Незнанский Фридрих Евсеевич. И дай умереть другим

   Ко встрече с Кирсановым готовились более тщательно. Поскольку импровизатор из Бойко вышел никакой, Турецкий проработал с ним порядка двадцати сценариев, что говорить и что делать, на случай, если... Проработал бы и сто, но Бойко начал путаться и подглядывать в шпаргалку без нее ни бе ни ме. Пришлось ограничиться наиболее вероятными разумеется, с точки зрения Турецкого, а не Кирсанова.
   К гостинице "Россия" подъехали загодя, примерно за час до предполагаемого появления объекта "К". Бойко сидел белый как мел. Видно было, что он отчаянно трусит и с удовольствием отказался бы от всей этой затеи, но следователей боится еще больше.
   "Едут, - доложил Денис, осуществлявший внешнее наблюдение. - Будут через пять минут".
   - Пошел, - Турецкий подтолкнул Бойко к выходу. - Встретишь его в холле, когда он распустит своих волкодавов, как договаривались. Ничего не забыл?
   Бойко не ответил и на нетвердых ногах побрел ко входу.
   - Облажается как пить дать, - без видимого сожаления заметил Артур.
   Турецкий надел наушники. Слышимость опять была на высшем уровне, только Бойко на сей раз помалкивал.
   "Здравствуйте, Михаил Юрьевич! - Турецкий с Артуром переглянулись: есть контакт. - Я с вами пытался побеседовать по телефону, но вы уклонились".
   "Когда? По какому вопросу?"
   "По вопросу задержки рейса Москва - Мюнхен двенадцатого числа. Вы проявили себя человеком щедрым, но почему-то забыли меня. А я был свидетелем всех этих манипуляций и имею полное право на свою долю. Я так полагаю. Не хочу с вами торговаться, поэтому предлагаю поступить так: я рассказываю все, что знаю, а вы назначаете цену за то, чтобы стать эксклюзивным обладателем моей информации".
   - Строчит как по бумажке, артист хренов, - тихо выругался Турецкий. Хоть бы паузы делал.
   Пауза продлилась не меньше минуты. Артур нервно елозил, Турецкий успел выкурить сигарету.
   "Теперь вспомнил, - сказал вдруг Кирсанов достаточно дружелюбно. - Вы работаете в Шереметьеве-2. По-моему, я недвусмысленно дал понять..."
   "Я человек не слишком нуждающийся, но очень злопамятный. - Бойко наконец посетило вдохновение. - Один следователь с таким длинным носом, знаете, из Генпрокуратуры о-о-чень вами интересовался. Если мы не договоримся, я свою историю поведаю ему. Может, он за нее ухватится?"
   "Вот и замечательно. Советую вам именно так и поступить. В самое ближайшее время. Пригласить охрану или сами найдете дорогу к выходу?"
   - Блефует? Как вы считаете, Александр Борисович? - спросил Артур.
   - Скажи Бойко спасибо и пусть катится на все четыре стороны. Родина его не забудет. И достаточно на сегодня. Сворачиваемся. А что, разве у меня действительно длинный нос?
   Турецкий с Денисом Грязновым просидели всю ночь, прослушивая Кирсанова. Он неплохо поужинал, потом взялся за телефон. Звонил исключительно в родной Сыктывкар, отдавал ценные руководящие указания, реакции на разговор с Бойко - никакой.
   - Может, почуял подставу? - Денис вежливо разбудил Турецкого, который начал понемногу проваливаться в забытье. - Как это обыкновенный работяга пробрался к нему в гостиницу "Россия"?
   - Он и должен был почувствовать подставу! И даже может догадываться, что его телефон прослушивается. Но про "жучок" в заднице он не в курсе. Другое дело - не слишком ли он хладнокровен и уверен в себе... Короче, я поехал домой. Завтра в любом случае все прояснится.
   Тем не менее на следующий день Денис сообщил, что Кирсанов на визит Бойко так и не отреагировал, ни в одном разговоре ни разу о нем не упомянув. Даже косвенно.
   ГРЯЗНОВ
   План запустить вперед Зину провалился еще не начавшись, когда выяснилось, что Рыбак взял Решетова в заложники.
   - Пошли, - коротко скомандовал Комиссаров, и Дятел с Алиной, подняв пистолеты стволами вверх, короткими перебежками двинулись вслед за ним. Все трое были радиофицированы.
   Грязнов машинально отметил, что сзади по улице проехал серьезный бронированный "мерседес". Вот черт, надо немедленно очистить улицу! Грязнов достал из багажника мегафон, но не решился пока что пустить его в ход. Можно было спугнуть Рыбака.
   Яромир и Галка, запертые в такси, затаив дыхание смотрели этот живой боевик. Зина уже не плакала, но отвернулась.
   С улицы было хорошо видно, как на втором этаже Рыбак привязал Решетова к стулу. Нужно было срочно вмешиваться. Можно попробовать снять Рыбака выстрелом прямо с улицы...
   Но Дятел, Комиссаров и Алина уже проникли в дом и находились на первом этаже.
   Сзади раздался какой-то шум.
   Грязнов вдруг понял, что бронированный "мерседес" никуда не проехал. Он возвращался, теперь у него опустилось боковое стекло, и оттуда высунулась... о господи, базука!
   Больше Грязнов ничего подумать не успел, потому что раздался громкий хлопок и снаряд, выпущенный из "мерседеса", понесся прямо в дом.
   В нескольких соседних домах почему-то вылетели стекла.
   Снаряд попал прямо в центр дома.
   Рухнувший потолок, он же пол второго этажа, завалил всех, кто был на первом, и сбросил вниз тех, кто еще находился на втором.
   В результате завалило всех. Дятла с Сикорским, Алину. Хозяина дома. И Рыбака.
   Зина и Галка завопили благим матом. Яромир беспомощно и в то же время гневно посмотрел на Грязнова. Ну что, дескать, заварил кашу?!
   "Мерседес", немного набрав скорость, завернул за угол.
   Грязнов отпер такси, трое выскочили оттуда и вместе с Грязновым бросились разбирать завал.
   Сперва добрались до Решетова. Заодно освободили его и от скотча, из-за которого, наверное, у него так и осталось перекошенное лицо. Спустя полчаса, когда приехала "скорая", в нее загрузили стонущую Алину и Рыбака, они были без сознания.
   А Комиссаров и Дятел мертвы.
   Цена за поимку преступника оказалась непомерной.
   Галка и Зина тоже поехали в больницу. А Яромир остался с Грязновым. Тут только Вячеслав Иванович спохватился, что Решетов исчез. Ну черт с ним. Спасай после этого таких козлов.
   Он молча сел в свою "Ниву", кивком приказал Яромиру устроиться рядом и завел двигатель.
   ТУРЕЦКИЙ
   - Добрый вечер, господин Кирсанов, не поверите, как я рад встречи с вами. - Турецкий вложил в приветствие весь сарказм, на который был способен.
   Кирсанов высоко вскинул брови.
   - Садитесь. - Прозвучало это как "садитесь и докладывайте, да побыстрее".
   - У меня к вам ряд вопросов в связи с убийством футболиста "Буревестника" Константина Бруталиса, - сказал Турецкий, пристально глядя на Кирсанова и фиксируя малейшие проявления мимики, но тот и глазом не повел, сидел как мумия. - Которого вы шантажировали.
   - Это клевета, - заявил Кирсанов так же бесстрастно, как и выслушал обвинение. - Кстати, не надейтесь, что вам она сойдет с рук.
   Кирсанов изрек свою сентенцию и замолчал, Турецкий ничего не ответил, повисла пауза, они сидели друг против друга и каждый молча сверлил собеседника взглядом.
   А за дверь-то ты меня не выставил, с удовлетворением подумал Турецкий, вот ты, голубчик, и попался: желаешь узнать, что же мне известно. Насладившись вдосталь своим замечательным открытием, он возобновил разговор.
   - Есть отличный спектакль про картежников, называется "Игроки", не помню, по чьей пьесе, уж простите... Хазанов там играет чиновника-взяточника.
   - Гоголя.
   - Простите? Да нет, какого же Гоголя?! Чиновника-взяточника!
   - Пьеса - Гоголя, - хладнокровно пояснил Кирсанов.
   - А, может быть. Так вот приходит он к игрокам и прозрачно так намекает: мол, надо "смазать". А они как бы не понимают. Он говорит: "До свидания", - а сам сидит как ни в чем не бывало. Совсем как вы, Михаил Юрьевич.
   Кирсанов не реагировал.
   - Вы себя недооцениваете, - улыбнулся Турецкий, - неужели вы допускаете, что я явился сюда, по-блатному выражаясь, "нахалку шить"?
   Кирсанов упорно молчал.
   - Хорошо. Вам знакома фраза "Если контракт недостаточно выгоден - его можно совершенствовать" и ее автор? - Турецкий по-прежнему непринужденно улыбался, хотя момент наступил решающий: если Кирсанов ответит "нет" значит, решил отпираться до последнего, значит, обвинения в шантаже его не пугают, значит, скорее всего, за ним водятся грешки посерьезнее. Если ответит "да" - значит, желает поиграть в игру "кто у кого больше выведает".
   - Допустим. А откуда она известна вам?
   - Мне многое известно. - Обсуждать тему несанкционированного наблюдения и подслушивания Турецкий не хотел. - Лучше пусть Кирсанов теряется в догадках насчет степени и источника его осведомленности.
   - Вам известно, что Бруталис был близорук и играл в контактных линзах? - вдруг сказал Кирсанов.
   - Нет. - Турецкий с трудом скрыл удивление. - Но на сегодняшний день это не редкость. Насколько мне известно, в НХЛ многие хоккеисты играют в контактных линзах.
   - Бруталис ответил то же самое.
   - А вы, стало быть, по-отечески ему предлагали переехать вместе со всем "Буревестником", или хотя бы его частью, к вам, в солнечное Заполярье?
   - А вы считаете, что пять московских команд в высшей лиге - это не много, в самый раз? - вопросом на вопрос ответил Кирсанов и слегка улыбнулся.
   - А вам известно про инцидент с допингом в Шереметьеве-2? При вылете нашей сборной в Германию? - не отставал Турецкий.
   - Известно, известно. Черт знает что! Но если бы немцы нашли... Вы же понимаете...
   - Да, я понимаю. А кто приложил руку, вы догадываетесь? - простодушно спросил Турецкий, совершенно не предполагая, что последует дальше.
   - Понятия не имею... Бруталис?!
   - Почему вы так решили? - поразился Турецкий, но виду не подал. Хотя челюсть, надо признаться, слегка отвисла.
   - Ну... Он сыграл за сборную, кажется, в двух матчах. А потом ведь Катанян его упорно не привлекал.
   Вот это да... Турецкий еле успел собраться с мыслями, чтобы задать Кирсанову последний вопрос.
   - И на ваш взгляд, он мог в отместку за это подложить всей сборной такую свинью?!
   - Мог, я вас уверяю.
   Итак, снова нужно было ехать в аэропорт.
   Пора было брать Парфенова.
   На Турецкого навалилась тоска. Как это называется? Я вам вторично в третий раз повторяю... Нет, лучше: Шереметьево-2 - три... и еще - бис.
   ГРЯЗНОВ
   "Мерседес" появился у них на хвосте через пять минут, очевидно, где-то пережидал. И сразу открыл стрельбу. Грязнов понял, что силы совершенно неравные, и попытался просто удрать. Через десять минут хитрой погони через дворы он сумел запутать следы и оторваться. Справа начиналась обильная лесополоса.
   - Езжай туда и вперед, - предложил Яромир.
   - А что там впереди? - вяло поинтересовался Грязнов. Казалось, его уже ничто больше не интересовало.
   - Ничего. Тупик.
   - Так какого черта...
   Через несколько минут он выехал из рощи и въехал на пригорок. С высоты его Грязнов увидел внизу, в двадцати метрах, небольшой аэродром. На ближайшей площадке стоял вертолет. Грязнов вздохнул:
   - Слава богу. Надеюсь, ты припас для нас пилота...
   - Нравится машинка?
   - Честно говоря, мне уже все равно. Только бы удрать наконец.
   - Умеешь летать на такой штуковине?
   - Что?!
   - Хе-хе... К счастью, я умею. Залазь скорее.
   - Ты же вроде дальнобойщик, - подозрительно выговорил Грязнов.
   - Я дальнобойщик. Я вожу грузовые вертолеты из Чехии в Словакию. А в Москве посещаю аэроклуб, чтобы форму не терять.
   Еще через минуту они были готовы к полету. Яромир пощелкал какими-то кнопками на потолке, и вертолет загудел. Грязнов даже подумал, что управлять вертолетом на самом деле предельно просто, а десятки циферблатов, ручек управления и тумблеров - это чтобы пугать любопытных мальчишек.
   - Ты просто гений, - вежливо сказал Грязнов. А перед глазами у него стояли Федя и Леша с поднятыми вверх пистолетами, направляющиеся к дому Решетова. Так куда же он делся, в самом деле?
   - Надеюсь, ты прав. Это у нас семейное, - похвастал Яромир. - Эй, ты куда?
   - Жди меня здесь и не глуши мотор. Надо ребяткам гостинец передать.
   Грязнов взбежал наверх, на пригорок, запрыгнул в свою "Ниву" и увидел, что из рощи как раз вырулил "мерседес".
   Грязнов завопил:
   - Получите письмецо, сукины дети! - И стал палить, совершенно не пытаясь попасть.
   Вытащил из брюк ремень, зафиксировал им руль и педаль газа. И на самой малой скорости выпрыгнул из машины. Автомобиль тихонько покатился вниз по дороге.
   Из "мерса" принялись поливать его свинцом.
   Грязнов, имитируя свое присутствие в машине, не переставая палить в воздух, ринулся назад, к вертолету.
   - Шипы, шипы давай! - заорал кто-то, и кто-то другой бросился выполнять эту команду.
   Шипы были разбросаны, и секунд через двадцать напоровшаяся на них "Нива" изменила движение и на растерзанных шинах покатилась прямо на "мерс".
   Стрельба достигла апогея. От выпущенного свинца грязновская машина потяжелела чуть ли не вдвое, но продолжала неумолимо наезжать на иномарку. Из нее выскочили два человека и отбежали в кустарник, в свою очередь не переставая стрелять по машине.
   "Нива" наконец ткнулась в "мерс" и остановилась.
   В наступившей тишине стал слышен странный шум. Как будто это был звук работающего двигателя, но явно не автомобильного. Это был шум лопастей.
   Пассажиры "мерседеса" между тем прекратили стрельбу. Передернув затворы, они с опаской двинулись было к "Ниве". Но тут с изумлением увидели, как из-за пригорка в воздух поднялся небольшой вертолет. Покачался из стороны в сторону и спокойно полетел прочь.
   Несмотря на большое расстояние, изумленный Грязнов узнал в одном из бандитов Решетова.
   Грязновская "Нива", естественно, была пуста. На переднем сиденье лежала сумка. Один из бандитов открыл дверцу.
   И тут же раздался взрыв, перекинувшийся заодно и на "мерседес".
   Справа, над набережной, кружили чайки.
   Вертолет летел вверх-вниз, вверх-вниз. Но все время вперед.
   - Что это был за взрыв? Ты гранаты с собой носишь? - ужаснулся Яромир.
   - Это такой спецкомплект, доступный руководящим ментам. Вроде меня. На случай незапланированных инцидентов. Вроде этого. Удираешь из тачки, а на переднем сиденье сумочку оставляешь. Вроде как забыл впопыхах. Кто-то шибко любопытный дверцу открывает - и бабах!
   - Просто стихи, - одобрил дальнобойщик. - Впопыхах - бабах.
   - Да я вообще поэт в душе, - скромно признался Грязнов.
   Вверх-вниз, вверх-вниз. Но все время вперед.
   - Ты водишь вертолет как грузовик.
   - Вертолет - это и есть грузовик, только летающий.
   - А по мне, так это больше похоже на плавание в шлюпке в шестибалльный шторм.
   Яромир одобрил:
   - Хороший, как это будет... образ, да!
   Небо, с точки зрения Грязнова, походило на большую тарелку манной каши. Оно было неоднородно. Они словно залетали в разные слои: синий, голубой, бежевый...
   - Ты, может, и поэт, зато я классный стрекозел, - вдруг похвастался Яромир.
   - Кто?!
   - А как у вас называют тех, кто водит летающие машины?
   - Не знаю... Просто вертолетчиками.
   - Это будет некрасиво. Стрекозлы - будет лучше.
   Потом минут пять они молчали, и Грязнов уже решил, что его пилот из молчунов, что и к лучшему.
   На шестой минуте Яромир посмотрел вниз, увидел чаек и сообщил:
   - Настало утро, и золотые блики молодого солнца заплясали на едва заметных волнах спокойного моря.
   - Какого моря? - удивился Грязнов. - Мы же над Москвой-рекой. Не говоря о том, что вечер уже.
   - Это такая история. Про птицу. Очень поучительная. Хочешь послушать?
   - Не про буревестника, я надеюсь? - подозрительно спросил Грязнов.
   - Про чайку. По имени Джонатан Ливингстон.
   - Какая-то как будто не чешская чайка.
   - Американская. Как и сама история. Мне ее рассказал один парень, Ричард Бах.
   - Вроде композитор был с такой фамилией, - предположил Грязнов.
   - Точно. А Дик - его потомок. Так вот. Чайки не раздумывают во время полета и никогда не останавливаются, остановиться в воздухе - для чайки бесчестье, для чайки - это позор.
   - Хм...
   - Большинство чаек не стремится узнать ничего, кроме самого необходимого: как долететь от берега до пищи и вернуться назад. Для большинства чаек главное - еда, а не полет. Для этой же чайки главное было не в еде, а в полете. Больше всего на свете Джонатан Ливингстон любил летать. "Послушай-ка, Джонатан", - говорил ему отец, - если тебе непременно хочется учиться, изучай пищу, учись ее добывать. Полеты - это, конечно, очень хорошо, но одними полетами сыт не будешь. Не забывай, что ты летаешь ради того, чтобы есть".
   - Резонно.
   - Вот и Джонатан покорно кивнул. Несколько дней он пытался делать то же, что все остальные, старался изо всех сил: пронзительно кричал и дрался с сородичами у пирсов и рыболовных судов, нырял за кусочками рыбы и хлеба. Но у него ничего не получалось. "Какая бессмыслица, - подумал он и решительно швырнул с трудом добытого анчоуса голодной старой чайке, которая гналась за ним. - Я мог бы потратить все это время на то, чтобы учиться летать". Поднявшись на тысячу футов над морем, он бросился в крутое пике. Всего через шесть секунд он уже летел со скоростью семьдесят миль в час, при которой крыло в момент взмаха теряет устойчивость. Но, как ни старался, достигнув высокой скорости, он терял управление. Все дело в том, понял наконец Джонатан, когда промок до последнего перышка, - все дело в том, что при больших скоростях нужно удержать раскрытые крылья в одном положении махать, пока скорость не достигнет пятидесяти миль в час. Джонатан установил мировой рекорд скоростного полета для чаек! Но он недолго упивался победой. Как только попытался выйти из пике, как только слегка изменил положение крыльев, его подхватил тот же безжалостный неодолимый вихрь, он мчал его со скоростью девяносто миль в час и разрывал на куски, как заряд динамита. Когда он пришел в себя, была уже ночь, он плыл в лунном свете по глади океана. Изодранные крылья были налиты свинцом, но бремя неудачи легло на его спину еще более тяжким грузом. - Яромир заложил почему-то вираж, довольно плавный, затем снова выровнял вертолет и покачал машиной влево-вправо, словно проверяя, как она ему повинуется.
   Грязнов, сам себе удивляясь, слушал его с неослабевающим интересом.
   - "Отныне, - решил Джонатан, - я не буду ничем отличаться от других". С мучительным трудом он поднялся на сто футов и энергично замахал крыльями. Он почувствовал облегчение оттого, что принял решение жить, как живет Стая. Было приятно перестать думать и лететь в темноте к береговым огням. "Темнота! - раздался вдруг тревожный, глухой голос. - Чайки никогда не летают в темноте!" Но Джонатану не хотелось слушать. "Как приятно, - думал он. - Луна и отблески света, которые играют на воде и прокладывают в ночи дорожки сигнальных огней, и кругом все так мирно и спокойно..." "Спустись! Чайки никогда не летают в темноте, у тебя были бы глаза совы! У тебя была бы не голова, а вычислительная машина! У тебя были бы короткие крылья сокола!" Там, в ночи, на высоте сто футов, Джонатан Ливингстон прищурил глаза. Его решение, его боль - от них не осталось и следа.
   - Хм... - Грязнов, как всегда, был полон скепсиса.
   Яромир продолжал своим чуть меланхоличным тоном, но сам текст рассказа был, однако, весьма эмоциональным:
   - Короткие крылья. Короткие крылья сокола! Вот в чем разгадка! "Какой же я дурак! Все, что мне нужно, - это крошечное, совсем маленькое крыло; все, что мне нужно, - это почти полностью сложить крылья и во время полета двигать одними только кончиками. Короткие крылья!"
   Он поднялся на две тысячи футов над черной массой воды и, не задумываясь ни на мгновенье о неудаче, о смерти, плотно прижал к телу широкие части крыльев, подставил ветру только узкие, как кинжалы, концы перо к перу - и вошел в отвесное пике. Ветер оглушительно ревел у него над головой. Семьдесят миль в час, девяносто, сто, сто двадцать, еще быстрее!
   Была уже глухая ночь, когда Джонатан подлетел к Стае на берегу. У него кружилась голова, он смертельно устал. Но, снижаясь, он с радостью сделал мертвую петлю, а перед тем как приземлиться, еще и быструю бочку. "Когда они услышат об этом, - он думал о Прорыве, - они обезумеют от радости. Насколько полнее станет теперь жизнь! Мы покончим с невежеством, мы станем существами, которым доступно совершенство и мастерство. Мы станем свободными! Мы научимся летать!" Как ты думаешь, что сказала Стая?
   - Что ж тут думать, - пожал плечами Грязнов. - Ясный перец, они его послали подальше, сказали, что выпендривается не по рангу.
   - Откуда ты знаешь? - удивился Яромир. - Ты же не слышал эту историю.
   - Ага. Зато я знаю, что такое стая.
   "Стрекоза" снова нырнула вниз, и вовремя, потому что через секунду вдруг раздалась автоматная очередь. Грязнов повернулся и не поверил своим глазам. Метрах в сорока их преследовал другой вертолет, весело разукрашенный оранжевыми красками, на фоне которых выделялась надпись "Аэроклуб им. Матиаса Руста".
   С "Матиаса Руста" пустили еще пару очередей. И еще несколько.
   - Проклятье!
   Грязнов потянулся за пистолетом, но Яромир опередил:
   - Не надо, не так. По-другому!
   - Как по-другому?! Дружеским словом, что ли?
   - Это... как будет... маневром, вот как.
   - Маневром?!
   Вместо ответа чешский дальнобойщик продемонстрировал. Грязнов успел только подумать, что нет ничего более неприятного для вестибулярного аппарата, чем качание на вертолете как на маятнике.
   Влево-вправо, влево-вправо, влево-вправо. И вниз.
   Так они пролетели добрых пару километров.
   Впереди показался мост. По мосту спокойно разъезжали троллейбусы.
   Грязнов заметил, что на мост въезжает большой черный лимузин.
   Яромир стал интенсивно снижаться.
   - Только не это! - заорал Грязнов, тут же вспомнив кадры из разных фильмов - хоть советского, про Чкалова, хоть американского со Шварценеггером, - где летчики-асы проскакивали под мостом. Но ведь они летали на реактивных самолетах. Хотя, положим, Чкалов не на реактивном, но все-таки он был Чкаловым...
   Перед самым мостом их вертолет вдруг поднялся вверх, сделал небольшой вираж и живенько полетел в обратную сторону.
   "Матиас Руст" не успел перестроиться и пролетел-таки под мостом. Соответственно развернулся он гораздо дальше и отстал метров на пятьдесят.
   Пока он разгонялся, Яромир снова сделал новый вираж и возвратился к мосту. Повернул на девяносто градусов и взял курс ровно по троллейбусной линии на противоположный берег. Прямо под ним ехал большой черный лимузин.
   - Вот тебе шлю-упка в шторм! - весело завопил он, снова качая вертолет влево-вправо, в зависимости от атак преследователей.
   Грязнов от ужаса закрыл глаза, одновременно всерьез размышляя, не спрыгнуть ли вниз. Нет, это надо было делать прежде, когда они летели над Москвой-рекой, что ж теперь прыгать на мост?! Да и в воде его бы наверняка расстреляли. Что ж, прощай житуха бестолковая...
   - Пожалуйста, можно стрелять, - неожиданно предложил Яромир.
   "Матиас Руст" почти догнал их и, когда Яромир резко качнулся вправо и глубоко вниз, в точности повторил его маневр.
   Маневр, однако, оказался обманным.
   Яромир тут же вырулил свою "стрекозу" влево.
   А "Руст", не успев последовать за ним, зацепился лопастями за троллейбусную линию электропередачи, оттягивая провод на себя. Раздался треск, лопасти, размалываясь, забились о парапет. Вертолет завалился набок и дрыгал винтами, как нервный морской еж колючками, угодив в сетку рыбака.
   Грязнов автоматически поднял пистолет и выстрелил четыре раза подряд.
   После четвертого выстрела грянул взрыв. "Матиас Руст", извергнув шар пламени, раскололся на части, одна из которых упала в воду, а остальные рассыпались по мосту.
   Большой черный лимузин чудом увернулся от одного из них, заложив крутой вираж. Но был слишком велик и потому ударился задней частью об остановившийся мгновением раньше троллейбус... Ведь линия электропередачи была обесточена!
   Большой черный лимузин рикошетом отскочил и вылетел с моста через выломанное вертолетом место в парапете.
   Яромир плавно опустил вертолет на мост и добродушно поинтересовался:
   - Как самочувствие?
   Грязнов вздохнул и впервые за последнюю неделю вспомнил про свой возраст:
   - Чувствую себя аквалангистом, которого бездарно носит по течению.
   Кстати о течении. Он глянул вниз и увидел на покачивающемся на воде лимузине специфический номерной знак, принадлежащий Министерству внутренних дел Российской Федерации. Обладатель автомобиля вынырнул и теперь бестолково болтался на поверхности.
   - Не забыть бы рыбок покормить, - вспомнил Грязнов.
   ТУРЕЦКИЙ
   На рабочем месте Парфенова не оказалось - взял отгул. Турецкий осторожно позвонил ему домой.
   - На похоронах он, - сообщил жизнерадостный женский голос. - Дальний родственник... Решетов, знаете, главный футболист...
   Мир тесен, так что вот вам и покойничек, господин Турецкий, отстраненно и безысходно подумал он. Метафизическая закономерность, преследующая его в этом деле, подтвердилась еще раз со всей своей железной неотвратимостью. Подозреваемый становится таковым только после смерти. Натуральный марш Турецкого... По трупам...
   Но сполна насладиться мрачными мыслями Турецкому не позволил Меркулов:
   - Саша, тебя срочно требует Реддвей. Он уже завтра может взять Линдмарка или Либмарка и требует твоего обязательного присутствия.
   - Какого Линдмарка?! Какого Либмарка? А... может, Литтмарка? DT3, что ли?
   - Тебе лучше знать. Командировку я уже подписал.
   - Как, опять?!
   - Не опять, а снова.
   - Какого черта, Пит? Кто такой Литтмарк и какое отношение он имеет к Бруталису? - Регулярные перелеты из Мюнхена в Москву и обратно настолько измотали Турецкого, что он убедил себя в том, что практически утратил способность соображать.