Олдисс Брайан Уилсон. Перед закатом Земли (Мир-оранжерея)

   Грузовые люди были дикарями – я несколько раз встречал их на своем пути, но каждый раз убеждался в том, что они грубы и дики. Вслед за грузовыми людьми пришли другие люди, пашники, раса с небольшими зачатками способностей к земледелию, но тоже весьма дикая.
   Однако пашников тоже потеснили в сторону тьмы, потому что вслед за ними пришли острозубые, или бабуины, как они в ту пору назывались.
   В течение последних десятков лет бамбуны обитают в этих краях и чувствуют себя здесь полновластными хозяевами. Судя по легенде, острозубые не сами изобрели способ приготовления пищи, а умыкнули его у одного из племен пашников, свои волокуши они подсмотрели у грузовых людей, потом научились речи у овчарников и тому подобное. Насколько все это соответствует истине, я не знаю. Однако факт остается фактом, и острозубые сегодня заполонили всю Сумеречную Зону.
   Острозубые очень вспыльчивы и им нельзя доверять. Иногда они соглашаются повиноваться мне, иногда категорически не идут на это. По счастью, страх перед силой разума моей расы укоренился в них очень глубоко за долгие века.
   Я ничуть не удивлюсь тому, если вы, обитатели деревьев, или люди, играющие в игры друг на дружке, как о вас говорили толстопузые, окажетесь предвестниками следующей волны нашествия. Вас об этом спрашивать сейчас, конечно же, бесполезно, поскольку сами вы можете этого еще не сознавать…
   Большая часть этого монолога прошла мимо ушей Грина и Яттмур, поскольку их внимание было отвлечено на разворачивающийся перед ними темный и мрачный пейзаж, а также на то, чтобы во тьме не оступиться и не провалиться в какую-нибудь расселину.
   – Кто такие эти люди, которых ты ведешь с собой словно рабов? – спросил дельфина Грин, указывая на двух татуированных женщин и носильщика.
   – Если ты внимательно прислушивался к моим словам, то наверняка уловил в них название племени пашников. Если бы мы не взяли их под свое покровительство, эти люди все давно бы умерли.
   Пашники, как ты можешь понять это, Грин, обладают способностью дальнейшего развития и находятся сейчас в стадии перехода от одного состояния к другому. В чем заключена суть этого состояния, я объясню вам как-нибудь в другой раз. Переход пашников происходит в весьма серьезной сфере. Со временем они превратятся в растения, если к тому сроку не вымрут от полного бесплодия. Уже очень много лет назад они забыли о том, что такое речь. Они потеряли это свое умение, что я бы мог расценить и как достижение, поскольку это прибавило им способности к выживанию, приблизив их к растительному состоянию, отбросив с пути перехода огромный кусок имеющегося в них человеческого.
   Подобные перемены совсем не удивительны для теперешнего состояния мира, однако поразительно то, что они параллельно повлекли за собой эти трансформации. Пашники лишены понятия о проистекающем вокруг них времени; вероятно, смысл этого понятия в нашем мире, где более нет ничего, что могло бы отмерять ток суток или времени года, постепенно теряется для всех рас, однако пашники в их теперешнем состоянии вообще позабыли о том, что подразумевает собой понятие обычной протяженности времени. Для них существование означает собой лишь период круговорота жизни. Это было и это есть единственная мера тока времени, которую они еще способны худо-бедно осознать: периоды бытия и небытия.
   Таким образом пашники развили в себе способность жить свободной от тока времени жизнью и, ничем не ограниченные, могут перемещать себя вдоль периода своего бытия в любую сторону.
   Яттмур и Грин непонимающе переглянулись друг с другом сквозь висящую меж ними тьму.
   – Не хочешь ли ты, дельфин, сказать, что эта женщина способна передвигаться вперед или назад во времени? – спросила Яттмур.
   – Я хотел сказать не совсем это; да и сами пашники выражают свое умение в несколько иных понятиях. Их разум совсем не похож на ваш или мой, но, к примеру, в то мгновение, когда мы подошли к мосту, который стерегли острозубые с факелом, я приказал одной из женщин переместиться вперед по линии тока ее жизненного цикла и убедиться в том, что мы перебрались через мост без всякого вреда.
   Возвратившись, она подтвердила, что перебраться через мост нам удалось вполне успешно. Таким образом мы смело пустились вперед и оказались на другой стороне моста, что подтвердило то, что слова ее, как обычно, оказались верными.
   Сами пашники прибегают к подобному только при грозящей им неминуемой опасности; для них перемещение вдоль линии тока жизненного цикла есть одна из форм самозащиты. Так, скажем, когда Яттмур впервые принесла нам еду, я приказал женщине умеющей перемещаться, отправиться вперед с тем, чтобы узреть, не отравлена ли наша еда. Когда она вернулась и объявила, что в будущем мы по-прежнему живы и здоровы, я понял, что еда совершенно безопасна и ее смело можно употреблять в пищу.
   Точно так же, когда я впервые увидел тебя, Яттмур, вместе с острозубыми и (как вы их называете?) толстопузыми, я послал мою женщину проверить, собираются ли нападать на нас эти дикари или нет. Как видите, даже такие ничтожные и глупые существа, как пашники, могут приносить пользу, если уметь ими правильно управлять!
   Спустившись с гряды, теперь они медленно продвигались среди долины, петляя меж подножиями холмов, погруженных в зеленоватый сумрак, подсвечиваемый отраженным от небесных облаков солнечным светом. Раз за разом слева от себя они замечали передвигающееся пятно света: острозубые шли за холмами параллельно им, очевидно, запалив от первого еще несколько факелов.
   Слушая дельфина, Грин смотрел все с более возрастающим любопытством на спины татуированных женщин, шагающих по главе их процессии.
   Так как женщины эти были совершенно обнажены, он видел, до чего слабо были развиты их половые признаки. Волосы у них росли только на голове, отсутствуя под мышками и на лобках. Их бедра были узкими, их груди – плоскими и отвислыми, хотя, судя по виду, лет им было не так много.
   Татуированные пашницы двигались вперед, не выказывая особого энтузиазма, но и не замедляя своего шага. Одна из женщин несла на голове горшок с содержащимся внутри сморчком.
   Пытаясь представить себе, насколько отличным от людского должно было быть понимание мира этими женщинами, Грин испытывал благоговейный ужас; о чем могли они думать, шагая, что представляла собой их жизнь, что являл собой ток мысли тех, чей цикл жизнеоборота представлял не цепочку последовательности событий, а уже раз определенную и уже готовую нить переходов от возникновения к бытию и уходу.
   – Эти пашницы, они счастливы? – спросил он Содал-Йе.
   Бери-тащи гортанно рассмеялся.
   – Мне никогда в голову не приходило спрашивать их об этом.
   – Так спроси сейчас.
   Раздраженно хлопнув по спине носильщика своим широким хвостом, дельфин ответствовал:
   – Любопытство является проклятием вас, людей, и подобных вам существ. Этот опасный порок, эта сладостная, но безжизненная приманка приведет вас в результате в никуда. Для чего мне говорить с этими ничтожными существами – только лишь для того, чтобы удовлетворить ваше алчное любопытство?
   А кроме того, для того, чтобы перемещаться вдоль тоннеля жизненного цикла, этим пашникам разум совершенно не требуется; для того, чтобы потерять способность отличать прошлое, настоящее и будущее, им пришлось достигнуть крайней точки невежества, даже сконцентрироваться на изгнании из себя всякого разума. Пашники напрочь забыли о том, что у них существовал когда-то язык; стоит только попытаться обучить их самой идее изложения своих мыслей при помощи звуков, как их крылья оказываются подрезанными и они лишаются своей прекрасной способности зреть будущее. Как только пашник начинает говорить, будущее становится закрытым для него. Если мы хотим, чтобы они могли отправляться в будущее, то ни о каком разговоре нельзя и вспоминать.
   Вот почему я всегда вожу всюду с собой пару женщин-пашниц – причем женщины тут именно предпочтительны, поскольку разума в них меньше, чем в мужчинах. Одну из женщин я учу нескольким командам и словам, чтобы общаться с ней; эта женщина обращается при помощи жестов к своей подруге, которая, в случае грозящей опасности, отправляется проверить будущее. Подобная система довольно неудобна и груба, однако при помощи нее на своем пути я избежал многих опасностей.
   – А этот несчастный, что несет тебя на своих плечах? – спросила Яттмур.
   Содал-Йе издал низкий вибрирующий презрительный рык.
   – Просто ленивый тупица, лодырь, не более того! Он носит меня с тех пор, как был молодым парнем, и уже исчерпал свои силы до конца. Хоп-хо, ленивое чудовище! Быстрее переставляй свои ноги, а то мы никогда не доберемся до места.
 
   Рассказ Содал-Йе на этом не закончился. Он рассказал Яттмур и Грину также и многое другое, и что-то в его рассказе пробудило в них ярость, но чему-то они остались совершенно равнодушными. Раз начав разглагольствовать, дельфин уже не мог остановиться, и постепенно его гулкий голос стал для них просто еще одним обстоятельством окружающей действительности, как, например, мрак, молния или раскат грома.
   Они шли и шли, не останавливаясь даже после того, как полил сильный дождь и равнина покрылась жидкой грязью. Облака окрасились в зеленый мертвенный цвет; однако, при всех своих неудобствах, они безусловно чувствовали, что воздух становится теплее. Дождь лил не переставая. Нигде ничего не было видно, под чем можно было бы укрыться, им приходилось идти вперед, петляя и выбирая наиболее проходимые места. Впечатление было такое, словно бы им приходилось брести в разлитом на мелкой тарелке густом супе.
   К тому времени как утих дождь, их дорога снова пошла на подъем. Яттмур настояла на краткой остановке, ради ребенка. Дельфин, который получал удовольствие от льющегося на его спину дождя, неохотно согласился. Укрывшись под выступом берега реки, после долгих мучений им удалось наконец разложить маленький дымный костер из сухой травы. Яттмур покормила ребенка. Все немного поели.
   – Мы уже почти вышли к Щедрым Водам, – объявил Содал-Йе. – После того как мы поднимемся на следующую гряду, бухту уже можно будет увидеть, широкий простор ее милой моему сердцу темной и соленой воды, освещаемой единственным долгим лучом солнца, падающим с небес. О, как приятно будет снова оказаться в океане. Вам, сухопутным обитателям, просто повезло, что в нас так сильна тяга к знаниям, иначе бы мы никогда не покинули свой водный мир, для того чтобы пуститься в долгий и полный трудностей путь по суше. Но пророчество – это наша тяжкая ноша, и мы должны стойко нести ее на своих плечах…
   Сказав это, дельфин обратился к женщинам, приказав им шевелиться и быстрее собрать еще хвороста, корней и травы для костра. Свой костер они разложили на берегу реки. Несчастный носильщик дельфина по-прежнему стоял почти склонившись над самым костром, пытаясь хоть немного согреть свое тело, вскинув вверх руки, и густой удушливый дым вился вокруг его лица.
   Заметив, что внимание Содал-Йе отвлеклось на женщин, Грин торопливо подошел к рабу-носильщику. Встав рядом, он положил руку ему на плечо.
   – Ты понимаешь, что я говорю тебе, друг? – спросил он раба. – Ты понимаешь человеческий язык?
   Носильщик не поднял головы. Его голова продолжала низко висеть на груди, словно бы его шея была перебита, но вдруг его губы разделились и он что-то невнятно пробормотал и его голова слегка покачнулась. В следующий миг вспышка молнии залила мир своим пронзительным светом, и Грин заметил протянувшийся поперек спины раба сразу же под его затылком шрам. Увидев этот шрам, Грин все сразу же понял – раб-носильщик специально искалечен для того, чтобы никогда больше не смог поднять голову.
   Тогда, опустившись на одно колено, Грин заглянул в лицо носильщика снизу вверх и увидел перекрученный болью рот и горящие словно раскаленные угли глаза.
   – Насколько я могу доверять этому бери-тащи, друг? – спросил он раба.
   Губы на лице раба слабо зашевелились, в попытках произносить слова, от чего они отвыкли на годы долгого молчания. Слова, которые срывались с этих губ, были тяжелы словно камни.
   – Плохо… – с трудом прохрипел раб. – Мне плохо… сломаюсь, упаду. Умру в грязи… видишь, мне конец… еще один подъем и все… Йе ничего не хочет знать – дальше Йе понесешь ты… у тебя сильная спина… ты понесешь Йе… он так задумал… мне – лицом в грязь…
   Капля горячей влаги упала на руку Грина, и он поспешно отстранился назад; что это было, слеза или слюна, он не мог сказать.
   – Благодарю тебя, друг, за то что открыл мне глаза, – проговорил он. Присев рядом с Яттмур, которая занималась с Лареном, он сказал ей:
   – С самого начала я чувствовал, что этой болтливой рыбе нельзя доверять. Он решил воспользоваться мной, сделать из меня нового раба-носильщика, после того как его нынешний носильщик умрет – так сказал мне сам раб, а уж он-то должен был узнать повадки бери-тащи лучше всех.
   Прежде чем Яттмур успела ответить, раздался громкий рев Содал-Йе:
   – Кто-то идет сюда к нам! – крикнул он. – Женщины, быстро поднимите и уложите меня на спину этого лентяя. Яттмур, погаси костер. Грин, поднимись наверх и расскажи мне, что ты видишь.
   Взобравшись на кручу берега, Грин принялся вглядываться во мрак, пока за его спиной женщины водружали дельфина на спину раба-носильщика. Даже сквозь хриплое дыхание рабынь, Грин уже слышал те звуки, которые, видимо, обеспокоили Содал-Йе: отдаленный и настойчивый лай и вой, то поднимающийся, то стихающий в яростном ритме. От этих звуков от его лица отлила кровь.
   Кроме того он увидел цепочку не менее чем из десяти огненных точек, растянувшуюся в отдалении посреди равнины, но эти огни приближались к ним совсем не с той стороны, откуда доносились пугающие звуки. Потом он заметил движущиеся силуэты; с бьющимся сердцем он напряг зрение, чтобы лучше разглядеть их.
   – Я вижу их, – доложил он дельфину. – Они светятся в темноте.
   – Значит, это точно воющие – люди-звери, о которых я вам рассказывал. Они движутся к нам?
   – Похоже на то. Что мне делать?
   – Спускайся сюда к Яттмур и стой тихо. Воющие похожи на острозубых; если их разозлить, то пощады не жди. Я сейчас прикажу моей женщине отправиться вперед и посмотреть, что нас ждет.
   Последовали краткие пантомимы обмена жестами, сопровождающиеся рычанием: одна перед тем, как женщина исчезла, другая – после того, как она появилась. Все это время вой и взлаивания приближались к ним, становясь все громче и громче.
   – Женщина говорит, что она видела, как мы взбираемся на склон следующего холма впереди, так что, по всей видимости, нам ничего не грозит. Мы затаимся и переждем, пока воющие пройдут мимо; а после двинемся своей дорогой. Яттмур, сделай так, чтобы твой ребенок лежал тихо.
   Проникнувшись уверенностью от слов дельфина, они замерли, затаившись под выступом берега реки.
   Прошло немного времени, и стая воющих промчалась мимо них, на расстоянии не более броска камня. Их взлаивания и вой, предназначенные запугать возможного противника, то поднимались, то стихали, пока существа проносились мимо. Не видя их, невозможно было сказать, каким способом они передвигаются – бегут ли по земле на двух ногах, на четвереньках или мчатся прыжками. Но скорость, с которой мчалась лихая стая, была так велика, что воющие напоминали собой видения из безумного кошмара.
   Хотя шкуры воющих светились тусклым белым светом, форму их тел было невозможно разобрать. Временами казалось, что эти фигуры отдаленно напоминают пародию на человеческие тела. Когда стая воющих вырвалась на равнину и припустилась дальше, унося с собой свой вой, стоящие под берегом ясно заметили, что создания эти велики, хотя и худы словно плети.
   Опомнившись, Грин обнаружил, что стоит дрожа и крепко обняв Яттмур и Ларена.
   – Что это такое было? – спросила Яттмур.
   – Я объяснил тебе, женщина, что это были воющие, – отозвался дельфин, – раса, о которой я уже рассказывал вам, теперь вытесненная на Темную Сторону и обитающая исключительно только здесь. Эта стая вышла на охоту и бежала в поисках добычи, или может быть возвращалась с добычи в свое логово. Нам тоже нужно выступать. И чем скорее мы перевалим через следующую гряду, тем лучше будет мое настроение.
   Они снова пустились в путь, но на душе Грина и Яттмур больше не было того спокойствия, которое доставляло им недавно столько радости.
   По привычке оглядываясь назад, Грин был единственным, кто все время видел отблески движущихся факелов слева от них, где неподалеку шли следом за ними острозубые. Время от времени в тишине и неподвижности темной равнины до них доносился одиночный лай, словно малая веточка, плывущая по воде.
   – Острозубые подбираются к нам все ближе и ближе, – сказал он дельфину. – Они идут за нами почти с самого начала нашего пути, и если мы теперь не поторопимся, они настигнут нас как раз у вершины следующей гряды.
   – Не в повадках острозубых такое долгое преследование. Они не способны строить долгие планы и сразу же забывают о причине своего поступка, лишь только начав его. Скорее всего впереди находится нечто, что привлекает их, и скорее всего, это пища. Вместе с тем, во тьме они смелеют; а мы не можем допустить, чтобы на нас напали. Так что давайте поторопимся. Хоп-хо, ленивый пашник, хоп-хо!
   Но свет факелов неуклонно приближался к ним. Завершив долгий подъем на следующую гряду, где света над их головами прибавилось, повернувшись, они различили не только светящиеся точки факелов позади, но и очертания держащих их фигур. Стало ясно, что за ними следует целая стая острозубых, хотя их еще и разделяло приличное расстояние.
   Их тревога росла. Яттмур заметила другую стаю с факелами, приближающуюся справа, идущую наперерез так же в их сторону. Над пустошами уже разносились эхом тихие, но слышимые все время далекие лай и вой. Становилось ясно, что, собравшись несколькими большими стаями, острозубые намереваются разделаться с ними.
   До вершины гряды оставалось уже недалеко и, стремясь добраться туда, они почти бежали.
   – Нам нужно перевалить вершину, и тогда мы спасены. Хоп-хо! – погонял дельфин своего носильщика. – Как только мы увидим Щедрые Воды, то нам нечего будет больше бояться. Хоп-хо, болван, до чего же ты ленив и неповоротлив!
   Внезапно, не издав ни единого звука, раб-носильщик рухнул под тяжестью дельфина, сбросив свою ношу вперед в лужу воды. Несколько мгновений дельфин лежал там на спине, очевидно, частично оглушенный падением; потом, ударом своего могучего хвоста, он перевернулся на грудь. После чего, со всей изобретательностью изощренного разума, он принялся поносить своего оступившегося носильщика.
   Что же до татуированных женщин, то они тоже остановились и та, что несла на голове горшок со сморчком, сняла и поставила свою ношу на землю, но ни одна из них не подошла к упавшему великану-носильщику, чтобы помочь ему. Вместо них к рабу, лежащее тело которого напоминало просто мешок костей, бросился Грин, и со всей осторожностью перевернул его на спину. Раб-носильщик не издал ни единого звука. Его глаза, подобные горящему янтарю, были закрыты.
   Прервав ругань дельфина, Грин злобно крикнул:
   – На что ты жалуешься? Разве этот несчастный не служил тебе верой и правдой до последнего своего вздоха? Ты взял от него все, что только было возможно, поэтому успокойся! Теперь он умер и наконец освободился от тебя, и никогда больше ты не сможешь взобраться на его плечи.
   – Тогда ты неси меня дальше, – без колебаний приказал дельфин. – Если нам не удастся быстро отсюда убраться, стая острозубых настигнет нас и разорвет на куски. Ты слышишь их лай – они уже близко! Поэтому подумай, мужчина, и сделай так, как будет лучше для всех – пускай эти женщины поднимут меня и возложат на твою спину.
   – Ну уж нет! Ты, дельфин, останешься здесь, лежать в грязи. Мы пойдем дальше без тебя, так мы сможем двигаться быстрее. А твой путь на этом закончился.
   – Нет! – рев дельфина был подобен трубному звуку. – Вы не знаете, что ожидает вас за этой грядой. К Щедрым Водам ведет тайная тропа, которую только я один могу указать, потому что эти пашницы глупы и ничего не помнят. Одни без меня вы заблудитесь, это я вам предрекаю. Острозубые догонят вас и схватят.
   – О, Грин, я так боюсь за Ларена. Прошу тебя, давай возьмем с собой дельфина, потому что стоять вот так и спорить опасно.
   В тусклом сиянии восходящего на их пути солнца, Грин взглянул на Яттмур. Она виделась ему расплывчатым пятном, меловым узором на поверхности скалы, но кулаки его сжались, словно бы он узрел перед собой своего подлинного и реального врага.
   – Ты что же, хочешь, чтобы я стал рабом этой рыбы?
   – Да, потому что это лучше, чем если всех нас разорвут острозубые! Ведь тебе нужно будет всего лишь перенести его через гору и опустить вниз. Ты нес на себе сморчка и шел с ним гораздо дальше и не жаловался.
   Горько отвернувшись, он двинулся к паре татуированных женщин.
 
   – Так-то лучше, – проговорил дельфин, поудобней устраиваясь меж поднятых вверх рук Грина. – Постарайся наклонить свою голову как можно ниже, потому что она торчит и давит мне на горло. А, вот так-то лучше. Прекрасно – ты очень быстро учишься. Тогда вперед, хоп-хо!
   Со склоненной вперед головой и согнутой спиной, держа на себе бери-тащи, Грин принялся подниматься вверх, с трудом преодолевая последние метры склона горы, за ним с ребенком на руках шла Яттмур, а пара татуированных пашниц, как и раньше, шагала впереди. Взлаивания и вой бегущих позади острозубых по-прежнему доносились до них, но больше не приближались. На пути к вершине им пришлось перебраться через холодный горный ручей, вода в котором доходила до колен, потом, оскальзываясь и помогая друг другу, преодолеть кусок осыпи, и наконец они выбрались на более твердую почву.
   Подняв голову, Яттмур увидела, что гребень следующей горы ярко освещен солнцем. Оглядев открывающийся перед ними ландшафт, она отметила, что вид холмов и долины в этой стороне гораздо более жизнерадостный и обнадеживающий. Фигуры преследователей-острозубых скрывались где-то позади них за валунами.
   Небо было подсвечено длинными расходящимися под углом солнечными лучами. Над ними в небесах передвигалось несколько странников, направляющихся либо к ночной стороне, либо поднимающихся дальше в космос. Все это вселяло надежду.
   Но впереди лежал еще изрядный кусок пути. Увидев наконец-то перед собой солнечный свет, они поняли, что их долгие усилия увенчались успехом. Тяжело дыша, они застыли, отдыхая на вершине горы. Однако, взглянув вниз, они открыли, что уходящий вниз склон обрывается крутым утесом, с которого невозможно спуститься.
   Далеко впереди можно было видеть гладь океана, широкую и суровую, испещренную просторными пятнами полусвета и глубокой тени. Однако прямо через всю видимую океанскую ширь, от прибрежных скал, сворачивающих, как-то и предсказывал дельфин, в удобную бухту, тянулся длинный луч яркого света. С горы было видно, как в воде движутся какие-то существа, на мгновения вырывающиеся на поверхность и оставляющие пятнышки пены. На полоске песчаного берега, меж примитивными белесыми хижинами, похожими на небольшого размера жемчужины, перемещаются другие фигурки, определенно двуногие.
   Все смотрели вниз. Все, кроме дельфина.
   Его глаза были обращены к солнцу и узкой полосе света, падающего с неба на океан, на то высокое место в небесах, из которого этот свет изливался и где вечно сияло солнце. После долгих месяцев сумерек и тьмы, сияние солнца было почти невыносимым для глаз. И, конечно же, с той поры, как они покинули Большой Склон, вокруг стало гораздо светлее и теплее.
   – Все, как я предсказывал, – прокричал дельфин. – Впереди нас ожидают свет и жизнь. Вечнозеленый мир примет нас в свои объятия, наступит пора рассвета Великого Дня и все, и животные и растения, вновь войдут в вечный круговорот обилия проистекающей под жарким солнцем жизни. Все так, как я вам об этом говорил.
   Молнии, почти беспрестанно мерцающие над миром Вечных Сумерек, продолжали посылать вспышки света и сюда, на сумеречные земли вечного рассвета или заката. На глазах у Грина одна особенно длинная и кустистая ветвь молниевого разряда ударила в самую гущу Великого Леса и не исчезла, а осталась висеть на месте. Извиваясь наподобие змеи, растянутой меж небом и землей, молния словно бы билась в муке своего странного непривычно-долгого существования; внезапно в своем основании молния начала наливаться зеленым светом. Зеленый свет поднялся в небеса, одновременно с этим молния замедлила свои изгибы и словно бы сгустилась и сделалась толще, обратившись в нечто, весьма похожее на указующий перст, протянувшийся от кущей Леса к чему-то, скрывающемуся где-то в покрытом тучами небе.
   – А, вот он знак, которого я дожидался! – в радостном возбуждении выкрикнул дельфин. – Теперь я вижу, что всегда был прав – конец мира действительно наступает, и дожидаться его осталось уже недолго.
   – Что это за ужас? – спросил Грин, опустивший свою ношу на камень с плоским верхом, нашедшийся поблизости.
   – Споры, семена, пыльца, надежда и поросль, сама суть веков зеленого трепета Земли. Свет этот поднимается вверх, уносясь в неведомое, туда, где для него есть новые просторы. Земля в основании этой молнии должно быть спеклась до состояния голого камня! Нагревайте мир непрерывно в течение половины вечности, дайте ему возможность вывариться в соку собственного плодородия, после чего внезапно увеличьте мощность, добавив дополнительный ток: в результирующем процессе возгонится экстракт самой жизни, воспарит воздушным шаром высь и рассеется в космосе, разносясь галактическими течениями.