Ненова Нина. Формула счастья

   Ну что ж, начались заботы о моей, теперь драгоценной, особе. В голове у меня целый заряд компрометирующих сведений. Конечно, и почву подготовят, и компанию мне подберут, и все необходимое сделают, чтобы изолировать меня, пока я не вошел в юсианский звездолет. А дальше причин для беспокойства не будет, лучшая изоляция - только в могиле.
   До сих пор - все ясно. Пусть меня охраняют, другого я и не ожидал. Но что такое "туда"? Один из возможных вариантов "туда" мне никак не был по душе. Я имею дело не с дилетантами, а в нашем спектакле с Дженетти были слабые стороны. Если они их заметили, реакция может быть только одна: быстрый и самый тщательный обыск.
   При этой мысли кусочек пленки начал мне жечь пальцы. Меня охватило желание немедленно действовать. Потом я мог бы объяснить свои действия просто недоразумением или профессиональной подозрительностью.
   Небрежным жестом я переложил чемодан в левую руку и попытался сделать шаг вперед, но те двое, как по сигналу, придвинулись ко мне, плотно прижав плечи к моим. Я почувствовал, как напряжены их мускулы, что совсем не вязалось с беспечным выражением их лиц, и это подсказало мне, что никогда не поздно внести некоторый драматизм в наши отношения. В сущности, зачем спешить? Может быть, по дороге я сумею прочесть и уничтожить послание Дженетти без лишних эксцессов. Да и если все обойдется и обыска не предполагается, глупо самому напрашиваться.
   Я колебался не более пяти-шести секунд, но мои сопровождающие начали проявлять признаки нетерпения. Я кивнул им, и они, не отступая ни на шаг, повели меня по пустому коридору. Потом мы чуть отклонились от маршрута, которым я пришел сюда, - пересекли площадку с лифтами, прошли через какой-то старательно замаскированный вход, и плечом к плечу начали спускаться по узкой винтовой лестнице. Стук машин из цокольного этажа постепенно усилился до грохота, а когда мы спустились вниз, неожиданно прекратился. Здесь мои спутники почти одновременно взглянули на часы, после чего их лица приняли еще более спокойное выражение. Несколько расслабился и я: ответные меры на нашу операцию с пленкой не могли быть столь сложными, со столь излишней проволочкой и точным расчетом времени. Значит, по крайней мере сейчас осечки нет... Но что же мне хочет сообщить Дженетти? Должно быть, что-то чрезвычайно важное, раз он пошел на такой безумный риск.
   Напротив лестницы темнели две тяжелые бронированные двери. Мы остановились у одной из них, расположенной правее, и на вмонтированном дисплее засветилась надпись "Синхрон В5-ДЗ". Тогда мои спутники сдержанным кивком направили меня клевой двери. Когда мы приблизились, на ней ничего не засветилось, а сама она бесшумно открылась. Оттуда понесло незнакомым резким запахом, но помещение, вопреки моим ожиданиям, оказалось совсем пустым. Пока мы пересекали его, я чувствовал сильную вибрацию под ногами и представлял увлекательную картину: толпа бегущих ученых, пыль от падающей штукатурки и страшная суматоха... Картина мелькнула и через мгновение исчезла. Мои люди не проявили ни малейшей тревоги. Видно, и с вибрацией они сработались не хуже, чем с идиотскими шахматными задачами на дверях.
   Мы вышли из помещения и вступили в лабиринт низких, ярко освещенных коридоров. Наша маленькая группа двигалась все так же компактно, равномерно, без помех, и думаю, что производила хорошее впечатление на тех, кто за нами наблюдал. Для меня, однако, вся эта прогулка начала превращаться в своего рода испытание. Мысль предпринять что-нибудь, чтобы положить конец полной неизвестности, звучала в голове как гонг. Но очевидно было, что удобного случая не представится.
   У меня уже начали отказывать тормоза, когда события вступили в новую и потому несколько более обнадеживающую фазу. После очередной проверки времени по часам темп нашего движения был значительно ускорен. Мы дошли до массивной металлической преграды, тип с покрасневшими костяшками коснулся ладонью контрольного дисплея, и она плавно отошла. Мы очутились на заднем дворе здания, и почти в тот же миг перед нами остановилась машина "скорой помощи". Шофер с видом мизантропа, но в белом халате, подождал, пока мы устроимся на боковых сиденьях, сделал ловкий маневр и нажал на газ. Мои сопровождающие также натянули поверх костюмов белые халаты. Потом вытащили из карманов белые медицинские шапочки, неловко надели их на головы, явно намереваясь походить на санитаров.
   - Уж очень сложно вы все задумали, ребята! - усмехнулся я. Они работали с таким усердием, что в тот момент стали мне даже симпатичны.
   "Ребята" мне, конечно, не ответили. Уставились на меня, почти не мигая. Их лица выражали не больше, чем матовые окна машины. Белые шапочки были им совсем не к лицу.
   Мы выехали с территории Центра, и водитель включил сирену. "Скорая", завывая, помчалась по туманному городу. Но куда? Вероятно, на какой-то военный аэродром. Только вот даже на обычном самолете до Эрдландского космодрома можно добраться меньше чем за два часа, а звездолет стартует почти через четыре. Увы, времени достаточно для всего. В том числе и для провала...
   Выехали на южную магистраль. Туман рассеялся, и впереди отчетливо были видны уже ненужные габаритные огни какой-то низкой спортивной машины, а темно-синяя "Той-ота", которая время от времени появлялась за нами, приобрела совсем ясные очертания. Мы перестроились в крайний левый ряд, несмотря на то что особо интенсивного движения не было и мы ехали не бог весть с какой скоростью, затем после первого мотеля свернули на старое заброшенное шоссе. "Тойоту" сменил черный "BMW". Спортивная машина остановилась. Мы ее обогнали и рванули вперед, словно уходя от погони. Из медицинского шкафчика рядом со мной послышался тревожный звон. Носилки, которые валялись на полу, подскочили, и из них к ногам одного из моих спутников вывалилась аккуратно свернутая накрахмаленная простыня. Он пнул ее обратно, озабоченно потрогал свою докторскую шапочку и снова погрузился в мрачную апатию.
   Прошло несколько минут, таких напряженных, что в машине аж потемнело. Затем раздался протяжный визг шин "скорой": мы вошли в крутой вираж, и перед глазами у меня пронеслись огромные створки железных ворот парка. Если бы они были закрыты, то катастрофически точно исполнили бы свое предназначение. Я предположил, что наш водитель или не впервые проезжает здесь, или привык надеяться на провидение. Он так же стремительно влетел в узкую аллею напротив, будто искал убежища среди густых декоративных кустов, которые росли по обеим ее сторонам. Потом внезапно уменьшил скорость, и машина неохотно заскользила по усеянному прошлогодней листвой асфальту. Бледная искорка радости оживила взгляды моих "ребят" - видимо, приближался миг нашей разлуки. Неизвестность, которая меня томила, помешала мне разделить их чувство. Куда бы мы ни ехали, то, что от меня не пытались скрыть маршрут, никак меня не радовало. Едва ли это было проявлением доверия.
   Когда мы остановились перед скромным строением с надписью над главным входом "Частная клиника Миллера", обстановка не прояснилась, но я уже был готов расстаться с пленкой, не просмотрев ее. Перед входом нас встретили шесть человек - все крепкие мужики. Мы вышли из машины. Трое из них сейчас же окружили меня своим вниманием, один направился к остановившемуся сзади "BMW", обменялся несколькими репликами с сидевшими в нем людьми и отправил его в обратный путь. Остальные встали рядом с моими парнями и водителем, которые показались мне очень встревоженными. События явно развивались не так, как они ожидали.
   Я и мои новые сопровождающие вошли в клинику. В фойе самый молодой из них быстро протянул руку к чемодану Я сделал вид, что не заметил этого, он раздраженно процедил:
   - Дай сюда!
   Пора было действовать. Я обернулся и подал ему чемодан. Пока он перехватывал ручку, я ударил его ногой По колену. Он присел - я врезал по затылку. Чемодан упал на каменный пол, а парень пошатнулся, и коллега инстинктивно подхватил его под мышки, пытаясь поддержать. Но в следующий момент бросил на произвол судьбы и сделал молниеносную и почти успешную попытку нанести мне удар по носу. Вцепившись друг в друга мы повалились на пол. Вокруг нас с воплями заскакал какой-то толстяк, ища подходящий случай проявить себя. Наконец заехал мне по уху. Когда он попытался ударить меня ногой, я сумел до него дотянуться. Дернул его резко вниз, прилепил пленку ему на подметку, а сам откатился в сторону. Раздавшийся вопль, показал, что толстяк рухнул на моего "партнера". Я начал подниматься, и в этот момент парень, которого я вырубил первым, дал мне понять, что пришел в себя: кулаком нанес мне стремительный удар по голове. Так что с подъемом я немного повременил...
   Мы брели вверх по лестнице. Ухо у меня горело, как пе-регревшаяся'спираль. Мне было плохо. Морально тоже, но не слишком. Все же, если не поддаваться на провокации, ' существует вероятность, что старик Дженетти выкрутится. Правда, использованный мною трюк не отличался особым остроумием, но все же был шанс... После того как не найдут ничего у меня, эти здешние громилы перетрясут и парней, и "скорую", и фойе, и свою собственную одежду. Про подметки, однако, они, может, и не сразу сообразят, а под килограммами толстяка пленка скоро сотрется.
   Мы вошли в роскошно оборудованную раздевалку, где для меня был подготовлен летный костюм. Вероятно, аэродром был недалеко, только я теперь не спешил. Двое из моих охранников придвинули по стулу, сели и стали ждать, когда я разденусь, не сводя с меня глаз, а третий - тот, который еще в фойе проявил интерес к чемодану, наконец-то сумел им заняться. Прихрамывая, он отнес чемодан на стол в углу, вынул из кармана брюк ключ, ловко повернул его в замке и, обернувшись ко мне, медленно, двумя пальцами, приподнял крышку. По выражению его лица было видно, что он ожидает какой-то реакции с моей стороны. Но не дождался: я просто взял с полки чистое махровое полотенце, набросил его на плечи, и, стоя в одних трусах, продолжал наблюдать, как он делает свое дело. Наконец он откинул крышку назад, натянул перчатки и начал старательна разрезать бритвой что-то внутри чемодана. Послышалось шуршание разворачиваемого целлофана, и в руках у него оказался плоский металлический ящичек. Потом он вытащил из-под стола похожий чемодан, только серый, убрал в него ящичек и демонстративно отодвинул чемодан от себя. Тогда я подошел, взял серый чемодан и направился в душевую. Мельком я успел заметить, что в черном чемодане теперь не было ничего, кроме целлофана, в который прежде была упакована коробочка.
   Раздевалка и душевая были соединены узкой кабиной, вид которой подтвердил мою уверенность, что меня будут просвечивать. Я прошел в душевую, желая, чтобы и дальнейшие обыски были такими же безрезультатными, положил свой новый багаж на пол и встал под душ. Некоторое время я усердно обливался то холодной, то горячей водой - говорят, это помогает от синяков и отеков. После чего наспех вытерся полотенцем и вернулся в раздевалку. Там уже никого не было. Чемодан Дженетти и все мои личные вещи и одежда, естественно, исчезли, так что я вынужден был надеть полетный костюм. Ничего другого просто не было.
   Как только я был готов, в дверях появился один из знакомых мне субъектов. Он придирчиво меня осмотрел и подошел ближе. За ним следовали двое в форме ПСД и еще кто-то в штатском. Я ожидал допроса, но ошибся. Мы не обменялись ни единым словом. И правда, что мы могли сказать друг другу?
   Глава третья
   Меня ввели в просторную комнату со спущенными шторами, тускло освещенную люминесцентными лампами. В центре нее стоял низенький полный китаец и благостно мне улыбался. Я его узнал бы даже во сне! Этот широкий мясистый нос, эти глубоко посаженные лукавые глазки, эти тонкие, вечно растянутые в улыбке губы. Короче, передо мной был сам Вей А Зунг и подчеркнуто сердечно протягивал мне пухлую выхоленную руку. Я ее принял без всякого энтузиазма, и после продолжительного рукопожатия, сопровождавшегося серией дружеских кивков, он церемонным широким жестом пригласил меня к столу в глубине комнаты.
   Мы медленно двинулись к нему. Двое в штатском застыли на своих местах в напряженных позах, а сотрудники ПСД твердой походкой пошли рядом и с ледяной вежливостью указали мне на одно из огромных кожаных кресел. Зунг подождал, пока я устроюсь в нем, и, суетливо поддернув брю-чины, присел напротив на какой-то особый, снабженный разноцветными кнопками стул. Тогда его заботливые телохранители, зорко осмотревшись и уверившись, что причин для беспокойства нет, стройными рядами удалились. Наблюдая за ними, я чувствовал на себе тяжелый, изучающий взгляд, исполненный почти осязаемой ненависти. Я обернулся: мой именитый хозяин излучал симпатию и приветливость.
   - Может быть, чашку кофе? - весело спросил он, а когда я ответил утвердительно, он, видимо, удивился. Затем нажал одну из кнопок и снова заулыбался. Заулыбался и я, как дурак.
   Вскоре в комнату заглянул молодой человек с широким и плоским, как луна, лицом. Он вошел, держа изящно инкрустированный серебряный поднос, мелким танцующим шагом приблизился к нам и начал разливать кофе. Зунг нежно похлопал его по согнутой спине.
   - Это мой племянник! - с нескрываемой гордостью сообщил он. - Он делает отличный кофе, но его способности выходят далеко за пределы этой сферы.
   Племянник выпрямился и двумя пальцами отвел прямую челку со лба. Он очень старался остаться безразличным к похвале, но не смог - глупо захихикал, схватил пустой поднос и выбежал вон.
   Как только мы остались одни, Зунг решил, что пора приступить к деловой части.
   - Я очень хорошо знаю вашего шефа и полностью доверяю его выбору, - сказал он. Первое было верно, а относительно второго я знал, что он лжет.
   Мы обменялись приветливыми взглядами. Зунг продолжил: ;
   .
   - Вы уже разговаривали с профессором... гм.-.гм...
   - Да.
   ЭнцоДженетти.
   Да. В таком случае, вам все ясно, не так ли?
   - Было бы чересчур утверждать нечто подобное, господин Зунг.
   - Э-э, я, конечно, не говорю об этой ужасной двойной
   трагедии.
   - Я тоже.
   На его лице мелькнула легкая тень недовольства
   -Чрезвычайный Председатель Совета безопасности не привык, чтобы его прерывали.
   - Как вас зовут, молодой человек? - очень любезно, но с ноткой пренебрежения в голосе спросил он.
   - Симов. Тервел Симов, господин Зунг.
   - Да. Прекрасно. Видите ли, месье... Симов. Или нет! Тервел! Позволь мне называть тебя Тервел. Ты ведь мог бы быть мне сыном.
   Этого мне только не хватало! Полный абсурд!
   - Конечно, господин Зунг! - с мальчишеским энтузиазмом ответил я.
   Я был весь на нервах, и было не похоже, что время, проведенное с ним, меня успокоит. Его методы были хорошо известны, но им трудно было противостоять. Он использовал "доброжелательные" выражения и похвалы, которые унижали, не давая возможности защищаться. Он обескураживал неожиданными отступлениями и неуместной снисходительностью. Отвечал насмешкой на самые серьезные и долго обдумываемые доводы. Начинал рассказывать анекдоты именно в тот момент, когда его собеседник старался выстроить наиболее сложный логический вывод... Другими словами, Зунг был не из тех, с кем приятно встречаться.
   - Во-первых, я хотел бы тебя ободрить, Тервел. - Зунг отпил глоточек кофе и тихо щелкнул зубами. - Твоя задача вовсе не так трудна, как может показаться на первый взгляд. Если исключить неудобства, связанные с перелетом, все остальное проще простого и, увы, весьма прозаично.
   Он с прискорбием покачал головой, устроился еще поудобнее на своем стуле и напевно продолжал:
   -- Вот что там случилось, Тервел. Между Фаулером и Штейном, двумя необыкновенно талантливыми и амбициозными учеными, постепенно возникло научное соперничество.
   В начале они всеми силами старались его скрыть. Они были благородными людьми и отлично понимали, что это недостойно, противоречит научной этике. Зунг поднял палец, как будто рассказывал мне какую-то поучительную сказку. - Но ненависть проникала в их сердца все глубже и глубже, отравляла их. И с течением времени дошло до того, что они перестали владеть собой. Начали спорить, иногда вступали даже в резкие пререкания. Желание каждого из них доминировать, быть первым в этом новом, девственном мире - Эйрене, оказалось сильнее их моральных устоев.И все же, вероятно, не дошло бы до такого трагического финала, если бы на базе рядом с ними не работала Линда Риджуэй - молодая, поразительно красивая женщина. Даром что ученые, Фаулер и Штейн были настоящими мужчинами и оба безумно влюбились в свою очаровательную коллегу. К научному соперничеству добавилось и соперничество в любви. Линда Риджуэй, может быть, сама того не сознавая, день за днем подливала масла в огонь их страстей. А как сказал Шекспир: "Чем страсть сильнее, тем печальнее ее конец". Увы! - Грустно улыбаясь, Зунг развел короткими ручками.
   - Ага! Понимаю, - сказал я с плохо скрытой иронией. - История скорее романтическая. Ведь так? Но я задаю себе вопрос, господин Зунг, если все уже выяснено, зачем я должен лететь на Эйрену?
   - Эх, дорогой мой Тервел,-примирительно вздохнул он, - все мы - рабы формальностей. Когда-нибудь переселение, а значит, и смерть Фаулера и Штейна станут достоянием общественности, и тогда будет необходимо сослаться на официальное расследование.
   - И вы считаете, что предложенные вами научные и любовные мотивы будут восприняты всерьез? ' Последовал звонкий, нарочито беззаботный смех.
   - К счастью, обыватели не так мнительны, как люди вашей профессии, Тервел. Да и ваше Бюро пользуется исключительным авторитетом.
   - В общем-то да, так же как и ЦКИ. Только, в отличие от его сотрудников, мы не согласились бы взять на себя ответственность ни за дела других, особенно за такие, как заселение Эйрены, за предварительно отрежиссированное расследование. Наше Бюро не позволило бы скомпрометировать себя,господин Зунг.
   Он пропустил мимо ушей мое замечание о незавидной роли Центра как ширмы и ухватился за мои последние слова.
   - Скомпрометировать! - удивленно всплеснул он руками. - Что за странная мысль, Тервел! Неужели есть что-то неубедительное в этом инциденте? Такие вещи на Земле случаются каждый день. Почему же такого не могло произойти на Эйрене? Люди остаются людьми, везде. Наивно воображать, что Фаулер и Штейн оставили свои недостатки тут, на Земле, ведь так?
   Я допил свой кофе. Это было единственное, что сделал я с удовольствием за весь этот день. Как бы между прочим, я бросил ему:
   - Полагаю, что у некоторых людей на базе есть другие версии, или, по крайней мере, они, не согласны с вашей.
   - С нашей, Тервел, нашей, - кротко поправил меня Зунг. -Алюди на базе могут выстраивать какие угодно версии. Это их право.
   - Да, но когда они возвратятся на Землю?
   - Они не вернутся, Тервел.
   - Почему?
   Зунг закинул ногу на ногу и с одобрением рассматривал свои начищенные до блеска ботинки. Потом ответил:
   - А потому, что они - первые поселенцы. Наша цель посылать людей на Эйрену, а не возвращать их оттуда. Я сделал попытку возразить:
   -- Но тогда они поделятся сомнениями с новыми поселенцами и...
   Меня снова прервали:
   - Не выдумывай себе лишних забот, Тервел. У тебя их и так достаточно.
   - И самая из них главная - всегда иметь в делах полную ясность, господин Зунг.
   - Но я же не Солнце, дружок! - воскликнул он и шутливо сложил ладони как для молитвы.
   Теперь я понял, почему мой шеф целый день пребывает в бешенстве после встречи с ним! Я решил идти напролом.
   - Допускаете ли вы, что юсы имеют какое-то отношение к смерти Фаулера и Штейна?
   Лицо Зунга мгновенно приобрело непроницаемость сфинкса.
   - До сих пор еще никто из нас не проник в их мыслительный процесс, Тервел.
   - А если есть какая-то связь, - настаивал я, - не кажется ли вам, что версия о фатальных страстях их, мягко говоря,просто удивит? '
   - Нет, Тервел. Наоборот? Это будет доказательство нашей лояльности.
   - Лояльности! О чем вы говорите? - пробормотал я растерянно.
   - Да, да, - прищурился Зунг, - именно лояльности. Сейчас у нас нет выбора. Мы должны быть лояльными.
   Я был потрясен. Ведь это же чудовищно! До чего же мы дошли?
   - Возможно, что Фаулер и Штейн стали случайными жертвами какой-то их реакционной группировки, - монотонно бубнил он. - Возможно, эти двое по какой-то причине стали им неудобны; возможно, в конце концов, появился какой-то сумасшедший юс... Все возможно. Но чтобы там ни было, это их дело. Мы не дураки, чтобы голыми руками таскать каштаны из огня!
   - Вы и меня не вытащите, если я попаду в него, - вставил я.
   Зунг шутливо погрозил мне пальцем:
   - Эх, Тервел, какой же ты недоверчивый! Сразу видно, школа Медведева. Ну, ничего. Это неплохо. "Сомнение - уже половина мудрости", как говорили древние римляне, - улыбнулся он и подмигнул мне. Потом снова принял строгий вид. Поговорим серьезно, Тервел! Если тебе и угрожает какая-то опасность, то едва ли со стороны юсов. Вероятнее всего, они не связаны с этим инцидентом. Но, если даже и связаны, что из того? Пока ты в их звездолете, они, естественно, тебя не тронут. На Эйрене - тем более. Да ведь если с тобой что-то случится, это же будет откровенным признанием их участия в убийстве двух других! И что самое важное: если это совершили юсы, то они постарались сделать так, чтобы не бояться разоблачения. И тогда?
   Даже если бы он говорил не о юсах, а о людях, и тогда не было логики в его словах. Сейчас же они звучали абсолютно бессмысленно, и он очень хорошо это знал... И вообще, проклятый летный Костюм становился мне все более неудобным, ухо у меня горело, физиономия вряд ли похоро
   28
   шела от мордобоя, д в довершение я должен выслушивать его глупости!
   - По крайней мере, Тервел, два факта бесспорны, - бесцеремонно сменил Зунг тему - Во-первых, юсы весьма заинтересованы в заселении, и у нас тоже достаточно оснований быть заинтересованными в нем. Во-вторых, если мы пока не можем вмешиваться в их дела, то, по крайней мере, можем разведать о них, не так ли?
   - Может быть, и так, - ответил я, - но зачем вы мне это говорите? Моя специальность - расследовать преступления, а что касается "разведывания" дел юсов, то это всегда было в компетенции исключительно Совета безопасности. Высами неоднократно настаивали на этом.
   - Да, настаивал, но ситуация изменилась. Да и не стоит себя обманывать, Тервел: твой шеф никогда не считался с моими требованиями. Секретные архивы МБР, наверное, переполнены материалами о юсах.
   - Может быть, может быть... - Я прищурился точно в его манере. - Только я не знаком с этими материалами. Моя работа этого не требовала.
   - Я знаю, что у тебя была за работа, Тервел, - нагло заявил Зунг.
   - Что ж, тогда вам ясно, что она не связана и никогда не была связана с юсами. И что я знаю о них не больше, чем обыкновенный человек. То есть почти ничего, благодаря сверхсекретности, которой вы окружаете свою дипломатическую деятельность.
   - Иронизируешь, - скривился он. - А не задумываешься, до какого массового психоза могло дойти, если бы мне не удалось ценой неимоверных усилий добиться этой "сверхсекретности".
   - Очень часто именно неосведомленность порождает психоз, - заметил я. - И примеров тому предостаточно.
   - Однако примеров тому, что породила бы осведомленность, пока нет, ведь так?
   - Вот по этому вопросу я не могу спорить с вами, - сказал я, - так как мои знания о юсах ничтожны.
   - Да, Тервел! Я убежден, что именно это, конечно вместе с оценкой твоих личных качеств, повлияло на решение Медведева направить тебя на Эйрену. Он совершенно правильно рассудил, что сейчас там нужен непредубежденный
   человек, который воспринял бы все так, как есть на самом деле. Объективно!
   - Если бы это было так, он встретился бы со мной и сказал мне это, а не посылал две строчки по факсу.
   - Твой шеф вчера был очень далеко...
   - А сегодня?
   - Сегодня? - нимало не смутился Зунг. - Сам видишь, сегодня у тебя просто нет времени для встреч.
   - Мне кажется, что причина не в недостатке времени, господин Зунг.
   - Тервел?!
   Не обратив внимания на его наигранно оскорбленный возглас, я продолжал:
   - И все же вы отдаете себе отчет, что если я вообще соглашусь с вами сотрудничать;, то это будет только после того, как вы предоставите мне всю информацию о юсах, которой располагаете? Она едва ли повлияет на мою "непредубежденность".
   - В сущности, я не располагаю информацией. Тер-вел, - снова удивил меня своей наглостью Зунг. - Да, я собрал кое-что, но только так, что-то услышанное, увиденное, описанное и непонятое. А можно ли непонятое назвать информацией?
   - Давайте не доходить до крайностей! - сказал я с досадой. - Ведь как только юсы появились, вы обязали наши самые авторитетные академии и институты, наших самых известных ученых именно анализировать увиденное, услышанное и прочее. Как оказалось, даже и в ЦКИ, в этой вроде бы вполне автономной организации, тоже работают на вас.
   - И как ты думаешь, что я имею на настоящий момент? Только всяческие туманные догадки и сомнительные гипотезы. В этом смысле, Тервел, все, чем я располагаю, тебе уже передано. - Зунг указал на чемодан рядом со мной.
   - Но я ведь после обеда отправляюсь. Когда же я все изучу?!
   - Да, да, после обеда! Будешь изучать в дороге...
   - Послушайте, господин Зунг, давайте рассуждать разумно...
   - Но у нас в самом деле нет информации, Тервел, - внезапно упавшим голосом промолвил он. - А в таком случае на основании чего мы будем строить свои рассуждения?
   Потом он едва заметно пожал плечами и укоризненно вздохнул. Мне сразу стало ясно, что с дальнейшими возражениями нужно повременить: Чрезвычайный Председатель Совета безопасности начинал вживаться в свою очередную роль. Его фигура трогательно съежилась, руки беспомощно, как бы в поисках опоры, опустились на подлокотники кресла, которое, казалось, вдруг приобрел подавляюще огромные размеры. Зунг хотел было еще что-то сказать, но не смог, как будто в этот напряженный для него миг его оставили последние силы. Из груди его снова вырвался вздох страдания, он уронил голову на грудь и устало смежил веки. Передо мной теперь сидел измученный, надломленный страшной тревогой человек. Я сначала следил за ним с досадой и нетерпением, но постепенно в мое сознание проникла мысль, что, находясь больше десяти лет на таком посту, он действительно не мог чувствовать себя хорошо.