Страница:
Между тем слово "оглашенный" на церк.-слав. языке (так же как и на литературном русском) - значит "упомянутый", "объявленный", "названный", "огласить - церковный термин, - объявить".
Бранный смысл слова родился из фразы, которой предписывалось непосвященным, еще не принявшим христианства, - покинуть церковь: "Оглашенные, изыдите".
Общий смысл фразы, хотя и не бранный, но все-же "укоризненный", указывающий на то, что непосвященные не имеют права оставаться при делах, касающихся только посвященных. Вне живого применения, - фраза получала уже не "укоризненный" характер, а порицательный, бранный. Этот общий смысл фразы окрасил отдельное слово так сильно, что затемнил в нем основной признак; слово "оглашенный" не соединено ассоциативными связями даже с таким значением слова "огласиться", как: "его дурной поступок огласился". (Этой потере основного признака способствовало между прочим и сознание иноязычности, данной в формальной части слова: оглашенный, что еще больше отделяло его от родственных слов). Слово выпало из лексического единства, потеряло основной признак - и взамен этого получило значение от общего смысла фразы.
Эта власть фразы над значением отдельного слова в приведенных случаях - совершенно затемняет его основной признак, прерывает его связь с лексическим единством, т.-е. затемняет слово, как лексическое единство.
Напротив, в примере из Ал. Толстого лексический план так определенен, что фразовый смысл столкнулся с ним, - и фраза не удалась.
Лексический план - это пункты, в которых проникают в данное значение - те или иные значения из объема лексического единства. Эти опорные пункты, отправные пункты могут так или иначе окрасить слово, так или иначе повернуть, распланировать основной признак; лексический план - это тот рычаг, который обнаруживает в слове то ту, то другую связь с объемом лексического единства.
Таким образом, - для того чтобы обнаружить в слове - конкретный объем лексического единства, - мы должны каждый раз: 1) выяснить наличие основного признака, связывающего конкретные специфические значения слова в однолексическое единство, 2) выяснить затуманивающую основной признак власть фразы, 3) выяснить отклоняющее деформирующее действие лексического плана.
4.
Крайне важен в слове еще один признак - лексическая окраска.
Каждая нация, каждый класс, каждая среда в широком смысле слова - окрашивают слова для нее характерные. Каждая среда имеет свои особые условия, особые деятельности, и, в зависимости от этого, то или иное слово характерно или не характерно для нее.
Каждое слово имеет, поэтому, свою своеобразную лексическую окраску, но эта лексическая окраска сознается как таковая только вне самой среды, для которой она характерна.
Таково языковое ощущение иностранных языков, диалектов и т. д.
Это использовано у Гоголя, как комический эффект.
Анучкин.
- А как, - позвольте еще вам сделать вопрос, - на каком языке изъясняются в Сицилии?
Жевакин.
- А натурально, все на французском.
Анучкин.
- И решительно все барышни говорят по-французски?
Жевакин.
- Все-с решительно. Вы даже, может быть, не поверите тому, что я вам доложу: мы жили тридцать четыре дня и во все время ни одного слова я не слыхал от них по-русски.
Анучкин.
- Ни одного слова?
Жевакин.
- Ни одного слова. Я не говорю уже о дворянах и прочих синьорах, то-есть разных ихних офицерах; но возьмите нарочно тамошнего простого мужика, который перетаскивает на шее всякую дрянь, попробуйте, скажите ему: "Дай, братец, хлеба" - не поймет, ей-богу не поймет, а скажи по-французски: "Dateci del pane" или "portate vino!" - поймет и полетит и точно принесет.
(Женитьба. Действ. I. Явлен. XVI).
Комизм здесь основан на том, что лексическую окраску, которую "французский" язык имеет в русском (т.-е. вне своей среды) действующее лицо переносит в самую среду, т.-е. туда, где этой окраски быть не может*1.
Велика сила лексической окраски слова в любой речевой конструкции ср. осознание в литературе XVIII в. диалектизмов, как комического элемента, роль античных имен в стихах Пушкина, роль "францужения" в "Евгении Онегине" и т. д.
Благодаря лексической окраске, - любая тема выносится из безразличной речевой среды и окрашивается наиболее для нее характерной лексической средой. Назвать Англию, Францию - "фирмой" - это значит не только уподобить ее деятельность существенным чертам фирмы, как торговли и т. д., не только снизить масштаб и конкретизировать, - но и окрасить все, что о них говорится в особый цвет: слово "фирма" - сугубо классовое, буржуазное, - и оно опутывает образ целой прочной сетью ассоциаций в данном направлении. Говорить образно о "рычагах" революции - значит не только употребить известный образ (кстати довольно стершийся), - а незаметным образом окрасить фразу в цвет известной лексической среды, - известной деятельности производственного процесса.
Здесь, в этом отношении, в каждой речевой конструкции образ и сравнение, - может быть мотивировкой, оправданием ввода нужной лексической окраски.
Но лексическая окраска дается, конечно, и помимо образа, помимо сравнения, - и иногда в самых маловажных, второстепенных по значительности словах и словечках. Эти слова и словечки иногда могут производить впечатление чего-то бессодержательного или второстепенного в семантическом отношении, - и вместе с тем они являются очень важными лексическими рычагами, переводящими всю речь в определенную лексическую среду.
Когда деревенские ораторы употребляют непонятные ни для себя, ни для слушающих иностранные слова, - они делают установку на город, на революционную городскую речь. И в таких непонятных словах, - не только слабость, но и сила и смысл бессмысленных речей деревенских ораторов.
5.
Ввиду сказанного, отношение вещи и слова представляется не прямым; вещь не покрывает слова, слово не покрывает вещи. Самое конкретное обозначение вещи - жест, на нее _______________
*1 Комизм еще усугубляется тем, что вместо французских примеров приведены итальянские. указывающий, - будет самым неконкретным в языковом отношении. От каждого слова идут нити по объему лексического единства; каждое слово в той или иной мере подчиняется общему фразовому значению, оно окрашено широкой лексической средой, для которой оно характерно.
В этом смысле самое конкретное слово, слово, связанное с массой ассоциаций, - будет наименее конкретно для обозначения совершенно определенной, конкретной вещи.
Во-первых, отвлекающее от вещи - влияние ассоциаций с широким объемом лексического единства; чем шире объем лексического единства слова, чем крепче в слове основной признак, - тем больше ассоциаций с разными значениями одного слова, тем больше возможность "многосмыслия" (ср. приведенный выше пример: "Какую голову с плеч снести" и "Сердце, золото мое"), тем насыщеннее слово и беднее обозначение.
Затем - влияние фразы; фраза в известной мере подчиняет значение отдельного слова; фраза сама может быть единицей, с общим значением для всех членов; для того чтобы вышелушить значение отдельного слова из этой группы, которая поглотила это отдельное значение - нужны особые приемы. И, наконец, лексическая окраска, которая, подобно рычагу большой силы, переводит всю речь в известную лексическую среду. "Авторитетность" лексической среды может сделать авторитетным и любое слово. И наоборот, без расчета на нее может получиться неожиданный результат: самое точное обозначение может быть окрашено в неподходящий цвет - и не удасться.
Приведу один пример, когда узость объема лексического единства и неподходящая лексическая окраска совершенно парализуют значение слов, лишают слова динамики.
Казалось бы - есть средство отделаться от ассоциаций, даваемых широким объемом лексического единства (и тем сделать слово обозначением, оконкретить вещь): точное слово - термин, связывающееся только в данной связи с данным понятием, - слово, у которого лексическое единство ограничено одной связью, у которого основной признак прикреплен к вещи.
Предположим, что перед оратором тысячная толпа. Оратор призывает ее к немедленным активным действиям следующими словами:
- Экспроприируйте экспроприаторов!
Предположим далее, что вся толпа, до единого человека, точно понимает значение этих слов.
Слово "экспроприатор", "экспроприировать" - слова с узким объемом лексического единства; они однозначны*1, в этом смысле они должны были быть конкретными. И все же эти-то слова как раз и окажутся не конкретными в плане языка, а потому и не динамичными, не повелительными.
Основной признак, который усложняет значение слова, делает его неадэкватным вещи, - связывает слово крепкой ассоциативной связью с многими значениями, ведет его множеством ассоциативных нитей сразу ко многим опорным пунктам лексического единства - по лексическому плану, - делает самое слово вещью быта.
Слово-термин, пусть оно даже и понятно для всех, пусть оно однозначно и в этом смысле точно, - при узком объеме лексического единства - лишено этих ассоциативных нитей; поэтому оно хрупко держится в сознании, оно отъединено, - и к быту не апеллирует, не ведет. Вся толпа может понимать лозунг, - и вместе с тем ничего не сделать.
Кроме того: в приведенном лозунге сильная лексическая окраска, здесь дана установка на "науку", на "книгу", на "газету", наконец, на "иностранное", - и эта лексическая окраска также отрывает слова от быта, от условий настоящего времени и места, выводит их из конкретного ряда и делает их отвлеченными; этот рычаг переводит весь призыв в самую неподходящую лексическую среду. Все это лишает его силы, динамики.
Предположим, что оратор говорит взамен этой фразы такую:
- Грабьте награбленное (грабителей).
Основной признак "грабить" ведет к нескольким значениям: сгребать что в одну кучу, отнимать силою, хватать руками ("сграбь руками").
Перед нами не слово-термин; в нем не дана точно подчеркнутая социальная сторона значения, как это имеет место в специальном слове "экспроприация", - и все же эти слова динамичнее, повелительнее, активнее. Лексический объем шире; основной признак связывает значение, в котором употреблено слово (отымать силой) с другими, оказывающимися более конкретными (хватать руками), - основной признак укореняет слово ассоциативными связями; лексическая окраска - _______________
*1 В русское языковое сознание не вошло или вошло в минимальной степени значение слова "экспроприатор", в котором его употребляло царское законодательство ("экспроприация в казну"); обращу, кстати внимание, что слово экспроприация было в ходу в революцию 1905 г., в значении, близком к тому, о котором я говорю. Слово это - в этом специальном значении имело и сокращенную форму: экс. Зато слово "экспроприатор" в этом ряду имеет значение не только не сходное со значением в приведенной фразе, но и прямо ему противоположное, что, конечно, может до известной степени лишить фразу "однозначности", точности. быт, и быт массовый. В результате повелительность словаря, его динамичность*1.
Другое сильное средство уточнения, собственно, унификации обозначения единичной вещи - это называние, производимое таким образом, что основной признак слова, его лексическое единство, точно ограничено данным конкретным вещным применением. Такова точность сокращенных названий: совнархоз, совнарком, госиздат. В этом смысле сокращенные названия обладают большой конкретизирующей вещь силой. Так, слово госиздат, - мужского рода, - несомненно выдвинуто из ряда "издательство"; поэтому "госиздатель" (nomen agentis) - возможно только как пародия, соотношение между "издательство" и "издатель" прервано. Госиздат - совершенно точное обозначение данного единичного по характеру учреждения. В таких случаях перед нами средство унификации слова, подведения его под данную вещь. Но это средство оказывается применимым только тогда, когда называют вещь единичную; если мы назовем сокращенно не единичную, не однорядную вещь, а вещь многих рядов, - сокращение будет конкретно не больше и не меньше, чем обычное слово. Так случилось со словом "нэп". Вначале было слово "нэпо", обозначавшее "новая экономическая политика"; затем слово изменилось в "нэп", т.-е. приобрело формальную принадлежность (мужской род)*2. Теперь мы читаем: "духовный нэп", "борьба с нэпом", "нэпман", "нэпач" и т. д. Мы, разумеется, не подставляем в сокращение - слов "новая экономическая политика", мы о политике даже и не мыслим, - слово нэп, обозначавшее политику, было сразу же перенесено в соседний ряд - на конкретные результаты политики, на конкретные явления, явления же эти многосторонни, а не единичны.
Таково изменение значения слова нэп. (Кроме того оно обросло специфическим эмоциональным "ореолом"). Если мы присмотримся теперь ко всем оттенкам значения слова "нэп", во втором измененном значении, - мы увидим, что у него широкий лексический объем, что слово нэп - в этом смысле не более и не менее конкретно, нежели любое несокращенное _______________
*1 Нужно, конечно, отметить и другие факторы, обеспечивающие большую динамичность русской фразы: 1) в фонеческом отношении она более выразительна: грабьте - короткое двухсложное слово, начинающееся с крайне выразительного комплекса ГР; на границе слогов - два взрывных: ПТ; между тем в слове "экспроприируйте" - 3 предударных и 2 заударных сильно ослабляют, 2) суффикс - УИТЕ(ОВАТЬ) - суффикс несовершенного вида, что во временном отношении дает значению окраску двигательности. Все ж таки важной причиной (если не главной) - большей выразительности и динамичности русской фразы является их разница в основном признаке и лексической окраске.
*2 Слово "нэпо" ощущалось как иностранное, несклоняемое, ср. "депо". слово языка: оно уже конкретно в языковом смысле, оно уже неточно, т.-е. неадэкватно вещи.
Слово неадэкватно вещи не только потому, что значение эволюционирует, но и потому, что вещь эволюционирует, а слово за нею "не поспевает". Так, - в названиях процессов "революция", напр., слово употребляющееся о всех фазисах революции и вместе с тем прикрепленное к одному или нескольким из них.
Кроме того, слово может объединить вещи по признаку, который в данном случае, в конкретном применении - нехарактерен для вещей, а между тем значимость слова может гипнотизировать, объединяя в одно вещи конкретно разные, необъединимые.
Словарь Ленина.
1.
Каждая речевая конструкция имеет свои внутренние законы, которые определяются ее назначением; слово, в зависимости от того, какая задача на него возлагается, бывает выдвинуто то одной, то другой стороной.
Ораторская речь, имеющая цель - убедить - подчеркивает в слове его влияющую, эмоциональную сторону. Здесь играет свою роль момент произнесения; огромное значение интонации; слова могут быть вышибленными из их значения той или иной интонацией*1. Здесь важно общее значение фразы помимо отдельных слов; это общее значение может, наконец, так деформировать значение отдельных слов, что даст одну видимость "значения", - и все-таки может влиять на слушателей и читателей, потому что останется чисто словесный, отъединенный от вещей план (а мы видели, как это много, - хотя бы на элементе лексической окраски). Фраза может стать сгустком, который ценен сам по себе, - своей "словесной" и эмоциональной силой.
Далее, - для того, чтобы убедить, - нужны сглаженные слова; такие слова имеют большую эмоциональную убедительность. Ведь когда слово сглаживается, - это значит, что оно имеет настолько широкий лексический объем, что в каждом конкретном случае оно уже более не имеет "своего", специфического значения, - но является как бы названием всего лексического объема, своим собственным названием. _______________
*1 Ср. легенду о Петре Амьенском, иноязычную речь, которого слушающие не поняли, и все же пошли за ним. Значение интонации сказывается в тех случаях, когда слова, не имеющие бранного смысла, произносятся с угрожающей, бранной интонацией, - и наоборот, когда бранные слова произносятся с ласкательной интонацией. Слова - здесь просто "речевой материал", вне значения, восполняющий "значащий" интонационный ряд. Оно совершенно отвыкается от конкретности, но в нем остается клубок ассоциаций, очень эмоциональный, хотя и спутанный; чем больше захватано такое слово, тем больше в нем эмоциональных оттенков, - помимо конкретного значения. Так рождается речь, построенная на "фразе": "слова, слова, слова".
Как убеждающая - такая речь может быть сильна; она создала сильную традицию. Это - собственно главный тип ораторской речи; и во многом с нею совпадает тип газетной статьи, - цель которой "убеждение" или "освещение факта". У газетной статьи - свои традиции; здесь должны быть приняты во внимание фельетоны и хроникерская заметка, которые во многом влияют на стиль любой "освещающей" статьи. Но общее основное задание сближает такой тип статьи с ораторской убеждающей речью. Ведь здесь важно не сказать о факте (это задача информационной статьи), - здесь важно осветить факт. Поэтому название, конкретное вышелушивание факта, вещи из слова здесь не нужно. Здесь нужно сопоставить факты с другими, вдвинуть их в известный ряд, - и ключом к такому ряду может быть слово, отсюда искусство "уклончивой фразы", дающей значение в словесном плане, непереводимое на вещный; отсюда - обильные цитаты, как готовый, словесный материал, имеющий уже свою окраску; цитата в статье обычно служит окрашенным трамплином для перехода к настоящему моменту, к разбираемому факту, - и словесное действие трамплина сохраняется и помимо самого перехода. И противоположным типом является речь разубеждающая, дающая новое освещение. Здесь самым сильным полемическим оружием будет - во-первых, использовать приемы противника, во-вторых, противопоставить его исторически сложившейся традиции - новую свежую.
Здесь - огромная доля значения Ленина, как политического оратора и стилиста. Его полемические приемы, рождавшиеся во время революционной борьбы - были революцией и в области ораторского и газетного стиля.
Разубеждающая речь есть в то же время и речь "убедительная", но приемы убеждения, самый строй речи будут другие - в зависимости от разного назначения обоих типов. Но, конечно, приемы, выработанные в разубеждающей речи могут затем примениться и в речи убеждающей. И здесь - новый эволюционный этап типа убеждающей речи.
Разубеждающая речь открывала новые приемы и для убеждающей речи. Новая традиция, противопоставленная старой - и в этом смысле сильная и действующая, - была сильна не только в этом противопоставлении, а сама по себе становилась новым этапом стиля. 2.
Обращу сначала внимание на один с виду мелкий, а на деле характерный лексический прием Ленина, - ленинские кавычки.
Из фразы противника изымается слово и ставится под кавычки (графические или интонационные). Стоит просмотреть статьи и речи Ленина, чтобы увидеть, что они пестрят этими кавычками. Ленин любит говорить словами противника, но он их заставляет заподозривать, лишает их силы, оставляет от них шелуху.
Приведу один пример:
"Империалистическая война, требуя неимоверного напряжения сил, так ускорила ход развития отсталой России, что мы "сразу" (на деле как будто бы сразу) догнали Италию, Англию, почти Францию, получили "коалиционное", "национальное" (т.-е. приспособленное для ведения империалистической бойни и для надувания народа), "парламентское правительство". (Первый этап первой революции. Н. Ленин, том XVI, с. 10).
Слова: коалиционное, национальное, парламентское правительство взято в кавычки. Слово вышиблено из его позиции. Слово заподозрено в его конкретном значении. Слова "национальное, коалиционное, парламентское" слова с сомнительным конкретным значением. Подчеркивается, что у них нет реального лексического объема, что они - собственно затасканное название самого лексического объема и ничего более, - "название названия". Слово, как собственное название, слово с выветрившимся лексическим объемом, это подчеркивают иронические кавычки.
И кроме того, они иронически подчеркивают лексическую окраску: все три слова - слова "высокой" политики кстати выразительные и фонически, помимо значения. (Это еще подчеркивается ироническим толкованием, данным в нарочито сниженной лексической окраске, - "бойня", "надувание").
Это любопытный случай. Собственно такое слово, как "сразу", - слово нецентральное в предложении, - это по значению, как бы усиление слова "догнали". В убеждающей речи эти второстепенные по значению, но в то же время усиливающие, подчеркивающие слова попадаются очень часто и в общей массе слов они играют роль нажима, почти незаметного, но сильно действующего.
Характерно, что и этот прием убеждающей речи Ленин в приведенной цитате обессиливает, эмоциональное "сразу", повидимому второстепенного значения, он берет в кавычки - и дает поправку: как будто бы сразу.
Таким образом, в этом случае подчеркивается не пустота слова, не его словесная сторона, а его невязка с тем, что на "деле", - невязка с вещным планом.
Из слова выдернута вещь, которая неадэкватна слову, слово поколеблено в его связи с вещью, - и дана поправка*1.
Здесь ясно, что тогда как убеждающая речь идет по руслу эмоциональному, тогда как она стремится использовать чисто словесный план, неразложенные "цельные" значения слов, - со всеми примесями, которые дает им лексический план, со всеми эмоциональными оттенками, и тогда как для нее фраза является цельным сгустком, некоторым синтетическим целым, часто ценным сам по себе, - разубеждающая речь идет по пути разложения этих сгустков анализа их, вышелушивания слова из фразы и вещи из слова.
Сглаженное слово может быть подчеркнуто в словесном плане; последняя ступень сглаженного слова - это окончательный разрыв его с конкретными, специфическими значениями, - когда слово употребляется как "название названия", как обозначение самого лексического единства.
Таковы в прессе "слова с большой буквы".
Родина, Революция, Восстание, - в самой графике подчеркнуто, что здесь говорится не о специфических значениях, встречающихся на пространстве лексического единства, - нет здесь, собственно, дано название самого лексического единства, - это словесное обозначение самого слова. Мы видели, что эмоциональное воздействие у сглаженных слов имеется, что как раз отсутствие специфического, конкретного в них значения оставляет простор для эмоциональных оттенков, окружающих слово вне конкретных значений*2.
Ленин в полемике с "разгулом революционной фразы" - противополагает этим большим буквам - свои кавычки: "Дело Народа", - пишет он, - фразерствует "под якобинца". Грозный тон, эффектные революционные восклицания. "Мы знаем довольно", "вера в победность нашей Революции" (обязательно с большой буквы), "от того или иного шага русской революционной демократии... зависит судьбы всего так счастливо, _______________
*1 У Ленина есть и не только иронические кавычки; сплошь и рядом он употребляет в кавычках вообще слова ходовые "не свои"; этим как бы подчеркивается, что автор за слово не ручается, что он берет первое попавшееся слово для обозначения вещи. Таким образом, здесь слово не разоблачается, а за него просто не ручаются. Это кавычки осторожные. И это доказывает языковую осторожность Ленина.
*2 Это относится даже к таким написаниям, как евреи, немцы и т. д., принятым, - конечно, сознательно, - в "Новом Времени": здесь дело идет не о конкретных национальностях, а об общих названиях лексических единств, окруженных известным эмоциональным "ореолом". (Разумеется, это не относится к словам, обычно выдвинутым графически-собственным именам).
Интересно, что "аллегория" XVIII и XIX веков и "символ" XX века в русской поэзии тоже изображаются часто "большой буквой". Здесь подчеркивается тоже, что и в приведенных примерах: отсутствие конкретных, специфических значений; слово, как "название названия", - и тоже подчеркивается известный эмоциональный "ореол". так победно поднявшегося Восстания (обязательно с большой буквы) трудящихся". Конечно, если слово Революция и Восстание писать с большой буквы, то это "ужасно" страшно выходит, совсем как у якобинцев. И дешево и сердито". (О вреде фраз, т. XIV, стр. 223).
Таким образом, тогда как в случае со словом "сразу" обращено внимание на невязку слова с вещью, - в этом случае "Восстание", а также в случае с "национальным", "коалиционным" и т. д. разоблачается самое слово в его значении. По этим двум руслам и идет полемическая "языковая политика" Ленина.
3.
Ленин борется с гладкими словами, с теми словами, в которых только туманно представляются конкретные, специфические значения, - конкретные ветви лексического единства, но которые сохраняют свою чисто словесную силу, являясь только названиями самого лексического единства, названием названия, затуманенного сильным действием лексического плана, в котором движется речь; и как я сказал, чем более захватано такое слово, тем сильнее в нем эмоциональный "ореол". Ленин пишет о таких словах:
"Поменьше болтовни о "трудовой демократии", "о свободе, равенстве, братстве", о "народовластии" и тому подобном: сознательный рабочий и крестьянин наших дней в этих надутых фразах так же ловко отличает жульничество буржуазного интеллигента, как иной житейски опытный человек, глядя на безукоризненно "гладкую" физиономию и внешность "благородного человека", сразу и безошибочно определяет: по всей вероятности мошенник". (Великий почин, т. XVI, стр. 255).
Бранный смысл слова родился из фразы, которой предписывалось непосвященным, еще не принявшим христианства, - покинуть церковь: "Оглашенные, изыдите".
Общий смысл фразы, хотя и не бранный, но все-же "укоризненный", указывающий на то, что непосвященные не имеют права оставаться при делах, касающихся только посвященных. Вне живого применения, - фраза получала уже не "укоризненный" характер, а порицательный, бранный. Этот общий смысл фразы окрасил отдельное слово так сильно, что затемнил в нем основной признак; слово "оглашенный" не соединено ассоциативными связями даже с таким значением слова "огласиться", как: "его дурной поступок огласился". (Этой потере основного признака способствовало между прочим и сознание иноязычности, данной в формальной части слова: оглашенный, что еще больше отделяло его от родственных слов). Слово выпало из лексического единства, потеряло основной признак - и взамен этого получило значение от общего смысла фразы.
Эта власть фразы над значением отдельного слова в приведенных случаях - совершенно затемняет его основной признак, прерывает его связь с лексическим единством, т.-е. затемняет слово, как лексическое единство.
Напротив, в примере из Ал. Толстого лексический план так определенен, что фразовый смысл столкнулся с ним, - и фраза не удалась.
Лексический план - это пункты, в которых проникают в данное значение - те или иные значения из объема лексического единства. Эти опорные пункты, отправные пункты могут так или иначе окрасить слово, так или иначе повернуть, распланировать основной признак; лексический план - это тот рычаг, который обнаруживает в слове то ту, то другую связь с объемом лексического единства.
Таким образом, - для того чтобы обнаружить в слове - конкретный объем лексического единства, - мы должны каждый раз: 1) выяснить наличие основного признака, связывающего конкретные специфические значения слова в однолексическое единство, 2) выяснить затуманивающую основной признак власть фразы, 3) выяснить отклоняющее деформирующее действие лексического плана.
4.
Крайне важен в слове еще один признак - лексическая окраска.
Каждая нация, каждый класс, каждая среда в широком смысле слова - окрашивают слова для нее характерные. Каждая среда имеет свои особые условия, особые деятельности, и, в зависимости от этого, то или иное слово характерно или не характерно для нее.
Каждое слово имеет, поэтому, свою своеобразную лексическую окраску, но эта лексическая окраска сознается как таковая только вне самой среды, для которой она характерна.
Таково языковое ощущение иностранных языков, диалектов и т. д.
Это использовано у Гоголя, как комический эффект.
Анучкин.
- А как, - позвольте еще вам сделать вопрос, - на каком языке изъясняются в Сицилии?
Жевакин.
- А натурально, все на французском.
Анучкин.
- И решительно все барышни говорят по-французски?
Жевакин.
- Все-с решительно. Вы даже, может быть, не поверите тому, что я вам доложу: мы жили тридцать четыре дня и во все время ни одного слова я не слыхал от них по-русски.
Анучкин.
- Ни одного слова?
Жевакин.
- Ни одного слова. Я не говорю уже о дворянах и прочих синьорах, то-есть разных ихних офицерах; но возьмите нарочно тамошнего простого мужика, который перетаскивает на шее всякую дрянь, попробуйте, скажите ему: "Дай, братец, хлеба" - не поймет, ей-богу не поймет, а скажи по-французски: "Dateci del pane" или "portate vino!" - поймет и полетит и точно принесет.
(Женитьба. Действ. I. Явлен. XVI).
Комизм здесь основан на том, что лексическую окраску, которую "французский" язык имеет в русском (т.-е. вне своей среды) действующее лицо переносит в самую среду, т.-е. туда, где этой окраски быть не может*1.
Велика сила лексической окраски слова в любой речевой конструкции ср. осознание в литературе XVIII в. диалектизмов, как комического элемента, роль античных имен в стихах Пушкина, роль "францужения" в "Евгении Онегине" и т. д.
Благодаря лексической окраске, - любая тема выносится из безразличной речевой среды и окрашивается наиболее для нее характерной лексической средой. Назвать Англию, Францию - "фирмой" - это значит не только уподобить ее деятельность существенным чертам фирмы, как торговли и т. д., не только снизить масштаб и конкретизировать, - но и окрасить все, что о них говорится в особый цвет: слово "фирма" - сугубо классовое, буржуазное, - и оно опутывает образ целой прочной сетью ассоциаций в данном направлении. Говорить образно о "рычагах" революции - значит не только употребить известный образ (кстати довольно стершийся), - а незаметным образом окрасить фразу в цвет известной лексической среды, - известной деятельности производственного процесса.
Здесь, в этом отношении, в каждой речевой конструкции образ и сравнение, - может быть мотивировкой, оправданием ввода нужной лексической окраски.
Но лексическая окраска дается, конечно, и помимо образа, помимо сравнения, - и иногда в самых маловажных, второстепенных по значительности словах и словечках. Эти слова и словечки иногда могут производить впечатление чего-то бессодержательного или второстепенного в семантическом отношении, - и вместе с тем они являются очень важными лексическими рычагами, переводящими всю речь в определенную лексическую среду.
Когда деревенские ораторы употребляют непонятные ни для себя, ни для слушающих иностранные слова, - они делают установку на город, на революционную городскую речь. И в таких непонятных словах, - не только слабость, но и сила и смысл бессмысленных речей деревенских ораторов.
5.
Ввиду сказанного, отношение вещи и слова представляется не прямым; вещь не покрывает слова, слово не покрывает вещи. Самое конкретное обозначение вещи - жест, на нее _______________
*1 Комизм еще усугубляется тем, что вместо французских примеров приведены итальянские. указывающий, - будет самым неконкретным в языковом отношении. От каждого слова идут нити по объему лексического единства; каждое слово в той или иной мере подчиняется общему фразовому значению, оно окрашено широкой лексической средой, для которой оно характерно.
В этом смысле самое конкретное слово, слово, связанное с массой ассоциаций, - будет наименее конкретно для обозначения совершенно определенной, конкретной вещи.
Во-первых, отвлекающее от вещи - влияние ассоциаций с широким объемом лексического единства; чем шире объем лексического единства слова, чем крепче в слове основной признак, - тем больше ассоциаций с разными значениями одного слова, тем больше возможность "многосмыслия" (ср. приведенный выше пример: "Какую голову с плеч снести" и "Сердце, золото мое"), тем насыщеннее слово и беднее обозначение.
Затем - влияние фразы; фраза в известной мере подчиняет значение отдельного слова; фраза сама может быть единицей, с общим значением для всех членов; для того чтобы вышелушить значение отдельного слова из этой группы, которая поглотила это отдельное значение - нужны особые приемы. И, наконец, лексическая окраска, которая, подобно рычагу большой силы, переводит всю речь в известную лексическую среду. "Авторитетность" лексической среды может сделать авторитетным и любое слово. И наоборот, без расчета на нее может получиться неожиданный результат: самое точное обозначение может быть окрашено в неподходящий цвет - и не удасться.
Приведу один пример, когда узость объема лексического единства и неподходящая лексическая окраска совершенно парализуют значение слов, лишают слова динамики.
Казалось бы - есть средство отделаться от ассоциаций, даваемых широким объемом лексического единства (и тем сделать слово обозначением, оконкретить вещь): точное слово - термин, связывающееся только в данной связи с данным понятием, - слово, у которого лексическое единство ограничено одной связью, у которого основной признак прикреплен к вещи.
Предположим, что перед оратором тысячная толпа. Оратор призывает ее к немедленным активным действиям следующими словами:
- Экспроприируйте экспроприаторов!
Предположим далее, что вся толпа, до единого человека, точно понимает значение этих слов.
Слово "экспроприатор", "экспроприировать" - слова с узким объемом лексического единства; они однозначны*1, в этом смысле они должны были быть конкретными. И все же эти-то слова как раз и окажутся не конкретными в плане языка, а потому и не динамичными, не повелительными.
Основной признак, который усложняет значение слова, делает его неадэкватным вещи, - связывает слово крепкой ассоциативной связью с многими значениями, ведет его множеством ассоциативных нитей сразу ко многим опорным пунктам лексического единства - по лексическому плану, - делает самое слово вещью быта.
Слово-термин, пусть оно даже и понятно для всех, пусть оно однозначно и в этом смысле точно, - при узком объеме лексического единства - лишено этих ассоциативных нитей; поэтому оно хрупко держится в сознании, оно отъединено, - и к быту не апеллирует, не ведет. Вся толпа может понимать лозунг, - и вместе с тем ничего не сделать.
Кроме того: в приведенном лозунге сильная лексическая окраска, здесь дана установка на "науку", на "книгу", на "газету", наконец, на "иностранное", - и эта лексическая окраска также отрывает слова от быта, от условий настоящего времени и места, выводит их из конкретного ряда и делает их отвлеченными; этот рычаг переводит весь призыв в самую неподходящую лексическую среду. Все это лишает его силы, динамики.
Предположим, что оратор говорит взамен этой фразы такую:
- Грабьте награбленное (грабителей).
Основной признак "грабить" ведет к нескольким значениям: сгребать что в одну кучу, отнимать силою, хватать руками ("сграбь руками").
Перед нами не слово-термин; в нем не дана точно подчеркнутая социальная сторона значения, как это имеет место в специальном слове "экспроприация", - и все же эти слова динамичнее, повелительнее, активнее. Лексический объем шире; основной признак связывает значение, в котором употреблено слово (отымать силой) с другими, оказывающимися более конкретными (хватать руками), - основной признак укореняет слово ассоциативными связями; лексическая окраска - _______________
*1 В русское языковое сознание не вошло или вошло в минимальной степени значение слова "экспроприатор", в котором его употребляло царское законодательство ("экспроприация в казну"); обращу, кстати внимание, что слово экспроприация было в ходу в революцию 1905 г., в значении, близком к тому, о котором я говорю. Слово это - в этом специальном значении имело и сокращенную форму: экс. Зато слово "экспроприатор" в этом ряду имеет значение не только не сходное со значением в приведенной фразе, но и прямо ему противоположное, что, конечно, может до известной степени лишить фразу "однозначности", точности. быт, и быт массовый. В результате повелительность словаря, его динамичность*1.
Другое сильное средство уточнения, собственно, унификации обозначения единичной вещи - это называние, производимое таким образом, что основной признак слова, его лексическое единство, точно ограничено данным конкретным вещным применением. Такова точность сокращенных названий: совнархоз, совнарком, госиздат. В этом смысле сокращенные названия обладают большой конкретизирующей вещь силой. Так, слово госиздат, - мужского рода, - несомненно выдвинуто из ряда "издательство"; поэтому "госиздатель" (nomen agentis) - возможно только как пародия, соотношение между "издательство" и "издатель" прервано. Госиздат - совершенно точное обозначение данного единичного по характеру учреждения. В таких случаях перед нами средство унификации слова, подведения его под данную вещь. Но это средство оказывается применимым только тогда, когда называют вещь единичную; если мы назовем сокращенно не единичную, не однорядную вещь, а вещь многих рядов, - сокращение будет конкретно не больше и не меньше, чем обычное слово. Так случилось со словом "нэп". Вначале было слово "нэпо", обозначавшее "новая экономическая политика"; затем слово изменилось в "нэп", т.-е. приобрело формальную принадлежность (мужской род)*2. Теперь мы читаем: "духовный нэп", "борьба с нэпом", "нэпман", "нэпач" и т. д. Мы, разумеется, не подставляем в сокращение - слов "новая экономическая политика", мы о политике даже и не мыслим, - слово нэп, обозначавшее политику, было сразу же перенесено в соседний ряд - на конкретные результаты политики, на конкретные явления, явления же эти многосторонни, а не единичны.
Таково изменение значения слова нэп. (Кроме того оно обросло специфическим эмоциональным "ореолом"). Если мы присмотримся теперь ко всем оттенкам значения слова "нэп", во втором измененном значении, - мы увидим, что у него широкий лексический объем, что слово нэп - в этом смысле не более и не менее конкретно, нежели любое несокращенное _______________
*1 Нужно, конечно, отметить и другие факторы, обеспечивающие большую динамичность русской фразы: 1) в фонеческом отношении она более выразительна: грабьте - короткое двухсложное слово, начинающееся с крайне выразительного комплекса ГР; на границе слогов - два взрывных: ПТ; между тем в слове "экспроприируйте" - 3 предударных и 2 заударных сильно ослабляют, 2) суффикс - УИТЕ(ОВАТЬ) - суффикс несовершенного вида, что во временном отношении дает значению окраску двигательности. Все ж таки важной причиной (если не главной) - большей выразительности и динамичности русской фразы является их разница в основном признаке и лексической окраске.
*2 Слово "нэпо" ощущалось как иностранное, несклоняемое, ср. "депо". слово языка: оно уже конкретно в языковом смысле, оно уже неточно, т.-е. неадэкватно вещи.
Слово неадэкватно вещи не только потому, что значение эволюционирует, но и потому, что вещь эволюционирует, а слово за нею "не поспевает". Так, - в названиях процессов "революция", напр., слово употребляющееся о всех фазисах революции и вместе с тем прикрепленное к одному или нескольким из них.
Кроме того, слово может объединить вещи по признаку, который в данном случае, в конкретном применении - нехарактерен для вещей, а между тем значимость слова может гипнотизировать, объединяя в одно вещи конкретно разные, необъединимые.
Словарь Ленина.
1.
Каждая речевая конструкция имеет свои внутренние законы, которые определяются ее назначением; слово, в зависимости от того, какая задача на него возлагается, бывает выдвинуто то одной, то другой стороной.
Ораторская речь, имеющая цель - убедить - подчеркивает в слове его влияющую, эмоциональную сторону. Здесь играет свою роль момент произнесения; огромное значение интонации; слова могут быть вышибленными из их значения той или иной интонацией*1. Здесь важно общее значение фразы помимо отдельных слов; это общее значение может, наконец, так деформировать значение отдельных слов, что даст одну видимость "значения", - и все-таки может влиять на слушателей и читателей, потому что останется чисто словесный, отъединенный от вещей план (а мы видели, как это много, - хотя бы на элементе лексической окраски). Фраза может стать сгустком, который ценен сам по себе, - своей "словесной" и эмоциональной силой.
Далее, - для того, чтобы убедить, - нужны сглаженные слова; такие слова имеют большую эмоциональную убедительность. Ведь когда слово сглаживается, - это значит, что оно имеет настолько широкий лексический объем, что в каждом конкретном случае оно уже более не имеет "своего", специфического значения, - но является как бы названием всего лексического объема, своим собственным названием. _______________
*1 Ср. легенду о Петре Амьенском, иноязычную речь, которого слушающие не поняли, и все же пошли за ним. Значение интонации сказывается в тех случаях, когда слова, не имеющие бранного смысла, произносятся с угрожающей, бранной интонацией, - и наоборот, когда бранные слова произносятся с ласкательной интонацией. Слова - здесь просто "речевой материал", вне значения, восполняющий "значащий" интонационный ряд. Оно совершенно отвыкается от конкретности, но в нем остается клубок ассоциаций, очень эмоциональный, хотя и спутанный; чем больше захватано такое слово, тем больше в нем эмоциональных оттенков, - помимо конкретного значения. Так рождается речь, построенная на "фразе": "слова, слова, слова".
Как убеждающая - такая речь может быть сильна; она создала сильную традицию. Это - собственно главный тип ораторской речи; и во многом с нею совпадает тип газетной статьи, - цель которой "убеждение" или "освещение факта". У газетной статьи - свои традиции; здесь должны быть приняты во внимание фельетоны и хроникерская заметка, которые во многом влияют на стиль любой "освещающей" статьи. Но общее основное задание сближает такой тип статьи с ораторской убеждающей речью. Ведь здесь важно не сказать о факте (это задача информационной статьи), - здесь важно осветить факт. Поэтому название, конкретное вышелушивание факта, вещи из слова здесь не нужно. Здесь нужно сопоставить факты с другими, вдвинуть их в известный ряд, - и ключом к такому ряду может быть слово, отсюда искусство "уклончивой фразы", дающей значение в словесном плане, непереводимое на вещный; отсюда - обильные цитаты, как готовый, словесный материал, имеющий уже свою окраску; цитата в статье обычно служит окрашенным трамплином для перехода к настоящему моменту, к разбираемому факту, - и словесное действие трамплина сохраняется и помимо самого перехода. И противоположным типом является речь разубеждающая, дающая новое освещение. Здесь самым сильным полемическим оружием будет - во-первых, использовать приемы противника, во-вторых, противопоставить его исторически сложившейся традиции - новую свежую.
Здесь - огромная доля значения Ленина, как политического оратора и стилиста. Его полемические приемы, рождавшиеся во время революционной борьбы - были революцией и в области ораторского и газетного стиля.
Разубеждающая речь есть в то же время и речь "убедительная", но приемы убеждения, самый строй речи будут другие - в зависимости от разного назначения обоих типов. Но, конечно, приемы, выработанные в разубеждающей речи могут затем примениться и в речи убеждающей. И здесь - новый эволюционный этап типа убеждающей речи.
Разубеждающая речь открывала новые приемы и для убеждающей речи. Новая традиция, противопоставленная старой - и в этом смысле сильная и действующая, - была сильна не только в этом противопоставлении, а сама по себе становилась новым этапом стиля. 2.
Обращу сначала внимание на один с виду мелкий, а на деле характерный лексический прием Ленина, - ленинские кавычки.
Из фразы противника изымается слово и ставится под кавычки (графические или интонационные). Стоит просмотреть статьи и речи Ленина, чтобы увидеть, что они пестрят этими кавычками. Ленин любит говорить словами противника, но он их заставляет заподозривать, лишает их силы, оставляет от них шелуху.
Приведу один пример:
"Империалистическая война, требуя неимоверного напряжения сил, так ускорила ход развития отсталой России, что мы "сразу" (на деле как будто бы сразу) догнали Италию, Англию, почти Францию, получили "коалиционное", "национальное" (т.-е. приспособленное для ведения империалистической бойни и для надувания народа), "парламентское правительство". (Первый этап первой революции. Н. Ленин, том XVI, с. 10).
Слова: коалиционное, национальное, парламентское правительство взято в кавычки. Слово вышиблено из его позиции. Слово заподозрено в его конкретном значении. Слова "национальное, коалиционное, парламентское" слова с сомнительным конкретным значением. Подчеркивается, что у них нет реального лексического объема, что они - собственно затасканное название самого лексического объема и ничего более, - "название названия". Слово, как собственное название, слово с выветрившимся лексическим объемом, это подчеркивают иронические кавычки.
И кроме того, они иронически подчеркивают лексическую окраску: все три слова - слова "высокой" политики кстати выразительные и фонически, помимо значения. (Это еще подчеркивается ироническим толкованием, данным в нарочито сниженной лексической окраске, - "бойня", "надувание").
Это любопытный случай. Собственно такое слово, как "сразу", - слово нецентральное в предложении, - это по значению, как бы усиление слова "догнали". В убеждающей речи эти второстепенные по значению, но в то же время усиливающие, подчеркивающие слова попадаются очень часто и в общей массе слов они играют роль нажима, почти незаметного, но сильно действующего.
Характерно, что и этот прием убеждающей речи Ленин в приведенной цитате обессиливает, эмоциональное "сразу", повидимому второстепенного значения, он берет в кавычки - и дает поправку: как будто бы сразу.
Таким образом, в этом случае подчеркивается не пустота слова, не его словесная сторона, а его невязка с тем, что на "деле", - невязка с вещным планом.
Из слова выдернута вещь, которая неадэкватна слову, слово поколеблено в его связи с вещью, - и дана поправка*1.
Здесь ясно, что тогда как убеждающая речь идет по руслу эмоциональному, тогда как она стремится использовать чисто словесный план, неразложенные "цельные" значения слов, - со всеми примесями, которые дает им лексический план, со всеми эмоциональными оттенками, и тогда как для нее фраза является цельным сгустком, некоторым синтетическим целым, часто ценным сам по себе, - разубеждающая речь идет по пути разложения этих сгустков анализа их, вышелушивания слова из фразы и вещи из слова.
Сглаженное слово может быть подчеркнуто в словесном плане; последняя ступень сглаженного слова - это окончательный разрыв его с конкретными, специфическими значениями, - когда слово употребляется как "название названия", как обозначение самого лексического единства.
Таковы в прессе "слова с большой буквы".
Родина, Революция, Восстание, - в самой графике подчеркнуто, что здесь говорится не о специфических значениях, встречающихся на пространстве лексического единства, - нет здесь, собственно, дано название самого лексического единства, - это словесное обозначение самого слова. Мы видели, что эмоциональное воздействие у сглаженных слов имеется, что как раз отсутствие специфического, конкретного в них значения оставляет простор для эмоциональных оттенков, окружающих слово вне конкретных значений*2.
Ленин в полемике с "разгулом революционной фразы" - противополагает этим большим буквам - свои кавычки: "Дело Народа", - пишет он, - фразерствует "под якобинца". Грозный тон, эффектные революционные восклицания. "Мы знаем довольно", "вера в победность нашей Революции" (обязательно с большой буквы), "от того или иного шага русской революционной демократии... зависит судьбы всего так счастливо, _______________
*1 У Ленина есть и не только иронические кавычки; сплошь и рядом он употребляет в кавычках вообще слова ходовые "не свои"; этим как бы подчеркивается, что автор за слово не ручается, что он берет первое попавшееся слово для обозначения вещи. Таким образом, здесь слово не разоблачается, а за него просто не ручаются. Это кавычки осторожные. И это доказывает языковую осторожность Ленина.
*2 Это относится даже к таким написаниям, как евреи, немцы и т. д., принятым, - конечно, сознательно, - в "Новом Времени": здесь дело идет не о конкретных национальностях, а об общих названиях лексических единств, окруженных известным эмоциональным "ореолом". (Разумеется, это не относится к словам, обычно выдвинутым графически-собственным именам).
Интересно, что "аллегория" XVIII и XIX веков и "символ" XX века в русской поэзии тоже изображаются часто "большой буквой". Здесь подчеркивается тоже, что и в приведенных примерах: отсутствие конкретных, специфических значений; слово, как "название названия", - и тоже подчеркивается известный эмоциональный "ореол". так победно поднявшегося Восстания (обязательно с большой буквы) трудящихся". Конечно, если слово Революция и Восстание писать с большой буквы, то это "ужасно" страшно выходит, совсем как у якобинцев. И дешево и сердито". (О вреде фраз, т. XIV, стр. 223).
Таким образом, тогда как в случае со словом "сразу" обращено внимание на невязку слова с вещью, - в этом случае "Восстание", а также в случае с "национальным", "коалиционным" и т. д. разоблачается самое слово в его значении. По этим двум руслам и идет полемическая "языковая политика" Ленина.
3.
Ленин борется с гладкими словами, с теми словами, в которых только туманно представляются конкретные, специфические значения, - конкретные ветви лексического единства, но которые сохраняют свою чисто словесную силу, являясь только названиями самого лексического единства, названием названия, затуманенного сильным действием лексического плана, в котором движется речь; и как я сказал, чем более захватано такое слово, тем сильнее в нем эмоциональный "ореол". Ленин пишет о таких словах:
"Поменьше болтовни о "трудовой демократии", "о свободе, равенстве, братстве", о "народовластии" и тому подобном: сознательный рабочий и крестьянин наших дней в этих надутых фразах так же ловко отличает жульничество буржуазного интеллигента, как иной житейски опытный человек, глядя на безукоризненно "гладкую" физиономию и внешность "благородного человека", сразу и безошибочно определяет: по всей вероятности мошенник". (Великий почин, т. XVI, стр. 255).