Олдисс Брайан Уилсон. Перед закатом Земли (Мир-оранжерея)

   – Скоро мы перестанем считать себя несчастными детьми подземелья. Мы выйдем из подземелья и забудем о нем. Мы сразимся с джунглями и победим их и их хищных обитателей. Жить в этом мире останется только то, чему мы дадим на это позволение. Мы сами станем разбивать для себя сады и выращивать в них какие посчитаем нужными растения, наполняясь все новой и новой силой до тех пор, пока не станем такими же могущественными, какими были когда-то.
   Когда он замолчал, вокруг тоже наступила тишина. Пастухи встревоженно поглядывали друг на друга, имея вид испуганный и настороженный.
   Сказанное Грином, будучи слишком пространным и многоречивым, не оставило в голове Поили следа и забылось полностью. Сам же Грин вовсе не заботился о том, чтобы придать своим словам вид хоть сколько-то понятный этим людям. Сморчок проявлял себя сильным другом, тем не менее ему ненавистно было, что его не только заставляют произносить слова помимо собственной воли, но зачастую действовать без понимания своих поступков.
   Испытывая невероятную усталость, он сделал несколько шагов вглубь помещения, забрался в дальний угол и там упал на циновку и заснул почти мгновенно. Точно так же с полным безразличием к тому, что о них подумают остальные, рядом с ним легла на циновку и столь же мгновенно уснула Поили.
   Поначалу застыв в изумлении, пастухи стояли и смотрели сверху вниз на своих новоявленных гостей. Потом Хаттвиир хлопнула в ладоши, приказывая людям своего племени разойтись.
   – Пусть они поспят! – сказала она.
   – Они очень странные люди! Я останусь с ними, – сказала Яттмур.
   – Тебе не нужно сидеть с ними; у нас еще будет время побеспокоиться о них, этих духах, когда они проснуться, – ответила Хаттвиир, легко подтолкнув Яттмур идти прочь.
   – Мы еще посмотрим, как запляшут эти духи, когда услышат песнь Черного Зева, – пробормотал Иккалл, уходя в свой угол.
 

Глава четырнадцатая

   Грин и Поили заснули, но сморчок не спал. Сон не относился к его природным способностям.
   В настоящий момент сморчок напоминал собой мальчишку, ворвавшегося в пещеру и обнаружившего, что она полна драгоценностей; он погружал по локти в эти сокровища руки, сходя с ума от осознания того, что владельцы этого сокровища не следят за его действиями, и не в силах оторваться от сладостного процесса исследования обнаруженного. Но постепенно, насытившись, он перешел от первоначального, хищного и неутолимого насыщения, к более спокойному отбору и смакованию найденного.
   Сон, в который так поспешно погрузились Поили и Грин, был наполнен невероятными и странными видениями и фантазиями. Целые огромные участки их наследственной памяти восставали подобные гигантским многонаселенным городам, погруженным в туман, демонстрировали себя в неохватной красе и быстро погружались обратно в край непостижимого небытия. Наконец, утолив голод чистого познания, гриб успокоился и действуя со всей осторожностью и воздержанностью, с тем чтобы не возбудить антагонизмы более живых слоев сознания, в которых он находился, занялся изучением текущего состояния интуитивных реакций Грина и Поили.
   Эта процедура заняла много времени. Большая часть найденного, накопленного в течение существования бесчисленных поколений предков, в текущий момент не действовала и не вела никуда. Сморчок спустился немного ниже, к тем дням, когда энергия излучения солнца еще не была так сильна, в период, когда человек был гораздо более разумным, агрессивным и энергичным существом, чем его теперешний слаборазвитый наследник. С озадаченностью и восторгом сморчок осмотрел видения великой цивилизации, после чего аккуратно опустился еще глубже, к тем более отдаленным периодам, когда история человечества только еще начиналась, когда у людей не было ничего более того, чем огонь, что обогреть себя ночью, или мозги, чтобы направить свою руку во время охоты.
   Именно здесь, разбирая эти завалы человеческой памяти, сморчок совершил поразительное открытие. То, что он нашел тут, не сразу открыло ему свой истинный смысл, хотя и мгновенно показалось ему привлекательным своим необычным содержанием.
   Зазвенев в головах Поили и Грина, он пробудил их от сна. Хотя они еще не отдохнули, отвернуться от звенящего в их сознании голоса арфы ни Поили, ни Грин просто не могли.
   – Грин! Поили! Я открыл замечательную вещь! Мы являемся гораздо более близкими родственниками, чем можно было вообразить!
   Переполненный несвойственными ему до сих пор эмоциями, гриб продемонстрировал Грину и Поили длительную череду картинок, которые сумел выудить из кладовой их бессознательной памяти.
   Сморчок продемонстрировал им великую пору расцвета человеческой цивилизации, эпоху огромных городов и протяженных дорог, века опасных путешествий на близлежащие планеты. Эпоха великих государственных устройств и вдохновенных свершений, союзов, договоров и соглашений. Век, в течение которого люди, однако, не были счастливее своих предков. Точно так же как и предки, люди того века жили, раздираемые различными противоречиями и антагонизмами, природа которых была вечна и неизменна. Желание постоянно демонстрировать свою мощь привело к тому, что огромные усилия людей оказывались потраченными на производство и накопление различного рода отвратительных и смертоносных вооружений.
   Следующим, что продемонстрировал гриб, был период, когда температура на планете начала медленно, но неуклонно возрастать по мере того, как солнце входило в начальную фазу своего разрушения. Отчетливо понимая грозящую им опасность и уверенные в своих силах, люди, призвав на помощь технологию, приготовились встретить опасность.
   – Я больше не хочу это смотреть, – всхлипнула Поили, ибо сцены, которые демонстрировал гриб, были исполнены ярких и болезненных ощущений. Но не обращая на ее мольбы внимания, гриб продолжал насильно насыщать ее сознание знанием.
   Однако по мере того, как усилия человечества по подготовке к защите от солнечного жара вступали в свою окончательную фазу, люди начинали заболевать. В спектре солнечного света появились лучи нового свойства, и постепенно все человечество охватило странная болезнь. Болезнь поражала кожу людей, их глаза… и их мозг.
   После непродолжительного периода физического недомогания, люди выздоравливали и становились невосприимчивыми к новым составляющим солнечного спектра. Они поднимались со своих постелей и выходили на улицы. Но болезнь изменяла их. После болезни люди больше не чувствовали в себе силы отдавать приказы, действовать логично и целесообразно и далее разумно бороться.
   Они стали подобны животным, опустившись до их уровня!
   Люди начали уходить из своих великолепных и величественных городов, бросая свои жилища – все то, что когда-то для них означало дом и теперь стало чужим. Социальные структуры человеческого общества также распались, в единую ночь все государственные организации приказали долго жить. Не прошло и нескольких лет, как улицы городов начали зарастать сорной травой, магазины стали покрываться плесенью; так началось наступление джунглей.
   Нисхождение человека случилось не мгновенно, но за чрезвычайно короткий промежуток времени, в стремительности и неотвратимости своей напоминая падение высокой башни.
   – Достаточно, – прохрипел Грин, пытаясь остановить поток видений, посылаемых сморчком в его голову. – То, что случилось с людьми в прошлом, никак теперь не касается нас. К чему нам беспокоиться о том, что случилось так давно? Ты и так причинил нам столько беспокойства! Дай нам поспать.
   Странное ощущение появилось в его груди, словно бы все его тело внутри зашевелилось, в то время как его руки и ноги оставались лежать спокойно. Таким образом сморчок образно тряс его за плечи.
   – Ну почему вы так безразличны к знанию, – зазвенел сморчок, по-прежнему охваченный восторгом. – Вы должны проявить внимание. Теперь мы возвращаемся в глубины вашей памяти в очень далекие времена, когда у человека еще не было истории, которую он мог бы оставить в наследство потомкам, когда он даже еще не мог именоваться по праву Человеком. В ту пору он был не более чем ничтожеством, очень похожим на то, что представляете собой сейчас вы…
   Поили и Грину не оставалось ничего другого, как терпеливо лицезреть образы, демонстрируемые им после этих слов сморчком. Образы были очень нечеткими и расплывчатыми, но тем не менее они различали стада приземистых и волосатых людей, лазающих по ветвям деревьев и босиком боязливо перебегающих между стволами. Эти люди были очень худы и низкорослы, их повадки отличались трусливостью, у них еще не было никакого языка. Опускаясь то и дело на корточки, эти люди часто оглядывались по сторонам и подолгу отсиживались к кустах. Мелкие детали оставались размытыми, потому что у человека в ту пору еще не было осознанного внимания, которое способно было бы зарегистрировать эти детали. Запахи и звуки, тем не менее, можно было уловить очень отчетливо – однако в основном без привязки к окружающим предметам. Видение мира представлялось людям в виде периодических вспышек сумеречного света, в котором их примитивные жизни влачились, предавались простейшим усладам и умирали.
   По непонятным причинам, чувство безмерной ностальгии охватило их, и Поили прослезилась.
   Образы приобрели более отчетливый вид. Небольшая группа первобытных людей пробиралась под развесистыми лапами гигантских папоротников. С ветвей папоротников на их головы падали крохотные частицы вещества. С содроганием Грин и Поили узнали в этих крохотных частицах споры сморчка.
   – Эти далекие времена зеленой юности нашего мира, мой вид первым выработал в себе способность мыслить, – прозвенел в головах людей голосок сморчка. – И у меня есть этому доказательства! В идеальных условиях тех времен, во влажности и мраке, мы, сморчки обрели способность мыслить. Однако нам недоставало рук и ног, которые этот разум мог бы направлять. Вот почему мы поселились на этих слабых жалких существах, которыми тогда были ваши предки и стали вести на них паразитический образ жизни.
   И снова сморчок направил Поили и Грина во времени вперед, чтобы показать им подлинную историю развития человека, которая была также историей развития сморчков. Сморчков, которые, начав как паразиты, постепенно превратились в симбиотов.
   Поначалу грибы просто прикреплялись снаружи черепов пещерных людей. Потом, по мере того как люди благодаря этой связи процветали, по мере того как они обучились приемам групповой охоты, грибы, медленно и постепенно, поколение за поколением, индуцировали увеличение объема человеческого черепа. В конце концов уязвимые грибы смогли в буквальном смысле пробраться внутрь человеческой головы, сделавшись частью человека, в то же время развив и собственные способности под защитой костяного шара…
   – Таким вот образом произошло развитие человеческой расы и так все обстояло на самом деле – торжественно объявил гриб, продолжая демонстрировать людям одну картинку за другой. – Человечество разрасталось и завоевывало мир, позабыв об истинной причине своего успеха, о своем настоящем благодетеле, о сморчке, который с тех пор навечно поселился с ними, который жил с ними и умирал… Без нас люди по сию пору так и оставались бы на деревьях, как до сей поры и жило ваше племя, покуда я не пришел вам на помощь.
   Для того чтобы подчеркнуть сказанное, гриб в очередной раз обратился к латентной памяти людей, к тому времени, когда солнце вошло в свою позднюю фару существования и все человечество пало жертвой общей болезни.
   – Физически человек оказался сильнее сморчков. После того как солнечная радиации скачком увеличила свою силу, человек выжил, однако его симбиотический мозг погиб. Сморчки в головах людей просто умерли, заживо сварившись в тесном костяном прибежище, которое выбрали для своего обитания. Человек остался жить… направляемый только своим собственным природным мозгом, который по своим способностям едва ли отличался от мозга высших млекопитающих… Не удивительно, что после этого человек оставил свои прекрасные города и вновь поднялся на деревья!
   – Для нас это ничего не значит… совершенно ничего, – всхлипнул Грин. – Для чего ты мучаешь нас всем этим, случившимся в древние времена, несчетное число лет назад?
   Сморчок в его голове издал беззвучный шум, который должен был означать смех.
   – Потому что драма до сих пор еще не завершилась! По сравнению с моими слабыми предшественниками, я силен и более устойчив к солнечной радиации, к тому же мои мыслительные способности не уступают им в мощи. И я и вы отлично научились выживать в условиях солнечной радиации. Наступил великий момент для нас, чтобы начать новый симбиотический союз, возвеличиться и достигнуть процветания тем же путем, который привел ваших пещерных предков к звездам! Часы разума вновь пробили и начали свой ход! И раз опустившиеся стрелки этих часов вновь отмеряют ток великого процесса…
   – Скажи мне, Грин, сморчок сошел с ума или я что-то не понимаю! – выкрикнула Поили, насмерть перепуганная круговоротом картин за веками своих закрытых глаз.
   – Вы слышите ход этих великих часов! – продолжал звенеть сморчок. – Они запущены нами, мои дети!
   – О, о! Я слышу их ход! – застонал Грин, в мучениях конвульсивно извиваясь на своей циновке.
   И действительно в их ушах раздавался мерный неугасающий звук, гудящие аккорды дьявольской музыки.
   – Грин, мы сходим с ума! – застонала Поили. – Что это за ужасные звуки!
   – Это звук хода часов, наших часов! – продолжал вещать сморчок.
   И сразу же после этого Грин и Поили очнулись, вскочив на своих циновках, в поту и с ощущением жжения под ошейником сморчка вокруг шеи и на ключицах – с тем чтобы окунуться в гораздо более пугающие звуки!
 
   Не сразу, но быстро опомнившись от только что завершившегося вихря своих воспоминаний, Грин и Поили сообразили, что среди звуков неизвестного происхождения они единственные, кто еще остается в помещении пещеры под лавовой подушкой. Все пастухи исчезли.
   Звуки доносились до них снаружи. Почему эти звуки казались им такими пугающими, они не понимали. Можно было сказать, что в своей совокупности звуки складывались в мелодию, хотя ритм и тему этой мелодии невозможно было разобрать. Мелодия достигала не только их ушей, но и отзывалась в самой крови, отчего ток крови то замедлялся почти до вялого желеобразного колыхания, то оживлялся и несся подобно бурливому горному потоку.
   – Нам нужно идти! – проговорила Поили, поднимаясь на ноги. – Эти звуки зовут нас к себе.
   – Что я наделал! – воскликнул в страхе сморчок.
   – Что-то случилось, – удивленно проговорил Грин. – Я чувствую, что мы должны куда-то идти, но куда и почему?
   Охваченные ужасом, они поднялись на ноги, чувствуя что пульсация крови в их венах не позволяет им оставаться на месте. Их ноги двигались сами, не слушаясь приказов их хозяев. Что бы ни было источником этих ужасных звуков, им было необходимо идти к этому источнику. Даже сморчок и тот стих, как только звуки мелодии коснулись его.
   В кровь царапая ладони и ступни ног, но не обращая на это никакого внимания, они взобрались по груде камней, служащей лестницей, к выходу из пещеры и, оказавшись на открытом пространстве, поняли, что видят вокруг себя настоящий кошмар.
   Звук невыносимо притягательной мелодии сделался громче и настойчивей, налетая на них подобно порывам ветра, под дуновением которого не шевелился ни один лист. Яростно подхватив их слабые тела, звук песни повлек их за собой. И не они одни отозвались на этот призыв сирен. Существа прыгающие, летящие и мучительно ползущие, извиваясь по земле, все целеустремленно двигались в одном направлении – к Черному Зеву.
   – К Черному Зеву! – закричал сморчок. – Черный Зев поет свою песню и мы должны повиноваться и идти к нему!
   Звук мелодии воздействовал не только на их слух, но и на зрение. Все их чувственное восприятие сузилось до единственного направления, весь мир превратился лишь в маску из черного и белого цвета. Над их головами белело бескрайне небо, тут и там местами покрытое пятнами черной листвы, черные камни мелькали под их бегущими ногами. Вытянув перед собой руки, Грин и Поили бежали вместе с остальными растительными и животными созданиями.
   Внезапно среди потока ужаса и невыносимого притяжения они увидели пастухов.
   Подобные теням, пастухи стояли у крайних баньяновых ростков. Все они были привязаны к деревьям поперек тела и за руки веревками. В самом центре пастухов, тоже привязанный к дереву, стоял певец Иккалл. И он тоже пел! Странным образом изогнув тело, скривив шею так, словно она была сломана, он пел свесив вниз голову и вперив взгляд остановившихся глаз в землю у своих ног.
   Он пел во всю силу своих легких, всеми фибрами своей души. Мелодия песни с силой вырывалась из его легких, разбивая и заглушая мощь пения Черного Зева. В песне Иккалла была своя собственная сила, которая противостояла нечеловеческому злу и уравновешивала его собой, удерживая пастухов от попыток освободиться от пут и броситься к пропасти Черного Зева.
   Стоящие привязанными к дереву пастухи вслушивались в слова мелодии с мрачным вниманием. И они не просто стояли. Сами привязанные к деревьям, они то и дело бросали перед собой ловчие сети, захватывая разнообразных существ, пробегающих мимо них в доступной близости, направляясь к источнику пения, отдающего непререкаемый приказ.
   Поили и Грин не могли разобрать ни слова из песни Иккалла. Они никогда раньше не слышали ее и не были привычны к ее мелодии. Призыв песни Иккалла в их сознании оказался перекрыт звуками, которые издавал могучий Зев.
   С невероятным упорством они принялись бороться с зовом Вулкана – упорно и из последних сил, но совершенно безуспешно. Пытаясь остановиться, они все равно ползли вперед. Летящие по воздуху мелкие создания били их в лица. Весь черно-белый мир продолжал ползти в одном направлении: вперед и вперед! И только пастухи оставались на местах, удерживаемые пением Иккалла.
   Когда Грин споткнулся и упал, скачущее за ним следом создание перепрыгнуло через него.
   Из зарослей джунглей выскочило стадо прыгпрыгов. Отчаянно вслушиваясь в слова песни Иккалла, пастухи принялись ловить прыгпрыгов и тут же убивать их ножами посреди этого целенаправленного потока жизненных форм.
   Поили и Грин миновали последний ряд пастухов. Мощь мелодии нарастала, и несчастные путники двигались все быстрее и быстрее. Впереди них уже открылось плато. Среди путаницы воздушных корневищ уже можно было разглядеть Черный Зев! Мучительный крик и стон – чего: восторга? обожания? ужаса? – сорвался с их губ при виде поющего вулкана.
   Теперь их ужас обрел форму тела, конечности и чувства, все это пробудила к жизни песня Черного Зева.
   Именно к пропасти Черного Зева неукоснительно стремился поток жизни, отвечающий на непобедимый призыв, из последних сил проносящийся через лавовое поле, взбирающийся по склону вулкана и наконец с восторгом бросающийся с края утеса в ненасытное жерло, стремясь утолить аппетиты горы!
   В тот же миг еще одна леденящая душу подробность бросилась им в глаза. Над краем жерла Зева появились три огромных удлиненных хитиновых пальца, своими извивами и взмахами словно бы дирижирующие взлетами и падениями смертельно притягательной мелодии.
   И Грин и Поили в унисон вскрикнули от ужаса при виде этих кошмарных пальцев – и в тот же момент удвоили скорость своего бега, потому что именно эти три пальца манили их сильнее всего.
   – О, Поили! О, Грин! Грин!
   Крик вонзился в них подобно осиному жалу. Но они не остановились, они не могли остановиться. Грин через силу сумел оглянуться назад, в сторону колышущейся черной с серым полосы Леса.
   Последним из пастухов, кого они миновали, была Яттмур; забыв о песне Иккалла, она сбросила с себя путы, привязывающие ее к дереву. Ее волосы буйно развивались по сторонам, когда по колено в несущемся потоке живых существ, она пробивалась к ним. Ее руки были протянуты в их сторону словно руки любовницы в сладостном сне.
   В невообразимом свете этого кошмара лицо Яттмур было серым, но на ходу она продолжала отважно петь, повторяя ту же самую песнь, при помощи которой Иккалл противостоял зловещей мелодии, доносящейся из жерла Зева.
   Лицо Грина снова повернулось к неумолимой цели, он опять смотрел в сторону Черного Зева, мгновенно забыв о том, кто двигался позади него. Длинные движущиеся пальцы словно бы манили его одного.
   Не глядя, он взял Поили за руку, и как только они ступили на склон вулкана, вторую его руку схватила Яттмур.
   На одно единственное спасительное мгновение их внимание оказалось отвлечено. На единственное спасительное мгновение смелая песнь Яттмур завладела всем их вниманием. Сморчок воспользовался мигом передышки, чтобы подобно вспышке молнии вырваться из уз Зева.
   – Поворачивайте в сторону! – что есть силы зазвенел он. – Поворачивайте в сторону, если хотите спасти свои жизни!
   Застывший в страной позе уже мертвый молодой кыш-лист преградил им путь. Крепко стиснув руки друг друга, они повернули, чтобы укрыться под этой сомнительной защитой. Вокруг них неслись прыгпрыги, выискивая меж прочей живности самый короткий путь к пропасти. Достигнув края обрыва, прыгпрыги срывались в серую мглу.
   На один единственный миг песнь Черного Зева потеряла свою мощь. Яттмур припала к груди Грина и разразилась рыданиями – хотя их положение было еще очень далеко до того, что называется благополучным.
   Прикоснувшись к одному из продолговатых стручков, поднимающихся рядом с ней, Поили вскрикнула. Неожиданно выделившаяся из нутра стручка желатиновая масса облила ей голову. Размахивая руками, она пыталась освободиться от клейкого вещества, еще глубже увязая в нем и уже почти не понимая что делает.
   В отчаянии Грин и Яттмур оглянулись по сторонам, понимая, что искаженное зрение сыграло с ними злую шутку и завело в ловушку. Перед ними так же отчаянно бились в клейком веществе несколько прыгпрыгов, которым непосчастливилось задеть стручки.
   Яттмур первая поняла что происходит.
   – Зеленобрюх! – вскрикнула она. – Мы попали в чрево зеленобрюха!
   – Быстро! – скомандовал сморчок. – Убираемся отсюда! Доставай нож, Грин – скорее, скорее! Этот студень окружает нас!
   Внезапно они увидели проход, и этот проход начал быстро сужаться. Люди уже были почти окружены. Иллюзия того, что они просто находятся в неглубокой ложбине, пропадала. Это был смыкающийся желудок зеленобрюха.
   Выхватив ножи, они принялись сражаться за свои жизни. Одновременно с этим зашевелились и стручки со всех сторон от них – уворачиваясь от их ножей и телескопически вырастая в размерах, они поднимались и смыкались над их головами, сочась из складок клейкой удушающей массой. Высоко подпрыгивая, Грин наносил своим ножом один за другим разящие удары. Наконец ему удалось прорезать в стенке желудка зеленобрюха небольшую брешь.
   Девушки помогли ему расширить проход. Желудок начал постепенно опускаться и они наконец смогли просунуть в образовавшуюся брешь головы, благодаря чему избежали неминуемой смерти.
   Но как только они оказались снаружи, прежняя опасность овладела ими. И снова вой Черного Зева забурлил в их крови. С удвоенной силой они принялись вырываться из пищеварительного плена зеленобрюха, чтобы отозваться на этот леденящий душу призыв.
   Они уже почти были свободны, если не считать ног, по колени увязших в желе. Зеленобрюх, с тем чтобы суметь противостоять зову Черного Зева, накрепко прикрепил себя к камням скал. Сфера зеленобрюха, уже полностью опустившаяся, взирала своим единственным голодным глазом, беспомощным как-либо помешать им разрезать его тело на куски.
   – Мы должны идти! – закричала Поили, сумевшая освободиться первой. С ее помощью Грину и Яттмур тоже удалось вытащить ноги из останков повергнутого чудовища. Позади них глаз зеленобрюха закрылся, и они заторопились прочь.
   Их задержка оказалась даже более долгой, чем им то показалось. Густой клейкий сок на их ногах замедлял продвижение. Спотыкаясь, они принялись карабкаться по лаве дальше вверх, со всех сторон обгоняемые другими животными. Яттмур попыталась снова запеть, но у нее уже не оставалось для этого сил. Их воля оказалась полностью подавленной пением Черного Зева.
   Окруженные со всех сторон скачущей активной протоплазмой, они уже подбирались к самой пропасти. Над их головами три длинных перста продолжали извиваться в зловещей попытке заманить их. Появился четвертый палец, а за ним и пятый, словно бы то, что обитало в вулкане, приближалось к кульминационному завершению.
   В их глазах мельтешил вихрь серого цвета, а мелодия достигла невыносимой силы, от которой готовы были разорваться сердца. Прыгпрыги развивали невероятную прыть, их длинные черные ноги посылали тела вверх по черному крутому склону огромными скачками. Группами добираясь до обрыва, они на миг замирали на краю кратера, собираясь с силами перед последним прыжком навстречу тому, что так невыносимо влекло их внизу.