Олдисс Брайан Уилсон. Перед закатом Земли (Мир-оранжерея)

   Голова Грина пошевелилась.
   – Выйди на свет – я оставила Ларена снаружи; здесь, в пещере, слишком темно.
   С этими словами, Яттмур распрямилась и повернувшись, вышла из пещеры наружу. В ее груди поднялась тошнота, когда она представила себе, насколько жалкой и ничтожной является в руках злого гения человеческая жизнь. Как тяжки переживания этой жизни. Внизу, на близких к долине сумрачных склонах горы, играли отблески света, от которых у нее только еще больше кружилась голова. Бери-тащи все еще лежал на своем валуне; в отбрасываемой им тени стояли горшки, теперь уже без еды и воды; в отдалении застыл словно статуя носильщик дельфина, с задранными к небу руками, с опущенным долу взглядом. Яттмур тяжело опустилась на землю возле дельфина и горшков, опершись спиной о крупный камень, положив себе на колени Ларена.
   Вскоре из пещеры появился Грин.
   Медленно и неуверенно, на подгибающихся ногах, он направился к ней.
   По ее лбу стекал пот, но что было причиной влаги на ее лбу, волнение или жара, она не могла сказать. Страшась взглянуть на коричневую бугристую маску, покрывающую лицо ее мужа, Яттмур закрыла глаза, снова приоткрыв их после того, когда почувствовала, что Грин уже стоит рядом, и уже неотрывно глядела на него, склонившегося над ней и Лареном. Довольно гукая, Ларен протянул к отцу ручки, ничем не выдавая своего страха.
   – Какой умный мальчик! – проговорил Грин чужим голосом. – Скоро ты станешь выдающимся ребенком, ребенком-чудом, и я никогда не покину тебя.
   Руки и тело Яттмур задрожали так сильно, что она не могла удерживать Ларена. Грин низко нагнулся к ней, опустившись на колени и приблизив к ней свою голову настолько, что она услышала кисловатый запах, исходящий от него. Она прикрыла от ужаса глаза и сквозь частокол длинных ресниц вдруг увидела, как сморчок на лице Грина вдруг начал двигаться.
   Гриб повис над тельцем Ларена, собираясь в одну большую каплю, готовую упасть на голову ребенка. Удерживая в поле зрения сморчок, пористая поверхность которого была полна коричневых спор, она видела также и пустые горшки. Собственное дыхание казалось ей короткими и быстрыми всхрипами, которые испугали Ларена и тот начал плакать – в тот же миг субстанция на лице Грина скользнула вниз с ленивой неохотой густой каши.
   – Пора! – выкрикнул за ее спиной Содал-Йе, голосом внезапным и резким, от которого ее руки сразу же пришли в движение.
   Схватив один из пустых горшков, Яттмур выставила его перед собой, прямо над ребенком. Упав в горшок, сморчок остался лежать там в полной беспомощности, и, таким образом, план, изобретенный дельфином, увенчался полным успехом. Грин вздрогнул и с тихим стоном осел набок, с лицом перекрученным от боли и страданий, словно веревка. Яттмур вздрогнула, впервые за много дней увидев подлинный облик своего мужа. Свет в небе мигал и плыл, быстрый, словно биение крови, она слышала, как кто-то пронзительно кричит, и не могла понять, что слышит свой собственный крик до тех пор, пока не потеряла сознание.
   Две горы с грохотом столкнулись друг с другом и погребли меж собой подобие уменьшенной версии Ларена. Снова придя в чувство, Яттмур быстро выпрямилась и села, и ужасное видение исчезло из ее глаз.
   – Вот и все. Никто не умер, – мрачно проговорил дельфин из племени бери-тащи. – А теперь, мать, будь добра, поднимись и утешь своего ребенка, потому что мои женщины слишком глупы, чтобы сделать это.
   Очнувшись, она не поверила, что все, что случилось с ней перед обмороком, так и осталось без изменения, ибо так глубоко окутала ночь ее разум. Сморчок лежал в горшке, неподвижный, беспомощный и теперь совершенно безопасный, рядом с горшком лицом вниз на земле лежал Грин. Содал-Йе по-прежнему покоился на своем валуне. Две татуированные женщины дельфина безуспешно пытались успокоить Ларена, прижимая его к своим обвисшим грудям, да все без толка.
   Поднявшись на ноги, Яттмур приняла из рук женщин Ларена и вложила в его рот сосок одной из своих набухших грудей, которую тот сразу же с жадностью принялся сосать, но тут же прекратил. Чувствуя, что сын с ней и находится в безопасности, Яттмур быстро успокоилась и престала дрожать.
   Потом она наклонилась над Грином.
   Когда она дотронулась до его плеча, он перевернулся на спину и обратил к ней свое лицо.
   – Яттмур, – прошептал он.
   Горячие слезы стояли в его глазах. По его плечам, среди его волос и по лицу змеились красные полосы с частыми белыми отметинами в тех местах, где щупальца сморчка проникали в его плоть для того, чтобы добыть оттуда себе пропитание.
   – Сморчка больше нет? – спросил он, и Яттмур улыбнулась, слыша, что голос Грина снова звучит так же, как раньше.
   – Вот он, твой сморчок – смотри, – сказала она мужу и наклонила к нему горшок, показав лежащий на дне гриб.
   Грин долго рассматривал лежащий на дне горшка все еще живой гриб, теперь беспомощный и неподвижный, похожий на экскременты. По глазам Грина было видно, что он вспоминает пережитое – но больше с изумлением, чем со страхом – вспоминая тот миг, когда малая часть того, что превратилось теперь в огромный гриб, впервые в зарослях Безлюдья упало на его голову, после чего его жизнь превратилась словно бы в сон, в котором он путешествовал через сушу и океаны, совершая то, что и теперь было выше его понимания, и тем более превосходило все, что когда-то было доступно его свободному и неискушенному разуму.
   Вспоминая все это, он прекрасно осознавал, что все, что случилось с ним, не могло случиться иначе как с помощью гриба-сморчка, который сейчас не более опасен, чем кусок горелого мяса на дне горшка; совершенно равнодушно он отдавал себе отчет в собственной ошибке, случившейся с ним, когда он впервые с такой готовностью и радостью принял помощь сморчка, объяснившего ему способы, с которыми Грин мог одолеть ограниченность собственного разума. И только лишь когда требования сморчка стали расходиться с собственными привычными запросами Грина, союз с грибом обратился в зло, он стал в буквальном смысле сам не свой и, действуя под полным контролем гриба, покусился на свою собственную кровь и плоть.
   Но теперь все было кончено. Паразит побежден. Никогда больше он не услышит в своей голове зловещий звон сморчка.
   Однако чувство одиночества, гораздо более сильное, чем триумф победы, затопило теперь его. С дикой поспешностью оглядывая коридоры и закоулки своей памяти, Грин говорил себе: «Он оставил мне и кое-что полезное: я могу теперь развиваться, я знаю как упорядочить свои знания и разум, я способен вспомнить то, чему Он научил меня – а Он знал так много».
   Теперь, после всего прошедшего, Грину представлялось, что когда-то сморчок, проникнув в его разум, нашел тот в виде маленького заросшего пруда, а теперь, уйдя, оставил плещущее волнами озеро – и глядя на своего мучителя, лежащего на дне горшка, он заплакал.
   – Успокойся, Грин, – услышал он над собой голос Яттмур. – Мы избавились от сморчка и теперь в полной безопасности. Ты поправишься.
   Он тихо рассмеялся.
   – Я поправлюсь, – согласно кивнул он. Его истерзанное шрамами лицо растянулось в улыбку, и он потер щеки ладонями. – Теперь у нас все будет хорошо.
   Потом к нему пришла реакция на произошедшее. Опрокинувшись в обмороке на спину, он мгновенно уснул.
 
   Когда Грин проснулся, Яттмур была занята тем, что купала в горном ручье Ларена, вскрикивающего от удовольствия. Татуированные женщины тоже трудились – из ручья они носили в горшках воду, выливая ее раз за разом на спину дельфина, покоящегося на своем валуне, в то время как великан-носильщик все еще стоял рядом в обычной неподвижности, вскинув вверх руки в привычном жесте готовности к служению. Толстопузые куда-то запропастились, их нигде не было видно.
   Грин осторожно поднялся и сел. Его лицо опухло, но голова была удивительно ясной; однако что-то толкнуло его и разбудило, выдернув из сна. Краем глаза он заметил движение и, повернувшись в ту сторону, увидел как в ложбину скатился небольшой камень. Новый толчок и новые камни скатились со склона горы.
   – Это землетрясение, – гулким голосом объяснил Содал-Йе. – Я переговорил с твоей подругой Яттмур и мы решили, что волноваться нечего, потому что никакой беды не предвидится. Конец мира приближается, как я того и ожидаю, но случится это еще не скоро.
   – У тебя громкий и отчетливый голос, создание с рыбьим лицом, – сказал Грин, поднимаясь на ноги. – Что ты такое?
   – Я тот, кто избавил тебя от жестокого гриба, маленький человек, и зовусь я Содал, Пророк Гор Ночной Стороны, где даже горы прислушиваются к моим словам.
   Грин все еще обдумывал сказанное дельфином, когда к ним подошла Яттмур и проговорила:
   – После того, как ты избавился от сморчка, ты очень долго спал, дорогой. Мы все тоже выспались и отдохнули и теперь должны подготовиться выступить в путь.
   – Мы собираемся уйти с горы? И куда же мы отправимся?
   – Я уже объяснял это твоей женщине и теперь объясню и тебе, – отозвался дельфин, вздрагивая всем телом от того, что его татуированная прислужница опрокинула на него горшок с водой. – Я посвятил свою жизнь странствованию между горами Ночной Стороны, оставив Светлый Мир Дневной Половины. Но пришло время, и должен вернуться к Щедрым Водам, где обитает мое племя, с тем, чтобы поделиться там накопленным знанием и получить новые инструкции. Щедрые Воды находятся на самой границе Ночной и Дневной половин Земли, в Сумеречной зоне; я отведу вас туда, а дальше вы сами сможете без труда добраться до вечнозеленого Леса, откуда вы происходите. Я буду вашим проводником, за что вы должны согласиться всячески помогать мне в пути.
   Видя, как замешкался Грин, Яттмур подала голос:
   – Ты понимаешь, что мы не можем надолго оставаться тут, на Большом Склоне. Мы не хотели тут оказаться, сюда нас принесли ходульники, на которые мы забрались по приказу сморчка. И теперь, когда у нас появилась возможность уйти, мы не должны ее упускать.
   – Если ты так считаешь, то я тоже не возражаю, хоть я и устал от скитаний.
   Земля снова содрогнулась. Невольно пошутив, Яттмур сказала:
   – Мы должны уйти от этой горы, пока гора сама не ушла от нас, – после чего добавила: – А еще мы должны забрать с собой толстопузых, и если те не захотят идти с нами, нам придется гнать их силой. Если эти несчастные останутся здесь, то наверняка погибнут, либо от руки острозубых, либо от голода.
   – О, нет, – вздохнул Грин. – От них слишком много беспокойства. Пускай эти несчастные создания остаются здесь на горе. Я не хочу брать их с собой.
   – Сами они вряд ли согласятся идти с нами, поэтому вопрос считаем закрытым, – подытожил дельфин, ударив хвостом по валуну. – А теперь, давайте выступим в путь, потому что мне уже надоело ждать.
   Пожитков, которые они могли бы взять с собой, почти не было, поскольку жили они тем, что могла дать им природа. Приготовление в дорогу свелось к тому, что они проверили свое оружие, собрали немного еды, да в последний раз оглянулись на пещеры, которые были их домом с тех пор, когда Ларена еще не было на свете. Заметив стоящий рядом с валуном горшок, Грин спросил:
   – Что будем делать с содержимым этого горшка?
   – Отставим его здесь на забаву хищникам, – сказала Яттмур.
   – Мы заберем сморчка с собой. Одна из моих женщин понесет его, – сказал дельфин.
   Татуированные женщины, напрягая свои силы, уже поднимали дельфина с валуна и укладывали его на спину великана-носильщика, при этом от усилий полоски на их телах перепутывались с морщинами и складками кожи. Между собой женщины общались только посредством рычания, хотя одна из них умела односложно выражаться, подкрепляя свои слова жестами, когда Содал-Йе обращался к ней, говоря на языке, которого Грин не понимал. С удивлением он следил за тем, как поднимают дельфина и водружают на место на спине сгорбленного носильщика, руки которого привычным кольцом обхватили туловище своего хозяина.
   – И сколько еще этот несчастный калека должен будет носить тебя по свету? – спросил у дельфина Грин.
   – Предназначение его расы – счастливое предназначение, которым можно гордится – служить племени бери-тащи. С самого детства он обучался этому служению. Он не знает, да и не хочет знать другой жизни.
   Так они отправились в путь, принявшись спускаться с горы в сторону темной долины, возглавляемые парой татуированных рабынь. Яттмур оглянулась и увидела, как жалобно смотрит им вслед от своей пещеры троица толстопузых. Она подняла руку, помахала им, крикнула и позвала с собой. Рыболовы медленно поднялись и двинулись за ними, натыкаясь друг на друга и едва не падая в своих попытках удержаться как можно ближе вместе.
   – Идите сюда! – ободряюще крикнула им она. – Идите с нами, и мы поможем вам и присмотрим за вами.
   – У нас и без них хватает неприятностей, – проворчал Грин. Быстро наклонившись, он поднял с земли несколько камней и запустил их в сторону толстопузых.
   Ему удалось попасть – одному он угодил в промежность, другому досталось в плечо, отчего те быстро повернулись и припустились наутек обратно в пещеру, громко крича о том, что никто на свете их, несчастных, не любит.
   – Напрасно ты так жесток к ним, Грин. Мы бросаем их здесь на милость острозубых.
   – Говорю тебе, что я уже достаточно натерпелся от этих толстопузых. Нам будет лучше и легче, если мы пойдем дальше одни.
   Он погладил Яттмур по плечу, но та не захотела соглашаться с ним.
   Когда они подошли уже к долине, крики толстопузых позади них стихли. Никогда больше Грин и Яттмур не слышали плача рыболовов живот-дерева.
 

Глава двадцать пятая

   Преодолевая завалы камней и расселины, они спустились вниз по Большому Склону, видя, как мрак долины поднимается им навстречу. В темноту они входили постепенно – был, например, момент, когда они погрузились во тьму по колени; после этого тьма начала подниматься быстрее, поглощая их, по мере того как приплюснутый диск солнца скрывался за зазубренным краем цепочки холмов впереди.
   Океан тьмы, в который они вошли и по которому им теперь предстояло в течение некоторого времени путешествовать, был не абсолютным. И хотя в небе не было облаков, чьи освещенные солнцем подбрюшья могли бы отбрасывать на их путь отраженный свет, вокруг них по сторонам достаточно часто вспыхивали молнии.
   Ручьи, стекающие с Большого Склона, собирались здесь, наконец-то, в один общий поток, доходящий до размеров небольшой речки и вырывший в почве для себя русло, что на некоторое время определило их путь, заставив продвигаться вдоль высокого берега, цепочкой по краю крутого утеса. Идти приходилось осторожно, отчего их продвижение замедлялось. С трудом они огибали крупные камни, скатившиеся с горы в результате недавнего землетрясения. За исключением их шагов, единственный звук, не считая шума воды, был регулярный мучительный хрип, который издавал с каждых вдохом несущий дельфина раб.
   Вскоре появившийся впереди них грохот и рев воды объявил о том, что они приближаются к водопаду. Всмотревшись во тьму, они увидели впереди себя свет, исходящий из места, которое, как они смогли догадаться, было краем утеса. Их процессия остановилась, в нерешительности они столпились, держась поближе друг к другу.
   – Что там такое? – спросил Грин. – Что за создания могут обитать в этой жалкой дыре?
   Никто не ответил ему.
   Содал-Йе прохрипел что-то способной произносить несколько фраз татуированной женщине, которая обернулась к своей немой напарнице. Немая там где стояла, немедленно начала исчезать, вся обратившись внутрь себя, замерев и напрягшись.
   Яттмур дотронулась до руки Грина. Он первый раз был свидетелем акта исчезновения. Нависающие над ними тени придавали происходящему еще более зловещий вид, особенно в тот момент, когда сквозь сделавшееся полупрозрачным тело женщины стал виден изрезанный край утеса. В течение нескольких мгновений линии татуировок женщины висели во мраке неподвижным сложным узором. Напрягая зрение, Грин пытался разглядеть, что же будет дальше. Татуированная немая исчезла, и это было так же бесспорно, как и доносящийся до них грохот низвергающегося неподалеку водопада.
   Ни один из них не сошел с места до тех пор, пока женщина не появилась перед ними вновь.
   Окончательно материализовавшись, женщина произвела несколько жестов, смысл которых при помощи мычания ее подруга передала дельфину. Содал-Йе приказал носильщику двигаться вперед, хлопнув своим хвостом того несколько раз по спине, при этом проговорив, обращаясь к остальным:
   – Опасности для нас там нет. За скалой сидят двое или трое острозубых, может быть они стерегут мост, но очень скоро все они должны будут оттуда уйти.
   – Откуда ты знаешь? – спросил Грин.
   – Они уйдут, потому что при своем приближении мы произведем шум, – объяснил Содал-Йе, словно бы не услышав вопроса Грина. Сразу же после своих слов дельфин испустил неожиданно громкий подвывающий крик, испугавший Яттмур и Грина, оторвавший их от тревожных мыслей и заставивший расплакаться ребенка.
   Они двинулись вперед и довольно скоро край утеса скрыл собой мерцающий свет, который мигнул и погас. Добравшись до места, где недавно то ли горел факел, то ли был разожжен костер, они осмотрелись. В свете молний они заметили неподалеку шестерых или восьмерых покрытых шерстью существ, вприпрыжку спускающихся в ущелье, одно из которых несло в руках грубо сделанный факел. Время от времени кто-то из острозубых взлаивая от страха, оглядывался на бегу назад.
   – Откуда ты узнал, что острозубые уйдут? – спросил Грин.
   – Ты слишком много говоришь – помолчи. Здесь нужно идти с особой осторожностью.
   Они добрались до природного подобия моста: часть утеса обрушилась и теперь лежала цельным куском над пропастью, по дну которой змеилась речушка, в скором времени низвергающаяся в другую, расположенную ниже расселину; отколовшийся кусок скалы лежал над пропастью, образовав над ней подобие арки. Переход через пропасть казался опасным и ненадежным, а кроме того, по сторонам стояла густая тьма, только увеличивающая опасность, и потому, прежде чем ступить на мост, они на несколько мгновений задержались. Когда обе рабыни первыми взошли на мост, из-под их ног в воздух испуганно поднялась и заметалась вокруг целая стая крохотных светящихся существ.
   Воздух немедленно наполнился жизнью.
   С дикими от испуга глазами, Грин рванулся вперед, чувствуя, что вокруг него проносятся крохотные летающие тела. Наконец все создания взлетели. Задрав голову, он увидел, как стая существ кружит, ныряет и мечется в воздухе над их головами.
   – Это всего лишь летучие мыши, – небрежно бросил ему Содал-Йе. – Успокойтесь, и давайте перебираться на ту сторону. Вы, люди, всегда так медлительны, а нам нельзя нигде надолго останавливаться.
   Гуськом они перебрались через мост. И снова, блеснув над их головами, молния обратила весь мир в мгновенно застывший пейзаж. Чуть ниже под их ногами, начинаясь от моста, вырастали и уходили вниз в воду сети никогда не виданной доселе ни Грином, ни Яттмур паутины, опускающейся в реку наподобие прядей широкой бороды.
   Взволнованно указав на паутину, Яттмур громко сказала о том, что их ожидает здесь опасность, на что дельфин насмешливо отозвался:
   – Вы, люди, никогда не видите дальше своего носа. Да и откуда вам, обитателям суши, иметь сильный и логический разум – ведь подобные качества всегда происходили из морей. Мы, дельфины, единственные хранители того, что можно назвать мудростью этого мира.
   – Ты не умрешь от скромности, – тихо проговорил Грин, помогая Яттмур с ребенком на руках перебраться через мост.
   – Летучие мыши и пауки являются старейшими обитателями Темной Стороны, как повелось еще много веков назад, – продолжал вещать дельфин. – И тех и других загнало сюда быстрое развитие растительного мира, заставившее их искать не только новую среду обитания, но и новые способы охоты и поиска пропитания. Бешеная конкуренция в конце концов изгнала их во тьму, где, собственно, летучим мышам и предназначалось всегда жить. Здесь, на Темной Стороне, эти две разновидности существ объединились, сделавшись союзниками.
   Так дельфин продолжал вещать, гладко выговаривая фразы с талантом настоящего проповедника, в то время как его носильщик, ведомый парой татуированных женщин, издавая мерный хрип, напрягая последние силы и шатаясь, нес его на другую сторону моста на твердую землю. Голос дельфина разносился во тьме со всей уверенностью, гулкий и бархатистый, словно сама ночь.
   – Для того чтобы вывести из яиц паучат, паучихам нужно тепло, тепла больше, чем здесь можно добыть обычными средствами. Для того чтобы из яиц вывелись паучата, самка паука, отложив яйца, укладывает их в специальный мешочек, который летучие мыши уносят на Большой Склон или на любую другую гору, с тем, чтобы там яйца грелись на солнце. Как только паучата проклюнутся из яиц, летучие мыши приносят их обратно. Но трудятся мыши не за просто так.
   Взрослые пауки плетут два ряда паутины: один обычный, а другой наполовину висящий в воздухе, наполовину погруженный под воду. В погруженную в воду паутину попадается мелкая рыба или другие живые существа, которых пауки вытягивают на воздух с тем, чтобы ими питались летучие мыши. И это не единственный пример такого странного союзничества. Повсюду на Темной Стороне происходят такие странные вещи, о которых, вы, обитатели суши, и понятия не имеете.
   Их путь теперь лежал по отлогому склону, опускающемуся вниз в темноту долины. Выбравшись, наконец, полностью из-под нависающей над ними горы, они смогли получше разглядеть местность вокруг них. Из плоти тьмы, окружающей их со всех сторон, то тут, то там вздымалось алая вершина горы или холма, достаточно высокого для того, чтобы пробиться наверх к свету. Летящие по небу облака отбрасывали на поверхность темной земли свой отраженный свет, отчего картина по сторонам менялась от минуты к минуте. Приметы ландшафта справа и слева от них то появлялись, то снова прятались в покрывалах этих движущихся теней. Постепенно собравшись на небе, облака закрыли собой солнце, отчего им пришлось продолжать свой путь вперед с преувеличенной осторожностью, ибо ступать приходилось теперь почти в полной тьме.
   Слева от них снова появился колеблющийся свет. Это было свечение того самого факела, который они видели уносимым в расселину острозубыми, теперь, очевидно, следившими за ними. Сияние огня напомнило Грину о заданном им недавно вопросе.
   – Каким образом исчезает эта женщина, дельфин? – спросил он.
   – Пока мы доберемся до Щедрых Вод, у нас будет долгий путь, – заговорил дельфин. – Возможно, что за время нашего совместного пребывания в этом пути тебе удастся заинтересовать меня своей персоной настолько, что у меня появится желание ответить на твой вопрос полно, поскольку ты представляешься мне несколько более разумным, чем обычные представители твоего рода-племени.
   История края, через который мы держим путь, никогда не была полностью подвластна ничьему пониманию, потому что жившие некогда здесь существа не оставляли после себя никаких записей, за исключением многочисленных хладных и никому не нужных костей. Однако после них все же остаются легенды. Мы, народ бери-тащи, великие путешественники; мы странствуем по всему свету, и так длится уже в течение многих поколений; в пути мы собираем эти легенды.
   Таким образом мы узнали о Крае Вечных Сумерек, который, при своей вопиющей пустоте, все-таки предоставил убежище не одному племени существ и созданий. И все эти племена пришли туда по одному пути.
   Всегда эти племена приходили из светлых зеленых стран, над которыми день и ночь горит солнце. И всегда перед ними лежало либо полное вымирание, либо Темная Сторона вечной ночи – что, обычно, означало одно и тоже.
   Каждая новая волна пришельцев оставалась в Сумеречной Зоне на несколько поколений. Но всякий раз идущие вслед за ними вытесняли их все дальше и дальше прочь от света.
   Было время, когда в этих краях процветали стайные люди, получившие свое имя от того, что они охотились стаями – точно так же, как острозубые в наиболее тяжелые для выживания моменты, но гораздо более организованно. Так же как и острозубые, стайные люди были остры зубами и рожали живых детей, однако передвигались они только на четвереньках.
   Стайные люди не относились к человеческому роду и среди них процветал матриархат. Подобные разграничения малопонятны мне, потому как проводить разграничения и выявлять разницу не является моим прямым делом, однако, насколько я это знаю, стайные люди известны вам, обычным людям, как волки, так мне кажется.
   Вслед за стайными людьми в Сумеречную Зону проникли обычные люди, которые привели с собой четвероногих животных, от которых они получали еду и одежду и с которыми спаривались.
   – Но такое невозможно! – воскликнул Грин.
   – Я ничего не утверждаю, просто пересказываю тебе суть старинной легенды. Возможно это или нет, меня не касается. Как бы там ни было, этих людей называли овчарниками. Они вытеснили из этих краев стайных людей и в конце концов сами ушли под натиском воющих, которые, как утверждает легенда, являлись потомством, происшедшим на свет от овчарных людей и их четвероногих животных. Небольшое количество воющих живет в Сумеречной Зоне до сих пор, но большей частью они были уничтожены во время следующего нашествия, когда здесь появились грузовые люди.