Незнанский Фридрих Евсеевич. И дай умереть другим

   - Считай, убедил, но сначала отчитайся по страховке. Нашел что-нибудь?
   - Директор-распорядитель фонда, некий Какиани, объявил о банкротстве дней десять назад. Документов я, разумеется, никаких не видел, но ребята из налоговой полиции объяснили, что фонд был задуман и задекларирован как некая касса взаимопомощи или пенсионный фонд, если хотите, для ветеранов спорта или спортсменов, вследствие производственных травм утративших трудоспособность. Особо крупных денег там никогда не крутилось, и поскольку широкие слои населения не пострадали, то и шума особого по поводу банкротства нет и не будет. Но зато они сделали страховку для Марины Рыбак и еще для нескольких легендарных личностей отечественного спорта. Те получили страховки на банкете, где чествовали ветеранов спорта.
   - А сам Рыбак никак в этой связи не засветился?
   - Нет, но он человек неглупый и вряд ли стал бы рассчитывать, что фирма, уставный капитал которой на момент создания составлял чуть более двух тысяч долларов, может выплатить ему страховку, которая в сорок раз этот капитал превышает.
   - Если только он не совладелец этой фирмы, - на всякий случай заметил Турецкий. И добавил после паузы: - В противном случае... если бы я был его адвокатом, то сказал бы, что здесь есть явная зацепка, чтобы состряпать ему алиби в отношении убийства жены.
   - Но если он совладелец, зачем возиться со страховкой и убивать жену?! Когда можно эти деньги просто украсть, что и сделали в результате владельцы и совладельцы.
   - Слушай, Арт, а зачем я Грязнову понадобился, может, хоть ты знаешь?
   - Знаю, конечно, - расплылся в улыбке Артур, - он в очередной раз почти взял Рыбака.
   - Почти? Это как, одну руку или ногу?
   - Угу. Он его флажками обложил и с минуты на минуту проведет задержание.
   - Так чего мы здесь прохлаждаемся?! Поехали участвовать.
   - Я же вам отчет Дениса не продемонстрировал! Вот, - Артур вытащил из папки распечатку.
   "...За неделю до своей смерти Катанян встречался с Кирсановым в ресторане гостиницы "Россия". Содержание беседы не выяснено, но бармен был свидетелем следующего инцидента: к Катаняну приставал один из посетителей ресторана. Он извинялся за задержку вылета игроков сборной на матч с Германией. Выяснилось, что в тот момент в ресторане присутствовали шесть работников диспетчерской службы Шереметьево-2 во главе с начальником праздновали, по разным данным, или юбилей, или рождение ребенка.
   Кирсанов, по словам бармена, нервничал и при появлении пьяного диспетчера ушел, не прощаясь.
   Предложения: нужно еще раз расспросить работников диспетчерской службы, выясняя их личное знакомство с Кирсановым. Возможно, кто-либо после такого опроса обратится к Президенту Коми..."
   Проведя экспресс-опрос работников Шереметьева-2, которые уже шарахались от него как от чумного или демонстративно углублялись в неотложные дела, Турецкий вернулся в прокуратуру, где его ожидали акты экспертизы по осколкам, найденным у Бруталиса, и рапорт проявившего изрядную инициативу Теодора Ржевского.
   "...Оперативно-розыскные мероприятия на городской свалке No 2, куда вывозится мусор из района проживания убитого Катаняна Б. Н., позволили обнаружить бытовой электрический прибор "Молния 1-У" и конденсатор промышленный CL-12T емкостью 3,0 мф. Отпечатки пальцев на найденных предметах отсутствуют. Обрывки идентичных соединительных проводов позволяют утверждать, что оба предмета когда-либо составляли единую конструкцию.
   Ст. л. Ржевский".
   "...Материал представленного для экспертизы осколка идентичен материалу, из которого выполнены кнопки в лифтовой кабине дома No 53 по Краснопресненской набережной".
   Итак, Бруталис - это непосредственный исполнитель убийства Катаняна. И он мертв. А это значит, черт побери, что слово, данное Турецким самому себе, взять убийцу живым, опять превратилось в пустой звук!
   Но заказчик-то еще жив, и его нужно вычислить, иначе определенно пора подумывать о пенсии.
   В то, однако, что заказчик - Кирсанов, Турецкому теперь уже верилось с трудом. Не то чтобы ему не хотелось верить. Проблема в том, что у Кирсанова нет мотива. Вернее, он есть, но очень уж извращенный. Кирсанов мог, разумеется, саботировать игру сборной, а Катанян, предположим, об этом узнал и грозил разоблачениями. Например, тот же пьяный диспетчер в ресторане мог что-то такое ляпнуть. Этим, конечно, можно объяснить убийство, но чем объяснить сам саботаж? И зачем Кирсанову нужно было устраивать акцию с допингом?!
   Незачем.
   Задержку рейса организовывал тот, кому нужен был гарантированный проигрыш сборной. В победу и так верили только особо отъявленные оптимисты. Или, скорее, идеалисты. Но без "помощи" извне могла случиться ничья, или наши вдруг вопреки всему все-таки выиграли бы (?!). А этот кто-то весьма квалифицированно полностью деморализовал команду.
   Он что, ставил на тотализаторе? Но это было бы осмысленно, если бы наши вдруг неожиданно выиграли, а так ведь ставки наверняка были в пользу немцев. В таких случаях, чтобы заработать, допустим, миллион, надо поставить десять миллионов. Такая версия малореальна.
   А может, таинственного злодея саботажника подкупили сами немцы? Тоже бред, зачем им это нужно, если они объективно сильнее. (И потом, слишком замысловатый способ, подкупили судью на поле - это другое дело. Назначил бы пенальти в их пользу, и все дела.) Никаких катаклизмов накануне матча у немцев не было, никто из выдающихся игроков не был травмирован, тренера не меняли, вторым составом играть не собирались.
   Зазвонил телефон.
   - Дядь Саша, есть один! - радостно сообщил Грязнов-младший.
   - Кто?
   - Валентин Бойко, авиамеханик. Только что звонил Кирсанову, пытался назначить встречу, туманно намекая на обстоятельства в международном аэропорту.
   - И что Кирсанов?
   - Послал его на фиг. Что делаем?
   - Давай сюда этого Бойко, и побольше наглости при задержании. Можешь даже по морде съездить пару раз. Мне он нужен напуганным до смерти.
   Часть шестая. ПОСЛЕМАТЧЕВЫЕ ПЕНАЛЬТИ
   "Как-то весной в Сочи было очень серьезное совещание всех судей Союза, и они решили устроить встречу с футболистами команд мастеров, находящихся на сборах на побережье Кавказа. После общих рассказов о том, что такое футбол и как его надо судить, спросили: "Вопросы будут?" Естественно, слегка придавленные величием футбольной фемиды, бедные подсудимые хотели без всяких вопросов как можно скорее разойтись. Но только не Витек Скрипка, был такой футболист. Подобная ситуация была его коронкой, упустить ее он не мог. И он поднял руку. Весь президиум величественно покивал головами. И Витек начал: "Скажите, вот мы люди провинциальные, играем, конечно, ниппельным мячом, но вот если теоретически спросить - допустим, нам дали на игру мяч со шнуровкой, и я врываюсь в штрафную площадку с ним и падаю прямо вблизи ворот (судьи и весь зал напряженно и серьезно слушают), и в какой-то момент я вижу, что у шнуровки торчит маленький хвостик, так вот, если я успею схватить зубами за этот хвостик и забросить мяч в ворота, будет засчитан гол или нет?" Господи, какую бодягу начали разводить наши знаменитые судьи, чего только не предполагали, но к единому мнению так и не пришли. Витек сурово слушал, зал гудел в раздумьях. Наконец все смолкли и решили разойтись. Но не таков был Витек, чтобы так просто отпустить судей и не поиздеваться над ними. Он встал и опять спросил: "А вот скажите - если я пробью этот же мяч не сильно, и он полетит в ворота, и в момент пересечения линии ворот он шнуровкой зацепится за гвоздик, на котором крепится сетка ворот, и начнет качаться как маятник: в ворота - из ворот, в ворота - из ворот, будет ли засчитан гол и если да, то сколько?"
   Александр Ткаченко, "Футболь!"
   РЫБАК
   Сон подвел его в очередной раз. Он спал на чердаке решетовской дачи и теперь проснулся от громкого стука двери на первом этаже.
   Сама по себе идея укрыться в доме президента Футбольной федерации, в доме человека, с которым они физически не могли находиться в одном помещении, появилась случайно и была близкой к гениальной. Дело в том, что в Матвеевском Рыбак собирался снять квартиру, но не успел, поскольку передумал, вспомнив о находящейся поблизости роскошной даче Решетова. Совершенно пустующей, набитой продуктами и благами цивилизации.
   А еще на даче было потрясающее количество всяких спортивных регалий. Разве отечественный футбол успел заработать столько всяких призов?! Когда же это было, собственно?
   В связи с этой странной ассоциацией в голове Рыбака всплывал банкет в честь ветеранов спорта, на котором он был вместе с Мариной незадолго до ее гибели. Сконцентрироваться на этой мысли, однако, не удавалось. Банкет как банкет, в конце концов.
   Рыбак с комфортом провел тут последнюю неделю, и за все это время Решетов, мотающийся по европам и имеющей в центре Москвы нормальную четырехкомнатную квартиру, здесь так и не появился. Зато вот Зиночка появлялась довольно часто. Зина-Зинуля.
   Сегодня Решетов приехал впервые. И теперь Рыбак, услышав, как хлопнула дверь, с облегчением спустился с чердака и пошел на первый этаж, в туалет, по дороге расстегивая ширинку. Но не дойдя, почему-то почувствовал, что должен оглянуться, повернул голову - и обомлел.
   Потому что на пороге стоял еще более потрясенный Решетов. Через несколько секунд немой сцены у Решетова задрожал подбородок. Кажется, он откровенно испугался.
   Рыбак сообразил, что его дурацкий сон в очередной раз опередил реальность. Приезд на дачу Решетова был именно во сне, и реальный звук хлопающей двери во сне был уже его отъездом, а в реальности - только приездом.
   - Александр Сергеевич, - преодолевая идеологическую неприязнь к этому человеку и застегивая ширинку, сказал Рыбак, - я сейчас объясню.
   Теперь на лице Решетова появилось какое-то страдальческое выражение. Он открыл рот, как-то зачерпнул им воздух и попятился к приоткрытой двери.
   ТУРЕЦКИЙ
   Авиамеханик Валентин Бойко, представ перед Турецким, выглядел неважнецки: сине-зеленого цвета, как голубая кремлевская ель, часто подергивал то левой рукой, то шеей. А с утра ведь был человек как человек. Турецкий понял с первого же взгляда, что долго возиться с парнем не придется, выложит все как на духу, главное - не дать ему прийти в себя, расколоть, пока он не в состоянии сочинять на ходу.
   - Садитесь, - бросил он подследственному сухо и неприязненно.
   Бойко с опаской присел и зажал предательскую левую руку между коленями.
   - Фамилия, имя, отчество? - продолжил Турецкий в том же отрывистом стиле, достав бланк протокола допроса и включив магнитофон.
   - Подождите! - подскочил Бойко. - Подождите! Объясните толком, в чем меня обвиняют?!
   - Вам разве не разъяснили при задержании? - язвительно поинтересовался Турецкий.
   - Ну-у-у. - Бойко сел, с трудом водворив руку на место. - Ну там попытка шантажа... Я не разбираюсь в этих юридических...
   - Не скромничайте, гражданин Бойко, - сдержанно зарычал Турецкий. - И не отнимайте время у Генеральной прокуратуры! Хотя, если вы так настаиваете, могу изложить суть обвинений против вас по-простому. Про попытку шантажа вы уже упомянули. Это раз. Далее. Производя предполетный осмотр самолета "Ту-154" авиакомпании "Шереметьевские авиалинии", следовавшего рейсом семьсот первым на Мюнхен двенадцатого числа сего месяца, вы умышленно...
   - Не я! Это не я!! Не я!!! - Бойко дышал, будто взбежал со штангой по лестнице на десятый этаж. Турецкий налил ему воды и стал ждать, пока парень успокоится. - Это Леонов, мой напарник, вы его тоже сегодня допрашивали. "Тушку" мы обслуживали вместе. Перед тем, минут за двадцать, к нему подошел главный инженер, отозвал в сторону и чего-то наговорил. - Задержанному явно стало лучше, даже румянец на щеках проступил.
   - И часто у вас подобное случается? - спросил Турецкий более человеческим голосом и подлил еще воды: предыдущую порцию Бойко в основном расплескал.
   - Что, чтобы главный инженер?..
   - Да.
   - Дык... Никогда!
   - Что происходило потом?
   - Потом... Потом Леонов испортил... В общем, вы знаете? - Турецкий кивнул и тут же задал новый вопрос, нельзя допускать, чтобы Бойко начал сыпать авиационными терминами, нельзя позволить ему почувствовать превосходство над следователем хоть на мгновенье. Тут же зазнается и начнет выкручиваться...
   - Вы видели лично? Только точно, это очень важно. И не врать!
   - Не видел. Но не мог этот долбаный трос сам полететь! И я его не трогал.
   - Но в акте экспертизы...
   - Ну да, да, конечно! - протестующе замахал руками Бойко (тик у него прошел). - Ну, может, раз в сто лет. Но все же одно к одному, вы понимаете: и главный инженер, и тачка у Леонова...
   - Продолжайте. Что с машиной Леонова?
   - Он полгода трындел: накрылась "шестерка", коробка передач полетела, в сервисе требуют пятьсот баксов - застрелиться! А после того случая через день подруливает - починил!
   - Пятьсот баксов не пятьсот миллионов, - вздохнул Турецкий, - мог занять.
   - Да кто ему займет?! - закричал Бойко в запальчивости во весь голос, но сразу стушевался, даже сгорбился: - Прошу прощения. Кто ему займет? Он всех знакомых достал уже: одолжи пару сотен, одолжи сотню... Жену его уволили где-то год назад, дочь школу заканчивает... И дедушки в Америке у него нет. Откуда, спрашивается, пятьсот баксов?
   - Понятно. Но вы, разумеется, молчали: дружба, она ведь всего дороже, - усмехнулся Турецкий вполне понимающе.
   - Ну... Я...
   - А когда я всех начал повторно расспрашивать про тот рейс и интересоваться знакомством с господином Кирсановым, вы, значит, сразу бросились ему звонить?
   - Ну, это же и козе стало понятно! На борту футболисты были... Кирсанов у нас человек не бедный...
   - То есть вы сразу все так лихо просчитали? И решили наехать на Президента Республики Коми? Главу целого субъекта Федерации?
   - Ну я же вам говорю! Главный инженер. Потом, эта поломка. Потом, пять сотен "зеленых"! Потом, кто такой Кирсанов? Тоже мне, Аль Капоне... Япончик! Наложил бы в штаны и раскошелился.
   - Вопрос не для протокола. - Турецкий выключил магнитофон. - У вас у самого порядка тысячи долларов имеется? Очень могут понадобиться в ближайшее время.
   - Зач... А... Вас устроит?
   - Не мне.
   - Понял.
   - Ничего ты не понял, балда! На похороны они тебе понадобятся.
   Турецкий вызвал конвойного:
   - Выведите задержанного и подождите в коридоре.
   Сплавив Бойко под надзор Сикорского - излагать на бумаге все, что он только что наговорил, Турецкий помчался к Леонову домой.
   При задержании Леонов не проронил ни слова, будто происходящее его не касалось, и занял глухую оборону: "Ничего не знаю, ничего не ведаю".
   В принципе позиция его легко объяснима, думал Турецкий, безуспешно засыпая Леонова вопросами. Самого момента авиавредительства никто не видел. Последствия же давно устранены, и факт его злоумышленных действий на сегодня доказать невозможно. Есть только техническое заключение, подписанное тем же главным инженером: "...поломка произошла в результате экстремальных условий эксплуатации". Все! Виноватых нет. Допустим, главный инженер по каким-то загадочным причинам сам раскололся и сдал нам Леонова с потрохами. Невероятно, но допустим. Ну и что из того? Он становится в ту же самую позу и заявляет: "Оговор! Не знаю, не ведаю..." Главный передал ему деньги? Тем более оговор! Какие деньги, кто подтвердит? Подтвердить некому...
   Видя, что допрос зашел в тупик, Турецкий решил сыграть ва-банк.
   - Достаточно, гражданин Леонов! - прервал он очередную отповедь арестованного. - Мы оба видим, что ваша броня непробиваема. Для следствия, во всяком случае. Я согласен вас освободить под подписку о невыезде. Так или иначе, освобождать вас придется, и достаточно скоро. Более того, могу дать гарантию, что ваше дело до суда не дотянет, сколько бы я ни старался. Догадываетесь почему?
   - Потому что потому! - фыркнул Леонов. - Потому что все, что вы мне здесь наговорили, - сплошная туфта. Я вам это десять раз уже повторил. Придумали какую-то хреновину, извините.
   - Все? Больше никаких вариантов на ум не приходит? - едко переспросил Турецкий, наваливаясь грудью на стол и пододвигаясь как можно ближе к Леонову.
   Тот почувствовал себя настолько уверенно, что даже не испытал естественного желания отпрянуть.
   - Все!
   - Зря, зря. Думать всегда полезно, а в наше время и в вашем положении... Я бы на вашем месте задался двумя вопросами. Во-первых: почему моей скромной персоной заинтересовалась Генеральная прокуратура? Во-вторых: почему мое дело безнадежно с точки зрения следователя и он вопреки всем канонам прямо об этом заявляет?
   Турецкий ожидал проявления признаков активной работы мысли у Леонова на лице, но тот предпочел не менять тактики, доселе приносившей успех, продолжал разыгрывать оскорбленную невинность.
   - Продолжайте, пожалуйста, гражданин следователь. У вас эта хреновина, извините, очень складно получается, - сказал тот вежливо, но с чувством превосходства.
   - Объясняю для особо непонятливых. - Турецкий деланно вздохнул. - Я вам предложил задуматься над двумя вопросами. А ответ на них один: единственный и неповторимый свидетель по вашему делу - главный инженер Парфенов, но он, увы, засвидетельствовать уже ничего не может. Загорает в морге, патологоанатом ковыряется у него в кишках...
   - И что теперь я? - спросил Леонов, явно не зная, как ему реагировать.
   - У вас есть опять-таки два выхода. Если вы человек рисковый - еще раз скажете, что вы, мол, ни сном ни духом, для убедительности. Потом даете подписку о невыезде и можете отправляться домой. Если же вы человек разумный, то, возможно...
   - То я должен сам на себя накапать, потому что больше некому? И отправиться в тайгу снег убирать? Зато совесть моя будет чиста? Спасибо большое за эту хреновину, но уж извините!
   - За умышленную поломку самолета, по приказу прямого начальника, повлекшую всего-навсего задержку вылета, тайга вам не светит, - с расстановкой, как первокласснику, принялся объяснять Леонову Турецкий. Максимум, при наихудших раскладах, увольнение по собственному желанию. Даже личное дело вам не испортят.
   - Я могу сделать заявление не для протокола?
   - Можете. О погоде.
   - Да, о погоде... в том месте, где стоял самолет. Не для протокола. И не в кабинете.
   Сколько Турецкий ни настаивал, Леонов официальные показания давать отказывался. Пришлось согласиться на "заявление не для протокола", в конце концов - тоже результат, если бы не липа о гибели главного инженера, из него и слова не удалось бы вытянуть.
   - Парфенов, ну главный то есть, - сразу же начал Леонов, как только они вышли из кабинета в предбанник, - пообещал тысячу баксов, говорит: рейс, мол, надо задержать. Такая вот хреновина.
   - Почему, он не объяснял?
   - Нет.
   Турецкий отвел Леонова в свою традиционную кафешку в нескольких десятках метров от Генпрокуратуры. И когда они усаживались за столик, подумал, что здесь уже давно можно было бы установить персональную прослушку его самого, Турецкого А. Б. Ведь сколько тут важных разговоров велось, это же подумать страшно. Уж, во всяком случае, побольше, чем в самой Генпрокуратуре - наверняка.
   - А когда вы узнали, что в самолете футболисты, игроки сборной?
   - Гражданин следователь! Я футболом не интересуюсь. Двадцать два остолопа гоняют один мяч...
   Турецкий вспомнил свою жену.
   - То есть изначально вы об этом не знали.
   - Нет, на следующий день все стали болтать, но я же вам говорю, мне этот футбол по барабану.
   - Парфенов объяснил вам подробно, что и как вы должны были делать?
   - Да.
   - Повторите его слова в точности.
   Леонов напрягся, как штангист перед рекордным весом, похоже, в общении с коллегами он обходился преимущественно "хреновинами".
   - Деньги вам Парфенов отдал?
   - В тот же день.
   - А зачем он всю эту кашу заварил, конечно, так и не сказал?
   Леонов пожал плечами.
   - У Парфенова была необходимость в сообщниках? Кроме вас, разумеется.
   - Нет. То есть, может быть, кто-то что-то и знал. Не обязательно. Раз началась такая катавасия, самолет не поднялся бы, пока он не дал бы добро.
   - Можете еще что-нибудь добавить?
   - Честное слово! - взмолился авиамеханик. - Всю хреновину уже из меня вытянули! Ничего больше не знаю!
   - Тогда свободны, - с облегчением выдохнул Турецкий. Потрошение Леонова было ему крайне неприятно. - О нашем разговоре - никому. Особенно о гибели Парфенова! Завтра на работу категорически не выходите, справку я вам подпишу. Никому не звонить. Или предпочитаете пожить два дня, пересидеть в одиночке?
   - Нет уж, спасибо! Только не забудьте, что официально я от всего откажусь.
   То-то, сукин сын, послезавтра удивится, мстительно подумал Турецкий, глядя Леонову вслед.
   РЫБАК
   Рыбак думал, что этот принципиальный дурак сдаст его не задумываясь. Ему на глаза попадаться было нельзя, что же теперь делать...
   Решетов орал и матерился. Пришлось его связать. Рыбак рассчитывал, что хозяин дачи все-таки сейчас утихомирится и тогда можно будет ему внятно объяснить, что он в его доме просто незваный гость, но скоро уйдет и...
   Решетов изловчился и пнул его ногой в колено. Это было больно.
   Рыбак вспомнил, как, выходя из Аникор-банка, он выбросил остатки скотча, будучи уверенным, что больше не пригодится, и криво усмехнулся. Опять все сначала.
   - Не заставляй меня ломать тебе ноги, - просто сказал Рыбак и увидел в глазах Решетова ужас и бешенство одновременно.
   - Ах ты сука! - успел сказать Решетов перед тем, как Рыбак залепил ему рот. - Думаешь, подстрахуешься?!
   И тут он понял. Страховка! Страховка Марины...
   ТУРЕЦКИЙ
   На такой кривой козе, как неофициальные сведения Леонова, к Парфенову не подъедешь, мыслил Турецкий, перечитывая показания Бойко и в очередной раз ловя себя на том, что просто скользит взглядом по бумаге. Его надо отработать на предмет связей с Президентом Коми. И не факт еще, что они общались лично, возможно, был посредник. Лучше, конечно, Парфенова спровоцировать на контакт с Кирсановым. Спрашивается: как?
   Можно отрядить к Кирсанову Бойко, он же сам хотел. Турецкий отложил бумаги и стал кружить по кабинету. Пусть скажет: так, мол, и так, он подслушал, как главный инженер разговаривал с Леоновым, а потом Леонов протрепался про тысячу баксов.
   Рискованно. За Кирсановым нельзя наблюдать постоянно. Мало ли что он способен предпринять. Оставим на крайний случай. Можно с той же историей отправить Бойко к Парфенову. Тот обязан как-то прореагировать.
   Бойко все еще сидел в кабинете Сикорского и активно клевал носом. Артур поил его кофе, взятым у Турецкого.
   - Послушайте, Бойко! - Турецкий бесцеремонно подергал его за плечо.
   - А?
   - Вы должны помочь следствию. Я дам вам парабеллум...
   Бойко с классикой знаком не был, но в соответствии с фамилией очень живо отказался.
   Авиамеханика радиофицировали. Турецкий, чувствуя себя в аэропорту персоной нон грата, внутрь не пошел, светиться было совсем ни к чему. Сидел в машине и слушал вместе с Сикорским и специалистом-связистом. Слышимость была прекрасной: Бойко непрерывно шепотом матерился - очевидно, подбадривал себя.
   - Он что, в школе не учился? - возмутился Артур. - Материться человек как следует не умеет, заладил одно и то же...
   - Сейчас, - успокоил Артура Турецкий, - Парфенов преподаст ему урок.
   "Здравствуйте", - прозвучал в наушниках робкий голос Бойко.
   - И этот матерый человечище решил на Кирсанова наехать?! - снова возмутился Сикорский.
   - Ша! - Турецкий приложил палец к губам. - Момент истины.
   Бойко, запинаясь, изложил Парфенову суть своих притязаний.
   "Да пошел ты к ..." - Главный инженер не обманул ожиданий Турецкого. Великим и могучим он владел в совершенстве.
   Бойко попытался настаивать, но Парфенов, судя по грохоту, выставил его за дверь.
   - Что будем делать, Александр Борисович? К делу это не пришьешь. Может, он что-то заподозрил? - занервничал Сикорский.
   - Пусть еще раз сходит! - Турецкий был зол как сто чертей. Не мог Парфенов просто так вытолкать Бойко в шею. Неужели вправду унюхал ловушку? Бред, бред и еще раз бред! И дерьмо. - Сейчас я ему краткий курс театрального мастерства преподам. Будем продолжать! Пока он этого долбаного главного инженера не наколет или тот его не покалечит.
   - Какое у вас расписание? - спросил связист, демонстративно обращаясь к младшему по званию Артуру, выказав таким образом презрение к Турецкому.
   - Потолкается в вестибюле и минут через двадцать выйдет на улицу, к ларьку, купит сигарет. Мы должны проверить, есть ли хвост. Дальше - по обстоятельствам.
   - Он что, не на работе?
   - Сейчас не его смена.
   В условленный срок Бойко появился у выхода из здания аэровокзала. Шагал не оглядываясь, на лице улыбка триумфатора. Турецкий ничего не сказал.
   - Слежки нет, - отрапортовал Сикорский.
   Возле ларька к Бойко шмыгнул какой-то беспризорник, возникший буквально из ниоткуда, сунул в руки бумажный сверток и исчез в никуда. Турецкий с Артуром и моргнуть не успели. Бойко застыл с выражением полного недоумения, победную улыбку смыло без следа. Турецкому это понравилось. Хоть какое-то утешение.
   В бумаге помещались пятьсот "зеленых" и записка, написанная простым карандашом - аккуратными печатными буквами, по клеточкам. "Еще раз сунешься - заказывай панихиду".
   Артур, оперируя двумя носовыми платками, разгладил газету, в которую было завернуто послание.
   - "Московский комсомолец". Вчерашний номер. - Он понюхал. - Будете смеяться, но в нее рыбу заворачивали.