О`Рейли Виктор. Правила охоты

   С каждым днем он становился все крепче и здоровее.
   Кэтлин приехала на остров вместе с ним. Она, конечно, не была врачом-физиотерапевтом, но она была хорошо подготовленной медсестрой, и коллеги проинструктировали ее, что и когда следует делать. Кроме того, ее пациент и сам знал многое из того, что ему следует делать, чтобы скорее прийти в норму. Даже физические нагрузки Фицдуэйн наращивал постепенно, тренируясь по часу сначала два раза в день, потом три, а потом и четыре раза.
   Его физическое состояние улучшалось не по дням, а по часам, и даже легкая хромота вскоре прошла.
   За это время Кэтлин и Фицдуэйн стали близкими друзьями. Они вместе обедали и ужинали, допоздна беседовали, подолгу гуляли в окрестностях замка. Что касается физической близости, то вопрос об этом пока не вставал: слишком сильное впечатление произвело на Кэтлин нападение террористов и гибель отца. Фицдуэйн же все еще не чувствовал себя полностью здоровым, к тому же ему было нелегко примириться с утратой Итен.
   Фицдуэйну очень многое предстояло сделать: замок существенно перестраивался и переоборудовался.
   Он готовил ответный удар со всей тщательностью и профессионализмом, которые были присущи ему и всем его предкам.
   Зазвонил телефон, и Фицдуэйн осторожно взял трубку.
   Бутс очень любил играть с телефонными аппаратами, и трубка была вся измазана овсянкой и медом. Как бы там ни было, но это служило Фицдуэйну лишним напоминанием о том, что он вернулся домой, в Данклив.
   — Тебя слышно как-то издалека, — сказал де Гювэн, звонивший из Парижа. С тех пор как он приобрел контрольный пакет акций своего банка, Кристиан был сам себе хозяин, однако считал нужным время от времени интересоваться делами, даже несмотря на наличие прекрасного управляющего.
   Фицдуэйн держал трубку достаточно далеко от уха, стараясь на прислоняться к ней. Он только что обнаружил на ней совершенно свежие следы малинового варенья — очевидно, сегодняшним утром Бутс был особенно голоден. Крошки от тостов были настолько неистребимы, что на них Фицдуэйн давно перестал обращать внимание. Свободной рукой он пошарил вокруг себя в поисках салфетки.
   — Я и есть далеко, — ответил он. — Ты во Франции, а я — в Ирландии.
   Наконец ему под руку попала какая-то тряпочка. Он протер трубку телефона и поднес ее поближе.
   — Как твои дела?
   — Семья благоденствует, банк приносит прибыль, — отозвался де Гювэн. — Все нормально, я веду размеренную и предсказуемую жизнь. Кстати, у меня есть новости относительно наших зарубежных друзей.
   — Это не защищенная линия, — предупредил Фицдуэйн.
   — Я помню, mon ami, — слегка обиделся де Гювэн. — Я хотел только сказать, что ты вполне можешь положиться на строителя, о котором мы говорили. Он не связан с нашими конкурентами. Мои друзья в этом уверены, а я уверен в них.
   “Друзьями” де Гювэн называл своих однокашников, товарищей по военной службе и банкиров, с которыми он был тесно связан благодаря своему теперешнему бизнесу. Среди них были сотрудники разведывательной службы и департамента иностранных дел. Даже если оставить в стороне его аристократическое происхождение, Кристиан был, что называется, enarques. Это означало, что он учился в одним из немногих привилегированных учебных заведений, откуда, как правило, выходило большинство действительных руководителей Франции. Это был узкий, но очень влиятельный круг людей с неограниченными возможностями, так что Фицдуэйн мог быть уверен, что последняя проверка прошла удачно. Йошокаве можно было доверять.
   — Позаботься и о себе, мой друг, — сказал Фицдуэйн, совершенно неожиданно почувствовавший смутную тревогу. Впрочем, это было лишь неясное предчувствие, не больше. — Ты был вместе со мной, когда убили Палача. Прошу тебя, прими меры предосторожности.
   Де Гювэн рассмеялся.
   — Я подвергаюсь опасности только когда приезжаю к тебе, Хьюго, — беззаботно откликнулся он. — А что, ты что-нибудь узнал?
   — Нет, — сказал Фицдуэйн. — Ничего. Просто какое-то тревожное чувство.
   — В этом нет ничего удивительного, — отозвался де Гювэн. — После двух покушений подряд ты можешь позволить себе Нечто вроде паранойи. Немудрено, что тебе повсюду мерещится опасность.
   Де Гювэн положил трубку и задумался.
   Все действительно было прекрасно, как он и сказал, кроме одного: две ночи назад кто-то проник в его квартиру. К счастью, ничего не было украдено, но де Гювэн твердо решил модернизировать систему сигнализации и переговорить с сотрудниками службы безопасности банка.

Япония, Токио, 2 марта

   После двух месяцев, в течение которых он занимался расследованием убийства Ходамы, Адачи стаж” ясно, что это дело станет для него чем-то вроде испытания на выносливость.
   Ничто, даже самый скромный прогресс, не давалось ему быстро и легко, хотя в расследовании случаев насильственной смерти надежные ниточки появлялись, как правило, в самые первые дни, после чего следовал быстрый арест. Случай с Ходамой был совсем иного рода, и Адачи приготовился к испытанию своей выдержки и терпения.
   После первых двух недель работы стало ясно, что Адачи и его отдел стоит перед перспективой многих месяцев, возможно — лет, тяжелого и кропотливого труда. Возможно, в конце концов его даже отстранят от расследования и передадут дело кому-нибудь другому, но вплоть до этого момента Адачи обязан был отдавать работе все свои силы. Ходама слыл слишком крупной рыбой, чтобы его дело можно было без шума прикрыть. Это было не просто убийство, а убийство фигуры весьма значительной, заметного и влиятельного члена политического истэблишмента. Если можно безнаказанно убивать таких людей, как Ходама, значит — никто из властей предержащих не мог чувствовать себя в безопасности.
   Крупные правительственные чиновники, высокопоставленные гражданские служащие и политические деятели постоянно проявляли свою персональную заинтересованность в том, как идет расследование. Звонки из канцелярии премьер-министра раздавались в полицейском департаменте с завидной регулярностью, а министр юстиции уже дважды собирал у себя специальные совещания.
   К счастью, большую часть давления приняли на свои плечи Генеральный прокурор и заместитель генерал-суперинтенданта, начальника Столичного департамента полиции. Адачи была предоставлена относительная свобода действий, однако начальство, не переставая выражать уверенность в его способностях, не преминуло довести до его сведения, насколько большое значение в высших кругах власти придается успешному расследованию.
   Адачи не обольщался. Подобная “поддержка” заставляла его чувствовать себя не в своей тарелке, так как в результате на линии огня оказывался он сам, и никто другой. Он не сомневался, кто будет мальчиком для битья, и кого принесут в жертву, если таковая потребуется. Кроме того, он по личному опыту знал, что публичная похвала, как правило, предшествует публичной же обструкции. Иногда он вспоминал о том, что самые теплые слова о себе людям приходится слышать, как правило, на свадьбах, на похоронах, при увольнении и при проводах на пенсию.
   Пожалуй, эти мысли не слитком его бодрили. Иногда он задумывался о том, может ли свадьба быть причислена к подобным прискорбным событиям, во время которых человек переходит из одного состояния в другое. В конце концов, он пришел к заключению, что так оно и есть, хотя, вне всякого сомнения, большинство участников свадебных торжеств полагали себя исключением из общего правила.
   Инспектор Фудзивара вошел в рабочий зал с видом чрезвычайно довольного собой человека. За ним два взмокших детектива волокли огромный и, судя по всему, довольно тяжелый предмет, аккуратно упакованный в плотный материал, которым пользовались в отделе судебных экспертиз. Огромный сверток был опечатан и снабжен ярлыком. В упаковке было также оставлено небольшое окошко, сквозь которое при взгляде с близкого расстояния можно было разобрать цвет и фактуру поверхности загадочного предмета.
   Адачи подумал, что кто бы ни заворачивал эту штуку, он, безусловно, руководствовался высокими эстетическими стандартами универмагов “Мицукоши”. Иногда он просто не знал, гордиться ли ему странной манией своих соотечественников, стремившихся сделать все по правилам, даже когда в этом не было необходимости, или же считать их слегка спятившими. Мысль была еретической, однако Адачи никак не мог с ней расстаться.
   Он бросил взгляд на настенные часы. Они показывали почти восемь вечера, и большинство столов в зале были заняты сотрудниками его отдела. Если же стол был свободен, то это скорее всего означало только одно — их хозяева в городе, выполняют свою работу.
   “Мы все спятили, — подумал Адачи. — Все мы, японцы, — спятившая нация. Нам всем следовало бы давно быть дома и наслаждаться жизнью, вместо того чтобы сидеть здесь, усугубляя свое безумие. Лично я мог бы давно лежать в постели с Чифуни и наслаждаться медленным и долгим сексом, возможно даже — с некоторыми ее изысками, но вместо этого я сижу в своей конторе на дурацком вращающемся стуле, у меня красные глаза и одежда пропахла потом. Мало того, я с нетерпением и интересом жду, какого кролика достанет мой инспектор-сан из своего черного цилиндра, то бишь из своего таинственного ящика”.
   Сверток действительно походил на ящик или скорее на гроб.
   — Мне кажется, инспектор, что у вас в этом ящике спрятана женщина, и что вы сейчас начнете ее пилить пополам, — сказал Адачи. — Вы очень похожи на фокусника. Ну что ж, приступайте. Учитывая скорость, с какой продвигается вперед наше расследование, все мы, я полагаю, соскучились по эффектным зрелищам и развлечениям.
   Инспектор Фудзивара кивнул с серьезным видом и вытянул вперед руки, словно фокусник, отвлекающий внимание толпы, потом повернулся и быстро снял с предмета его упаковку. Адачи увидел прекрасно сохранившийся курама нагамоши девятнадцатого века — тяжелый деревянный ларь, окованный по углам железом, в котором когда-то хранили постельное белье и одежду.
   — Превосходный экземпляр, — заметил Адачи. — Между прочим, у него внизу есть колеса — такие маленькие круглые штучки…
   Он посмотрел на раскрасневшихся, потных детективов.
   — Почему вы, лучшие из лучших сотрудников Токийского департамента полиции, не подумали о том, что его можно катить?
   — В отделе экспертиз его упаковали вместе с колесами, босс, — отозвался Фудзивара. — Они так часто делают — им показалось, что, если завернуть его со всех сторон, он будет выглядеть гораздо аккуратнее. К тому же мы хотели сделать вам сюрприз — в последнее время вы что-то приуныли.
   — Ox, — только и сказал Адачи. Он не знал, чувствовать ему себя польщенным или наоборот. Его любопытство между тем достигло высшей точки.
   — Мивако Чиба, — объяснил Фудзивара, — дьявольски привлекательная женщина пятидесяти с небольшим лет. Изящная фигура, правильные черты лица, серые глаза и бесконечное сексуальное обаяние. Выглядит она великолепно — не знал бы, дал бы лет на двадцать меньше.
   — Это ее ты приволок в ящике? — перебил Адачи. — Мне просто не хочется открывать…
   — Она живет в Таканаве, — продолжал рассказывать Фудзивара. — У нее чудесный домик, две комнаты в японском стиле, остальные — вполне современные. Денег у нее, судя по всему, полно. Не то чтобы это были действительно большие деньги, но на то, чтобы жить с комфортом, хватает. И она реально смотрит на вещи.
   — Значит, здесь внутри — мистер Чиба? — спросил Адачи. Он понемногу начал понимать, в чем дело.
   — Нет, — покачал головой Фудзивара.
   — Тогда их дети?
   — Нет, — ответил Фудзивара. — Судя по документам, у нее нет детей, и я не заметил никого, кто бы мог сойти за мужа.
   — Ага, — сказал Адачи. — Чем она занимается?
   — У нее есть бар в Риппонге, но управляет делами кто-то другой. Госпожа Чиба склонна к сибаритству.
   — Чья она любовница или бывшая любовница? — поинтересовался Адачи, хотя он уже знал ответ. В полицейской работе ему слишком часто приходилось иметь дело со стандартными ситуациями.
   — Теперь она без работы, — сказал Фудзивара, — какими бы ни были их отношения в прошлом…
   — Ходама — старый козел, — сказал Адачи. — Что бы он ни сделал, я хотел бы иметь хоть каплю его здоровья. По всем признакам, он продолжал вести активную половую жизнь вплоть до того, как его сварили. Подумать только — восемьдесят четыре года, а он все еще в строю! Пожалуй, Ходама был живым свидетельством преимуществ японского образа жизни.
   — Да, это его любовница, — подтвердил Фудзивара. Неожиданно Адачи осознал, насколько он устал. Наклонившись вперед, он вежливо сказал:
   — Инспектор, будьте так добры, скажите, что там, в этом гребаном ящике?
   — То, что можно было оставить у человека, которому доверяешь, — ответил Фудзивара. — Если, конечно, ты сам такой же проныра, каким был Ходама. Здесь — маленькие сувениры с переговоров, секретных консультаций и прочее…
   — Бр-р-р… — Адачи поежился. — Уже много времени, и я смертельно устал. Что ты имеешь в виду?
   — Пленки, — поспешно ответил Фудзивара. — Как у президента Никсона. Километры пленки.
   — Банзай! — воскликнул Адачи и осекся. Ему в голову пришла страшная мысль: свидетельства на магнитных носителях могли исчезнуть неуловимо быстро. Пленка не была такой надежной, как бумага или кровавые отпечатки — достаточно было нескольких пассов сильным магнитом, и вся запись канула бы в небытие.
   — Вы проверяли их? Там что-нибудь записано?
   — Расслабьтесь, босс, — улыбнулся Фудзивара. — Это действительно что-то!…
   Генеральный прокурор всегда одевался хорошо, хотя и несколько консервативно.
   Адачи иногда казалось, что прокурору нравится неброский серый цвет — цвет шкуры серебристой лисы. В этих случаях все внимание непроизвольно сосредоточивалась на лице прокурора, в особенности на его глазах. На протяжении десятилетий, день за днем, эти глаза с неизменным успехом читали людские души, как страницы раскрытой книги.
   Стоило прокурору пристально взглянуть на кого-то, и человек сразу понимал, насколько бессмысленно будет врать и выкручиваться. От этого взгляда нельзя было скрыть ничего. Казалось, прокурору нет никакой нужды спрашивать, и дело было даже не в его способности читать чужие мысли. Он как будто просто знал, знал о человеке все с самого начала.
   “Дым и зеркала, — подумал Адачи. — Интересно, был ли это каприз природы, который подтолкнул его к определенной деятельности, потому что он внешне был пригоден для нее, или его облик стал следствием его работы? В обоих случаях успех огромного большинства его дел довольно часто можно было объяснить именно тем, как он в тот момент выглядел”.
   Этим вечером прокурор был одет как для ответственной работы и выглядел не столько преданным слугой общества, сколько важной общественной фигурой — как крупный бизнесмен или даже министр. Темно-синий шелковый костюм был итальянского производства” а белая рубашка сияла словно на рекламе стирального порошка. Галстук был украшен затейливым рисунком ручной работы. Сверкающие черные ботинки носили следы отеческой заботы, граничащей с навязчивой идеей.
   “Интересно, кто доводит их до такого совершенства? — подумал Адачи. — Может быть, госпожа прокурорша колдует над ними с полирующей насадкой на электродрели, или господин прокурор сам полирует свои башмаки мягкой замшей?” Почему-то последний из возможных сценариев казался ему наименее вероятным. Некоторые человеческие привычки были интересны как раз тем, о чем можно было по ним догадаться.
   То, как прокурор был одет сегодня вечером, расстроило Адачи и слегка выбило его из колеи. Ему казалось, что шикарный дорогой костюм нисколько не соответствует характеру этого человека, которого он знал довольно хорошо. Впрочем, может быть, он просто устал. Светлые мысли приходили Адачи в голову, как правило, когда уровень сахара в крови был невысоким.
   Пленка закончилась.
   — В несгораемом сейфе, который хранился в бельевом сундуке госпожи Чиба, мы обнаружили больше двухсот кассет с записью, — пояснил Адачи. — Все они были аккуратно надписаны, и каждой был присвоен шифрованный индекс. В некоторых записях упоминаются уважаемые люди, но самая интересная пленка — та, которую вы только что прослушали. Качество, правда, недостаточно высокое, однако то, что можно разобрать, звучит достаточно убедительно.
   — Двое беседующих — это сам Ходама и Фумио Намака, — сказал прокурор.
   Адачи кивнул утвердительно.
   — Собеседники упоминают оба этих имени; кроме того, мы и другими способами убедились, что это именно они. Кстати, вы заметили, что у Ходамы довольно характерный, пронзительный голос? Голос Фумио тоже слышен весьма неплохо. Судя по всему, третьего с ними не было.
   — Значит, Ходама сказал, что прекращает поддерживать братьев Намака, мотивируя это финансовой слабостью корпорации и ее связями с “Яибо”, — подвел итог прокурор. — Несмотря на долгое и плодотворное сотрудничество, Ходама не хочет скандала, не хочет пойти ко дну вместе с тонущим кораблем.
   — Во всяком случае, это звучит именно так, — подтвердил Адачи. — Беседа продолжалась тридцать пять минут, и они несколько раз касались одного и того же вопроса под разными углами, как это часто бывает во время столь важных переговоров. Тем не менее, суть от этого нисколько не изменилась. Ходама ясно дал понять, что он, хоть и с великим сожалением, но покидает своих подопечных в беде и что даже длительное сотрудничество его не останавливает.
   — Это не поддельные пленки? — неожиданно спросил прокурор.
   — Наша техническая служба клянется, что — нет, — медленно сказал Адачи. — Но полной уверенности у меня пока нет. Дело в том, что они проверили всего двадцать кассет из двух сотен. Их чудо-техника показала, что проверенные пленки не подделаны. Кроме того, подделать двести пленок — это адский труд. Исходя из этого можно заключить, что, скорее всего, все они — подлинные.
   Несмотря на свой уверенный тон, Адачи был не совсем спокоен. Магнитозапись была достаточно надежным средством только в том случае, если ты сам использовал ее, например, в качестве одного из звеньев в цепи доказательств. Когда же в дело вмешивалась третья сторона, он был за то, чтобы перестраховаться. Современная электроника позволяла проделывать все что угодно. То, что несколько пленок оказались подлинными, еще не означало, что все они являлись таковыми. Абсолютное их большинство могло быть совершенно нормальными, однако трудно было придумать более подходящий способ всучить кому-нибудь фальшивую запись, чем подсунуть ее вместе с огромным количеством подлинников.
   Именно поэтому Адачи твердо решил про себя проверить все записи. Правда” на это потребовалось бы немало времени, пока же им можно будет работать с тем, что у них уже есть.
   Прокурор прикрыл глаза и погрузился в размышления. На лацкане его пиджака Адачи заметил булавку с двумя скрещенными серебряными метелками, символизирующими очищение от коррупции. В сознании детектива суперинтенданта эта эмблема ассоциировалась с теми, кто пытался избавить от коррупции политический мир Японии. Правда, до сих пор они оставались в прискорбном меньшинстве. Средний японский избиратель прекрасно знал, что вся политическая система насквозь порочна, однако не мог и оставить без внимания грандиозные экономические успехи страны, с которыми был напрямую связан неуклонный рост личного благосостояния ее граждан. Пусть система далека от идеала, но ведь она работает. Зачем же что-то менять? Власть всегда была и будет азартной игрой на деньги, и это заложено в человеке самой природой.
   — Средства, возможность и мотивы, — сказал прокурор. — Мне трудно поверить, что Намака способны были восстать против своего куромаку.
   — Однако у нас есть улика… — осторожно вставил Адачи.
   — Верно, — кивнул прокурор. — И весьма убедительная.
   — Вызвать и допросить? — спросил детектив. Прокурор покачал головой.
   — Я уверен, что так или иначе, но довольно скоро нам придется побеседовать с братьями, — сказал он. — Но не сейчас. Посмотрим, что нам удастся раскопать в ближайшие несколько недель. У нас есть ясные указания, в каком направлении работать, однако для успеха нам понадобится гораздо большее количество веских доказательств.
   — Мы работаем над этим, — скромно потупился Адачи. Несмотря на некоторое беспокойство, которое он изо всех сил старался подавить, он чувствовал, что крепкий орешек, которым оказалось для него это дело, начинает потихоньку поддаваться его усилиям. Его ощущения были сродни восторгу и охотничьему азарту. Отправить братьев Намака за решетку было бы для него величайшим наслаждением.
   — То, чего вы достигли, обнадеживает, — сказал на прощание прокурор.
   Адачи поклонился и вышел. Несмотря на усталость, он чувствовал себя отлично.
   Через три дня научно-техническая лаборатория наконец справилась с кодом, который позволял просмотреть видеозапись, сделанную камерами наблюдения, установленными в доме Ходамы.
   Технология кодирования сигналов была точно такой же, какая используется на студиях кабельного телевидения, чтобы никто из посторонних не смог смотреть их программы без декодера. Принцип этот было установить довольно просто. Совсем другое дело — определить, каким именно кодом воспользовался Ходама. Количество комбинаций казалось бесконечным. Иными словами эта задача была по плечу только суперкомпьютеру, например такому, каким пользовалось Управление национальной безопасности США для того, чтобы подслушивать телефонные и радиопереговоры во всем мире.
   В конце концов, по зрелом размышлении, было решено использовать старомодную, но все еще достаточно эффективную полицейскую методику. Подробное изучение состояния дел Ходамы показало, что он владел пакетом акций одной электронной фирмы, которая специализировалась на производстве декодеров. После этого оставалось только достаточно убедительно побеседовать с ее президентом. Поначалу он, правда, не горел желанием сотрудничать, однако непродолжительное путешествие в штаб-квартиру полицейских сил и ознакомительная экскурсия в ту часть здания, где были расположены комнаты для гостей, остающихся на ночь, совершили настоящее чудо.
   Вскоре лаборатория выдала несколько копий расшифрованной видеозаписи, которую можно было просматривать на обычном видеомагнитофоне. В первый раз Адачи ознакомился с записью в рабочем зале, а затем взял одну из копий к себе домой, чтобы прогнать на досуге еще разок. Кроме того, он хотел знать мнение Чифуни и хотел ее самое.
   Как ни удивительно, но Чифуни была свободна и сразу же согласилась. Ее всегда было довольно непросто застать на работе и дома, а если это даже удавалось, то она, как правило, бывала занята. Чифуни не раз говорила Адачи, что непредсказуемость стимулирует влечение, однако сам он считал, что его влечение к ней ни в чем таком не нуждается. Стоило ему подумать о Чифуни Танабу, как его желание становилось непереносимо сильным. Самое неприятное заключалось в том, что другие женщины перестали его интересовать вовсе. С тех пор как Адачи начал спать с Чифуни, он несколько раз пытался экспериментировать с другими женщинами, но все они оказались весьма бледным подобием Танабу-сан. Все это было чертовски досадно.
   Адачи давно привык к интенсивной и незамысловатой сексуальной жизни, и она приносила ему такое же физиологическое удовольствие, как и занятия кендо. Теперь же в любовных переживаниях стало принимать активное участие все его существо. Это было непередаваемо прекрасное, иногда пугающее чувство, и Адачи часто досадовал на то, что расследование убийства требовало от него полной самоотдачи и внимания, тем более что дело Ходамы было гораздо большим, чем заурядный случай умышленного нанесения тяжких телесных повреждений с летальным исходом.
   В доме Ходамы к регистрирующей аппаратуре были подключены камера видеонаблюдения, установленная перед воротами, и камера перед главной приемной. Собственно говоря, камер было гораздо больше, но все они, за исключением двух упомянутых, были соединены с мониторами наблюдения и ничего не записывали. Лаборатория смонтировала пленки из этих двух камер таким образом, чтобы воссоздать события в их хронологической последовательности, однако ни одного кадра вырезано не было, и от этого при ее просмотре впечатление мрачной документальности усиливалось. Изображение шло без звука и в черно-белом цвете, но от этого фильм не выглядел менее убедительным.
   Увы, помочь в расследовании он почти ничем не мог.
   — Темные деловые костюмы и лыжные маски, — сказал Адачи почти весело. — И хирургические перчатки. Эти люди ни капли о нас не заботились. Заметь, даже номерные знаки на машинах закрыты темной тканью или чем-то в этом роде. Это довольно характерно для профессиональной работы.
   Голос его звучал при этом довольно спокойно и расслабленно. Не успела Чифуни войти в его квартиру, как он тут же увлек ее на татами, хотя вполне возможно, что это она повалила его. С Чифуни никогда и ничего нельзя было знать наверняка. Теперь же она сидела рядом с ним на полу совершенно голая и держала в руке пульт дистанционного управления от его видео. Оба пили охлажденное белое вино и опирались спинами на мешки с фасолью.