О`Нил Кэтрин. Искусство обольщения

   – Вы, случайно, не о «Княжне Александре»?
   Хэнк даже вздрогнул от неожиданности.
   – Да. А вы о нем слышали?
   – Это ведь русский корабль, верно?
   – Да, русский. Он привез русские фейерверки на празднование Дня взятия Бастилии. Сейчас в Париж со всех концов земли приходят грузы, знаете ли. Так что, есть еще вопросы?
   – Нет, других вопросов нет. Зато мне есть что сказать.
   В темноте Мэйсон не могла видеть лица Ричарда, зато она чувствовала, что ему не по себе.
   – Да? – покровительственным тоном спросил Хэнк. – И что ты хочешь нам сказать, дитя мое?
   – Есть кое-что, о чем знают другие и о чем не знаете вы. Вот я и хочу вас проинформировать. По-моему, пришла пора.
   Мэйсон почувствовала, что Ричард натянулся как струна.
   – Эми, – несколько раздраженно заметил он, – возможно, тебе не стоит…
   – Не томи. Давай выкладывай свои новости.
   Мэйсон стряхнула руку Ричарда и заявила Хэнку:
   – Я не сестра Мэйсон Колдуэлл Эми. Я сама Мэйсон Колдуэлл.
   Хэнк обернулся к Ричарду:
   – Что она несет, сынок?
   – Она говорит правду, – спокойно ответил Ричард. – Я сам этого не знал, когда все началось.
   Не дав Хэнку отреагировать, Мэйсон продолжила:
   – Есть еще кое-что, что вам обоим следует знать. Завтра я выхожу из игры и уезжаю из Франции. Мне плевать, что будет с моими картинами, но вам не сделать из меня другого человека. Имя свое я беру назад. Я еду в Рим, где намерена написать картину для сеньора Лугини. Он с первого взгляда на мою живопись поймет, что Мэйсон Колдуэлл – это я. И ни вы, ни инспектор Дюваль, никто другой с ним спорить не смогут. Так что я желаю вам всем удачи и ухожу. Как там у вас на Диком Западе говорят? Счастливых троп?
   Мэйсон развернулась и направилась к ждущему ее экипажу.
   – Эй, подожди, сестренка, – крикнул ей вслед Хэнк.
   – Что? Вам есть, что мне сказать? – не без сарказма поинтересовалась Эми.
   – Ты никуда не поедешь, – сказал Хэнк.
   – Это почему? Неужели живая Мэйсон Колдуэлл мешает вашим планам?
   Хэнк ответил молчанием на этот вопрос.
   – Эй, вы, оба! – Ричард встал между Хэнком и Мэйсон. – Подождите, не кипятитесь. Остыньте немного.
   – Не вмешивайся, Ричард. Это наши с Хэнком счеты. Обернувшись к Ричарду, Хэнк процедил сквозь зубы:
   – Ты должен был сказать мне об этом раньше. Теперь все существенно усложнится.
   – Но почему, Хэнк? – снова перешла в наступление Мэйсон. – Если вы просто хотели передать мои картины в музей, то какая вам разница, живая я или мертвая? Или, возможно, это изначально не входило в ваши планы?
   – О чем ты? – рявкнул Хэнк.
   – Я случайно узнала, что у вас серьезные финансовые проблемы. Гораздо более серьезные, чем думает Ричард или кто другой. Фактически вас приперли к стенке.
   – Это правда, Хэнк? – спросил Ричард.
   – Откуда тебе знать о моих делах? – зло бросил ей Хэнк.
   – Джуно мне давно об этом сообщил. Несколько месяцев назад. Последнее время я стала задумываться о том, какова ваша настоящая роль во всем этом деле, и после вчерашнего благородного предложения я попросила Джуно послать в Кале телеграмму и навести кое-какие справки. И знаете, что я узнала, Хэнк? Что в маршрутном листе этого самого быстроходного судна, что вам удалось зафрахтовать, черным по белому написано: место назначения – Санкт-Петербург.
   Мэйсон почувствовала, как по телу Ричарда прокатилась дрожь, словно его ударило током.
   Хэнк, стараясь замять скандал, заговорил примирительным тоном:
   – Эй, остыньте, все вы. Не стоит сходить с ума. Мне плевать, что там написано у них в маршруте. Пишут одно, а на самом деле…
   Мэйсон его перебила:
   – Я попросила Джуно сделать еще кое-что: послать телеграмму в Санкт-Петербург с запросом о том, кто снял ближайший к месту стоянки «Княжны Александры» склад в порту. И представляете, какой это выдающийся человек – сам граф Дмитрий Орлов.
   – Это правда? – спросил Ричард.
   Пока Хэнк стоял и думал, как ему ответить, Мэйсон сама терялась в догадках. То, что Хэнк и Орлов затеяли какое-то совместное дело, она вычислила методом дедукции, и никакой телеграммы никто не отправлял и не получал. Она затаила дыхание. Что, если ее блеф сейчас раскроется?
   Хэнк подошел к Ричарду, достал пистолет у него из-за пояса и сказал:
   – Боюсь, что это правда, мой мальчик.
   – Как ты мог? – воскликнул Ричард, вне себя от боли и гнева.
   – Она сказала правду. Меня приперли к стенке. Одна катастрофа за другой, и налоговый инспектор – вот он, тут как тут. Я играл по-крупному, но карта не пошла. Такое случается. Но эта маленькая сделка поставила бы меня снова на ноги. Ты представить не можешь, сколько эти русские готовы выложить за картины. У них больше веры в будущее импрессионизма, чем у самих французов! И ты так славно продвинул имя Колдуэлл, что русские коллекционеры за ее картины готовы драться. У Орлова есть связи с царской семьей и двором. Как раз то, что мне нужно. Вот мне и пришлось войти с ним в дело.
   Ричард задыхался от гнева и обиды:
   – Хэнк! Скажи, что ты шутишь!
   – Знаешь, сынок, я коммерсант. Я пытался научить тебя всему.
   – И эта сделка может сорваться, если Орлов и компания узнают, что я не умерла. Так? – поинтересовалась Мэйсон.
   – Да, малышка, тут ты в точку попала. Ричард не вполне понимал, что происходит.
   – Тогда… Что? Ты собираешься ее убить?
   – Пойми меня правильно. Мне этого совсем не хочется. Но разве у меня есть иной выбор?
   И в этот момент Мэйсон вытащила из сумочки пистолет, который дал ей Даргело. Она сунула его Ричарду в руку, а тот поднес его к лицу Хэнка. Четверо телохранителей немедленно вытащили оружие.
   – Подождите! – взревел Хэнк. – Давайте обойдемся без глупостей.
   Рука у Ричарда дрожала, но он не опускал ее и продолжал держать Хэнка под прицелом.
   – Ты этого не сделаешь, Хэнк.
   – Тогда тебе лучше нажать на курок сразу, сынок, и не тянуть с этим. Потому что, если эта сделка сорвется, мне все равно не жить. Но знаешь, я не думаю, что ты хочешь убить своего старого друга после всего того, через что мы прошли вместе. После всего, что я для тебя сделал. Черт побери, парень, я для тебя – почти что семья.
   Ричард держал ствол на уровне головы Хэнка, но рука его сейчас по-прежнему дрожала. Он взвел курок. Было так тихо, что щелчок прозвучал как выстрел.
   И вдруг Ричард опустил пистолет и толкнул Хэнка к его телохранителям. Все четверо столпились с оружием наизготове. Затем Ричард схватил Мэйсон, и они побежали к экипажу.
   Пуля просвистела над головой Мэйсон.
   – Не стреляйте в него! Цельтесь в девчонку! – кричал Хэнк.
   За первым выстрелом последовали еще несколько. Уже у экипажа Мэйсон резко остановилась.
   – Нет, – закричала она, – они убьют лошадей. За мной! Я знаю место, где они нас никогда не найдут.
   Слыша за собой топот ног, Мэйсон и Ричард бегом пересекли пустующую площадь, обогнули здание и помчались по аллее к закрытому люку. Мэйсон отодвинула крышку и бросила Ричарду:
   – Мы можем спрятаться там, внизу.
   – А что там? – поинтересовался Ричард.
   – Катакомбы.

Глава 31

   – Подожди. – Ричард потянул Мэйсон за руку. – Тут слишком темно.
   Закрыв за собой металлическую крышку, они спустились вниз по лестнице и пробежали по узкому и длинному проходу.
   Наконец, стало понятно, что дальше бежать нет смысла. В подземелье было холодно и совершенно темно. Воздух был затхлым и отдавал плесенью.
   – Подожди. Мы заблудимся. – Ричард потянул Мэйсон за руку. – Тут совершенно темно.
   – У меня есть спички.
   Мэйсон залезла в сумочку, достала спички и платок, зажгла спичку о стену и подожгла край ткани. Платок занялся желтым пламенем, осветившим стены туннеля, уходящего в бесконечность.
   – Давай переждем здесь. Я думаю, они нас уже потеряли.
   – Я слышу шаги, – стояла на своем Мэйсон. – Нам надо идти дальше.
   Держа платок на вытянутой руке, словно факел, Мэйсон шла впереди.
   – Примерно в полумиле отсюда есть выход. Ричард увидел впереди груду черепов.
   – Это здесь ты рисовала Лизетту?
   – Да, прямо здесь. В средние века здесь были шахты известняка.
   Они пошли вперед. И шли довольно долго, пока Ричард не остановил Мэйсон.
   – Давай подождем. Уже никаких шагов не слышно.
   – Нет, нам надо идти дальше, – сказала Мэйсон.
   Туннель перед ними внезапно подошел к развилке. Отсюда дорога шла в четырех разных направлениях. Не давая Ричарду времени сообразить, куда идти, она потащила его за руку.
   – Сюда. – Мэйсон крепко держала Ричарда за руку, ведя по туннелю. Вскоре они подошли к еще одной развилке, и Мэйсон свернула налево. Потом к еще одной – в три стороны – и к еще одной. И тогда Мэйсон затушила дотлевающий платок.
   Казалось, темнота стала еще чернее.
   – Что ты делаешь? – воскликнул Ричард. Голос его слегка дрожал.
   – Мы на месте.
   – Где?
   – Здесь мы можем поговорить.
   – Ты не зажжешь еще одну спичку?
   – Сожалею, но у меня была только одна.
   – Тогда нам надо отсюда выбираться.
   – Мы никуда отсюда не пойдем, пока ты не скажешь мне то, что я хочу услышать.
   – Это не смешно, Мэйсон.
   – Я и не хочу, чтобы это было смешно. Я знаю выход, а ты – нет. Если ты попытаешься уйти от меня, то наверняка заблудишься. Этим коридорам нет конца. Люди быстро теряют ориентир в темноте и остаются здесь навечно. Так что у тебя два выхода: либо ты честно говоришь со мной, и я показываю тебе выход, либо останешься тут, в темноте. Выбор за тобой.
   – Ты не понимаешь, что делаешь.
   – Я очень хорошо понимаю, что делаю. Я пыталась до тебя достучаться, но упиралась в стену. Ты не оставил мне выбора.
   – Ты не понимаешь. Ты же знаешь про мои кошмары.
   – Поэтому мы и здесь. Чтобы ты мог мне о них рассказать.
   – Но ты не знаешь главного. Темнота – она и есть мой кошмар. Я не люблю темноту. И я иногда боюсь засыпать. Боюсь, что усну, и мне снова приснится это, и я не смогу дотянуться до лампы и включить свет, который один может спасти меня от кошмара. Вот, теперь ты все знаешь. Так что, пожалуйста, Мэйсон, Богом тебя прошу, выведи меня отсюда. Прямо сейчас.
   – Думаешь, мне сейчас легко? Думаешь, я бы не поступила по-другому, если бы считала, что могу заставить тебя рассказать мне то, что хочу услышать? Я не для себя сейчас это делаю. А для тебя. Так что мы отсюда и шага не ступим, пока ты не скажешь мне то, что я хочу услышать.
   Мэйсон почувствовала, как Ричард привалился спиной к стене, устало сполз по ней и сел на землю. Она села рядом. Ричард дышал глубоко и трудно.
   – Ну и вечерок ты мне устроила. Так сильно хотела, чтобы я обнажил перед тобой душу?
   – Я сожалею, что мне пришлось столкнуть тебя и Хэнка лбами. Но мне пришлось сделать это, потому что у меня не было уверенности в том, что, если я расскажу тебе все сама, ты мне поверишь.
   Ричард ничего не ответил.
   Мэйсон предприняла новую попытку:
   – Тебе не приходило в голову, что он может тебя предать?
   После недолгой паузы Ричард ответил с сарказмом:
   – Нет, Хэнк был единственным человеком, на которого я рассчитывал больше, чем на самого себя.
   – Теперь у тебя есть еще один человек, на которого ты можешь рассчитывать. Это я.
   – Ну да. Именно поэтому ты затащила меня сюда.
   – Да, на меня. Потому что только я одна готова за тебя бороться. Хэнк хотел вылепить тебя по своему образу и подобию. Я не думаю, что он когда-либо тебя любил. Он использовал тебя. Я люблю тебя, Ричард. Я люблю тебя так, что мне все равно, что со мной будет, и что ты обо мне думаешь. Я думаю только о тебе. Но если ты мне все не скажешь, все мои старания пропадут. Ты должен мне довериться, Ричард. Пожалуйста.
   – Я не могу, – простонал он.
   Мэйсон чувствовала, как мучается Ричард.
   – Если ты мне не скажешь, Хэнк может праздновать победу. Я знаю, что это трудно. Я знаю, что это больно. Но я знаю, что ты это можешь. Просто подумай, вспомни и скажи мне, что случилось. Попытайся, Ричард. Пожалуйста. Ради меня. Ради нас обоих.
   Он все не отвечал.
   – Вернись к началу, – подсказала ему Мэйсон. – Самое раннее твое воспоминание.
   Долгое время Ричард не отвечал, и Мэйсон почти пала духом. Но вдруг он заговорил:
   – Я вижу маленького мальчика…
   Его слова потрясли Мэйсон. Неужели он правда это сделает?
   – Расскажи мне о нем. Какой он?
   – Он взъерошенный, неуживчивый, наглый всезнайка… Отец его умер в Англии, и мать его, шотландка, умерла от скоротечной пневмонии по дороге в Америку, оставив его сиротой.
   – Но он ведь не один, верно?
   – Нет. В его жизни присутствует чудо, которое он по недоразумению еще не в силах оценить.
   – И что это за чудо? Краткая пауза.
   – Его сестра. Старшая сестра.
   – Молли?
   – Молли. Она на восемь лет его старше. И она хорошенькая, с чистой кожей, ясными глазами и улыбкой, которой можно осветить мир. Она святая. И она заботится о мальчике… обо мне так, как никогда не заботились родители. Мы приехали в Америку совершенно нищими. Но мы выжили благодаря ее решимости и неистощимой вере в будущее. Господи… – Голос Ричарда сорвался. – Молли была настоящим чудом!
   Мэйсон положила ему ладонь на колено, чтобы поддержать.
   – Расскажи мне о ней.
   – Она была самым сильным и самым любящим человеком из всех, кого я знал. В ней была магия очарования, которая покоряла людей, и та добродетель, что побуждала других быть человечнее и гуманнее. И еще она была бесстрашной. Когда мы высадились в Нью-йоркской гавани, она взяла меня за руку и пошла, не оглядываясь. Мы шли на запад из одного города в другой. Молли работала в танцевальных залах. И. она немного пела. Мы всегда сводили концы с концами. Наконец мы осели в Виргинии как раз перед началом лихорадки в жиле Комстока. ^[7]– Ричард замолчал.
   Опасаясь, что он не захочет продолжать, Мэйсон спросила:
   – И что вы там вдвоем делали?
   – Она работала в салуне. Молли отправила меня в школу. Но я ненавидел учиться. Я ходил туда только потому, что этого хотела сестра. Однако я просто терпеть не мог высиживать в классе день за днем. «Образование – самое важное в жизни, – любила повторять Молли. – Ты пойдешь в школу, и будешь ходить туда каждый день, и станешь образованным человеком». Но мне просто хотелось свободы. Так что однажды, вместо того чтобы пойти в школу, я отправился в горы.
   Ричард снова замолчал, и Мэйсон опять сжала его колено.
   – Что произошло?
   – Молли пошла меня искать, разумеется. – Внезапно в его голосе зазвучала непереносимая боль. Такого раньше никогда не было. – И, несмотря на то, что она никогда толком верхом ездить не умела, она взяла напрокат лошадь и отправилась меня искать верхом. Но она меня не нашла. – Ричард давился словами. – Ей кое-что помешало. Нечто непредвиденное. Нечто… невообразимое.
   Ричард не мог говорить дальше. Он мелко и быстро дышал. Он потянулся к руке Мэйсон, схватил ее и сжал до боли. Мэйсон подумала, что Ричард раздавит ей кости. Она поднесла его руку к губам и нежно поцеловала. И этот простой жест, кажется, открыл шлюзы.
   – Молли не дошла до меня примерно полмили. Я прятался в расщелине и видел ее, – быстро заговорил Ричард. – Ив полумиле от моего убежища она наткнулась на группу мужчин, которые проводили время на берегу мелкой речушки – пили виски. То были братья Мерфи: Клинт, Чад и Руфус и еще Гарп Чилдерс. Самая мерзкая свора божьих тварей с первого дня творения. Они стащили Молли с лошади… – Ричард больше не мог удерживать слезы, он всхлипывал: – Они насиловали ее один за другим. Потом опять… Я слышал, как она кричала, Мэйсон. Я видел все с высоты. Я не понимал, что происходит. Я не знал, что мне делать.
   Мэйсон чувствовала слезы Ричарда на своей ладони. Она повернулась и прижала его к себе, а он плакал у нее на плече, изливая свою печаль:
   – Когда они насытились, Молли была в беспамятстве. Она попыталась встать и, пошатываясь, пошла на Гарпа, вытянув вперед руки, словно протягивала их к его ружью. Но Клинт Мерфи пристрелил ее не моргнув глазом, как пристрелил бы гремучую змею. А двое других Мерфи рассмеялись. Они смеялись!
   Мэйсон гладила Ричарда по голове, она ничего не говорила, давая ему время успокоиться.
   – Мне было всего семь лет, и я совершенно не понимал, что произошло. Я побежал к ним. Я стал кричать Клинту Мерфи: «Зачем ты ее обидел?» И Клинт Мерфи ответил мне с улыбкой, которую я никогда не забуду: «Я не стал бы тратить слезы на салунную шлюху, мальчик». Потом он пришпорил коня, и они все ускакали. Я подошел к Молли и положил руку на ее рану… Я думал, что так смогу вернуть ее к жизни, но, конечно, у меня ничего не получилось. Поэтому я просто лежал рядом с Молли, обнимал ее, плакал, молился, не зная, что мне делать. Я на самом деле был не в себе. Только через несколько часов мимо проехал всадник. Карточный игрок, который меня пожалел. Он привязал Молли к своему коню и привез назад в город. Через два дня были похороны, и этот игрок оплатил их. Но еще до похорон я ходил посмотреть на Молли. Она лежала в гробу в своем любимом синем платье. Молли вся словно светилась изнутри. Все, кто приходил посмотреть на нее, говорили, что она похожа на ангела. И она действительно была похожа на ангела. Угольно-черные волосы. Белая кожа. Синее-синее платье. Нигде и никогда не видел я такой синевы. И эта красота… она давала мне силу. Иначе я не знаю, что бы я сделал. Мир, в котором есть такая красота, не может быть безнадежно дурным.
   Ричард выпрямился и перевел дыхание.
   – Я остался тогда с Молли на всю ночь. Смотрел на нее при свете свечей и как-то обрел покой. Но на следующее утро пришли люди и заколотили гроб. Отнесли его на Голубой холм. Я пытался их остановить. Когда они положили Молли в яму и стали забрасывать землей, меня пришлось оттаскивать от могилы. Они не могли справиться со мной впятером. Ты понимаешь, я хотел сохранить этот образ. Потому что, кроме него, у меня ничего не было. Я так разошелся, что меня уже собрались связать. И тогда подошел этот добрый игрок и успокоил меня. Он посмотрел мне в глаза и сказал: «У тебя нет на это времени, сынок. Нам надо заняться кое-чем поважнее».
   – Этот игрок был Хэнк?
   – Хэнк. – У Ричарда словно сдавило горло. – Если бы ты видела его тогда, до того, как сытая жизнь его изменила. Он был худым и жилистым и стрелял без единого промаха. Хэнк раздобыл мне коня, и мы вдвоем отправились на поиски убийц моей сестры… В конечном итоге мы достали каждого. Одного за другим.
   – Вы их убили?
   – Всех. А в Клинта Мерфи я выстрелил лично. Нажал на курок и… Я получил громадное удовлетворение, не испытав ни капли раскаяния. И до сих пор нисколько не жалею об этом своем поступке.
   Слезы, что так долго стояли в глазах Мэйсон, полились по щекам.
   – Как это жестоко, как отвратительно… Так поступать с маленьким мальчиком. Заставлять ребенка убивать.
   – Наверное. Но тогда я ничего отвратительного в том убийстве не увидел. Я находил в этом сладкую месть. И я боготворил Хэнка за то, что он предоставил мне возможность отомстить за мою Молли. А потом он опекал меня как мог. Находил для меня приемные семьи. Он то появлялся в моей жизни, то исчезал. Он позаботился о том, чтобы я получил образование. Когда я немного подрос, он взял меня к себе, и я стал жить при нем постоянно. Он хорошо ко мне относился, действительно хорошо, Мэйсон. Но я никогда бы не смог стать тем, кем он хотел, чтобы я стал. Потому что я так и не забыл Молли. Стержнем всей моей жизни был не Хэнк. То был образ моей сестры в гробу в синем платье. Неизгладимый, совершенный образ. Неописуемая красота. Когда мне в жизни становится по-настоящему страшно, я закрываю глаза, и ко мне приходит ее образ, и он помогает мне выйти из беды. И в определенном смысле мой сон об этом.
   – Что ты имеешь в виду?
   – Во сне я всегда окружен безымянным ужасом. Из темноты ко мне тянется что-то жуткое, пытаясь вобрать меня в себя. Но впереди голубой свет, который, я знаю, меня спасет. И поэтому я стараюсь дотянуться до него. Но я не могу. Никогда. Когда я просыпаюсь, мне больше не хочется об этом думать. Но я не настолько глуп, чтобы не понимать, что голубой свет – это синее платье Молли, и он исчезает так же, как Молли исчезла в земле. Чего я до сих пор не понимал, так это то, что вся моя жизнь – это поиск того голубого платья.
   – Ты имеешь в виду свою любовь к искусству?
   – Да. Первая по-настоящему великая картина, которую я увидел, – это картина Делакруа в Денвере. Она потрясла меня до глубины души. Когда я увидел это величественное произведение искусства, с его богатыми цветами и платьем женщины, выписанным синим кобальтом, было так, словно я снова увидел Молли. Словно я снова увидел ее в гробу, в том синем платье… Увидел ее – этот образ вечной красоты. Я не могу описать, что со мной творилось при виде этой работы. Она изменила всю мою жизнь в одно мгновение. Изменила все в моей жизни. С этого момента, кроме искусства, меня больше ничто не занимало.
   – А когда ты увидел мои работы?
   – Когда я увидел твои работы, потрясение оказалось еще более сильным. Не только потому, что техника была оригинальной, но и потому, что они отражали мое видение мира. Контраст между неописуемым ужасом и ангельской чистотой. Было так, словно ты заглянула ко мне в душу и написала то, что увидела там. Все твои работы, но особенно автопортрет – женская фигура с совершенной грацией, сильная и уверенная в своей привлекательности, в своей сексуальности… Женщина в синем платье.
   Мэйсон все теперь понимала.
   – Насчет картин все ясно. Но когда ты узнал, что я жива, зачем ты стремился превратить меня в то, чем я не являюсь?
   Ричард немного подумал и ответил:
   – Ты знаешь, когда этот Клинт Мерфи сказал мне, чтобы я не тратил слез на салунную шлюху… Ну, когда я подрос и стал понимать, что значат его слова, я просто поставил на них табу. Я не мог принять того, что Молли, очевидно, приходилось продавать себя, чтобы мы смогли выжить. Поэтому я заменил реальную Молли ее образом, образом чистоты и невинности. В каком-то смысле по отношению к ней это было несправедливо. Я должен был еще выше вознести ее за ту жертву, что она принесла ради меня. Пожалуй, я только сейчас понял, что сотворил с Молли. Я ее канонизировал.
   – И то же самое ты пытался сделать со мной?
   – Наверное, да. Я, конечно, этого не понимал. То, как я пытался изменить твою биографию, писал те письма, создавая несуществующую Мэйсон… Теперь мне все это кажется сумасшествием. Но в то время все это мне было необходимо. Я пытался создать женщину из легенды, но она не была тобой. Никогда не была. То была Молли. Все время она. Теперь я это вижу. Я полагаю, что во мне все еще живет желание ее воскресить. Потому что внутри себя… Я знал… Я не только виноват в ее смерти, я видел, как ее убивали, и я ничего не сделал, чтобы остановить убийц.
   – Ты был маленьким мальчиком! – Мэйсон прижала Ричарда к себе. – Ты ни в чем не виноват. И ты ничего не мог сделать, чтобы предотвратить неизбежное.
   Потом они долго молчали. Мэйсон переполняла нежность к Ричарду. Наконец-то он поделился с ней самыми сокровенными тайнами своей души. Мэйсон нисколько не сомневалась в том, что он ей все сказал и ничего не утаил.
   – Я горжусь тобой, – сказала она ему.
   Ричард обнял Мэйсон, позволяя целительной энергии ее любви войти к нему в сердце. Она чувствовала его благодарность, чувствовала, как Ричард расслабляется в ее объятиях, словно с него сняли чудовищный груз.
   – Как ты? – спросила она у него некоторое время спустя.
   Ричард подумал немного и сказал:
   – Я успокоился.
   – Ты готов отправиться в путь?
   – Готов.
   Мэйсон достала маленькую свечку из сумки и зажгла ее. Свет показался слишком резким после уютной темноты в объятиях друг друга. Когда глаза ее привыкли к свету, она заметила, что Ричард смотрит на нее как-то странно, словно впервые понял что-то важное о ней.
   – Должно быть, ты сильно меня любишь, если решилась на такое.
   Мэйсон прикоснулась к его лицу.
   – Ричард, я люблю тебя так, как невозможно любить ничего и никого. Ты сделал мне бесценный подарок. Твоя любовь меня вылечила. Я хотела отплатить тебе услугой за услугу. Я мечтала о том, что мне это удастся.
   Ричард нежно и благодарно поцеловал ее. Мэйсон чувствовала себя такой счастливой, такой окрыленной. Теперь она верила, что все кончится хорошо.
   Они пошли обратно по лабиринту и поднялись по железной лестнице к люку. Ричард приподнял его, выглянул наружу, проверил, нет ли кого на улице. И вдруг замер.
   – Мне сейчас в голову пришла одна мысль. Ведь катакомбы идут под всем Парижем, верно?
   – Говорят, что так.
   – Значит, и под Марсовым полем они проходят. Как ты думаешь?
   – Наверное, да.
   – Я знаю, как нам спасти картины! Мы сделаем подкоп!
   Мэйсон чувствовала его возбуждение, но сама она пала духом. Выходит, она рано радовалась. Ей так и не удалось помочь Ричарду. Он все еще хотел заполучить ее картины.
   – Но они нам больше не нужны, – возразила Мэйсон.
   – Мы же не можем просто взять и бросить их на произвол судьбы!
   – Почему же на произвол судьбы? О них есть кому позаботиться. Пусть они достанутся французам.
   – А как же мы? Ты предлагаешь нам забыть о них?
   – Ну да. Пусть себе картины живут своей жизнью, а мы будем жить своей. У них своя судьба, у нас – своя.
   Ричард провел рукой по волосам.
   – Не думаю, что смогу так поступить.
   – Если ты их выкрадешь, что ты станешь с ними делать?
   – Не знаю. Спрячу в безопасное место. Буду о них заботиться. Ты столько труда в них вложила. Я не могу допустить, чтобы они попали в руки людей, которые хотят тебя убить.