Страница:
Но Мэйсон, похоже, ее не слышала.
– Ты знаешь, я не понимаю одного. Он столько сделал, чтобы создать мне репутацию величайшей художницы мира.
Он обхаживал репортеров, умасливал членов выставочного комитета, даже настоял на том, чтобы для меня выстроили отдельный павильон. Зачем ему это все?
– Ты слышала, что говорил Джуно? Подделки Рембрандта. Ватикан. Кайзеровский музей. Как ты думаешь, как ему удалось добиться такого успеха? Неужели ты не понимаешь: чем более знаменит автор, тем громче дело. Тем более впечатляющим выглядит его успех.
И вдруг в один миг Мэйсон стало все ясно.
– Я никуда не поеду, – заявила она.
– Дружок, ты должна уехать.
– Я не позволю ему меня добить. Я не собираюсь бегать всю жизнь.
– Но у тебя нет выбора. Ты ничего не можешь сделать.
– Нет, кое-что могу. Это прошлое, что он так тщательно оберегает. Я могу раскрыть его тайну. И возможно, я смогу найти способ использовать то, что найду, как оружие против него.
– Это опасная игра.
– Возможно, но я в нее сыграю.
Когда они с Лизеттой покидали Бельвиль, Мэйсон чувствовала себя куда лучше – она была преисполнена решимости, сосредоточенна и спокойна. К тому же теперь рядом с ними был Хьюго, следовавший за Лизеттой, словно тень. Однако Лизетте присутствие громилы не слишком нравилось. Лизетта кипятилась и злилась.
– Я мирюсь с тем, с чем должна примириться, – грозя пальцем телохранителю, говорила Лизетта. – Но позволь мне предупредить тебя: если ты хоть раз обмолвишься Джуно о том, что говорится или делается в твоем присутствии, я пойду к нему и скажу, что ты залез ко мне в постель. Он мне поверит, потому что считает, что ни один мужчина не может передо мной устоять. И тогда он порежет тебя на мелкие кусочки и скормит тебя моим собакам. Ты понял?
Хьюго покраснел как рак. Он бросил взгляд назад, на пристанище своего господина, и нервно кивнул в знак согласия.
– Хорошо. А теперь пойди и отыщи для нас кеб.
Глава 14
Глава 15
– Ты знаешь, я не понимаю одного. Он столько сделал, чтобы создать мне репутацию величайшей художницы мира.
Он обхаживал репортеров, умасливал членов выставочного комитета, даже настоял на том, чтобы для меня выстроили отдельный павильон. Зачем ему это все?
– Ты слышала, что говорил Джуно? Подделки Рембрандта. Ватикан. Кайзеровский музей. Как ты думаешь, как ему удалось добиться такого успеха? Неужели ты не понимаешь: чем более знаменит автор, тем громче дело. Тем более впечатляющим выглядит его успех.
И вдруг в один миг Мэйсон стало все ясно.
– Я никуда не поеду, – заявила она.
– Дружок, ты должна уехать.
– Я не позволю ему меня добить. Я не собираюсь бегать всю жизнь.
– Но у тебя нет выбора. Ты ничего не можешь сделать.
– Нет, кое-что могу. Это прошлое, что он так тщательно оберегает. Я могу раскрыть его тайну. И возможно, я смогу найти способ использовать то, что найду, как оружие против него.
– Это опасная игра.
– Возможно, но я в нее сыграю.
Когда они с Лизеттой покидали Бельвиль, Мэйсон чувствовала себя куда лучше – она была преисполнена решимости, сосредоточенна и спокойна. К тому же теперь рядом с ними был Хьюго, следовавший за Лизеттой, словно тень. Однако Лизетте присутствие громилы не слишком нравилось. Лизетта кипятилась и злилась.
– Я мирюсь с тем, с чем должна примириться, – грозя пальцем телохранителю, говорила Лизетта. – Но позволь мне предупредить тебя: если ты хоть раз обмолвишься Джуно о том, что говорится или делается в твоем присутствии, я пойду к нему и скажу, что ты залез ко мне в постель. Он мне поверит, потому что считает, что ни один мужчина не может передо мной устоять. И тогда он порежет тебя на мелкие кусочки и скормит тебя моим собакам. Ты понял?
Хьюго покраснел как рак. Он бросил взгляд назад, на пристанище своего господина, и нервно кивнул в знак согласия.
– Хорошо. А теперь пойди и отыщи для нас кеб.
Глава 14
Мэйсон и Лизетта стояли на тротуаре и, задрав головы, смотрели на окно Гаррета на четвертом этаже. За руку Лизетту держал один из ее коллег-циркачей, шимпанзе по имени Бобо. Часы только что пробили десять. До тех пор, пока не кончится представление и публика не повалит из Оперы, здесь будет относительно пустынно. В запасе у них был час или около того.
Всю прошедшую неделю Мэйсон безуспешно пыталась проникнуть в номер Ричарда, полагаясь на то, что человек, живущий по большей части в отелях, вынужден возить с собой важные документы. Она пыталась подкупить горничную, но получила отказ. Однажды она позволила Ричарду затащить ее в свой номер лишь затем, чтобы прикинуться нездоровой в очередной раз. Она специально оставила дверь незапертой, но на следующее утро, попытавшись вновь проникнуть на запретную территорию, обнаружила, что дверь на замке.
Ничего у нее не получалось.
Со своей стороны Гаррет прилагал максимум усилий к тому, чтобы сделать имя Мэйсон Колдуэлл общеизвестным. В дополнение к прочим своим инициативам теперь он планировал провести на следующей неделе гала-прием в строящемся павильоне. Гаррет часами торчал на месте будущего павильонa – чтобы стройка шла без помех и у бригады было все необходимое, зачастую требовалось его личное присутствие и горячее участие. Несмотря на нехватку свободного времени, натиск на бастион по имени Мэйсон только усилился. На самом деле, чем больше она избегала Ричарда, тем сильнее разжигался его аппетит. Он был неизменно внимателен. Он преувеличенно переживал по поводу ее самочувствия, отпаивая ее бренди, чтобы убить все мыслимые микробы, которые, возможно, ей досаждали. Но, поскольку ухаживания Гаррета действовали на Мэйсон расслабляюще, она отвергала их по мере сил. Он всеми способами – жаркими взглядами, нежными прикосновениями при каждом удобном случае и под каждым благовидным предлогом, явным нежеланием покидать ее у двери номера – сообщал ей о том, что снедаем желанием.
Однажды, находясь у нее в гостиной, Ричард подошел к ней со спины и, наклонившись, поцеловал в затылок, нежно перебирая пальцами вдоль позвоночника. Мэйсон поняла, что происходит, лишь обнаружив, что застежка на спине расстегнута. Ричард принялся стаскивать с нее платье, страстно целуя плечи. Мэйсон была на грани капитуляции. Хорошо, что ей вовремя пришло в голову заявить о своем нездоровье. И это ее спасло.
В другой раз, заметив напряженность Мэйсон, Ричард принялся разминать мышцы в области затылка.
– Почему ты не позволишь сделать тебе массаж? – предложил он. То, что он делал, было настолько приятно, что Мэйсон с трудом преодолела искушение согласиться. Проводить с ним время становилось все труднее. Несмотря на все свои тайные страхи и тайную ненависть, ее тянуло к нему так, как тянет к огню мотылька.
Недельный поиск информации о прошлом Гаррета не дал результатов. Мэйсон была горько разочарована.
Она уже была на грани отчаяния, когда в дверях вдруг появилась Лизетта со своим другом приматом.
– У этого парня, – Лизетта указала на шимпанзе, – темное прошлое. Он принадлежал грабителю, который сделал из него своего помощника, причем натренировал отлично. Грабителя посадили в тюрьму, а Бобо попал к нам в цирк.
– Я его помню. Ты с ним выступала – он стоял у тебя за спиной, когда ты гарцевала на белой лошадке.
– Точно. Этот парень очень талантлив. Не его вина, что его хозяин попался. Он может ходить по канату, летать на трапеции, короче, все умеет.
По сигналу Лизетты Бобо протянул Мэйсон руку для пожатия.
– Я счастлива тем, что мне выпала честь познакомиться с таким выдающимся артистом, но, может, ты объяснишь, почему он здесь?
– Пойдем. Я тебе покажу.
И теперь, стоя в сгущающихся сумерках под окнами Гаррета, Лизетта наклонилась к своему другу и что-то шепнула ему на ухо. Бобо почесал голову, показал Лизетте зубы, подошел к стене и принялся карабкаться по ней вверх. На каждом этаже здания были железные балконы, так что Бобо без труда перебирался с этажа на этаж, хватаясь за решетки и взмывая вверх, словно забирался на кокосовую пальму. Добравшись до четвертого этажа, шимпанзе посмотрел на Лизетту, которая подняла руку и показала на нужное окно.
– Так уж повелось, – объясняла Лизетта своей недоумевающей подруге, – что балконы в отелях очень редко запирают изнутри. Щеколды на балконных дверях почти не ставят. Так что Бобо заберется в номер снаружи. Смотри! Он уже там.
Мэйсон подняла голову и увидела, что Бобо открыл балконную дверь и, показав Лизетте зубы, запрыгнул внутрь.
– Пошли, – сказала Лизетта.
Хьюго ждал их в фойе. Перед тем как подняться с Мэйсон на второй этаж, Лизетта сказала ему:
– Гаррет на ужине с какими-то важными особами. Он не вернется до полуночи. Но если он вдруг появится, не давай ему зайти в лифт. Останови во что бы то ни стало. Понял?
Хьюго кивнул.
Оставив телохранителя дежурить возле лифта, подруги поднялись наверх и быстро пошли по коридору к номеру Гаррета. Дверь в номер была открыта. Бобо стоял на пороге и ждал их.
– Отличная работа, Бобо, – ласково проворковала Лизетта. Она наклонилась и обняла шимпанзе. Потом Бобо взял Лизетту за руку и повел внутрь.
Дверь на балкон была открыта. На столе в гостиной горел торшер. Мэйсон вся обливалась потом от волнения. В номере чувствовался еле заметный запах Ричарда. От этого запаха волнение Мэйсон усилилось. Ей почему-то казалось, что он может появиться в любую минуту.
– С чего начать?
И, не успев принять решения, она заметила нечто интересное. На журнальном столике лежал номер «Фигаро», открытый на странице со светской хроникой. Одна из статей была обведена чернилами. В ней говорилось о том, что граф Дмитрий Орлов, известный русский собиратель картин, прибыл в Париж на открытие Всемирной выставки. Статью иллюстрировал головной портрет знаменитого знатока живописи. Однако Мэйсон не удалось понять, как выглядит русский граф, потому, что портрет был крест-накрест перечеркнут жирными чернильными линиями.
Потом она подумает над тем, что бы это значило. А пока ее ждала работа.
– Похоже, это важные бумаги, – сказала Лизетта, возившаяся возле письменного стола.
Бобо угостился яблоком из фруктовой корзины и, счастливо чавкая, носился по комнате.
– Нет, – тут же оговорилась Лизетта. – Там всего лишь счета и приглашения.
Мэйсон подошла к столу и принялась копаться в выдвижных ящиках. Ничего существенного. Наконец в нижнем ящике она наткнулась на кожаный мешочек, запрятанный под писчую бумагу. Она развязала тесемку, запустила руку внутрь и достала ферротипию, изображавшую улыбающуюся темноволосую девушку от силы лет восемнадцати.
– Красивая, – заметила Лизетта, заглянув Мэйсон через плечо. – Интересно, кто это? Любовница?
– Это же ферротипия. Таких не делают уже лет двадцать.
– Может, его мать?
Мэйсон пошарила в мешочке и достала еще одну ферротипию. На ней был изображен мужчина лет тридцати, а рядом с ним мальчик. Мужчину Мэйсон узнала сразу – Хэнк Томпсон. Насчет мальчика она не была так уверена, но, похоже, это был Ричард. Несмотря на то, что на фотогравюре ему было лет семь или восемь, не больше, взгляд у мальчика был таким холодным и жестким, что у нее по телу мурашки побежали.
Лизетта обшаривала комнату.
– Кстати, где Бобо?
Пока Лизетта искала Бобо, Мэйсон достала из мешочка то последнее, что в нем хранилось, – маленький бумажник. Она открыла его и увидела значок. Значок, выполненный в виде громадного глаза со знаменитым пинкертоновским лозунгом под ним: «МЫ НИКОГДА НЕ СПИМ».
Она подавила нервную дрожь.
В другом отделении бумажника она обнаружила несколько сложенных документов, удостоверяющих личность его обладателя. Просмотрев их, Мэйсон узнала только одну интересную вещь: Ричард был гражданином США и в тот момент, когда он поступил на работу в агентство, жил в штате Колорадо.
Итак, он был американцем. Причем американцем с Запада.
Мэйсон не успела до конца осмыслить этот факт, когда Лизетта позвала ее из спальни:
– Мэйсон, иди сюда. Ты должна это увидеть.
Мэйсон быстро убрала содержимое кожаного мешочка на местo и засунула его в нижний ящик стола. Затем прошла в спальню. На стуле возле кровати стоял ее автопортрет. Мэйсон была потрясена, увидев свою работу здесь, возле его постели, столь бережно хранимую.
Лизетта с Бобо на руках тоже смотрела на картину.
– Как ты думаешь, почему он ее сюда поставил? Мэйсон была слишком потрясена, чтобы говорить. Она лишь покачала головой. Возможно ли, что он при всем его стремлении заманить ее в капкан все же не притворялся, будто ему нравятся ее картины?
Внезапно Бобо похлопал Лизетту по щеке и тихонько заскулил, словно предупреждал о чем-то. Через секунду они услышали, как в замке повернулся ключ.
– Он вернулся! – свистящим шепотом возвестила Лизетта.
Мэйсон погасила в спальне свет, и девушки спрятались за дверью. Ричард вошел не один. С ним был Хэнк.
– Достань бурбон, мальчик. Мне надо выпить. Мне было чертовски скучно, но…
– Возможно, тебе стоило взять на себя труд выучить французский, тогда бы ты знал, что происходит, – беззлобно подтрунил над ним Ричард.
– Именно поэтому я и отправил тебя в Оксфорд, чтобы самому не учить французский.
– В любом случае сегодняшний вечер можно назвать успешным. Я смог нашептать президенту Карно кое-что о коллекции Колдуэлл. Теперь он умирает от желания увидеть ее своими глазами.
– Что тебя грызет сегодня весь вечер, Бустер? Ты весь ощетинился, как кактус. Эта фифа не дает тебе покою?
– Орлов. Что чертов ублюдок тут забыл?
– Как и все, он приехал на выставку.
– Ни секунды в это не верил. Что он, что Эмма. Этих крыс выманили из щелей публикации о картинах.
– Ну и что с того?
– Что с того? Лично я считаю его дьяволом во плоти. Чем дальше он будет от всего этого держаться, тем лучше.
– Знаешь, парень, мне кажется, ты делаешь из мухи слона. Ты себя прямо в гроб загоняешь этой работой. Знаешь, что тебе надо? Отдохнуть. Иди поспи, и все пройдет.
– Может, ты и прав.
«Он пойдет спать?»
Мэйсон и Лизетта переглянулись. Стоять за дверью было не слишком удобно, но как им теперь выбраться из спальни?
Бобо оказался самым сообразительным. Он снова похлопал Лизетту по щеке, затем по голове. Лизетта поняла его без слов и что-то шепнула на ухо. И тогда без тени колебаний шимпанзе выпрыгнул в гостиную. Он стрелой влетел в комнату и в одну секунду повалил настольную лампу, разбил ее и погрузил гостиную во мрак.
Мэйсон с Лизеттой в темноте пробрались к входной двери. Бобо между тем стал визжать как безумный и скакать по мебели.
– Господи! – закричал Хэнк. – Тут чертов пигмей!
– Нет, тут чертова мартышка, – возразил Гаррет. – Должно быть, залез сюда через окно.
– Осторожнее. Не прикасайся к нему. Эти твари здорово кусаются.
– Даже не собираюсь его трогать.
Но Бобо знал, когда пора убегать. Видя, что его партнеры уже покинули сцену, он выпрыгнул через открытую дверь на балкон и был таков.
Мэйсон и Лизетта бежали вниз по лестнице.
– Я голову снесу этому чертову Хьюго! – злобно прошипела Лизетта.
Телохранитель мирно посапывал в мягком кресле в фойе. Лизетта подошла к нему и хлопнула изо всей силы по его лысой башке.
Хьюго подскочил.
– Я не сплю!
– Гаррет прошел мимо твоего носа, а ты его не заметил, дурак! Он застал нас в своей комнате.
– Я только на миг глаза закрыл, – заскулил Хьюго. Мэйсон сочла, что на этом стоит остановиться.
– Нам пора выбираться отсюда. Гаррет может спуститься, чтобы подать официальную жалобу.
Лизетта захихикала:
– Месье, в нашей комнате была обезьяна…
Мэйсон не выдержала и рассмеялась, и Хьюго тоже не удержался от смеха.
– Над чем это ты смеешься? – шикнула на него Лизетта, и он тут же закрыл рот и глуповато захлопал глазами.
Бобо ждал их снаружи. Лизетта подставила руки, и он забрался к ней на шею. Лизетта покрыла его физиономию благодарными поцелуями.
– Ты такой хороший парень, Бобо. Ты нас спас.
Исцелованный Бобо повернул голову к насупленному Хьюго и победно ему ухмыльнулся.
Всю прошедшую неделю Мэйсон безуспешно пыталась проникнуть в номер Ричарда, полагаясь на то, что человек, живущий по большей части в отелях, вынужден возить с собой важные документы. Она пыталась подкупить горничную, но получила отказ. Однажды она позволила Ричарду затащить ее в свой номер лишь затем, чтобы прикинуться нездоровой в очередной раз. Она специально оставила дверь незапертой, но на следующее утро, попытавшись вновь проникнуть на запретную территорию, обнаружила, что дверь на замке.
Ничего у нее не получалось.
Со своей стороны Гаррет прилагал максимум усилий к тому, чтобы сделать имя Мэйсон Колдуэлл общеизвестным. В дополнение к прочим своим инициативам теперь он планировал провести на следующей неделе гала-прием в строящемся павильоне. Гаррет часами торчал на месте будущего павильонa – чтобы стройка шла без помех и у бригады было все необходимое, зачастую требовалось его личное присутствие и горячее участие. Несмотря на нехватку свободного времени, натиск на бастион по имени Мэйсон только усилился. На самом деле, чем больше она избегала Ричарда, тем сильнее разжигался его аппетит. Он был неизменно внимателен. Он преувеличенно переживал по поводу ее самочувствия, отпаивая ее бренди, чтобы убить все мыслимые микробы, которые, возможно, ей досаждали. Но, поскольку ухаживания Гаррета действовали на Мэйсон расслабляюще, она отвергала их по мере сил. Он всеми способами – жаркими взглядами, нежными прикосновениями при каждом удобном случае и под каждым благовидным предлогом, явным нежеланием покидать ее у двери номера – сообщал ей о том, что снедаем желанием.
Однажды, находясь у нее в гостиной, Ричард подошел к ней со спины и, наклонившись, поцеловал в затылок, нежно перебирая пальцами вдоль позвоночника. Мэйсон поняла, что происходит, лишь обнаружив, что застежка на спине расстегнута. Ричард принялся стаскивать с нее платье, страстно целуя плечи. Мэйсон была на грани капитуляции. Хорошо, что ей вовремя пришло в голову заявить о своем нездоровье. И это ее спасло.
В другой раз, заметив напряженность Мэйсон, Ричард принялся разминать мышцы в области затылка.
– Почему ты не позволишь сделать тебе массаж? – предложил он. То, что он делал, было настолько приятно, что Мэйсон с трудом преодолела искушение согласиться. Проводить с ним время становилось все труднее. Несмотря на все свои тайные страхи и тайную ненависть, ее тянуло к нему так, как тянет к огню мотылька.
Недельный поиск информации о прошлом Гаррета не дал результатов. Мэйсон была горько разочарована.
Она уже была на грани отчаяния, когда в дверях вдруг появилась Лизетта со своим другом приматом.
– У этого парня, – Лизетта указала на шимпанзе, – темное прошлое. Он принадлежал грабителю, который сделал из него своего помощника, причем натренировал отлично. Грабителя посадили в тюрьму, а Бобо попал к нам в цирк.
– Я его помню. Ты с ним выступала – он стоял у тебя за спиной, когда ты гарцевала на белой лошадке.
– Точно. Этот парень очень талантлив. Не его вина, что его хозяин попался. Он может ходить по канату, летать на трапеции, короче, все умеет.
По сигналу Лизетты Бобо протянул Мэйсон руку для пожатия.
– Я счастлива тем, что мне выпала честь познакомиться с таким выдающимся артистом, но, может, ты объяснишь, почему он здесь?
– Пойдем. Я тебе покажу.
И теперь, стоя в сгущающихся сумерках под окнами Гаррета, Лизетта наклонилась к своему другу и что-то шепнула ему на ухо. Бобо почесал голову, показал Лизетте зубы, подошел к стене и принялся карабкаться по ней вверх. На каждом этаже здания были железные балконы, так что Бобо без труда перебирался с этажа на этаж, хватаясь за решетки и взмывая вверх, словно забирался на кокосовую пальму. Добравшись до четвертого этажа, шимпанзе посмотрел на Лизетту, которая подняла руку и показала на нужное окно.
– Так уж повелось, – объясняла Лизетта своей недоумевающей подруге, – что балконы в отелях очень редко запирают изнутри. Щеколды на балконных дверях почти не ставят. Так что Бобо заберется в номер снаружи. Смотри! Он уже там.
Мэйсон подняла голову и увидела, что Бобо открыл балконную дверь и, показав Лизетте зубы, запрыгнул внутрь.
– Пошли, – сказала Лизетта.
Хьюго ждал их в фойе. Перед тем как подняться с Мэйсон на второй этаж, Лизетта сказала ему:
– Гаррет на ужине с какими-то важными особами. Он не вернется до полуночи. Но если он вдруг появится, не давай ему зайти в лифт. Останови во что бы то ни стало. Понял?
Хьюго кивнул.
Оставив телохранителя дежурить возле лифта, подруги поднялись наверх и быстро пошли по коридору к номеру Гаррета. Дверь в номер была открыта. Бобо стоял на пороге и ждал их.
– Отличная работа, Бобо, – ласково проворковала Лизетта. Она наклонилась и обняла шимпанзе. Потом Бобо взял Лизетту за руку и повел внутрь.
Дверь на балкон была открыта. На столе в гостиной горел торшер. Мэйсон вся обливалась потом от волнения. В номере чувствовался еле заметный запах Ричарда. От этого запаха волнение Мэйсон усилилось. Ей почему-то казалось, что он может появиться в любую минуту.
– С чего начать?
И, не успев принять решения, она заметила нечто интересное. На журнальном столике лежал номер «Фигаро», открытый на странице со светской хроникой. Одна из статей была обведена чернилами. В ней говорилось о том, что граф Дмитрий Орлов, известный русский собиратель картин, прибыл в Париж на открытие Всемирной выставки. Статью иллюстрировал головной портрет знаменитого знатока живописи. Однако Мэйсон не удалось понять, как выглядит русский граф, потому, что портрет был крест-накрест перечеркнут жирными чернильными линиями.
Потом она подумает над тем, что бы это значило. А пока ее ждала работа.
– Похоже, это важные бумаги, – сказала Лизетта, возившаяся возле письменного стола.
Бобо угостился яблоком из фруктовой корзины и, счастливо чавкая, носился по комнате.
– Нет, – тут же оговорилась Лизетта. – Там всего лишь счета и приглашения.
Мэйсон подошла к столу и принялась копаться в выдвижных ящиках. Ничего существенного. Наконец в нижнем ящике она наткнулась на кожаный мешочек, запрятанный под писчую бумагу. Она развязала тесемку, запустила руку внутрь и достала ферротипию, изображавшую улыбающуюся темноволосую девушку от силы лет восемнадцати.
– Красивая, – заметила Лизетта, заглянув Мэйсон через плечо. – Интересно, кто это? Любовница?
– Это же ферротипия. Таких не делают уже лет двадцать.
– Может, его мать?
Мэйсон пошарила в мешочке и достала еще одну ферротипию. На ней был изображен мужчина лет тридцати, а рядом с ним мальчик. Мужчину Мэйсон узнала сразу – Хэнк Томпсон. Насчет мальчика она не была так уверена, но, похоже, это был Ричард. Несмотря на то, что на фотогравюре ему было лет семь или восемь, не больше, взгляд у мальчика был таким холодным и жестким, что у нее по телу мурашки побежали.
Лизетта обшаривала комнату.
– Кстати, где Бобо?
Пока Лизетта искала Бобо, Мэйсон достала из мешочка то последнее, что в нем хранилось, – маленький бумажник. Она открыла его и увидела значок. Значок, выполненный в виде громадного глаза со знаменитым пинкертоновским лозунгом под ним: «МЫ НИКОГДА НЕ СПИМ».
Она подавила нервную дрожь.
В другом отделении бумажника она обнаружила несколько сложенных документов, удостоверяющих личность его обладателя. Просмотрев их, Мэйсон узнала только одну интересную вещь: Ричард был гражданином США и в тот момент, когда он поступил на работу в агентство, жил в штате Колорадо.
Итак, он был американцем. Причем американцем с Запада.
Мэйсон не успела до конца осмыслить этот факт, когда Лизетта позвала ее из спальни:
– Мэйсон, иди сюда. Ты должна это увидеть.
Мэйсон быстро убрала содержимое кожаного мешочка на местo и засунула его в нижний ящик стола. Затем прошла в спальню. На стуле возле кровати стоял ее автопортрет. Мэйсон была потрясена, увидев свою работу здесь, возле его постели, столь бережно хранимую.
Лизетта с Бобо на руках тоже смотрела на картину.
– Как ты думаешь, почему он ее сюда поставил? Мэйсон была слишком потрясена, чтобы говорить. Она лишь покачала головой. Возможно ли, что он при всем его стремлении заманить ее в капкан все же не притворялся, будто ему нравятся ее картины?
Внезапно Бобо похлопал Лизетту по щеке и тихонько заскулил, словно предупреждал о чем-то. Через секунду они услышали, как в замке повернулся ключ.
– Он вернулся! – свистящим шепотом возвестила Лизетта.
Мэйсон погасила в спальне свет, и девушки спрятались за дверью. Ричард вошел не один. С ним был Хэнк.
– Достань бурбон, мальчик. Мне надо выпить. Мне было чертовски скучно, но…
– Возможно, тебе стоило взять на себя труд выучить французский, тогда бы ты знал, что происходит, – беззлобно подтрунил над ним Ричард.
– Именно поэтому я и отправил тебя в Оксфорд, чтобы самому не учить французский.
– В любом случае сегодняшний вечер можно назвать успешным. Я смог нашептать президенту Карно кое-что о коллекции Колдуэлл. Теперь он умирает от желания увидеть ее своими глазами.
– Что тебя грызет сегодня весь вечер, Бустер? Ты весь ощетинился, как кактус. Эта фифа не дает тебе покою?
– Орлов. Что чертов ублюдок тут забыл?
– Как и все, он приехал на выставку.
– Ни секунды в это не верил. Что он, что Эмма. Этих крыс выманили из щелей публикации о картинах.
– Ну и что с того?
– Что с того? Лично я считаю его дьяволом во плоти. Чем дальше он будет от всего этого держаться, тем лучше.
– Знаешь, парень, мне кажется, ты делаешь из мухи слона. Ты себя прямо в гроб загоняешь этой работой. Знаешь, что тебе надо? Отдохнуть. Иди поспи, и все пройдет.
– Может, ты и прав.
«Он пойдет спать?»
Мэйсон и Лизетта переглянулись. Стоять за дверью было не слишком удобно, но как им теперь выбраться из спальни?
Бобо оказался самым сообразительным. Он снова похлопал Лизетту по щеке, затем по голове. Лизетта поняла его без слов и что-то шепнула на ухо. И тогда без тени колебаний шимпанзе выпрыгнул в гостиную. Он стрелой влетел в комнату и в одну секунду повалил настольную лампу, разбил ее и погрузил гостиную во мрак.
Мэйсон с Лизеттой в темноте пробрались к входной двери. Бобо между тем стал визжать как безумный и скакать по мебели.
– Господи! – закричал Хэнк. – Тут чертов пигмей!
– Нет, тут чертова мартышка, – возразил Гаррет. – Должно быть, залез сюда через окно.
– Осторожнее. Не прикасайся к нему. Эти твари здорово кусаются.
– Даже не собираюсь его трогать.
Но Бобо знал, когда пора убегать. Видя, что его партнеры уже покинули сцену, он выпрыгнул через открытую дверь на балкон и был таков.
Мэйсон и Лизетта бежали вниз по лестнице.
– Я голову снесу этому чертову Хьюго! – злобно прошипела Лизетта.
Телохранитель мирно посапывал в мягком кресле в фойе. Лизетта подошла к нему и хлопнула изо всей силы по его лысой башке.
Хьюго подскочил.
– Я не сплю!
– Гаррет прошел мимо твоего носа, а ты его не заметил, дурак! Он застал нас в своей комнате.
– Я только на миг глаза закрыл, – заскулил Хьюго. Мэйсон сочла, что на этом стоит остановиться.
– Нам пора выбираться отсюда. Гаррет может спуститься, чтобы подать официальную жалобу.
Лизетта захихикала:
– Месье, в нашей комнате была обезьяна…
Мэйсон не выдержала и рассмеялась, и Хьюго тоже не удержался от смеха.
– Над чем это ты смеешься? – шикнула на него Лизетта, и он тут же закрыл рот и глуповато захлопал глазами.
Бобо ждал их снаружи. Лизетта подставила руки, и он забрался к ней на шею. Лизетта покрыла его физиономию благодарными поцелуями.
– Ты такой хороший парень, Бобо. Ты нас спас.
Исцелованный Бобо повернул голову к насупленному Хьюго и победно ему ухмыльнулся.
Глава 15
Апрель закончился, начался май. И город, словно опомнившись, поднялся на дыбы. Всего шесть дней осталось до открытия грандиозной Всемирной выставки 1889 года. В громадных выставочных залах из стекла и бетона шли последние приготовления. Все отели полнились гостями со всего мира, стекавшимися в Париж, словно паломники в Мекку. Туристы были везде: в кафе, ресторанах, танцевальных залах, на улицах, площадях, в парках и скверах. Весь город словно раздулся от важности.
Париж снова стал центром мира.
Но, пока все вокруг отсчитывали дни, оставшиеся до шестого мая, официальной даты открытия выставки, Гаррет тревожно отсчитывал часы до грандиозного приема, который был назначен на третье мая. Прием должен был состояться в павильоне Мэйсон Колдуэлл, строительство которого завершили лишь наполовину. У Мэйсон не осталось иллюзий по поводу мотивов Гаррета. Но пусть он делал все это отнюдь не ради нее, в таланте импресарио ему не откажешь. Он говорил ей о том, как важно «украсть немного грома» у более масштабных художественных экспозиций, которые вот-вот должны были открыться неподалеку от их павильона, привлечь внимание сильных мира сего к их «детищу» и перенаправить в нужную им сторону поток спонсорской помощи. В Париже всегда было рискованно проводить мероприятия на открытом воздухе весной – погода французской столицы капризна. Однако, на сей раз, погода выступила их союзником. На Париж опустился чудесный майский вечер, небо было ясное, без намека на угрозу дождя. Цветные японские фонарики были развешаны по периметру участка, отведенного под павильон. Оркестр играл Моцарта и Гайдна. Под шатром столы ломились от яств и шампанского. Официанты в красных фраках выстроились в ряд, готовые выполнить любую прихоть гостей, которые усилиями Ричарда представляли собой самые сливки парижского общества. Здесь были люди, обладавшие значительным влиянием в мире культуры, финансов и политики. Присутствовали тут и критики, и торговцы от искусства, и меценаты. Принц Уэльский и президент Карно тоже были в числе приглашенных. Но главным на этом приеме были картины. Картины расставили вдоль периметра ограждения так, чтобы любой желающий мог вдоволь налюбоваться каждой из них.
Ричард был на редкость общителен. К тому моменту как гости начали собираться, он на все сто включил свое необыкновенное обаяние. Он лично встречал каждого – сама любезность и гостеприимство, представлял гостей друг другу, представлял гостям сестру художницы. Шампанское лилось рекой, приятно звучала музыка, дул легкий ветерок. Ричард подходил к наиболее значительным фигурам из числа гостей, рассматривающих картины, обсуждал с ними достоинства полотен. Его красноречие было таким непринужденным, что никому и в голову не могло прийти, что он лишь набивает картинам цену. Он пояснял некоторым гостям художественную ценность шедевров, то место, что они непременно займут в истории, и почему они заслуживают отдельного павильона.
Собрание было блестящим. Актрисы и дамы полусвета мешались с акулами бизнеса и промышленными королями. Тут были итальянские аристократы и нувориши из Америки, сколотившие состояния на торговле крупным рогатым скотом. Тут были владельцы африканских алмазных месторождений, критики, драматурги, поэты, салонные художники и скульпторы, путешественники, армейские генералы и изобретатели, чьи труды предстояло явить миру грядущей ярмарке. Беседа текла легко, живо. Реплики блистали остроумием и мудрыми наблюдениями. Во всем чувствовалось приятное возбуждение – предвкушение грандиозного события. И над всем этим возвышалась Эйфелева башня – восьмое чудо света, увитая электрическими гирляндами, мерцавшая, словно маяк в ночи. Наблюдая за всем этим волшебным действом, за Ричардом, слушая его речи, в которых звучало столь искреннее преклонение перед работами Мэйсон Колдуэлл, Мэйсон хотелось ущипнуть себя, чтобы напомнить о том, что на самом деле это всего лишь ход в его игре. А главной целью его плана остается одно – захлопнуть капкан.
«Ах, ты, подлец. Ты думаешь, я не вижу тебя насквозь? Не понимаю, зачем ты все это делаешь? Не знаю, что трудишься ты лишь ради себя любимого? Потому что чем более знаменитой ты сделаешь меня, тем больший успех ждет тебя, когда ты сорвешь с меня маску. Ну что же, ты, верно, считаешь, что вечер тебе удался. Но, если повезет, я тоже сделаю тебе сюрприз!»
И ждать сюрприза пришлось недолго, всего несколько минут. Высокий светловолосый мужчина аристократической дружности с резкими чертами лица появился у входа.
Граф Дмитрий Орлов.
И когда он присоединился к гостям, улыбаясь и раскланиваясь с прочими приглашенными, Мэйсон коварно усмехнулась в предвкушении скандала. Два тигра в одной клетке. Теперь ей лишь оставалось отойти в сторону и наблюдать. Посмотрим, что полезного она может добыть для себя в этой схватке.
Ричард никак не ожидал прихода Орлова. Он был где-то на другом конце огороженной территории, беседовал с Эмилем Золя. Сколько времени понадобится Ричарду, чтобы заметить новое лицо среди всей этой толпы?
И, как оказалось, почти нисколько. Каким-то звериным чутьем он угадал, что случилось непредвиденное, замолчал на середине предложения, обернулся, заметил Орлова, и в мгновение ока взгляд его из любезно-услужливого превратился в откровенно злобный.
Мэйсон наблюдала за происходящим с тонкой усмешкой. Что он станет делать?
С перекошенным от ярости лицом Ричард пулей бросился Орлову. Мэйсон подошла поближе, чтобы ничего не упустить…
Орлов заметил его приближение. Насмешливо приподняв уголки губ, он сказал, пряча усмешку в усы:
– Ба! Хозяин вечеринки Ричард Гаррет собственной персоной!
– Что вы здесь делаете? – прорычал Ричард.
– Как что? Мой дорогой друг, я получил приглашение.
– Я не стал бы приглашать вас даже на ваши собственные похороны.
Несколько гостей почувствовали назревающий скандал и повернули головы, чтобы посмотреть представление. Мэйсон воспользовалась этими гостями как удобным укрытием, из-за которого она могла наблюдать происходящее, не будучи уличенной в излишнем любопытстве.
– Но я действительно получил приглашение. – С этими словами Орлов извлек из кармана карточку с приглашением, ту самую, что отправила ему Мэйсон.
Гаррет лишь мельком взглянул на предъявленный пропуск.
– Не знаю, как вы его раздобыли, и мне, если честно, все равно. Но для вас же будет лучше, если вы немедленно отсюда уйдете.
Гаррет повысил голос и тем самым привлек к себе дополнительное внимание.
– Мой дорогой коллега, я не собираюсь отсюда уходить. Я сгораю от нетерпения: очень хочется посмотреть на картины, о которых так много говорят. Возможно, мне даже захочется некоторые из них приобрести.
Ричард стоял с каменным лицом.
– Даю вам ровно одну минуту на то, чтобы исчезнуть с моих глаз.
– А что, если я проигнорирую ваше ультимативное требование?
– Я вас сам вышвырну.
Орлов засмеялся.
– И сваляете дурака перед всеми этими завсегдатаями салонов? Устроите публичный скандал? Закатите сцену на приеме, на котором рассчитывали собрать средства? Я так не думаю.
– Вы считаете, что я не стану устраивать сцен? – вспылил Ричард. Едва договорив фразу, он размахнулся и закатил Орлову пощечину.
Толпа ахнула, когда Орлов пошатнулся, едва не упав на тех, кто был ближе к нему. Реакция у Мэйсон была примерно та же, что и у остальных членов высокого собрания. Она никогда не видела Ричарда разъяренным. Он буквально дрожал от гнева и ненависти. Гости попятились. Ричард распугивал народ своим видом.
– Полагаю, вы потребуете от меня сатисфакции? – проредил он сквозь зубы. – Готов дать ее в любое время и в любом месте по вашему выбору. Выбор оружия тоже за вами. На чем вы предпочитаете драться, Орлов?
Русский отряхнулся, выпрямился и вновь насмешливо улыбнулся:
– О, мой друг, я непременно получу сатисфакцию. Но сделаю это в свое время, и способ ее получить тоже выберу свой. И, я думаю, я не стану задерживаться на вашей маленькой сходке, поскольку необходимости в том, чтобы увидеть картины сегодня, у меня нет. У меня будет достаточно времени, чтобы ими полюбоваться, когда я стану их брокером.
Ричард бросился следом за Орловым, схватил его за полы пиджака и яростно его тряхнул. Приблизив к нему лицо, он прошипел:
– Послушай меня, сукин ты сын! Я убью тебя, если ты близко подойдешь к этим картинам!
Толпа пришла в движение, и вперед вышел Хэнк Томпсон.
– Все, мальчик мой, довольно. Держи себя в руках. Ты что, забыл, где находишься?
– Если его отсюда не уберут, клянусь Богом, я его убью!
Орлов, в конце концов, потерял терпение:
– Эй ты, прыщ британский, ты мне за это заплатишь. Я знаю, как тебя достать.
Хэнк оттеснил Ричарда от Орлова, крикнув русскому:
– Тебе, парень, и впрямь лучше отсюда убраться подобру-поздорову, пока еще можешь идти на своих двоих. А то ведь вынесут, смотри. – А для зрителей Хэнк добавил: – Ничего не случилось, господа. Просто два молодых бычка решили пободаться. Бывает. Ничего особенного.
Толпа начала понемногу рассасываться. Люди перешептывались, обмениваясь мнениями об увиденном. Предлагали свои версии возникновения конфликта. Мэйсон слышала, как женщина у нее за спиной вздохнула, обмахиваясь веером.
– Боже, как это занимательно. Я никогда ничего подобного не видела. И этот англичанин… Ах, как бьется сердце…
– Я в восторге, – вторила ей ее спутница.
Мэйсон наблюдала за тем, как Хэнк что-то тихо говорит Ричарду, успокаивая его. Она подождала, пока Хэнк отойдет, затем взяла бокал шампанского и принесла Гаррету.
– Вот так сцена.
Она видела, что Ричард еще не вполне справился с приступом гнева, но он уже почти сумел взять себя в руки.
– Приношу свои извинения. Боюсь, что этот инцидент не слишком способствовал сборам, но так уж вышло. Этот человек для меня – все равно, что красная тряпка для быка. Представить не могу, как он раздобыл приглашение.
– Почему ты так его ненавидишь?
– Он подлец. Выдает себя за ценителя искусства, за аристократа, а на самом деле он сколачивает деньги, выступая брокером краденых произведений. Как только где-то в мире случается кража картины, вор знает, что он сумеет сбыть ее в Россию через графа Орлова. Даже для законно приобретенной картины нет хуже судьбы, чем оказаться у Орлова.
Он продаст ее кому-то из русской знати, что понятия не имеет о музеях, и там она сгинет навсегда. Орлов в моих глазах воплощает все то плохое, что есть в мире искусства, и я его презираю.
Гаррет говорил с такой страстью, с таким неподдельным чувством, с такой болью, что Мэйсон вдруг стало стыдно. Она спровоцировала эту сцену, чтобы узнать что-то ценное для себя о прошлом Ричарда, но то, что она невольно причинила ему боль, не принесло ей радости. И она не узнала ничего нового.
Этот случай лишь ослабил ее иммунитет против него.
Мэйсон отвернулась. Она должна побороть в себе это чувство. Если она станет его идеализировать, если будет видеть в нем лучшее, то сердце ее не устоит.
Париж снова стал центром мира.
Но, пока все вокруг отсчитывали дни, оставшиеся до шестого мая, официальной даты открытия выставки, Гаррет тревожно отсчитывал часы до грандиозного приема, который был назначен на третье мая. Прием должен был состояться в павильоне Мэйсон Колдуэлл, строительство которого завершили лишь наполовину. У Мэйсон не осталось иллюзий по поводу мотивов Гаррета. Но пусть он делал все это отнюдь не ради нее, в таланте импресарио ему не откажешь. Он говорил ей о том, как важно «украсть немного грома» у более масштабных художественных экспозиций, которые вот-вот должны были открыться неподалеку от их павильона, привлечь внимание сильных мира сего к их «детищу» и перенаправить в нужную им сторону поток спонсорской помощи. В Париже всегда было рискованно проводить мероприятия на открытом воздухе весной – погода французской столицы капризна. Однако, на сей раз, погода выступила их союзником. На Париж опустился чудесный майский вечер, небо было ясное, без намека на угрозу дождя. Цветные японские фонарики были развешаны по периметру участка, отведенного под павильон. Оркестр играл Моцарта и Гайдна. Под шатром столы ломились от яств и шампанского. Официанты в красных фраках выстроились в ряд, готовые выполнить любую прихоть гостей, которые усилиями Ричарда представляли собой самые сливки парижского общества. Здесь были люди, обладавшие значительным влиянием в мире культуры, финансов и политики. Присутствовали тут и критики, и торговцы от искусства, и меценаты. Принц Уэльский и президент Карно тоже были в числе приглашенных. Но главным на этом приеме были картины. Картины расставили вдоль периметра ограждения так, чтобы любой желающий мог вдоволь налюбоваться каждой из них.
Ричард был на редкость общителен. К тому моменту как гости начали собираться, он на все сто включил свое необыкновенное обаяние. Он лично встречал каждого – сама любезность и гостеприимство, представлял гостей друг другу, представлял гостям сестру художницы. Шампанское лилось рекой, приятно звучала музыка, дул легкий ветерок. Ричард подходил к наиболее значительным фигурам из числа гостей, рассматривающих картины, обсуждал с ними достоинства полотен. Его красноречие было таким непринужденным, что никому и в голову не могло прийти, что он лишь набивает картинам цену. Он пояснял некоторым гостям художественную ценность шедевров, то место, что они непременно займут в истории, и почему они заслуживают отдельного павильона.
Собрание было блестящим. Актрисы и дамы полусвета мешались с акулами бизнеса и промышленными королями. Тут были итальянские аристократы и нувориши из Америки, сколотившие состояния на торговле крупным рогатым скотом. Тут были владельцы африканских алмазных месторождений, критики, драматурги, поэты, салонные художники и скульпторы, путешественники, армейские генералы и изобретатели, чьи труды предстояло явить миру грядущей ярмарке. Беседа текла легко, живо. Реплики блистали остроумием и мудрыми наблюдениями. Во всем чувствовалось приятное возбуждение – предвкушение грандиозного события. И над всем этим возвышалась Эйфелева башня – восьмое чудо света, увитая электрическими гирляндами, мерцавшая, словно маяк в ночи. Наблюдая за всем этим волшебным действом, за Ричардом, слушая его речи, в которых звучало столь искреннее преклонение перед работами Мэйсон Колдуэлл, Мэйсон хотелось ущипнуть себя, чтобы напомнить о том, что на самом деле это всего лишь ход в его игре. А главной целью его плана остается одно – захлопнуть капкан.
«Ах, ты, подлец. Ты думаешь, я не вижу тебя насквозь? Не понимаю, зачем ты все это делаешь? Не знаю, что трудишься ты лишь ради себя любимого? Потому что чем более знаменитой ты сделаешь меня, тем больший успех ждет тебя, когда ты сорвешь с меня маску. Ну что же, ты, верно, считаешь, что вечер тебе удался. Но, если повезет, я тоже сделаю тебе сюрприз!»
И ждать сюрприза пришлось недолго, всего несколько минут. Высокий светловолосый мужчина аристократической дружности с резкими чертами лица появился у входа.
Граф Дмитрий Орлов.
И когда он присоединился к гостям, улыбаясь и раскланиваясь с прочими приглашенными, Мэйсон коварно усмехнулась в предвкушении скандала. Два тигра в одной клетке. Теперь ей лишь оставалось отойти в сторону и наблюдать. Посмотрим, что полезного она может добыть для себя в этой схватке.
Ричард никак не ожидал прихода Орлова. Он был где-то на другом конце огороженной территории, беседовал с Эмилем Золя. Сколько времени понадобится Ричарду, чтобы заметить новое лицо среди всей этой толпы?
И, как оказалось, почти нисколько. Каким-то звериным чутьем он угадал, что случилось непредвиденное, замолчал на середине предложения, обернулся, заметил Орлова, и в мгновение ока взгляд его из любезно-услужливого превратился в откровенно злобный.
Мэйсон наблюдала за происходящим с тонкой усмешкой. Что он станет делать?
С перекошенным от ярости лицом Ричард пулей бросился Орлову. Мэйсон подошла поближе, чтобы ничего не упустить…
Орлов заметил его приближение. Насмешливо приподняв уголки губ, он сказал, пряча усмешку в усы:
– Ба! Хозяин вечеринки Ричард Гаррет собственной персоной!
– Что вы здесь делаете? – прорычал Ричард.
– Как что? Мой дорогой друг, я получил приглашение.
– Я не стал бы приглашать вас даже на ваши собственные похороны.
Несколько гостей почувствовали назревающий скандал и повернули головы, чтобы посмотреть представление. Мэйсон воспользовалась этими гостями как удобным укрытием, из-за которого она могла наблюдать происходящее, не будучи уличенной в излишнем любопытстве.
– Но я действительно получил приглашение. – С этими словами Орлов извлек из кармана карточку с приглашением, ту самую, что отправила ему Мэйсон.
Гаррет лишь мельком взглянул на предъявленный пропуск.
– Не знаю, как вы его раздобыли, и мне, если честно, все равно. Но для вас же будет лучше, если вы немедленно отсюда уйдете.
Гаррет повысил голос и тем самым привлек к себе дополнительное внимание.
– Мой дорогой коллега, я не собираюсь отсюда уходить. Я сгораю от нетерпения: очень хочется посмотреть на картины, о которых так много говорят. Возможно, мне даже захочется некоторые из них приобрести.
Ричард стоял с каменным лицом.
– Даю вам ровно одну минуту на то, чтобы исчезнуть с моих глаз.
– А что, если я проигнорирую ваше ультимативное требование?
– Я вас сам вышвырну.
Орлов засмеялся.
– И сваляете дурака перед всеми этими завсегдатаями салонов? Устроите публичный скандал? Закатите сцену на приеме, на котором рассчитывали собрать средства? Я так не думаю.
– Вы считаете, что я не стану устраивать сцен? – вспылил Ричард. Едва договорив фразу, он размахнулся и закатил Орлову пощечину.
Толпа ахнула, когда Орлов пошатнулся, едва не упав на тех, кто был ближе к нему. Реакция у Мэйсон была примерно та же, что и у остальных членов высокого собрания. Она никогда не видела Ричарда разъяренным. Он буквально дрожал от гнева и ненависти. Гости попятились. Ричард распугивал народ своим видом.
– Полагаю, вы потребуете от меня сатисфакции? – проредил он сквозь зубы. – Готов дать ее в любое время и в любом месте по вашему выбору. Выбор оружия тоже за вами. На чем вы предпочитаете драться, Орлов?
Русский отряхнулся, выпрямился и вновь насмешливо улыбнулся:
– О, мой друг, я непременно получу сатисфакцию. Но сделаю это в свое время, и способ ее получить тоже выберу свой. И, я думаю, я не стану задерживаться на вашей маленькой сходке, поскольку необходимости в том, чтобы увидеть картины сегодня, у меня нет. У меня будет достаточно времени, чтобы ими полюбоваться, когда я стану их брокером.
Ричард бросился следом за Орловым, схватил его за полы пиджака и яростно его тряхнул. Приблизив к нему лицо, он прошипел:
– Послушай меня, сукин ты сын! Я убью тебя, если ты близко подойдешь к этим картинам!
Толпа пришла в движение, и вперед вышел Хэнк Томпсон.
– Все, мальчик мой, довольно. Держи себя в руках. Ты что, забыл, где находишься?
– Если его отсюда не уберут, клянусь Богом, я его убью!
Орлов, в конце концов, потерял терпение:
– Эй ты, прыщ британский, ты мне за это заплатишь. Я знаю, как тебя достать.
Хэнк оттеснил Ричарда от Орлова, крикнув русскому:
– Тебе, парень, и впрямь лучше отсюда убраться подобру-поздорову, пока еще можешь идти на своих двоих. А то ведь вынесут, смотри. – А для зрителей Хэнк добавил: – Ничего не случилось, господа. Просто два молодых бычка решили пободаться. Бывает. Ничего особенного.
Толпа начала понемногу рассасываться. Люди перешептывались, обмениваясь мнениями об увиденном. Предлагали свои версии возникновения конфликта. Мэйсон слышала, как женщина у нее за спиной вздохнула, обмахиваясь веером.
– Боже, как это занимательно. Я никогда ничего подобного не видела. И этот англичанин… Ах, как бьется сердце…
– Я в восторге, – вторила ей ее спутница.
Мэйсон наблюдала за тем, как Хэнк что-то тихо говорит Ричарду, успокаивая его. Она подождала, пока Хэнк отойдет, затем взяла бокал шампанского и принесла Гаррету.
– Вот так сцена.
Она видела, что Ричард еще не вполне справился с приступом гнева, но он уже почти сумел взять себя в руки.
– Приношу свои извинения. Боюсь, что этот инцидент не слишком способствовал сборам, но так уж вышло. Этот человек для меня – все равно, что красная тряпка для быка. Представить не могу, как он раздобыл приглашение.
– Почему ты так его ненавидишь?
– Он подлец. Выдает себя за ценителя искусства, за аристократа, а на самом деле он сколачивает деньги, выступая брокером краденых произведений. Как только где-то в мире случается кража картины, вор знает, что он сумеет сбыть ее в Россию через графа Орлова. Даже для законно приобретенной картины нет хуже судьбы, чем оказаться у Орлова.
Он продаст ее кому-то из русской знати, что понятия не имеет о музеях, и там она сгинет навсегда. Орлов в моих глазах воплощает все то плохое, что есть в мире искусства, и я его презираю.
Гаррет говорил с такой страстью, с таким неподдельным чувством, с такой болью, что Мэйсон вдруг стало стыдно. Она спровоцировала эту сцену, чтобы узнать что-то ценное для себя о прошлом Ричарда, но то, что она невольно причинила ему боль, не принесло ей радости. И она не узнала ничего нового.
Этот случай лишь ослабил ее иммунитет против него.
Мэйсон отвернулась. Она должна побороть в себе это чувство. Если она станет его идеализировать, если будет видеть в нем лучшее, то сердце ее не устоит.