Глава 16

   Инцидент с Орловым несколько сгладил остроту страха Мэйсон перед Ричардом Гарретом. Она не сомневалась в том, что он сейчас на задании, цель которого ее разоблачить, и, принимая во внимание его идеалистическую любовь к искусству, не было ничего удивительного в том, что такие личности, как граф Орлов, вызывали у него отвращение. Но при таком взрыве эмоций мог ли он обдуманно изображать страстное желание защитить ее картины? Мэйсон запуталась. Ее раздирали противоречивые чувства. Она чувствовала, что еще очень далека от того, чтобы разгадать загадку Ричарда Гаррета.
   Тем временем он продолжал ухаживать за ней с неослабеваемым вниманием. Его ни в коей мере нельзя было назвать назойливым или настырным, но он вел кампанию по ее обольщению весьма искусно, покоряя Мэйсон своим обаянием, компетентностью и доброжелательной настойчивостью. Как бы ни старалась Мэйсон обороняться, она сама чувствовала, что решимость противостоять ухаживаниям Ричарда тает с каждым днем. То, как он то и дело притрагивался к ней в самые неожиданные моменты, как проводил подушечкой пальца по ее ладони, вызывало в ней острые приступы желания. То, как он целовал ее, прощаясь перед сном, как обнимал ее при этом, побуждало ее искать спасения за закрытой дверью своего номера, ибо она больше сама себе не доверяла. Постепенно, исподволь, без спешки Ричард раздувал в ней предательское пламя страсти. Этот огонь терзал Мэйсон, не давал уснуть, и она ночи напролет проводила без сна, меряя шагами спальню, то и дело подходя к окну, выходящему на его отель. Она знала, что Ричард сейчас там, что он может и хочет дать ей то, что могло погасить лихорадку в ее крови. Она ненавидела себя за то, что хочет его, что любит его, несмотря ни на что, вопреки всему. Каждая минута, проведенная в его обществе, оборачивалась смертной мукой, но без него ей было еще хуже.
   Шестого мая Всемирная выставка открылась для посетителей. Мэйсон и Лизетта вместе со всеми жителями и гостями Парижа бродили по просторным выставочным площадкам, заглядывали в павильоны, где демонстрировались последние достижения в науке и технике. За последние три дня они успели отведать пахлаву в греческом павильоне, побывали в павильоне Тонкина, посмотрели на танцоров из Центральной Африки, полюбовались персидскими древностями, побродили по выставкам хрусталя, ювелирных украшений и фотографии, покатались на миниатюрном поезде и, конечно же, посетили выставку картин и скульптуры во Дворце художеств. Здесь было столько всего интересного, что могло бы развлечь, отвлечь от повседневных забот.
   Но атмосфера радостного возбуждения первой недели работы выставки не ограничивалась одним лишь Марсовым полем, она охватила весь Париж! Можно было пройти много миль от квартала к кварталу, и отовсюду доносились пение, музыка, гимны и тосты во славу Франции. Волшебство праздника, наконец, захватило и Гаррета, который до сих пор не проявлял особого интереса к событию, если только это не имело прямого отношения к павильону Колдуэлл. На третью ночь великой недели он появился у двери Мэйсон, одетый в вечерний костюм, и объявил:
   – Я хочу вывести тебя в город.
   Мэйсон попыталась отговориться:
   – Спасибо, Ричард, но я так устала. Мы с Лизеттой истоптали все ноги за последние три дня. У меня вообще сил не осталось.
   – Чепуха, – ответил он. – Весь мир празднует, и у меня тоже праздничное настроение. Я подожду, пока ты оденешься.
   – Но я действительно не могу, – возразила Мэйсон.
   Ричард улыбнулся в ответ:
   – Так не бывает. Не может быть, чтобы среди всего этого разгула веселья не нашлось бы чего-то такого, что отвечало бы твоему настроению.
   – Ну, – задумчиво протянула Мэйсон, – пожалуй, есть одно место, куда бы я хотела попасть, но мне так и не удалось достать билет. Все билеты давно распроданы.
   – Нет ничего невозможного. Особенно в Париже. Особенно в эту ночь. – Ричард подошел к Мэйсон и положил ладони ей на плечи. – Скажи мне, чего тебе сейчас очень-очень хочется?
   Мэйсон отстранилась. Слишком сильно действовало на нее тепло его ладоней.
   – Лизетта сегодня выступает с новым номером на трапеции в «Фоли-Бержер». Мне бы очень хотелось туда сходить, но все билеты давно раскупили.
   Ричард победоносно усмехнулся:
   – «Фоли-Бержер» так «Фоли-Бержер». Одевайся. Я вернусь через час.
   Полтора часа спустя метрдотель кабаре «Фоли-Бержер» вела их сквозь толпу страждущих к столику в первом ряду от сцены.
   – Это лучшие места в зале, – восхищенно заметила Мэйсон, когда их усадили за столик. – Полагаю, мне ни к чему спрашивать, как ты их раздобыл.
   Ричард пожал плечами:
   – Надо просто знать, к кому обратиться.
   Ричард заказал шампанского, а Мэйсон написала записку Лизетте. Сложив вчетверо листок бумаги и передав его официанту, сказала Ричарду:
   – Я хочу, чтобы Лизетта знала, что мы здесь. Вот она обрадуется!
   Мэйсон и Ричард потягивали холодное шампанское, а между тем свет медленно погас и на сцену вышел конферансье.
   – Дамы и господа, руководство «Фоли-Бержер» с гордостью представляет вам принцессу каната, восхитительную наездницу трапеции, леди Го диву, покорительницу воздуха, единственную и неповторимую Лизетту Ладо!
   Одетая в трико телесного цвета, в котором она действительно выглядела обнаженной, с распущенной копной золотистых кудрей, Лизетта выбежала на сцену, сделала реверанс, приветствуя публику, и подмигнула Мэйсон. Затем с изящной гибкостью феи вскочила на трамплин в центре сцены, несколько раз подпрыгнула, чтобы набрать высоту, и, сделав обратное сальто, взлетела на трапецию.
   Следующие двадцать минут весь зал зачарованно следил за акробатическими подвигами Лизетты, которая умудрялась еще и веселить публику, несколько раз намеренно создавая ощущение, что вот-вот упадет, заставляя зал замирать от страха и ахать. Она очаровывала зрителей, возбуждала, пугала, мелькая в свете софитов в этом своем костюме, создающем иллюзию полной наготы.
   Когда все закончилось, Ричард поднялся и с жаром захлопал.
   – Я и не думал, что она такая талантливая, – признался он Мэйсон. Когда они снова опустились в кресла, он наклонился к ней и шепнул: – Пойдем?
   – О нет. Будет еще интереснее.
   Конферансье вернулся на сцену, рассыпаясь в комплиментах Лизетте, затем объявил следующий номер:
   – А теперь перед нами выступит величайший гипнотизер мира, великий Валентин, прямо из Румынии, из Бухареста.
   Ричард застонал.
   – Только не этот чертов гипнотизер. Он обыкновенный мошенник.
   – Нет-нет, мы должны остаться. Лизетта говорила, что он на самом деле потрясающий маг.
   – Этот гипноз – просто чепуха!
   – Ричард, не порть мне удовольствие. Ты же хотел, чтобы я хорошо провела время, верно?
   Румын вышел на сцену, заинтриговал аудиторию несколькими вступительными фразами и попросил выйти добровольцев. Таковых не оказалось.
   – Я понимаю ваши опасения. Вы не хотите, чтобы то, что вы скрываете, открылось миру. Очень мудро с вашей стороны. Так что позвольте спросить, кто из вас больше всех сомневается в моем мастерстве? Кто только что сказал своему спутнику или спутнице: «Этот человек – мошенник»?
   Мэйсон рассмеялась, схватила Ричарда за руку и высоко подняла ее. Он недоуменно приподнял бровь, но возражать не стал.
   – Вот и первый кандидат. И разумеется, это мужчина. Подойдите ко мне, достопочтенный господин. Можно принести кресло для джентльмена?
   Лизетта, все в том же телесном трико, вышла на сцену со стулом и снова сорвала аплодисменты. Кто-то крикнул с места:
   – Загипнотизируйте Лизетту и заставьте ее снять одежду!
   Валентин погрозил балагуру пальцем.
   – Вы бы этого хотели, негодник, разве нет? А кто из нас этого не хотел бы?
   Лизетта послала «негоднику» воздушный поцелуй, и в зрительном зале раздался смех.
   Тем временем Ричард уселся на приготовленный для него стул.
   – Удачи тебе, старина, – сказал он гипнотизеру. – Она тебе явно понадобится, помяни мое слово.
   Валентин взял запястье Гаррета, нащупал пульс, уставился Ричарду в глаза и велел ему вести медленный обратный счет от пятидесяти.
   Не в силах сдержать насмешливой улыбки, Ричард начал считать:
   – Пятьдесят… сорок девять… сорок восемь…
   Ричард считал, а гипнотизер удерживал его взгляд и тихо шептал, чтобы не слышала публика:
   – Расслабьтесь… расслабьтесь… Закончив считать, Ричард язвительно спросил:
   – И что теперь?
   – Теперь ничего. Вы в трансе.
   – Разве? Вы меня дурачите. Аудитория разразилась смехом.
   – Когда я хлопну в ладони, вы очнетесь и ничего, абсолютно ничего не будете помнить о том, что произошло с вами с того момента, как вы сели на этот стул. Но когда вы услышите слова «Всемирная выставка», вы почешете голову и скажете: «Да здравствует Франция».
   – Едва ли.
   И снова раздался смех.
   Валентин кивнул Лизетте и сказал, обращаясь к аудитории:
   – Я собираюсь вывести этого господина за кулисы, чтобы он там отдохнул немного. А тем временем мне нужны еще два добровольца. Вы видите, что с этим господином ничего страшного не случилось. Возможно, это придаст вам храбрости.
   Лизетта помогла Ричарду подняться и увела его за кулисы. Мэйсон встала и пошла к ним. За занавесом уже стоял второй стул. Валентин поспешил выйти к ним и торопливо сказал:
   – Побыстрее. Я не хочу выглядеть дураком. – Затем, обращаясь к Ричарду, спросил: – Как вы себя чувствуете, молодой человек?
   – Полностью себя контролирую, спасибо, – заверил его Ричард.
   – Он выглядит совсем как обычно, – заметила Мэйсон.
   – Давайте проверим. Вам нравится Всемирная выставка?
   Ричард тут же почесал голову и сказал:
   – Да здравствует Франция.
   – Отлично. А теперь я хочу, чтобы вы закрыли глаза. Ричард закрыл глаза.
   – Я хочу, чтобы вы абсолютно честно ответили на все вопросы, что зададут вам эти женщины. Вы меня понимаете? – приказал ему гипнотизер.
   – Я понимаю.
   Валентин кивнул девушкам и сказал:
   – Давайте спрашивайте.
   – Вы уверены, что он в трансе? – спросила Мэйсон.
   – Конечно, уверен.
   Гипнотизер вернулся на сцену к двум новым добровольцам. Как только гипнотизер начал общаться с теми двумя, Мэйсон и Лизетта присели на корточки рядом со стулом, на котором сидел Ричард.
   – Кем вы работаете? – спросила Мэйсон.
   – Я любитель искусства, – ответил Ричард.
   – Нет. Какова ваша настоящая профессия? На кого вы работаете?
   – Я работаю на сыскное агентство Пинкертона, Чикаго, Иллинойс.
   У Мэйсон захватило дух. Выходит, гипноз все же сработал?
   – У вас есть ферротипия симпатичной молодой женщины, которую вы очень цените. Кто она?
   После некоторого колебания Ричард сказал:
   – Молли. Моя сестра.
   Мэйсон возбуждалась все сильнее. Итак, гипноз действительно сработал! Она получила привилегированный доступ к самым потаенным уголкам души этого мужчины.
   – Вам действительно понравилось мое выступление? – спросила Лизетта.
   – Я подумал, что на вас слишком много косметики.
   – Прекрати, – шикнула на нее Мэйсон. – Не трать драгоценное время на дурацкие вопросы.
   – Я увидел, – продолжал Ричард, – как ваши акробатические возможности могли бы пригодиться в моей профессии.
   – Мои? – переспросила Лизетта.
   – Ерунда, – отмахнулась Мэйсон. – Скажите нам, что вы в действительности думаете о картинах Мэйсон Колдуэлл?
   – Ни одно произведение искусства так глубоко меня не трогало. Я не вижу для себя лучшей участи, чем посвятить жизнь тому, чтобы о них узнал мир.
   Ответ Ричарда отозвался приятным теплом в сердце Мэйсон, но ей предстояло задать более жесткий вопрос:
   – Вы когда-либо подозревали, что Мэйсон, возможно, не умерла? – Мэйсон сама испугалась того, что произнесла вслух.
   Переглянувшись с Лизеттой, Мэйсон добавила:
   – И сейчас подозреваете?
   – Нет, я отбросил это предположение.
   – Почему?
   – Нет доказательств.
   – Ни одного? – спросила Мэйсон.
   – Ничего существенного. Я понял, что был лишь излишне подозрителен. Как профессионал, я знаю, что не следует пытаться доказать то, подо что нельзя подвести неопровержимые улики. Поэтому я сдался.
   Мэйсон перевела дух.
   – А что вы чувствуете в отношении сестры Мэйсон Эми?
   – Я влюбился в нее. Я люблю картины ее сестры, но я люблю Эми как женщину. Я никогда ничего подобного не чувствовал. Я бы хотел провести с ней всю оставшуюся жизнь. Я хочу пестовать и баловать ее до конца дней.
   Эти слова столь очевидно шли из самого сердца Ричарда, что даже Лизетта не сдержала умильную слезу.
   – О-ла-ла! – сказала она и шмыгнула носом.
   Мэйсон раздирали противоречивые чувства. С одной стороны, ей было стыдно за себя – за то, что она заставила его сказать о том, чего он не собирался открывать. Но с другой стороны, услышать такие слова от столь сдержанного на слова мужчины… Она никогда еще так сильно его не любила.
   Мэйсон хотела спросить его, почему он никогда сам ей этого не говорил, но тут вернулся Валентин.
   – Ваше время истекло, – объявил он. Затем он взял Ричарда под руку и вернул на сцену, где двое других господ уже ходили по кругу гуськом под хохот публики. Он усадил Ричарда на стул и хлопнул в ладони.
   Ричард тут же спросил:
   – Ну, когда же начнем? По залу пробежал смешок.
   – Перед тем как мы продолжим, позвольте вам задать один вопрос: вам нравится Всемирная выставка?
   Ричард почесал голову и сказал:
   – Мне весело. Да здравствует Франция.
   Аудитория взревела от хохота.
   Ричард растерянно обвел взглядом зал.
   – Черт…
   Валентин улыбнулся:
   – Вижу, вы для меня слишком крепкий орешек. Пожалуйста, займите свое место в зале.
   Ричард пошел к столику под хохот аудитории.
   – Что их так потешает? – спросил он у Мэйсон.
   – Ты выставил на посмешище гипнотизера, – сказала она. – Пойдем отсюда.
   У выхода из кабаре он поймал кеб. Мэйсон подняла взгляд, подернутый дымкой желания.
   – Я хочу вернуться к тебе в отель.
   Ричард казался удивленным.
   – С чего бы?
   – Не говори. Ничего не говори. Просто давай вернемся в отель как можно скорее.
   Ричард протянул вознице банкноту и сказал, что он удвоит плату, если тот сможет домчать их до «Лё-Гранд-Отеля» за пять минут. Мэйсон жалась к Ричарду всю дорогу, вдыхая его особый свежий запах, и говорила себе: «Какой же я была дурой. Какой маниакально подозрительной!»
   Возница отработал премию, и вскоре Мэйсон и Ричард уже входили в отель.
   – Одну минуту, – сказал Ричард и, оставив Мэйсон возле лифта, подошел обменяться парой слов с консьержкой. Очевидно, он просил, чтобы их никто не беспокоил. Мэйсон не могла дождаться, когда они попадут в номер. Как только Ричард пропустил ее в лифт, она схватила его за плечи и поцеловала в губы, крепко, как только могла. Когда двери открылись, она схватила его под руку и потащила по коридору. Ей было страшно жаль упущенного времени и очень хотелось наверстать все и сразу.
   – Не могу выразить, как я тебя хочу, – хрипло сообщила Мэйсон возле дверей.
   Ричард прижал ее к себе и жадно поцеловал. Быстро открыв дверь, он подтолкнул ее в номер, зашел сам и, закрыв дверь, подхватил Мэйсон на руки и понес в спальню. В комнате было темно, но лунный свет лился в окно, романтичный и волшебный.
   Мэйсон лежала на кровати и не могла дождаться, когда Ричард избавится от одежды – досадного препятствия, мешающего свершиться тому, чего она так долго ждала. Она рванула полы его рубашки, отрывая пуговицы, и торопливо начала стаскивать ее с плеч. Ричард тем временем избавлялся от брюк. Мэйсон ему помогала. Все остальное он сделал сам. Затем он лег рядом с ней, совершенно нагой, в состоянии сильного возбуждения.
   Очень медленно Ричард принялся раздевать Мэйсон. Один за другим предметы ее туалета падали на пол. Мэйсон так изголодалась, что его медлительность действовала ей на нервы, она тоже решила принять участие в процессе раздевания. Она потянула за корсет, не потрудившись расшнуровать его, и ей было наплевать, если он порвется.
   И, наконец, она осталась в той же первозданной наготе, что и Ричард. Он лег на нее, нагая плоть к нагой плоти. Он снова ее поцеловал страстным, долгим поцелуем, словно вся та страсть, что так долго копилась в нем, обрела наконец свободу выражения. Руки его гладили тело Мэйсон, ласкали, накрывали изящные округлости, сжимали. Казалось, он истосковался по ее телу, стремясь прикоснуться к каждому его дюйму. Так же, как Мэйсон истосковалась по нему.
   Ричард перевернулся, продолжая целовать Мэйсон так, что она оказалась на нем, покусывая ее шею, целуя плечи. Он отыскал губами ее сосок и втянул его ртом. Мэйсон застонала, откинула голову. Наслаждение было нестерпимо острым. Она хотела сказать Ричарду если не словами, то телом, как сожалеет о том, что сомневалась в нем. Она хотела отплатить ему за все свои подозрения, за то, что избегала его, за грубое вторжение в его частный, одному ему принадлежащий мир. Она хотела заразить его своей страстью, вдохнуть в него новую жизнь, свести на нет те барьеры, которых никогда не должно было быть между ними. Ее желание было настолько сильным, что все прочее просто переставало существовать.
   Никогда раньше они не видели друг друга полностью обнаженными, и ее необычайно возбуждало соприкосновение их тел. Ей нравились его руки, его сильные плечи, его покрытая жесткими завитками грудь. Ей нравилось чувствовать, как соприкасаются их бедра, ощущать его мощную эрекцию. Ричард целовал ее так умело, так мастерски. Его губы ласкали ее везде, он проводил языком по ее предплечью, целовал ладони, брал в рот ее пальцы один за другим, словно хотел вкусить всех тех соков, что могло предложить ее тело, своим горячим языком он создавал пожар в ее лоне.
   Потом Ричард перевернул Мэйсон на бок, целуя плечи, затем перевернул на живот. Уткнувшись лицом в подушку, она чувствовала, как его язык движется вдоль позвонков. Желание казалось невыносимым. Ниже, ниже, ладони его сжимали ее ягодицы, мяли их нежно, соскальзывали внутрь, где она была влажной от телесных соков. Мэйсон вскрикнула, готовая взорваться сию же минуту. Господи, как она его хотела!
   Ричард лег на нее сверху. Мэйсон думала, что он войдет в нее сзади, но вместо этого он сунул руку под подушку. Внезапно она почувствовала что-то холодное на запястье и услышала металлический щелчок. Мэйсон рванулась и поняла, что рука ее прикована к изголовью. Он надел на нее наручники!
   – Что ты делаешь? – задыхаясь, спросила она.
   – Все кончено, Мэйсон, – холодно сообщил Ричард. – Ты поймана.

Глава 17

   В ужасе Мэйсон потянула на себя покрывало. Ричард включил настольную лампу. Он смотрел на Мэйсон сверху вниз с холодным безразличием.
   – Ты… мерзкий лжец! – брызжа слюной, закричала она. – Как ты мог!
   – Это было непросто, уверяю тебя. – Ричард проверил, хорошо ли наручник прикреплен к изголовью, и начал собирать с пола свою одежду.
   – Ты сумасшедший.
   – Родинка, Мэйсон. – Он схватил ее за запястье и развернул боком к себе. – Ты забыла о родинке. О той самой железной улике.
   Господи! Она действительно о ней забыла. Увидеть она ее могла только в зеркале, и тогда, работая над портретом, она пользовалась зеркалом. И больше о ней не думала. Какая непростительная глупость!
   – Ты глупец, – сказала Мэйсон. – У всех Колдуэллов есть эта родинка.
   Ричард неторопливо одевался, заставляя ее чувствовать себя еще более беспомощной в своей наготе.
   – Брось, Мэйсон. Вероятность того, что у сестер родинка в одном и том же месте и той же формы – одна на миллиард.
   Но Мэйсон не желала сдаваться.
   – Кто сказал, что это автопортрет? Фальконе так его назвал, и что с того? На самом деле Мэйсон рисовала меня. Я просто не стала тебе этого говорить, потому, что ты так поверил в то, что это она, что я не захотела тебя разочаровывать. Но на самом деле это я.
   Ричард не смог сдержать улыбки.
   – Да, ты действительно достойный противник. Чудесная оборонительная тактика, должен признать. Но ты оступилась не только в этом. Есть еще один момент, и весьма существенный – твои ресницы. Все знают, что у Мэйсон были необыкновенно длинные ресницы. Которые, как я должен заметить, отчетливо видны на портрете. А у Эми ресницы, наоборот, довольно короткие. Но произошла весьма странная вещь: за то время, пока мы с тобой знакомы, ресницы приобрели свойство отрастать. Вначале я подумал, что мне это кажется. Но потом совершенно внезапно они снова стали короткими. Что может означать только одно – ты их подрезаешь. И я хочу спросить, с какой стати женщине себя уродовать?
   Мэйсон все равно не желала сдаваться.
   – Ресницы – тоже семейная черта. Мне просто не нравятся длинные ресницы. Тебе это не приходило в голову, грязный ублюдок?
   Ричард продолжил как ни в чем не бывало:
   – Но все стало еще более очевидным, когда ты попыталась нанести мне ответный удар. Я понял, что ты под меня копаешь. Каким-то образом тебе удалось выяснить, что я агент Пинкертона. Полагаю, это дело рук Эммы, не иначе. Так что ты начала собирать информацию, которую могла бы против меня использовать. Эта мерзкая мартышка. Кто еще мог бы раздобыть это чудовище, если не та, чья лучшая подруга работает в цирке?
   – С чего бы мне не попытаться нанести ответный удар и узнать о тебе правду, если мне стало ясно как день, что все, что ты мне говорил – сплошная ложь?
   – Насчет обезьяны – это был умный ход, творческий, можно сказать, – продолжал Ричард, – но с гипнотизером случился настоящий фарс. Сесть в такую лужу! Ты на самом деле считаешь, что я настолько слабоволен, что позволю тебе прибрать меня к рукам? Я едва удерживался от смеха. Да здравствует Франция! Вот уж смех, да и только. Ты считаешь меня болваном?
   У Мэйсон сердце упало в пятки.
   – Выходит, все, что ты мне говорил, ты говорил лишь для того, чтобы затащить меня в кровать и увидеть мою родинку?
   Ричард был уже полностью одет. Вынув из кармана часы и взглянув на них, он сказал:
   – Пора.
   Он подошел к кровати, отстегнул наручник от изголовья и стал наблюдать за тем, как Мэйсон одевается. Она дрожала от обиды, унижения и гнева.
   – Ты поплатишься за то, что сделал. Я подам на тебя в суд. На тебя и на твое агентство в Чикаго. Я подам в суд на всех, кто тебе помогал. Ты еще об этом пожалеешь.
   Когда они подошли к двери, Ричард защелкнул наручники на обеих ее руках.
   – Сожалею, что вынужден применить такие меры, но противника никогда не следует недооценивать.
   – Я бы тебя с радостью придушила, если бы могла.
   – Ах, – с холодной улыбкой заметил Ричард, – никто так не бесится при поимке, как завзятые мошенники.
   Мэйсон развернулась, чтобы ударить Ричарда ногой, но он вовремя отступил.
   – Думаю, сегодня мы не станем проходить через фойе, а воспользуемся иным выходом.
   Он прошли четыре лестничных пролета и оказались у черного хода. По дороге они наткнулись на коридорного, который едва не подпрыгнул, заметив наручники на даме. Мэйсон никогда в жизни не испытывала такого унижения.
   – Любовные игры, – пояснил Гаррет, любезно кивнув пареньку, словно ситуация была самой естественной.
   Мэйсон удивилась, увидев у выхода карету, явно их поджидавшую.
   – Ты чертовски самоуверен, – процедила она сквозь зубы.
   – Я оставил консьержке несколько распоряжений. Как видишь, этот вечер я спланировал заранее.
   Карета тронулась вдоль авеню Опера в направлении Префектуры полиции. Мэйсон забилась в дальний от Ричарда угол. Страх цепко держал ее в объятиях.
   – Представим на минуту, что ты сможешь убедить власти, что я выдавала себя за мою сестру. Как ты думаешь, как они со мной поступят?
   – Трудно сказать. За мошенничество и обман, я думаю, могут дать восемь—десять лет тюрьмы. Но французы, как ты знаешь, могут быть весьма суровыми при назначении наказания и бывают довольно мстительными в отношении тех, кто водил за нос столь важных людей. Они могут решить, что для острастки следует примерно наказать преступника, и назначить гораздо более серьезную меру.
   Только сейчас Мэйсон осознала, что самое страшное уже происходит. И это сознание парализовало ее. Весь оставшийся путь она проделала, тупо уставившись в окно.
   Вскоре они приблизились к Пале-Рояль, но вместо того чтобы повернуть налево на улицу Риволи, где располагалась Префектура, карета затормозила и остановилась.
   – Мы на месте, – сказал Ричард. Мэйсон огляделась.
   – Лувр?
   – Вы весьма проницательны. Выходите.
   Мэйсон вышла из кареты. Как это нелепо, оказаться в наручниках у входа в величайшую в мире сокровищницу искусства.
   – Пожалуйста, поднимитесь наверх.
   Ричард подтолкнул ее, чтобы вывести из ступора. Сейчас, должно быть, было уже за полночь, но у входа стоял охранник. При их приближении он слегка кивнул Ричарду и открыл перед ним дверь.
   – Что происходит? – спросила Мэйсон.
   – Идите вперед.
   Они пустились в путь по длинному коридору, стены которого были увешены картинами Пуссена, Буше и Фрагонара, едва различимые в лунном сиянии, лившемся со стеклянного куполообразного потолка. За поворотом их ждал еще один охранник. Не выразив никакого удивления присутствием посторонних, он передал Ричарду ключ.
   – Пожалуйста, не останавливайтесь, – сказал ей Ричард.