Страница:
— Ну что ж, постараюсь выразить свою мысль коротко и ясно. Александр Владимирович, вы меня очень обяжете, если вернетесь на грешную землю.
— Да, — глаза Назарова приняли более осмысленное выражение, — слушаю вас, профессор.
— Благодарю вас, — чуть поклонился Барченко, — если суммировать все, что я хотел бы донести до всех, то коротко это прозвучит так: в ближайшие недели, возможно счет уже идет на дни, гитлеровская Германия осуществит нападение на Советский Союз… Александр Владимирович, дайте мне договорить! В преддверии начала войны силами войск специального назначения, при поддержке института «Аненербе» [16], будет нанесен удар по скоплению носителей эзотерических корней русского этноса, с целью нанесения фатального ранения России на уровне эгрегора…
— Опять по-китайски заговорил, — вздохнул Межевой.
— Короче, на остров будет высажен десант, — потеряв терпение, рявкнул профессор, — нас или захватят и отправят в Германию, или просто перестреляют! Теперь понятно?
— Так бы сказал, — кивнул головой Межевой, — значит, надо делать ноги, пока немец шухер не навел. А не то салазки загнут…
— Откуда сведения о начале войны, о десанте? — спросил Назаров.
— Сведения из надежных источников, поверьте, Александр Владимирович.
— Время нападения, численность десанта? — так же деловито осведомился Назаров.
— Я полагаю, человек сорок — пятьдесят. А времени у нас не более двух-трех дней. В последний раз мы засекли подводные лодки с десантом недалеко от побережья Норвегии.
— У вас есть какие-то соображения, профессор?
— Эксперимент необходимо провести, во что бы то ни стало. Вот все, что я могу сказать.
— Профессор, вы говорили, что можете связываться с вашими соратниками по своим каналам. Пришло время…
— Да, Александр Владимирович, я подумал об этом, — Барченко обернулся к сотрудникам, — Шота Георгиевич, можно вас на минутку.
Они отошли с Гагуа в сторону. Выслушав профессора, тот, жестикулируя, попытался ему что-то доказать, но Барченко только покачал головой и Гагуа, покосившись на Назарова, вышел из барака.
— Какие-то проблемы, профессор?
— Нет, проблем никаких. Шота Георгиевич предложил свернуть эксперимент и отходить в сопки прямо сейчас. К сожалению, отложить эксперимент невозможно — это не в моих силах. Остается только надеяться, что мы успеем. При поддержке с материка, или без нее. Вот так, уважаемый Александр Владимирович.
Назаров задумался, потом заговорил отрывисто, будто уже отдавал приказы:
— Прежде всего, следует известить Большую Землю, наладить оборону берега и лагеря, предупредить ненцев в стойбищах на побережье и население в поселках Малые Кармакулы и в Белушьей Губе. В Красино мы, скорее всего не успеем. Профессор, составьте план работ с учетом обстоятельств. Я организую оборону, — обернувшись к Ладе, он посмотрел ей в глаза, — все будет в порядке, Лада Алексеевна. Не беспокойтесь. Михаил, пойдем-ка со мной.
Кривокрасов поднялся с места, Санджиева с неприязнью на Назарова, но промолчала.
На улице царила настоящая весна: солнце уже чувствительно пригревало, что особенно ощущалось в безветрии укрытого в низине лагеря. У ворот прохаживался часовой, еще один бродил вдоль колючей проволоки по периметру лагеря. Возле казармы, на натянутых между врытых столбов веревках, сушилось нижнее белье бойцов взвода охраны. Трое солдат долбили за казармой мерзлую землю — Войтюк решил устроить там выгребную яму. Над берегом вились птицы, их крики доносились даже сюда. «Не иначе, хищник к гнездам подбирается», — решил Кривокрасов.
— Михаил, — обратился к нему Назаров, — я организую посты вдоль берега, а ты отойди от лагеря примерно на километр, определи возможные направления подхода с суши, наметь секреты. Конечно, скорее всего, атакуют с моря, но пренебрегать возможностью нападения из глубины острова тоже не стоит. Сможешь?
— Сделаем, — кивнул Кривокрасов, — кого пошлешь на радиостанцию?
— Думаю, Собачникова.
— Толково. Ладно, пойду собираться.
— Давай.
Назаров направился к казарме, а Михаил пошел к домику коменданта.
После ухода Назарова и Кривокрасова в бараке повисло молчание. Барченко подождал, ожидая, что кто-нибудь выскажется, вздохнул.
— Ну, товарищи, какие будут предложения.
Все словно ждали этого и заговорили почти одновременно:
— Ноги делать…
— Накрою всех шапочкой — японец не сыскал, так и немец…
— Холера ясна…
— Вы — мужчины, вам воевать, а нам — очаг хранить…
— Вы уверены, что нас хотят убить?
— В тундру уходить, однако…
Барченко поднял руку, призывая к тишине.
— Давайте, все же, по очереди высказываться. Майя Геннадиевна, что вы хотели спросить?
— Я хотела узнать, откуда у вас такая уверенность, что нас хотят убить, или отправить в Германию?
— Исходя из того, что я говорил, по поводу носителей корней русского…
— Я это слышала, — Боровская нетерпеливо взмахнула рукой, — вы уверены, что цель готовящегося эксперимента не известна сотрудникам «Аненербе»? Что, если они намерены просто отстранить вас от участия в контактах с працивилизацией? Если, конечно, ваша теория «Золотых ворот"» верна.
— Исключено, — профессор отрицательно покачал головой, — это исключено. Я объясню почему: режим, установленный в фашистской Германии основан на подавлении свободной личности. Смещение понятий добра и зла, общечеловеческих ценностей…
— Вы говорите с точки зрения типичного представителя планетарного социума, Александр Васильевич. Вам не приходило в голову, что понятие добра и зла есть продукт эволюции исключительно человеческого сознания? Что вы знаете о працивилизации, об их понятиях что хорошо, и что плохо? Кто мы для них, в конце концов: насекомые, суетящиеся в своем муравейнике, или объект их собственного эксперимента, который может, продолжается, а может уже вышел из-под контроля? Что, если они давно махнули на нас рукой, предоставив нам развиваться вне их контроля и интересов? Где гарантии, что открыв ворота в их мир вы не пустите к нам чудовищ, с совершенно иным мышлением, системой ценностей, да просто с отличным от нашего социальным устройством. Что может быть хорошо для них — неприемлемо для человечества, как в глобальном, так и в индивидуальном масштабе! Что, если они начнут устанавливать свои порядки, не спросив нашего мнения, как мы не спрашиваем муравьев, прокладывая дорогу через муравейник?
— Ну, знаете, Майя Геннадиевна, от вас я такого не ожидал! — всплеснул руками Барченко. — В конце концов, наша цивилизация — плоть от плоти, кровь от крови…
— Но мы миллионы лет развивались самостоятельно!
— Откуда вы знаете?
Мария Санджиева решительно поднялась.
— Так, когда договоритесь до чего-то конкретного, тогда позовете.
Вызывающе покачивая бедрами, она вышла из барака. Лада растерянно смотрела то на Барченко, то на Боровскую. Межевой пускал кольца дыма от самокрутки и тщился пропустить сквозь них струйку дыма, Гагуа с интересом слушал возникший спор. Бельский выбил трубку в пустую консервную банку и встал с места.
— Господа! Вам не кажется, что сейчас не время для теоретических изысков? Я знаю, на что способны диверсионные подразделения вермахта — я с ними встречался…
— Не вермахт, уважаемый Стефан Дмитриевич, а вероятнее всего СС!
— Это еще хуже. С вашего позволения, я лучше предложу свои услуги капитану Назарову, а чем у вас тут все закончится — сообщите мне позднее.
— И я, пожалуй, пойду, — пробормотала Панова, — ты, Лександра, — сказала она, проходя мимо Барченко, — не горюй шибко. Я ж говорю: шапочкой накроемся и пересидим лихих людей.
Барченко растерянно проводил ее глазами, оглядел оставшихся.
— Так че делать будем, начальник?
Глава 19
— Да, — глаза Назарова приняли более осмысленное выражение, — слушаю вас, профессор.
— Благодарю вас, — чуть поклонился Барченко, — если суммировать все, что я хотел бы донести до всех, то коротко это прозвучит так: в ближайшие недели, возможно счет уже идет на дни, гитлеровская Германия осуществит нападение на Советский Союз… Александр Владимирович, дайте мне договорить! В преддверии начала войны силами войск специального назначения, при поддержке института «Аненербе» [16], будет нанесен удар по скоплению носителей эзотерических корней русского этноса, с целью нанесения фатального ранения России на уровне эгрегора…
— Опять по-китайски заговорил, — вздохнул Межевой.
— Короче, на остров будет высажен десант, — потеряв терпение, рявкнул профессор, — нас или захватят и отправят в Германию, или просто перестреляют! Теперь понятно?
— Так бы сказал, — кивнул головой Межевой, — значит, надо делать ноги, пока немец шухер не навел. А не то салазки загнут…
— Откуда сведения о начале войны, о десанте? — спросил Назаров.
— Сведения из надежных источников, поверьте, Александр Владимирович.
— Время нападения, численность десанта? — так же деловито осведомился Назаров.
— Я полагаю, человек сорок — пятьдесят. А времени у нас не более двух-трех дней. В последний раз мы засекли подводные лодки с десантом недалеко от побережья Норвегии.
— У вас есть какие-то соображения, профессор?
— Эксперимент необходимо провести, во что бы то ни стало. Вот все, что я могу сказать.
— Профессор, вы говорили, что можете связываться с вашими соратниками по своим каналам. Пришло время…
— Да, Александр Владимирович, я подумал об этом, — Барченко обернулся к сотрудникам, — Шота Георгиевич, можно вас на минутку.
Они отошли с Гагуа в сторону. Выслушав профессора, тот, жестикулируя, попытался ему что-то доказать, но Барченко только покачал головой и Гагуа, покосившись на Назарова, вышел из барака.
— Какие-то проблемы, профессор?
— Нет, проблем никаких. Шота Георгиевич предложил свернуть эксперимент и отходить в сопки прямо сейчас. К сожалению, отложить эксперимент невозможно — это не в моих силах. Остается только надеяться, что мы успеем. При поддержке с материка, или без нее. Вот так, уважаемый Александр Владимирович.
Назаров задумался, потом заговорил отрывисто, будто уже отдавал приказы:
— Прежде всего, следует известить Большую Землю, наладить оборону берега и лагеря, предупредить ненцев в стойбищах на побережье и население в поселках Малые Кармакулы и в Белушьей Губе. В Красино мы, скорее всего не успеем. Профессор, составьте план работ с учетом обстоятельств. Я организую оборону, — обернувшись к Ладе, он посмотрел ей в глаза, — все будет в порядке, Лада Алексеевна. Не беспокойтесь. Михаил, пойдем-ка со мной.
Кривокрасов поднялся с места, Санджиева с неприязнью на Назарова, но промолчала.
На улице царила настоящая весна: солнце уже чувствительно пригревало, что особенно ощущалось в безветрии укрытого в низине лагеря. У ворот прохаживался часовой, еще один бродил вдоль колючей проволоки по периметру лагеря. Возле казармы, на натянутых между врытых столбов веревках, сушилось нижнее белье бойцов взвода охраны. Трое солдат долбили за казармой мерзлую землю — Войтюк решил устроить там выгребную яму. Над берегом вились птицы, их крики доносились даже сюда. «Не иначе, хищник к гнездам подбирается», — решил Кривокрасов.
— Михаил, — обратился к нему Назаров, — я организую посты вдоль берега, а ты отойди от лагеря примерно на километр, определи возможные направления подхода с суши, наметь секреты. Конечно, скорее всего, атакуют с моря, но пренебрегать возможностью нападения из глубины острова тоже не стоит. Сможешь?
— Сделаем, — кивнул Кривокрасов, — кого пошлешь на радиостанцию?
— Думаю, Собачникова.
— Толково. Ладно, пойду собираться.
— Давай.
Назаров направился к казарме, а Михаил пошел к домику коменданта.
После ухода Назарова и Кривокрасова в бараке повисло молчание. Барченко подождал, ожидая, что кто-нибудь выскажется, вздохнул.
— Ну, товарищи, какие будут предложения.
Все словно ждали этого и заговорили почти одновременно:
— Ноги делать…
— Накрою всех шапочкой — японец не сыскал, так и немец…
— Холера ясна…
— Вы — мужчины, вам воевать, а нам — очаг хранить…
— Вы уверены, что нас хотят убить?
— В тундру уходить, однако…
Барченко поднял руку, призывая к тишине.
— Давайте, все же, по очереди высказываться. Майя Геннадиевна, что вы хотели спросить?
— Я хотела узнать, откуда у вас такая уверенность, что нас хотят убить, или отправить в Германию?
— Исходя из того, что я говорил, по поводу носителей корней русского…
— Я это слышала, — Боровская нетерпеливо взмахнула рукой, — вы уверены, что цель готовящегося эксперимента не известна сотрудникам «Аненербе»? Что, если они намерены просто отстранить вас от участия в контактах с працивилизацией? Если, конечно, ваша теория «Золотых ворот"» верна.
— Исключено, — профессор отрицательно покачал головой, — это исключено. Я объясню почему: режим, установленный в фашистской Германии основан на подавлении свободной личности. Смещение понятий добра и зла, общечеловеческих ценностей…
— Вы говорите с точки зрения типичного представителя планетарного социума, Александр Васильевич. Вам не приходило в голову, что понятие добра и зла есть продукт эволюции исключительно человеческого сознания? Что вы знаете о працивилизации, об их понятиях что хорошо, и что плохо? Кто мы для них, в конце концов: насекомые, суетящиеся в своем муравейнике, или объект их собственного эксперимента, который может, продолжается, а может уже вышел из-под контроля? Что, если они давно махнули на нас рукой, предоставив нам развиваться вне их контроля и интересов? Где гарантии, что открыв ворота в их мир вы не пустите к нам чудовищ, с совершенно иным мышлением, системой ценностей, да просто с отличным от нашего социальным устройством. Что может быть хорошо для них — неприемлемо для человечества, как в глобальном, так и в индивидуальном масштабе! Что, если они начнут устанавливать свои порядки, не спросив нашего мнения, как мы не спрашиваем муравьев, прокладывая дорогу через муравейник?
— Ну, знаете, Майя Геннадиевна, от вас я такого не ожидал! — всплеснул руками Барченко. — В конце концов, наша цивилизация — плоть от плоти, кровь от крови…
— Но мы миллионы лет развивались самостоятельно!
— Откуда вы знаете?
Мария Санджиева решительно поднялась.
— Так, когда договоритесь до чего-то конкретного, тогда позовете.
Вызывающе покачивая бедрами, она вышла из барака. Лада растерянно смотрела то на Барченко, то на Боровскую. Межевой пускал кольца дыма от самокрутки и тщился пропустить сквозь них струйку дыма, Гагуа с интересом слушал возникший спор. Бельский выбил трубку в пустую консервную банку и встал с места.
— Господа! Вам не кажется, что сейчас не время для теоретических изысков? Я знаю, на что способны диверсионные подразделения вермахта — я с ними встречался…
— Не вермахт, уважаемый Стефан Дмитриевич, а вероятнее всего СС!
— Это еще хуже. С вашего позволения, я лучше предложу свои услуги капитану Назарову, а чем у вас тут все закончится — сообщите мне позднее.
— И я, пожалуй, пойду, — пробормотала Панова, — ты, Лександра, — сказала она, проходя мимо Барченко, — не горюй шибко. Я ж говорю: шапочкой накроемся и пересидим лихих людей.
Барченко растерянно проводил ее глазами, оглядел оставшихся.
— Так че делать будем, начальник?
Глава 19
Назаров прошелся вдоль строя стрелков, оценивающе оглядывая каждого. Войтюк шел рядом, стараясь понять настроение начальства.
— Товарищи бойцы, — Назаров отступил на пару шагов, обернулся к взводу, — кто из вас имеет опыт ведения боевых действий?
Строй молчал.
— Неужели никто? Войтюк, вы?
— Я на учениях бывал не раз, — пожал тот плечами, — а так, взаправду не довелось.
— Я воевал, товарищ капитан, — шагнул вперед Умаров.
— Ну, хоть один. Где?
— В Кара-Кумах, товарищ капитан.
— С басмачами, что ли?
— Так точно.
— Неизвестно, на чьей стороне, — пробурчал Войтюк.
Назаров оглянулся на него.
— Теперь это не важно. Кем воевали, товарищ Умаров?
Тот помялся.
— Саблей на коне могу, стрелять могу, могу в разведку ходить.
— Дадим ему саблю товарища Тимофеева, посадим на оленя и пустим в атаку, — опять встрял Войтюк, — с кем воевать-то, товарищ капитан?
— Похоже, с немцами. Вот, какое дело, товарищи бойцы. Есть сведения, что против нас готовится провокация. С моря ожидается десант. Наша задача: отстоять рубежи нашей Родины, разбить врага и не дать ему уйти. Всем проверить оружие и быть в готовности. Разойдись. Старшина, пойдем со мной.
Они вышли на улицу. От барака Барченко к ним направлялся Бельский, Серафима Панова семенила к себе, Санджиева, оглянувшись на Назарова, вошла в домик коменданта.
— Что-то вы недоговорили, товарищ капитан, — прогудел Войтюк.
— Точно, старшина. Скверные дела.
— Отобьемся, товарищ капитан. А нет, так в тундру уйдем.
— Боюсь, что не уйдем. Я там, — Назаров кивнул на казарму, — говорить не стал. Десант, приблизительно, из сорока-пятидесяти человек. Специальная диверсионная группа. Я встречался с такими. И задача у них — захватить лагерь, а не просто навести здесь шороху, соображаешь?
— Пятьдесят человек, — Войтюк почесал затылок, — многовато. У нас-то и воевать некому — стрелки охраны, разве ж это солдаты.
— Вот и я о том же. Пулеметы у нас есть?
— Откуда?
Подошел Бельский, выпрямился, как на плацу.
— Заместитель командира пятого кавалерийского полка подполковник Бельский. Желаю принять участие в обороне.
— Воевали, товарищ…, господин подполковник? — Назаров с интересом посмотрел на него.
— Воевал. Только вот, война наша слишком быстро закончилась, пся крев!
— Ну, что ж, рад, что вы решили к нам присоединиться. У вас есть какие-то соображения по поводу обороны?
— Я бы предложил осмотреть местность, — сказал Бельский, — тогда и решим. Думаю, прежде всего, постараться не допустить высадки десанта, ну, а уж если не удастся, — он развел руками, — придется переходить к подвижной обороне. Пятьдесят человек — это два-два с половиной взвода хорошо подготовленных солдат. Вооружение: два-три ручных пулемета МГ-34, один, или два пятидесятимиллиметровых миномета, автоматы МП38-40.
— Мать честная, — сплюнул Войтюк, — да куда ж против них с трехлинейками?
— Поэтому желательно не пустить их на берег.
— Ладно, давайте пока осмотрим береговую полосу, — решил Назаров, — вы идите, а я отправлю Собачникова на радиостанцию и догоню вас.
Кривокрасов передернул затвор «ТТ», дослав патрон в патронник, поставил его на предохранитель и сунул в кобуру. Оглядевшись — не забыл ли чего, он надел малицу, прихватил со стола папиросы. В дверь постучали.
— Войдите.
Мария Санджиева, отворив дверь из сеней, остановилась, привалившись плечом к косяку. Капюшон ее подогнанной по фигуре кухлянки был откинут, черные волосы немного растрепались, на щеку упал завитой локон. Отведя его в сторону, она улыбнулась. Блеснули белые зубки, на щеках обозначились милые ямочки
— Михаил, а как же вы будете определять точки для этих, ну для секретов? Вы же почти не выходили за лагерь? — спросила она.
— Как-нибудь уж, — пробормотал Кривокрасов, — на месте определюсь, ну и это…, посмотрю, а там…
— Хотите, я помогу вам? Я гуляла вокруг лагеря, места здесь знаю.
— Ну, что ж… если так, это да…, — вконец смутившись, сказал он, не понимая, отчего вдруг стушевался.
— Так пойдемте.
Назаров возле казармы разговаривал с Войтюком и Катошевским и не обратил на них внимания. Часовой на воротах многозначительно посмотрел на Кривокрасова и демонстративно отвернулся. Вдоль колючей проволоки они обогнули лагерь. Михаил шел чуть впереди, неловко оглядываясь на Марию.
— Здесь низина, под травой вода, давайте чуть правее пойдем, — сказала она.
— Давайте, — согласился Кривокрасов.
— Михаил, а кем вы были на Большой Земле? А то вы все про Москву рассказываете, а про себя ничего, — она мягко взяла его под руку, приноравливаясь к его шагам.
Кривокрасов оглянулся, проверяя, не видно ли их из лагеря. Оказалось, они удалились совсем недалеко. Бельский с Войтюком шли к выходу из лагеря, а Назаров смотрел прямо на него с Марией и, насколько мог видеть Михаил, выражение лица у капитана было, вроде как, задумчивое.
Михаил попробовал высвободить руку, но Санджиева удержав его, заглянула в лицо.
— Что-то не так?
— Так, все так, — Кривокрасов откашлялся и переспросил, — на Большой Земле? Я работал в уголовном розыске, а потом, по направлению, в Государственной Безопасности. Но мне не хотелось бы об этом говорить. Может, вы о себе расскажете?
— Да что же я расскажу? — удивилась Санджиева, — одинокая женщина… Знаете, несет по жизни, как пух от одуванчика. Куда ветер подует, туда и прибьет. Вот, теперь здесь оказалась. А так иногда хочется почувствовать опору в жизни. Чтобы рядом было крепкое плечо. Крепкое и надежное плечо, — она опять заглянула Михаилу в лицо, — вот такое, как ваше.
Кривокрасов споткнулся, левой ногой соскользнул с узкой полоски сухой земли, по которой они шли, в покрытую водой траву. Сапог провалился до половины голенища. Мария поддержала его неожиданно сильной рукой.
— Осторожней. Вон там подъем начинается, там посуше будет.
Справа и слева поднимались невысокие, покрытые травой сопки. В заболоченных участках пробивалась сквозь воду осока, а чуть повыше стелилась по земле изломанными ветками карликовая береза. Михаил удивился, узнав среди разнотравья листья брусники. Мелкие листья привлекли его внимание острыми ушками. Щавель? Почти такой же, как в Подмосковье, только мелкий. Выглядывающие из травы валуны покрывал лишайник и светло-зеленый мох.
Кривокрасов остановился.
— Вот на эту горку с той стороны не взобраться, — сказала Мария, — там каменная стена, а вот эта пологая. Хотите, поднимемся?
— Да, надо бы, — согласился Михаил.
На склоне земля была подсушена ветром, в одном месте травы росли особенно густо, видна была свежевыкопанная земля.
— Наверное, песец нору копал, — сказала Мария, — у них скоро щенки должны появиться. А вот, смотрите: видите во мху дорожка? Лемминг выел. Они так и питаются — идет и есть по пути, получается, словно протоптанная тропинка.
— Надеюсь, медведя мы не встретим.
— Они сейчас на берегу. Там для них раздолье — тюлени, моржи, рыба. Лед растаял и можно охотиться с берега.
С вершины сопки открылись болотистые пространства, легкие облака резво бежали по бледно-голубому небу. С юга сплошной стеной стояли сопки, на востоке равнина терялась в легкой дымке. Внизу жизнь уже била ключом, проснувшись после зимних метелей и буранов — над болотистыми равнинами парили птицы, множество мелких озер поблескивало под анемичным северным солнцем. Михаил пожалел, что не взял бинокль. Приставив ладонь к глазам, он осмотрел равнину и окружающие ее возвышенности.
— Тут, пожалуй, и людей не хватит, прикрыть все направления подхода, — сказал он. — Давайте поднимемся вот туда, — он указал на соседнюю сопку.
Мария взяла его за руку и легко побежала вниз. Скользя сапогами по мху, спотыкаясь, он еле успевал за женщиной. Она бежала впереди, смеясь, легко перепрыгивая кочки и едва зазеленевшие ветви берез, похожие на ползучие растения. Внизу она остановилась, Михаил не успел притормозить и, налетев на нее, неловко обнял, почувствовав под мехом кухлянки ее стройное тело. Она внимательно посмотрела на него снизу вверх. Взгляд ее черных, чуть раскосых глаз, окутал голову дурманом, перебил дыхание, заставил замереть сердце.
Он немного отстранился.
— А вы знаете, Мария, — хрипло сказал он, — я видел недавно сон. Там были сосны на берегу озера, водопад. И там была женщина, очень похожая на вас. Она купалась…, а потом подошла ко мне и …, — он замолчал, потому, что слова иссякли, и надо было что-то делать, а он никак не мог решиться — настолько была красивой, просто неземной, эта женщина.
— Это была я, — сказала Мария так тихо, что он даже усомнился, сказала ли она что-то, — это я пришла к тебе во сне, и мы были вместе на берегу озера у семи священных сосен.
Он несмело коснулся губами ее полных губ, и ощутил, как они раскрылись навстречу, подобно лепесткам распускающегося цветка…
…и время остановилось, пропало, и была только эта завораживающая глубина черных глаз, это прильнувшее к груди тело, эти мягкие губы, жадные, истосковавшиеся по поцелуям.
Почти задохнувшись, он оторвался от нее. Ее глаза сияли, лучились восторгом и наслаждением, и он почувствовал себя желанным, единственным, настолько, насколько один человек может быть желанным для другого. Он хотел присесть на траву, потянув ее за собой, но она покачала головой.
— Нет, не здесь. Пойдем со мной.
Она взяла его за руку и повела, оглядываясь через плечо, и он покорно шел за ней, не смея верить в то, что должно было случится.
В распадке, почти у самого подножия сопки, голубело небольшое озерцо, заросшее по краям молодой осокой, плоская каменная плита сходила в воду, похожая на слип для спуска лодок. Мария остановилась, жестом попросила его отойти в сторону и замерла, откинув голову. Руки ее стали медленно подниматься к небу, она покачивалась, подобно лозе на ветру под возникшую тихую мелодию. Руки ее почти соединились над головой, между ладонями возникло едва заметное на солнце лазурное сияние. Чуть наклонившись вперед, она словно накрывала озеро и его берега трепетным светом, исходящим из ее ладоней. Опустив руки, она посмотрела на Николая через плечо, сделала шаг вперед и исчезла, словно полупрозрачная радужная завеса опустилась за ней. Было озеро, был ветер, и солнце, но Мария пропала, будто ветер и вправду унес ее, как пух одуванчика. Михаил ошалело огляделся, услышал тихий смех.
— Иди сюда, — будто шорох травы, распрямляющейся там, где она ступала, позвал его.
Он шагнул вперед, почувствовал небольшое сопротивление, и на миг ему показалось, что он ткнулся лицом в мыльный пузырь, плавающий перед ним и переливающийся разноцветными красками. Радужная стена пропустила его, смыкаясь за спиной, и он замер, не в силах поверить глазам.
Это был его сон: темная вода, и папоротник на берегу, сосны царапали низкие застывшие облака, и водопад падал в озеро, и женщина. Она стояла перед ним, с ожиданием глядя прямо в глаза. Здесь было тепло, ни движения не ощущалось в пропитанном запахом хвои воздухе. Наклонившись, она сняла пимы. Ее маленькие ступни показались ему такими нежными на сером камне.
— То был сон, — сказала она, — а это явь. Это — наше, — она чуть повела руками, — и никто никогда нас здесь не потревожит.
Женщина вдруг оказалась близко, как там, под сопкой, где подарила ему волшебный поцелуй. Он позволил ей снять с себя малицу, тонкие смуглые пальцы расстегнули гимнастерку, звякнула пряжка ремня. Он помог ей снять с себя гимнастерку, покорно подняв руки — он просто не мог противиться ее желаниям. Она отступила на шаг, опустила руки и, одним движением освободившись от кухлянки, под которой не было даже рубашки, отбросила ее в сторону и тряхнула головой, рассыпая волосы по груди, по смуглым плечам. Как и в его сне у нее была высокая грудь, соски с крупными ореолами смотрели чуть в стороны. Она развязала пояс, и меховые штаны скользнули по крутым бедрам, по длинным стройным ногам и сложились у щиколоток. Он протянул руки и она прильнула к нему всем телом, ее ладони скользили по его груди, слегка царапая кожу острыми коготками. Почувствовав прилив желания, он крепко прижал ее к себе, ощущая под ладонями шелковистую кожу, она нашла губами его губы, и он вновь утонул в омуте ее глаз…
…камень под лопатками был теплый, будто земля согревала его. Она двигалась плавно и голубое небо обрамляло ее тело нежным ореолом. Он положил руки ей на грудь, соски ее отвердели, она откинула голову, выгибаясь назад, убыстряя движения в предчувствии взрыва наслаждения, и он приподнялся, привлекая ее к себе, желая слиться в уносящем сознание вихре…
…ее волосы рассыпались по камню, в уголках глаз показались слезинки, он прижался к шепчущим бессвязные слова влажным губам, заглушая рвущийся крик…
…тело в воде было совсем невесомое, шершавый камень не скользил под ступнями. Они кружились в воде, держась за руки, наслаждаясь возможностью в любой момент прильнуть друг другу. Он привлек ее к себе, и она обняла его за шею. Ее ступни сомкнулись у него на пояснице, он ощутил ладонями ее полные ягодицы, медленно подался вперед. Она опустила голову, спрятав лицо у него на груди, вода окутывала разгоряченные тела прохладой, волны разбегались кругами и гасли у берега под склонившимся к воде папоротником. Застонав, она сжала зубками его плечо, он стиснул ее, словно желая слиться, выплескивая упоение от обладания желанным телом и чувствуя себя не менее желанным…
Ее голова лежала у него на груди, он смотрел в небо, на скользящие облака и, несмотря на охватившую его опустошенность, чувствовал себя безмерно счастливым. Ни одной мысли в голове, только тепло прильнувшего к нему тела, только облака, бегущие над головой и легкий плеск воды, падающей в озеро.
— Ты волшебница? — спросил он одними губами.
Мария потерлась мокрой щекой о его грудь, повернула голову и посмотрела в глаза.
— Я даю то, что могу дать своему мужчине. Как и каждая женщина. Возьмешь ты это, сбережешь ли, зависит только от тебя. Счастье может быть мимолетным, мгновенным, но если постараться сохранить, продлить его, оно может стать бесконечным.
Михаил закрыл глаза, прижал ее крепче, словно опасаясь потерять. Казалось, безвременье окутало их, остановило сердца, продляя мгновения близости.
Михаил очнулся от легкого прикосновения к лицу, открыл глаза. Мария, стоя возле него на коленях, прикрыла ладонью его губы.
— Что?
— Сюда идут чужие. Они уже недалеко, наверное, это те, о ком говорил профессор.
Михаил огляделся. Озеро, сосны, водопад, все исчезло. Они сидели на плоском камне возле мелкого озерка, наполовину заросшего осокой. Странно, но он не ощущал холода, хотя осока гнулась под северным ветром.
— Вон они.
Теперь он и сам видел двух мужчин в серо-зеленой пятнистой форме. Они были уже метрах в пятидесяти. У одного за спиной явно была рация. Оба были с автоматами, заброшенными за спину, двигались уверенно, легко. «Как же это я их раньше не заметил, — с досадой подумал Михаил, — проспал, сукин сын».
— Давно ты их увидела?
— Давно. Я думала, они пройдут мимо.
— Что же ты меня сразу не растолкала?
— Жалко было, — виновато сказала Мария, — ты так хорошо спал.
— Эх, — с горечью воскликнул Михаил, — они могу нас увидеть?
— Нет. Нас сейчас не видит никто: ни птица, ни зверь, ни человек.
Кривокрасов схватил галифе, запрыгал на одной ноге, попадая в штанину. Натянув гимнастерку, он подхватил ремень с кобурой, выхватил «ТТ». Мужчины были уже шагах в двадцати, они должны были пройти мимо, в нескольких метрах от их странного убежища.
— Так, ты сиди здесь. Что бы ни случилось, поняла?
— А что может случиться? — в ответ спросила она.
— Ну, мало ли что, — уклонился от ответа Михаил, — они тебя здесь точно не обнаружат?
— Нет.
— Вот и сиди.
Дождавшись, пока солдаты пройдут мимо, он решительно шагнул вперед.
— Стой, руки вверх, — взглядом он старался фиксировать каждое их движение.
Они медленно обернулись, с недоумением глядя на Кривокрасова, босиком стоящего в мокрой траве. Рука одного поползла за спину к автомату. Второй сделал шаг в сторону, старясь, чтобы солнце было у него за спиной. «Черт, грамотные ребята», — подумал Михаил.
— Руки в гору, мужики, я шутить не буду, — он быстро перевел ствол ТТ от одного к другому.
Кривая улыбка поползла по лицу того, что стоял слева, он что-то коротко сказал и подался в сторону, одновременно сдергивая автомат с плеча.
— Руки! — отчаянно крикнул Кривокрасов.
Краем глаза он увидел, как второй, с рацией за спиной, вдруг замер, глядя ему за спину, но первый уже поднимал ствол короткого автомата. Падая, Михаил нажал спусковой крючок, перекатился и, увидев, как его противник мешком оседает в траву, взял на прицел второго.
Автомат уже был у того в руках, но он как-то странно запрокинув голову, валился навзничь. Автомат задергался, пули ушли в небо, дробное эхо растворилось среди болотистой равнины. В нескольких шагах от него стояла Мария. Ее руки были направлены на солдата, скрюченные пальцы шевелились, будто перебирая что-то невидимое.
Кривокрасов поднялся, осторожно приблизился к застывшим телам. Тот, в которого он стрелял, лежал, уставив глаза вверх. Куртка на груди, вокруг аккуратного отверстия напротив сердца, быстро намокала кровью. Михаил взглянул на второго и, судорожно вздохнув, быстро отвернулся.
— Товарищи бойцы, — Назаров отступил на пару шагов, обернулся к взводу, — кто из вас имеет опыт ведения боевых действий?
Строй молчал.
— Неужели никто? Войтюк, вы?
— Я на учениях бывал не раз, — пожал тот плечами, — а так, взаправду не довелось.
— Я воевал, товарищ капитан, — шагнул вперед Умаров.
— Ну, хоть один. Где?
— В Кара-Кумах, товарищ капитан.
— С басмачами, что ли?
— Так точно.
— Неизвестно, на чьей стороне, — пробурчал Войтюк.
Назаров оглянулся на него.
— Теперь это не важно. Кем воевали, товарищ Умаров?
Тот помялся.
— Саблей на коне могу, стрелять могу, могу в разведку ходить.
— Дадим ему саблю товарища Тимофеева, посадим на оленя и пустим в атаку, — опять встрял Войтюк, — с кем воевать-то, товарищ капитан?
— Похоже, с немцами. Вот, какое дело, товарищи бойцы. Есть сведения, что против нас готовится провокация. С моря ожидается десант. Наша задача: отстоять рубежи нашей Родины, разбить врага и не дать ему уйти. Всем проверить оружие и быть в готовности. Разойдись. Старшина, пойдем со мной.
Они вышли на улицу. От барака Барченко к ним направлялся Бельский, Серафима Панова семенила к себе, Санджиева, оглянувшись на Назарова, вошла в домик коменданта.
— Что-то вы недоговорили, товарищ капитан, — прогудел Войтюк.
— Точно, старшина. Скверные дела.
— Отобьемся, товарищ капитан. А нет, так в тундру уйдем.
— Боюсь, что не уйдем. Я там, — Назаров кивнул на казарму, — говорить не стал. Десант, приблизительно, из сорока-пятидесяти человек. Специальная диверсионная группа. Я встречался с такими. И задача у них — захватить лагерь, а не просто навести здесь шороху, соображаешь?
— Пятьдесят человек, — Войтюк почесал затылок, — многовато. У нас-то и воевать некому — стрелки охраны, разве ж это солдаты.
— Вот и я о том же. Пулеметы у нас есть?
— Откуда?
Подошел Бельский, выпрямился, как на плацу.
— Заместитель командира пятого кавалерийского полка подполковник Бельский. Желаю принять участие в обороне.
— Воевали, товарищ…, господин подполковник? — Назаров с интересом посмотрел на него.
— Воевал. Только вот, война наша слишком быстро закончилась, пся крев!
— Ну, что ж, рад, что вы решили к нам присоединиться. У вас есть какие-то соображения по поводу обороны?
— Я бы предложил осмотреть местность, — сказал Бельский, — тогда и решим. Думаю, прежде всего, постараться не допустить высадки десанта, ну, а уж если не удастся, — он развел руками, — придется переходить к подвижной обороне. Пятьдесят человек — это два-два с половиной взвода хорошо подготовленных солдат. Вооружение: два-три ручных пулемета МГ-34, один, или два пятидесятимиллиметровых миномета, автоматы МП38-40.
— Мать честная, — сплюнул Войтюк, — да куда ж против них с трехлинейками?
— Поэтому желательно не пустить их на берег.
— Ладно, давайте пока осмотрим береговую полосу, — решил Назаров, — вы идите, а я отправлю Собачникова на радиостанцию и догоню вас.
Кривокрасов передернул затвор «ТТ», дослав патрон в патронник, поставил его на предохранитель и сунул в кобуру. Оглядевшись — не забыл ли чего, он надел малицу, прихватил со стола папиросы. В дверь постучали.
— Войдите.
Мария Санджиева, отворив дверь из сеней, остановилась, привалившись плечом к косяку. Капюшон ее подогнанной по фигуре кухлянки был откинут, черные волосы немного растрепались, на щеку упал завитой локон. Отведя его в сторону, она улыбнулась. Блеснули белые зубки, на щеках обозначились милые ямочки
— Михаил, а как же вы будете определять точки для этих, ну для секретов? Вы же почти не выходили за лагерь? — спросила она.
— Как-нибудь уж, — пробормотал Кривокрасов, — на месте определюсь, ну и это…, посмотрю, а там…
— Хотите, я помогу вам? Я гуляла вокруг лагеря, места здесь знаю.
— Ну, что ж… если так, это да…, — вконец смутившись, сказал он, не понимая, отчего вдруг стушевался.
— Так пойдемте.
Назаров возле казармы разговаривал с Войтюком и Катошевским и не обратил на них внимания. Часовой на воротах многозначительно посмотрел на Кривокрасова и демонстративно отвернулся. Вдоль колючей проволоки они обогнули лагерь. Михаил шел чуть впереди, неловко оглядываясь на Марию.
— Здесь низина, под травой вода, давайте чуть правее пойдем, — сказала она.
— Давайте, — согласился Кривокрасов.
— Михаил, а кем вы были на Большой Земле? А то вы все про Москву рассказываете, а про себя ничего, — она мягко взяла его под руку, приноравливаясь к его шагам.
Кривокрасов оглянулся, проверяя, не видно ли их из лагеря. Оказалось, они удалились совсем недалеко. Бельский с Войтюком шли к выходу из лагеря, а Назаров смотрел прямо на него с Марией и, насколько мог видеть Михаил, выражение лица у капитана было, вроде как, задумчивое.
Михаил попробовал высвободить руку, но Санджиева удержав его, заглянула в лицо.
— Что-то не так?
— Так, все так, — Кривокрасов откашлялся и переспросил, — на Большой Земле? Я работал в уголовном розыске, а потом, по направлению, в Государственной Безопасности. Но мне не хотелось бы об этом говорить. Может, вы о себе расскажете?
— Да что же я расскажу? — удивилась Санджиева, — одинокая женщина… Знаете, несет по жизни, как пух от одуванчика. Куда ветер подует, туда и прибьет. Вот, теперь здесь оказалась. А так иногда хочется почувствовать опору в жизни. Чтобы рядом было крепкое плечо. Крепкое и надежное плечо, — она опять заглянула Михаилу в лицо, — вот такое, как ваше.
Кривокрасов споткнулся, левой ногой соскользнул с узкой полоски сухой земли, по которой они шли, в покрытую водой траву. Сапог провалился до половины голенища. Мария поддержала его неожиданно сильной рукой.
— Осторожней. Вон там подъем начинается, там посуше будет.
Справа и слева поднимались невысокие, покрытые травой сопки. В заболоченных участках пробивалась сквозь воду осока, а чуть повыше стелилась по земле изломанными ветками карликовая береза. Михаил удивился, узнав среди разнотравья листья брусники. Мелкие листья привлекли его внимание острыми ушками. Щавель? Почти такой же, как в Подмосковье, только мелкий. Выглядывающие из травы валуны покрывал лишайник и светло-зеленый мох.
Кривокрасов остановился.
— Вот на эту горку с той стороны не взобраться, — сказала Мария, — там каменная стена, а вот эта пологая. Хотите, поднимемся?
— Да, надо бы, — согласился Михаил.
На склоне земля была подсушена ветром, в одном месте травы росли особенно густо, видна была свежевыкопанная земля.
— Наверное, песец нору копал, — сказала Мария, — у них скоро щенки должны появиться. А вот, смотрите: видите во мху дорожка? Лемминг выел. Они так и питаются — идет и есть по пути, получается, словно протоптанная тропинка.
— Надеюсь, медведя мы не встретим.
— Они сейчас на берегу. Там для них раздолье — тюлени, моржи, рыба. Лед растаял и можно охотиться с берега.
С вершины сопки открылись болотистые пространства, легкие облака резво бежали по бледно-голубому небу. С юга сплошной стеной стояли сопки, на востоке равнина терялась в легкой дымке. Внизу жизнь уже била ключом, проснувшись после зимних метелей и буранов — над болотистыми равнинами парили птицы, множество мелких озер поблескивало под анемичным северным солнцем. Михаил пожалел, что не взял бинокль. Приставив ладонь к глазам, он осмотрел равнину и окружающие ее возвышенности.
— Тут, пожалуй, и людей не хватит, прикрыть все направления подхода, — сказал он. — Давайте поднимемся вот туда, — он указал на соседнюю сопку.
Мария взяла его за руку и легко побежала вниз. Скользя сапогами по мху, спотыкаясь, он еле успевал за женщиной. Она бежала впереди, смеясь, легко перепрыгивая кочки и едва зазеленевшие ветви берез, похожие на ползучие растения. Внизу она остановилась, Михаил не успел притормозить и, налетев на нее, неловко обнял, почувствовав под мехом кухлянки ее стройное тело. Она внимательно посмотрела на него снизу вверх. Взгляд ее черных, чуть раскосых глаз, окутал голову дурманом, перебил дыхание, заставил замереть сердце.
Он немного отстранился.
— А вы знаете, Мария, — хрипло сказал он, — я видел недавно сон. Там были сосны на берегу озера, водопад. И там была женщина, очень похожая на вас. Она купалась…, а потом подошла ко мне и …, — он замолчал, потому, что слова иссякли, и надо было что-то делать, а он никак не мог решиться — настолько была красивой, просто неземной, эта женщина.
— Это была я, — сказала Мария так тихо, что он даже усомнился, сказала ли она что-то, — это я пришла к тебе во сне, и мы были вместе на берегу озера у семи священных сосен.
Он несмело коснулся губами ее полных губ, и ощутил, как они раскрылись навстречу, подобно лепесткам распускающегося цветка…
…и время остановилось, пропало, и была только эта завораживающая глубина черных глаз, это прильнувшее к груди тело, эти мягкие губы, жадные, истосковавшиеся по поцелуям.
Почти задохнувшись, он оторвался от нее. Ее глаза сияли, лучились восторгом и наслаждением, и он почувствовал себя желанным, единственным, настолько, насколько один человек может быть желанным для другого. Он хотел присесть на траву, потянув ее за собой, но она покачала головой.
— Нет, не здесь. Пойдем со мной.
Она взяла его за руку и повела, оглядываясь через плечо, и он покорно шел за ней, не смея верить в то, что должно было случится.
В распадке, почти у самого подножия сопки, голубело небольшое озерцо, заросшее по краям молодой осокой, плоская каменная плита сходила в воду, похожая на слип для спуска лодок. Мария остановилась, жестом попросила его отойти в сторону и замерла, откинув голову. Руки ее стали медленно подниматься к небу, она покачивалась, подобно лозе на ветру под возникшую тихую мелодию. Руки ее почти соединились над головой, между ладонями возникло едва заметное на солнце лазурное сияние. Чуть наклонившись вперед, она словно накрывала озеро и его берега трепетным светом, исходящим из ее ладоней. Опустив руки, она посмотрела на Николая через плечо, сделала шаг вперед и исчезла, словно полупрозрачная радужная завеса опустилась за ней. Было озеро, был ветер, и солнце, но Мария пропала, будто ветер и вправду унес ее, как пух одуванчика. Михаил ошалело огляделся, услышал тихий смех.
— Иди сюда, — будто шорох травы, распрямляющейся там, где она ступала, позвал его.
Он шагнул вперед, почувствовал небольшое сопротивление, и на миг ему показалось, что он ткнулся лицом в мыльный пузырь, плавающий перед ним и переливающийся разноцветными красками. Радужная стена пропустила его, смыкаясь за спиной, и он замер, не в силах поверить глазам.
Это был его сон: темная вода, и папоротник на берегу, сосны царапали низкие застывшие облака, и водопад падал в озеро, и женщина. Она стояла перед ним, с ожиданием глядя прямо в глаза. Здесь было тепло, ни движения не ощущалось в пропитанном запахом хвои воздухе. Наклонившись, она сняла пимы. Ее маленькие ступни показались ему такими нежными на сером камне.
— То был сон, — сказала она, — а это явь. Это — наше, — она чуть повела руками, — и никто никогда нас здесь не потревожит.
Женщина вдруг оказалась близко, как там, под сопкой, где подарила ему волшебный поцелуй. Он позволил ей снять с себя малицу, тонкие смуглые пальцы расстегнули гимнастерку, звякнула пряжка ремня. Он помог ей снять с себя гимнастерку, покорно подняв руки — он просто не мог противиться ее желаниям. Она отступила на шаг, опустила руки и, одним движением освободившись от кухлянки, под которой не было даже рубашки, отбросила ее в сторону и тряхнула головой, рассыпая волосы по груди, по смуглым плечам. Как и в его сне у нее была высокая грудь, соски с крупными ореолами смотрели чуть в стороны. Она развязала пояс, и меховые штаны скользнули по крутым бедрам, по длинным стройным ногам и сложились у щиколоток. Он протянул руки и она прильнула к нему всем телом, ее ладони скользили по его груди, слегка царапая кожу острыми коготками. Почувствовав прилив желания, он крепко прижал ее к себе, ощущая под ладонями шелковистую кожу, она нашла губами его губы, и он вновь утонул в омуте ее глаз…
…камень под лопатками был теплый, будто земля согревала его. Она двигалась плавно и голубое небо обрамляло ее тело нежным ореолом. Он положил руки ей на грудь, соски ее отвердели, она откинула голову, выгибаясь назад, убыстряя движения в предчувствии взрыва наслаждения, и он приподнялся, привлекая ее к себе, желая слиться в уносящем сознание вихре…
…ее волосы рассыпались по камню, в уголках глаз показались слезинки, он прижался к шепчущим бессвязные слова влажным губам, заглушая рвущийся крик…
…тело в воде было совсем невесомое, шершавый камень не скользил под ступнями. Они кружились в воде, держась за руки, наслаждаясь возможностью в любой момент прильнуть друг другу. Он привлек ее к себе, и она обняла его за шею. Ее ступни сомкнулись у него на пояснице, он ощутил ладонями ее полные ягодицы, медленно подался вперед. Она опустила голову, спрятав лицо у него на груди, вода окутывала разгоряченные тела прохладой, волны разбегались кругами и гасли у берега под склонившимся к воде папоротником. Застонав, она сжала зубками его плечо, он стиснул ее, словно желая слиться, выплескивая упоение от обладания желанным телом и чувствуя себя не менее желанным…
Ее голова лежала у него на груди, он смотрел в небо, на скользящие облака и, несмотря на охватившую его опустошенность, чувствовал себя безмерно счастливым. Ни одной мысли в голове, только тепло прильнувшего к нему тела, только облака, бегущие над головой и легкий плеск воды, падающей в озеро.
— Ты волшебница? — спросил он одними губами.
Мария потерлась мокрой щекой о его грудь, повернула голову и посмотрела в глаза.
— Я даю то, что могу дать своему мужчине. Как и каждая женщина. Возьмешь ты это, сбережешь ли, зависит только от тебя. Счастье может быть мимолетным, мгновенным, но если постараться сохранить, продлить его, оно может стать бесконечным.
Михаил закрыл глаза, прижал ее крепче, словно опасаясь потерять. Казалось, безвременье окутало их, остановило сердца, продляя мгновения близости.
Михаил очнулся от легкого прикосновения к лицу, открыл глаза. Мария, стоя возле него на коленях, прикрыла ладонью его губы.
— Что?
— Сюда идут чужие. Они уже недалеко, наверное, это те, о ком говорил профессор.
Михаил огляделся. Озеро, сосны, водопад, все исчезло. Они сидели на плоском камне возле мелкого озерка, наполовину заросшего осокой. Странно, но он не ощущал холода, хотя осока гнулась под северным ветром.
— Вон они.
Теперь он и сам видел двух мужчин в серо-зеленой пятнистой форме. Они были уже метрах в пятидесяти. У одного за спиной явно была рация. Оба были с автоматами, заброшенными за спину, двигались уверенно, легко. «Как же это я их раньше не заметил, — с досадой подумал Михаил, — проспал, сукин сын».
— Давно ты их увидела?
— Давно. Я думала, они пройдут мимо.
— Что же ты меня сразу не растолкала?
— Жалко было, — виновато сказала Мария, — ты так хорошо спал.
— Эх, — с горечью воскликнул Михаил, — они могу нас увидеть?
— Нет. Нас сейчас не видит никто: ни птица, ни зверь, ни человек.
Кривокрасов схватил галифе, запрыгал на одной ноге, попадая в штанину. Натянув гимнастерку, он подхватил ремень с кобурой, выхватил «ТТ». Мужчины были уже шагах в двадцати, они должны были пройти мимо, в нескольких метрах от их странного убежища.
— Так, ты сиди здесь. Что бы ни случилось, поняла?
— А что может случиться? — в ответ спросила она.
— Ну, мало ли что, — уклонился от ответа Михаил, — они тебя здесь точно не обнаружат?
— Нет.
— Вот и сиди.
Дождавшись, пока солдаты пройдут мимо, он решительно шагнул вперед.
— Стой, руки вверх, — взглядом он старался фиксировать каждое их движение.
Они медленно обернулись, с недоумением глядя на Кривокрасова, босиком стоящего в мокрой траве. Рука одного поползла за спину к автомату. Второй сделал шаг в сторону, старясь, чтобы солнце было у него за спиной. «Черт, грамотные ребята», — подумал Михаил.
— Руки в гору, мужики, я шутить не буду, — он быстро перевел ствол ТТ от одного к другому.
Кривая улыбка поползла по лицу того, что стоял слева, он что-то коротко сказал и подался в сторону, одновременно сдергивая автомат с плеча.
— Руки! — отчаянно крикнул Кривокрасов.
Краем глаза он увидел, как второй, с рацией за спиной, вдруг замер, глядя ему за спину, но первый уже поднимал ствол короткого автомата. Падая, Михаил нажал спусковой крючок, перекатился и, увидев, как его противник мешком оседает в траву, взял на прицел второго.
Автомат уже был у того в руках, но он как-то странно запрокинув голову, валился навзничь. Автомат задергался, пули ушли в небо, дробное эхо растворилось среди болотистой равнины. В нескольких шагах от него стояла Мария. Ее руки были направлены на солдата, скрюченные пальцы шевелились, будто перебирая что-то невидимое.
Кривокрасов поднялся, осторожно приблизился к застывшим телам. Тот, в которого он стрелял, лежал, уставив глаза вверх. Куртка на груди, вокруг аккуратного отверстия напротив сердца, быстро намокала кровью. Михаил взглянул на второго и, судорожно вздохнув, быстро отвернулся.