снегом, наплевать!
Здесь в округе люди жили,
Только цены подскочили
На недвижимость опять.
И начальство так печется
О согражданах своих,
Что, конечно, здесь снесется
И забором обнесется
Все, к чему я так привык.
Улучшение условий,
Возведение жилья!
Мне твердят, чтоб я усвоил,
И построят здесь такое —
Для себя.
— Я должен записать стихи, — тактично говорит мистер Банаджи, — как только мы спустимся в метро.
— Вряд ли они станут это печатать.
— Уверен, что нет. — Мистер Банаджи счастливо улыбается, и они проходят к эскалатору. — Но нам заплатят, а это уже кое-что, не так ли?
— Как плодотворно наше сотрудничество, мой мальчик!
Навстречу им вверх по длинному эскалатору едет Дэвид Маммери. Он торопливо снимает свою меховую шапку и радостно машет:
— Мистер Кисс! Данди!
— Маммери! Маммери! Что у тебя в руке? Дохлая кошка? Тебе нужна помощь, приятель? Пойдем с нами! Мы едем в Баттерси! — С неподдельным чувством Джозеф Кисс призывает его последовать за ними, но Маммери не собирается менять свои планы.
— Нет, я к себе на набережную. Приятно повеселиться!
Из вестибюля станции доносится звук скрипки.
— Какая небесная гармония! — вслушивается в музыку Джозеф Кисс. Из глубин тоннеля нарастает шум прибывающего поезда.
— Поспешим, Данди! Сейчас быстро темнеет. Нам надо добраться на место до заката. — Они входят на сияющий кафелем и рекламными плакатами перрон и видят молодую девушку в длинном черном пальто. Девушка берет новый аккорд на скрипке. Мистер Кисс кидает монетку в открытый футляр от инструмента. На губах Данди застывает улыбка, а девушка, закрыв глаза, погружается в первые такты сонаты.
— Ах, Лондон, Лондон! — От быстрой смены впечатлений у Данди голова идет кругом, и он с восторгом бросается в распахнутые объятия города.
Часть вторая
Праздники
Лондон! В имени этого великого города присутствует мощный резонирующий звук. Оно производит на нас впечатление громового раската. В нем есть пафос величия, в нем чувствуется поступь судьбы. Что больше всего поражает нас в Лондоне — так это бьющая через край полнота жизни населяющих его бесчисленных толп. С той же силой завораживает моряков бесконечная мощь океана. Лондон можно изучать с самых разных точек зрения, но самым впечатляющим является то, что он показывает нам человеческую жизнь во всем разнообразии настроений и положений. Здесь смешаны комедия и трагедия, смех и слезы, любовь и ненависть, роскошь и нищета, напряженный труд и праздное безделье. Изысканные плоды цивилизации соседствуют со следами варварства. Купол собора Святого Павла венчает крест, в то время как на другом берегу Темзы, в темных кривых переулках процветают немыслимые языческие культы. Короче говоря, все элементы той волнующей тайны, которую мы называем жизнью, собраны и представлены здесь с такой яркостью, полнотой и силой, каких не встретишь ни в одном другом городе мира.
Р. П. Даунс. Магические города. 1914.
Королева Боудика 1957
Джозеф Кисс вернулся. На Ливерпульском вокзале его встретил весенний туман, повисший над пустырем в том месте, где Лондон-Уолл переходит в Уормвуд-стрит. Джозеф Кисс поежился, словно желая стряхнуть с плаща паровозную сажу, заморскую пыль и суету Амстердама, и, держа в одной руке старый саквояж, а в другой — большой зонт с ручкой из слоновой кости, направился в сторону трактира, построенного в далекую пору из красного кирпича, уцелевшего под бомбежками, но теперь обреченного затеряться среди современных построек, — город наконец взялся за восстановление этого сильно пострадавшего во время войны района. На фоне бетонных блоков и застекленных витрин викторианский трактир выглядел неважно. Джозеф Кисс оказался сегодня здесь первым посетителем. Он шагнул в пустынное тепло, шумно выдыхая из ноздрей запах поезда с привкусом сваренных вкрутую яиц, и тут же протянул руку за кружкой пива, которую уже успел налить ему бармен. Загорелый, в рубашке с расстегнутым воротничком и тусклым невыразительным взглядом, он заметил, что, похоже, сегодня мистера Кисса мучает совершенно невыносимая жажда.
— Голландская шипучка мне не по нутру, Мик. — Джозеф Кисс снял плащ и повесил его на вешалку из красного дерева. — Видимо, поэтому миссис Кисс, которая осталась там, считает меня ограниченным человеком. Я слышал, что в Европе встречается нормальное пиво, особенно в Германии и Бельгии, но по мне континентальное пиво еще хуже, чем плавленый сырок на завтрак. Что ж, будем изгонять дурные воспоминания! Не найдется ли горячего пирога и, может быть, немного пюре?
— Яичница с беконом и томатом, поджаренный хлеб и картофель, невзирая на погоду, даже по воскресеньям, если не будет войны, разумеется. Пять минут, мистер Кисс! — О'Дауд начал хлопотать у плиты. — Так вы только что из Харвича? — Его спина отражалась в пыльных зеркалах, обрамленных улыбающимися девицами в шортиках и обтягивающих свитерках, рекламирующих новые марки сигарет.
— Всю ночь морем из Хука. На жесткой скамье. Волны такие черные и высокие, что наводят на дурные мысли. Тридцать наших братьев из Южной Африки, в стельку пьяных, как и положено бурам. Орали песни и вовсю пытались меня развеселить, не будь, мол, «таким опущенным, папаша». Кажется, они отмечали победу своей команды в регби.
съехались в Слайго вандалов остановят Моцарт и Бетховен а всего только пять минут что ж будем слушать колокольный звон тоже мне динамитчик бросил пару шашек в почтовый ящик и садомазой не брезгует
— О, эти парни знают, как веселиться! — О'Дауд был восхищен. — Но вы-то, наверное, рады оказаться дома?
Джозеф Кисс допил «гиннес» и вздохнул. Через час у него была назначена встреча в Сохо, но он не слишком доверял своему агенту, зная, что тот может и не прийти. Еще одна кружка пива и кусок пирога придали бы ему сил для прогулки через весь город.
— Из того, что написано на доске у входа, Мик, я понял, что сегодня вечером здесь будет шумно.
— Все уже привыкли, что раз в неделю у нас музыка. Приходит молодежь. Вы бы поразились, узнав, сколько пива они выпивают! И девчонки у них отличные. Студентки. От них никакого вреда, а для торговли польза.
Мистер Кисс промолчал. Он презирал даже фольклорные ансамбли, не говоря уже о чем-то более экзотическом. По его мнению, «новые веяния» лишали музыкальные выступления всяких следов искусства, а с той поры, как в трактир начали пускать гитаристов, черные резные наяды и купидоны, подпирающие сводчатый потолок, лишились присущего им печального очарования. Бородатые юнцы в клетчатых рубашках пели о городах, в которых не бывали, о хлопковых полях, даже не представляя, как они выглядят, о железнодорожных станциях, чьи названия путали с названиями рек. Он уехал по южной, пока не заехал в тупик.
— Честно говоря, я понимаю, почему Христос изгнал торгующих из храма.
— Минутку, мистер Кисс!
О'Дауд смущенно улыбнулся, налил вторую кружку, поставил отстояться и поспешил в соседний зал, где пятеро завсегдатаев играли в покер. Из-за коротких стрижек уши у них выглядели непомерно большими. О'Дауду казалось, что они сидят здесь с сорок шестого, как только закончили ремонт. Последние двенадцать лет эти ирландские работяги нанимались поденно на многочисленные стройки в районе Ливерпуль-стрит. Они вполне могли рассчитывать на то, что и в ближайшие двенадцать лет не останутся без средств к существованию. По будням они каждое утро приезжали на «восьмерке» из Килбурна, а поздно вечером уезжали домой. По субботам работали до двенадцати, по воскресеньям посещали церковь и сидели в пабах.
я купил свой первый в жизни костюм настоящую тройку и полдня искал вокзал думал что все еще торчу в Ливерпуле
Оставшись один, Джозеф Кисс подвел итоги поездки. Его жена, сбежавшая в Амстердам к бывшему детективу, не лишенному, как теперь выяснилось, литературного дара, все так же была зла на него за то, что он бросил свое прибыльное телепатическое шоу. В то же время она не давала ему развод, полагая, что это плохо отразится на детях. Мотив сам по себе ложный, потому что он, как ни крути, все равно не мог оставить им наследство, но она стояла на своем. На этот раз он сдался, едва бывший детектив с осуждающим видом куда-то удалился. Мистер Кисс знал, что Лоренс мечтает его арестовать, бессознательно считая преступником. Дочь и оба сына всем видом демонстрировали смущение, хотя раньше радовались, увидев отца. Он боялся, что скоро они начнут походить на «приемного голландца». Это неизбежно. Наслаждаясь доносившимся с кухни ароматом еды, мистер Кисс повернулся к окну и взглянул поверх красных бархатных занавесок на потемневшем латунном карнизе на улицу. Туман все еще не рассеялся, словно сроднившись с облицованными камнем фасадами шестнадцатиэтажных домов. Как памятник непоступившим дням, единственной надежде на спасенье, подумал Джозеф Кисс. Утраченной. О'Дауд, держа в одной руке тарелку с пирогом, нож, вилку и салфетку, откинул деревянную перегородку на стойке и наклонился над столом.
— С пылу, с жару. Еще пинту?
— С удовольствием, Мик!
Когда-то, мечтая о том, чтобы война скорее кончилась, Джозеф Кисс и не задумывался о будущей послевоенной поре, о всех этих «рассерженных молодых людях», о провале лейбористских реформ, распаде Империи, авантюрах внешней политики. На светлое будущее никто не надеялся, но в то, что после разгрома врага удастся восстановить светлое прошлое — в это верили все. У лейбористов ничего не вышло. Мистер Кисс был не склонен обвинять во всех бедах исключительно лейбористов, однако после подъема в обществе радикальных настроений почувствовал симпатию к консерваторам.
Слегка осоловев от пива и еды, он направился к выходу и, задержавшись в дверях, крикнул в сторону невидимого О'Дауда:
— На следующей неделе, как всегда!
Как всегда, добавил он про себя, но только в том случае, если они не начнут играть здесь джаз по понедельникам, иначе придется признать свое поражение и подыскать новый трактир. По Центральной линии метро он мог прямиком доехать до Сохо, так что решил спуститься на «Ливерпуль-стрит», а выйти на «Тоттенем-Корт-роуд». Если он окажется в конторе пораньше, то Бернар Бикертон волей-неволей пригласит его отобедать в «Роман Сантис». Это был любимый ресторан мистера Кисса, но он мог позволить себе ходить туда не чаще раза в неделю. Агент намекал, что на телевидении наклевывается стоящая работа: реклама, если он не ослышался, трескового суфле. Мистер Кисс так и не понял, что же это.
Когда он вышел из метро, солнечное сияние уже заливало всю глубокую расселину Оксфорд-стрит, и он счел это добрым предзнаменованием. Его веселое настроение словно отражалось в лицах прохожих, толпящихся на тротуарах в час обеденного перерыва. Лучше бы мистер Булхари заплатил сегодня у него необычно развитая чувствительность различает дым и выхлопные газы она любит смотреть на закат крадущийся сквозь туман чудачка словом в Эдинбурге будет полегче думает он. Посвистывая, он повернул налево к площади Сохо со статуей Карла Первого и крошечным, будто кукольным, домиком садовника в сквере. Птицы щебетали на мотив «Кромвель встал не с той ноги, вышел на прогулку». Газон сквера пестрел одуванчиками и ранними тюльпанами, а над головой мистера Кисса сияла свежая неяркая листва деревьев. Спустившись по Грик-стрит к конторе в великолепно отреставрированном георгианском здании с медной табличкой «М-р Бикертон» на дверях, мистер Кисс нажал сверкающую кнопку звонка. Навстречу вышла маленькая миссис Хобдей, которую он называл Канарейкой. Суетливая блондинка вечно в одном и том же синем костюме, она чирикала весело, как птичка.
— Мы никак, никак, никак не ожидали, мистер Кисс, что вы придете на двадцать, на двадцать минут раньше. Вам придется подождать. Мистер Бикертон сейчас занят.
Она махнула рукавом в направлении слабо освещенной приемной, где вдоль стены стояли мягкие стулья, а между ними кофейный столик.
— Не могли бы вы позаботиться о моих вещах, пока я не вернусь? — спросил он, опуская на пол саквояж и кладя на него зонт.
— Конечно, конечно. У меня тут найдется местечко.
Застенчиво кивнув, она толкнула дверь рядом со стеклянным окошком, за которым печатала на огромном «Империале» и отвечала на телефонные звонки.
— Премного благодарен, миссис Хобдей. Как поживает мистер Хобдей?
От его любезности она засмущалась еще больше и покраснела так, словно он ей льстил.
— О, вы так, вы так добры! Да-да! Да, правда! Он здоров как бык. Его ничем не возьмешь, ну просто ничем не возьмешь. Это же мистер Хобдей! Он до ста лет доживет.
— А Тидлс?
— Кот? Ах, кот. Мы вынуждены были отдать его в хорошие руки.
Траурное молчание.
Мистер Кисс изобразил сочувствие. Тут зазвонил телефон. Жестом показав, что извиняется, она подхватила вещи, поспешила в свою комнатушку и закрыла дверь. Продолжая жизнерадостно улыбаться мистеру Киссу и склонив голову набок, она то тараторила в телефонную трубку, то внимательно слушала, что ей отвечают.
Освободившись от багажа, мистер Кисс зевнул и проследовал в приемную, успокоенный уже тем, что его ждут. Ему не о чем было беспокоиться. Он небрежно полистал номер «Загородной усадьбы». Наконец Бикертон вышел на лестницу, провожая своих посетительниц, и мистер Кисс прямо над головой услышал их голоса, рассыпавшиеся в заверениях и благодарностях. Две хорошенькие девушки в нейлоновых чулках, широких юбках, жакетах «болеро» и розовых блузках, в маленьких шляпках, пришпиленных к платиновым прическам, распространяя вокруг себя аромат духов, осторожно спустились вниз, где, как добрый патриарх, сидел мистер Кисс и улыбался им поверх своего журнала. Они казались близняшками. Косметика лишь усиливала сходство.
— Чем занимаетесь, барышни? — с любопытством спросил он.
Они покрутили головами и с удивлением посмотрели на мистера Кисса. Более пухлая из сестер хихикнула.
— Жонглируем, — сказала она. — Еще занимаемся акробатикой. Да, Юнис? Думаю, что мы будем выступать в «Воскресном палладиуме».
— О, вам понравится! Один такой вечер гарантирует год ангажемента в любом другом месте.
— Да! — Глядя на него с дружеским любопытством, Юнис провела рукой по прическе. — Еще мы поем и танцуем. Все номера из «Милого дружка». И «Rock Around the Clock». Все номера Билла Хейли. — Она посмотрела на сестру. — Правда, Перл?
— Ну, жонглирование и акробатика надежнее. — Он улыбнулся, стараясь показать, что ему нравятся их амбиции. — В музыке за модой не уследишь.
— Джозеф! Джозеф! — зычно окликнул его сверху Бернард Бикертон. — Оставь девочек в покое и поднимайся. Они и без тебя справятся.
Джозеф Кисс встал и поклонился:
— Был счастлив познакомиться, дамы.
— А вы, — снисходительно спросила Юнис, — тоже артист?
Несколько воодушевленный ее желанием задержать его немного подольше, он пояснил:
— Актер, но скорее в прошлом. — Поддавшись порыву, он нежно взял ее ручку и поднес к губам. — Боюсь, я не из вашего мира. Вы действительно справитесь без меня.
— О, мне нравятся старомодные мужчины.
— А я их терпеть не могу. Меня зовут Джозеф Кисс. Желаю успеха.
Словно желая услышать от него еще что-то, Юнис промолчала, но мистер Кисс уже получил от этой встречи все, что нужно. Жена и ужас поездки в Амстердам почти позабылись. Поклонившись в сторону молчаливой Перл, он начал подниматься по лестнице к Бернарду.
Все девочки — цветочки, все мальчики — зверьки. Роза, Лев.
Его агент, седеющий господин в отлично скроенном костюме в тонкую полоску, стараясь походить на знаменитого Стюарта Грейнджера, сказал ему с суховатой усмешкой:
— Этим куколкам не интересен такой старый развратник, как ты, Джо.
— Когда-нибудь нам обязательно нужно пообедать всем вместе. — Мистеру Киссу хотелось побесить своего агента. — За твой счет. Как думаешь, они могут освоить телепатию?
— Берегись, Джо. Эта парочка — ух, звери. Проглотят и не заметят. — Бернард внезапно сменил тон: — Послушай, Джозеф. Я знаю, что обещал отвести тебя к «Романо», но, поверишь, у них нет ни одного свободного местечка, все заказано.
— Нет мест? — мистер Кисс фыркнул.
— Нет! Вечеринка каких-то правительственных чиновников и, конечно, за счет налогоплательщиков. Но что делать? Пойдем через дорогу, к мадам Марер.
— Бернард, к мадам Марер в четверг или в субботу, — возмущенно ответил Джозеф Кисс, — и то, если у Джимми слишком людно. Но сегодня? Ах, Бернард!
— Тебе понравится, — Бернард заговорил задушевно. — Ты сам ее мне нахваливал, помнишь?
Стены конторы были уставлены стеллажами со всевозможными папками, увешаны застекленными вырезками из газет с хвалебными рецензиями о звездах кино. Окна выглядывали на жалкий дворик, покрытый мусором. На помойке, у мокрой картонной коробки, из которой вываливались исписанные листки, умывалась кошка. Усевшись в единственное кресло, Джозеф Кисс смотрел, как Бикертон наливает по стаканам виски.
— Что тебя не устраивает? Немецкая кухня сродни голландской. Кстати, как твоя жена?
— Цветет и пахнет. Детки тоже. Румяные щечки и круглые головки. Час от часу круглей и круглей. Они превращаются в голландский сыр и очень довольны. Мне нравится кухня мадам Марер, но к ней я хожу ужинать по вторникам, а не обедать по четвергам.
Он без удовольствия пригубил виски.
— Какая к черту разница, Джозеф! Я приглашаю обедать далеко не каждого. Мог бы позвать Ивонн и Колетт.
— Разве их зовут не Юнис и Перл?
— Неужели имеет значение, куда мы пойдем? Почему не сегодня? Почему во вторник?
— Это не прихоть, Бернард. По вторникам ее собаку водят к ветеринару. Она души в ней не чает, а пес беспрепятственно разгуливает между столиками и машет огрызком хвоста. Днем и ночью бегает, куда захочет. Если начнешь жаловаться, хотя бы чуточку повысишь голос, хозяйка тебя не обслужит и больше на порог не пустит. У нее на каждом столе таблички стоят: «Столик заказан». Так что ты только представь, Бернард, как эта шелудивая псина будет мелькать у тебя перед глазами. С нее клочьями падает шерсть. Пес считает себя всеобщим любимцем, слюни пускает. Сидит около стула и смотрит, как я подношу к губам вилку с красной капустой. Как-то не дал мне доесть превосходную свиную отбивную и, уж конечно, потом все сожрал сам. Да, мадам кормит дешево, у нее отличная кухня. Она, говорят, даже дает в кредит, но собака у нее отвратительная. Это не собака, это змий в раю. Когда ты предлагаешь отправиться туда?
— Прямо сейчас. Ну?
— Может, лучше заглянуть в «Камо грядеши»?
— Слишком дорого. Уйдут все мои комиссионные.
— А я думал, что реклама принесет нам неплохой доход.
— Пробы еще не закончились, хотя близки к завершению. Говорят, внешне ты им подходишь. Я добыл для тебя эпизод в детективном сериале.
— И чьей жертвой суждено мне стать на этот раз? Какую роль я должен сыграть? Глухонемого нищего? Трактирщика? Ювелира? Ростовщика? Взломщика? Мелкого шантажиста? Главаря банды? Мне придется умереть в первые пять минут или меня зарежут во второй серии?
— Ты молочник, который слишком много знал. Это поможет тебе получить роль в рыбных палочках.
— Ты говорил о тресковом суфле.
— Филе. Но мы пролетели. Теперь они хотят, чтобы ты рекламировал рыбные клецки по-матросски.
Джозеф Кисс испытал тихую радость.
— Тоже неплохо. Ну ладно, так и быть, пойдем к вдовушке Марер. Вдруг ее пес уже испортил кому-нибудь аппетит и завалился на свой коврик?
В полумраке ресторана можно было разглядеть хозяйку в белом кружевном фартуке поверх длинного платья. Она хлопотала на кухне за стеклянным шкафчиком для десерта, где по обыкновению красовалась тарелка со штруделем, в котором тусклое тевтонское золото смешалось с декадентским цветением бельгийского ар-нуво. Бернард Бикертон лепил хлебные катыши и советовал, как произвести впечатление на работодателей, а Джозеф Кисс слушал с уважением, весьма доверяя Бернарду.
Он заказал оленину с овощным гарниром — блюдо, которое редко мог себе позволить, а Бернард, обнаружив бутылку «бордо», принялся уверять, что это лучшее сухое вино послевоенного времени. Собака, повиляв своим жутким задом, вскоре пропала, так что ланч оказался почти идеальным. Потом, не выходя из состояния довольного оцепенения, актер получил от Бернарда три конверта. В двух были контракты, в третьем — деньги, причитающиеся ему за показанный в Австралии ролик Би-би-си. Суммы хватило бы, чтобы оплатить сегодняшний обед. Солнечное тепло заливало Грик-стрит. Они постояли снаружи у окон заведения мадам Марер. Мистер Кисс поблагодарил Бернарда за обед, за работу и за деньги. Голландия превратилась в воспоминание. Будущее стало ярче и неопределеннее.
— Я оставил в твоей конторе вещи. Ничего, если я заберу их часов в пять? Я тебя не потревожу.
Бернард, с таким старанием добиваясь расположения клиента, и теперь сделал широкий жест.
— Как тебе удобнее. Остановишься в Холборне, за церковью Святого Албана?
— До июня. Потом перееду и за пять шиллингов в неделю получу весь Хэмпстед. Хозяин — богемный человек и джентльмен. Не то что мой нынешний.
— А сейчас куда? В клуб «Мандрагора»?
— Да, может, зайду, опрокину стаканчик. Не знаю. День такой чудесный.
— В самом деле. — Бернард натянул перчатки.
Они расстались.
Уолли очень впечатлился, мам. Вот скряга же то пенни то фунт неплохо север или юг мы были семьей но все они поляки в Южном Кенсингтоне. О, сердце мое это не может более продолжаться когда-нибудь оно разорвется и меня найдут мертвым на Бервик-стрит китайская рыба с картошкой я же не дурак понимаю давно пора бы остановиться потом он говорит я дам тебе обезьянку вместо него никто даже не узнает что это ты он узнает сказала я
С наслаждением мистер Кисс медленно двинулся боковыми улицами Сохо, приподнимая шляпу навстречу всем знакомым дамочкам легкого поведения. В столь ранний час лишь немногие охотницы пытались затащить в свои сети прохожих. Оказавшись наконец у Святой Анны, в узеньком переулке, застроенном в восемнадцатом веке домами, верхние этажи которых служили приютом для проституток, а в нижних размещались убогие забегаловки и лавки, он позвонил в парадную дома номер восемь. После замысловатой трели звонка дверь открылась. Он решительно поднялся по скрипучим ступенькам, вдыхая запах кофе, спиртного, хлорки, и вошел в загроможденную мебелью двухкомнатную квартиру Фанни. Она поджидала его, облаченная в шелка и меха, как и подобает женщине ее профессии. Тридцатилетняя рыжеволосая Фанни умела ублажать тех, кого называла «славными джентльменами». Пока мистер Кисс снимал плащ, чайник уже вскипел. Ее искусный, хотя и вполне стандартный макияж состоял из румян, теней, ярко-красной помады и длинных черных накладных ресниц. Фанни чмокнула его в губы, погладила руки и спросила:
— Ну, как поживаешь?
— Лучше не бывает.
Он достал из внутреннего кармана маленький сверток в коричневой бумаге.
— В Амстердаме я не забывал о тебе, дорогая.
С видимым удовольствием она развернула подарок и вскрикнула, как удивленный ребенок.
— Ах, как это мило, Джоджо! — На ее розовой ладони очутился фарфоровый сине-белый голландский сапожок. — Мне нравится. Я обожаю керамику. И все такое. Поставлю его рядом с поросенком, ладно?
И она прошла через комнату к шкафчику, на котором стояли рядами в лучах света, проникающего сквозь запыленную стеклянную крышу мансарды, все ее тарелочки и сувенирчики, фарфоровые петушки и котики, безделушки с морских курортов.
— Ты все еще в штанишках, милый?
Дрожь. Боже, помоги. Она смотрит на мои ноги. Ну и ну! Сонни Хеш и Джек Халберт. Такие были дни не мог получить больше чем самую малость долиною смерти под шквалом картечи отважные скачут шестьсот но война продолжалась и в этом были и хорошая и плохая стороны застал ее в постели с малым из ПВО после этого пути назад не было
— Голландская шипучка мне не по нутру, Мик. — Джозеф Кисс снял плащ и повесил его на вешалку из красного дерева. — Видимо, поэтому миссис Кисс, которая осталась там, считает меня ограниченным человеком. Я слышал, что в Европе встречается нормальное пиво, особенно в Германии и Бельгии, но по мне континентальное пиво еще хуже, чем плавленый сырок на завтрак. Что ж, будем изгонять дурные воспоминания! Не найдется ли горячего пирога и, может быть, немного пюре?
— Яичница с беконом и томатом, поджаренный хлеб и картофель, невзирая на погоду, даже по воскресеньям, если не будет войны, разумеется. Пять минут, мистер Кисс! — О'Дауд начал хлопотать у плиты. — Так вы только что из Харвича? — Его спина отражалась в пыльных зеркалах, обрамленных улыбающимися девицами в шортиках и обтягивающих свитерках, рекламирующих новые марки сигарет.
— Всю ночь морем из Хука. На жесткой скамье. Волны такие черные и высокие, что наводят на дурные мысли. Тридцать наших братьев из Южной Африки, в стельку пьяных, как и положено бурам. Орали песни и вовсю пытались меня развеселить, не будь, мол, «таким опущенным, папаша». Кажется, они отмечали победу своей команды в регби.
съехались в Слайго вандалов остановят Моцарт и Бетховен а всего только пять минут что ж будем слушать колокольный звон тоже мне динамитчик бросил пару шашек в почтовый ящик и садомазой не брезгует
— О, эти парни знают, как веселиться! — О'Дауд был восхищен. — Но вы-то, наверное, рады оказаться дома?
Джозеф Кисс допил «гиннес» и вздохнул. Через час у него была назначена встреча в Сохо, но он не слишком доверял своему агенту, зная, что тот может и не прийти. Еще одна кружка пива и кусок пирога придали бы ему сил для прогулки через весь город.
— Из того, что написано на доске у входа, Мик, я понял, что сегодня вечером здесь будет шумно.
— Все уже привыкли, что раз в неделю у нас музыка. Приходит молодежь. Вы бы поразились, узнав, сколько пива они выпивают! И девчонки у них отличные. Студентки. От них никакого вреда, а для торговли польза.
Мистер Кисс промолчал. Он презирал даже фольклорные ансамбли, не говоря уже о чем-то более экзотическом. По его мнению, «новые веяния» лишали музыкальные выступления всяких следов искусства, а с той поры, как в трактир начали пускать гитаристов, черные резные наяды и купидоны, подпирающие сводчатый потолок, лишились присущего им печального очарования. Бородатые юнцы в клетчатых рубашках пели о городах, в которых не бывали, о хлопковых полях, даже не представляя, как они выглядят, о железнодорожных станциях, чьи названия путали с названиями рек. Он уехал по южной, пока не заехал в тупик.
— Честно говоря, я понимаю, почему Христос изгнал торгующих из храма.
— Минутку, мистер Кисс!
О'Дауд смущенно улыбнулся, налил вторую кружку, поставил отстояться и поспешил в соседний зал, где пятеро завсегдатаев играли в покер. Из-за коротких стрижек уши у них выглядели непомерно большими. О'Дауду казалось, что они сидят здесь с сорок шестого, как только закончили ремонт. Последние двенадцать лет эти ирландские работяги нанимались поденно на многочисленные стройки в районе Ливерпуль-стрит. Они вполне могли рассчитывать на то, что и в ближайшие двенадцать лет не останутся без средств к существованию. По будням они каждое утро приезжали на «восьмерке» из Килбурна, а поздно вечером уезжали домой. По субботам работали до двенадцати, по воскресеньям посещали церковь и сидели в пабах.
я купил свой первый в жизни костюм настоящую тройку и полдня искал вокзал думал что все еще торчу в Ливерпуле
Оставшись один, Джозеф Кисс подвел итоги поездки. Его жена, сбежавшая в Амстердам к бывшему детективу, не лишенному, как теперь выяснилось, литературного дара, все так же была зла на него за то, что он бросил свое прибыльное телепатическое шоу. В то же время она не давала ему развод, полагая, что это плохо отразится на детях. Мотив сам по себе ложный, потому что он, как ни крути, все равно не мог оставить им наследство, но она стояла на своем. На этот раз он сдался, едва бывший детектив с осуждающим видом куда-то удалился. Мистер Кисс знал, что Лоренс мечтает его арестовать, бессознательно считая преступником. Дочь и оба сына всем видом демонстрировали смущение, хотя раньше радовались, увидев отца. Он боялся, что скоро они начнут походить на «приемного голландца». Это неизбежно. Наслаждаясь доносившимся с кухни ароматом еды, мистер Кисс повернулся к окну и взглянул поверх красных бархатных занавесок на потемневшем латунном карнизе на улицу. Туман все еще не рассеялся, словно сроднившись с облицованными камнем фасадами шестнадцатиэтажных домов. Как памятник непоступившим дням, единственной надежде на спасенье, подумал Джозеф Кисс. Утраченной. О'Дауд, держа в одной руке тарелку с пирогом, нож, вилку и салфетку, откинул деревянную перегородку на стойке и наклонился над столом.
— С пылу, с жару. Еще пинту?
— С удовольствием, Мик!
Когда-то, мечтая о том, чтобы война скорее кончилась, Джозеф Кисс и не задумывался о будущей послевоенной поре, о всех этих «рассерженных молодых людях», о провале лейбористских реформ, распаде Империи, авантюрах внешней политики. На светлое будущее никто не надеялся, но в то, что после разгрома врага удастся восстановить светлое прошлое — в это верили все. У лейбористов ничего не вышло. Мистер Кисс был не склонен обвинять во всех бедах исключительно лейбористов, однако после подъема в обществе радикальных настроений почувствовал симпатию к консерваторам.
Слегка осоловев от пива и еды, он направился к выходу и, задержавшись в дверях, крикнул в сторону невидимого О'Дауда:
— На следующей неделе, как всегда!
Как всегда, добавил он про себя, но только в том случае, если они не начнут играть здесь джаз по понедельникам, иначе придется признать свое поражение и подыскать новый трактир. По Центральной линии метро он мог прямиком доехать до Сохо, так что решил спуститься на «Ливерпуль-стрит», а выйти на «Тоттенем-Корт-роуд». Если он окажется в конторе пораньше, то Бернар Бикертон волей-неволей пригласит его отобедать в «Роман Сантис». Это был любимый ресторан мистера Кисса, но он мог позволить себе ходить туда не чаще раза в неделю. Агент намекал, что на телевидении наклевывается стоящая работа: реклама, если он не ослышался, трескового суфле. Мистер Кисс так и не понял, что же это.
Когда он вышел из метро, солнечное сияние уже заливало всю глубокую расселину Оксфорд-стрит, и он счел это добрым предзнаменованием. Его веселое настроение словно отражалось в лицах прохожих, толпящихся на тротуарах в час обеденного перерыва. Лучше бы мистер Булхари заплатил сегодня у него необычно развитая чувствительность различает дым и выхлопные газы она любит смотреть на закат крадущийся сквозь туман чудачка словом в Эдинбурге будет полегче думает он. Посвистывая, он повернул налево к площади Сохо со статуей Карла Первого и крошечным, будто кукольным, домиком садовника в сквере. Птицы щебетали на мотив «Кромвель встал не с той ноги, вышел на прогулку». Газон сквера пестрел одуванчиками и ранними тюльпанами, а над головой мистера Кисса сияла свежая неяркая листва деревьев. Спустившись по Грик-стрит к конторе в великолепно отреставрированном георгианском здании с медной табличкой «М-р Бикертон» на дверях, мистер Кисс нажал сверкающую кнопку звонка. Навстречу вышла маленькая миссис Хобдей, которую он называл Канарейкой. Суетливая блондинка вечно в одном и том же синем костюме, она чирикала весело, как птичка.
— Мы никак, никак, никак не ожидали, мистер Кисс, что вы придете на двадцать, на двадцать минут раньше. Вам придется подождать. Мистер Бикертон сейчас занят.
Она махнула рукавом в направлении слабо освещенной приемной, где вдоль стены стояли мягкие стулья, а между ними кофейный столик.
— Не могли бы вы позаботиться о моих вещах, пока я не вернусь? — спросил он, опуская на пол саквояж и кладя на него зонт.
— Конечно, конечно. У меня тут найдется местечко.
Застенчиво кивнув, она толкнула дверь рядом со стеклянным окошком, за которым печатала на огромном «Империале» и отвечала на телефонные звонки.
— Премного благодарен, миссис Хобдей. Как поживает мистер Хобдей?
От его любезности она засмущалась еще больше и покраснела так, словно он ей льстил.
— О, вы так, вы так добры! Да-да! Да, правда! Он здоров как бык. Его ничем не возьмешь, ну просто ничем не возьмешь. Это же мистер Хобдей! Он до ста лет доживет.
— А Тидлс?
— Кот? Ах, кот. Мы вынуждены были отдать его в хорошие руки.
Траурное молчание.
Мистер Кисс изобразил сочувствие. Тут зазвонил телефон. Жестом показав, что извиняется, она подхватила вещи, поспешила в свою комнатушку и закрыла дверь. Продолжая жизнерадостно улыбаться мистеру Киссу и склонив голову набок, она то тараторила в телефонную трубку, то внимательно слушала, что ей отвечают.
Освободившись от багажа, мистер Кисс зевнул и проследовал в приемную, успокоенный уже тем, что его ждут. Ему не о чем было беспокоиться. Он небрежно полистал номер «Загородной усадьбы». Наконец Бикертон вышел на лестницу, провожая своих посетительниц, и мистер Кисс прямо над головой услышал их голоса, рассыпавшиеся в заверениях и благодарностях. Две хорошенькие девушки в нейлоновых чулках, широких юбках, жакетах «болеро» и розовых блузках, в маленьких шляпках, пришпиленных к платиновым прическам, распространяя вокруг себя аромат духов, осторожно спустились вниз, где, как добрый патриарх, сидел мистер Кисс и улыбался им поверх своего журнала. Они казались близняшками. Косметика лишь усиливала сходство.
— Чем занимаетесь, барышни? — с любопытством спросил он.
Они покрутили головами и с удивлением посмотрели на мистера Кисса. Более пухлая из сестер хихикнула.
— Жонглируем, — сказала она. — Еще занимаемся акробатикой. Да, Юнис? Думаю, что мы будем выступать в «Воскресном палладиуме».
— О, вам понравится! Один такой вечер гарантирует год ангажемента в любом другом месте.
— Да! — Глядя на него с дружеским любопытством, Юнис провела рукой по прическе. — Еще мы поем и танцуем. Все номера из «Милого дружка». И «Rock Around the Clock». Все номера Билла Хейли. — Она посмотрела на сестру. — Правда, Перл?
— Ну, жонглирование и акробатика надежнее. — Он улыбнулся, стараясь показать, что ему нравятся их амбиции. — В музыке за модой не уследишь.
— Джозеф! Джозеф! — зычно окликнул его сверху Бернард Бикертон. — Оставь девочек в покое и поднимайся. Они и без тебя справятся.
Джозеф Кисс встал и поклонился:
— Был счастлив познакомиться, дамы.
— А вы, — снисходительно спросила Юнис, — тоже артист?
Несколько воодушевленный ее желанием задержать его немного подольше, он пояснил:
— Актер, но скорее в прошлом. — Поддавшись порыву, он нежно взял ее ручку и поднес к губам. — Боюсь, я не из вашего мира. Вы действительно справитесь без меня.
— О, мне нравятся старомодные мужчины.
— А я их терпеть не могу. Меня зовут Джозеф Кисс. Желаю успеха.
Словно желая услышать от него еще что-то, Юнис промолчала, но мистер Кисс уже получил от этой встречи все, что нужно. Жена и ужас поездки в Амстердам почти позабылись. Поклонившись в сторону молчаливой Перл, он начал подниматься по лестнице к Бернарду.
Все девочки — цветочки, все мальчики — зверьки. Роза, Лев.
Его агент, седеющий господин в отлично скроенном костюме в тонкую полоску, стараясь походить на знаменитого Стюарта Грейнджера, сказал ему с суховатой усмешкой:
— Этим куколкам не интересен такой старый развратник, как ты, Джо.
— Когда-нибудь нам обязательно нужно пообедать всем вместе. — Мистеру Киссу хотелось побесить своего агента. — За твой счет. Как думаешь, они могут освоить телепатию?
— Берегись, Джо. Эта парочка — ух, звери. Проглотят и не заметят. — Бернард внезапно сменил тон: — Послушай, Джозеф. Я знаю, что обещал отвести тебя к «Романо», но, поверишь, у них нет ни одного свободного местечка, все заказано.
— Нет мест? — мистер Кисс фыркнул.
— Нет! Вечеринка каких-то правительственных чиновников и, конечно, за счет налогоплательщиков. Но что делать? Пойдем через дорогу, к мадам Марер.
— Бернард, к мадам Марер в четверг или в субботу, — возмущенно ответил Джозеф Кисс, — и то, если у Джимми слишком людно. Но сегодня? Ах, Бернард!
— Тебе понравится, — Бернард заговорил задушевно. — Ты сам ее мне нахваливал, помнишь?
Стены конторы были уставлены стеллажами со всевозможными папками, увешаны застекленными вырезками из газет с хвалебными рецензиями о звездах кино. Окна выглядывали на жалкий дворик, покрытый мусором. На помойке, у мокрой картонной коробки, из которой вываливались исписанные листки, умывалась кошка. Усевшись в единственное кресло, Джозеф Кисс смотрел, как Бикертон наливает по стаканам виски.
— Что тебя не устраивает? Немецкая кухня сродни голландской. Кстати, как твоя жена?
— Цветет и пахнет. Детки тоже. Румяные щечки и круглые головки. Час от часу круглей и круглей. Они превращаются в голландский сыр и очень довольны. Мне нравится кухня мадам Марер, но к ней я хожу ужинать по вторникам, а не обедать по четвергам.
Он без удовольствия пригубил виски.
— Какая к черту разница, Джозеф! Я приглашаю обедать далеко не каждого. Мог бы позвать Ивонн и Колетт.
— Разве их зовут не Юнис и Перл?
— Неужели имеет значение, куда мы пойдем? Почему не сегодня? Почему во вторник?
— Это не прихоть, Бернард. По вторникам ее собаку водят к ветеринару. Она души в ней не чает, а пес беспрепятственно разгуливает между столиками и машет огрызком хвоста. Днем и ночью бегает, куда захочет. Если начнешь жаловаться, хотя бы чуточку повысишь голос, хозяйка тебя не обслужит и больше на порог не пустит. У нее на каждом столе таблички стоят: «Столик заказан». Так что ты только представь, Бернард, как эта шелудивая псина будет мелькать у тебя перед глазами. С нее клочьями падает шерсть. Пес считает себя всеобщим любимцем, слюни пускает. Сидит около стула и смотрит, как я подношу к губам вилку с красной капустой. Как-то не дал мне доесть превосходную свиную отбивную и, уж конечно, потом все сожрал сам. Да, мадам кормит дешево, у нее отличная кухня. Она, говорят, даже дает в кредит, но собака у нее отвратительная. Это не собака, это змий в раю. Когда ты предлагаешь отправиться туда?
— Прямо сейчас. Ну?
— Может, лучше заглянуть в «Камо грядеши»?
— Слишком дорого. Уйдут все мои комиссионные.
— А я думал, что реклама принесет нам неплохой доход.
— Пробы еще не закончились, хотя близки к завершению. Говорят, внешне ты им подходишь. Я добыл для тебя эпизод в детективном сериале.
— И чьей жертвой суждено мне стать на этот раз? Какую роль я должен сыграть? Глухонемого нищего? Трактирщика? Ювелира? Ростовщика? Взломщика? Мелкого шантажиста? Главаря банды? Мне придется умереть в первые пять минут или меня зарежут во второй серии?
— Ты молочник, который слишком много знал. Это поможет тебе получить роль в рыбных палочках.
— Ты говорил о тресковом суфле.
— Филе. Но мы пролетели. Теперь они хотят, чтобы ты рекламировал рыбные клецки по-матросски.
Джозеф Кисс испытал тихую радость.
— Тоже неплохо. Ну ладно, так и быть, пойдем к вдовушке Марер. Вдруг ее пес уже испортил кому-нибудь аппетит и завалился на свой коврик?
В полумраке ресторана можно было разглядеть хозяйку в белом кружевном фартуке поверх длинного платья. Она хлопотала на кухне за стеклянным шкафчиком для десерта, где по обыкновению красовалась тарелка со штруделем, в котором тусклое тевтонское золото смешалось с декадентским цветением бельгийского ар-нуво. Бернард Бикертон лепил хлебные катыши и советовал, как произвести впечатление на работодателей, а Джозеф Кисс слушал с уважением, весьма доверяя Бернарду.
Он заказал оленину с овощным гарниром — блюдо, которое редко мог себе позволить, а Бернард, обнаружив бутылку «бордо», принялся уверять, что это лучшее сухое вино послевоенного времени. Собака, повиляв своим жутким задом, вскоре пропала, так что ланч оказался почти идеальным. Потом, не выходя из состояния довольного оцепенения, актер получил от Бернарда три конверта. В двух были контракты, в третьем — деньги, причитающиеся ему за показанный в Австралии ролик Би-би-си. Суммы хватило бы, чтобы оплатить сегодняшний обед. Солнечное тепло заливало Грик-стрит. Они постояли снаружи у окон заведения мадам Марер. Мистер Кисс поблагодарил Бернарда за обед, за работу и за деньги. Голландия превратилась в воспоминание. Будущее стало ярче и неопределеннее.
— Я оставил в твоей конторе вещи. Ничего, если я заберу их часов в пять? Я тебя не потревожу.
Бернард, с таким старанием добиваясь расположения клиента, и теперь сделал широкий жест.
— Как тебе удобнее. Остановишься в Холборне, за церковью Святого Албана?
— До июня. Потом перееду и за пять шиллингов в неделю получу весь Хэмпстед. Хозяин — богемный человек и джентльмен. Не то что мой нынешний.
— А сейчас куда? В клуб «Мандрагора»?
— Да, может, зайду, опрокину стаканчик. Не знаю. День такой чудесный.
— В самом деле. — Бернард натянул перчатки.
Они расстались.
Уолли очень впечатлился, мам. Вот скряга же то пенни то фунт неплохо север или юг мы были семьей но все они поляки в Южном Кенсингтоне. О, сердце мое это не может более продолжаться когда-нибудь оно разорвется и меня найдут мертвым на Бервик-стрит китайская рыба с картошкой я же не дурак понимаю давно пора бы остановиться потом он говорит я дам тебе обезьянку вместо него никто даже не узнает что это ты он узнает сказала я
С наслаждением мистер Кисс медленно двинулся боковыми улицами Сохо, приподнимая шляпу навстречу всем знакомым дамочкам легкого поведения. В столь ранний час лишь немногие охотницы пытались затащить в свои сети прохожих. Оказавшись наконец у Святой Анны, в узеньком переулке, застроенном в восемнадцатом веке домами, верхние этажи которых служили приютом для проституток, а в нижних размещались убогие забегаловки и лавки, он позвонил в парадную дома номер восемь. После замысловатой трели звонка дверь открылась. Он решительно поднялся по скрипучим ступенькам, вдыхая запах кофе, спиртного, хлорки, и вошел в загроможденную мебелью двухкомнатную квартиру Фанни. Она поджидала его, облаченная в шелка и меха, как и подобает женщине ее профессии. Тридцатилетняя рыжеволосая Фанни умела ублажать тех, кого называла «славными джентльменами». Пока мистер Кисс снимал плащ, чайник уже вскипел. Ее искусный, хотя и вполне стандартный макияж состоял из румян, теней, ярко-красной помады и длинных черных накладных ресниц. Фанни чмокнула его в губы, погладила руки и спросила:
— Ну, как поживаешь?
— Лучше не бывает.
Он достал из внутреннего кармана маленький сверток в коричневой бумаге.
— В Амстердаме я не забывал о тебе, дорогая.
С видимым удовольствием она развернула подарок и вскрикнула, как удивленный ребенок.
— Ах, как это мило, Джоджо! — На ее розовой ладони очутился фарфоровый сине-белый голландский сапожок. — Мне нравится. Я обожаю керамику. И все такое. Поставлю его рядом с поросенком, ладно?
И она прошла через комнату к шкафчику, на котором стояли рядами в лучах света, проникающего сквозь запыленную стеклянную крышу мансарды, все ее тарелочки и сувенирчики, фарфоровые петушки и котики, безделушки с морских курортов.
— Ты все еще в штанишках, милый?
Дрожь. Боже, помоги. Она смотрит на мои ноги. Ну и ну! Сонни Хеш и Джек Халберт. Такие были дни не мог получить больше чем самую малость долиною смерти под шквалом картечи отважные скачут шестьсот но война продолжалась и в этом были и хорошая и плохая стороны застал ее в постели с малым из ПВО после этого пути назад не было