Незнанский Фридрих Евсеевич. И дай умереть другим

   - Угу, - с досадой потревоженного лежебоки процедил Турецкий. - В гостях хорошо. А дома у меня нету... Погоди, Дмитрич! - запротестовал он, видя, что Меркулов собирается уходить. - Объясни, пожалуйста, зачем нужна вся эта канитель?! Почему мы не можем просто пригласить их официальных представителей и объяснить им все как есть? Они что, дети малые, станут на каждом углу трепать языком и разглашать тайну следствия?
   - Не удовлетворят их наши доводы, - возразил Меркулов, обернувшись в дверях, - не удовлетворят, пока мы не задержим подозреваемого и он не сознается по всем пунктам. Съездишь, как знать, вдруг откопаешь что-нибудь интересное, - высказал он последний аргумент, - после обеда загляни ко мне оформить бумаги. - И, не желая более продолжать дискуссию, поскорей ретировался.
   Смирившись с тем, что лететь все-таки придется, Турецкий принялся уговаривать себя, что это, в сущности, не так уж плохо и только обрюзгший, обленившийся, замшелый старпер может не радоваться такой возможности. Один вопрос: что же тут, собственно, "такого" и что это за "возможность"? Лет десять назад он бы, конечно, с радостью превеликой. А теперь... Видел он в гробу все их "возможности" с нашими командировочными в кармане. Ну выпьет не со Славкой, а с Реддвеем - какое-никакое разнообразие; Питеру еще, как обычно, презент требуется, благо есть одна вещичка...
   Реддвей обрадовался страшно, долго тискал руку, утомил расспросами, и Турецкий испытал немалое облегчение, когда официальная часть встречи наконец завершилась.
   - Чем побалуешь? - поинтересовался хозяин уже в своем кабинете, с азартом собирателя предчувствуя пополнение коллекции "русского и новорусского колорита", как окрестил ее Турецкий.
   - Гамлет, принц Датский. На фене. В суперобложке.
   - Ну-ка, ну-ка. - Реддвей заинтересованно пролистнул несколько страниц. - А что значит: "...на нарах датских паханов у фраеров и шмар не проканает..."? А...
   - Извини, - перебил Турецкий, - если начнешь спрашивать, что каждое слово означает, - умрем от жажды. Я хотел для комплекта привезти соответствующий словарь, но не нашел, как назло. Ничего, в следующий раз обещаю, непременно.
   - О'кей или, как это, э-э, заметано? Насчет жажды намек понял.
   - Тебе Меркулов объяснил, зачем я здесь с посольством? поинтересовался Турецкий, окончательно освоившись после ста граммов. Недавнее нежелание лететь в командировку представлялось ему теперь полным идиотизмом.
   - В двух словах. Как я понял, ты должен засвидетельствовать почтение местным полицейским чинам и, если получится, раздобыть компрометирующие сведения на Штайна.
   - Про компрометирующие данные вообще-то речи не было. По большому счету, все это и на фиг никому не нужно. Но начальство требует изобразить деятельность. Чтобы у немецкой стороны не было оснований... Короче, если удастся вычислить какие-нибудь финансовые операции, выставляющие моего покойника в дерьмовом свете, то при дерьмовом развитии событий у нас появится лишний козырь.
   - Понятно, понятно, - закивал Реддвей.
   Что ему, интересно, понятно, скрывая усмешку, подумал Турецкий, сам я ничего в этих дипломатических реверансах не смыслю. Да что там я, Костя и тот наверняка не все понимает.
   - А по своим официальным каналам ты чего-нибудь добился?
   - А, - махнул рукой Турецкий, - скажи мне, кто тут будет особо надрываться, ковырять его налоговые декларации и всякую бухгалтерскую макулатуру? К тому же на поверхности там все в ажуре, можешь быть уверен, господин был совсем не дурак: знал, как втихаря косить деньгу...
   РЫБАК
   Марина звонила ему, а он никак не мог подойти. У нее было какое-то срочное дело, а он не мог найти телефон. Но откуда же он тогда знал, что это она? Нет-нет, он был совершенно уверен, больше некому, это она, она, она погибала в огне, она горела, а он никак не мог найти этот чертов телефон, ведь стоит только снять трубку - и тогда все кончится, погаснет, и тогда она снова будет, она, она, она, она, она, она...
   Да где же эта проклятая трубка? Он зашарил во тьме руками, наткнулся на стул, тот упал, из кармана пиджака вывалился телефон и, кажется, включился.
   Проснувшийся Рыбак уставился на него осоловевшими глазами. Где он? Что с ним? Марина... Но она мертва, ее нет. Что за сон...
   И откуда этот телефон? Из пиджака. А пиджак?
   Пиджак он снял вчера с Кирсанова, и телефон, значит, тоже его. А эта комната...
   Теперь наконец он проснулся совершенно.
   Ну конечно, воспользовавшись водительскими правами Патрушева (кое-как вклеил свое фото), он снял комнату на пару дней в какой-то сомнительной общаге на Сущевском валу.
   Так был звонок или нет? Да какая разница?!
   Хрясть.
   Рыбак со злостью швырнул трубку в стену, и от нее отлетели какие-то детальки.
   А зря. Ведь могла пригодиться.
   Да и черт с ней. Он снова завалился на кровать и закрыл глаза.
   ТУРЕЦКИЙ
   В Мюнхене Турецкого принял зам начальника управления криминальной полиции Шредер. "Сам" не соизволил, как вежливо объяснили Турецкому, "он занимается организацией мероприятий по предупреждению акций экстремистов в соответствии со срочным распоряжением министерства внутренних дел". Хорошо еще, что к нему приставили переводчика, иначе вежливому заму пришлось бы раз десять повторять, каким же таким неотложным делом занят его шеф. Полицейский, предупреждая вопрос Турецкого, сообщил, что по просьбе Генпрокуратуры России произведена проверка финансового положения погибшего г-на Штайна, и никаких нарушений не выявлено. Однако еще не получен ответ из их, немецкого МИДа, поэтому предъявить окончательный отчет в настоящий момент не представляется возможным.
   - Полагаю, данное осложнение - временное и в соответствующие сроки мы сможем получить все необходимые документы? - задал Турецкий вопрос с самым напыщенным видом (жаль, нет рядом Кости Меркулова - послушал бы сам всю эту галиматью).
   - Безусловно, - также важно ответствовал Шредер, изобразив на лице бюрократическую убежденность в своей высшей правоте.
   - А что вам удалось узнать о связях покойного с наци и о его причастности к нелегальной эмиграции? - спросил Турецкий без всякой надежды на доскональный и правдивый ответ.
   Полицейский улыбнулся и сменил тон.
   - Вы, должно быть, понимаете, что спрашиваете о взаимоисключающих вещах?
   Турецкому показалось, что теперь с ним говорят как с деревенским простофилей, но он не настолько хорошо владел немецким, чтобы уловить все оттенки интонации.
   - Да, господин Штайн общался со многими людьми, когда-то он был тележурналистом, как вам, должно быть, известно. Никаких данных о его связях с неонацистами, с нелегальными эмигрантами из Восточной Европы, с русской мафией у нас нет. Понимаете, он на протяжении последних лет занимал достаточно ответственный пост. И до того всю жизнь, что называется, был на виду. Возможно, вам трудно это представить, но у нас человек с криминальными связями не может долгое время плавать на поверхности и, по крайней мере, не испортить себе репутацию.
   Да пошел ты, выругался про себя Турецкий, стараясь ничем не выказывать отвращения. Сам ты уж точно плаваешь на поверхности.
   Далее Турецкий не стал настаивать на беседе с сотрудником, занимавшимся проверкой платежного баланса Штайна (тот был на выезде), и согласился с предложением не организовывать встречу с представителями прессы, "чтобы не подливать масла в огонь", отказался от услуг переводчика и в итоге снискал самую искреннюю симпатию полицейского чиновника.
   Единственным результатом полуторачасового, с учетом всех проволочек, не считая времени на дорогу, визита в управление криминальной полиции Мюнхена был адрес родственников Штайна. В целом достаточно продуктивно, сыронизировал непонятно над кем Турецкий и отправился встречаться с семьей.
   Освободившийся к вечеру Реддвей тоже увязался - то ли за компанию, то ли в качестве переводчика. Почему-то запомнилось, как при выезде из города им встретился гигантский рекламный щит со мчащимся через пустыню автомобилем "ауди" и фразой: "Кто желает заглянуть в будущее, должен расстаться с настоящим!"
   Дорога была замечательной, и только благодаря этому они молчали до самого дома фрау Штайн - дочери покойного. Домик действительно выглядел игрушечным на фоне альпийских вершин, а Эрика Штайн оказалась той самой девушкой в белом с огромной собакой с фотографии в кармане убитого. В белом свитере толстой домашней вязки и светлых льняных брюках на стройных ногах. И с престарелым печальным сенбернаром возле упомянутых ног.
   В горах все еще было холодно, и классический горячий пунш у камина оказался очень кстати. Пес обошел Реддвея вокруг и, не найдя в госте ничего предосудительного, отправился отдыхать на свой диван. На Турецкого он и вовсе не взглянул.
   - Как его зовут?
   - Слон.
   Эрика уселась на свой диван, а гостям предложила третий, у камина. Вообще, в комнате не было другой мебели, кроме множества диванов различного размера, цвета и мягкости и нескольких столиков, количество которых было меньше числа диванов, ибо до некоторых можно было без труда дотянуться с двух диванов сразу. Не было книжных полок, не было музыкальной аппаратуры, не было ни черта. Диваны и камин, и все тут.
   - А расскажите мне о своем отце! - не откладывая в долгий ящик, брякнул Турецкий, когда пунш был допит и дежурные темы о погоде исчерпаны.
   Эрика его не торопила, с расспросами не приставала, и вообще, похоже, не слишком убивалась по поводу безвременно почившего родителя. Сидела и смотрела на огонь. Потом что-то сказала.
   Турецкий вопросительно уставился на Реддвея. Тот спохватился и сказал неожиданно тонким голосом:
   - Мы с ним редко виделись в последнее время. Когда же он появлялся, вел себя скорее не как отец, а как пациент. - Очевидно, он решил, что за женщину нужно говорить на октаву выше.
   Эрика не сменила позы и на Турецкого так и не взглянула.
   - Пациент?
   - Дело в том, что я психотерапевт. Правда, теоретик, я не практикую, читаю лекции в университете.
   Теперь хоть можно предположить, почему она не смотрит в глаза собеседнику, наверное, у них, у психоаналитиков, это не принято?
   - Он был психически болен?
   - Я стараюсь не употреблять таких терминов, как больной, ненормальный...
   Сукин сын, добавил про себя Турецкий и глупо хихикнул. Но - тоже про себя.
   - ...Сумасшедший. По статистике как минимум один из двадцати человек находится, был или будет на излечении в психиатрической лечебнице. А психоаналитика сегодня посещает каждый, кому позволяют средства, и это отнюдь не значит, что все вышеперечисленные - сумасшедшие.
   - Но у него все-таки были определенные проблемы? Отклонения от психики?
   - Скажете, у вас их нет?
   - Есть, наверное.
   В комнате стало довольно темно, но Эрика не торопилась включать свет, и только огонь в камине и красные немигающие глаза Слона освещали пространство, но, как знать, возможно, это опять же психоаналитическая уловка.
   - Мама - актриса, и этим почти все сказано, - пропищал Реддвей, и Турецкий чуть не расхохотался.
   Вообще, это была забавная ситуация: американец переводил на русский с немецкого.
   - Что этим сказано?
   - Она актриса, в талант которой не верил никто, кроме нее самой, в ней постоянно бурлили грандиозные замыслы эпохальных и революционных постановок, которые отец должен был финансировать. Каждый проект проваливался с неизменным треском, после чего она бралась за новый. Отец деньги давал неохотно, отчего возникали семейные сцены, развод помешал бы его карьере, а жить с матерью он больше не мог. Они разъехались, она начала пить, он искал выход эмоциям, у него начался невроз...
   - От которого он лечился женским участием.
   - И помогало, - подтвердила Эрика с помощью Реддвея.
   - А вам он исповедовался как врачу? - В голове у Турецкого немного не укладывалась подобная концепция отношений отцов и детей.
   - Не исповедовался.
   - Но многое рассказывал?
   - Но многое рассказывал.
   Вот черт, что, у немецких психиатров такая манера разговора? Ладно, раз уж пошла такая пьянка, надо ковать железо.
   - Упоминал он когда-либо о некой Марине?
   - Русская гимнастка?
   - Вот именно.
   - Она ведь погибла, и довольно давно.
   - Но есть версия, что убийство вашего отца как-то связано с ней и, возможно, с ее гибелью.
   Эрику эта версия не вдохновила, если ее вообще что-то могло вдохновить.
   - По-моему, между ними никогда не было ничего серьезного. Не то чтобы он совершенно равнодушно отнесся к ее смерти, но это не стало для него трагедией, они к тому моменту уже не встречались.
   - То есть у него уже кто-то был?
   - О, он постоянно пребывал в свободном поиске и ни с кем подолгу не встречался.
   - А эксцессов не возникало? Ревность там, месть. Это было бы естественно в такой ситуации...
   - Только однажды, уже после гимнастки, он познакомился с какой-то молодой не то писательницей, не то журналисткой, а она неверно истолковала его намерения, но все в конце концов утряслось.
   - И все это он вам вот так рассказывал?
   - И все это он мне вот так рассказывал. - Она пожала плечами. - А что вас смущает?
   - Вы же его дочь.
   - Во-первых, я в первую очередь врач, а во-вторых, не он мой биологический отец.
   - А координаты этой журналистки вы мне дать не можете? Врачебная тайна?
   - Нет, я не в курсе.
   - И это тебе что-нибудь дало? - поинтересовался Реддвей - и по тому, как это прозвучало, и по его лицу было видно, что сам он ничего существенного найти не смог, тем самым сильно поколебав свое реноме человека, которому под силу раздобыть любую информацию.
   - Да так, бытовые подробности, бабы. Много баб - целый гарем.
   - Понятно, крутой мужик. Вот прочти еще для общей эрудиции. Это все, увы.
   "Увы" на самом деле представляло собой около сотни страниц мелким шрифтом. Турецкий воспользовался своим излюбленным методом: вытянул наугад лист из середины стопки и стал бегло просматривать, перескакивая через строчки, в надежде зацепиться взглядом за интересующее его слово или фразу.
   "...Начальнику управления налоговой полиции... Рапорт... По результатам проверки заявления профсоюзного объединения... На предприятиях химического концерна "Farb Bench" использовался труд нелегальных эмигрантов с нарушением законодательства об охране труда... что привело к гибели трех рабочих, предположительно выходцев из России. Личности установить не удалось... Один из задержанных показал, что устроился на сезонные работы, заключив договор и заполнив соответствующую анкету в корр. пункте телекомпании DT3 в Москве. Предъявленные им документы, якобы выданные при въезде на территорию Германии, оказались фиктивными. Задержанный был отпущен под залог 15 000 DM, внесенный его адвокатом (!), после чего скрылся... Московский корр. пункт DT3 является самостоятельным юридическим лицом. Учредители на паритетных началах: владелец DT3 Пауль Литтмарк и юридическая фирма "Biersak & Ziegler", специализирующаяся на авторских правах в области телевидения. Согласно имеющимся данным, контрольный пакет Biersak & Ziegler через подставных лиц принадлежит сотруднику МИДа Гюнтеру Штайну, однако доказать это без санкции на проверку банковских счетов всех акционеров не представляется возможным, о чем..."
   Вот вам, пожалуйста, и нелегальные эмигранты, удовлетворенно пробормотал Турецкий. Если поворошить реддвеевскую стопку, и наци найдутся, и русская мафия, и хрен его знает кто еще. Но доказать, конечно, невозможно. Хотя меня это как бы не касается.
   Между прочим, стоит выяснить, в какой именно телекомпании работает Наташа Гримм. Случаем, не в DT3? Вот это был бы вариант!
   РЫБАК
   Очередной тревожный сон заставил его снова подпрыгнуть на постели. Рыбак продрал глаза и услышал визг тормозов на улице. Вышел на балкон. Увидел, как из "Нивы" выскочили четверо мужчин, из них двое - с автоматами в руках. И не поверил собственным глазам. Наверное, все-таки сон. Вернуться к действительности заставил громовый голос консьержа, долетевший с первого этажа:
   - Нет-нет, не там! Номер двадцать один, номер двадцать один!
   Четверка, уже успевшая вломиться в какую-то комнату, поменяла направление и побежала на лестницу.
   Рыбак с ужасом посмотрел на номер на своей двери.
   Двадцать один... Двадцать один?!
   Не сон.
   Он попятился. Выбежал через черный ход. Сердце стучало, как кремлевские куранты. Попытался неслышно спуститься по лестнице вниз. Не выдержал напряжения, перемахнул через перила. Существенно сократил отступление, но выдал себя звуком падения.
   - Сюда, сюда! - заорал консьерж.
   Автоматчики успели оперативно развернуться, а последний - даже выстрелить.
   Дзинь.
   От перил, прикрывших Рыбака, посыпалась краска и куски камней.
   - Я сказал: не стрелять! - заорал кто-то из них.
   Что же делать? Соскочить вниз, с третьего этажа?! Да почему же нет, в конце концов? Или это хуже, чем получить пулю?! Он выбрался через окошко на лестничной клетке на балкончик, изрядно засиженный голубями, и, больше не колеблясь, спрыгнул на крышу припаркованной у "гостиницы" "Нивы". Упал на бок, скатился на землю и вскочил на ноги, как кошка.
   Удар оказался не так силен, как можно было предположить. Но размышлять по этому поводу Рыбак не стал. Он бросился вперед по улице. Спринтерский бег никогда не был его коньком, но сейчас мобилизовавшийся организм работал прекрасно, и Рыбак с удивлением подумал, что получает даже некоторое удовольствие от этой гонки.
   Мимо в диком темпе пронеслись аптека, винный магазин, видеопрокат, обмен валюты, еще один обмен валюты, парикмахерская, и еще один обмен валюты, джинсовый магазин...
   Рыбак боковым зрением уловил, что четверка с автоматами только-только сбежала по лестнице. Но вот уже сзади раздался рев форсированного двигателя. "Нива" понеслась вдогонку.
   Рыбак успел нырнуть в переулок, как ветер промчался вдоль дома, снова свернул направо и выскочил все на ту же улицу. Маневр был почти гениальный. Но тут Рыбак понял, что поторопился. Потому что, опоздай он хоть на пару секунд, преследователи проскочили бы мимо, а так он выскочил прямо на разгоняющуюся "Ниву".
   Машина ехала на него. Водитель, мужик лет пятидесяти, с пистолетом и тот, кто сидел рядом, с укороченным "калашниковым" высунулись, каждый со своей стороны, и оба заорали:
   - Он мой!!!
   Рыбак сгруппировался и за полметра до угрожавшего ему бампера просто прыгнул вверх.
   Машина пронеслась вперед, и Рыбак оказался у нее на капоте. Главное было - не останавливаться, и он продолжил движение вперед и вверх. Сперва на крышу автомобиля, а затем вниз, на землю. Он просто перебежал через эту машину.
   Оба стрелка начали палить еще в тот момент, когда Рыбак был перед "Нивой", и все больше вылазили из своих окон, меняя направление стрельбы, когда беглец оказался на капоте, прямо у них перед носом. В результате водитель отстрелил своему напарнику ухо, а тот разгромил витрину магазина напротив. Впрочем, это оказалась аптека, что для него было весьма кстати.
   - Он в белой футболке, берите его! - заорал подстреленный, и остальные побежали в обе стороны улицы.
   А Рыбак уже успел снова разогнаться, перебежал перекресток, нырнул в здание Рижского вокзала и тут вспомнил. Вот черт! Только теперь он сообразил, что оставил в гостинице куртку, а в ней - дискету.
   Была не была. Глубоко вдохнул, выдохнул, спокойным шагом вошел на улицу. И напрасно.
   Метрах в пятидесяти, но прямо на него бежали три человека, двое коренастых, а один тощий, и вот он-то как раз разогнался здорово.
   Рыбак не стал замерять им финиш, он свернул налево и помчался по улице. Мимо проскочил джинсовый магазин. Он притормозил и чуть не влетел в витрину.
   Так, что тут у нас? "Дизель". Скорее молодежный стиль, но не так уж ему много лет.
   Продавец склонился под прилавком и не заметил его вторжения. Рыбак метнулся к раздевалке, за синей портьерой, как ему показалось, никого не было.
   Но он ошибся.
   Девица лет семнадцати только что сняла одни джинсы и еще не успела примерить другие. Узенькая полоска черной материи - вот все, что на ней было, если не считать несколько обношенной зеленой футболки. Тоже, кстати, дизелевской.
   Рядом на табуретке лежала новенькая красная футболка, еще ожидавшая своей примерки.
   Рыбак внимательно посмотрел на девушку.
   Ну надо же! Это была его соседка по коридору, из общаги. У нее было немного широкоскулое лицо, большие темные глаза и ненакрашенные губы. Рыбак увидел их и, совершенно не понимая, что делает, впился своими губами, шершавыми и отвыкшими.
   Девица оторопела совершенно и как-то обмякла.
   Он подставил свое колено ей между ног, она сразу просела и безвольно опустилась на него. Рыбак подвигал коленом, и барышня тихо охнула.
   Рыбак почувствовал в этом месте жгучее тепло и подумал, что если сейчас получит автоматную очередь в голову, то это будет совсем неплохой конец.
   Но в магазин так никто и не вошел.
   Тогда его руки поползли вниз по ее узенькой спине. И в поисках максимальной остроты ощущений не остановились, встретив на своем пути символическую резинку символических трусиков.
   - Какой размер? - тихо спросил он.
   - Вы фетишист? - также тихо, вопросом на вопрос, ответила она. Коллекционируете дамское белье?
   Рыбак убрал свою руку, которая провоцировала этот вопрос, и пояснил:
   - Размер футболки?
   - Сорок восьмой.
   Рыбак снял свою футболку и попытался нацепить ее, красную. Майка даже не налезала.
   - Как тебя зовут? - сказал он.
   - Зина, - пролепетала она.
   - Зина-Зинуля. Попроси на два размера больше, - прошептал он. - Я заплачу. А потом выходи из магазина первой, пожалуйста.
   Без лишних расспросов она все сделала так, как он просил.
   Через пять минут Рыбак снова вышел на улицу, уже в красной футболке. И спокойно вернулся в "гостиницу". Консьерж открыл рот и выронил сигарету. Не обращая внимания, Рыбак взбежал наверх. Нацепил свою куртку. Осторожно выглянул в окно.
   Четверка с автоматами по сигналу консьержа снова ринулась внутрь.
   Рыбак открыл окно и, придерживаясь рукой за раму, вылез на карниз. Что же дальше? Соседнее окно было полуоткрыто.
   Когда-то, пятнадцать - двадцать лет назад, на тренировках они фехтовали, стоя на натянутом канате. В этом была своя хитрость. Так вырабатывалось динамичное равновесие.
   Когда-то, пятнадцать - двадцать лет назад, он лазил в окно к своей будущей жене, которая жила на третьем этаже спортивного общежития...
   Заметая следы, Рыбак закрыл окно своей комнаты и подумал, что в кино у героя обычно соскальзывает нога в самый решающий момент... Рыбак представил это и влез в соседнее окно. Спрыгнул с подоконника и очутился лицом к лицу с той самой барышней, которую целовал недавно в магазине джинсовой одежды.
   Зина-Зинуля уже успела вернуться. И теперь, стоя перед зеркалом, перемеривала свои покупки заново. Ситуация повторилась до мельчайших деталей. А возможно, они оба этого хотели.
   Женщина есть женщина, подумал Рыбак. Заграбастал ее в объятия и впился в ненакрашенные губы. Его рука поползла вниз по ее узенькой спине, а спина подрагивала от этих прикосновений и просила, умоляла, требовала уже движений более резких.
   В соседнюю комнату тем временем ворвались люди с оружием, заглянули под кровать, со злостью попинали стулья и, с усмешкой поприслушавшись к экспрессивным женским стонам за стенкой, ретировались.
   ТУРЕЦКИЙ
   - Вот он, наш красавчик. - Артур выложил перед Турецким несколько моментальных фотографий.
   - Кто?
   - Да Рыбак же.
   - Это Рыбак? - искренне удивился Турецкий.
   - Да. Камера наблюдения на Рижском вокзале его вчера зафиксировала, а грязновские молодцы - упустили. Хе-хе.
   - А что он там делал?
   - Да от них же и убегал, надо полагать.
   - А сам Грязнов там был?
   - Да. Представляете, Сан Борисыч, Вячеслав Иванович же там живет на Новослободской, да, а Рыбак ночевал в каком-то общежитии, чуть ли не в соседнем квартале!
   - Что это вы такое несете, господин стажер? Вячеслав Иваныч живет вовсе не там.
   - Ну... то есть...
   Турецкий наконец смекнул, что к чему. Ай да Грязнов, седина в бороду, бес в ребро, завел-таки себе, значит, молоденькую психологиню - прямо рядом с рыбаковской норой. Непонятно, то ли нюх его подвел, то ли совсем наоборот.
   Артур снова хихикнул:
   - По слухам, Грязнов вместо Рыбака отстрелил ухо спецназовцу.
   Турецкий ухмыльнулся и посмотрел на лицо Рыбака. Осунувшееся, обросшее короткой бородкой. Турецкий смотрел и еще не верил своим глазам. Да не может этого быть, такие совпадения - это уж чересчур... Достал фотографию из дела: Рыбак анфас и в профиль - упитанный, крепкий, уверенный в себе, широченные плечи, грудь колесом, гладко выбритый... И все же - тот самый человек.
   - Артур, мне нужны видеозаписи со входа в "Прагу" недельной давности! А точнее, тот вечер, когда там была большая футбольная тусовка. И немедленно! Дату можешь уточнить у Грязнова, он там весело время проводил, непременно вспомнит. А когда доставишь мне сюда кассету, вызвони и его самого.
   - Ресторан "Прага"?! Не "Олимпия"? Но зачем? - удивился Сикорский.
   - Делай, что я говорю, черт возьми!
   Сикорский унесся как ветер, так ничего и не поняв.
   Ну и ну! Турецкий нервно-бодро пробежался по кабинету взад-вперед.
   Черт, и ведь только сегодня заверил Костю, что Рыбак - это верняк, а в Германию и летать не стоило. Вот вам и верняк, господин Турецкий! Турецкий - "важняк", Рыбак - верняк. Хреновые стихи и дела хреновые.
   Вернулся Артур с кассетами. Через несколько минут приволок видеомагнитофон. Посмотрели, убедились. Вернее, Турецкий убедился, а Артур просто просек.