Страница:
— Понял, — улыбнулся Назаров, — перейду на водку. Уже и вкус забыл. Здесь она, конечно, есть, но пьют ее редко, а внимание привлекать не хочется.
— Правильно. А у тебя еще и загар не сошел. Помнишь Испанию?
— Такое сразу не забудешь, даже если захочешь, — помрачнел Назаров. — С последнего задания вернулся я один. Мост на Льобрегате рванули, на отходе рассыпались. До сих пор не знаю, целы ребята, нет.
— Ты как выходил?
— Я в посольстве оставил рапорт. Через Барселону, в наглую. Морем на рыбацкой шхуне до Менорки. Потом с контрабандистами до Сардинии. В Италии чуть не взяли, почти год на Сицилии в деревнях отсиживался. Там считали, что я мафиозо из Чикаго, — Назаров невесело усмехнулся. — Оттуда через Корсику в Марсель и вот, пожалуйста — Париж.
— Немцы не задерживали?
— Обошлось. Леонид Александрович, что теперь? Я уже плесенью покрываюсь, честное слово.
— Проверяли тебя, Саша. Ты не обижайся, но всякое бывает. Вон, Орлов [3]. Уж на что проверенный был. Сейчас в Америке, слышал?
— Откуда, Леонид Александрович?
— Ну, ладно. Все хорошо, что хорошо кончается. Тебя отзывают в Москву.
— Как добираться?
— Никак. Полетишь со мной, завтра. Прямо отсюда, из ле Бурже.
— Однако, — Назаров покрутил головой.
— Да-да, — подтвердил Котов, — завтра утром сходишь на почту. На твое имя пакет, в нем документы. Станешь на один день моим помощником — я здесь, как первый секретарь посольства. Вылет в десять утра. Так что, Саша, завтра ночевать уже в Москве будем.
— Просто не верится.
— Ничего, ничего. Все позади, — Котов поднялся, — тебя подбросить?
— Нет, пройдусь, подышу. Заодно проветрюсь немного, — отказался Назаров.
Он проводил глазами автомобиль, зашел в кафе расплатиться. Две вымокшие проститутки, в одинаковых пестрых поплиновых платьях под распахнутыми плащами, грелись возле стойки, прихлебывая горячий грог.
— Эй, красавчик, — позвала Назарова блондинка с сожженными перекисью волосами, — не хочешь получить удовольствие?
У нее было усталое одутловатое лицо с темными кругами вокруг блеклых глаз. Кокетливо поправив мокрую прядь, упавшую на глаза, она выставила вперед обвисшую грудь, надеясь вызвать желание заученным заигрыванием.
— Нет, крошка, спасибо, — отказался Александр, — что-то я устал сегодня.
— Еще бы не устать, — буркнул кельнер, — бутылку абсента выпить. Я — так под столом бы валялся. Можно подумать, что вы не американец, мсье Алекс, а русский.
— Что вы, Жак. Я — простой американский парень. Будете в Штатах, в Нью-Йорке, напою вас настоящим американским виски. Это, конечно, не абсент, но тоже приличная вещь, — сказал Назаров, расплачиваясь. — Кстати, я слышал, что он был запрещен?
— Неужели, — Жак ухмыльнулся и подмигнул, — не верьте, мсье Алекс. Париж без абсента — это не Париж!
Вечерние улицы, до комендантского часа еще минут сорок. Есть время пройтись не спеша, может в последний раз ощутить под ногами камни мостовых, помнящих цокот копыт коня Орлеанской Девы, схватки мушкетеров с гвардейцами, поступь ветеранов старой гвардии. Здесь зародилась первая революция, первая коммуна; здесь был центр белой эмиграции, всяческие союзы, объединения, коалиции людей, вырванных из привычного, веками освященного уклада жизни. Задолго до оккупации Франции здесь работал Леонид Александрович Котов. Это он организовал похищения руководителей Российского Общевоинского Союза генералов Кутепова и Миллера, добивался освобождения из французских лагерей бойцов интернациональных бригад, отступивших в неравных боях с полей Каталонии и гор Андалузии. Назаров помнил его по Испании, как руководителя партизанскими операциями республиканцев, разведкой и контрразведкой испанцев. Вместе с Котовым он готовил сотрудников госбезопасности Испании, сопровождал республиканскую казну при отправке ее в Советский Союз, жег секретные материалы посольства и прорывался из Мадрида сквозь ряды штурмующих город мятежников. То, что именно Котов пришел на встречу с Назаровым, значило, что ему по-прежнему доверяют. Доходили и до Испании глухие слухи о чистке в рядах ИНО НКВД [4]. Александр Орлов, о котором упомянул Леонид Александрович, тоже получил предписание вернуться в Москву, но предпочел бежать, захватив с собой жену и дочь.
Он теперь все это — пустые страхи. Уже завтра он сможет ощутить, как хрустит под ногами снег, вдохнуть морозный воздух, увидеть кремлевские звезды.
Темная улица, серые, будто закопченные стены домов, подъезд, узкие ступени, опостылевшая каморка под крышей. Всей обстановки — шкаф, стол, кровать и умывальник. Ничего, в Пиринеях приходилось и на голых камнях ночевать. Назаров умылся холодной водой, растерся полотенцем и, распахнув окно, закурил, в последний раз взглянув на крыши Парижа, на россыпь огней в окнах. Дождь перестал, облака понемногу рассеивались и в просветах появились первые звезды. С улицы доносился мерный шаг немецкого патруля. Это кому рассказать, что был Париже, а видел только небо, крыши и дешевую забегаловку — не поверят. Ни Лувр, ни Нотр-Дам, ни Эйфелеву башню не посмотрел. Нет, башню видел. Во-он там она, в хорошую погоду видно. Ладно, какие наши годы? Еще увидим и то, и другое, и третье!
Захлопнув окно, Назаров лег на кровать и мгновенно провалился в сон.
Утром получив на почте пакет, Назаров ознакомился с документами, присев на террасе только что открывшегося кафе на бульваре Осман. На первый взгляд документы были в порядке, ну, а что будет при проверке — выяснится в ближайшее время. Залпом допив кофе, Назаров поймал такси, попросил отвезти его в аэропорт ле Бурже. Водитель, пожилой седой мужчина, молчал всю дорогу. Вид у него был угрюмый и не выспавшийся и на пассажира он не обращал ни малейшего внимания, будто ехал один по собственным делам.
Котов ждал Александра возле дверей аэропорта вместе с сотрудником советского посольства. Назаров помнил этого молодого самоуверенного парня. Это он заставил Александра два раза переписывать рапорт, якобы находя его не слишком подробным. Впрочем, теперь все позади.
Проверка документов оказалась простой формальностью. Два немецких офицера бегло просмотрели бумаги, мельком взглянув на их обладателей, небрежно козырнули и Котов с Назаровым, попрощавшись с сотрудником посольства, прошли на летное поле.
Их встретил командир экипажа в форме Гражданского Воздушного Флота, которую Назаров еще не видел. Еще больше он удивился, увидав белый, с продольной синей полосой самолет.
— Ба, «Дуглас»! — воскликнул он.
— Был «Дуглас», стал ПС-84, — улыбнулся летчик. — Хорошая машина, у нас говорят: главное — не мешать ей лететь. Сейчас такие и в Берлин летают, и в Ленинград, и в Киев. Вот, кстати, в Киеве сядем, дозаправимся, а к ночи в Москве будем. Летим через Германию, через Польшу. По специальному разрешению немецкого правительства нам выделили коридор полета.
— Стало быть, до Киева горючего хватит, — спросил Котов, — а для нас? — он прищелкнул пальцем по горлу.
— Обижаете, Леонид Александрович, — рассмеялся пилот, — все, как полагается.
Салон пассажирской кабины был обит голубым бархатом и обшит ореховыми панелями. Вокруг столика стояло четыре мягких кресла, в углу морозильный шкаф — неслыханная вещь в самолете. Пока Котов разговаривал с командиром экипажа и штурманом, уточная маршрут, Назаров поставил чемоданчик, бросил плащ и шляпу в одно из кресел и прошел в отсек, отделенный от салона. Здесь были две кровати, дальше туалет и умывальник.
— Вот это обслуживание, — пробормотал Назаров.
— Ну, как, освоился, — хлопнул его по плечу появившийся в отсеке Леонид Александрович, — давай, присаживайся, сейчас взлетаем.
— Это только за нами такое чудо прислали?
— За мной, — уточнил Котов, — ну, и за тобой, раз уж ты под руку попался.
Бортмеханик закрыл дверцу, прошел в кабину. Назаров подвинул кресло к иллюминатору. Диск пропеллера дрогнул, провернулся, из патрубков выбросило облачко черного дыма. Двигатель взревел, набирая обороты, винт завертелся, сливаясь в прозрачный круг и самолет пополз по бетонке к взлетной полосе.
Неужели все? Неужели позади четыре года боев, побед, поражений, потерь?
Самолет начал разбег, Назарова вдавило в кресло. Все быстрей бежала назад взлетная полоса, все чаще стучали колеса по стыкам плит. Слегка подпрыгнув, самолет в последний раз ударился колесами о чужую землю и, задрав нос, рванулся к облачному небу.
Париж увидеть с высоты птичьего полета так и не удалось — «Дуглас» нырнул в низкие облака, и через десять минут под крылом расстилались пушистые, похожие на вату, равнины, а сверху светило с безбрежного голубого неба яркое, слепящее солнце.
Котов поднялся со своего кресла.
— Ну, пора и отъезд отметить, — он подошел к морозильному шкафу, открыл дверцу, — ты, говоришь, по водочке соскучился?
— Есть такое дело, — подтвердил Назаров.
— А как насчет огурчиков соленых? Грибочков? О-о, тут даже сало есть!
— Леонид Александрович, я слюной захлебнусь.
Вдвоем они быстро накрыли на стол, расставили рюмки. Назаров нарезал сало толстыми ломтями, Котов открыл банки с огурцами и грибами, разложил по тарелкам. На полке над морозилкой обнаружился черный хлеб. Назаров прижал его к груди, нарезая по-деревенски, то есть ножом к себе.
— Вот о чем я мечтал, Леонид Александрович. О черном хлебе!
Котов взял запотевшую бутылку водки, оглядел сургучную пробку.
— Ну-ка, не разучился я? — одним ударом по донышку он выбил пробку и довольно хохотнул, — нет, мастерство не пропьешь!
Они уселись друг против друга, подняли хрустальные рюмки.
— Давай-ка, Саша, помянем наших друзей. Тех, кто остался под Гвадалахарой, кто не вернулся из под Теруэля, кто погиб у Эмбры.
Молча выпили, закусили салом с черным хлебом. Котов снова наполнил рюмки.
— А теперь — сюрприз. Только под большим секретом. Ты представлен к «Красной Звезде». Помнишь, вы эшелон с итальянцами рванули? Вот за это, ну и вообще, за хорошую работу. Правду сказать, без нас республику в полгода бы задавили. Ну, давай, орденоносец!
Бутылка опустела прямо на глазах. Котов достал пачку «Казбека». После французских сигарет у Назарова с непривычки запершило в горле.
Облачность кончилась только над границей Франции и Германии. Под крылом поплыли лесистые горы Нижнего Рейна. Котов задремал, откинувшись в удобном кресле, Назаров смотрел в иллюминатор. Внезапно самолет ощутимо тряхнуло, взревели двигатели. На мгновение солнце закрыла быстрая тень.
— Что там еще? — недовольно спросил проснувшийся Котов. — Гроза, что ли?
— Непохоже, — возразил Назаров.
Из кабины выглянул штурман.
— Все в порядке, товарищи. Это сопровождение.
— Да? Интересно, — Леонид Александрович перебрался к иллюминатору, — а-а, старые знакомые.
— Bf-109, — подтвердил Назаров, рассматривая повисшие рядом с «Дугласом» самолеты.
— Точно, «мессершмитты». Попили они нашей кровушки в Испании.
— Серьезный противник. Правду сказать, наш «ишачок» против них слабоват, не говоря уже о «чайке».
— Ты вот что, Саша, — подавшись вперед, негромко сказал Котов, — в Москве постарайся избегать таких выражений. Кому надо, знают о наших самолетах. И о танках, и о самолетах знают. Не нужны такие разговоры. Могут не понять. Ты сколько дома не был?
— Больше четырех лет.
— Вот то-то и оно. Это тебе не в окопах с американцами, испанцами и французами вино хлестать. Поменьше болтай, соображаешь?
— Соображаю, — вздохнул Назаров.
Истребители крутились вокруг самолета, закладывая виражи, петли, делали перевороты через крыло. После каждой фигуры один из «мессершмиттов» подлетал вплотную, летчик поднимал на лоб очки и демонстративно аплодировал сам себе, жестами требуя от пассажиров «Дугласа» поддержки. Котов, усмехнувшись, пару раз хлопнул в ладоши.
— Давай-давай, парень, развлекай.
Сменяясь попарно, истребители вели «Дуглас» по оговоренному коридору через всю Германию и Польшу.
Незаметно для себя Назаров задремал под ровный гул моторов. Очнулся он, когда самолет клюнул носом и звук двигателей изменился.
— Садимся в Киеве, — сказал Котов, увидев, что Александр проснулся, — ну, ты здоров спать. Со вчерашнего, наверное, а?
— Очень даже возможно, — согласился Назаров.
Самолет подскочил раз-другой и покатился по заснеженному полю аэродрома. Двигатели замолчали, из кабины вышел пилот, на ходу одевая подбитую мехом летную куртку.
— Через час летим дальше, товарищи. Вот, только заправимся. Если хотите размяться — советую одеться потеплее, — он подмигнул, — здесь вам не Франция, а весна запаздывает.
— Хм, одеться потеплее, — пробормотал Котов, — знал бы, шубу прикупил. И деньги были.
Летчик открыл дверь, в салон ворвался морозный воздух. Назаров спустился вслед за пилотом, отошел от самолета, вдохнул всей грудью морозный воздух. Ну, вот, почти что дома.
К «Дугласу» подкатил бензовоз, водитель с бортмехаником стали готовить самолет к заправке. Вдалеке, возле здания аэродромных служб, стояла ровная линейка задравших в небо тупые носы самолетов. Александр узнал знакомый силуэт «И-16».
Заходящее солнце проложило по полю аэродрома длинные синие тени. Вечер был тихий, редкие облака горели розовым светом в потускневшем небе. Холод легко пробрался под плащ, ноги в легких ботинках промокли и по телу побежали мурашки. Назаров помахал руками, согреваясь.
— Замерз? — спросил, подходя Котов. — Ничего, сейчас погреемся. Там, кстати, кофе и чай есть в термосе.
— Пока не хочется, — отказался Назаров, — это ведь основной наш истребитель? — он кивнул в сторону стоявший вдалеке самолетов.
— Ну, почему, есть и другие. Мало, но есть, — нехотя ответил Леонид Александрович.
— Я к чему это говорю — «мессершмитту» сюда от границы час-полтора лету, а то и меньше.
— Меньше, Саша, гораздо меньше.
— Немцы нас до границы провожали?
— Перед Бугом отвалили, а так — вели, как по ниточке. Ни вправо, ни влево. Не забивай голову, чем не надо, еще раз тебе говорю. Пойдем в самолет, замерз я.
Бензовоз отвалил, водитель помахал им на прощание рукой. Возле трапа приплясывал, сунув руки в карманы куртки, пилот.
— Ну, что, в Москву?
— Заводи, поехали, — буркнул, поднимаясь в салон, Леонид Александрович.
Киев ушел под крыло, остался позади россыпью огней, лентой скованного льдом Днепра. Голые леса внизу перемежались полями, расчерченными нитками автомобильных и железных дорог, петлями рек и кляксами озер. Скоро земля пропала в темноте, а здесь, на высоте полутора тысяч метров воздух был прозрачен, словно талая вода, бегущая по руслу горного ручья. Постепенно небо темнело, проступили россыпи звезд и скоро самолет будто повис без движения, как елочная игрушка на нитке, в окружении сверкающих гирлянд. Котов, по мере приближения к Москве, становился все более сосредоточен. Он включил в салоне свет, разложил на столе документы и углубился в них, не глядя доставая из портсигара папиросы и прикуривая их одну от другой.
Бортмеханик принес Назарову свежие газеты. «Правда» сообщала о подготовке к посевной, давала скупые сводки сообщений из Северной Атлантики, где сошлись в схватке Английский и Германский флот. Пока что у англичан дела обстояли неважно — немецкие подлодки хозяйничали на путях движения караванов, топили торговые и военные суда. «Правда» не оценивала происходящие события, ограничиваясь перечислением фактов. Англичане кричали о потоплении лодки капитан-лейтенанта Гюнтера Прина, пустившего ко дну осенью тысяча девятьсот тридцать девятого года линкор «Ройял оук», стоявший на рейде главной военно-морской базы англичан в Скапа-Флоу. Немцы отмалчивались, лишь приводя в ответ цифры потерь английского флота с начала войны. Цифры и впрямь были впечатляющими.
Александр успел прочесть всю газету и снова задремал, когда его разбудил летчик, вышедший в салон. Он поманил его к иллюминатору, показал вперед — там разливалось море огней.
— Москва!
— Где садимся? — деловито спросил Котов.
— На Ходынском поле.
Вскоре самолет стал снижаться. Назаров смотрел вниз, пытаясь разобрать в тысячах огней очертания знакомых улиц. Котов присел рядом.
— Это здесь, на Ходынке, погиб Валерий Павлович, — угрюмо сказал он.
— Да, — кивнул Назаров, — я слышал. Как же не уберегли такого человека?
— Темная история, — нехотя ответил Леонид Александрович, — разные слухи ходят. Кто говорит: самолет был неисправен и Чкалова предупреждали, но ему ведь никто не указ; а кто злой умысел подозревает. Самолет и правда не был готов — я говорил с Байдуковым, а уж он-то знает. Ну, осудили директора завода, главного инженера, еще многих под горячую руку. Но Чкалова не вернешь.
Впереди по курсу прожектора высветили посадочную полосу. Летчик мастерски притер машину к земле, взвихрился из-под колес снег, скрипнули тормоза.
Надевая плащ, Котов глубоко вздохнул, искоса глянул на Назарова.
— Не забудь, о чем я тебе говорил, Александр.
Пилот открыл дверцу, спустил трап. Пожав ему руку, Котов на мгновение замер в дверях, затем решительно спустился по трапу. Назаров выглянул из двери. Рядом с самолетом стояли два автомобиля с включенными фарами. Яркий свет освещал «Дуглас», выделяя каждую заклепку на фюзеляже.
Навстречу Котову шагнул высокий военный в форме Государственной Безопасности, кинул руку к козырьку.
— Товарищ…
— Ладно, — Леонид Александрович махнул рукой, прерывая доклад, — куда едем?
— В Кремль.
— Не поздно, — Котов посмотрел на часы.
— Никак нет. Ждут Вас.
Они пошли к ожидавшему автомобилю. Назаров сошел на землю, прищурясь от резкого света, попытался разглядеть идущих к нему людей.
— Назаров Александр Владимирович?
— Да.
— Оружие имеется?
— Нет.
— Следуйте за нами, — один из подошедших отступил в сторону, освобождая дорогу, другой взял из рук Назарова чемоданчик.
Шагая на свет автомобильных фар, Александр почувствовал вдруг нарастающую тревогу. Сжалось сердце, по телу пробежал почти забытый озноб страха. Он зябко повел плечами, словно за шиворот положили снежок, и стиснул зубы, стараясь не выдать своего состояния.
— Постойте-ка, — Леонид Александрович Котов, руководитель секретных служб республиканской Испании, подошел к ним вразвалочку, исподлобья оглядел провожатых Назарова, — ты ведь без курева остался, да? Вот, держи, — он вытащил из кармана портсигар и протянул Александру, — бери, бери. Подарок тебе от «генерала Котова», на память. Ну, желаю удачи.
Назаров пожал протянутую руку и, проводив глазами высокую фигуру в распахнутом, несмотря на мороз, плаще, сел в автомобиль.
Глава 2
— Правильно. А у тебя еще и загар не сошел. Помнишь Испанию?
— Такое сразу не забудешь, даже если захочешь, — помрачнел Назаров. — С последнего задания вернулся я один. Мост на Льобрегате рванули, на отходе рассыпались. До сих пор не знаю, целы ребята, нет.
— Ты как выходил?
— Я в посольстве оставил рапорт. Через Барселону, в наглую. Морем на рыбацкой шхуне до Менорки. Потом с контрабандистами до Сардинии. В Италии чуть не взяли, почти год на Сицилии в деревнях отсиживался. Там считали, что я мафиозо из Чикаго, — Назаров невесело усмехнулся. — Оттуда через Корсику в Марсель и вот, пожалуйста — Париж.
— Немцы не задерживали?
— Обошлось. Леонид Александрович, что теперь? Я уже плесенью покрываюсь, честное слово.
— Проверяли тебя, Саша. Ты не обижайся, но всякое бывает. Вон, Орлов [3]. Уж на что проверенный был. Сейчас в Америке, слышал?
— Откуда, Леонид Александрович?
— Ну, ладно. Все хорошо, что хорошо кончается. Тебя отзывают в Москву.
— Как добираться?
— Никак. Полетишь со мной, завтра. Прямо отсюда, из ле Бурже.
— Однако, — Назаров покрутил головой.
— Да-да, — подтвердил Котов, — завтра утром сходишь на почту. На твое имя пакет, в нем документы. Станешь на один день моим помощником — я здесь, как первый секретарь посольства. Вылет в десять утра. Так что, Саша, завтра ночевать уже в Москве будем.
— Просто не верится.
— Ничего, ничего. Все позади, — Котов поднялся, — тебя подбросить?
— Нет, пройдусь, подышу. Заодно проветрюсь немного, — отказался Назаров.
Он проводил глазами автомобиль, зашел в кафе расплатиться. Две вымокшие проститутки, в одинаковых пестрых поплиновых платьях под распахнутыми плащами, грелись возле стойки, прихлебывая горячий грог.
— Эй, красавчик, — позвала Назарова блондинка с сожженными перекисью волосами, — не хочешь получить удовольствие?
У нее было усталое одутловатое лицо с темными кругами вокруг блеклых глаз. Кокетливо поправив мокрую прядь, упавшую на глаза, она выставила вперед обвисшую грудь, надеясь вызвать желание заученным заигрыванием.
— Нет, крошка, спасибо, — отказался Александр, — что-то я устал сегодня.
— Еще бы не устать, — буркнул кельнер, — бутылку абсента выпить. Я — так под столом бы валялся. Можно подумать, что вы не американец, мсье Алекс, а русский.
— Что вы, Жак. Я — простой американский парень. Будете в Штатах, в Нью-Йорке, напою вас настоящим американским виски. Это, конечно, не абсент, но тоже приличная вещь, — сказал Назаров, расплачиваясь. — Кстати, я слышал, что он был запрещен?
— Неужели, — Жак ухмыльнулся и подмигнул, — не верьте, мсье Алекс. Париж без абсента — это не Париж!
Вечерние улицы, до комендантского часа еще минут сорок. Есть время пройтись не спеша, может в последний раз ощутить под ногами камни мостовых, помнящих цокот копыт коня Орлеанской Девы, схватки мушкетеров с гвардейцами, поступь ветеранов старой гвардии. Здесь зародилась первая революция, первая коммуна; здесь был центр белой эмиграции, всяческие союзы, объединения, коалиции людей, вырванных из привычного, веками освященного уклада жизни. Задолго до оккупации Франции здесь работал Леонид Александрович Котов. Это он организовал похищения руководителей Российского Общевоинского Союза генералов Кутепова и Миллера, добивался освобождения из французских лагерей бойцов интернациональных бригад, отступивших в неравных боях с полей Каталонии и гор Андалузии. Назаров помнил его по Испании, как руководителя партизанскими операциями республиканцев, разведкой и контрразведкой испанцев. Вместе с Котовым он готовил сотрудников госбезопасности Испании, сопровождал республиканскую казну при отправке ее в Советский Союз, жег секретные материалы посольства и прорывался из Мадрида сквозь ряды штурмующих город мятежников. То, что именно Котов пришел на встречу с Назаровым, значило, что ему по-прежнему доверяют. Доходили и до Испании глухие слухи о чистке в рядах ИНО НКВД [4]. Александр Орлов, о котором упомянул Леонид Александрович, тоже получил предписание вернуться в Москву, но предпочел бежать, захватив с собой жену и дочь.
Он теперь все это — пустые страхи. Уже завтра он сможет ощутить, как хрустит под ногами снег, вдохнуть морозный воздух, увидеть кремлевские звезды.
Темная улица, серые, будто закопченные стены домов, подъезд, узкие ступени, опостылевшая каморка под крышей. Всей обстановки — шкаф, стол, кровать и умывальник. Ничего, в Пиринеях приходилось и на голых камнях ночевать. Назаров умылся холодной водой, растерся полотенцем и, распахнув окно, закурил, в последний раз взглянув на крыши Парижа, на россыпь огней в окнах. Дождь перестал, облака понемногу рассеивались и в просветах появились первые звезды. С улицы доносился мерный шаг немецкого патруля. Это кому рассказать, что был Париже, а видел только небо, крыши и дешевую забегаловку — не поверят. Ни Лувр, ни Нотр-Дам, ни Эйфелеву башню не посмотрел. Нет, башню видел. Во-он там она, в хорошую погоду видно. Ладно, какие наши годы? Еще увидим и то, и другое, и третье!
Захлопнув окно, Назаров лег на кровать и мгновенно провалился в сон.
Утром получив на почте пакет, Назаров ознакомился с документами, присев на террасе только что открывшегося кафе на бульваре Осман. На первый взгляд документы были в порядке, ну, а что будет при проверке — выяснится в ближайшее время. Залпом допив кофе, Назаров поймал такси, попросил отвезти его в аэропорт ле Бурже. Водитель, пожилой седой мужчина, молчал всю дорогу. Вид у него был угрюмый и не выспавшийся и на пассажира он не обращал ни малейшего внимания, будто ехал один по собственным делам.
Котов ждал Александра возле дверей аэропорта вместе с сотрудником советского посольства. Назаров помнил этого молодого самоуверенного парня. Это он заставил Александра два раза переписывать рапорт, якобы находя его не слишком подробным. Впрочем, теперь все позади.
Проверка документов оказалась простой формальностью. Два немецких офицера бегло просмотрели бумаги, мельком взглянув на их обладателей, небрежно козырнули и Котов с Назаровым, попрощавшись с сотрудником посольства, прошли на летное поле.
Их встретил командир экипажа в форме Гражданского Воздушного Флота, которую Назаров еще не видел. Еще больше он удивился, увидав белый, с продольной синей полосой самолет.
— Ба, «Дуглас»! — воскликнул он.
— Был «Дуглас», стал ПС-84, — улыбнулся летчик. — Хорошая машина, у нас говорят: главное — не мешать ей лететь. Сейчас такие и в Берлин летают, и в Ленинград, и в Киев. Вот, кстати, в Киеве сядем, дозаправимся, а к ночи в Москве будем. Летим через Германию, через Польшу. По специальному разрешению немецкого правительства нам выделили коридор полета.
— Стало быть, до Киева горючего хватит, — спросил Котов, — а для нас? — он прищелкнул пальцем по горлу.
— Обижаете, Леонид Александрович, — рассмеялся пилот, — все, как полагается.
Салон пассажирской кабины был обит голубым бархатом и обшит ореховыми панелями. Вокруг столика стояло четыре мягких кресла, в углу морозильный шкаф — неслыханная вещь в самолете. Пока Котов разговаривал с командиром экипажа и штурманом, уточная маршрут, Назаров поставил чемоданчик, бросил плащ и шляпу в одно из кресел и прошел в отсек, отделенный от салона. Здесь были две кровати, дальше туалет и умывальник.
— Вот это обслуживание, — пробормотал Назаров.
— Ну, как, освоился, — хлопнул его по плечу появившийся в отсеке Леонид Александрович, — давай, присаживайся, сейчас взлетаем.
— Это только за нами такое чудо прислали?
— За мной, — уточнил Котов, — ну, и за тобой, раз уж ты под руку попался.
Бортмеханик закрыл дверцу, прошел в кабину. Назаров подвинул кресло к иллюминатору. Диск пропеллера дрогнул, провернулся, из патрубков выбросило облачко черного дыма. Двигатель взревел, набирая обороты, винт завертелся, сливаясь в прозрачный круг и самолет пополз по бетонке к взлетной полосе.
Неужели все? Неужели позади четыре года боев, побед, поражений, потерь?
Самолет начал разбег, Назарова вдавило в кресло. Все быстрей бежала назад взлетная полоса, все чаще стучали колеса по стыкам плит. Слегка подпрыгнув, самолет в последний раз ударился колесами о чужую землю и, задрав нос, рванулся к облачному небу.
Париж увидеть с высоты птичьего полета так и не удалось — «Дуглас» нырнул в низкие облака, и через десять минут под крылом расстилались пушистые, похожие на вату, равнины, а сверху светило с безбрежного голубого неба яркое, слепящее солнце.
Котов поднялся со своего кресла.
— Ну, пора и отъезд отметить, — он подошел к морозильному шкафу, открыл дверцу, — ты, говоришь, по водочке соскучился?
— Есть такое дело, — подтвердил Назаров.
— А как насчет огурчиков соленых? Грибочков? О-о, тут даже сало есть!
— Леонид Александрович, я слюной захлебнусь.
Вдвоем они быстро накрыли на стол, расставили рюмки. Назаров нарезал сало толстыми ломтями, Котов открыл банки с огурцами и грибами, разложил по тарелкам. На полке над морозилкой обнаружился черный хлеб. Назаров прижал его к груди, нарезая по-деревенски, то есть ножом к себе.
— Вот о чем я мечтал, Леонид Александрович. О черном хлебе!
Котов взял запотевшую бутылку водки, оглядел сургучную пробку.
— Ну-ка, не разучился я? — одним ударом по донышку он выбил пробку и довольно хохотнул, — нет, мастерство не пропьешь!
Они уселись друг против друга, подняли хрустальные рюмки.
— Давай-ка, Саша, помянем наших друзей. Тех, кто остался под Гвадалахарой, кто не вернулся из под Теруэля, кто погиб у Эмбры.
Молча выпили, закусили салом с черным хлебом. Котов снова наполнил рюмки.
— А теперь — сюрприз. Только под большим секретом. Ты представлен к «Красной Звезде». Помнишь, вы эшелон с итальянцами рванули? Вот за это, ну и вообще, за хорошую работу. Правду сказать, без нас республику в полгода бы задавили. Ну, давай, орденоносец!
Бутылка опустела прямо на глазах. Котов достал пачку «Казбека». После французских сигарет у Назарова с непривычки запершило в горле.
Облачность кончилась только над границей Франции и Германии. Под крылом поплыли лесистые горы Нижнего Рейна. Котов задремал, откинувшись в удобном кресле, Назаров смотрел в иллюминатор. Внезапно самолет ощутимо тряхнуло, взревели двигатели. На мгновение солнце закрыла быстрая тень.
— Что там еще? — недовольно спросил проснувшийся Котов. — Гроза, что ли?
— Непохоже, — возразил Назаров.
Из кабины выглянул штурман.
— Все в порядке, товарищи. Это сопровождение.
— Да? Интересно, — Леонид Александрович перебрался к иллюминатору, — а-а, старые знакомые.
— Bf-109, — подтвердил Назаров, рассматривая повисшие рядом с «Дугласом» самолеты.
— Точно, «мессершмитты». Попили они нашей кровушки в Испании.
— Серьезный противник. Правду сказать, наш «ишачок» против них слабоват, не говоря уже о «чайке».
— Ты вот что, Саша, — подавшись вперед, негромко сказал Котов, — в Москве постарайся избегать таких выражений. Кому надо, знают о наших самолетах. И о танках, и о самолетах знают. Не нужны такие разговоры. Могут не понять. Ты сколько дома не был?
— Больше четырех лет.
— Вот то-то и оно. Это тебе не в окопах с американцами, испанцами и французами вино хлестать. Поменьше болтай, соображаешь?
— Соображаю, — вздохнул Назаров.
Истребители крутились вокруг самолета, закладывая виражи, петли, делали перевороты через крыло. После каждой фигуры один из «мессершмиттов» подлетал вплотную, летчик поднимал на лоб очки и демонстративно аплодировал сам себе, жестами требуя от пассажиров «Дугласа» поддержки. Котов, усмехнувшись, пару раз хлопнул в ладоши.
— Давай-давай, парень, развлекай.
Сменяясь попарно, истребители вели «Дуглас» по оговоренному коридору через всю Германию и Польшу.
Незаметно для себя Назаров задремал под ровный гул моторов. Очнулся он, когда самолет клюнул носом и звук двигателей изменился.
— Садимся в Киеве, — сказал Котов, увидев, что Александр проснулся, — ну, ты здоров спать. Со вчерашнего, наверное, а?
— Очень даже возможно, — согласился Назаров.
Самолет подскочил раз-другой и покатился по заснеженному полю аэродрома. Двигатели замолчали, из кабины вышел пилот, на ходу одевая подбитую мехом летную куртку.
— Через час летим дальше, товарищи. Вот, только заправимся. Если хотите размяться — советую одеться потеплее, — он подмигнул, — здесь вам не Франция, а весна запаздывает.
— Хм, одеться потеплее, — пробормотал Котов, — знал бы, шубу прикупил. И деньги были.
Летчик открыл дверь, в салон ворвался морозный воздух. Назаров спустился вслед за пилотом, отошел от самолета, вдохнул всей грудью морозный воздух. Ну, вот, почти что дома.
К «Дугласу» подкатил бензовоз, водитель с бортмехаником стали готовить самолет к заправке. Вдалеке, возле здания аэродромных служб, стояла ровная линейка задравших в небо тупые носы самолетов. Александр узнал знакомый силуэт «И-16».
Заходящее солнце проложило по полю аэродрома длинные синие тени. Вечер был тихий, редкие облака горели розовым светом в потускневшем небе. Холод легко пробрался под плащ, ноги в легких ботинках промокли и по телу побежали мурашки. Назаров помахал руками, согреваясь.
— Замерз? — спросил, подходя Котов. — Ничего, сейчас погреемся. Там, кстати, кофе и чай есть в термосе.
— Пока не хочется, — отказался Назаров, — это ведь основной наш истребитель? — он кивнул в сторону стоявший вдалеке самолетов.
— Ну, почему, есть и другие. Мало, но есть, — нехотя ответил Леонид Александрович.
— Я к чему это говорю — «мессершмитту» сюда от границы час-полтора лету, а то и меньше.
— Меньше, Саша, гораздо меньше.
— Немцы нас до границы провожали?
— Перед Бугом отвалили, а так — вели, как по ниточке. Ни вправо, ни влево. Не забивай голову, чем не надо, еще раз тебе говорю. Пойдем в самолет, замерз я.
Бензовоз отвалил, водитель помахал им на прощание рукой. Возле трапа приплясывал, сунув руки в карманы куртки, пилот.
— Ну, что, в Москву?
— Заводи, поехали, — буркнул, поднимаясь в салон, Леонид Александрович.
Киев ушел под крыло, остался позади россыпью огней, лентой скованного льдом Днепра. Голые леса внизу перемежались полями, расчерченными нитками автомобильных и железных дорог, петлями рек и кляксами озер. Скоро земля пропала в темноте, а здесь, на высоте полутора тысяч метров воздух был прозрачен, словно талая вода, бегущая по руслу горного ручья. Постепенно небо темнело, проступили россыпи звезд и скоро самолет будто повис без движения, как елочная игрушка на нитке, в окружении сверкающих гирлянд. Котов, по мере приближения к Москве, становился все более сосредоточен. Он включил в салоне свет, разложил на столе документы и углубился в них, не глядя доставая из портсигара папиросы и прикуривая их одну от другой.
Бортмеханик принес Назарову свежие газеты. «Правда» сообщала о подготовке к посевной, давала скупые сводки сообщений из Северной Атлантики, где сошлись в схватке Английский и Германский флот. Пока что у англичан дела обстояли неважно — немецкие подлодки хозяйничали на путях движения караванов, топили торговые и военные суда. «Правда» не оценивала происходящие события, ограничиваясь перечислением фактов. Англичане кричали о потоплении лодки капитан-лейтенанта Гюнтера Прина, пустившего ко дну осенью тысяча девятьсот тридцать девятого года линкор «Ройял оук», стоявший на рейде главной военно-морской базы англичан в Скапа-Флоу. Немцы отмалчивались, лишь приводя в ответ цифры потерь английского флота с начала войны. Цифры и впрямь были впечатляющими.
Александр успел прочесть всю газету и снова задремал, когда его разбудил летчик, вышедший в салон. Он поманил его к иллюминатору, показал вперед — там разливалось море огней.
— Москва!
— Где садимся? — деловито спросил Котов.
— На Ходынском поле.
Вскоре самолет стал снижаться. Назаров смотрел вниз, пытаясь разобрать в тысячах огней очертания знакомых улиц. Котов присел рядом.
— Это здесь, на Ходынке, погиб Валерий Павлович, — угрюмо сказал он.
— Да, — кивнул Назаров, — я слышал. Как же не уберегли такого человека?
— Темная история, — нехотя ответил Леонид Александрович, — разные слухи ходят. Кто говорит: самолет был неисправен и Чкалова предупреждали, но ему ведь никто не указ; а кто злой умысел подозревает. Самолет и правда не был готов — я говорил с Байдуковым, а уж он-то знает. Ну, осудили директора завода, главного инженера, еще многих под горячую руку. Но Чкалова не вернешь.
Впереди по курсу прожектора высветили посадочную полосу. Летчик мастерски притер машину к земле, взвихрился из-под колес снег, скрипнули тормоза.
Надевая плащ, Котов глубоко вздохнул, искоса глянул на Назарова.
— Не забудь, о чем я тебе говорил, Александр.
Пилот открыл дверцу, спустил трап. Пожав ему руку, Котов на мгновение замер в дверях, затем решительно спустился по трапу. Назаров выглянул из двери. Рядом с самолетом стояли два автомобиля с включенными фарами. Яркий свет освещал «Дуглас», выделяя каждую заклепку на фюзеляже.
Навстречу Котову шагнул высокий военный в форме Государственной Безопасности, кинул руку к козырьку.
— Товарищ…
— Ладно, — Леонид Александрович махнул рукой, прерывая доклад, — куда едем?
— В Кремль.
— Не поздно, — Котов посмотрел на часы.
— Никак нет. Ждут Вас.
Они пошли к ожидавшему автомобилю. Назаров сошел на землю, прищурясь от резкого света, попытался разглядеть идущих к нему людей.
— Назаров Александр Владимирович?
— Да.
— Оружие имеется?
— Нет.
— Следуйте за нами, — один из подошедших отступил в сторону, освобождая дорогу, другой взял из рук Назарова чемоданчик.
Шагая на свет автомобильных фар, Александр почувствовал вдруг нарастающую тревогу. Сжалось сердце, по телу пробежал почти забытый озноб страха. Он зябко повел плечами, словно за шиворот положили снежок, и стиснул зубы, стараясь не выдать своего состояния.
— Постойте-ка, — Леонид Александрович Котов, руководитель секретных служб республиканской Испании, подошел к ним вразвалочку, исподлобья оглядел провожатых Назарова, — ты ведь без курева остался, да? Вот, держи, — он вытащил из кармана портсигар и протянул Александру, — бери, бери. Подарок тебе от «генерала Котова», на память. Ну, желаю удачи.
Назаров пожал протянутую руку и, проводив глазами высокую фигуру в распахнутом, несмотря на мороз, плаще, сел в автомобиль.
Глава 2
Новая Земля,
«Круг Семи камней», 5км от спецлагеря «Бестиарий»
март
Звезды подмигивали с ясного неба, ветер совсем стих. Сергей Панкрашин огляделся. «Наверное, вот так же на Луне, — подумал он, — звезды с черного неба, лунная пыль, сопки. Только там еще холоднее, хотя и здесь не жарко». Он переложил совковую лопату на другое плечо. Мороз проникал даже под малицу, заставлял все время двигаться, идти вперед по сыпучему, и впрямь похожему на лунную пыль, снегу. Василий Собачников шел впереди, изредка оглядываясь на остальных, Илья Данилов, казалось, тоже не чувствовал холода. Профессору Барченко, идущему перед Панкрашиным, приходилось тяжелее всех — возраст сказывался, да и не привык профессор к походам, хотя в молодости, говорят, бывал в нескольких экспедициях.
Они отошли от лагеря километра на четыре, перевалили сопку, спустились вниз. Собачников стал чаще останавливаться, прислушиваться, даже, вроде, принюхиваться.
— Что, Василий? — глухо, из-под шарфа, накрученного на рот, спросил Барченко.
— Близко уже, — ответил ненец.
— Ага, — профессор воткнул в снег палку, на которую опирался, — Илья, давай, попробуем?
Данилов взглянул на него, кивнул и, отойдя в сторону с проторенной тропы, снял капюшон кухлянки. Светлые, почти бесцветные волосы, лежали на голове, словно приклеенные, на темени проглядывала выпуклость, словно он ударился обо что-то головой. Повернувшись лицом к востоку, он замер, закрыв глаза. Панкрашин переступил с ноги на ногу, захрустел снег под пимамими. Барченко предостерегающе поднял руку.
— Тише, Сергей. Ему надо сосредоточиться.
Панкрашин замер, ощущая, как холод ползет по телу. Представив, как они смотрятся со стороны, он улыбнулся: четыре человека замерли посреди заснеженной пустыни, словно превратившись в одетые в меха статуи.
Лопарь что-то пробормотал и повернулся лицом к северу. Барченко посмотрел на Сергея и одобрительно кивнул головой — вот, мол, видишь! А ты сомневался. Панкрашин пожал плечами — не сомневался я никогда, что вы такое вообразили, профессор. Данилов повернулся к западу, постоял, завершая круг, повернулся на юг и, открыв глаза, посмотрел на профессора.
— Да, это здесь.
— А камни? — спросил профессор.
— Под снегом. Я их чувствую, — Данилов отошел чуть в сторону, — здесь один.
— Сергей, копайте, — скомандовал Барченко.
Панкрашин принялся отгребать снег на месте, которое указал Данилов. Дело шло туго — снег осыпался внутрь ямки, и Панкрашин быстрее замахал лопатой. Наконец она звякнула о камень. Барченко, подбежав, упал на колени и стал разгребать снег руками.
— Вот, вот он, — твердил профессор, — ну-ка, — он стащил рукавицу и ладонью потер обнажившийся под снегом камень. — Это не гранит, не базальт! Дайте кто-нибудь нож!
Собачников протянул ему нож с рукоятью из кости. Профессор колупнул камень, подхватил крошечный кусочек, плюнул на него и попытался растереть в пальцах.
— Глина! — воскликнул он, — окаменевшая глина! Ну, товарищ Панкрашин, кто был прав?
— Да я и не спорил никогда, — попытался оправдаться Сергей.
— Никто мне не верил, — бормотал профессор, разглядывая пальцы. — Ну, ничего, теперь я всем докажу… Сергей, не стойте столбом, ищите другие!
— А сколько их должно быть?
— Семь. Семь одинаковых камней, на одинаковом расстоянии друг от друга. Илья, покажи ему, где еще один, а остальные уже отыскать просто.
Лопарь отошел пять шагов в сторону от первого камня, показал рукой — здесь.
Второй камень нашли быстро — уже была уверенность, что место выбрано правильно. Постепенно очистили от снега все семь камней. Панкрашин взмок, махая лопатой, и несколько раз его сменял Собачников.
Профессор встал в центре образованного камнями круга и счастливо засмеялся. Смех бисером рассыпался в морозном воздухе и растворился среди снежных просторов.
— Все, товарищи! Можно докладывать на Большую Землю. Операция вступает во вторую фазу!
— А сколько их всего? — полюбопытствовал Панкрашин.
— Три, мой друг, три фазы. Но теперь-то мы хоть знаем, что не ошиблись в расчетах. Василий, — с беспокойством обратился он к Собачникову, — ты уверен, что мы в следующий раз найдем это место? Может, знак какой-нибудь поставить?
— Не надо знак, я помню дорогу, я все помню, я найду.
— Ну, слава Богу. Что ж, товарищи, пора в обратный путь. Что такое, Илья?
Лопарь стоял, глядя в черное небо. Панкрашин поднял глаза и обмер — прямо над головой звезды гасли и на их месте сначала робко, будто застенчиво, а потом все ярче зажигалась изломанная полоса зеленоватого света. Она ширилась, переходя в синеву, темнела, наливалась пурпуром, розовела, играя оттенками радуги. Скоро трепещущие сполохи охватили полнеба. С едва слышным шуршанием колебался волшебный занавес, бросая отсвет на снежную равнину. Панкрашин затаил дыхание. Впервые он видел северное сияние таких необыкновенных по интенсивности красок, такого огромного размера. Все стояли, зачарованно глядя на колдовской спектакль. Барченко опомнился первым — ему не терпелось доложить о находке, а для этого еще надо было составить радиограмму и доставить ее в Малые Кармакулы, где была радиостанция.
— Пойдемте, товарищи, пойдемте. Василий, тебе надо будет отправиться сегодня же в поселок. Надо будет передать радиограмму.
— Я пойду в поселок, — кивнул ненец, — сегодня пойду. — Он покачал головой и, проходя мимо Панкрашина, — чуть слышно прошептал, — нехорошо. Красный цвет — нехорошо.
— Почему, Василий? — спросил Панкрашин.
— Красный — кровь. Цвет жизни, но сейчас, — ненец кивнул в небо, — слишком темный.
Три шага в ширину, пять в длину. Серые каменные стены, холодные, шершавые. Окно под потолком, забранное решеткой. У стены койка, заправленная тонким одеялом, в углу, возле двери параша.
Прошла неделя, как Александра Назарова привезли на Лубянку. Отобрали все: личные вещи, ремень из брюк, шнурки из ботинок. Даже портсигар, который подарил Котов. Хотя доставившие Назарова с аэродрома видели, как Леонид Александрович лично подарил портсигар Александру, пожелал удачи. Нет неприкасаемых, нет… Доходили слухи и в Испанию, может уже и сам генерал Котов…
«Круг Семи камней», 5км от спецлагеря «Бестиарий»
март
Звезды подмигивали с ясного неба, ветер совсем стих. Сергей Панкрашин огляделся. «Наверное, вот так же на Луне, — подумал он, — звезды с черного неба, лунная пыль, сопки. Только там еще холоднее, хотя и здесь не жарко». Он переложил совковую лопату на другое плечо. Мороз проникал даже под малицу, заставлял все время двигаться, идти вперед по сыпучему, и впрямь похожему на лунную пыль, снегу. Василий Собачников шел впереди, изредка оглядываясь на остальных, Илья Данилов, казалось, тоже не чувствовал холода. Профессору Барченко, идущему перед Панкрашиным, приходилось тяжелее всех — возраст сказывался, да и не привык профессор к походам, хотя в молодости, говорят, бывал в нескольких экспедициях.
Они отошли от лагеря километра на четыре, перевалили сопку, спустились вниз. Собачников стал чаще останавливаться, прислушиваться, даже, вроде, принюхиваться.
— Что, Василий? — глухо, из-под шарфа, накрученного на рот, спросил Барченко.
— Близко уже, — ответил ненец.
— Ага, — профессор воткнул в снег палку, на которую опирался, — Илья, давай, попробуем?
Данилов взглянул на него, кивнул и, отойдя в сторону с проторенной тропы, снял капюшон кухлянки. Светлые, почти бесцветные волосы, лежали на голове, словно приклеенные, на темени проглядывала выпуклость, словно он ударился обо что-то головой. Повернувшись лицом к востоку, он замер, закрыв глаза. Панкрашин переступил с ноги на ногу, захрустел снег под пимамими. Барченко предостерегающе поднял руку.
— Тише, Сергей. Ему надо сосредоточиться.
Панкрашин замер, ощущая, как холод ползет по телу. Представив, как они смотрятся со стороны, он улыбнулся: четыре человека замерли посреди заснеженной пустыни, словно превратившись в одетые в меха статуи.
Лопарь что-то пробормотал и повернулся лицом к северу. Барченко посмотрел на Сергея и одобрительно кивнул головой — вот, мол, видишь! А ты сомневался. Панкрашин пожал плечами — не сомневался я никогда, что вы такое вообразили, профессор. Данилов повернулся к западу, постоял, завершая круг, повернулся на юг и, открыв глаза, посмотрел на профессора.
— Да, это здесь.
— А камни? — спросил профессор.
— Под снегом. Я их чувствую, — Данилов отошел чуть в сторону, — здесь один.
— Сергей, копайте, — скомандовал Барченко.
Панкрашин принялся отгребать снег на месте, которое указал Данилов. Дело шло туго — снег осыпался внутрь ямки, и Панкрашин быстрее замахал лопатой. Наконец она звякнула о камень. Барченко, подбежав, упал на колени и стал разгребать снег руками.
— Вот, вот он, — твердил профессор, — ну-ка, — он стащил рукавицу и ладонью потер обнажившийся под снегом камень. — Это не гранит, не базальт! Дайте кто-нибудь нож!
Собачников протянул ему нож с рукоятью из кости. Профессор колупнул камень, подхватил крошечный кусочек, плюнул на него и попытался растереть в пальцах.
— Глина! — воскликнул он, — окаменевшая глина! Ну, товарищ Панкрашин, кто был прав?
— Да я и не спорил никогда, — попытался оправдаться Сергей.
— Никто мне не верил, — бормотал профессор, разглядывая пальцы. — Ну, ничего, теперь я всем докажу… Сергей, не стойте столбом, ищите другие!
— А сколько их должно быть?
— Семь. Семь одинаковых камней, на одинаковом расстоянии друг от друга. Илья, покажи ему, где еще один, а остальные уже отыскать просто.
Лопарь отошел пять шагов в сторону от первого камня, показал рукой — здесь.
Второй камень нашли быстро — уже была уверенность, что место выбрано правильно. Постепенно очистили от снега все семь камней. Панкрашин взмок, махая лопатой, и несколько раз его сменял Собачников.
Профессор встал в центре образованного камнями круга и счастливо засмеялся. Смех бисером рассыпался в морозном воздухе и растворился среди снежных просторов.
— Все, товарищи! Можно докладывать на Большую Землю. Операция вступает во вторую фазу!
— А сколько их всего? — полюбопытствовал Панкрашин.
— Три, мой друг, три фазы. Но теперь-то мы хоть знаем, что не ошиблись в расчетах. Василий, — с беспокойством обратился он к Собачникову, — ты уверен, что мы в следующий раз найдем это место? Может, знак какой-нибудь поставить?
— Не надо знак, я помню дорогу, я все помню, я найду.
— Ну, слава Богу. Что ж, товарищи, пора в обратный путь. Что такое, Илья?
Лопарь стоял, глядя в черное небо. Панкрашин поднял глаза и обмер — прямо над головой звезды гасли и на их месте сначала робко, будто застенчиво, а потом все ярче зажигалась изломанная полоса зеленоватого света. Она ширилась, переходя в синеву, темнела, наливалась пурпуром, розовела, играя оттенками радуги. Скоро трепещущие сполохи охватили полнеба. С едва слышным шуршанием колебался волшебный занавес, бросая отсвет на снежную равнину. Панкрашин затаил дыхание. Впервые он видел северное сияние таких необыкновенных по интенсивности красок, такого огромного размера. Все стояли, зачарованно глядя на колдовской спектакль. Барченко опомнился первым — ему не терпелось доложить о находке, а для этого еще надо было составить радиограмму и доставить ее в Малые Кармакулы, где была радиостанция.
— Пойдемте, товарищи, пойдемте. Василий, тебе надо будет отправиться сегодня же в поселок. Надо будет передать радиограмму.
— Я пойду в поселок, — кивнул ненец, — сегодня пойду. — Он покачал головой и, проходя мимо Панкрашина, — чуть слышно прошептал, — нехорошо. Красный цвет — нехорошо.
— Почему, Василий? — спросил Панкрашин.
— Красный — кровь. Цвет жизни, но сейчас, — ненец кивнул в небо, — слишком темный.
* * *
Москва — МолотовскТри шага в ширину, пять в длину. Серые каменные стены, холодные, шершавые. Окно под потолком, забранное решеткой. У стены койка, заправленная тонким одеялом, в углу, возле двери параша.
Прошла неделя, как Александра Назарова привезли на Лубянку. Отобрали все: личные вещи, ремень из брюк, шнурки из ботинок. Даже портсигар, который подарил Котов. Хотя доставившие Назарова с аэродрома видели, как Леонид Александрович лично подарил портсигар Александру, пожелал удачи. Нет неприкасаемых, нет… Доходили слухи и в Испанию, может уже и сам генерал Котов…