Страница:
Но т. Ленин предвидел, что борьба за мир будет очень трудной. Уже в речи на заседании В. Ц. И. К. 2-го созыва 10 ноября 1917 г., т.-е. через два дня после обращения к Англии и Франции, т. Ленин сказал, между прочим, следующее: "Наша партия не заявляла никогда, что она может дать немедленный мир. Она говорила, что она даст немедленное предложение мира и опубликует тайные договоры. И это сделано - борьба за мир начинается. Эта борьба будет трудной и упорной. Международный империализм мобилизует все свои силы против нас, но, как ни велики силы международного империализма, наши шансы весьма благоприятны; в этой революционной борьбе за мир и с борьбой за мир мы соединим революционное братание. Буржуазия желала бы, чтобы осуществился сговор империалистических правительств против нас" (Н. Ленин, стр. 35).
В речи на Всероссийском С'езде Военного Флота от 28 ноября 1918 г. т. Ленин по тому же вопросу сказал: "С войной, вызванной столкновением хищников из-за добычи, мы начали решительную борьбу. Все партии до сих пор говорили об этой борьбе, но дальше слов и лицемерия не шли. Теперь борьба за мир начата. Борьба эта трудна. Кто думал, что мира достигнуть легко, что стоит лишь заикнуться о мире, и буржуазия поднесет его нам на тарелочке, тот совсем наивный человек. Кто приписывал этот взгляд большевикам, тот обманывал. Капиталисты сцепились в мертвой схватке, чтобы поделить добычу. Ясно: убить войну - значит победить капитал, и в этом смысле Советская власть начала борьбу. Мы опубликовали и впредь будем опубликовывать тайные договоры. Никакая злоба и никакая клевета нас не остановят на этом пути. Господа буржуа злобствуют от того, что народ видит, из-за чего его гнали на бойню. Они пугают страну перспективой войны, в которой Россия оказалась бы изолированной, но нас не остановит та бешеная ненависть, которую буржуазия проявляет к движению к миру".
На обвинения в том, что мы стремимся к сепаратному миру с Германией и даем ей возможность перебросить все освободившиеся на русском фронте войска против Антанты, Ленин ответил в цитированной выше речи от 10 ноября 1918 г.: "Буржуазная пресса ставит нам упрек в том, "что будто мы предлагаем сепаратное перемирие, будто мы не считаемся с интересами румынской армии. Это сплошная ложь. Мы предлагаем немедленно начать переговоры и заключить перемирие со всеми странами без из'ятия".
В речи от 22 ноября Ленин сказал по тому же вопросу:
"Когда немцы на наши требования не перебрасывать войск на западный и итальянский фронты ответили уклончиво, мы прервали после этого переговоры и возобновим их некоторое время спустя. И когда мы это сообщим открыто на весь мир, то не будет ни одного немецкого рабочего, который бы не знал, что не по нашей вине были прерваны мирные переговоры".
Итак, т. Ленин, как и весь Совет Народных Комиссаров, стремился к переговорам о всеобщем мире. Однако неоднократные обращения к правительствам Антанты и нейтральных держав с предложениями о мирных переговорах не привели ни к каким результатам. В период ноябрьского перерыва Брестских переговоров Совет Народных Комиссаров выпустил новое обращение к державам Антанты и только после того, как оно вновь осталось без всякого ответа, счел возможным приступить без участия "союзников" к переговорам о сепаратном мире.
По вопросу о мире точка зрения т. Ленина была выпукло выражена в "тезисах о мире", написанных 7 января и опубликованных в "Правде" только 24 февраля, когда обострившаяся в партии борьба заставила перенести вопрос на страницы печати.
Прежде всего надо заметить, что т. Ленин, подобно всем коммунистам, считал неизбежной социалистическую революцию в Европе, но в отличие от всех почти других товарищей он доказывал невозможность основывать тактику партии на расчетах о близости революции в Европе и в Германии в частности.
В 6-м тезисов т. Ленин говорит:
"Положение дел с социалистической революцией в России должно быть положено в основу всякого определения международных задач новой Советской власти, ибо международная ситуация на четвертом году войны сложилась так, что вероятный момент взрыва революции и свержения каких-либо из европейских империалистических правительств (в том числе и германского) совершенно не поддается учету. Нет сомнения, что социалистическая революция в Европе должна наступить и наступит. Все наши надежды на окончательную победу социализма основаны на этой уверенности и на этом научном предвидении. Наша пропагандистская деятельность вообще и организация братания в особенности должны быть усилены и развиты. Но было бы ошибкой построить тактику социалистического правительства в России на попытках определить, наступит ли европейская и особенно германская социалистическая революция в ближайшие полгода (или подобный краткий срок) или не наступит. Так как определить этого нельзя никоим образом, то все подобные попытки об'ективно свелись бы к слепой азартной игре"*1.
В статье "О революционной фразе", напечатанной в "Правде" от 21 февраля 1918 г., за подписью Карпов, т. Ленин, возвращаясь к тому же вопросу, пишет:
Что германцы "не смогут наступать", этот довод миллионы раз повторялся в январе и начале февраля 1918 года противниками сепаратного мира. Самые осторожные из них определяли - примерно, конечно - вероятность того, что немцы не смогут наступать, в 25 - 33%.
Факты опровергли эти расчеты. Противники сепаратного мира очень часто и тут отмахиваются от фактов, боясь их железной логики.
В чем был источник ошибки, которую революционеры настоящие (а не революционеры чувства) должны уметь признать и продумать?
В том ли, что вообще мы маневрировали и агитировали в связи с переговорами о мире? Нет. Не в этом. Маневрировать и агитировать надо было. Но надо было также определить "свое время" как для маневров и агитации пока можно было маневрировать и агитировать, - так и для прекращения всяких маневров к моменту, когда вопрос стал ребром.
Источник ошибки был в том, что наше отношение революционного сотрудничества с германскими революционными рабочими было превращено в фразу. Мы помогали германским революционным рабочим и продолжаем помогать им всем, чем могли: - братанием, агитацией, публикацией тайных договоров и пр. Это была помощь делом, деловая помощь.
Заявление же некоторых из наших товарищей: "германцы не смогут наступать" было фразой. Мы только что пережили революцию у себя. Мы знаем отлично, почему в России революции было легче начаться, чем в Европе. Мы видели, что мы не могли помешать наступлению русского империализма в июне 1917 г., хотя мы имели уже революцию не только начавшуюся, не только свергшую монархию, но и создавшую повсюду Советы. Мы видели, мы знали, мы раз'ясняли рабочим: войны ведут правительства. Чтобы прекратить войну буржуазную, надо свергнуть буржуазное правительство.
Заявление: "германцы не смогут наступать" равнялось поэтому заявлению: "мы знаем, что правительство Германии в ближайшие недели будет _______________
*1 См. цитируемый том, стр. 64. свергнуто". На деле мы этого не знали и знать не могли, и потому заявление было фразой.
Одно дело - быть убежденным в созревании германской революции и оказывать серьезную помощь этому созреванию, посильно служить работой, агитацией, братаньем, - чем хотите, только работой этому созреванию. В этом состоит революционный пролетарский интернационализм.
Другое дело - заявлять прямо и косвенно, открыто или прикрыто, что немецкая революция уже созрела (хотя это заведомо не так), и основывать на этом свою тактику. Тут нет ни грана революционности, тут одно фразерство.
Вот в чем источник ошибки, состоявшей в "гордом, ярком, эффектном, звонком" утверждении: "германцы не смогут наступать"*1.
Исходя из этого взгляда о невозможности предугадать момент взрыва революции в Европе вообще и в Германии в частности, правильно учитывая как состояние нашей армии, так и настроение крестьянства, т. Ленин критиковал как точку зрения тех товарищей, которые поддерживали идею революционной войны, так и тех, которые отстаивали формулу: "ни мир, ни война", предлагая войну об'явить прекращенной, армию демобилизовать и мира не подписывать. Тов. Ленин доказывал необходимость немедленного заключения аннексионистского мира, как бы такое решение ни было тяжело для нас.
В пунктах 7 и 8 тезисов о мире т. Ленин так ставит вопрос о немедленном мире, не допуская никаких средних решений:
"Мирные переговоры в Брест-Литовске вполне выяснили в настоящий момент, к 7 января 1918 г., что у германского правительства (вполне ведущего на поводу остальные правительства четверного союза), безусловно взяла верх военная партия, которая по сути дела уже поставила России ультиматум (со дня на день следует ждать, необходимо ждать и его формального пред'явления). Ультиматум этот таков: либо дальнейшая война, либо аннексионистский мир, т.-е. на условии, что мы отдаем все занятые нами земли, германцы сохраняют все занятые земли и налагают на нас контрибуцию (прикрытую внешностью платы на содержание пленных), контрибуцию размером приблизительно в 3 миллиарда рублей, с рассрочкой платежа на несколько лет.
Перед социалистическим правительством России встает требующий неотложного решения вопрос, принять ли сейчас этот аннексионистский мир или вести тотчас революционную войну. Никакие средние решения по сути дела тут не возможны. Никакие дальнейшие отсрочки более не осуществимы, ибо для искусственного затягивания переговоров мы уже сделали все возможное и невозможное"*2.
Критикуя идею немедленной революционной войны, т. Ленин замечает, что такая политика отвечала бы, может быть, потребностям человека в стремлении к красивому, эффектному и яркому, но совершенно не считалась _______________
*1 См. цитируемый том, стр. 103 - 104.
*2 См. там же, стр. 64 - 65. бы с об'ективным соотношением классовых сил и материальных факторов в переживаемый момент начавшейся социалистической революции.
Отстаивая эту точку зрения, т. Ленин исходил из следующего, как доказали дальнейшие события, безусловно правильного учета как состояния нашей армии, так и настроения крестьянства.
"Нет сомнения, что наша армия в данный момент и в ближайшие недели (а, вероятно, и в ближайшие месяцы) абсолютно не в состоянии успешно отражать немецкое наступление, во-первых, вследствие крайней усталости и истомления большинства солдат при неслыханной разрухе в деле продовольствия, смены переутомленных и пр., во-вторых, вследствие полной негодности конского состава, обрекающей на неминуемую гибель нашу артиллерию, в-третьих, вследствие полной невозможности защитить побережье от Риги до Ревеля, дающей неприятелю вернейший шанс на завоевание остальной части Лифляндии, затем Эстляндии и на обход большой части наших войск с тыла, наконец, на взятие Петербурга.
"Далее нет также никакого сомнения, что крестьянское большинство нашей армии в данный момент безусловно высказалось бы за аннексионистский мир, а не за немедленную революционную войну, ибо дело социалистической революционной армии, влития в нее отрядов Красной гвардии и проч. только-только начато.
"При полной демократизации армии вести войну против воли большинства солдат было бы авантюрой, а на создание действительно прочной и идейно-крепкой социалистической армии нужны по меньшей мере месяцы и месяцы.
"Беднейшее крестьянство в России в состоянии поддержать социалистическую революцию, руководимую рабочим классом; оно в состоянии немедленно, в данный момент, пойти на серьезную революционную войну. Это об'ективное соотношение классов по данному вопросу было бы роковой ошибкой игнорировать.
"Дело стоит, следовательно, с революционной войной в данное время следующим образом:
"Если бы германская революция вспыхнула в ближайшие 3 - 4 месяца, тогда, может быть, тактика немедленной революционной войны не погубила бы нашей социалистической революции.
"Если же германская революция в ближайшие месяцы не наступит, то ход событий при продолжении войны будет неизменно такой, что сильнейшие поражения заставят Россию заключить еще более невыгодный сепаратный мир, при чем мир этот будет заключен не социалистическим правительством, а каким-либо другим (например, блоком буржуазной Рады с червонцами или что-либо подобное), ибо крестьянская армия, невыносимо истрепленная войной, после первых же поражений, вероятно, даже не через месяц, а через неделю свергнет социалистическое рабочее правительство.
"При таком положении дела было бы совершенно недопустимой тактикой ставить на карту судьбу начавшейся уже в России социалистической революции только из-за того, начнется ли германская революция в ближайший кратчайший, измеряемый неделями срок. Такая тактика была бы авантюрой. Так рисковать мы не имеем права.
"И германская революция вовсе не затруднится, по ее об'ективным основаниям, если мы заключим сепаратный мир. Вероятно, на время угар шовинизма ослабит ее, но положение Германии останется крайне тяжелым. Война с Англией и Америкой будет затяжной, агрессивный империализм вполне и до конца разоблачен с обеих сторон.
"Пример социалистической Советской республики в России будет стоять живым образцом перед народами всех стран, и пропагандистское революционирующее действие этого образца будет гигантским. Здесь - буржуазный строй и обнаженная до конца захватная война двух групп хищников, там мир и социалистическая республика Советов"*1.
События целиком оправдали прогноз т. Ленина. Когда, ввиду отказа советской делегации подписать первоначальные условия мирного договора, выставленные германской коалицией, немецкая армия в феврале 1918 г. прервала перемирие и начала наступление, войска наши бежали без всякого сопротивления, бросая пушки и т. д. Таким образом, стало очевидно, как ошибались те, кто утверждал, будто немецкая армия не в состоянии наступать, а потому не следует подписывать "похабного мира". В результате этой иллюзии пришлось волей-неволей подписать мир на новых, более тяжких условиях.
В статье "Серьезный урок и серьезная ответственность", написанной 5 марта, т. Ленин жестоко критиковал тех, кто сеял иллюзию, с одной стороны, о возможности революционной войны при настроении нашей армии, не желавшей сражаться, с другой - о невозможности немецкого наступления.
"Это - факт, что в момент, когда физически бежит, бросая пушки и не успевая взрывать мостов, фронтовая армия, неспособная воевать, защитой отечества и повышением его обороноспособности являются не болтовня о революционной войне (болтовня при таком паническом бегстве армии, ни одного отряда которой сторонники революционной войны не удержали, - прямо позорная), а отступление в порядке для спасения остатков армий, использования в этих целях каждого дня передышки.
"Н. Бухарин пытается теперь даже отрицать тот факт, что он и его друзья утверждали, будто немец не сможет наступать. Однако очень и очень многие знают, что это - факт, что Бухарин и его друзья утверждали это, что, сея такую иллюзию, они помогли германскому империализму и помешали росту германской революции, которая ослаблена теперь тем, что у великороссийской Советской республики отняли, при паническом бегстве крестьянской армии, тысячи и тысячи пушек, сотни и сотни миллионов богатств. Я это предсказал ясно и точно в тезисах от 7 января.
"А что новые условия хуже, тяжелее, унизительнее худых, тяжелых и унизительных брестских условий, в этом виноваты, по отношению к великой _______________
*1 См. цитируемый том, стр. 67 - 68. российской Советской республике, наши горе-левые Бухарин, Ломов, Урицкий и К-о. Это исторический факт, доказанный вышеприведенными голосованиями. От этого факта никакими увертками не скроешься. Вам давали брестские условия, а вы отвечали фанфаронством и бахвальством, доводя до худших условий. Это факт. И ответственность за это вы с себя не снимете.
"В моих тезисах от 7 января 1918 г. предсказано с полнейшей ясностью, что в силу состояния нашей армии (которое не могло измениться от фразерства "против" усталых крестьянских масс) Россия должна будет заключить худший сепаратный мир, если не примет брестского.
"Левые" попались в ловушку буржуазии российской, которой надо было втянуть нас в войну, наиболее для нас невыгодную".
Возвращаясь к вопросу о результатах политики тех, кто не желал подписывать первоначальных условий, предложенных германской коалицией, т. Ленин в своем докладе от 7 марта 1915 г. на заседании VII с'езда Р. К. П. сказал:
"Наступил период тягчайших поражений, нанесенных вооруженным до зубов империализмом, стране, которая должна была демобилизовать армию. То, что я предсказывал, наступило целиком. Вместо Брестского мира мы получили мир гораздо более унизительный по вине тех, кто не брал его. Мы сидели в Бресте за столом рядом с Гофманом, а не с Либкнехтом. Этим мы тогда помогали немецкой революции, а теперь вы помогаете немецкому империализму, потому что отдали им свои миллионные богатства: пушки, снаряды, продовольствие. Случилось то, что должен был предсказать всякий, кто видел состояние армии, до боли невероятное. Мы погибли бы при малейшем наступлении немцев неизбежно и неминуемо, это говорил всякий добросовестный человек с фронта. Мы, действительно, оказались добычей неприятеля в несколько дней. Получивши этот урок, мы наш раскол и кризис изживем, как ни тяжела эта болезнь, потому что нам на помощь придет неизмеримо более верный союзник, - всемирная революция. Когда нам говорят по вопросу о ратификации нового Тильзитского мира, неслыханного, более грабительского, чем Брестский, я отвечаю: - "Безусловно, да". Мы должны это сделать, ибо мы смотрим с точки зрения масс. Попытка перенесения октябрьской и ноябрьской тактики, испробованной внутри одной нашей страны, тактики триумфального периода революции с помощью нашей фантазии на весь ход революции оказалась битой историей. Когда говорят, что передышка это фантазия; когда газета называется "Коммунист", должно быть, от Парижской Коммуны; когда эта газета наполняет столбец за столбцом опровержениями теории передышки, - тогда я вижу ясно (мне много пришлось пережить фракционных столкновений и расколов, так что я имею большую привычку), но вижу ясно, что старым способом фракционных расколов эта болезнь не будет излечена, потому что ее излечит жизнь раньше. Жизнь шагает очень быстро; здесь она действует великолепно; история гонит так быстро ее локомотив, что раньше, чем успеет редакция "Коммуниста" издать очередной номер, большинство рабочих в Питере уже разочаруются в ее идеях, потому что жизнь в это время показывает, что передышка - факт.
"Сейчас мы, подписавши мир, имеем передышку, мы пользуемся ею для защиты отечества лучше, чем войной, потому что, если бы мы имели войну, мы имели бы ту панически бегущую армию, которую необходимо было бы остановить и которую наши товарищи остановить не могут и не могли потому, что война сильнее, чем проповеди, чем десяти тысяч рассуждений. Если они не поняли об'ективного положения, они остановить армии не могут, и не остановили бы. Эта больная армия заражала весь организм, и мы получили новое неслыханное поражение, новый удар немецкого империализма по революции, потому что легкомысленно оставили себя без пулеметов, а между тем этой передышкой мы воспользуемся, чтобы убедить народ об'единиться, сражаться, чтобы говорить русским рабочим, крестьянам: "Создавайте самодисциплину, дисциплину строгую, иначе вы будете лежать под пятой немецкого сапога, как лежите сейчас, как неизбежно будете лежать, пока народ не научится бороться и создавать армии, способные не бежать, а итти на неслыханные мучения". Это неизбежно, потому, что немецкая революция еще не родилась, и нельзя ручаться, что она родится завтра.
Жизнь блестяще оправдала этот прогноз т. Ленина. Передышка стала фактом. Была создана самодисциплина, дисциплина строгая, была постепенно сформирована и организована новая армия, красная армия, с помощью которой Советская Россия уничтожила белогвардейские банды и выбросила в море войска Антанты, решившей, очевидно, что если рабоче-крестьянская страна не могла в определенный момент отразить немецкого нашествия, она вообще неспособна к вооруженной борьбе.
Настаивая на подписании тягчайшего мира ввиду состояния нашей армии и настроения крестьянства, а также необходимости передышки, т. Ленин ни на одну минуту не обманывал себя и никого иллюзией о возможности длительной передышки. Наоборот, он подчеркивал, что передышка будет короткой.
"Да, этот мир - тягчайшее наше поражение, - доказывал тов. Ленин в докладе о Брестском мире на IV Всероссийском С'езде Советов. - Да, этот мир - неслыханное унижение Советской власти, но историю перехитрить мы не в состоянии.
"Передышка нам нужна, плохая, короткая, непрочная передышка, но все же будет время, за которое произойдет новое накопление сил революции, оздоровление армии от отчаяния и утомления".
На вопрос Камкова о том, что такое передышка, на какой срок и т. д., т. Ленин ответил:
"Удивительно легко иногда бывает вопросы ставить, но и нетрудно на них и ответить. Есть одно изречение, - оно невежливо и грубо, но слова из песни не выкинешь; - оно говорит: один дурак может больше спрашивать, чем десять умных ответить.
"Спрашивают, продлится ли передышка неделю, две или больше. Я утверждаю, что на всяком волостном сходе и на каждой фабрике человек, который от имени серьезной партии будет выступать с подобным вопросом к народу, его народ прогонит вон, потому что на всяком волостном сходе поймут, что нельзя задавать вопросы о том, чего нельзя знать. Это поймет любой рабочий и крестьянин.
"И одно можно с уверенностью сказать, что после мучительной трехлетней войны всякая неделя передышки есть величайшее благо".
Глубоко интересна критика т. Лениным всякого рода причитаний о "позорном" характере, унизительности и т. д. Брестского мира.
"Я предоставляю вам увлекаться международной революцией, потому что она все же наступит. Все придет в свое время, а теперь беритесь за самодисциплину, подчиняйтесь во что бы то ни стало, чтобы был образцовый порядок, чтобы рабочие хоть один час в течение суток учились сражаться. Это немного потруднее, чем написать прекрасную сказку. Этим вы поможете немецкой и международной революции. Сколько нам дадут дней передышки, мы не знаем, но она дана. Надо скорей демобилизовать армию, потому что это больной орган, а пока мы будем помогать финляндской революции.
"Только дети могут не понять, что в такую эпоху, когда наступает мучительно долгий период освобождения, которое только что создало Советскую власть, подняло на высшую ступень ее развития, только дети могут не понимать того, что здесь должна быть длительная, осмотрительная борьба. Позорный мирный договор подымает восстание, но когда товарищи из "Коммуниста" рассуждают о войне, у них, в сущности, только апелляция к чувству. "Позорный, неслыханный, унизительный мир". Они апеллируют к чувству, позабыв то, что у людей сжимались руки в кулаки и кровавые мальчики были перед глазами. Что они, в сущности, говорят? "Никогда сознательный революционер не переживет этого, не пойдет на этот позор". Эта газета носит кличку "Коммунист", но ей следует носить кличку "Шляхтич", ибо она смотрит с точки зрения шляхтича, который сказал, умирая в красивой позе со шпагой: "Мир - это позор, война - это честь". Они смотрят с точки зрения шляхтича, но я подхожу с точки зрения крестьянина.
"Если я иду на мир, когда армия бежит и не может не бежать, не теряя тысячи людей, я беру его, чтобы не было хуже. Разве позорен договор? Да меня оправдает всякий серьезный крестьянин и рабочий, потому что они понимают, что мир есть средство для накопления сил. История скажет, кто прав. На нее я ссылался не раз, такова история освобождения немцев от Наполеона. Я нарочно назвал мир Тильзитским, хотя мы не подписали того, что было там, когда немцам пришлось давать свои войска на помощь завоевателю для подчинения других народов. До этого история однажды уже доходила и дойдет вновь, если мы будем надеяться только на международную революцию. Смотрите, чтобы история не довела вас и до такой формы военного рабства. А пока социалистическая революция не победила во всех странах, Советская Республика может впасть в рабство. Наполеон в Тильзите принудил немцев к неслыханным позорным условиям мира. Там дело шло так, что несколько раз заключался мир. Тогдашний Гофман-Наполеон ловил на нарушении мира, и нас поймает Гофман на том же. Только мы постараемся, чтобы он поймал не скоро. Последняя вспышка дала горькую, мучительную, но серьезную науку русскому народу, заставив его организовываться, дисциплинироваться, уметь подчиняться, создавать образцовую дисциплину. Учитесь у немца его дисциплине, иначе мы - погибший народ и вечно будем лежать распростертым в рабстве".
Тов. Ленин подчеркивает, что позор для революционеров не в подписании унизительного мира, а в отчаянии, в упадке духа, в потере революционной энергии и веры в будущее.
"Пруссия и ряд других стран в начале XIX века, во время наполеоновских войн, доходили до несравненно, неизмеримо больших тяжестей и тягот поражения, завоевания, унижения, угнетения завоевателем, чем Россия 1918 года. И, однако, лучшие люди Пруссии, когда Наполеон давил их пятой военного сапога во сто раз сильнее, чем смогли теперь задавить нас, не отчаявались, не говорили о "чисто формальном" значении их национальных политических учреждений. Они не махали рукой, не поддавались чувству: "все равно - погибать". Они подписывали неизмеримо более тяжкие, зверские, позорные, угнетательские мирные договоры, чем брестский, умели выжидать потом, стойко сносили иго завоевателя, опять воевали, опять падали под гнетом завоевателя, опять воевали, опять падали под гнетом завоевателя, опять подписывали похабные и похабнейшие мирные договоры, опять поднимались, и освободились в конце концов (не без использования розни между более сильными конкурентами-завоевателями).
В речи на Всероссийском С'езде Военного Флота от 28 ноября 1918 г. т. Ленин по тому же вопросу сказал: "С войной, вызванной столкновением хищников из-за добычи, мы начали решительную борьбу. Все партии до сих пор говорили об этой борьбе, но дальше слов и лицемерия не шли. Теперь борьба за мир начата. Борьба эта трудна. Кто думал, что мира достигнуть легко, что стоит лишь заикнуться о мире, и буржуазия поднесет его нам на тарелочке, тот совсем наивный человек. Кто приписывал этот взгляд большевикам, тот обманывал. Капиталисты сцепились в мертвой схватке, чтобы поделить добычу. Ясно: убить войну - значит победить капитал, и в этом смысле Советская власть начала борьбу. Мы опубликовали и впредь будем опубликовывать тайные договоры. Никакая злоба и никакая клевета нас не остановят на этом пути. Господа буржуа злобствуют от того, что народ видит, из-за чего его гнали на бойню. Они пугают страну перспективой войны, в которой Россия оказалась бы изолированной, но нас не остановит та бешеная ненависть, которую буржуазия проявляет к движению к миру".
На обвинения в том, что мы стремимся к сепаратному миру с Германией и даем ей возможность перебросить все освободившиеся на русском фронте войска против Антанты, Ленин ответил в цитированной выше речи от 10 ноября 1918 г.: "Буржуазная пресса ставит нам упрек в том, "что будто мы предлагаем сепаратное перемирие, будто мы не считаемся с интересами румынской армии. Это сплошная ложь. Мы предлагаем немедленно начать переговоры и заключить перемирие со всеми странами без из'ятия".
В речи от 22 ноября Ленин сказал по тому же вопросу:
"Когда немцы на наши требования не перебрасывать войск на западный и итальянский фронты ответили уклончиво, мы прервали после этого переговоры и возобновим их некоторое время спустя. И когда мы это сообщим открыто на весь мир, то не будет ни одного немецкого рабочего, который бы не знал, что не по нашей вине были прерваны мирные переговоры".
Итак, т. Ленин, как и весь Совет Народных Комиссаров, стремился к переговорам о всеобщем мире. Однако неоднократные обращения к правительствам Антанты и нейтральных держав с предложениями о мирных переговорах не привели ни к каким результатам. В период ноябрьского перерыва Брестских переговоров Совет Народных Комиссаров выпустил новое обращение к державам Антанты и только после того, как оно вновь осталось без всякого ответа, счел возможным приступить без участия "союзников" к переговорам о сепаратном мире.
По вопросу о мире точка зрения т. Ленина была выпукло выражена в "тезисах о мире", написанных 7 января и опубликованных в "Правде" только 24 февраля, когда обострившаяся в партии борьба заставила перенести вопрос на страницы печати.
Прежде всего надо заметить, что т. Ленин, подобно всем коммунистам, считал неизбежной социалистическую революцию в Европе, но в отличие от всех почти других товарищей он доказывал невозможность основывать тактику партии на расчетах о близости революции в Европе и в Германии в частности.
В 6-м тезисов т. Ленин говорит:
"Положение дел с социалистической революцией в России должно быть положено в основу всякого определения международных задач новой Советской власти, ибо международная ситуация на четвертом году войны сложилась так, что вероятный момент взрыва революции и свержения каких-либо из европейских империалистических правительств (в том числе и германского) совершенно не поддается учету. Нет сомнения, что социалистическая революция в Европе должна наступить и наступит. Все наши надежды на окончательную победу социализма основаны на этой уверенности и на этом научном предвидении. Наша пропагандистская деятельность вообще и организация братания в особенности должны быть усилены и развиты. Но было бы ошибкой построить тактику социалистического правительства в России на попытках определить, наступит ли европейская и особенно германская социалистическая революция в ближайшие полгода (или подобный краткий срок) или не наступит. Так как определить этого нельзя никоим образом, то все подобные попытки об'ективно свелись бы к слепой азартной игре"*1.
В статье "О революционной фразе", напечатанной в "Правде" от 21 февраля 1918 г., за подписью Карпов, т. Ленин, возвращаясь к тому же вопросу, пишет:
Что германцы "не смогут наступать", этот довод миллионы раз повторялся в январе и начале февраля 1918 года противниками сепаратного мира. Самые осторожные из них определяли - примерно, конечно - вероятность того, что немцы не смогут наступать, в 25 - 33%.
Факты опровергли эти расчеты. Противники сепаратного мира очень часто и тут отмахиваются от фактов, боясь их железной логики.
В чем был источник ошибки, которую революционеры настоящие (а не революционеры чувства) должны уметь признать и продумать?
В том ли, что вообще мы маневрировали и агитировали в связи с переговорами о мире? Нет. Не в этом. Маневрировать и агитировать надо было. Но надо было также определить "свое время" как для маневров и агитации пока можно было маневрировать и агитировать, - так и для прекращения всяких маневров к моменту, когда вопрос стал ребром.
Источник ошибки был в том, что наше отношение революционного сотрудничества с германскими революционными рабочими было превращено в фразу. Мы помогали германским революционным рабочим и продолжаем помогать им всем, чем могли: - братанием, агитацией, публикацией тайных договоров и пр. Это была помощь делом, деловая помощь.
Заявление же некоторых из наших товарищей: "германцы не смогут наступать" было фразой. Мы только что пережили революцию у себя. Мы знаем отлично, почему в России революции было легче начаться, чем в Европе. Мы видели, что мы не могли помешать наступлению русского империализма в июне 1917 г., хотя мы имели уже революцию не только начавшуюся, не только свергшую монархию, но и создавшую повсюду Советы. Мы видели, мы знали, мы раз'ясняли рабочим: войны ведут правительства. Чтобы прекратить войну буржуазную, надо свергнуть буржуазное правительство.
Заявление: "германцы не смогут наступать" равнялось поэтому заявлению: "мы знаем, что правительство Германии в ближайшие недели будет _______________
*1 См. цитируемый том, стр. 64. свергнуто". На деле мы этого не знали и знать не могли, и потому заявление было фразой.
Одно дело - быть убежденным в созревании германской революции и оказывать серьезную помощь этому созреванию, посильно служить работой, агитацией, братаньем, - чем хотите, только работой этому созреванию. В этом состоит революционный пролетарский интернационализм.
Другое дело - заявлять прямо и косвенно, открыто или прикрыто, что немецкая революция уже созрела (хотя это заведомо не так), и основывать на этом свою тактику. Тут нет ни грана революционности, тут одно фразерство.
Вот в чем источник ошибки, состоявшей в "гордом, ярком, эффектном, звонком" утверждении: "германцы не смогут наступать"*1.
Исходя из этого взгляда о невозможности предугадать момент взрыва революции в Европе вообще и в Германии в частности, правильно учитывая как состояние нашей армии, так и настроение крестьянства, т. Ленин критиковал как точку зрения тех товарищей, которые поддерживали идею революционной войны, так и тех, которые отстаивали формулу: "ни мир, ни война", предлагая войну об'явить прекращенной, армию демобилизовать и мира не подписывать. Тов. Ленин доказывал необходимость немедленного заключения аннексионистского мира, как бы такое решение ни было тяжело для нас.
В пунктах 7 и 8 тезисов о мире т. Ленин так ставит вопрос о немедленном мире, не допуская никаких средних решений:
"Мирные переговоры в Брест-Литовске вполне выяснили в настоящий момент, к 7 января 1918 г., что у германского правительства (вполне ведущего на поводу остальные правительства четверного союза), безусловно взяла верх военная партия, которая по сути дела уже поставила России ультиматум (со дня на день следует ждать, необходимо ждать и его формального пред'явления). Ультиматум этот таков: либо дальнейшая война, либо аннексионистский мир, т.-е. на условии, что мы отдаем все занятые нами земли, германцы сохраняют все занятые земли и налагают на нас контрибуцию (прикрытую внешностью платы на содержание пленных), контрибуцию размером приблизительно в 3 миллиарда рублей, с рассрочкой платежа на несколько лет.
Перед социалистическим правительством России встает требующий неотложного решения вопрос, принять ли сейчас этот аннексионистский мир или вести тотчас революционную войну. Никакие средние решения по сути дела тут не возможны. Никакие дальнейшие отсрочки более не осуществимы, ибо для искусственного затягивания переговоров мы уже сделали все возможное и невозможное"*2.
Критикуя идею немедленной революционной войны, т. Ленин замечает, что такая политика отвечала бы, может быть, потребностям человека в стремлении к красивому, эффектному и яркому, но совершенно не считалась _______________
*1 См. цитируемый том, стр. 103 - 104.
*2 См. там же, стр. 64 - 65. бы с об'ективным соотношением классовых сил и материальных факторов в переживаемый момент начавшейся социалистической революции.
Отстаивая эту точку зрения, т. Ленин исходил из следующего, как доказали дальнейшие события, безусловно правильного учета как состояния нашей армии, так и настроения крестьянства.
"Нет сомнения, что наша армия в данный момент и в ближайшие недели (а, вероятно, и в ближайшие месяцы) абсолютно не в состоянии успешно отражать немецкое наступление, во-первых, вследствие крайней усталости и истомления большинства солдат при неслыханной разрухе в деле продовольствия, смены переутомленных и пр., во-вторых, вследствие полной негодности конского состава, обрекающей на неминуемую гибель нашу артиллерию, в-третьих, вследствие полной невозможности защитить побережье от Риги до Ревеля, дающей неприятелю вернейший шанс на завоевание остальной части Лифляндии, затем Эстляндии и на обход большой части наших войск с тыла, наконец, на взятие Петербурга.
"Далее нет также никакого сомнения, что крестьянское большинство нашей армии в данный момент безусловно высказалось бы за аннексионистский мир, а не за немедленную революционную войну, ибо дело социалистической революционной армии, влития в нее отрядов Красной гвардии и проч. только-только начато.
"При полной демократизации армии вести войну против воли большинства солдат было бы авантюрой, а на создание действительно прочной и идейно-крепкой социалистической армии нужны по меньшей мере месяцы и месяцы.
"Беднейшее крестьянство в России в состоянии поддержать социалистическую революцию, руководимую рабочим классом; оно в состоянии немедленно, в данный момент, пойти на серьезную революционную войну. Это об'ективное соотношение классов по данному вопросу было бы роковой ошибкой игнорировать.
"Дело стоит, следовательно, с революционной войной в данное время следующим образом:
"Если бы германская революция вспыхнула в ближайшие 3 - 4 месяца, тогда, может быть, тактика немедленной революционной войны не погубила бы нашей социалистической революции.
"Если же германская революция в ближайшие месяцы не наступит, то ход событий при продолжении войны будет неизменно такой, что сильнейшие поражения заставят Россию заключить еще более невыгодный сепаратный мир, при чем мир этот будет заключен не социалистическим правительством, а каким-либо другим (например, блоком буржуазной Рады с червонцами или что-либо подобное), ибо крестьянская армия, невыносимо истрепленная войной, после первых же поражений, вероятно, даже не через месяц, а через неделю свергнет социалистическое рабочее правительство.
"При таком положении дела было бы совершенно недопустимой тактикой ставить на карту судьбу начавшейся уже в России социалистической революции только из-за того, начнется ли германская революция в ближайший кратчайший, измеряемый неделями срок. Такая тактика была бы авантюрой. Так рисковать мы не имеем права.
"И германская революция вовсе не затруднится, по ее об'ективным основаниям, если мы заключим сепаратный мир. Вероятно, на время угар шовинизма ослабит ее, но положение Германии останется крайне тяжелым. Война с Англией и Америкой будет затяжной, агрессивный империализм вполне и до конца разоблачен с обеих сторон.
"Пример социалистической Советской республики в России будет стоять живым образцом перед народами всех стран, и пропагандистское революционирующее действие этого образца будет гигантским. Здесь - буржуазный строй и обнаженная до конца захватная война двух групп хищников, там мир и социалистическая республика Советов"*1.
События целиком оправдали прогноз т. Ленина. Когда, ввиду отказа советской делегации подписать первоначальные условия мирного договора, выставленные германской коалицией, немецкая армия в феврале 1918 г. прервала перемирие и начала наступление, войска наши бежали без всякого сопротивления, бросая пушки и т. д. Таким образом, стало очевидно, как ошибались те, кто утверждал, будто немецкая армия не в состоянии наступать, а потому не следует подписывать "похабного мира". В результате этой иллюзии пришлось волей-неволей подписать мир на новых, более тяжких условиях.
В статье "Серьезный урок и серьезная ответственность", написанной 5 марта, т. Ленин жестоко критиковал тех, кто сеял иллюзию, с одной стороны, о возможности революционной войны при настроении нашей армии, не желавшей сражаться, с другой - о невозможности немецкого наступления.
"Это - факт, что в момент, когда физически бежит, бросая пушки и не успевая взрывать мостов, фронтовая армия, неспособная воевать, защитой отечества и повышением его обороноспособности являются не болтовня о революционной войне (болтовня при таком паническом бегстве армии, ни одного отряда которой сторонники революционной войны не удержали, - прямо позорная), а отступление в порядке для спасения остатков армий, использования в этих целях каждого дня передышки.
"Н. Бухарин пытается теперь даже отрицать тот факт, что он и его друзья утверждали, будто немец не сможет наступать. Однако очень и очень многие знают, что это - факт, что Бухарин и его друзья утверждали это, что, сея такую иллюзию, они помогли германскому империализму и помешали росту германской революции, которая ослаблена теперь тем, что у великороссийской Советской республики отняли, при паническом бегстве крестьянской армии, тысячи и тысячи пушек, сотни и сотни миллионов богатств. Я это предсказал ясно и точно в тезисах от 7 января.
"А что новые условия хуже, тяжелее, унизительнее худых, тяжелых и унизительных брестских условий, в этом виноваты, по отношению к великой _______________
*1 См. цитируемый том, стр. 67 - 68. российской Советской республике, наши горе-левые Бухарин, Ломов, Урицкий и К-о. Это исторический факт, доказанный вышеприведенными голосованиями. От этого факта никакими увертками не скроешься. Вам давали брестские условия, а вы отвечали фанфаронством и бахвальством, доводя до худших условий. Это факт. И ответственность за это вы с себя не снимете.
"В моих тезисах от 7 января 1918 г. предсказано с полнейшей ясностью, что в силу состояния нашей армии (которое не могло измениться от фразерства "против" усталых крестьянских масс) Россия должна будет заключить худший сепаратный мир, если не примет брестского.
"Левые" попались в ловушку буржуазии российской, которой надо было втянуть нас в войну, наиболее для нас невыгодную".
Возвращаясь к вопросу о результатах политики тех, кто не желал подписывать первоначальных условий, предложенных германской коалицией, т. Ленин в своем докладе от 7 марта 1915 г. на заседании VII с'езда Р. К. П. сказал:
"Наступил период тягчайших поражений, нанесенных вооруженным до зубов империализмом, стране, которая должна была демобилизовать армию. То, что я предсказывал, наступило целиком. Вместо Брестского мира мы получили мир гораздо более унизительный по вине тех, кто не брал его. Мы сидели в Бресте за столом рядом с Гофманом, а не с Либкнехтом. Этим мы тогда помогали немецкой революции, а теперь вы помогаете немецкому империализму, потому что отдали им свои миллионные богатства: пушки, снаряды, продовольствие. Случилось то, что должен был предсказать всякий, кто видел состояние армии, до боли невероятное. Мы погибли бы при малейшем наступлении немцев неизбежно и неминуемо, это говорил всякий добросовестный человек с фронта. Мы, действительно, оказались добычей неприятеля в несколько дней. Получивши этот урок, мы наш раскол и кризис изживем, как ни тяжела эта болезнь, потому что нам на помощь придет неизмеримо более верный союзник, - всемирная революция. Когда нам говорят по вопросу о ратификации нового Тильзитского мира, неслыханного, более грабительского, чем Брестский, я отвечаю: - "Безусловно, да". Мы должны это сделать, ибо мы смотрим с точки зрения масс. Попытка перенесения октябрьской и ноябрьской тактики, испробованной внутри одной нашей страны, тактики триумфального периода революции с помощью нашей фантазии на весь ход революции оказалась битой историей. Когда говорят, что передышка это фантазия; когда газета называется "Коммунист", должно быть, от Парижской Коммуны; когда эта газета наполняет столбец за столбцом опровержениями теории передышки, - тогда я вижу ясно (мне много пришлось пережить фракционных столкновений и расколов, так что я имею большую привычку), но вижу ясно, что старым способом фракционных расколов эта болезнь не будет излечена, потому что ее излечит жизнь раньше. Жизнь шагает очень быстро; здесь она действует великолепно; история гонит так быстро ее локомотив, что раньше, чем успеет редакция "Коммуниста" издать очередной номер, большинство рабочих в Питере уже разочаруются в ее идеях, потому что жизнь в это время показывает, что передышка - факт.
"Сейчас мы, подписавши мир, имеем передышку, мы пользуемся ею для защиты отечества лучше, чем войной, потому что, если бы мы имели войну, мы имели бы ту панически бегущую армию, которую необходимо было бы остановить и которую наши товарищи остановить не могут и не могли потому, что война сильнее, чем проповеди, чем десяти тысяч рассуждений. Если они не поняли об'ективного положения, они остановить армии не могут, и не остановили бы. Эта больная армия заражала весь организм, и мы получили новое неслыханное поражение, новый удар немецкого империализма по революции, потому что легкомысленно оставили себя без пулеметов, а между тем этой передышкой мы воспользуемся, чтобы убедить народ об'единиться, сражаться, чтобы говорить русским рабочим, крестьянам: "Создавайте самодисциплину, дисциплину строгую, иначе вы будете лежать под пятой немецкого сапога, как лежите сейчас, как неизбежно будете лежать, пока народ не научится бороться и создавать армии, способные не бежать, а итти на неслыханные мучения". Это неизбежно, потому, что немецкая революция еще не родилась, и нельзя ручаться, что она родится завтра.
Жизнь блестяще оправдала этот прогноз т. Ленина. Передышка стала фактом. Была создана самодисциплина, дисциплина строгая, была постепенно сформирована и организована новая армия, красная армия, с помощью которой Советская Россия уничтожила белогвардейские банды и выбросила в море войска Антанты, решившей, очевидно, что если рабоче-крестьянская страна не могла в определенный момент отразить немецкого нашествия, она вообще неспособна к вооруженной борьбе.
Настаивая на подписании тягчайшего мира ввиду состояния нашей армии и настроения крестьянства, а также необходимости передышки, т. Ленин ни на одну минуту не обманывал себя и никого иллюзией о возможности длительной передышки. Наоборот, он подчеркивал, что передышка будет короткой.
"Да, этот мир - тягчайшее наше поражение, - доказывал тов. Ленин в докладе о Брестском мире на IV Всероссийском С'езде Советов. - Да, этот мир - неслыханное унижение Советской власти, но историю перехитрить мы не в состоянии.
"Передышка нам нужна, плохая, короткая, непрочная передышка, но все же будет время, за которое произойдет новое накопление сил революции, оздоровление армии от отчаяния и утомления".
На вопрос Камкова о том, что такое передышка, на какой срок и т. д., т. Ленин ответил:
"Удивительно легко иногда бывает вопросы ставить, но и нетрудно на них и ответить. Есть одно изречение, - оно невежливо и грубо, но слова из песни не выкинешь; - оно говорит: один дурак может больше спрашивать, чем десять умных ответить.
"Спрашивают, продлится ли передышка неделю, две или больше. Я утверждаю, что на всяком волостном сходе и на каждой фабрике человек, который от имени серьезной партии будет выступать с подобным вопросом к народу, его народ прогонит вон, потому что на всяком волостном сходе поймут, что нельзя задавать вопросы о том, чего нельзя знать. Это поймет любой рабочий и крестьянин.
"И одно можно с уверенностью сказать, что после мучительной трехлетней войны всякая неделя передышки есть величайшее благо".
Глубоко интересна критика т. Лениным всякого рода причитаний о "позорном" характере, унизительности и т. д. Брестского мира.
"Я предоставляю вам увлекаться международной революцией, потому что она все же наступит. Все придет в свое время, а теперь беритесь за самодисциплину, подчиняйтесь во что бы то ни стало, чтобы был образцовый порядок, чтобы рабочие хоть один час в течение суток учились сражаться. Это немного потруднее, чем написать прекрасную сказку. Этим вы поможете немецкой и международной революции. Сколько нам дадут дней передышки, мы не знаем, но она дана. Надо скорей демобилизовать армию, потому что это больной орган, а пока мы будем помогать финляндской революции.
"Только дети могут не понять, что в такую эпоху, когда наступает мучительно долгий период освобождения, которое только что создало Советскую власть, подняло на высшую ступень ее развития, только дети могут не понимать того, что здесь должна быть длительная, осмотрительная борьба. Позорный мирный договор подымает восстание, но когда товарищи из "Коммуниста" рассуждают о войне, у них, в сущности, только апелляция к чувству. "Позорный, неслыханный, унизительный мир". Они апеллируют к чувству, позабыв то, что у людей сжимались руки в кулаки и кровавые мальчики были перед глазами. Что они, в сущности, говорят? "Никогда сознательный революционер не переживет этого, не пойдет на этот позор". Эта газета носит кличку "Коммунист", но ей следует носить кличку "Шляхтич", ибо она смотрит с точки зрения шляхтича, который сказал, умирая в красивой позе со шпагой: "Мир - это позор, война - это честь". Они смотрят с точки зрения шляхтича, но я подхожу с точки зрения крестьянина.
"Если я иду на мир, когда армия бежит и не может не бежать, не теряя тысячи людей, я беру его, чтобы не было хуже. Разве позорен договор? Да меня оправдает всякий серьезный крестьянин и рабочий, потому что они понимают, что мир есть средство для накопления сил. История скажет, кто прав. На нее я ссылался не раз, такова история освобождения немцев от Наполеона. Я нарочно назвал мир Тильзитским, хотя мы не подписали того, что было там, когда немцам пришлось давать свои войска на помощь завоевателю для подчинения других народов. До этого история однажды уже доходила и дойдет вновь, если мы будем надеяться только на международную революцию. Смотрите, чтобы история не довела вас и до такой формы военного рабства. А пока социалистическая революция не победила во всех странах, Советская Республика может впасть в рабство. Наполеон в Тильзите принудил немцев к неслыханным позорным условиям мира. Там дело шло так, что несколько раз заключался мир. Тогдашний Гофман-Наполеон ловил на нарушении мира, и нас поймает Гофман на том же. Только мы постараемся, чтобы он поймал не скоро. Последняя вспышка дала горькую, мучительную, но серьезную науку русскому народу, заставив его организовываться, дисциплинироваться, уметь подчиняться, создавать образцовую дисциплину. Учитесь у немца его дисциплине, иначе мы - погибший народ и вечно будем лежать распростертым в рабстве".
Тов. Ленин подчеркивает, что позор для революционеров не в подписании унизительного мира, а в отчаянии, в упадке духа, в потере революционной энергии и веры в будущее.
"Пруссия и ряд других стран в начале XIX века, во время наполеоновских войн, доходили до несравненно, неизмеримо больших тяжестей и тягот поражения, завоевания, унижения, угнетения завоевателем, чем Россия 1918 года. И, однако, лучшие люди Пруссии, когда Наполеон давил их пятой военного сапога во сто раз сильнее, чем смогли теперь задавить нас, не отчаявались, не говорили о "чисто формальном" значении их национальных политических учреждений. Они не махали рукой, не поддавались чувству: "все равно - погибать". Они подписывали неизмеримо более тяжкие, зверские, позорные, угнетательские мирные договоры, чем брестский, умели выжидать потом, стойко сносили иго завоевателя, опять воевали, опять падали под гнетом завоевателя, опять воевали, опять падали под гнетом завоевателя, опять подписывали похабные и похабнейшие мирные договоры, опять поднимались, и освободились в конце концов (не без использования розни между более сильными конкурентами-завоевателями).