Незнанский Фридрих Евсеевич. Бархатный губернатор

   - Не знал я, братцы! - выдохнул Голованов. - Ей-богу, не знал! Я как во сне, братцы!
   - А Турецкий откуда вызнал? - спросил Слава.
   - При чем тут Турецкий?
   - Я так понимаю, он приказал тебе ехать в Татарку...
   - Времечко идет, командир, - постучал по часам Филя.
   - Не взорвутся же без тебя! - откликнулся Голованов.
   - Кто? - насторожился Грязнов, обводя взглядом Филю и майора.
   - Вообще говорю.
   - Темнишь, майор. А ну выкладывай!
   - Надо взять одного отморозка и доставить Турецкому, - сказал Голованов.
   - И каков план?
   - В теремке сидит, - усмехнулся майор. - А теремок местного авторитета Володи Байбака.
   - Не слыхал о таком, - подумав, ответил Слава.
   - Из новеньких, но ранних.
   - Я про план спросил.
   - Надо подъехать и взять.
   - Чего же не взяли?
   - Решили было к местным заглянуть, но подумали и отказались. Наверняка купил их Байбак.
   - Охрана большая?
   - Ходят ребятки...
   На крыльцо вышел Николай Васильевич.
   - Мужики, стол готов. Проходите!
   - Идем, отец! - откликнулся Слава. - Ты чего, Филимон, по часам стучал? - обратился он к Филе. - Поджимает?
   - Стол слишком богат, - улыбнулся Филя. - После такого стола нас возьмут тепленькими.
   - Ладно, по сто граммов - и едем, - решил Грязнов. - Понимаю, майор, неудобно. Все беру на себя. По дороге обрисуешь обстановочку.
   Грязнов приложил все свои артистические способности, чтобы успокоить хозяев. Травил анекдоты, заразительно хохотал, а потом, видя, что хозяева никак не расслабятся, объявил, что отлучатся они по службе всего на час-полтора и вернутся.
   - А ты, майор, оставайся, - сказал Грязнов, глянув в затуманившиеся глаза Насти.
   - Оставайся, командир, - поддержал Филя.
   - Почему это я должен оставаться? - буркнул Голованов, поднимаясь из-за стола. - Поехали.
   На полпути к калитке он обернулся: на крыльце, сложив руки на груди, отрешенно стояла Настя. И, повинуясь охватившему его чувству, майор повернулся и подбежал к женщине.
   - Настя, - проговорил он, беря ее за руки.
   Глаза Насти наполнились слезами, и она вдруг порывисто прижалась к Павлу.
   Мужчины деликатно отвернулись и направились к машинам.
   - Я пошел, командир, - сказал Филя, когда "Волга" остановилась возле проходной знакомого особняка.
   - Пойду я, - ответил майор, подавая ТТ Грязнову.
   - Командир...
   - Жди сигнала, Филимон, - подмигнул Голованов.
   - О! Снова-здорово! - широко развел губы в улыбке качок, увидев майора.
   - Звони.
   - И чего сказать?
   - А ты напряги свою тыкву!
   - Веселый ты мужик! - рассмеялся качок, вытаскивая сотовый телефон. Але! Опять прибыл. Да. Тот самый...
   Голованов молча взял телефон у качка.
   - Есть разговор, Владимир. Прикажи, чтобы пропустил... Обыскивай, возвращая телефон качку, сказал майор. - Да побыстрее!
   У входа в особняк Голованова встретил охранник, вежливо сказал:
   - Прошу за мной.
   Они поднялись на второй этаж, и охранник открыл дверь одной из комнат. В комнате находились двое - Байбак и Коршун.
   - Присаживайся, Павел, - пригласил Байбак.
   - Спасибо. Тороплюсь.
   - Познакомься, - кивнул на Коршуна Владимир.
   - Что надумал, Владимир? - не обратив внимания на слова Байбака, спросил майор.
   - Не по адресу обращаешься, Павел, - усмехнулся Байбак.
   - Можно обратиться и по адресу, - согласился майор. - Едем, Леня?
   - Куда?
   - Пока в Ставрополь. Другого приказа не поступало.
   - У меня свои планы.
   - Придется изменить.
   - Мне эта история начинает надоедать, - обратился Коршун к Байбаку.
   - Мне тоже, - подхватил Голованов.
   - Шагай, майор, откуда пришел, - угрюмо проговорил Коршун. - И моли Бога, что живым тебя отпускаем!
   - Брякни своему качку на проходной, - помолчав, произнес Голованов. И пусть передаст трубку.
   - Кому?
   - Он увидит.
   - Что ты задумал, Павел?
   - Много я с тобой беседовал, Володя, но, видно, не впрок пошло. Все мои здесь.
   - "Русские волки"?.. - спросил Байбак.
   - Теремок твой под прицелом. А после того как поговорю по телефону, думаю, мало чего останется от твоей конурки...
   - Не понял, Павел. Объясни.
   - В теремке твоем, Володя, припухают две радиоуправляемые мины. Одна на воле.
   - Шутишь... - не поверил Байбак.
   - Какие там шутки, - отмахнулся майор. - У меня приказ.
   - Но ведь и ты взлетишь, Паша, - после долгого молчания ответил Байбак.
   - Я уже взлетел, Володя. Ничего, как видишь, живу. Звони.
   - А если откажусь?
   - А если откажешься, - глянул на часы Голованов, - у нас осталось три минуты и двадцать шесть секунд.
   - Да что ты с ним толкуешь? - вскакивая, заорал Коршун. - Не видишь, он на понт тебя берет!
   Байбак нажал кнопку вызова на телефонном аппарате.
   - Есть кто-нибудь рядом с тобой? - спросил он.
   - Стоит один...
   - Пусть возьмет трубку, - приказал Байбак, передавая телефон майору.
   - Не верит. Так что давай, действуй.
   - Есть, командир.
   - Через две минуты сорок секунд.
   - Понял.
   - Наливай, Владимир, - улыбнулся Голованов.
   Байбак наполнил рюмки, выпил, глянул на часы, отошел в сторону и стал набирать по телефону какой-то номер.
   - Байбаков. Соедини с хозяином.
   То и дело поглядывая на часы, он нервно постукивал пальцами по аппарату. Наконец трубку взяли.
   - У меня гости. "Русские волки". История прежняя... Осталось меньше минуты. Понял. - Оборвав разговор, Байбак вызвал качка: - Позови... Кого-кого... Того, кто стоял рядом! - рявкнул он. - Быстро.
   Байбак протянул телефон майору.
   - Отбой, - сказал Голованов. - Сейчас выйдем.
   И майор вопросительно-требовательно посмотрел на Коршуна.
   - Ты не выйдешь, - спокойно произнес Коршун. - Тебя вынесут.
   Свой "макаров" он вытащить не успел: страшный удар ногой с разворотом туловища обрушился на его голову. Нанес удар Байбак.
   - Как жаль, что ты не с нами, Володя, - покачал головой Голованов. Не убил ли?
   - Отойдет.
   - Кресту звонил? - усмехнулся майор.
   Байбак не ответил, молча налил себе коньяку, не предлагая гостю, выпил.
   - Я к тому, что в машине старый его знакомец сидит, полковник Грязнов из МУРа. Два раза Креста твоего брал.
   - Показывай лучше, где припухают твои управляемые, - хмуро проговорил Байбак.
   - После того, как он сядет в машину, - кивнул на Коршуна майор. Зашевелился...
   Байбак склонился над товарищем, потрепал его по щекам:
   - Поднимайся, Леня.
   Коршун сел, крепко потер лицо ладонями.
   - Сдал ты меня, Володя...
   - Глотни, - протянул ему рюмку Байбак.
   А в машине возле проходной негодовал Грязнов:
   - Скрываете вы что-то от меня! Что молчишь, Филимон?
   - А что говорить-то?
   - Чего удумали? А ну рассказывай.
   - Ничего.
   - Где он? Почему не идет?
   - Придут...
   - Думаю и не могу догадаться. А то, что дело дерьмецом пахнет, чую.
   - Ты не думай, не переживай... Идут!
   На дорожке, ведущей из особняка к проходной, показались Голованов, Байбак и Коршун. Филя негромко свистнул, и сразу из кустов появился Шура Дьяконов.
   Коршун смирился со своей судьбой после того, как Байбак сообщил ему, что приказ о его сдаче получен от Креста. Он подумал, что лучше тюрьма, лагерь, но лишь бы Крест молчал, а еще лучше, чтобы забыл о существовании Коршуна.
   - Иди возьми свои игрушки, - сказал Голованов после того, как Коршуна посадили в машину. - Или минеров вызовешь, Володя?
   - Ясненько, - хмуро проговорил Грязнов.
   - Пусть возьмет, - сказал Байбак.
   К проходной подлетел "рафик", из которого выскочили "волки" и быстренько окружили "Волгу".
   - Сходи, Филя. А ты, Володя, постой с нами, покури.
   Филя ходил недолго, не успели парни и по паре сигарет выкурить.
   - Порядок, командир.
   - Покажи господину Байбакову, а то он дол-го не верил.
   - Я и сейчас не очень-то верю, - сказал Байбак.
   - Можно отсалютовать, - улыбнулся Фи-ля. - Я одну оставил. Во-он в той клумбе.
   - Розы. Жалко.
   - Салютуй, - помолчав, сказал Байбак.
   - Ты предупреди своих "шестерок". Как бы они от страху в штаны не наклали!
   - Салютуй! - упрямо повторил Байбак.
   - Отставить! - подал голос Грязнов.
   - Человек просит, - усмехнулся майор. - Почему бы его, шеф, не уважить?
   Грязнову тоже было любопытно узнать, на самом деле были установлены настоящие мины или парни взяли на понт местного авторитета.
   - Хорошо. Пиши, - подавая Байбаку блокнот и ручку, приказал Грязнов. Я, такой-то, проживающий там-то и там-то, при неосторожном обращении с газовым баллоном... Почему не пишешь?
   - Передумал.
   - И правильно сделал, - похвалил его Грязнов. - Забери, Филя. Пригодится.
   - Будь здоров, Володя, - попрощался с Байбаком майор Голованов.
   Байбак ничего не ответил и зашагал к своему дому.
   Примерно через час Демидыч, Шура Дьяконов и Коля Орлов доставили Коршуна в камеру следственного изолятора Управления внутренних дел Ставропольского края, а сами поспешили в Татарку, в дом Николая Васильевича и Насти, где их ждали друзья.
   Ночью Ленька Грищук, он же Коршун, был задушен в камере следственного изолятора.
   В народе верно говорят, что два медведя в одной берлоге не уживаются. Не ужились губернатор Колесниченко с мэром города Головачевым Павлом Андреевичем. Мэр был чистой воды демократ, искренне верил в народовластие, истинным демократом считал академика Сахарова, чей портрет висел на стене его рабочего кабинета. Казалось бы, обязанности и права губернатора и мэра определены законом. Губернатор в ответе за край, мэр - за город. Вроде и делить-то нечего. Однако в любом регионе страны, исключая столицу и в какой-то мере Санкт-Петербург, трения между этими двумя ветвями власти неизбежны, потому что хозяйство городов крепко связано с хозяйствами регионов.
   Первое время терпел Головачев, шел на уступки губернатору, но, видя, к примеру, что полученные средства из центра на нужды города используются исключительно на нужды края, не смолчал, выступил против. А что делать, если деньги, предназначенные для выплаты пенсий, ушли в коммерческий банк, где их крутили около полугода, и так закрутили, что пенсионеры остались без пенсии. На этот раз выкрутился Головачев, оторвал деньги от заводов, выделенные на усовершенствование рабочих цехов, на закупку нового оборудования, но дальше пошло-поехало... КАКТ богател, в крае виллы строились для "новых русских", разорялись колхозы и совхозы, а приватизация подрубила хозяйства под корень. Мэр пошел на крайний шаг, обратился за помощью к народу, выступив с прямым воззванием по телевидению. И что же? Народ смолчал. Для Головачева это было ударом, он предполагал, что люди выйдут на улицы, поддержат его. Но вышли лишь несколько десятков, и то коммунисты, с красными флагами и портретами Ленина, а коммунистов мэр не признавал.
   Позднее он понял, что люди уже никому и ничему не верят: ни коммунистам, ни демократам, ни национал-патриотам, ни Думе, ни правительству, ни самому всенародно избранному, они надеются лишь сами на себя. Тогда Головачев избрал другую тактику, исподволь начал собирать компрометирующий материал на губернатора и его окружение, и это ему удалось, да иначе и не могло быть, потому что оборзели людишки. С точными выкладками и данными по фактам коррупции среди выдвиженцев губернатора, с биографиями уголовных элементов, ставших директорами различных фирм, мэр вылетел в Москву и лично передал материалы генеральному прокурору.
   Через некоторое время в край нагрянул прокурор следственного управления Генпрокуратуры Чирков, подробно обсудил все дела с мэром, пообещал разобраться, и "разобрался". В столе, отнюдь не губернаторском, а в столе мэра была обнаружена крупная сумма в валюте, а его сын был арестован за связь с чеченцами, переправлявшими наркотики на Запад. При аресте у сына и в карманах, и в его сейфе были обнаружены наркотические вещества. И снова Головачев полетел в столицу, пытался доказать, что его спровоцировали, но... помыкался по кабинетам и понял, что все чиновники от мала до велика куплены и перекуплены, что никому никакого дела нет до интересов простых людей, а думают они лишь о своем кармане. Аудиенции Президента мэру добиться не удалось, и он снова поехал в Генпрокуратуру, где ему все же повезло, потому что встретился он с заместителем генерального прокурора Меркуловым Константином Дмитриевичем. Тот внимательно выслушал Головачева, ни разу не прервал, тут же вызвал Чиркова и приказал ему немедленно подготовить материалы по Ставропольскому краю и положить ему на стол. "Дела ваши, уважаемый Павел Андреевич, плохи, - прямо сказал Меркулов. - Я-то вам верю, но этого далеко не достаточно. Цель ваших противников - убрать вас с поста. Настоятельно вам советую идти на прием к секретарю Совета Безопасности. Я попрошу его принять вас сегодня".
   К вечеру секретарь принял мэра. "Меня ознакомили с вашими проблемами, - сказал он. - Езжайте и работайте". "И это все?" - спросил Головачев. "А разве этого мало?" - вопросом на вопрос ответил секретарь.
   Решение выдвинуть свою кандидатуру на пост губернатора пришло к Головачеву после того, как он узнал о выдвижении Михаила Юсина.
   - Ну если ворье полезло в губернаторы, то мне сам Бог велел, - сказал он на первом же собрании по выдвижению.
   А когда исчез на некоторое время Супрун, решение мэра выдвинуть свою кандидатуру окрепло. Он не знал подробностей похищения Супруна и теперь с нетерпением дожидался его прихода. Главное, о чем хотел узнать мэр, - не отступил ли от своих принципов Федор Степанович, не струсил ли.
   - Павел Андреевич! К вам посетитель, - пропел женский голос по микрофону.
   - Пригласите.
   Отношения между мэром города и Супруном были доброжелательные, хотя Федор Степанович на дух не принимал демократию в том виде, как она создалась в России. Но в подобном виде не принимал ее и Головачев, бывший прежде ярым демократом. Вот и теперь они встретились по-дружески, даже приобнялись.
   - Жив, курилка! - рассмеялся Головачев.
   - Я-то жив, на тебя удивляюсь!
   - И я живу!
   - Тому и удивляюсь.
   - Я и сам, Степаныч, удивляюсь, - посерьезнел Павел Андреевич. - Вся сила у них, ан не трогают!
   После рассказа Супруна о своих матырствах Головачев спросил:
   - Не передумал, Степаныч?
   - Ты о чем?
   - О выборах.
   - Может, и хотел бы передумать, да теперь не имею права. Ты знаешь, подписи я не собирал, на митингах не кричал, не бил себя в грудь, никому ничего не обещал. Народ все сам сделал. Назад пути мне нет.
   - Два человека пройдут во второй тур. Ты и Колесниченко.
   - А почему не Головачев?
   - Люди знают меня как демократа, а демократам сейчас веры нет.
   - Если бы все делалось верой...
   - Вот почему и говорю, что пройдет Колесниченко. Купят, наговорят, обманут, пристращают, но кое-что и доброе сделают. Убежден, что выплатят зарплату. У них власть, у них и деньги.
   - Много ошибок ты наделал, Павел Андреевич, - помолчав, проговорил Супрун.
   - К примеру?
   - Я тебе главную причину выдам, а примеров можно сосчитать много.
   - Слушаю тебя, Степаныч, - помрачнел Головачев.
   - Не своим умом ты живешь. Заграничным: американским, германским, французским, но не родным, русским. Оттого все твои беды... Забыл! Международным валютным фондом! Просите, ноете, унижаетесь, вам, дерьмократам, кидают кость, ну вы и гложете!
   - Я вроде, Степаныч, у заграницы ничего не просил, - нахмурился мэр.
   - У Центробанка просишь, у премьера, у замов, а они просят у заграницы. То на то и выходит. А заграница дает в кредит. В долг! А кто отдавать будет? Дети наши, внуки! Что такое деньги? Бумага. А вывозим-то лес, руду, гоним газ, нефть, медь, алюминий, золото!
   - Кто же знал, что так получится? Задумано было ведь по-другому. Хорошо было задумано, - возразил Головачев. - Ты припомни, как приходил к власти Президент. Вся страна за ним шла.
   - А теперь тридцать процентов! Вот тебе и всенародный! Так и эти тридцать на воде вилами писаны.
   - Станешь губернатором и проверишь. Слушок идет, что приписки были.
   - Если стану, обязательно проверю.
   - А я тебе подмогну.
   - Каким образом?
   - Кто-то и за меня проголосует. Пусть пару тысяч голосов, но наберу.
   - Больше наберешь, - улыбнулся Супрун. - Но это дело впереди, а теперь ты подмогнуть мне можешь, если устроишь прямую телепередачу со мной. И лучше без комментатора. Только разойдешься, а уж журналист извиняется, дескать, время передачи истекает... Устроишь?
   - Когда ты хочешь?
   - Да хоть сегодня.
   - И о чем говорить будешь?
   - О чем с тобой говорил, о том и людям расскажу.
   - Добро, - подумав, ответил мэр.
   - Спасибо, Павел Андреевич. Но после передачи у тебя возникнут большие проблемы...
   - У меня их и теперь хватает, - усмехнулся Головачев. - Хочу предложить тебе свой недельный час.
   - А удобно? Люди привыкли тебя видеть.
   - Если не против, могу тебя представить.
   - Тогда большие проблемы превратятся в одну, но огромную.
   - Я готов. Я, Степаныч, на все готов.
   - Тогда с Богом!
   - Перед твоим приходом мне сообщили, что паренек, которого ты оглушил, повесился, - сказал Головачев.
   - Повесили. Такие, как он и его дружки, самоубийством не кончают.
   - Это само собой, - согласился Головачев. - А начальнички-то наши зашевелились!
   - Они неплохо знают Александра Борисовича.
   - Он полностью отстранил от расследования местные органы, за некоторыми исключениями. Наш краевой прокурор потребовал письменного указания, которое и было из Москвы немедленно им получено. Маркуша и Макеев пилюлю проглотили.
   - Турецкий сделает все, что от него зависит, в смысле расследования убийств и моего похищения, а вот что будет дальше, не знает. Сам мне говорил.
   - Но если будут неопровержимые улики, факты против руководителей самого высшего ранга, то куда им деваться?
   - Все-таки демократ, - улыбнулся Супрун. - Не обижайся. В самом хорошем смысле говорю. Неужели, Павел Андреевич, ты еще чему-то веришь? Или мало тебя били?
   - Били, бьют и будут бить. Но я верю.
   - Во что?
   - В правду, справедливость, в истину.
   - Сын сидит? Сидит. Твое дело, между прочим, тоже не прекращено. Денежки-то у тебя нашли! И дельце, придет момент, всплывет снова. Они там тоже кумекают. Завтра, может, и тебе наркотики подсунут. А что ты думаешь? Запросто. А потом отмывайся.
   - В одну реку дважды не входят.
   - Это ты такой грамотный, а Левитану или Муссолини такая грамота ни к чему.
   - Муссолини теперь тоже кандидат в депутаты, представляешь? - сказал Головачев.
   - Вот ты бегал, кричал на митингах, агитировал против советской власти. Ну и что, наагитировал?
   - Я бы и сейчас пошел кричать. То была не власть, обман и террор.
   - Ошибаешься. Была власть, и сильная. Весь мир боялся.
   - Конечно, пугало, а не власть! И уж совсем не народная, о чем орали днем и ночью средства массовой информации!
   - Теперь что, стало лучше? С Запада наседает НАТО, с Востока - Япония и Китай, армия морально разложена, солдат кормить-обувать не-чем, сверхсекретное оружие, какого еще и генералы наши не видели, в Чечню привозят прямо со сверхсекретных заводов. Бывшие воры в законе царствуют... Продолжать?!
   - Все это мне известно не хуже тебя.
   - Вот я и спрашиваю, на кой хрен ты агитировал?
   - Задумка была правильная, но многого мы не учли. Мы забыли о том, что Ленин со Сталиным уничтожили шестьдесят миллионов человек, что почти каждый третий из мужчин в бывшем СССР сидит в лагере. Кто год, кто два, а иные и по десять. Говоришь, армия морально разложена? Больше скажу. У нас почти весь народ был морально разложен. И ты со мной не спорь, Степаныч. Не переубедишь. Был один пирог, отщипывали от него кусочки и раздавали. Всем хватало. А хватало потому, что отщипывали всем, за некоторым исключением, почти поровну. Бригадиру грузчиков двести, и кандидату наук, может быть, будущему Вернадскому, тоже двести. Но бригадир, если он связан с продуктами, украдет еще на двести, а кандидату красть нечего.
   - На двести можно было крутиться. И очень даже неплохо, - стоял на своем Супрун.
   - По-моему, ты идешь в кандидаты как независимый от любых партий? Или в Москве тебя переубедили?
   - Никто меня не переубеждал, никто и не переубедит, даже если сильно захочет. Я, Павел Андреевич, с ужасом припоминаю лозунг о покорении природы, кукурузу за Полярным кругом, награды Леонида Ильича, которые, говорят, весили больше пуда, Генсека Черненко, которого держал сзади охранник за ремень во время голосования...
   - Неужели так было? - удивился Головачев.
   - Сам охранник рассказывал. Иначе бы Генсек рухнул... Стройки века, блажь лысого дурака, что наше поколение будет жить при коммунизме, разрушение храмов, борьба с алкоголизмом и пьянством путем вырубки самых лучших сортов винограда...
   - И ты вырубал, Федор Степанович!
   - А куда денешься?!
   - А теперь бы вырубил?
   - Черта с два! Пусть хоть сам Президент прикажет!
   - Прозрел, значит? Это и есть демократия. Еще раз повторяю, задумка была верная, но задумку эту сломали в корне. И виновны все. Коммунисты, патриоты, уголовники, воры в законе и демократы. И в первую очередь демократы. Коли уж взяли власть, надо было держать. И самое главное - новую структуру общества и власти создать. А они все это профукали.
   - Беседовал я, Павел Андреевич, с одним монахом. И вот что он мне поведал. Россия, говорит, призвана повторить подвиг Иисуса Христа в назидание другим народам. То есть, как Господь, жить, проповедовать, перенести страдания и муки, а потом взойти на Голгофу и погибнуть...
   - Не хотелось бы погибать-то, - грустно усмехнулся Головачев.
   - ...И возродиться вновь, но уже в другом качестве, - закончил Супрун.
   - В каком?
   - А этого никто не знает, даже монах.
   - Бред какой-то! - резко сказал мэр. -Не осуждаю верующих, но сам не верю.
   - Может, все демократы безбожники?
   - О других ничего не могу сказать.
   - Безбожники, - уверенно сказал Супрун. - И в этом ваша слабость. Президент Америки демократ?
   - Разумеется.
   - А он верующий. Да в любой стране демократы верующие. Не православные, правда, но все христиане. Не стыдятся лоб в храме перекрестить. А наши демократы стоят в храме будто истуканы. Для чего стоишь-то, если не молишься? И выходит, что вы безбожные демократы - те же коммунисты, большевики!
   - Ну ты хватил, Степаныч...
   - А что касается правильной задумки, то я согласен. С одной небольшой поправочкой. Не вовремя вы задумали всю эту возню со свободой слова, ваучерами, капитализацией и диким рынком. Вся свобода досталась вместе с деньгами, которые и не снились американским воротилам, уголовникам, чиновникам и генеральскому во-рью.
   - Согласись, Степаныч, начинать-то было все-таки надо! - возразил мэр.
   - Китайцы тоже начали. Но с умом! - Супрун помолчал и махнул рукой. Теперь что уж говорить. Бесполезно.
   - Что ты ожидаешь, Степаныч?
   - Народного гнева.
   - Снова смерть, кровь, страдания, лагеря?
   - Можно обойтись и без смертей, если вернут народу награбленное. Жизнь покажет, Павел Андреевич...
   Загородный ресторан под негласным названием "Вдали от жен" соответствовал своему имиджу, хотя женщин в нем было немало. Но, судя по отношению к ним мужчин, женами они не были, если только чужими.
   - Отморозки, - оглядев присутствующих, сказал Турецкий. - Они здесь центрят?
   - Не сказал бы, - ответил Глеб Глебыч. - Раньше здесь собирались люди бизнеса, игроки, авторитеты края.
   - Игроки? Карты, биллиард, рулетка?
   - И карты, и биллиард, и рулетка. Здесь же можно приобрести и наркотики.
   Турецкому в ресторане не понравилось и, выпив за стойкой бара рюмку коньяку, он направился к выходу. Возле дверей оглянулся и увидел встающих из-за стола парней.
   - Игорь, - обратился он к Падерину, - поинтересовался, что за люди?
   - От Макеева. Ваша охрана.
   - Да я вроде не просил меня охранять.
   - Что с них взять? Приказ.
   Не успели отъехать, как за машиной, кроме фээсбэшников Макеева, пристроился "мерс".
   - Охрана, говоришь? - спросил Турецкий. - Прибавь, Глеб Глебыч, и через пару километров тормозни.
   Глеб так и сделал, разогнал машину, резко свернул направо и остановился. Водитель иномарки, где сидели фээсбэшники, среагировал мгновенно и притормозил, проехав метров тридцать, но "мерс" ушел далеко.
   - Подкати-ка к охране, - приказал Турецкий.
   Глеб подъехал почти вплотную. Александр вышел из машины. Из "ауди" тут же выскочил высокий мужчина.
   - Подполковник Богатов, - представился он.
   - Мне не нравятся люди из "мерса", - сказал Турецкий. - Вам они известны?
   - Мне доложили, что они из УВД.
   - Тоже меня охраняют? - усмехнулся Александр. - Не слишком ли? Выясните, подполковник, и позвоните. Номер телефона, надеюсь, знаете.
   - Александр Борисович, у меня другая задача...
   - Думается мне, подполковник, что люди в "мерсе" совсем из другого ведомства. Прошу проверить.
   Подполковник оглядел Падерина и его товарищей, бесшумно подошедших к "важняку", пожал плечами и сел в машину.
   Парни, сидевшие в "мерседесе", тоже были себе на уме. Не успел подполковник открыть дверцу, как "мерс" сорвался с места и сразу развил большую скорость. "Ауди" с охранниками понеслась следом.
   - Вряд ли догонят, - сомнительно покачал головой Глеб.
   - Не догонят, так хоть разомнутся, - улыбнулся Турецкий. - Давай в гостиницу, Глеб Глебыч!
   - Вам не тяжело, Александр Борисович?
   - От чего мне должно быть тяжело? - удивился Турецкий.
   - Пьете много, - резковато ответил Глеб.
   - Так я же закусываю! - рассмеялся Александр. - Неужели действительно много? А ты разве не пил?
   - Я вообще не пью.
   Турецкий посмотрел на парня, помолчал и сказал:
   - Ты прав, Глеб Глебыч. Больше не пью.
   В гостинице Турецкого ждал сюрприз. Зайдя в свой номер, он нашел на столе записку. "Прилетел. Ждал. Уехал в Татарку. Грязнов".