Страница:
– Ну как?
– Сугой. Только в глазах рябит.
Я развалился в розовом сердечке-кресле и продавил его до самого пола. Оно напоминало желе и колыхалось подо мной как живое. Под рукой очутился огромный инфракрасный пульт, похожий на пирожок, и я надавил зелёную кнопку. Аоки в это время возилась возле стенного шкафа, и в стороны от неё летели тряпки.
И тут в воздухе передо мной всплыла голографическая кана: «Музыка», «Кино», «Картинки», «Окна», «Почта», «Инет» и «Учёба». Я остерегся выбирать и снова нажал кнопку. Буквы пропали.
– Ну у тебя и горы всякой одежды! – восхитился я, когда подошёл к Аоки. – А можно, твой робот притащит мою?
– Успеешь, он гоханом занят! Холодно, что ли? Как ты думаешь, это мне подходит? – Она растянула передо мной пахучий спортивный костюмчик ярко-зелёного цвета. – С температурным контролем… Нет! Это я весной напялю, а сейчас уже почти зима. Я раньше много всякой гаракуты в онлайне покупала, когда ещё к Тони не прибилась. У меня тут есть даже старинные сорочки, которые вредные запахи отталкивают, с ментоловыми капсулами. С рекламками шмоток не сосчитать. Я даже краску одно время носила и прозрачное платье с люминофором. Оно в темноте светилось. И ещё бюстгальтер, конечно, с регулятором жёсткости. Всем девчонкам кажется, что крепкая тити – их главное достояние.
– Регулятором? – смутился я.
– Никогда не видел? – улыбнулась она. – Никудышный ты фетишист. Я уже выкинула его, а то бы показала. У него в чашечках сенсоры, они состояние оппай на микрочип передают. А тот уже ткани командует, как ей себя вести. – Я мало что понял, но Аоки не стала продолжать. – Ну вот, а потом я увидела по голику, что сейчас у сасеко такая мода, и выбросила это дурацкое платье…
Она вдруг заметила что-то особо интересное внутри бездонного шкафа и вынула на свет белый брючный костюм. К нему прицепилась алая сорочка с одним рукавом, и девушка отбросила её.
– На выпускном вечере в нём была. Ночью гуляли в парке, а он меня всё время к фонтанам поворачивал – температуру с нужной стороны повышал. Якобы я перегрелась от экстази, и мне надо срочно искупаться. А на самом деле я от поцелуев возбудилась. Знаешь, чем всё-таки плохо рафидов убивать?
– Нет… Разве это плохо?
– Для женщин. Раньше я программой пользовалась, она мне советовала, в какой комбинации вещи надевать, чтобы не сопреть или не замёрзнуть. И по моде. А без рафидов приходится свои мозги напрягать. – Она пнула гору одежды – там кто-то мяукнул – и крикнула: – Ну ты где, сидор? А вот, смотри!
Она достала комбинезон стального цвета и развернула его. Он был потёртым во многих места. Видно, Аоки когда-то любила в нём гулять и не снимала месяцами.
– Оядзи для меня спроектировал, – гордо сказала девушка. – Я уже даже не всё помню, что в нём такого особенного. Фактура ткани от погоды зависит. Штанины и рукава твердеют, когда по ним что-то бьёт. А если, не приведи Будда, рана образуется, то ткань сама перетянет место пореза. Это я когда на байк села, папаша так меня обезопасить надумал. Вначале ещё ткань свет отражала, под ландшафт подстраивалась. Только я часто этот режим врубала, и покрытие погорело.
В комнату вкатился кухонный автомат с подносом, и мы уселись на футоне, чтобы закусить и запить гохан пивом. У меня уже просто урчало в животе от голода. Еда была жутко вкусная, и я чуть не чавкал, когда её пожирал. Аоки глядела на меня и усмехалась. Ела она немного. Её открытая многососковость меня сильно смущала, хотя уже не так, как в бане.
– Что-то ты, по-моему, нервничаешь, – сказала Аоки.
– Почему ты так решила? – пробормотал я.
– А потому, что похолодало. Ты на куче датчиков сидишь, они твоё давление и пульс измеряют, а потом температуру подстраивают до подходящего уровня. Вот футон под тобой и говорит дому, что тебе надо охладиться.
– Извини… А какая у тебя тема диплома? – спросил я.
– Я ещё не выбрала толком. Мне препод посоветовал тему взаимодействия роботов с органическими животными, она ещё недостаточно изучена. Ты вот знаешь, что щенки играют с роботами легко, а взрослые собаки уже напрягаются?
– У нас в зоопарке собаки на робококов не обращают внимания.
– Какие-то они у вас дикие. А я про опыт читала – овчарке дали кусок мяса и подвели к ней айбо, которая будто тоже хотела пожрать. И овчарка покусала айбо! Чуть зубы себе не обломала.
– Вот как раз эта собака была дикая. А наши ручные, они дают себя гладить.
– Гладить! Эй, Неко! Брысь сюда!
Из одёжных завалов высунулась морда электронной кошки. А девушка легко вскочила и принесла от кресла что-то похожее на человеческую руку, с какой-то слишком пухлой ладонью. Эту штуку можно было прицеплять к ножкам стола или просто «присасывать» к полу.
– Рука для почёсывания, – пояснила Аоки. Она плюнула на присоску и установила её рядом с собой, потом легко качнула. Электронная кошка подскочила к «руке» и стала об неё тереться. – Замучилась правильный угол подгонять и высоту. Пока добилась, чтобы она Неко по шерсти чесала, чуть не поседела от натуги. Зато теперь нет проблем!
И правда, роботу-кошке нравилась механическая ласка.
– Сколько времени? – встревожился я.
Смарт у меня остался на поясе штанов, а окна у Аоки показывали летний полдень, только почему-то туманный. Хотя если бы они были нормальные, из мрака и голых криптомерий ничего не выудишь. Я такие электрические окна по голику в рекламе видел. Они даже температуру в комнате поддерживают, в паре с кондишеном. Дорогие, симатта.
– Я тоже смарт на кухне бросила. О! У меня же подарок Тони есть.
Она вскочила, и полотенце съехало у неё с бедра. Но девушка ловко заправила его обратно. Она сняла с полки оранжевого шкафа неожиданно чёрные часы в форме светящихся в воздухе цифр. Вокруг них имелась квадратная рамка. Цифры слегка помаргивали и показывали десять двадцать.
– Я их запрограммировала голосом говорить! Вот послушай разные реплики, они случайно выдаются вместо обычного звонка. – Она потыкала пальчиком в рамку.
– А ну вставай, гнида! – грубым девичьим голосом сказали часы. – Все мужики козлы! Полезай в седло, подруга!
– Сочно, – признался я.
– А через пятьдесят лет они мне скажут: «Ты ещё жива, старуха? Дуй в крематорий». А давай ты мне что-нибудь надиктуешь! – возбудилась девушка. – Буду под твой голос просыпаться. Ну!
Она подсунула часы мне под нос, и я напряг мозги. И мне повезло, фраза всё-таки родилась в моей тормозной башке! Я сказал её в дырку микрофона:
– Твой стальной зверь ждёт тебя, крошка!
Аоки захлопала в ладоши, а я развернул часы тыльной стороной, чтобы посмотреть на механизм. Но там была голька Тони, запаянная в пластик, и под ней несколько строчек каной. Девушка нахмурилась и хотела отнять у меня вещь, а потом махнула рукой и полезла в кучу белья. Кажется, она задумала одеться. И я прочитал стих:
– Издеваешься?
– Мне правда понравилось. Самокритично. И в конце такие слова, которые я могу про себя сказать – то есть где «тупой».
– Ты не тупой, а заторможенный, – улыбнулась Аоки.
Она отняла у меня часы и отдала кухонному роботу, чтобы тот оттащил их обратно на полку. А потом мы пошли к столу Аоки, она мне захотела журналы показать. Старые, ещё бумажные. Она их купила, когда только стала камайну, чтобы «впитать дух байкерства». Я стал листать старинный журнал и удивляться. Там и снегоходы были, и квадроциклы, и даже бензогенераторы. Такие сейчас и на Полосе-то не встретишь.
– Такие смешные статьи попадаются, – сказала она. – «Роль байкерских клубов в социализации молодёжи»! «Тюнинг и чопперостроение – родители мутантов»…
В одном журнале мне попализь засушенные листья, похожие на сердечки, и блёклые цветы.
– У! – протянула Аоки. – Это багряник. Я когда в Киото была лет пять назад, в празднике Аоймацури поучаствовала. Сперва в храм Симагама притащились, потом куда-то ёще пошли… Устала жутко.
– А это кто? – Я увидел гольку с очень красивой девушкой в рамке и показал на неё Аоки.
– Сатою, кто же? Я тебе говорила, что она майко? С пятнадцати лет в гейши готовится, прикинь. Ей понравилась моя магэмоно, что мы с тобой на рынке купили.
– Редкая профессия. Нихонская какая-то.
– Вот она туда и собирается, хотя папаша просто бесится, когда про её будущую работу слышит. Только ничего не говорит. Знаешь какие у них в школе нравы? Губы только в шестнадцать разрешили красить. Каждый день с утра до ночи в доме гейш торчит, а её «старшая сестра» опекает.
– Значит, у неё теперь две анэки, ты и эта женщина?
– Точно. Причем я не самая важная. Сатою когда ещё школьницей была, на свидания при луне ходила, со стариками. Посидят под сакурой, в ресторан или кино сходят, пообнимаются… Эндзё косай, короче. Она себе рано на шмотки стала зарабатывать.
– Интересная у тебя семья.
– Вот, погляди на её расписание!
Аоки залезла в ящик шкафа и порылась в нём, потом достала яркий голографический буклет. Это была реклама школы гейш, довольно толстая. Даже скорее не реклама, а описание, потому что там даже распорядок дня приводился. «9.00. Одевание. 9.30. Уроки танца, пения, риторики, икэбаны, музицирования, чайной церемонии»… Я поморщился, когда представил тёплую зелёную жижу. «12.30. Обед и прогулки по городу». Что-то я ни разу не видел гуляющих майко. «15.00. Макияж, причёска».
– Ничего себе, два часа причёсками занимаются! – восхитился я.
– Это что. Спать потом с ней по-человечески нельзя, только на жёсткой подушке с шелухой.
«17.00. Занятие с мастером кимоно 18.00-23.00. Приём троих гостей».
– Симатта! Надо же, совсем спать некогда.
Я ещё полистал проспект и наткнулся на собственно обслуживание гостей. Думал, что там про эсу будет, но в первом же предложении было написано, как майко должны беречь свою девственность пуще глаза. Остаётся только подавать чай, развлекать беседой и танцами с песнями.
– Хочу её на день рождения Сэйдзи пригласить, – сказала Аоки. – Это будет мой подарок. Ей как раз восемнадцать исполнится, так что заодно пройдёт ритуал посвящения в гейши. Только ты не говори ему, ёси? Сюрприз устроим.
Я вспомнил, что все ещё не купил оядзи подарок. Тут нас отвлёк странный шум со стороны столика. Оказалось, кошка и трилобит вступили в схватку за рыбью кость. Пылесос хотел её утилизировать, а электронный зверёк наоборот, поиграть. Мы стали подзуживать тварей и призывать их к настоящему побоищу. Кухарку Аоки привлекла в качестве судьи. Сначала одолевала кошка – она перевернула трилобита на спину и стала грызть тому лапу. А потом трилобит ухватил её манипуляторами за шею и оторвал от пола. Кухонный робот растерялся и не знал, по правилам этот захват или нет. И вообще никаких правил в этой битве не было. Так что они рубились как умели. Потом сидор почему-то решил вмешаться, и ему тоже досталось царапин и тумаков.
В общем, мы попивали винцо и развлекались. Ещё Аоки вспомнила, что Сэйдзи разрешил ей вчера пришить на мой суйкан эмблему собако-львов. Её робот занимался этим делом, а я был горд. А потом вдруг пришла пора свалить, хоть я и жутко не хотел этого.
17. Ночь со среды на четверг
18. Четверг
– Сугой. Только в глазах рябит.
Я развалился в розовом сердечке-кресле и продавил его до самого пола. Оно напоминало желе и колыхалось подо мной как живое. Под рукой очутился огромный инфракрасный пульт, похожий на пирожок, и я надавил зелёную кнопку. Аоки в это время возилась возле стенного шкафа, и в стороны от неё летели тряпки.
И тут в воздухе передо мной всплыла голографическая кана: «Музыка», «Кино», «Картинки», «Окна», «Почта», «Инет» и «Учёба». Я остерегся выбирать и снова нажал кнопку. Буквы пропали.
– Ну у тебя и горы всякой одежды! – восхитился я, когда подошёл к Аоки. – А можно, твой робот притащит мою?
– Успеешь, он гоханом занят! Холодно, что ли? Как ты думаешь, это мне подходит? – Она растянула передо мной пахучий спортивный костюмчик ярко-зелёного цвета. – С температурным контролем… Нет! Это я весной напялю, а сейчас уже почти зима. Я раньше много всякой гаракуты в онлайне покупала, когда ещё к Тони не прибилась. У меня тут есть даже старинные сорочки, которые вредные запахи отталкивают, с ментоловыми капсулами. С рекламками шмоток не сосчитать. Я даже краску одно время носила и прозрачное платье с люминофором. Оно в темноте светилось. И ещё бюстгальтер, конечно, с регулятором жёсткости. Всем девчонкам кажется, что крепкая тити – их главное достояние.
– Регулятором? – смутился я.
– Никогда не видел? – улыбнулась она. – Никудышный ты фетишист. Я уже выкинула его, а то бы показала. У него в чашечках сенсоры, они состояние оппай на микрочип передают. А тот уже ткани командует, как ей себя вести. – Я мало что понял, но Аоки не стала продолжать. – Ну вот, а потом я увидела по голику, что сейчас у сасеко такая мода, и выбросила это дурацкое платье…
Она вдруг заметила что-то особо интересное внутри бездонного шкафа и вынула на свет белый брючный костюм. К нему прицепилась алая сорочка с одним рукавом, и девушка отбросила её.
– На выпускном вечере в нём была. Ночью гуляли в парке, а он меня всё время к фонтанам поворачивал – температуру с нужной стороны повышал. Якобы я перегрелась от экстази, и мне надо срочно искупаться. А на самом деле я от поцелуев возбудилась. Знаешь, чем всё-таки плохо рафидов убивать?
– Нет… Разве это плохо?
– Для женщин. Раньше я программой пользовалась, она мне советовала, в какой комбинации вещи надевать, чтобы не сопреть или не замёрзнуть. И по моде. А без рафидов приходится свои мозги напрягать. – Она пнула гору одежды – там кто-то мяукнул – и крикнула: – Ну ты где, сидор? А вот, смотри!
Она достала комбинезон стального цвета и развернула его. Он был потёртым во многих места. Видно, Аоки когда-то любила в нём гулять и не снимала месяцами.
– Оядзи для меня спроектировал, – гордо сказала девушка. – Я уже даже не всё помню, что в нём такого особенного. Фактура ткани от погоды зависит. Штанины и рукава твердеют, когда по ним что-то бьёт. А если, не приведи Будда, рана образуется, то ткань сама перетянет место пореза. Это я когда на байк села, папаша так меня обезопасить надумал. Вначале ещё ткань свет отражала, под ландшафт подстраивалась. Только я часто этот режим врубала, и покрытие погорело.
В комнату вкатился кухонный автомат с подносом, и мы уселись на футоне, чтобы закусить и запить гохан пивом. У меня уже просто урчало в животе от голода. Еда была жутко вкусная, и я чуть не чавкал, когда её пожирал. Аоки глядела на меня и усмехалась. Ела она немного. Её открытая многососковость меня сильно смущала, хотя уже не так, как в бане.
– Что-то ты, по-моему, нервничаешь, – сказала Аоки.
– Почему ты так решила? – пробормотал я.
– А потому, что похолодало. Ты на куче датчиков сидишь, они твоё давление и пульс измеряют, а потом температуру подстраивают до подходящего уровня. Вот футон под тобой и говорит дому, что тебе надо охладиться.
– Извини… А какая у тебя тема диплома? – спросил я.
– Я ещё не выбрала толком. Мне препод посоветовал тему взаимодействия роботов с органическими животными, она ещё недостаточно изучена. Ты вот знаешь, что щенки играют с роботами легко, а взрослые собаки уже напрягаются?
– У нас в зоопарке собаки на робококов не обращают внимания.
– Какие-то они у вас дикие. А я про опыт читала – овчарке дали кусок мяса и подвели к ней айбо, которая будто тоже хотела пожрать. И овчарка покусала айбо! Чуть зубы себе не обломала.
– Вот как раз эта собака была дикая. А наши ручные, они дают себя гладить.
– Гладить! Эй, Неко! Брысь сюда!
Из одёжных завалов высунулась морда электронной кошки. А девушка легко вскочила и принесла от кресла что-то похожее на человеческую руку, с какой-то слишком пухлой ладонью. Эту штуку можно было прицеплять к ножкам стола или просто «присасывать» к полу.
– Рука для почёсывания, – пояснила Аоки. Она плюнула на присоску и установила её рядом с собой, потом легко качнула. Электронная кошка подскочила к «руке» и стала об неё тереться. – Замучилась правильный угол подгонять и высоту. Пока добилась, чтобы она Неко по шерсти чесала, чуть не поседела от натуги. Зато теперь нет проблем!
И правда, роботу-кошке нравилась механическая ласка.
– Сколько времени? – встревожился я.
Смарт у меня остался на поясе штанов, а окна у Аоки показывали летний полдень, только почему-то туманный. Хотя если бы они были нормальные, из мрака и голых криптомерий ничего не выудишь. Я такие электрические окна по голику в рекламе видел. Они даже температуру в комнате поддерживают, в паре с кондишеном. Дорогие, симатта.
– Я тоже смарт на кухне бросила. О! У меня же подарок Тони есть.
Она вскочила, и полотенце съехало у неё с бедра. Но девушка ловко заправила его обратно. Она сняла с полки оранжевого шкафа неожиданно чёрные часы в форме светящихся в воздухе цифр. Вокруг них имелась квадратная рамка. Цифры слегка помаргивали и показывали десять двадцать.
– Я их запрограммировала голосом говорить! Вот послушай разные реплики, они случайно выдаются вместо обычного звонка. – Она потыкала пальчиком в рамку.
– А ну вставай, гнида! – грубым девичьим голосом сказали часы. – Все мужики козлы! Полезай в седло, подруга!
– Сочно, – признался я.
– А через пятьдесят лет они мне скажут: «Ты ещё жива, старуха? Дуй в крематорий». А давай ты мне что-нибудь надиктуешь! – возбудилась девушка. – Буду под твой голос просыпаться. Ну!
Она подсунула часы мне под нос, и я напряг мозги. И мне повезло, фраза всё-таки родилась в моей тормозной башке! Я сказал её в дырку микрофона:
– Твой стальной зверь ждёт тебя, крошка!
Аоки захлопала в ладоши, а я развернул часы тыльной стороной, чтобы посмотреть на механизм. Но там была голька Тони, запаянная в пластик, и под ней несколько строчек каной. Девушка нахмурилась и хотела отнять у меня вещь, а потом махнула рукой и полезла в кучу белья. Кажется, она задумала одеться. И я прочитал стих:
– Здорово, – покачал я головой. – Словно из учебника нихонской литературы. Только там больше трёхстрочных стихов.
Я танцую на лезвии, чувствую – явственно,
Твои ясные глазки сверкают в ночи.
Ты так дивно чиста, а я злой и безнравственный,
И готов целый день проглядеть на эччи.
Твой волнительный лик перманентно мне грезится,
В кровь вторгается жар твоих розовых губ.
Ну а я, как всегда, говорю околесицу,
Безобразный урод и как каторжник груб.
А в мечтах твой горячий язык я кусаю,
Глажу тёплые грудки холодной рукой,
И при вспышке прозрения враз понимаю,
Что я гадкий, убогий и просто тупой.
– Издеваешься?
– Мне правда понравилось. Самокритично. И в конце такие слова, которые я могу про себя сказать – то есть где «тупой».
– Ты не тупой, а заторможенный, – улыбнулась Аоки.
Она отняла у меня часы и отдала кухонному роботу, чтобы тот оттащил их обратно на полку. А потом мы пошли к столу Аоки, она мне захотела журналы показать. Старые, ещё бумажные. Она их купила, когда только стала камайну, чтобы «впитать дух байкерства». Я стал листать старинный журнал и удивляться. Там и снегоходы были, и квадроциклы, и даже бензогенераторы. Такие сейчас и на Полосе-то не встретишь.
– Такие смешные статьи попадаются, – сказала она. – «Роль байкерских клубов в социализации молодёжи»! «Тюнинг и чопперостроение – родители мутантов»…
В одном журнале мне попализь засушенные листья, похожие на сердечки, и блёклые цветы.
– У! – протянула Аоки. – Это багряник. Я когда в Киото была лет пять назад, в празднике Аоймацури поучаствовала. Сперва в храм Симагама притащились, потом куда-то ёще пошли… Устала жутко.
– А это кто? – Я увидел гольку с очень красивой девушкой в рамке и показал на неё Аоки.
– Сатою, кто же? Я тебе говорила, что она майко? С пятнадцати лет в гейши готовится, прикинь. Ей понравилась моя магэмоно, что мы с тобой на рынке купили.
– Редкая профессия. Нихонская какая-то.
– Вот она туда и собирается, хотя папаша просто бесится, когда про её будущую работу слышит. Только ничего не говорит. Знаешь какие у них в школе нравы? Губы только в шестнадцать разрешили красить. Каждый день с утра до ночи в доме гейш торчит, а её «старшая сестра» опекает.
– Значит, у неё теперь две анэки, ты и эта женщина?
– Точно. Причем я не самая важная. Сатою когда ещё школьницей была, на свидания при луне ходила, со стариками. Посидят под сакурой, в ресторан или кино сходят, пообнимаются… Эндзё косай, короче. Она себе рано на шмотки стала зарабатывать.
– Интересная у тебя семья.
– Вот, погляди на её расписание!
Аоки залезла в ящик шкафа и порылась в нём, потом достала яркий голографический буклет. Это была реклама школы гейш, довольно толстая. Даже скорее не реклама, а описание, потому что там даже распорядок дня приводился. «9.00. Одевание. 9.30. Уроки танца, пения, риторики, икэбаны, музицирования, чайной церемонии»… Я поморщился, когда представил тёплую зелёную жижу. «12.30. Обед и прогулки по городу». Что-то я ни разу не видел гуляющих майко. «15.00. Макияж, причёска».
– Ничего себе, два часа причёсками занимаются! – восхитился я.
– Это что. Спать потом с ней по-человечески нельзя, только на жёсткой подушке с шелухой.
«17.00. Занятие с мастером кимоно 18.00-23.00. Приём троих гостей».
– Симатта! Надо же, совсем спать некогда.
Я ещё полистал проспект и наткнулся на собственно обслуживание гостей. Думал, что там про эсу будет, но в первом же предложении было написано, как майко должны беречь свою девственность пуще глаза. Остаётся только подавать чай, развлекать беседой и танцами с песнями.
– Хочу её на день рождения Сэйдзи пригласить, – сказала Аоки. – Это будет мой подарок. Ей как раз восемнадцать исполнится, так что заодно пройдёт ритуал посвящения в гейши. Только ты не говори ему, ёси? Сюрприз устроим.
Я вспомнил, что все ещё не купил оядзи подарок. Тут нас отвлёк странный шум со стороны столика. Оказалось, кошка и трилобит вступили в схватку за рыбью кость. Пылесос хотел её утилизировать, а электронный зверёк наоборот, поиграть. Мы стали подзуживать тварей и призывать их к настоящему побоищу. Кухарку Аоки привлекла в качестве судьи. Сначала одолевала кошка – она перевернула трилобита на спину и стала грызть тому лапу. А потом трилобит ухватил её манипуляторами за шею и оторвал от пола. Кухонный робот растерялся и не знал, по правилам этот захват или нет. И вообще никаких правил в этой битве не было. Так что они рубились как умели. Потом сидор почему-то решил вмешаться, и ему тоже досталось царапин и тумаков.
В общем, мы попивали винцо и развлекались. Ещё Аоки вспомнила, что Сэйдзи разрешил ей вчера пришить на мой суйкан эмблему собако-львов. Её робот занимался этим делом, а я был горд. А потом вдруг пришла пора свалить, хоть я и жутко не хотел этого.
17. Ночь со среды на четверг
Байк я оставил в гараже маншёна. Понятно, ездить на нём на преступление – просто безумие, об этом и Шрам толковал в своей инструкции. Её пункты кое-как всплыли у меня в памяти, когда я с собой боролся. Этот поход за младенцем уже не казался мне таким безопасным, как вчера. Хорошо хоть непогода разыгралась, дул сильный ветер со снегом, и камеры, думаю, мало что могли дать полиции. Про тексаты и речи не было.
Был уже час ночи, когда я выстрелил себе в запястье капсулой с «чужим запахом». Теперь электронная ищейка даже с самым чутким фито меня не унюхает. Потом я блокировал голосовой диапазон шумов, который смартом улавливается. напоследок напялил на себя сумку для младенца – она была особая, надевалась под суйкан и походила на жакет. Правда, какой-то дурацкой конструкции.
Уговаривал я себя сдвинуться с места ещё минут пять, не меньше. Сидор недоумевал, почему я не ложусь спать. А я стимулятор в автомате купил и слопал его, так что спать мне вовсе не хотелось. Да и нервничал – какой уж тут сон?
Вагон кибертрана был абсолютно пуст. Только зимний ветер гулял по нему и перекатывал по полу обёртки от дешёвого синтетического гохана. Я спрятался от ветра в носовой части вагона, где было потемнее. На всякий случай. Кто знает, нет ли тут скрытых микрокамер…
Все потоки машин вились где-то выше, по эстакадам, а трасса рядом с зоопарком была почти пустой. Слишком поздно для поездок. Я прошёл мимо Храма и остановился в жидкой тени кедров, которые росли с этого бока территории. Я развернул экран смарта на рукаве. Ещё дома я заблокировал его связь с системой спутникового ориентирования. И смарт молчал, не опрашивал базовую станцию каждую секунду. Я был невидим для электронных глаз и неслышим для таких же ушей полиции.
Забор возвышался передо мной высоким частоколом пластиковых прутьев. Я прошёл вдоль него до нужной точки, следя за дорогой по экрану. Скоро я очутился в глубокой тени эстакадной опоры, как раз напротив разветвителя. Пригляделся и увидел за кустами фонарный столб. Где-то на нём, невидимый, закреплён разветвитель… Ещё не поздно было развернуться и уйти, но вместо этого я надел перчатки и достал из кармана две упаковки с мягкими дисками. Это были присоски. Нет, сначала граната!
Никаких прохожих и роботов вокруг не было, даже робококи не шныряли по территории. Кажется, они закончили все свои дела. Я вспомнил о камайну, тысяче рублей, Аоки и просунул сквозь прутья руку с гранатой. Нажав ей на головку три раза, я бросил гранату в разветвитель и отвернулся, закрываясь суйканом. Граната стукнулась о столб, и мне стало горячо. Показалось, будто невидимые волны выжигают меня изнутри. Экран смарта был тёмным – он перегрузился и теперь пытался опрашивать спутники. Напрасное дело. Я продел ладони в лямки на присосках, ухватился за прутья и полез, подтягиваясь. Было трудно, но я всё-таки добрался до верха и перевалился через ограду, потом съехал по прутьям. Уже на земле я стянул присоски и склеил их друг с дружкой, потом зашвырнул в небо, за пределы территории. Авось не найдут. Туда же улетела и разряженная электронная граната. Я нашёл её под фонарём – она лежала там, словно сорванный пластиковый тюльпан.
Надо было спешить в пультовую. Сюда уже торопился ремонтный робот, я слышал стук его сочленений по дорожке, из-за поворота. Запахнув суйкан, я побежал в сторону административного корпуса. И тут же почувствовал, что со мной что-то не так. На шее не висел тренажёр нагваля! Симатта! Неужели он зацепился за ограду и цепочка оборвалась? Улика! Я чуть не повернул обратно, но сдержал порыв. Сначала обезвредить робарта, пока он не восстановил запись.
Где-то неподалёку живут подопытные люди. Как бы они не услыхали мой топот. Я промчался словно ками ночи мимо клетки с двуполым гибридом человека. Тот проводил меня круглыми словно у филина глазами и тихо провыл что-то своё. С помощью магнитной карты Шрама я проник в корпус и затем в пультовую. Весь путь занял у меня около пяти минут. Оставалось только обезвредить робарта изнутри. Разбуженные моим топотом роботы-уборщики кинулись подбирать микрочастицы пыли и грязи, которые я «потерял».
Но робарт восстанавливался слишком быстро. Когда я очутился внутри пультовой, некоторые камеры уже тестировались, с разрывами показывая картинки. Меня-то, понятно, на них уже не было. Я уже взломал пломбу на щите с рубильником, чтобы обесточить всю эту гаракуту, как вдруг на одном экране увидел что-то непонятное.
Эта камера показывала клетку с Генки! Не веря глазам, я подошёл к монитору и уставился на него. Из клетки выходил Давид, и за спиной у него был небольшой рюкзачок. «Почему он не скрывается? – заторможенно подумал я. – Его же записывают». Но нагваль двигался уверенно, без всякого смущения. Его сломанный палец на механической руке бодро торчал в сторону.
От корпуса до клетки было метров двести. Я следил, как Давид спокойно идёт по дорожке, но не в сторону выхода, а в другую. Похоже, он собирался вынести добычу так же, как я забрался в зоопарк. Видимо, он тоже залез сюда, минуя робарта. Но почему его не обстреляли, если робарт видел нагваля? Я был в полном недоумении. Теперь понятно, почему он был так недоволен, когда к нам добровольцев подселили!
Что же у него в котомке? Тут нагваль повернулся боком, и мне показалось, что за спиной у него что-то шевельнулось… Младенец?!. Не знаю, сколько бы времени я тупо глядел на учителя, если бы не принудил себя собраться. Я должен перехватить его и отнять «трофей»! Иначе зачем я всё это делал?
Я дёрнул-таки рубильник и обесточил робарта. А потом что есть сил помчался туда, где в последний раз видел нагваля. По-моему, он шёл в ту же сторону, где я через забор перелез. Самое лучшее место, что ли? Кажется, вместе с камерами отрубилось освещение. Только огни города над нами и по бокам, фонари разные и прожекторы зоопарк немного освещали. В некоторых клетках я слышал недовольную возню и ворчание. Наверное, мутанты пробудились от моего топота.
Я вылетел на перекрёсток дорожек и замер, не зная, куда бежать.
– Молодец, – услышал я из полумрака и только тут разглядел Давида. – Не двигайся, Егор, и я тебя не убью. Всё-таки ты мой ученик.
– Что? – Я пригляделся и заметил в его руке пистолет. Он был направлен мне в живот, и там что-то пропало, возникла холодная пустота. Почему-то вспомнился иф, которого я расстрелял с крана. Интересно, у него было такое же чувство? – Зачем ты взял малыша Генки?
– Я мог бы спросить тебя, что ты делаешь здесь ночью. Мог бы поинтересоваться, почему ты решил, что это ребёнок того урода. И так далее… – Я шагнул к нему, чтобы лучше видеть его лицо, но пистолет Давида вдруг выбил у меня под ногами фонтанчик асфальтовой пыли. Шагать дальше расхотелось. – Кто тебя нанял?
– Не знаю, – пробормотал я. – Ты тоже, значит?…
– Я успел первым, как видишь. Потому, что всё знал о твоих передвижениях. Теперь ты будешь главным подозреваемым в похищении, а не я.
– Камеры записали тебя, Давид.
– Через десять минут мой вирус полностью сожрёт информацию на дисках робарта, – добродушно рассмеялся нагваль. – Когда я подал ему знак, он тут же блокировал систему огня и запустил таймер обратного отсчёта. Вместе с данными он уничтожит и себя, так что всё будет «шито-крыто», как говорят мои новые богатые друзья. А найдут здесь тебя, а не меня. Причём с напрочь стёртой памятью за последний час.
Он поднял механическую руку с ампулой и воткнул её в рукоятку пистолета, досылая вместо патрона, и тут же я метнулся вбок, под защиту кустов. Нагваль выругался и тоже затрещал ими, но с другой стороны. Я скачками забежал ему за спину и замер в кустах. Видно ничего не было! Потом я мысленно хлопнул себя по лбу и опустил на глаза инфракрасные очки.
– Вылезай оттуда, Егор, – спокойно сказал Давид. – Ты не сможешь мне помешать.
– Я обесточил робарта, – ответил я. – Твой вирус не сможет стереть данные, пока робарт выключен. А потом приедет полиция и всё считает за минуту. Ты засветился, Давид.
– И ты тоже, бакаяро! – нервно вскричал нагваль. – Мы оба влипли, если ты так и поступил с робартом! Только я буду с деньгами и под защитой нанимателя, а ты ни с чем и в лапах у полиции!
Зря он так орал, наверняка подопытные люди всё услыхали. Ладно, я-то говорил спокойно.
Пока он вопил, я бросился вперёд, прямо поверх кустов. Зелёный силуэт нагваля с ребёнком в рюкзаке дрожал и смазывался, словно от учителя валил пар. Наверное, это все пот, который полез мне в глаза. Я думал откатиться в сторону, когда окажусь рядом с ним, и он промажет. Но под ногой вдруг оказался бордюр, и я наступил на него пяткой! Нога подвернулась, и её прошила резкая боль. И одновременно в левое плечо мне ударилось что-то жгучее. Я вскинул правую руку и выдернул из себя микро-шприц. Не знаю, был ли он уже пуст или я успел вовремя.
Очень уж мне хотелось остановить нагваля и отнять у него младенца. Может быть, я тогда уже не соображал ничего? Скорее всего… Из последних сил я рванулся к нему, упал и схватил за штанину. Тело будто песком набили.
– Отпусти! – взвыл Давид. Но я держал крепко. Тут он в злобе поднял к лицу запястье и набрал что-то стальным пальцем. – Прощай, Егор, ты сам напросился…
Не знаю, что он такого сделал, только силы меня совсем оставили, и пальцы разжались. Я завалился набок. Нога болела зверски, а от плеча расползалась мятная волна неподвижности.
– Симатта! Ты тренажёр снял, что ли? – Его ледяная рука пошарила у меня на шее. – Ладно, повезло тебе! А то бы уже без башки был… Живи, бака.
Зелёный контур учителя уже удалялся в сторону забора, когда я понял, что вот-вот потеряю сознание. Кое-как я заставил себя доползти до урны со сжигателем. Если полиция найдёт меня с карточкой и перчатками, дело будет дрянь.
А дальше я ничего не помню. Вообще-то я весь свой визит в зоопарк ещё долго не помнил. Но об этом я дальше расскажу.
Был уже час ночи, когда я выстрелил себе в запястье капсулой с «чужим запахом». Теперь электронная ищейка даже с самым чутким фито меня не унюхает. Потом я блокировал голосовой диапазон шумов, который смартом улавливается. напоследок напялил на себя сумку для младенца – она была особая, надевалась под суйкан и походила на жакет. Правда, какой-то дурацкой конструкции.
Уговаривал я себя сдвинуться с места ещё минут пять, не меньше. Сидор недоумевал, почему я не ложусь спать. А я стимулятор в автомате купил и слопал его, так что спать мне вовсе не хотелось. Да и нервничал – какой уж тут сон?
Вагон кибертрана был абсолютно пуст. Только зимний ветер гулял по нему и перекатывал по полу обёртки от дешёвого синтетического гохана. Я спрятался от ветра в носовой части вагона, где было потемнее. На всякий случай. Кто знает, нет ли тут скрытых микрокамер…
Все потоки машин вились где-то выше, по эстакадам, а трасса рядом с зоопарком была почти пустой. Слишком поздно для поездок. Я прошёл мимо Храма и остановился в жидкой тени кедров, которые росли с этого бока территории. Я развернул экран смарта на рукаве. Ещё дома я заблокировал его связь с системой спутникового ориентирования. И смарт молчал, не опрашивал базовую станцию каждую секунду. Я был невидим для электронных глаз и неслышим для таких же ушей полиции.
Забор возвышался передо мной высоким частоколом пластиковых прутьев. Я прошёл вдоль него до нужной точки, следя за дорогой по экрану. Скоро я очутился в глубокой тени эстакадной опоры, как раз напротив разветвителя. Пригляделся и увидел за кустами фонарный столб. Где-то на нём, невидимый, закреплён разветвитель… Ещё не поздно было развернуться и уйти, но вместо этого я надел перчатки и достал из кармана две упаковки с мягкими дисками. Это были присоски. Нет, сначала граната!
Никаких прохожих и роботов вокруг не было, даже робококи не шныряли по территории. Кажется, они закончили все свои дела. Я вспомнил о камайну, тысяче рублей, Аоки и просунул сквозь прутья руку с гранатой. Нажав ей на головку три раза, я бросил гранату в разветвитель и отвернулся, закрываясь суйканом. Граната стукнулась о столб, и мне стало горячо. Показалось, будто невидимые волны выжигают меня изнутри. Экран смарта был тёмным – он перегрузился и теперь пытался опрашивать спутники. Напрасное дело. Я продел ладони в лямки на присосках, ухватился за прутья и полез, подтягиваясь. Было трудно, но я всё-таки добрался до верха и перевалился через ограду, потом съехал по прутьям. Уже на земле я стянул присоски и склеил их друг с дружкой, потом зашвырнул в небо, за пределы территории. Авось не найдут. Туда же улетела и разряженная электронная граната. Я нашёл её под фонарём – она лежала там, словно сорванный пластиковый тюльпан.
Надо было спешить в пультовую. Сюда уже торопился ремонтный робот, я слышал стук его сочленений по дорожке, из-за поворота. Запахнув суйкан, я побежал в сторону административного корпуса. И тут же почувствовал, что со мной что-то не так. На шее не висел тренажёр нагваля! Симатта! Неужели он зацепился за ограду и цепочка оборвалась? Улика! Я чуть не повернул обратно, но сдержал порыв. Сначала обезвредить робарта, пока он не восстановил запись.
Где-то неподалёку живут подопытные люди. Как бы они не услыхали мой топот. Я промчался словно ками ночи мимо клетки с двуполым гибридом человека. Тот проводил меня круглыми словно у филина глазами и тихо провыл что-то своё. С помощью магнитной карты Шрама я проник в корпус и затем в пультовую. Весь путь занял у меня около пяти минут. Оставалось только обезвредить робарта изнутри. Разбуженные моим топотом роботы-уборщики кинулись подбирать микрочастицы пыли и грязи, которые я «потерял».
Но робарт восстанавливался слишком быстро. Когда я очутился внутри пультовой, некоторые камеры уже тестировались, с разрывами показывая картинки. Меня-то, понятно, на них уже не было. Я уже взломал пломбу на щите с рубильником, чтобы обесточить всю эту гаракуту, как вдруг на одном экране увидел что-то непонятное.
Эта камера показывала клетку с Генки! Не веря глазам, я подошёл к монитору и уставился на него. Из клетки выходил Давид, и за спиной у него был небольшой рюкзачок. «Почему он не скрывается? – заторможенно подумал я. – Его же записывают». Но нагваль двигался уверенно, без всякого смущения. Его сломанный палец на механической руке бодро торчал в сторону.
От корпуса до клетки было метров двести. Я следил, как Давид спокойно идёт по дорожке, но не в сторону выхода, а в другую. Похоже, он собирался вынести добычу так же, как я забрался в зоопарк. Видимо, он тоже залез сюда, минуя робарта. Но почему его не обстреляли, если робарт видел нагваля? Я был в полном недоумении. Теперь понятно, почему он был так недоволен, когда к нам добровольцев подселили!
Что же у него в котомке? Тут нагваль повернулся боком, и мне показалось, что за спиной у него что-то шевельнулось… Младенец?!. Не знаю, сколько бы времени я тупо глядел на учителя, если бы не принудил себя собраться. Я должен перехватить его и отнять «трофей»! Иначе зачем я всё это делал?
Я дёрнул-таки рубильник и обесточил робарта. А потом что есть сил помчался туда, где в последний раз видел нагваля. По-моему, он шёл в ту же сторону, где я через забор перелез. Самое лучшее место, что ли? Кажется, вместе с камерами отрубилось освещение. Только огни города над нами и по бокам, фонари разные и прожекторы зоопарк немного освещали. В некоторых клетках я слышал недовольную возню и ворчание. Наверное, мутанты пробудились от моего топота.
Я вылетел на перекрёсток дорожек и замер, не зная, куда бежать.
– Молодец, – услышал я из полумрака и только тут разглядел Давида. – Не двигайся, Егор, и я тебя не убью. Всё-таки ты мой ученик.
– Что? – Я пригляделся и заметил в его руке пистолет. Он был направлен мне в живот, и там что-то пропало, возникла холодная пустота. Почему-то вспомнился иф, которого я расстрелял с крана. Интересно, у него было такое же чувство? – Зачем ты взял малыша Генки?
– Я мог бы спросить тебя, что ты делаешь здесь ночью. Мог бы поинтересоваться, почему ты решил, что это ребёнок того урода. И так далее… – Я шагнул к нему, чтобы лучше видеть его лицо, но пистолет Давида вдруг выбил у меня под ногами фонтанчик асфальтовой пыли. Шагать дальше расхотелось. – Кто тебя нанял?
– Не знаю, – пробормотал я. – Ты тоже, значит?…
– Я успел первым, как видишь. Потому, что всё знал о твоих передвижениях. Теперь ты будешь главным подозреваемым в похищении, а не я.
– Камеры записали тебя, Давид.
– Через десять минут мой вирус полностью сожрёт информацию на дисках робарта, – добродушно рассмеялся нагваль. – Когда я подал ему знак, он тут же блокировал систему огня и запустил таймер обратного отсчёта. Вместе с данными он уничтожит и себя, так что всё будет «шито-крыто», как говорят мои новые богатые друзья. А найдут здесь тебя, а не меня. Причём с напрочь стёртой памятью за последний час.
Он поднял механическую руку с ампулой и воткнул её в рукоятку пистолета, досылая вместо патрона, и тут же я метнулся вбок, под защиту кустов. Нагваль выругался и тоже затрещал ими, но с другой стороны. Я скачками забежал ему за спину и замер в кустах. Видно ничего не было! Потом я мысленно хлопнул себя по лбу и опустил на глаза инфракрасные очки.
– Вылезай оттуда, Егор, – спокойно сказал Давид. – Ты не сможешь мне помешать.
– Я обесточил робарта, – ответил я. – Твой вирус не сможет стереть данные, пока робарт выключен. А потом приедет полиция и всё считает за минуту. Ты засветился, Давид.
– И ты тоже, бакаяро! – нервно вскричал нагваль. – Мы оба влипли, если ты так и поступил с робартом! Только я буду с деньгами и под защитой нанимателя, а ты ни с чем и в лапах у полиции!
Зря он так орал, наверняка подопытные люди всё услыхали. Ладно, я-то говорил спокойно.
Пока он вопил, я бросился вперёд, прямо поверх кустов. Зелёный силуэт нагваля с ребёнком в рюкзаке дрожал и смазывался, словно от учителя валил пар. Наверное, это все пот, который полез мне в глаза. Я думал откатиться в сторону, когда окажусь рядом с ним, и он промажет. Но под ногой вдруг оказался бордюр, и я наступил на него пяткой! Нога подвернулась, и её прошила резкая боль. И одновременно в левое плечо мне ударилось что-то жгучее. Я вскинул правую руку и выдернул из себя микро-шприц. Не знаю, был ли он уже пуст или я успел вовремя.
Очень уж мне хотелось остановить нагваля и отнять у него младенца. Может быть, я тогда уже не соображал ничего? Скорее всего… Из последних сил я рванулся к нему, упал и схватил за штанину. Тело будто песком набили.
– Отпусти! – взвыл Давид. Но я держал крепко. Тут он в злобе поднял к лицу запястье и набрал что-то стальным пальцем. – Прощай, Егор, ты сам напросился…
Не знаю, что он такого сделал, только силы меня совсем оставили, и пальцы разжались. Я завалился набок. Нога болела зверски, а от плеча расползалась мятная волна неподвижности.
– Симатта! Ты тренажёр снял, что ли? – Его ледяная рука пошарила у меня на шее. – Ладно, повезло тебе! А то бы уже без башки был… Живи, бака.
Зелёный контур учителя уже удалялся в сторону забора, когда я понял, что вот-вот потеряю сознание. Кое-как я заставил себя доползти до урны со сжигателем. Если полиция найдёт меня с карточкой и перчатками, дело будет дрянь.
А дальше я ничего не помню. Вообще-то я весь свой визит в зоопарк ещё долго не помнил. Но об этом я дальше расскажу.
18. Четверг
Очнулся я от того, что кто-то настырно дёргал меня за воротник.
– Симатта, не отрывается!
Мне было холодно и мокро, а под щекой застыло что-то скользкое и шершавое одновременно. Я приоткрыл один глаз и понял, что это асфальт. Сверху лилось, струи дождя поблёскивали в свете подвижных фонарей. Вокруг кто-то суетился, слышались треск кустов и цоканье когтей айбо по луже.
– Отрежь, сержант, – сказал хмурый голос издалека.
Шейд с гелием над моей головой затрепыхался, растерял крепёжные ремешки и взмыл в небо. Пропали мои рекламно-рыбные денежки. Вместо одной толстой струи мне на голову упали десятки потоньше. Тут я ощутил на запястьях холодные ободки наручников и зачем-то пошевелил их, будто они могли сами упасть с рук, как оковы с героя сказочной манга.
– Ну и прикид у тебя, парень! Симатта, да в твоих штанах кучу оружия и дури спрятать можно. Ладно, можешь молчать и всё такое, если чего вякнешь, против тебя на суде будет использовано. Смекаешь, камайну? Ты как здесь оказался?
– Отвяжись от подозреваемого, Такуми.
– Слушаюсь, господин Нобуо, – весело откликнулся сержант. – Отвести подозреваемого в машину?
– Давай.
Сержант помог мне подняться. Он оказался раза в полтора меньше меня ростом и стоял рядом, задрав голову. А мне было всё равно, только нога все ещё побаливала, хотя и не так сильно. Может, я пяточную кость сломал? Офицер стоял под фонарём и работал со смартом. На дождь он внимания не обращал. Судя по шелесту и лаю, по зоопарку шныряли полицейские айбо и собирали улики. Метки ДНК и всё такое…
Небо было ещё тёмное, хотя на востоке немного посветлело. Кажется, было часов пять утра.
– Слушай, а ты случайно не местный? – подозрительно спросил сержант. – Из клетки убежал? Господин лейтенант, он разве не экспонат из мутантов? Вон какой волосатый и огромный.
– Заткнись. Это Егор Като, смотритель робококов… Ну, чёрный паспорт у него, но и номер страховки тоже. Заклинание прочитал? Всё, можно двигать, собрали до последней молекулы.
Я сделал шаг и чуть не заверещал от боли. Но промолчал, только зубы стиснул. Наверное, у меня даже пот на физиономии выступил, только дождь его смыл. Хромая и морщась, я пошёл на поводке у Такуми. Скоро мы уже вышли через ворота на служебную стоянку. Там мы с сержантом загрузились в кузов микроавтобуса со светящейся надписью «Кэисацу» на боку. Вслед за нами туда набилось пять или шесть мокрых айбо. Они рычали и пытались цапнуть меня за ноги, но лейтенант прикрикнул на электронных собак, и те расползлись по углам салона. Хорошо ещё, что псиным духом от них не воняло, а то бы череп точно треснул от боли.
В машине меня подцепили к какому-то медицинскому блоку и взяли анализы крови. Содрали чешуйку кожи и вырвали волосок. А за боковым зарешёченным окошком всё это время мелькали светлые и тёмные полосы – мы гнали по эстакадам. Окно на крыше «Кэисацу» было всё в водяных полосах, их надувал встречный ветер.
Сержант достал из пластикового ящика окуляр и подцепил его к своему смарту, потом направил оптику мне в лицо. Вместе с пучком света. Я узнал полицейский дигиталь, его часто в старых сериалах показывают. Сейчас моя рожа сравнивается с базой преступников и прочей подучетной швали. Пока не готов новый ген-анализ.
– Ну как, есть такой кадр?
– Нет, господин лейтенант. Свеженький.
– Так я и думал. Дурацкое дело, – пробормотал Нобуо, обернувшись. – Кто тебя так уделал, симатта? Мутант, что ли?
– Не помню…
Я вдруг понял, что события этой ночи заканчиваются у меня тем, как я еду от Аоки домой на её «демоне». Потом я должен был пробраться в зоопарк и выкрасть детёныша Генки. Почему я оказался с травмой, без сознания и на асфальте? Что со мной случилось, симатта?
– Симатта, не отрывается!
Мне было холодно и мокро, а под щекой застыло что-то скользкое и шершавое одновременно. Я приоткрыл один глаз и понял, что это асфальт. Сверху лилось, струи дождя поблёскивали в свете подвижных фонарей. Вокруг кто-то суетился, слышались треск кустов и цоканье когтей айбо по луже.
– Отрежь, сержант, – сказал хмурый голос издалека.
Шейд с гелием над моей головой затрепыхался, растерял крепёжные ремешки и взмыл в небо. Пропали мои рекламно-рыбные денежки. Вместо одной толстой струи мне на голову упали десятки потоньше. Тут я ощутил на запястьях холодные ободки наручников и зачем-то пошевелил их, будто они могли сами упасть с рук, как оковы с героя сказочной манга.
– Ну и прикид у тебя, парень! Симатта, да в твоих штанах кучу оружия и дури спрятать можно. Ладно, можешь молчать и всё такое, если чего вякнешь, против тебя на суде будет использовано. Смекаешь, камайну? Ты как здесь оказался?
– Отвяжись от подозреваемого, Такуми.
– Слушаюсь, господин Нобуо, – весело откликнулся сержант. – Отвести подозреваемого в машину?
– Давай.
Сержант помог мне подняться. Он оказался раза в полтора меньше меня ростом и стоял рядом, задрав голову. А мне было всё равно, только нога все ещё побаливала, хотя и не так сильно. Может, я пяточную кость сломал? Офицер стоял под фонарём и работал со смартом. На дождь он внимания не обращал. Судя по шелесту и лаю, по зоопарку шныряли полицейские айбо и собирали улики. Метки ДНК и всё такое…
Небо было ещё тёмное, хотя на востоке немного посветлело. Кажется, было часов пять утра.
– Слушай, а ты случайно не местный? – подозрительно спросил сержант. – Из клетки убежал? Господин лейтенант, он разве не экспонат из мутантов? Вон какой волосатый и огромный.
– Заткнись. Это Егор Като, смотритель робококов… Ну, чёрный паспорт у него, но и номер страховки тоже. Заклинание прочитал? Всё, можно двигать, собрали до последней молекулы.
Я сделал шаг и чуть не заверещал от боли. Но промолчал, только зубы стиснул. Наверное, у меня даже пот на физиономии выступил, только дождь его смыл. Хромая и морщась, я пошёл на поводке у Такуми. Скоро мы уже вышли через ворота на служебную стоянку. Там мы с сержантом загрузились в кузов микроавтобуса со светящейся надписью «Кэисацу» на боку. Вслед за нами туда набилось пять или шесть мокрых айбо. Они рычали и пытались цапнуть меня за ноги, но лейтенант прикрикнул на электронных собак, и те расползлись по углам салона. Хорошо ещё, что псиным духом от них не воняло, а то бы череп точно треснул от боли.
В машине меня подцепили к какому-то медицинскому блоку и взяли анализы крови. Содрали чешуйку кожи и вырвали волосок. А за боковым зарешёченным окошком всё это время мелькали светлые и тёмные полосы – мы гнали по эстакадам. Окно на крыше «Кэисацу» было всё в водяных полосах, их надувал встречный ветер.
Сержант достал из пластикового ящика окуляр и подцепил его к своему смарту, потом направил оптику мне в лицо. Вместе с пучком света. Я узнал полицейский дигиталь, его часто в старых сериалах показывают. Сейчас моя рожа сравнивается с базой преступников и прочей подучетной швали. Пока не готов новый ген-анализ.
– Ну как, есть такой кадр?
– Нет, господин лейтенант. Свеженький.
– Так я и думал. Дурацкое дело, – пробормотал Нобуо, обернувшись. – Кто тебя так уделал, симатта? Мутант, что ли?
– Не помню…
Я вдруг понял, что события этой ночи заканчиваются у меня тем, как я еду от Аоки домой на её «демоне». Потом я должен был пробраться в зоопарк и выкрасть детёныша Генки. Почему я оказался с травмой, без сознания и на асфальте? Что со мной случилось, симатта?