О`Нил Кэтрин. Искусство обольщения

   – Не делайте этого, – сказал Ричард.
   Она отважно улыбнулась в ответ. И эта улыбка была стара, как мир. То была улыбка всех искусительниц, сознающих свою власть. Тех, что знают, что самый стойкий мужчина не устоит перед ними.
   Мэйсон бросила взгляд на Ричарда и увидела, что глаза его закрыты, а зубы сжаты. Нежные звуки музыки, дразнящий аромат ее духов, ее близость – все это рушило с таким трудом выстроенную оборону. Мэйсон медленно продвигалась вниз, дюйм за дюймом, затем пробежалась пальцами по животу Ричарда и почувствовала его дрожь. Пьянящий аромат ее духов дурманил их обоих.
   И тогда она прикоснулась к его члену под одеждой.
   Он был таким твердым, таким жестким, что казался сделанным из стали. Вот оно – доказательство его проигрыша. Он был крепок как бетон.
   Рука Ричарда сжала руку Мэйсон. Она подумала, что он отведет ее в сторону, но он удерживал ее на месте, прижимал к себе, и глаза его были закрыты, и на лице была гримаса, похожая на гримасу боли.
   Член набухал под ее пальцами, он жаждал освобождения. Мэйсон чувствовала трудное и хриплое дыхание Ричарда и поняла, что дышит так же.
   И вдруг Ричард открыл глаза и бросил на Мэйсон тяжелый злобный взгляд. Рука его сжалась поверх ее руки. Он поднял ее руку, продолжая сжимать ее в своей, пока Мэйсон не вскрикнула от боли. Не отпуская ее руки, Ричард приблизил губы к ее уху и прорычал:
   – Ладно! С меня хватит!
   – Что? – спросила Мэйсон, вздрогнув.
   – Ты победила. Я дам тебе то, что ты хочешь.
   Ричард резко встал, потянув ее за собой, буквально сорвав с кресла. Кресло упало на пол, но громкие аккорды заглушили шум падения. Ричард затащил Мэйсон в проход ложи и прижал спиной к обитой шелком стене. Затем рывком задвинул портьеру, и они погрузились в почти полный мрак, если не считать узкой полоски света, прорывавшейся в просвет между портьерами.
   Ричард набросился на Мэйсон, больно схватил за обнаженные плечи и рывком привлек к себе.
   – Ты этого хочешь? – спросил он и стал целовать жадно и грубо, вжимая Мэйсон в стену, наваливаясь на нее едва не всем своим весом. Язык его обшаривал недра ее рта, и сердце Мэйсон бешено стучало, она чувствовала, что течет. Всю свою ярость, всю неудовлетворенность Ричард вложил в этот натиск.
   Затем он поднял голову. У Мэйсон кружилась голова. Не зная, смогут ли ноги удержать ее, она жалась к стене. Ричард рывком опустил лиф ее платья, обнажив грудь. Взяв один сосок в рот, другой он начал массировать ладонью. Мэйсон откинула голову и застонала, полностью отдавшись захватывающим ощущениям. Она праздновала победу, но женский триумф растворялся в нарастающей страсти.
   Ричард обхватил голову Мэйсон ладонями и поцеловал ее в губы так крепко и так мастерски, что у Мэйсон подкосились ноги.
   – Ты этого хотела? Узнать, что ты со мной делаешь? Узнать, что ты сводишь меня с ума?
   – Да, – выдохнула она, вне себя от счастья.
   – Тебя это развлекает? Тебе нравится мучить меня? Смотреть, как я корчусь? Мучить меня этим… запахом, который разъедает мой мозг. Знать, что мне стоит лишь взглянуть на тебя, как я возбуждаюсь? Знать, что я не сплю ночами, желая тебя, что ты как лихорадка у меня в крови? Ты это хотела услышать?
   – О да! – выдохнула Мэйсон.
   – Тогда получай что хочешь, и пошло все к дьяволу.
   Он рывком опустил ее на колени. Потом рывком расстегнул брюки, взял член в руку и толкнул к губам Мэйсон, требуя впустить его, затем проник внутрь. Плоть Ричарда была такой большой, что Мэйсон едва не подавилась. Но Ричард не останавливался. Сжимая в ладонях ее голову, он стоял над ней, словно бог.
   Вкус его плоти был божественным. Скользя внутрь и наружу, Ричард направлял голову Мэйсон так, как хотел. Власть его над ней была абсолютной. Становясь еще тверже и больше, член заполнял ее рот целиком, доставая до горла. Стоя перед Ричардом на коленях, Мэйсон ощущала себя одновременно и беспомощной, и всесильной, она словно молилась на него, но в молитве возносилась сама. Она упивалась его вкусом, текстурой, которую ощущала языком. Она слышала нарастающий шквал музыкальных аккордов, воспринимая их как нечто органично вплетающееся в то, что происходило с ней.
   Освободившись, Ричард взял Мэйсон за плечи и поднял с колен. Она покачнулась, и Ричарду пришлось придержать ее, чтобы не дать упасть.
   – Ты этого хотела? – повторил он.
   Мэйсон открыла глаза и увидела его муку в полусумраке ложи.
   – Я хотела только одного – чтобы ты меня любил, – честно и неожиданно для себя призналась она.
   Ричард выглядел совершенно потрясенным. Он долго смотрел на Мэйсон в упор, и в глазах его отражались противоречивые чувства, терзавшие его. Затем неожиданно он привлек ее к себе и обнял.
   – Прости меня, – взмолился он. Мэйсон немного отстранилась.
   – О, Ричард, тебе не за что просить прощения.
   Взгляд его потеплел. Он поцеловал ее, на этот раз нежно, так нежно, что Мэйсон почувствовала, как сердце ее переполняет любовь. И когда хор в 400 голосов запел гимн древним богам, Ричард сказал:
   – Посмотрим, смогу ли я искупить вину.
   Он осторожно уложил Мэйсон на бархатную кушетку, заботливо целуя, лаская, чтобы сделать ей приятное. Она таяла под его поцелуями. С умелой и расчетливой неторопливостью, призывая на помощь все свое мастерство в искусстве любви, Ричард довел ее до блаженства. Откинув юбки, он ласкал ее там, где она стала влажной и липкой. Его умелые пальцы находили именно те точки, от прикосновения к которым Мэйсон выгибалась навстречу его руке. И затем, когда он знал, что она готова и не может более ждать ни секунды, он вошел в нее так медленно, так любовно-нежно, что Мэйсон захотелось плакать. Хор пел, и эта песня втекала в нее, проходила сквозь нее, и она впустила Ричарда в себя, и они слились телами и губами. Двигаясь вместе с ним под музыку, поднимаясь и падая вместе с аккордами, Мэйсон воспринимала их соитие как нечто непереносимо красивое. Теперь она забыла о своей победе, теперь все игры были заброшены перед лицом того чуда, что дарило ей его тело.
   Они вместе дошли до высшей точки наслаждения как раз в тот миг, когда голоса певцов достигли оглушительного крещендо. Они парили над землей. Они купались в наслаждении, в котором так долго себе отказывали…
   Они все еще продолжали лежать в объятиях друг друга, когда голоса стихли. Затем стихла и музыка. И тогда раздались оглушительные аплодисменты. В свете случившегося у обоих было такое ощущение, словно публика аплодировала лично им.
   Ричард приподнялся, вспомнив, как и Мэйсон, о том, где они находятся. Она заметила озорной огонек в его глазах, и оба одновременно рассмеялись.
   Но он быстро перестал смеяться.
   – С тобой все в порядке? – серьезно спросил Ричард.
   – В порядке – слишком слабо сказано.
   – Я не обидел тебя?
   – Обидел? – Мэйсон погладила его по щеке. – Ты меня потряс.
   Она заметила в его глазах нечто похожее на благодарность, после чего Ричард наклонился и нежно поцеловал ее в губы.
   Они слышали, как встают зрители, как выходят на первый антракт. Глуповато улыбаясь, они поднялись, стали поправлять одежду и, заметив смущение друг друга, снова засмеялись.
   – Не могу понять почему, – игриво сообщила Мэйсон, – но мне ужасно хочется пить.
   Он усмехнулся и приложил палец к ее губам:
   – И я представить не могу, с чего бы это. Пойдем, я возьму тебе что-нибудь выпить.
   Они вышли из ложи, и толпа вынесла их в коридор, а оттуда в большой зал. Большой зал представлял собой четырехугольное помещение примерно двадцать футов длиной со стеклянными окнами, выходящими на авеню Опера, тянущуюся до самого Лувра. Большой зал был оформлен на манер Зеркального зала в Версале, но моделью для росписи потолка послужила Сикстинская капелла в Риме.
   – Оставлю тебя здесь, а сам принесу чего-нибудь выпить, – сказал Ричард.
   Оставшись в одиночестве, Мэйсон почувствовала себя несколько неуютно. Вокруг нее были сплошь сливки парижского общества. Все здесь друг друга знали, непринужденно болтали, приветствовали друг друга – только она была всем чужая. Но Мэйсон находила утешение в своей маленькой тайне. Еще не остыв от того, что только что произошло в ложе, Мэйсон, улыбалась про себя и думала: «Если бы они только знали, чем мы сейчас занимались!»
   Постепенно гул голосов стал приглушеннее. Женщина, стоявшая поблизости, сказала своему спутнику:
   – Дорогой, это, случаем, не герцогиня Уимсли? Очень скоро это имя прошелестело по толпе, повторяемое на разные лады.
   – Говорят, она самая красивая женщина в Англии.
   – И муж ее богат, как Крез.
   – Я слышал, что принц Уэльский от нее без ума.
   – Боже, какой изумительный цвет лица!
   Побуждаемая любопытством, Мэйсон протиснулась сквозь толпу, чтобы увидеть ту, которая вызвала такой фурор.
   В центре зала стояла небольшая группа людей. Возле них образовалось пустое пространство. Мэйсон не составило труда догадаться, кто в этой компании та самая герцогиня. Герцогиня действительно была потрясающе красива. Изящные черты лица, роскошные каштановые волосы, сливочный цвет лица, наряд из белого атласа, расшитый настоящим жемчугом – все в ней говорило о богатстве и ухоженности. Герцогиня двигалась с непринужденной грацией истинной аристократки, но снобизма в ней не было: она улыбалась своим спутникам с той теплотой и непринужденностью, которая всем помогала чувствовать себя с ней раскованно.
   Мэйсон подошла поближе к герцогине, чтобы лучше ее рассмотреть, но вспомнила про Ричарда и поспешила вернуться туда, где он ее оставил, отправившись за напитками. Она успеет как раз вовремя: Ричард шел к ней с двумя бокалами шампанского в руках. Свет зажегся и погас, сигнализируя о начале следующего акта. Мэйсон одарила Ричарда лукавой улыбкой.
   – Ужасно хочется узнать, что для нас приготовил второй акт.
   Он согрел ее взглядом.
   Но как раз в тот момент, когда они с Ричардом выходили из фойе, судьба свела их с той группой, за которой успела понаблюдать Мэйсон. Головокружительная красавица герцогиня взглянула на них и вдруг тихо воскликнула:
   – Ричард!
   Мэйсон почувствовала, как напрягся Ричард. Подняв на него глаза, Мэйсон увидела, что от умиротворенности его не осталось и следа. Она не могла понять, какая именно из эмоций нашла отражение у него на лице, но в том, что на приветствие герцогини Ричард отреагировал весьма эмоционально, сомнений не было.
   – Эмма, – веско произнес он.
   Они знают друг друга? Ричард и та английская Грация? Мэйсон сразу стало как-то не по себе.
   – Как приятно увидеться вновь, дорогой, – сказала женщина, которую Ричард назвал Эммой. К ней вернулось прежнее самообладание. – Что привело тебя в Париж?
   – Я думаю, вам это известно, – с нажимом в голосе сказал он. Мэйсон знала, что означает этот тон. Он пытался справиться со своими эмоциями. Он выглядел так, словно готов был ударить эту женщину.
   «Что же было между ними? И что за кошка между ними пробежала?»
   – Только не говори мне, что это сестра, – сказала Эмма.
   Они перегородили выход, но никто не пытался их оттеснить.
   Мэйсон ждала, пока Ричард представит их друг другу. Не дождавшись от него такой любезности, Эмма представилась сама:
   – Меня зовут Эмма. Фамилия у меня Фортескью-Уинтроп-Смит. Я знаю, что выговорить это невозможно. Поэтому предпочитаю, чтобы вы звали меня просто Эмма.
   Мэйсон пожала протянутую руку. Кисть была узкой и невероятно гладкой.
   – Эми Колдуэлл.
   – Вы меня поражаете, – язвительно заметил Ричард. – Мне казалось, что вы предпочитаете, чтобы все звали вас исключительно «ваша светлость».
   Эмма улыбнулась:
   – Это не относится к старым друзьям.
   – Кажется, мы мешаем движению. Нам лучше посторониться.
   Но еще до того, как Ричард успел отойти в сторону, Эмма положила руку на его кисть.
   – Ты хорошо выглядишь, Ричард.
   – И вы, – сказал он холодно, – выглядите так, словно имеете все, что заслуживаете.
   Эмма отвела глаза в сторону, но Мэйсон заметила во взгляде герцогини боль. Однако улыбка герцогини была все такой же лучезарной и любезной.
   – Я остановилась в доме моей близкой подруги, на ее вилле Галлери, пока та отдыхает на Капри. Вы могли бы как-нибудь навестить меня. Вспомнили бы старые добрые времена.
   – Я думаю, вы знаете, что этого не будет. Герцогиня гордо вскинула голову.
   – Ну что же, если вы передумаете, приглашение остается в силе. Желаю приятно провести время. И, Эми, я уверена, что мы еще увидимся. Возможно, очень скоро.
   На пути к ложе Мэйсон спросила:
   – Как это все понимать?
   – Статья в «Лондон таймс», должно быть, заставила ее выйти из тени.
   – Что ты имеешь в виду?
   Ричард взглядом предупредил Мэйсон, чтобы та говорила тихо.
   – Она приехала за картинами вашей сестры. И сделает все, чтобы их раздобыть. Сделай мне одолжение, ладно? Старайся любой ценой ее избегать.
   – Почему?
   – Потому что ее муж – коллекционер. Если картины окажутся у него, их никто больше не увидит. Завтра или послезавтра она явится к тебе, будет осыпать тебя любезностями и сделает заманчивое предложение. Но ей ни в чем нельзя доверять. Поэтому не встречайся с ней. Не говори с ней. Старайся держаться от нее как можно дальше.
   Ричард свернул в сторону лестницы, идущей вниз.
   – Куда ты идешь? Наша ложа в другой стороне.
   Он посмотрел на нее виновато, но Мэйсон видела в глазах его злость.
   – Я провел замечательный вечер, Эми, но я думаю, с нас достаточно оперы на одну ночь.
   Мэйсон пошла следом за Ричардом. Она не понимала, что произошло в фойе. Но она точно знала две вещи: Ричард и эта Эмма Фортескью-Уинтроп-Смит имели общее и очень бурное прошлое, и эта головокружительной красоты герцогиня до сих пор была в него влюблена.

Глава 11

   На следующий день после посещения Оперы Ричард провожал Мэйсон в Овер. Поезд ждал отправления с минуты на минуту. Ричард явно нервничал. Когда, как ему казалось, Мэйсон не смотрела в его сторону, он тревожно оглядывался. Но Мэйсон наблюдала за ним с пристальностью ястреба, высматривающего добычу. Вчерашняя встреча в театре подействовала на нее как ушат ледяной воды.
   Фактически именно Ричард предложил Мэйсон вернуться в Овер. Конечно, он очень старался, чтобы его предложение прозвучало так, словно он не особенно настаивает на ее отъезде. Но Мэйсон не поддалась на уловку. Она гадала, что же такое он скрывает и почему так не хочет, чтобы она встречалась с очаровательной герцогиней?
   – Тебе что-то очень уж не терпится отправить меня подальше из Парижа. Но тебе не стоило так волноваться, и провожать мой поезд совсем не обязательно.
   – Ты же сама говорила, что любишь бывать за городом. Если ты помнишь, я, можно сказать, насильно утащил тебя из Овера на встречу с Хэнком. Ты пошла мне навстречу, и за это тебе спасибо, но теперь можно и вернуться туда, где тебе так хорошо дышится.
   – Ты такой внимательный.
   – К тому же в городе у меня много дел, которые отнимают все свободное время. Сегодня начнется строительство павильона, и я должен постоянно отслеживать ситуацию, чтобы все прошло гладко. Через несколько дней я встречаюсь с журналистом, который приедет сюда из Берлина, и надеюсь убедить его сделать то, что Катбер сделал для нас в Лондоне.
   – Эта лондонская статья привлекла к нам весьма интересных персонажей.
   Ричард вопросительно приподнял бровь, спрашивая себя, не сарказм ли услышал он в ее замечании? Но он решил не развивать тему.
   – Еще одно: как только ты получишь известие о том, что картины отправлены из Америки, дай мне знать, чтобы я мог их получить.
   Может, ей показалось, что в голосе его прозвучал вызов?
   – У тебя и так много забот. Получение оставшихся картин я возьму на себя.
   – Мне всего лишь хотелось помочь.
   – Столько любезностей за одно утро. Не пересластить бы.
   Ричард окинул Мэйсон быстрым взглядом, но в ответ лишь пожал плечами:
   – Как тебе будет угодно. Но картины нужны нам не позднее середины июня. Необходимо внести их в каталог, заказать рамы, правильно развесить. И это требует времени.
   – Не переживай. Картины будут в срок.
   – Поезд отправляется! – прокричал проводник.
   – Ну что же, тебе пора в путь. Приятного путешествия.
   И снова Мэйсон заметила это странное выражение в его глазах. Ричард наклонился и быстро чмокнул ее в щеку, затем помог ей подняться на приступку и передал носильщику ее саквояж.
   Поезд медленно тронулся. Удовлетворенный, Ричард пошел к выходу. Мэйсон высунула голову из окна, проследив за Ричардом, пока он не скрылся из виду, затем, выхватив саквояж из рук обескураженного носильщика, соскочила с движущегося поезда.
   Поезд в облаке пара проследовал дальше, а Мэйсон, порывшись в сумочке, достала визитку, которую ей доставили сегодня рано утром. Мэйсон еще раз взглянула на буквы с золотым тиснением: ГЕРЦОГИНЯ УИМСЛИ.
   Мэйсон испытывала легкое чувство вины из-за того, что обманула Ричарда. Но она была в него влюблена и имела право знать, какую именно роль та, другая женщина играла в его жизни.
   Взглянув на вокзальные часы, Мэйсон обнаружила, что у нее есть всего двадцать минут, чтобы вернуться в отель. Покинув вокзал через боковой выход, Мэйсон наняла кеб и велела отвезти ее на улицу Писцов.
   На все про все у нее оставалось всего несколько минут, но Лизетта была почти готова. Лизетта надела рыжий парик, строгое платье и очки. Увидев подругу в таком виде, Мэйсон расхохоталась:
   – Мне нравится твой парик. Где ты его раздобыла?
   – В цирке, конечно. Его носит Мими, пожиратель огня. В нескольких местах он попорчен огнем, но, надеюсь, это не слишком заметно.
   – Ты знаешь, что будешь говорить?
   – Думаю, да.
   – Впрочем, все это не так уж важно. Главное, чтобы ты присутствовала при нашем разговоре. Мне очень важно, какое ты составишь мнение об этой женщине.
   В дверь постучали. Мэйсон торопливо расправила юбки, сделала глубокий вдох и пошла открывать. Но вместо ожидаемых гостей она увидела человека в ливрее. Он стоял в коридоре, теребя шляпу.
   – Я вас слушаю, – сказала Мэйсон.
   – Меня зовут Персиваль, мисс Колдуэлл. Я имею честь представлять ее светлость герцогиню Уимсли. Как я понимаю, вы ее ждете?
   – Да, жду.
   Персиваль развернулся и пошел к лифту.
   – Ваша светлость, вас ожидают, – сообщил он. Мэйсон взглянула на Лизетту, та закатила глаза.
   Из лифта вышла герцогиня, вся в мехах и страусовых перьях. Она неторопливо прошла к двери, и шла она так, словно не ступала по твердому полу, а парила в воздухе. Выглядела она еще более ошеломляюще, чем накануне в Опере.
   – Боже мой! – не удержавшись, прошептала Лизетта.
   Герцогиня протянула Мэйсон изящную, затянутую в перчатку руку и сказала:
   – Мисс Колдуэлл, как это любезно с вашей стороны позволить мне злоупотребить вашим обществом после столь краткого знакомства. Надеюсь, что вы простите мое вторжение после того, как узнаете о цели моего визита?
   Мэйсон пожала руку. Тонкая кожа перчатки была такой соблазнительно нежной, что ей захотелось ее погладить.
   – Прошу вас, заходите, миссис… герцогиня…
   – Перестаньте, вы же обещали называть меня Эмма. И я буду звать вас Эми, если позволите. Я надеюсь, мы станем близкими подругами. – Герцогиня вошла в комнату и тут заметила Лизетту в нелепом парике и в платье тюремной надсмотрщицы. – О, но, может, я пришла не вовремя? Кажется, я вам помешала.
   – Позвольте представить мадемуазель Лафарж, – сказала Мэйсон. – Она личный секретарь месье Берта, который, как вам, вне сомнений, известно, является одним из самых богатых плантаторов французской колонии на острове Реюньон в Индийском океане. Похоже, месье Берт намерен купить картины моей сестры для украшения своего нового дома.
   Эмма смотрела на Лизетту с веселым любопытством.
   – Месье Берт… Тот самый Эмиль Берт? Лизетта ответила с непринужденной улыбкой:
   – Я никогда не слышала об Эмиле Берте. Моего работодателя зовут Генри.
   – Ах, Генри Берт. Боюсь, я не знаю этого господина.
   – Он не слишком часто выезжает в Европу.
   – Неудивительно. Слышала, что климат на Реюньоне просто замечательный. Но должно быть, вы пользуетесь его безраздельным доверием, раз он отправил вас со столь ответственной миссией в такое дальнее путешествие.
   – Месье Берт действительно мне доверяет.
   – Конечно. – Эмма подошла к Лизетте и окинула ее доброжелательным взглядом. – И возможно, он считает, что вы, как никто другой, подходите для этой миссии, ибо без очков вы как две капли воды похожи на модель, столь блистательно отображенную на картинах Мэйсон Колдуэлл. Как же ее звали? Месье Фальконе был настолько любезен, что сообщил мне… О да! Вспомнила. Ее зовут Лизетта Ладо.
   Назвался груздем – полезай в кузов.
   Мэйсон попробовала сменить тему, но гостья подошла к Лизетте поближе и двумя пальчиками приподняла с плеча девушки длинную белокурую прядь.
   – Ну конечно! Знаменитая гимнастка цирка Фернандо – блондинка, а не рыженькая.
   Понимая, что игра закончена, Лизетта сняла парик и швырнула его на трюмо.
   – Герцогиня слишком проницательная, – с досадой бросила она в сторону Мэйсон.
   – Не расстраивайтесь, моя дорогая, – успокоила ее Эмма. – Я только что смотрела картины. Нужно быть слепой, чтобы не заметить такое хорошенькое личико под очками и париком.
   Мэйсон чувствовала себя крайне глупо.
   – Простите, – сказала она. – Мы просто пошутили. Эмма махнула рукой:
   – Я все прекрасно понимаю. Вы хотели получить за картины вашей сестры самую высокую цену, вот и придумали покупателя, чтобы можно было поторговаться, верно? Это очень умный ход. Умный, но совершенно излишний, уверяю вас. Я всегда плачу хорошие деньги за то, чем хочу обладать, и сегодня пришла к вам с лучшим предложением из всех тех, что вы можете получить.
   – Вы не присядете? – сказала Мэйсон. – Мы могли бы заказать сюда чаю или чего-нибудь еще.
   Эмма села. Спину она держала на удивление прямо.
   – Не стоит затруднять себя. Я полагаю, вам не терпится выслушать мое предложение. Как вы, возможно, знаете, мой муж герцог Уимсли один из самых богатых коллекционеров в Англии. Я прочла о картинах вашей сестры в «Таймс» и решила, что должна немедленно приехать в Париж, чтобы посмотреть на них своими глазами. Под руководством мужа я выработала чутье на подобные вещи, и я должна признаться, что, увидев сегодня утром картины Мэйсон Колдуэлл, убедилась – чутье меня не подвело. Работы просто великолепны, и мы обязательно должны иметь их в коллекции Уимсли.
   – Должны? – переспросила Мэйсон. Эмма сделала вид, что ничего не услышала.
   – Я готова перекупить любое предложение. – Она посмотрела на Лизетту и поправила себя: – Любое легитимное предложение – и заплатить на двадцать пять процентов больше.
   – Вы очень щедры. Однако, будучи попечительницей наследия моей сестры, я должна принимать во внимание не только финансовую сторону.
   – О, но я предлагаю нечто гораздо большее, чем просто деньги. Картины Мэйсон увидят много, много людей – весь тот бомонд, что бывает у нас в доме. О вашей коллекции много говорят в Европе. Спросите – вам любой скажет. Лучшие люди будут приходить к нам лишь для того, чтобы посмотреть работы Мэйсон. То, что мы с мужем в мире искусства люди влиятельные, широко известно и подтверждено документально, уверяю вас. Мы позаботимся о том, чтобы о вашей покойной сестре говорили как о величайшей художнице современности.
   – Я в этом не сомневаюсь.
   – Но вы не спешите принять мое предложение, даже если оно лучшее из того, что вы можете получить?
   – Я внимательно рассмотрю его, но я уверена, что вы понимаете, какая на мне лежит ответственность.
   Эмма пристально посмотрела на Мэйсон.
   – Возможно, ваши колебания имеют какое-то отношение к нашему общему другу мистеру Гаррету?
   – Ричард очень помог мне.
   – О, в этом я не сомневаюсь.
   – Не знаю, что бы я без него делала. Он давал мне весьма ценные советы и был моим штурманом в опасных водах общения с журналистами, критиками, торговцами и… меценатами, – с нажимом на последнем слове сообщила Мэйсон.
   В глазах герцогини промелькнуло презрение.
   – Естественно, моя дорогая. У него есть скрытые мотивы.
   – Какие именно?
   – Как он посоветовал вам поступить с картинами?
   – Он предложил несколько вариантов.
   – Перестаньте, Эми. Он не захотел бы, чтобы картины оказались в руках спекулянтов или коллекционеров. Ему претит сама мысль о том, что произведения искусства не станут достоянием широких масс. Так что он, должно быть, предложил вам не продавать картины коллекционерам.
   Эта дама начала действовать Мэйсон на нервы, кроме того, она испытывала ревность к особе, которая, как оказалось, весьма неплохо знала Ричарда.
   – На самом деле он имеет в виду иного покупателя.
   – Да? И кто бы это мог быть?
   – Не знаю, могу ли я говорить вам об этом. Скажу лишь, что этому человеку он безраздельно доверяет.
   Эмма постучала пальцами одной руки по пальцам другой. Но буквально через мгновение опустила руки и замерла.
   – Нет, не может быть… Хэнк? – Мэйсон вздрогнула, и Эмма поняла, что попала в точку. – Хэнк Томпсон?
   Эмма запрокинула голову и рассмеялась. Этот залихватский жест настолько выбивался из ее манеры держаться, что Мэйсон и Лизетта в недоумении переглянулись.