Неожиданно Крамер стихает. Согнувшись, по-стариковски шаркает по полу подошвами, возвращается в кабинет. Закрывает за собой дверь.
   Местечковцы понемногу вышмыгивают из комнаты. Остаются агроном Спыхальский, заведующий мельницами Федосик и Лагута. Выждав минут пятнадцать, они все вместе заходят к бургомистру. Крамер уныло склонился над столом, перед ним - графин с водой, налитый до половины стакан. При входе посетителей бургомистр смахивает со стола бумажки от порошков. Взгляд потух, от былого возбуждения не осталось и следа.
   - Подал заявление об увольнении, - слабым голосом сообщает Крамер. Какой я теперь начальник, кто меня слушает? Сторож на кладбище. Но отговорили, даже пригрозили. Сам гебитскомиссар звонил.
   Лагута не скрывает раздражения:
   - А как мы, Август Эрнестович? О нас вы подумали? Если не забыли, то я своей должностью вам обязан. На черта мне был лесхоз? Работал бы просто лесничим. Думаю, другие то же самое скажут.
   - Не горячитесь, Лагута. Ваша ноша - не моя. Вы за жизнь людей не отвечаете. Вы даже не знаете, что творится кругом.
   - Что такое?
   - Еще одно село сожгли. Буйки. Там, в лесу, о людях не думают. Мало им поездов, стали самолеты сбивать. Подстрелили один, а за это разбомбили село.
   Лагута с облегчением вздыхает. Чудак этот Крамер. Сняв голову, по волосам не плачут. Просто разгулялись у бургомистра нервы. Надо его как-нибудь поддержать, а то еще наделает беды.
   - На войне всегда так, - говорит он. - Не забивайте себе голову, Август Эрнестович. Ни вы, ни мы не виноваты. Вы держитесь за нас, а мы вам поможем. Население, я говорю о местечке, за вас горой. У кого хотите спросите. Нехай она сгорит, политика. Не надо никаких разговоров. Что будет, то будет. Вон слышно, советские самолеты Гомель бомбили. Ракеты навесили, бросали игрушки на город всю ночь. Так, думаете, там одних немцев побили! Хватило всем, и нашим и вашим. Однако же летчика за бомбежку не обвинят.
   Крамер на глазах веселеет. Поднимается с кресла, потирая руки, ходит возле стола. Когда-то он уговаривал этих людей занимать должности, теперь - наоборот: уговаривают его.
   III
   Андреюк - мужчина расторопный, деятельный. Пользуется в местечке доброй славой, и все, кого болезнь принудила переступить больничный порог, стараются попасть к нему на прием. По оккупационным временам доктор живет неплохо. Имеет отдельный дом - стоит хоромина в глубине больничного двора под шатром старых, раскидистых берез. О хлебе тоже не надо особо ломать голову - клиенты с пустыми руками не приходят.
   Проницательный глаз мог бы, однако, заметить, что благами жизни Андреюк не очень пользуется. В большом доме живет, как на вокзале. Покои пустые, мебели мало, нет даже обычных табуреток.
   Мите квартира доктора нравится. Не много найдешь в местечке домов, где бы даже в знойные дни царила в комнатах прохлада, под ногами поскрипывали крашеные половицы, а для тайного разговора можно было найти укромный уголок.
   С Андреюком Митя держит связь с зимы и успел много узнать о нем. При видимой решительности доктор немного пуглив. И еще склонен делать поспешные выводы. Меры предосторожности, которые он принимает, чрезмерны и даже смешны: его жена каждый день навещает жену бургомистра.
   Однако бинты, медикаменты Андреюк добывает с завидной изобретательностью, сведений, касающихся местной жизни, у него хоть отбавляй, и, не выдержав, он иной раз сам их приносит Мите в лесхоз.
   В больнице две изолированные палаты предназначены для немцев, немцами и обслуживаются. Бывает так, что больных солдат снимают с эшелона, направляют сюда, так как госпиталя в местечке нет.
   - Гитлер готовит наступление, - в один из дней говорит Митя. Эшелонов стало больше. Только неизвестно, куда направляются. Как-нибудь у солдат пронюхать бы...
   Андреюк загорелся этой мыслью. Дня через три он сам заглянул к Мите.
   - Солдаты не знают. Но месяц назад один служил во Франции, другой - в Норвегии. Фамилии я записал.
   - Что ж, хорошо и это.
   Эшелоны летят как в пропасть. Сбоку на немецких вагонах прибиты проволочные сеточки, куда вкладывается бумага с адресом назначения. Но теперь бумажек нет. Дни тревожные, напряженные. Заполняя подолгу - вечером и ночью - графы железнодорожных сводок бесконечными цифрами, квадратами, прямоугольниками и треугольниками, Лобик осунулся, похудел.
   Третье лето гремит война. Летом немцам сопутствует успех. Неужели германская армия снова пойдет вперед и в сводках замелькают названия захваченных советских городов? После Сталинграда, после торжественной, наполненной радостью зимы это было бы особенно горько...
   Но в самом воздухе как бы носится что-то новое, что не позволяет думать об отступлении советских войск. Откуда взялось ощущение силы, где истоки его, корни? Может, это и есть тот дух войны, о котором хлопцы гадали, еще когда вражеская армия стояла под Москвой, а ход фронтовых событий не давал никакого просвета?
   Да, дух войны переменился. У немцев - Харьков, Орел, Смоленск, они держат в кольце Ленинград, но солдаты, которых видят хлопцы каждый день, не те, что были. Не так ходят, разговаривают, по-иному отдают друг другу честь. Что-то у них надломилось.
   Ветеринар Шкирман живет в городке. Детей нет - он да жена. Квартирка скромная, коммунальная. По характеру и даже по внешнему виду Шкирман полная противоположность Андреюку. Он приземистый, полнотелый, медлителен в движениях, разговоре. Слова произносит как бы нараспев, немного растягивая. В то же время ветеринар очень смешливый, он и на жизнь смотрит, выискивая в ней то, над чем можно посмеяться.
   Шкирман работает в "Заготскоте", кое-что сообщает о хозяйственных намерениях фашистов. Так вот, они почти месяц никуда скот не отправляли, а теперь грузят двести голов. Коров, свиней. Адрес точный - Харьков, мясокомбинат. Оттуда специально приехал интендант.
   Для прогулок в лес у Миколы сведений набирается порядочно. Местечко не наносится на географические карты, оно далеко от фронта, но через него пролегает железная дорога, и что-то про войну можно выведать.
   Лобик приметил, что со станции Ивановка, где деревообрабатывающий завод, немцы возят не железнодорожные шпалы, как обычно, а сделанные на месте части бункеров. Сергей Столяров собственными глазами увидел новый немецкий танк. Ветер сорвал с платформы брезент, солдаты проморгали, поэтому Сергей, притулившийся между штабелями шпал, успел зарисовать одетое броневыми плитами страшилище с длинной пушкой. Хорошо все-таки иметь собственного художника!..
   То, что глаз у Сергея наблюдательный, подтвердил еще один случай. Сергеев родственник Гриша Найдёник, работающий вместе с ним, заметил, как солдаты швырнули под откос смятый клок бумаги. Когда эшелон скрылся с глаз, он поднял его, развернул. В газетном листе - скорлупа от яиц, колбасные шкурки. Гриша, наверное, бросил бы испачканную жиром бумагу, если бы не снимок, похожий на рисунок Сергея.
   Газетка маленькая, войсковая, издается специально для солдат. Танк на снимке отчетливо виден. Его окружают танкисты в шлемах, внизу стихотворная подпись:
   Steil rect das Rohr dem Feinde entgegen...*
   _______________
   * Круто вздымает пушку на врага... (нем.).
   Сведения, которые хлопцы собирают, чтоб посылать в лес, занимают в их головах не очень большое место. По-прежнему они сходятся, обсуждают фронтовые известия, спорят, и это есть то главное, чем ребята живут. Им даже в голову не приходит, что они делают что-то особенное, о чем позже, когда пора юности минует, будут вспоминать с гордостью. В жизни, по-видимому, всегда так: человек рвется вперед, всеми своими желаниями устремлен в будущее, а когда оглянется, то самое интересное уже осталось позади...
   Полная неожиданность для хлопцев - похвала Мазуренки. Медалями обещал наградить. За сведения об отгрузке скота и Найдёникову газету. Топорков шепнул Миколе - газету будто бы послали самолетом в Москву.
   IV
   Началось!
   О наступлении немецкие сводки сообщают высокопарно. Танковая битва призвана решить судьбу войны, спасти Европу от большевистских орд.
   С другой стороны, сводки удивительно скупо освещают конкретные успехи наступления. Прошла неделя, вторая, названия прежние - Орел, Белгород.
   Митя сходил к Шарамету, послушал советское радио. Сообщают о сотнях уничтоженных "тигров" и "фердинандов" - так называются новые танки и самоходки. Об отступлении наших - ни слова. Что-то новое происходит там, под Курском и Белгородом.
   Немецкие газеты пестрят статьями о Европе, о ее древней культуре. Смысл прозрачный. Германия проливает кровь, защищая не только себя, но и все европейские народы.
   Когда Митя идет на службу, минуя длинный ряд теплушек, загнанных в тупик, то именно в этом месте вспоминает Европу. В обшарпанных вагончиках действительно европейский люд: поляки, чехи, бельгийцы. Насильственно мобилизованные ремонтники немцев не любят, защищать себя не просят. С харчами у них туго, и они с утра начинают бойкую торговлю с мальчишками, меняя мыло, сахарин на яйца.
   Дни стоят такие же, как тогда, когда началась война. С утра из-за дальнего леса выплывает солнце, блестит роса, перекликаются птицы. В полдень солнце пригревает крепко: край леса, разлапистые сосны на кладбище окутаны дрожащим маревом. Но в меру - днем, ночью - гремят короткие грозы, идут дожди. Все растет как на дрожжах. На поле наливается зерном колос. Спеют краснобокие яблоки, груши.
   Тем временем лопнуло немецкое наступление.
   Сводку Митя прочел в коридоре двухэтажного железнодорожного дома. Появилось желание сейчас же побежать к друзьям, поделиться новостью. То, что лишь предчувствовалось, вызывая надежду, тревогу, стало действительностью. С души будто камень свалился. Стоит теплое лето, и Красная Армия наступает. Сами немцы пишут...
   Долго ждал Митя этого дня. Пора его юности, когда думается о жизни возвышенно, вдохновенно, когда, расправив крылья, хочется лететь в неизведанные дали, совпала с войной, с приходом фашистов, и они под корень подрубили высокие порывы. Фашисты хотели посадить человека в клетку. Мир, который намеревались построить, - мрачный, тесный. Места в этом мире для Мити не было.
   Советское контрнаступление под Орлом, Белгородом - не только военная победа. Оно означает что-то большее. Все то, во что Митя поверил, учась в школе, читая книги, раздумывая над увиденным, оказалось правдой, принесенное фашистами - обманом, ложью...
   Зашевелились союзники - захватили Сицилию. От нее рукой подать до Италии. Может случиться, что слишком жарко станет немцам летом сорок третьего года.
   Лобик на станции: бригада сгружает балласт. Новость взволновала его не меньше, чем Митю.
   - Если немцев остановили, значит, у нас больше танков, артиллерии, говорит он. - Это не шутка. Я сам видел, сколько перло их техники.
   - Пишут, что большевики наступают.
   - Перемололи их технику и сами пошли вперед, - Лобик потирает от удовольствия руки. - Это перелом в войне, помянешь мое слово!
   Если бы не было войны, оккупации, Иван перешел бы на третий курс института, Митя - на второй. Им не пришлось сидеть в институтских аудиториях, слушать профессоров, поэтому весь свой молодой порыв они устремили на военные дела. И они, обычные местечковые хлопцы, стали немного даже как бы стратегами, так как их прогнозы нередко сбываются.
   Прибыл эшелон. Лобик обвел его внимательным взглядом, сразу же направившись под станционные тополя, в уборную, Митя улыбается: если Иван уединяется вот так после каждого эшелона, то конспиратор он неважный.
   V
   События нарастают.
   Под Орлом аукнулось, в Риме откликнулось. Муссолини испекся. Новое итальянское правительство возглавляет маршал Бадольо. Хлопцы собираются у Примака.
   - Ось Берлин - Рим лопнула! - Лобик возбужденно размахивает руками. Фашизм в Италии раньше, чем в Германии, начался. Муссолини не просто сняли - арестовали. Новый поворот государственной политики!..
   Дуче Бенито Муссолини - такой же фюрер, как Адольф Гитлер. С какого времени начали арестовывать фюреров? Какие силы за этим стоят? Есть над чем задуматься. История как бы творится на глазах, делает неожиданные повороты, дышит в лицо.
   В комнату вбегает побледневший Микола.
   - Меня Гвозд обыскивал, - сообщает с порога. - Хорошо, что в карманах ничего не было.
   Подпольщики немеют. Когда первое замешательство проходит, Лобик начинает допрос:
   - Не сей паники, расскажи толком.
   - Что рассказывать? Шел от Мити, возле старого кладбища встретил Гвозда. Он прямо с хода: "Руки вверх!" Я поднял. Он обшарил карманы, пиджак, штаны ощупал.
   - Спрашивал что-нибудь?
   - Куда я ходил.
   - А ты что?
   - Сказал, что был в полиции, получал пенсию. Еще сказал, что буду на него жаловаться.
   Хлопцы с облегчением вздыхают.
   Микола сидит на диване понурившись. Лобик, Митя расхаживают по комнате. Год назад примерно в это время в местечке начались аресты. Забрали сначала Сергея, потом Митю. Но тогда они наделали глупостей. Сергей вернулся из леса, из партизанского отряда, на работу не пошел, дружил с Овсяником. На нем, если смотреть глазами полицаев, лежало клеймо, а он еще артачился.
   Причина прошлогоднего провала в том, что они не умели маскироваться. Бродили по местечку с задранными головами, показывая немцам дулю в кармане. Сейчас другое дело. К их прошлому не придерешься: молодые, должностей не занимали. Все на немецкой работе...
   Сев на диван рядом с Миколой, Митя говорит:
   - Нас похватают только в том случае, если найдут доказательства. Тебя Гвозд почему обыскивал? Искал доказательств. Ему нужно что-то конкретное. Но подозрение есть, и это плохо.
   Микола возражает:
   - Разве в прошлом году нас не подозревали? Помнишь, Гвозд, встретив нас с тобой, попросил прикурить? Но карманы ведь не выворачивал.
   Что-то действительно есть. Но что? Хлопцы теряются в догадках и не могут найти ответа.
   - Тебя в Малковичах никто не видел? - спрашивает Митя. - Думаешь, немцы не имеют там сигнальщика? Сидит какое-нибудь тихое создание, понемногу капает.
   Микола вскакивает, вместе с Лобиком вышагивает по хате.
   - Я же рассказывал. Партизаны специально спектакль разыграли. Ставили к стене, били шомполами. Люди видели. Теперь я туда вообще не хожу. Кладу бумагу в дупло. Есть тайники...
   Хлопцы думают-гадают дотемна. Мазуренка был прав, советуя входить в доверие к немцам. Но как такое доверие получить? К Крамеру Микола наведывался два раза, результатов его визиты не дали. Дело же вынуждает принять меры безотлагательно. Даже один раз не так просто выбраться из местечка. Микола же выбирается по два раза в неделю. Скорее всего, это постоянное мотание бросается в глаза. Даже у дурака может возникнуть подозрение.
   - Надо сходить в полицию, пожаловаться на Гвозда, - говорит Лобик. До немцев дойдет. Ты на полицейской службе потерял руку, получаешь пенсию. Живешь в Громах, семья в местечке. Чтобы помочь семье, занимаешься торговлей. Она же не запрещена...
   Микола веселеет. Хлопцы намереваются менять тактику. Надо побольше покупать зажигалок, сигарет, сахарину. Чтобы такие вещи всегда были в кожаной сумке Миколы. Карманом, пришитым к кальсонам, пользоваться нельзя. Бумаги надо прятать под стельку ботинок.
   Еще больше поднимается настроение, когда хлопцы пришли к выводу, что полицейский шпик не от хорошей жизни обыскивал Миколу на улице. Разве тайный агент, который хочет иметь успех, будет так делать?
   Знает кошка, чье мясо съела. Дела у немцев - швах, а уши есть и у Гвозда...
   ГЛАВА ШЕСТАЯ
   I
   Словно туча нависают партизаны над местечком. Диверсии в нем самом: взорвана электростанция, подложена мина у восточного переезда близ путейской казармы.
   Хлопцы догадываются - без местных помощников тут не обошлось. Значит, кроме них есть еще люди, связанные с партизанами. От этого тревожно и радостно.
   Уничтожив целые сельсоветы, фашисты рассчитывали подрубить партизанское движение под корень. Получалось наоборот. Партизанам нужны продукты, одежда, и они стали заглядывать в деревни, что лежат при железной дороге.
   Внешне местечко живет, как прежде. С утра выбираются на службу стрелочники, путейцы, рабочие разных мастерских, складов. По-прежнему действуют конторы, в которых щелкают на счетах бухгалтеры и счетоводы. Но это скорее видимость жизни, ширма, которой прикрывается ненадежный, неустойчивый оккупационный быт.
   На станции, где отирается тьма военных, можно купить разную мелочь пачку сигарет, зажигалку, буханку заплесневелого солдатского хлеба. Люди работают задаром, так как марки, рубли ничего не стоят. Пайков, кроме полицаев, никто не получает.
   Немцы придумали выход: если у человека есть хозяйство - то дулю ему, а не хлеба. Землю же засевают все - кто служит и не служит.
   У служащих все же есть преимущество: каждый месяц они получают по килограмму соли. Местечковцу за килограмм надо отдать курицу или двадцать яиц.
   Алексей Примак - ремонтник на почте. Связь партизаны укоротили, оставив телеграфные столбы только возле железной дороги да в самом местечке. По этой причине бывают дни, когда никакой работы у Алексея нет. Отметившись в конторе, он слоняется по местечку.
   Примаку попадается на глаза высокий худощавый парень лет двадцати двух, аккуратно, по-городскому одетый. С беззаботным видом он похаживает по улицам, заглядывает в столовую, в парикмахерскую, под вечер Примак видит его на станции.
   Незнакомых людей в Батьковичах немного, и Примак заинтересовался им. Узнал - парня зовут Борис Аксамит, квартирует у жены эмтээсовского механика Франи Бейзик, в местечке организовывает службу Красного Креста.
   Необычная Аксамитова служба настораживает. Немцы жгут деревни, людей, а тут вдруг Красный Крест?
   Случилось так, что Примак, сидя на столбе и прикручивая на крюк чашку изолятора, увидел уполномоченного Красного Креста - он входил во двор к женщине. Перед тем как войти в хату, Аксамит вынул из кобуры - она у него сзади под пиджаком - пистолет, переложил в карман.
   Примак рассказывает об увиденном Мите. Теперь его постоянное задание - следить за Аксамитом. Через неделю можно сделать некоторые выводы. Уполномоченный Красного Креста не просто навещает женщин, а выбирает тех, у кого мужья в армии.
   Примаку удается поговорить с женщиной, у которой был Аксамит. Она сначала таится, теряется. Уполномоченный Красного Креста приказал держать язык за зубами. Но Аксамит - приблуда, а Примак - свой, местечковый, и она признается во всем.
   Этот высокий (женщине он сразу не понравился) сказал, что ее хозяин в плену, в Бобруйском лагере, и хочет с помощью Красного Креста получить письмо из дома. Но почему сам не написал? Как верить на слово чужому человеку? Что-нибудь написать женщина отказалась. Поступила, конечно, правильно.
   Про Аксамита ясно - шпик. Ясно, почему прикрывается Красным Крестом. На чувствах мужа к жене, детям можно сыграть. Особенно если такой человек находится за проволокой.
   Аксамит бродит по местечку. К солдаткам больше не заходит. Примаку удалось еще с одной поговорить. Как и первая, она ничего мужу не написала. Хлопцы успокаиваются.
   Но Аксамит задает новую загадку.
   От Франи Бейзик он перебирается на Вокзальную улицу, сняв комнату у медицинской сестры Стаси Машинской. Комната имеет отдельный выход. Связи, которые Аксамит заводит, просто неожиданные. К нему приходит ремонтник с железной дороги Ничипор Хадоська, бухгалтер Пилятичского лесничества Виктор Цыбулька, учитель Тадеуш Капуста.
   Стася Машинская работает в больнице, подчиняется Андреюку. Она очень привлекательная - высокая, стройная. Другой такой красивой женщины в местечке, наверно, не найдешь.
   Аксамитовы замыслы разгадывает Андреюк. Стася рассказывает, кто к шпику приходит. Разговор подслушать нельзя: комната отделена глухой стеной.
   Что-то странное происходит у Аксамита. Гости приходят поодиночке, сначала он вел с ними тихие разговоры, теперь - кричит.
   Что объединяет клиентов Аксамита? Наверное, то, что они как бы выставляли себя безразличными к политике. Торчали в кино, пили, играли в карты. Доигрались.
   Цыбулька даже женился. Повисла на шею грудастая, с большими глазами девка, старше его лет на десять. Цыбулькина жена - приезжая, хозяйства у нее нет. На какие капиталы живет молодая семья - неизвестно.
   Что же касается Тадеуша Капусты - дело другое, Он приемный сын станционного пенсионера, телеграфиста Поперечки. До войны окончил десятилетку, немного учился в институте. В начале войны Тадеуш был в армии. Попав в окружение, вернулся в местечко. Какое-то время он даже заведовал начальной школой, но вдруг отказался от должности, нанявшись дровосеком в лесхоз. Теперь колет дрова под окнами комнаты секретарш, а утомившись, идет к ним балагурить. Тадеуш остроумный, и девчата к нему льнут.
   Когда Митя ходил на свидание с партизанами, Адамчук передал три записки, и одна из них была адресована старому Поперечке. Записки немного смешные. Адамчук в этих записках ругал немцев, укорял за бездеятельность тех, к кому обращался.
   Странные вещи бывают на свете: с отцом хотят наладить связь партизаны, с сыном - немцы. Митя передал по адресу одну записку, две еще лежат в застрешье. Не имеет смысла втягивать старого Поперечку в опасные дела. Он глухой, хворый, еще в мирные дни боялся собственной тени.
   Дни идут, Аксамит водит к себе Цыбульку, остальных, но хлопцы не верят, что те станут ему помогать. Если шпик их даже опутает, то навредить они партизанам не смогут. Кто они, в лесу будет известно.
   Кроме Гвозда, Аксамита есть еще один, который следит за всем, вынюхивает. Но этот низенький, лысоватый человек - он поселился рядом с фельдкомендатурой - даже не делает из своей профессии тайны. Бегает с котелком на воинскую кухню, приглашает к себе полицаев, которых партизаны выгнали из деревень.
   Немцы просвистели наступление, так неужели они надеются выиграть войну с помощью шпиков?
   Увлеченные слежкой за Аксамитом, подпольщики не заметили, как и когда исчезла из местечка Франя Бейзик.
   II
   Начинается пора жатвы.
   Местечко живет тем, что посеяно на огороде и в поле. Колхозных коней, тракторов нет, их угнали на восток. Но за два года подросли жеребята, ходить в упряжке за плугом приспособили коров - земля не пустует. Засеяно все: лесные делянки, залежи, песчаная неудобица.
   Интересно одно: к лишней земле люди не рвутся. Колхоз тут был восемь лет, большим урожаем особенно не удивлял и все же заставил людей по-другому взглянуть на жизнь. Земли брали столько, чтоб только прожить. По одному-два гектара на семью. По пять - у Зуя, да еще у двух-трех таких, как он, торбохватов.
   Помногу земли засевают лесничие, агрономы земельной управы, но им это недорого стоит, так как все обрабатывается чужими руками.
   По вечерам висят над улицами серые тучи пыли. Скрипят, качаясь на колдобинах, нагруженные снопами возы, возвращаются с пастбищ, бодаясь, коровы. По дворам, усевшись вокруг разостланной постилки, старые и малые обивают снопы. Наиболее расторопные успели настлать в хлевах небольшие тока, стучат цепами. Хлеб есть. Старый дедовский обычай не подводит. Но зерно придется припрятать. В занятых партизанами окрестных селах немцы дулю смоляную получат, а тут поставки будут драть. Недаром полицаев в местечке как собак нерезаных.
   Выросла молодая картошка, огурцы, созревают помидоры. Не пропадет местечко.
   В лесхозе - тишина. Два дня Митя возил с поля снопы, на службу не ходил, но его отсутствия никто не заметил. Кощей - непосредственный Митин начальник - переменился на глазах. Зиму крюком торчал за столом и других заставлял сидеть. Теперь махнул на все рукой. Если и появится на работе, то посидит час-два и исчезает. Видно, дошло до Кощея, что не до балансов теперь.
   Бухгалтеры, картотетчики рады стараться: разводят тары-бары, курят, со смаком обсуждают новости. После обеда, спрятав в шкаф бумаги, потихоньку смываются.
   С Лагутой произошел неприятный случай, и он тоже на службе не показывается. С неделю назад ездил лесничий в Росицу посмотреть накошенные ему стожки сена и на болоте, недалеко от совхоза, напоролся на партизан. Машину партизаны изрешетили, шофера убили, а лесничий уцелел просто чудом. До вечера полз по коллектору, по грязи, тине, пока добрался до поселка, и теперь болеет.
   Кончается месяц. Митя сидит в конторке, составляет кассовый отчет. Во второй половине дня в комнату заходит плечистый парень в немецком мундире. У него смуглое широковатое лицо, серые глаза, Митя сразу видит, что он не немец. На мундире нет нашивок с орлами.
   - Старший лейтенант Михайлов, - называет себя парень. - Командир рабочей железнодорожной роты. Как мне оформить наряд на лес?
   Об этой роте Митя знает. Ее солдаты живут вместе с немцами в двухэтажном станционном доме, но оружия не имеют. Их бросают на ремонт железной дороги после партизанских диверсий.
   - Идите в лес, тогда не надо наряда, - глядя лейтенанту в глаза, говорит Митя.
   Он сам не знает, почему отважился ответить так двусмысленно. Может, потому, что лицо у человека, который надел немецкий мундир, очень уж русское, открытое, приветливое. Трудно поверить, чтобы человек с таким лицом был предателем.