Николаев Андрей. Золотые врата

   Видман спустился в каюту, переоделся в парадную форму и, поманив за собой старпома, вновь поднялся на мостик.
   Сигнальщики перекидывались со швартовой командой обычными шуточками, предлагая поменяться местами хотя бы на один поход. Возле переброшенных на причал сходней стоял незнакомый капитан-лейтенант в сопровождении штатского, невдалеке мок под дождем серый «хорх»
   — Господин корветен-капитан! — позвал его офицер.
   — Одну минуту, — Видман обернулся к старпому, — Эрих, займи команду. На берег не сходить.
   Старпом поморщился.
   — Парни уже настроились перевести дух — некоторые полгода не были дома.
   — Знаю. Боюсь, с отпусками придется подождать. Пока никаких увольнений.
   — Слушаюсь, — Ридмайер кинул пальцы к козырьку фуражки.
   По качающимся сходням Видман сошел на берег. Как всегда после зыбкой палубы земля показалась слишком твердой, непривычно устойчивой.
   — Адъютант адмирала капитан-лейтенант Зомман, — представился офицер. Штатский кивнул, не разжимая губ. — Прошу в машину, адмирал ждет вас.
   Последний раз Отто Видман был в Вильгельмсхафене около года назад, когда принимал новую лодку. Город мало изменился с тех пор, разве что липы и тополя не набрали еще насыщенность зелени — весна в этом году явно запоздала. Прохожих было немного, преобладали моряки. Женщины под зонтиками, в подпоясанных плащах, подчеркивающих талию, притягивали взгляд. Зомман попытался развлечь разговорами о погоде, но Видман, размышлявший о причинах срочного вызова к адмиралу, отделался односложными ответами и капитан-лейтенант замолчал.
   Пролетев мокрыми улицами, «хорх» вырвался на окраину города. Видман недоуменно посмотрел на капитан-лейтенанта.
   — Я полагал, что мы едем в штаб Североморского района.
   — Адмирал ждет вас в своем командном пункте, — штатский впервые прервал молчание. Голос у него был немного гнусавый, вероятно от простуды — за время, что они ехали, он несколько раз сморкался в платок и хлюпал носом. — Вы ведь бывали там?
   — Бывал, — коротко ответил Видман.
   Он вспомнил деревянные домики в сосновом бору, ухоженные, посыпанные песком дорожки. Третьего сентября тысяча девятьсот тридцать девятого года Видман, тогда еще капитан-лейтенант, ожидал приема у Деница, когда из-за плотно прикрытых дверей кабинета донеслась яростная ругань адмирала. Через несколько минут выйдя в приемную, Дениц оглядел вскочивших при его появлении офицеров, кашлянул, вытер рот платком и сказал, не глядя ни на кого:
   — Господа, Англия и Франция объявили нам войну. Командирам лодок отбыть на корабли, — он судорожно сжал платок, — черт возьми, у меня всего два десятка океанских субмарин! Что они себе думают? Чем я перекрою Атлантику?
   Тем не менее, в первый месяц войны подлодки пустили на дно множество кораблей союзников общим водоизмещением около двухсот тысяч тонн. Тогда же и Видман открыл свой личный счет потопленным кораблям.
   Штаб подводного флота был переведен в Париж еще год назад и то обстоятельство, что Дениц вызвал его на свой старый командный пункт, еще больше заинтриговало Видмана.
   Автоматчик на воротах проверил документы у всех пассажиров, несмотря на то, что несомненно знал Зоммана в лицо. «Хорх» остановился на размеченной белой краской пустой стоянке, пассажиры вышли из машины. Влажный песок дорожки похрустывал под ногами, с мокрых сосен падали капли дождя, пахло мокрой хвоей. Попетляв между однотипных домиков, они подошли к знакомому одноэтажному зданию. Зомман, открыв дверь, пропустил спутников вперед, повесил мокрый плащ и, постучав, скрылся за дверью кабинета. Выйдя через минуту, он пригласил входить. Штатский вошел первым. Видман оправил китель и шагнул в кабинет.
   Огромный стол с расстеленной картой занимал треть кабинета, над столом, возле военно-морского флага, висел портрет фюрера. Кроме адмирала в кабинете находился еще двое. Мужчина около сорока лет, высокий с залысинами лоб бороздили глубокие морщины, темный костюм мешковато сидел на его сухой фигуре. Внимательный взгляд прищуренных глаз пробежал по лицу Видмана. Еще один мужчина, на вид ему было лет пятьдесят, сидел возле окна. Обернувшись к вошедшим, он скользнул по ним равнодушным взглядом, поправил седые усы, а-ля «кайзер Вильгельм» и снова стал смотреть в окно.
   — Господин адмирал …
   — Здравствуй, мой мальчик, — Дениц обошел стол и подал руку, — рад тебя видеть.
   Рука у него была сухая и крепкая. Адмирал обернулся к штатским.
   — Один из моих лучших людей: корветен-капитан Отто Видман, господа.
   Мужчина в темном костюме шагнул вперед.
   — Вы член партии?
   Видман покосился на адмирала.
   — С тысяча девятьсот тридцать седьмого года.
   — Очень хорошо. Господин адмирал сказал нам, что вы знаете условия плавания во льдах.
   — Я бывал возле Шпицбергена, — уклончиво ответил Видман.
   — Не скромничай, Отто, — Дениц усмехнулся, — предстоит серьезная работа, и господа хотят убедиться, что мой выбор правильный.
   — Так точно, господин адмирал. Весной тридцать девятого я проводил ледовую разведку в Баренцевом море, — подтвердил Видман.
   — Прекрасно, — кивнул мужчина, — полагаю, господин адмирал, вам следует ввести корветен-капитана в курс дела.
   Дениц жестом пригласил Видмана к карте.
   — Я не буду ходить вокруг да около, — сказал он, положив ладонь на карту, — твоя задача: обогнуть Норвегию, дозаправиться, принять на борт десант и высадить его у русских, на Новой Земле. Под твоим командованием пойдут три лодки.
   Видман пожевал губами.
   — Количество людей десанта?
   — Шестьдесят человек.
   — Это невозможно, мой адмирал…
   — Знаю, мой мальчик, знаю, — кивнул Дениц, — задача трудная, но…
   — У вас будут карты береговой линии и ледовой обстановки возле архипелага, — вмешался мужчина.
   — Дело не этом, — досадливо дернул плечом Видман: вечно штатские лезут, куда не просят, — шестьдесят человек не разместить на трех лодках.
   — Ты выгрузишь торпеды. Ведь вы будете в водах дружественной державы, — адмирал слегка подмигнул, — так, что они тебе не понадобятся.
   — Ваша задача скрытно, повторяю: скрытно пройти к Новой Земле, — мужчина пальцем обвел архипелаг и пристукнул по южному острову, — высадить десант и поддержать его в случае необходимости артиллерийским огнем. По данным воздушной разведки боевых кораблей там нет. Конкретные задачи вам поставит господин адмирал. Командовать операцией будет старший десантной группы.
   — Но в море главный — ты, — поспешил добавить Дениц, вызывающе взглянув на мужчину.
   — Ничего не имею против, — с усмешкой согласился тот, — господин Вайстор, у вас есть что сказать?
   Мужчина возле окна поднялся со стула и подошел к Видману. Он был невысокого роста, землистого цвета кожа на лице заставляла думать о неважном самочувствии. Его темные глаза впились в лицо Видмана и тот вдруг почувствовал внезапное головокружение. Желудок подкатил к горлу, как бывает, когда лодка обрушивается с гребня волны во впадину между валами штормового моря. Казалось, жерла орудий взглянули ему в глаза, завораживая своей бездонностью. На мгновение перехватило дыхание, исчезли мысли, вытесненные из головы вторжением чужой воли. Это продолжалось какое-то мгновение, после чего Вайстор отвел взгляд, кивнул адмиралу и прошел к выходу.
   — Желаю удачи, корветен-капитан, — мужчина в темном костюме сдвинул каблуки, одновременно наклонив голову, — господин адмирал!
   — Всего доброго.
   «Все-таки он не штатский» — подумал Видман, провожая мужчину глазами. Сопровождавший его от порта человек, так и не сказав ни слова, также вышел из кабинета, прикрыв за собой дверь.
   Дениц побарабанил пальцами по столу.
   — Присаживайся, Отто. Нам есть о чем поговорить.
   Видман опустился на предложенный стул.
   — В каком состоянии лодка, как экипаж?
   — Лодка в порядке, экипаж…, — Видман помялся, — ребята давно не были дома, господин адмирал. Все надеются на отпуск.
   — С этим придется подождать. По возвращении гарантирую две недели отдыха, а пока, — Дениц развел руками, — сам понимаешь. Что думаешь насчет задания? Имей ввиду, операция задумана на самом верху, — Дениц поднял палец, указывая в потолок.
   — Если будут карты — сложностей не возникнет.
   — Карты у тебя будут, — адмирал встал из-за стола, открыл сейф, — вот здесь у меня отчеты Эйссена, командира вспомогательного крейсера «Комет». В августе русские провели его Северным морским путем в Тихий океан. Эйссен сделал в пути гидрографическую разведку.
   — Но это было в августе, — пробормотал Видман.
   — Да, в августе. Знаешь, какие ледоколы его вели? «Ленин», «Сталин» и «Каганович»! Впрочем, оставим забавные совпадения историкам. За последнюю неделю дважды проводилась авиаразведка данного района, кроме того: за сутки до вашего подхода к архипелагу на северный остров высадится воздушный десант. Он должен будет встретить штурмовую группу и укажет цели. — Дениц придвинулся ближе и понизил голос, — ты помнишь карты цивилизации Туле, с которыми я знакомил вас перед войной?
   — Весьма смутно, — признался Видман.
   — Так вот, поработаешь с этими картами здесь, у меня. Здесь же составишь план похода, проложишь курс. Кроме тебя никто ничего знать не должен. До всплытия возле Новой Земли. Выход в море завтра в ночь.
   — Офицеры все равно поймут, что мы идем в русские воды, — пожал плечами корветен-капитан.
   — Так предупреди, чтобы держали язык за зубами. Кто у тебя старпом?
   — Эрих Ридмайер.
   — Помню его, хороший парень. Или я не прав?
   — Нет, надежный офицер. Кто командиры лодок из моей группы?
   — Капитан-лейтенанты Розе и Дан. Знаешь их?
   — Гюнтера Дана знаю.
   — Завтра утром их лодки придут из Киля. Сейчас, — адмирал посмотрел на часы, — они уже должны войти в кильский канал. Обе лодки — «семерки». Приказ о выгрузке торпед передашь отсюда, вот телефон.
   — Хотя бы пару оставьте, — угрюмо попросил Видман.
   — Две торпеды разрешаю оставить. Две парогазовые — они, все-таки, надежней. Возьмешь еще дополнительный комплект снарядов к орудию и к зенитному автомату. Ну, — адмирал поднялся с кресла, — за работу, мой мальчик.
   Он снял с вешалки плащ, надел фуражку.
   — Будут вопросы — звони. Зомман знает мой телефон. Он же выдаст тебе карты и, если захочешь, сварит кофе.
   — Благодарю, господин адмирал.
   Возле двери Дениц задержался.
   — Мне и самому это задание не по вкусу — снимать три корабля с боевых операций! А от меня еще требуют перевести десять лодок в Средиземное море, — адмирал помолчал. — И вот еще что, Отто: я хочу, чтобы ты вернулся, — он тяжело посмотрел на Видмана, — слишком много отличных подводников мы потеряли этой весной: Прин, Шепке, Кречмер ^[9]…
   — О Прине никаких известий?
   — Если бы он попал в плен, англичане раздули бы это дело на весь мир. О Кречмере, во всяком случае, они сообщили сразу. Поэтому, прошу тебя, никаких выходок.
   — Я уже не тот, господин адмирал, что был в тридцать девятом.
   — Надеюсь. Ты должен вернуться — война предстоит долгая.

* * *

   Новая Земля
   Солнце коснулось воды, утонуло на четверть, и вновь стало подниматься над горизонтом.
   — Как необычно, — сказала Лада, — будто кто-то стукнул мячик о землю, а он спружинил и отскочил.
   Они стояли с Назаровым на носу сейнера. Лада была в оленьей дохе, сильный встречный ветер продувал шинель Назарова, он ежился, но не показывал вида, что ему холодно.
   Лада взглянула на него.
   — Ой, да вы совсем замерзли. Пойдемте в рубку, к Никите Евсеевичу. Он вас чаем угостит, — она лукаво улыбнулась, — марсофлотским.
   — А-а, — улыбнулся в ответ Назаров, — он и вам предлагал. Что ж, пойдемте.
   Евсеич, выговаривавший за какую-то провинность Вениамину, стоявшему у руля, приветствовал их, словно не видел несколько дней.
   — А я смотрю на вас и все думаю: когда ж вы там замерзнете?
   — Вот, замерзли.
   — Сейчас согреем, — пообещал старик, подмигнув Назарову, — напоследок, так сказать.
   — Почему — напоследок?
   — Так все, милый, пришли, считай! Вы что ж, крачек, казарок не заметили? Берег близко, товарищи дорогие. Я вас уж поближе доставлю, до места. Вот, высажу вас, а сам в Кармакулы пойду. Так, что, пейте чай, да собирайтесь.
   «Самсон» встал на якорь в кабельтове от скалистого берега. Евсеич показал, где легче всего высадиться и приказал спускать шлюпку. Двое матросов сели на весла, Вениамин у руля. Первым по штормтрапу спустился Назаров, принял вещи, чуть не упав в воду под тяжестью кофра, который на талях спустил ему Шамшулов. Затем в шлюпку спрыгнул Кривокрасов, Лада обняла Евсеича. Поцеловала его в щеку. На глазах ее блестели слезы.
   — Ну, что ты, дочка, что ты, — приговаривал старик, поглаживая ее по плечу, — и здесь люди живут, и неплохо живут. Приноровиться только надо.
   Назаров помог девушке спуститься в шлюпку, усадил на носу. Последним сошел Шамшулов, с явным сожалением покидая борт судна, хотя все плавание из каюты почти не выходил. Матросы оттолкнулись от борта сейнера, весла погрузились в воду. Команда, включая и Гордея Михеевича, стояла возле борта, провожая их.
   — Эй, — воскликнул Евсеич, — а вон, вас уже и встречают!
   Назаров обернулся к берегу. Почти у кромки воды стояли Барченко, Панкрашин и Боровская. Сергей махал руками, чуть не приплясывая на камнях, Боровская тоже махнула рукой, приветствуя прибывших.
   — Это что же, заключенные? — спросил Шамшулов. — Без охраны разгуливают? Странные порядки вы установили здесь, товарищ Назаров.
   — Привыкайте, Борис Давидович, — откликнулся Александр, — в чужой монастырь со своим уставом не ходят.
   Возле берега матросы налегли на весла и шлюпка выскочила на гальку на треть корпуса.
   — Здравствуйте, с приездом, — первым возле нее оказался Панкрашин, — давайте вещи.
   Следом не спеша подошли Барченко и Боровская. Профессор устремил такой пристальный взгляд на Ладу, что девушка смутилась.
   — Здравствуйте, Лада Алексеевна, — сказал он, подавая ей руку, — как добрались?
   — Здравствуйте. Спасибо, — оперевшись на его руку, девушка спрыгнула на берег, — а мы с вами знакомы?
   — Заочно, исключительно заочно, дорогая моя. Я — Барченко Александр Васильевич. Боюсь, что вы обо мне не слышали, но я-то вас хорошо знаю.
   — Странно.
   — Ничего, все объяснится, потерпите немного. Жить вы будете вместе с нашими сотрудницами. Это — Боровская Майя Геннадиевна, прошу познакомиться. Коллектив у нас небольшой, но дружный, смею надеяться. Впрочем, вскоре мы это будем знать наверное. — Профессор обернулся к Назарову, — Здравствуйте, дорогой мой. Все прошло нормально, как я вижу.
   — Почти, — ответил Назаров, — вот, товарищ Кривокрасов, сопровождавший Ладу Алексеевну от Москвы, имел некоторые проблемы в дороге. Я думаю, если вы захотите, он вам после все сообщит. Однако, что ж мы, так и будем здесь стоять?
   Попрощавшись с моряками, и помахав наблюдавшим за ними с «Самсона», все двинулись в лагерь. Шамшулов вручил кофр Панкрашину, подхватил вещмешок и, не оглядываясь, пошел вперед. Последними шли Лада под руку с Боровской.
 
   Покатый берег, по которому они шагали, постепенно поднимался. Окружающие скалы стиснули его, оставив проход в несколько метров шириной. Лада, как зачарованная смотрела на множество птиц, гнездившихся на скалах и парящих над ними.
   — Летом, говорят, здесь бывает удивительно красиво, — сказала Боровская, заметив ее восторг. — Нам довелось пока увидеть только местную зиму. Если бы не Северные сияния, скрашивающие полярную ночь, можно было бы подумать, что именно здесь находится подземное царство. Некоторые философы считают, что именно здесь находится вход в иной мир.
   — Ох, Майя Геннадиевна, я даже не знаю, верить ли в бога — слишком уж многие испытания послал он на нашу землю, а в иной мир поверить еще сложнее.
   Боровская улыбнулась, похлопала девушку по руке.
   — К вопросам веры мы еще вернемся. А вот, кстати, и наша обитель.
   Лада остановилась, глаза ее приобрели задумчивое выражение. Перед ними лежала равнина, обрамленная невысокими холмами со скальными выходами. Снег кое-где растаял и в проплешинах виднелась чахлая прошлогодняя трава, почти скрытая водой. Лагерь лежал в низине. Лада смотрела на окруженное колючей проволокой пространство с несколькими бараками, вышкой часового и взгляд ее тускнел, лицо становилось грустным и растерянным — все-таки она не так представляла себе место своей ссылки. Безысходностью и одиночеством веяло от этого пустынного места, затерянного на краю земли. От невольно возникшего озноба она поежилась. Боровская заметила ее состояние.
   — Ну-ну, девочка. Не все так плохо. Конечно, привыкнуть непросто. Ты так смотришь, будто считаешь, что твоя жизнь закончилась, и осталось только лечь, да и помереть от тоски. Поверь, именно сейчас твоя жизнь изменится. Во-он, видишь, там мы живем, — Боровская показала на барак, над которым из трубы поднимался дымок, — я и еще две женщины — Мария и Серафима Григорьевна. Они уже и воду согрели. Ополоснешься с дороги, отдохнешь. И вот еще что: я, как врач, отвечаю за здоровье каждого обитателя лагеря. Сама понимаешь, возможности мои здесь весьма ограничены, но уж медосмотр мы проведем обязательно. Все-таки — перемена климата, непривычная пища, вода.
   — Я здорова, — тихо сказала Лада, — но если так нужно…
   — Вот и славно, — одобрила Боровская.
   — Скажите, а товарищ Назаров старший в лагере?
   — Да, голубушка. Александр Владимирович — комендант. Надо сказать, весьма приятный молодой человек. Мы же не просто так здесь живем — мы здесь работаем. Да-да, и вы примете в этом участие. А Александр Владимирович обеспечивает нам, как бы это сказать, спокойное существование. Надо признать, прежний начальник лагеря пытался поставить нас в довольно жесткие условия.
   — А профессор Барченко?
   — Профессор осуществляет общее руководство работами, но давайте поговорим об этом после. Я уверена, профессор захочет лично ввести вас в курс дела.
   Шамшулов первым вошел в ворота, скривившись, посмотрел на прислонившегося к стене будки часового.
   — Как стоите, товарищ стрелок? Вы на посту, или в клубе на танцах?
   Часовой заморгал глазами, вытянулся, поправил винтовку на плече.
   — Так точно, товарищ …
   Шамшулов с некоторой брезгливостью смотрел, как солдат шевелит губами, пытаясь определить звание строгого начальника по знакам в петлицах.
   — Старший инспектор, товарищ стрелок, — подсказал Шамшулов, не дождавшись продолжения. Повернувшись спиной к часовому, он оглядел лагерь, — бардак!
   — Вам что-то не нравится, Борис Давидович? — спросил подошедший Назаров.
   — Это что, охрана лагеря? — кивнул за спину Шамшулов, — хорошо еще, что семечки на посту не лузгает.
   — Да, — согласился Назаров, — некоторое послабление режима караульной службы имеет место быть. Примите во внимание специфику местных условий, товарищ старший инспектор.
   — Специфика не при чем, — отрезал Шамшулов, — сеть утвержденные Управление Лагерей нормы, и устав …
   — Я советую вам забыть на время ваш опыт, — холодно сказал Назаров, — и прошу запомнить: здесь порядки устанавливаю я, а если вам что-то не нравится — в Малых Кармакулах есть связь с Большой Землей. Ваше право и, как я понимаю, обязанность, докладывать о положении дел в лагере, минуя коменданта. То есть меня.
   — Уж будьте спокойны, на этот счет у меня четкие инструкции. Где я буду жить?
   — Вот свободный барак, располагайтесь. Я живу вот в том доме.
   Шамшулов дал знак Панкрашину, несшему его вещи, следовать за собой и направился к бараку.
   Кривокрасов поставил на землю чемоданчик, сдвинул на затылок фуражку и, оглядевшись, присвистнул.
   — Н-да, юдоль скорбей и печалей людских. Тут же с тоски сдохнешь!
   — А ты ожидал кафешантанов и кинотеатров? — усмехнулся Назаров, — привыкай, Миша. Если хочешь — можешь жить в моем доме — вон тот. Пока придется на полу спать, а потом что-нибудь придумаем.
   — Вот это спасибо. А я уж испугался, что с товарищем Шамшуловым придется кров делить.
   — Иди, располагайся, а я пойду в казарму. Проверю, как тут без меня службу несут.
   Распаковав вещи, Кривокрасов вышел на улицу. Солнце уже коснулось гребней скал, отделявших лагерь от моря, проложило по территории лагеря длинные тени. Над головой пронеслась стая птиц, Михаил проводил их глазами. Было довольно тепло и безветренно. Дальний край долины таял в синеватой дымке. Кривокрасов закурил, потоптался возле крыльца и пошел к воротам. Часовой, настороженно наблюдавший за ним, сделал суровое лицо и деловито принялся озирать окрестности.
   — Как жизнь, служивый? — спросил Михаил.
   — Не положено, — пробурчал часовой.
   — Чего не положено?
   — Разговаривать с часовым не положено.
   — Как тебя старший инспектор напугал, — ухмыльнулся Михаил, — да ты не бойся, я не из его ведомства. На, закури, — он протянул часовому пачку «Беломора».
   Часовой аккуратно вытянул папиросу, потянулся прикурить. Ему было лет около тридцати. Простое крестьянское лицо, белесые ресницы. Он с наслаждением выдохнул дым.
   — А вы по службе, или как, товарищ лейтенант?
   — Конечно по службе. Что ж я, к теще на блины приехал? Как тут у вас?
   — Ничего, вроде, — протянул часовой, — скучно, только. Пока начальника нового не прислали — пили по страшному. От безделья, конечно. Спирту много было. Потом брагу ставили, на горохе. Его много вон в том бараке, — он кивнул на барак, куда ушел Шамшулов, — и картошка там, мука. Мясо — моржатину, ненцы привозят. Жить можно.
   — А заключенные не балуют?
   — Не-ет, смирные они. Интеллигенция, одним словом. Есть, правда, один — Ванька Межевой. Он из блатных. Но он один тут, поневоле приходится под чужую дудку плясать.
   — Межевой, говоришь? — переспросил Кривокрасов, — Иван? Так это мой старинный знакомец. А где он сейчас?
   — На птичий базар подался. Скоро уж вернуться должен.
   Они постояли молча. Часовой, застоявшись, ежился даже в полушубке, Михаил в гимнастерке тоже почувствовал, что замерзает. Угостив стрелка еще одной папиросой, он вернулся в дом, надел шинель. Печка погасла, он растопил ее, с непривычки напустив полный дом дыма. Чертыхаясь, раскрыл обе двери и вышел наружу. Возле женского барака стояла Боровская и с ней еще одна женщина в ладно подшитой по фигуре кухлянке. Черты лица немного смазывались расстоянием и сумерками, но все же Кривокрасов разглядел, что она молода и хороша собой. У женщины была гордо поднятая голова, черные волосы, уложенные в высокую прическу, оттеняли светлый мех откинутого на спину капюшона. Он затоптал папиросу и уже было собрался подойти и представиться, как его окликнули.
   — Ба-а, Михаил Терентьевич! Товарищ Кривокрасов!
   Михаил оглянулся. К нему, раскинув руки, будто для объятий и слегка согнув ноги в притворном удивлении, подходил Ванька-боксер, он же Иван Тихонович Межевой. Последнее дело, которое Кривокрасов расследовал в МУРе, было как раз дело о нескольких ограблениях граждан, совершенных бандитом-одиночкой. Потерпевшие путались в его описаниях, вспоминая лишь какой-то глупый вопрос, обращенный к ним, потом странные глаза, парализовавшие волю и все. В гипноз Кривокрасов не верил, и потому решил, что бандит, задавал потерпевшему какой-нибудь запутанный вопрос и, пока тот, начинал соображать, что к чему, просто укладывал гражданина отдохнуть выверенным ударом в подбородок и спокойно забирал деньги. Клиентов он выбирал, обычно, возле ресторанов, определяя достаток исключительно по одежде и степени захмеления. Возле ресторана на ВДНХ, Кривокрасов и взял его. Он уже несколько вечеров приходил в ресторан, переодевшись в добротный костюм, дорогое шерстяное пальто и шляпу с шелковой лентой на тулье. В очередной вечер, посидев над бокалом «Ситро», Михаил с достоинством вышел на свежий воздух, как вдруг услышал странный вопрос:
   — Скажите, товарищ, это у вас пальто из Англии, прямо из Берлина?
   В последующей драке Кривокрасов получил синяк под глаз, а Ванька-боксер лишился зуба и свободы. На следствии он чистосердечно раскаялся в содеянном и проникся к Михаилу уважением за умение постоять за себя.
   Теперь он подходил, сияя широкой щербатой улыбкой, явно обрадованный появлением Николая. В одной руке у него был холщовый мешок, в другой тлела кривая самокрутка.
   — Здравствуйте, гражданин начальник!
   — Здравствуй, Иван. Что, зуб так и не вставил?
   — Да все некогда, Михаил Терентьевич. Только вышел с зоны — на тебе, опять замели. Пригладил я фраера — пухлый такой, важный, а он с охраной оказался. То ли депутат, то ли ученый какой. И светило мне уже не трояк, как от вас получил, а червонец, во как. Да еще побег пришить хотели. Ну, а тут профессор этот — Барченко ко мне. Давно, говорит, таких ищу. Прикинул я, и согласился. А вы-то как тут оказались? Или проштрафились?