Осеева Валентина. Васек Трубачев и его товарищи (книга 2)

   - Как фашисты со двора... так дед и взял. Севка переписывал, а я сторожил... А старик тот ушел...
   Степан Ильич, не слушая Генку, развернул бумагу, пробежал ее глазами, спрятал за сапог, взял шапку:
   - Я пошел... Мамо! Ребят никуда не пускайте. Чуть что - на пасеку их. Всех до одного. До Матвеича!
   Он схватил за плечо Генку:
   - Подложил дед документ обратно?
   Генка испуганно замотал головой:
   - Не... еще... Прихитряется сейчас...
   Баба Ивга перекрестилась:
   - Силы небесные! Господи, помоги!
   У Степана Ильича дрогнули брови. Он махнул рукой и пошел к двери. У порога остановился, подозвал мать, кивнул на ребят:
   - Пусть на пасеку идут.
   - Иди, иди! Не бойся, сынок! Сам поспешай!
   Степан Ильич зашагал по двору и скрылся в сумерках. В хате было темно. Генка в уголке шепотом рассказывал ребятам, как Сева спешил переписывать какой-то документ, пока он, Генка, сидел на пороге мазанки и сторожил его.
   - А что ж это за документ, Севка? Ты понял что-нибудь? - жадно спрашивали ребята.
   - Нет... ничего не понял... От страха, наверно, у меня руки тряслись... Я больше копировал слова... Это какой-то военный план, - улучив минуту, шепнул он на ухо Трубачеву.
   - Я думаю, это что-нибудь очень нужное. Видал, как дядя Степан схватил эту бумагу и сразу ушел с ней куда-то? - говорил Петька, прикрывая ладонью рот и поглядывая на бабу Ивгу.
   Мазин сузил глаза, улыбнулся:
   - А я-то думаю, чего дед Михайло Севку прячет, к школе не велит подходить!.. Эй! - вдруг дернул он Васька и даже вскочил с места. - А старик-то этот, что замки чинил, знаешь кто?
   - Ну?
   - Да тот, с дудками, что в лесу со мной сидел!
   Васек покачал головой:
   - Странно все как-то...
   Баба Ивга зажгла лампочку, поставила на стол.
   - Собирайтесь, ребята! Матвеича повидаете, на пасеке и заночуете, а там видно будет. Курточки возьмите - свежо сейчас. Да живо, голубята мои!
   Ребята обрадовались. Они давно не видели Матвеича и Николая Григорьевича. Ваську не терпелось рассказать на пасеке про девочек, про документ, который собственноручно переписал Сева и доставил Степану Ильичу, про ночное сражение на дороге - событий было много!
   - Пошли! Пошли! - торопил он ребят.
   - А дед как же? - встревожился вдруг Генка.
   - Ну, чего дед! Он уж, наверно, подложил! - уверяли его ребята. Пойдем!
   Но Генка упрямо покачал головой:
   - Я к деду пойду!
   Баба Ивга вздохнула:
   - Деду ты сейчас не помощник. Он один скорей управится. Иди с ребятами, сынок!
   Генка нерешительно открыл дверь и остановился на пороге. По двору с непокрытой головой бежала Макитрючка. Не видя ничего перед собой, она оттолкнула от порога Генку, бросилась в хату, упала на скамью.
   - Схватили... схватили... Забьют... Ой, лишенько! Забьют старика до смерти... - застонала она, хватаясь за голову.
   Генка с криком бросился к двери и попятился назад...
   У порога стоял Петро.
   - Ты что по селу бегаешь, народ поднимаешь? - закричал он на Макитрючку, тяжело переступая через порог. - В петлю хочешь?
   Ребята с ужасом смотрели на его тяжелую, приземистую фигуру в черной форме полицая, на скуластое красное лицо и острый кадык, выступающий из тугого воротника.
   Макитрючка, прижавшись к стене, с ненавистью глядела ему в глаза и не двигалась с места.
   - Господи помилуй, господи помилуй! - бормотала баба Ивга. - Что ты кричишь, Петро? Что мы тебе сделали?
   Петро сбавил тон.
   - Я тебя не обижаю. Не про тебя речь. Я за хлопцами пришел. Полковник требует. А она против власти идет! Я с ней еще поквитаюсь! А ну, пошли за мной, хлопцы!
   Он схватил Генку за руку. Генка вырвался и отбежал к сбившимся в кучу ребятам. Петро с недоброй усмешкой взглянул на Ивгу:
   - Всю шайку у себя хороните? Ничего, там старику язык развяжут! Через внука развяжут да через пионера вашего! - Он кивнул на Севу.
   Баба Ивга бросилась к ребятам; раскинув руки, загородила их:
   - Не дам детей! Хоть убей на месте, не дам!
   Петро отшвырнул ее в сторону, шагнул к остолбеневшим от ужаса и неожиданности ребятам и опустил тяжелую руку на худенькое плечо Севы.
   Сева молча рванулся, сбрасывая с плеча его руку. Васек, загораживая собой товарища, изо всех сил толкнул полицая. Озверевший Петро ударил его кулаком в грудь и с ругательствами схватился за кобуру. Мазин повис на его руке. Петька вцепился зубами в волосатую кисть. С другого боку на полицая навалились Одинцов, Саша и Генка. Баба Ивга бросилась в сени, заложила на крюк дверь. Макитрючка схватила шкворень и ударила Петро по голове. Полицай охнул и осел на пол.
   - Уходите, деточки! Уходите, голубята мои! - зашептала баба Ивга. Господи помилуй, уходите скорей! До Матвеича идите!
   Макитрючка трясущимися руками выпроваживала ребят за дверь:
   - Уходите, уходите! Мы тоже уйдем! В лес уйдем! Степана упредить надо!..
   Не оглядываясь на Петро, Одинцов схватил из-под лавки рюкзак. Васек по одному пропускал мимо себя ребят. Дрожащие губы плохо повиновались ему, в голове шумело. Он недосчитывался Генки.
   - Где Генка? Где Генка?
   Мазин и Одинцов вели обессилевшего Севу.
   - Генка убежал, - прошептал в темноте Петька.
   x x x
   Шли с трудом, зорко вглядываясь в каждый бугорок, продираясь через кусты и колючки.
   Все молчали; ужас только что пережитого гнал вперед.
   За селом ребята выбились из сил; шатаясь, добрели до копны с сеном и сели под ней, тесно прижавшись друг к другу. Над скошенным полем стояло густое дымное облако. Оно медленно росло, расплывалось по всему небу и заволакивало редкие звезды.
   Петька вдруг сплюнул и с дрожью в голосе сказал:
   - Я ему руку насквозь прокусил!
   Ребята хмуро молчали. В глазах у всех еще стояла страшная фигура озверевшего полицая.
   - Гадина! - процедил сквозь зубы Мазин.
   Одинцов зябко повел плечами. Васек вспомнил иссиня-белое лицо Макитрючки, вытер рукавом холодный пот и строго сказал:
   - Хватит об этом!
   Ребята снова замолчали. В тишине было слышно, как трудно дышит Сева.
   - Значит, деду не удалось подложить документ! - вдруг прошептал Петька, глядя на всех испуганными глазами.
   Васек вскочил:
   - Да, да, чего же мы сидим? Надо скорей к Матвеичу. Надо ему все рассказать... Ведь и Генки нет. Где Генка?.. Пойдем скорей!
   Ребята поднялись, прибавили шагу.
   Шли от копны до копны.
   На небе колыхался черный столб дыма. Сквозь него вдруг пробились красные языки пламени.
   - Пожар!
   - В стороне пасеки горит! - тревожно сказал Васек. - Может, кто копны с сеном поджег... Бежим скорей, а то еще полицаи наедут сюда!..
   Спотыкаясь и падая, бежали по полю. Зарево разгоралось; запахло гарью. Завиднелись тополя, освещенные огнем.
   Оставив далеко позади товарищей, Васек бежал изо всех сил. В овраге перед пасекой было светло как днем. Васек взбежал по тропинке и остановился, пораженный страшным зрелищем. Горела пасека...
   x x x
   Хата Матвеича была охвачена огнем. С треском горели балки, из-под накаленной вздыбленной крыши вырывалось пламя, огонь бушевал в черных провалах окон, длинные красные языки лизали сухие стены. Над пасекой стоял зловещий гул - все трещало, рушилось, разбрасывая далеко вокруг снопы искр. Все гибло. Развесистый дуб над крыльцом стонал, как человек, качая обгорелой верхушкой; по стволу его змейками пробегали огненные искры, ветки обуглились. На молодых вишнях черными узелками скрутились листья; воздух стал накаленным и сухим; в густой траве был виден каждый цветок.
   К хате нельзя было подойти. Натянув на голову курточки, ребята бегали вокруг пожарища.
   Васек бросался вперед, задыхаясь от нестерпимого жара:
   - Матвеич! Матвеич! Николай Григорьевич!
   Мазин, черный от дыма, указывал на бушующее пламя.
   На глазах ребят стропила с треском провалились, крыша рухнула, Огонь, получивший новую пищу, забушевал еще яростней... С шумом вырывались снопы искр, падали горящие головни.
   Ребята отбежали к плетню. Мазин подошел к товарищам.
   - Кончено!.. - сказал он и, махнув рукой, отвернулся.
   Откуда-то издалека раздался вдруг жалобный вой.
   - Бобик! - догадался Васек.
   У всех мелькнула надежда. Вой повторился, но, потерявшись в шуме пожара, затих.
   - Бобик! Бобенька! - кричали ребята, бегая по саду.
   Обыскали кусты, бросились по тропинке к реке. По пути натыкались на опрокинутые ульи; в одном месте они были беспорядочно нагромождены друг на друга.
   Васек несколькими прыжками достиг берега. Ребята со всех сторон тоже бежали туда. Из кустов выскочил Бобик; он бросался к мальчикам и, взвизгивая, звал их за собой.
   Недалеко от воды, за широким пнем, плечом к плечу лежали два товарища. Около них валялись расстрелянные гильзы. Лицо у Матвеича было серое, бескровное. Голова Николая Григорьевича откинулась назад; серебряные волосы с запекшейся кровью прилипли ко лбу.
   Неровный горячий свет пробегал по мертвым лицам, на короткие мгновения оживляя застывшие черты.
   Ребята остановились.
   - Матвеич! - позвал Васек.
   Ответа не было. Бобик поднял морду и снова протяжно завыл.
   Колени у Васька вдруг подогнулись; он сел на траву и дотронулся до неподвижной, холодной руки Матвеича.
   Матвеич был тем человеком, который в памятный солнечный день доверил первое боевое задание пионеру Ваську Трубачеву; Матвеич пригрел и окрылил его мальчишеское сердце.
   - Матвеич...
   Ребята стояли молча, опустив головы...
   Огромное пламя пожара бросало на воду красные отблески.
   Ветер, набегавший с реки, знобил плечи.
   - Куда мы теперь?.. - тоскливо прошептал Петька.
   Ему никто не ответил. Кругом были враги и тяжелая чернота ночи.
   Мазин мрачно и безнадежно смотрел на воду. Потом повернулся, подошел к Трубачеву и тихонько тронул его за плечо:
   - На мельницу надо... Один раз Игнат не пустил меня туда... Может, там свои...
   Васек взял на руки Бобика, спустился к реке и, не оглядываясь, пошел по берегу. Ребята гуськом потянулись за ним.
   Глава 44. НА ЛЕСНОЙ ПОЛЯНЕ
   - Подожди, подожди, Валечка! Не заплетай волосы, дай еще поглядеть!
   - Ой, какое все золотое! И цветы и травы! Как будто тоненькой золотой паутинкой перепутаны!
   Валя, смеясь, закрывает подружек с головой своими распущенными волосами. Девочки, крепко прижавшись друг к дружке, смотрят сквозь тонкие, пронизанные солнцем пряди Валиных волос на лесную поляну.
   Пышно доцветает украинское лето; закраснели на деревьях листья, тяжело свесились с кустов спелые гроздья калины, заплелась хмелем синяя ежевика, осыпалась дикая малина. А на лесной поляне, покрытой белыми крупными ромашками, полевой гвоздикой и колокольчиками, еще хлопотливо трещат в траве кузнечики, кружатся бабочки.
   - Как хорошо жили бы люди, если б не было на земле фашистов! задумчиво говорит Лида Зорина.
   Нюра Синицына вскакивает. Она в широкой Миронихиной кофте, подвязанной ремешком.
   - Ой, девочки, смотрите - все коровы разбрелись! Вставайте скорей!
   Девочки, подпрыгивая, разбегаются в разные стороны.
   - Красавка! Красавка! - заплетая на ходу косы, зовет Валя.
   - Недолька! Буренка! - звучат неподалеку голоса ее подруг.
   Каждый день Лида, Валя и Нюра гонят на поляну десяток коров. В Макаровке только у некоторых хозяек остались старые, тощие коровы.
   По тайному соглашению с Миронихой, каждое утро хозяйки, увидев девочек, выгоняют за ворота своих коров. Девочки гонят маленькое стадо на лесную поляну. В полдень из лесу тайком приходит женщина. Она доит коров и уносит молоко в лес. Иногда она забирает также хлеб, крупу и сало - все, что удается потихоньку от фашистов собрать в селе для макаровских партизан. Но чаще всего продукты относит в лес сама Мирониха.
   Девочки встают очень рано. Натянув на себя старые Миронихины кофты и вооружившись длинными хворостинами, они гонят по улице коров, торопливо пробегая мимо гитлеровских солдат. Влажная серая пыль холодит босые ноги, из-под длинных рукавов выглядывают красные пальцы; свежее утро охватывает ознобом плечи. За селом, где начинается лес, девочки вздыхают свободней. В глубине леса, на зеленой поляне, они усаживаются втроем на старый пень и, поджав под себя босые ноги, с грустью смотрят на .покрасневшие листья, на желтеющий лес.
   - Скоро сентябрь, - тихо говорит Валя Степанова.
   - А я все думаю: кто-то в нашу школу пойдет, на наши парты сядет... вздыхает Синицына.
   Лида Зорина печально смотрит на подруг:
   - Другие девочки пойдут... Опять будут у них звенья... и звеньевые...
   - А мы как же? - тревожно спрашивает Нюра.
   - Мы тоже будем учиться... хоть тайком, а будем... Может быть, в Ярыжках, у Марины Ивановны...
   - В Ярыжках? Да ведь это очень далеко!
   - Наши ребята попросят дядю Степана взять нас к себе. Там мы будем жить и вместе учиться! - уверенно говорит Валя. - Васек Трубачев придет! Он нас не бросит!
   Лица у девочек светлеют.
   - А помните, как раньше первого сентября бежали мы в школу! Я, бывало, чуть свет встану в этот день!
   - А я помню, как дадут нам в детском доме новые учебники, так я оторваться от них не могу. Все странички перелистаю, все книжки в новую бумагу оберну, надпишу, - счастливо улыбается Валя.
   - А потом, а потом! - вскакивает Лида. - Когда еще только подходишь к школе, все кричат: "Здравствуй, Лида! Зорина, здравствуй!" А в классе уже учитель...
   - Нет, сначала мы приходим, а потом учитель, и мы прямо сразу, все хором: "Здравствуйте!" - Нюра протягивает вперед руки, как будто держится за парту.
   - Здравствуйте, Сергей Николаевич! - повторяют хором девочки и вдруг смолкают... Снова усаживаются на пень и долго сидят, тесно прижавшись друг к дружке.
   - Разве без школы можно жить? - грустно спрашивает Лида.
   Нюра покусывает стебелек и щурится от солнца. Глаза у нее светлые и зеленые, как трава; щеки обветрились, кожа на руках погрубела, но выражение лица стало мягче, спокойнее. Многое изменилось в Нюре за эти трудные дни. В ней появилась нежная заботливость по отношению к подругам. Ей всегда кажется, что она крепче и сильнее их.
   - Валя, надень мои тапочки! У тебя ноги посинели... Давай, Лида, я тебе платок повяжу, - беспокоится она утром, когда они гонят коров.
   - Ладно тебе, Синичка! - обнимают ее подруги. - Что мы, какие-нибудь особенные, что ли?
   Девочки крепко сдружились и полюбили друг друга.
   - Мы как сестры, - часто говорит Валя - У нас даже все мысли одинаковые.
   Сидя втроем на поляне, они без конца говорят о школе, о родителях, вспоминают всякие мелочи из своей прежней жизни и рассказывают их друг другу как что-то очень важное.
   - Один раз моя мама пироги с калиной испекла, - говорит Лида, срывая ветку калины. - И вот к нам гости пришли. И так весело было! И все спрашивали: "Что это за пироги, что это за пироги?" А моя мама... - Голос у Лиды начинает вздрагивать, с черных ресниц спрыгивают капельки слез. - А моя мама говорит: "Это... с калиной... пироги..."
   У Нюры быстро краснеет нос, дрожит подбородок.
   Валя, улыбаясь, качает головой:
   - А вот у нас в детском доме осенью... Ну вообще... в это время много именинников. И тогда тоже пироги пекут и всем подарки делают. А наша тетя Аня всегда знает, что кому хочется. И как это она всегда знает?
   - Вот правда, как она знает? - удивляются подруги.
   - А мой папа, наверно, на войну ушел, а мама одна осталась, - говорит вдруг Нюра.
   - Конечно, все папы сейчас на войне! Разве кто-нибудь будет сидеть дома!.. Может, даже моя мама пошла! - с гордостью говорит Лида.
   Нюра придвигается ближе к подругам и шепчет, зажимая ладонью рот:
   - А фашистам вчера опять жару дали! Целый эшелон взорвался на Жуковке. Помните, ночью грохот был? Это партизаны взорвали! Мне Маруська сказала.
   - Да что ты!
   Девочки молча переглядываются.
   - Фашисты всех вешают да убивают, а их никто не боится, - презрительно говорит Валя.
   - Наши ребята их тоже нисколечко не боятся! Мне Коля Одинцов говорил, что они с Трубачевым даже ни капельки не струсили, когда на дороге бой начался, - зашептала опять Нюра. - Наши ребята могли бы их сами побить, если бы у них ружья были!
   - Очень просто! Мы бы всем отрядом как двинули на них! - разгорелась Лида.
   - Глупости это, - хмурится Валя. - Зря болтаете только...
   Она обрывает с ромашки белые лепестки и гадает вслух:
   - Будем в школе - не будем в школе, будем - не будем...
   Девочки внимательно смотрят, как падают на ее колени лепестки.
   Солнце начинает сильно припекать. Коровы перестают жевать траву и утыкаются мордами в кусты. Полдень.
   Из леса доносится хруст валежника и шорох листьев. Девочки вскакивают:
   - Тетя Оксана!
   Лида радостно бежит навстречу. Нюра сгоняет застоявшихся коров. Оксана не спеша выходит из-за кустов и, потряхивая подойником, улыбается:
   - Что, доченьки, заждались меня?
   - Нет, нет! Что вы, тетя Оксана! Мы хоть целый день ждали бы!
   Тетя Оксана - близкий и родной человек. Девочки уже давно знают, что она сестра их учителя. У нее такие же глаза, как у Сергея Николаевича, такие же скупые, неторопливые движения и ласковая улыбка. И, пока Оксана доит коров, девочки, присев на корточки, торопливо рассказывают ей все новости.
   Оксана слушает, кивает головой. Молоко длинными белыми струйками стекает в подойник.
   - Не приходил больше командир ваш, золотистый-золотой? - с улыбкой спрашивает Оксана.
   - Трубачев? Нет, не приходил. Но он обязательно, обязательно придет! Он никогда нас не оставит, ведь мы из его отряда!
   Иногда, прощаясь, Оксана тихо говорит:
   - Скажите Ульяне - ночью приду.
   Девочки радуются и, притаившись, долго не спят в эту ночь. Ждут...
   Стук у Оксаны тихий, неторопливый, как дождь по стеклу. И сама Оксана спокойная, неторопливая. Войдет в хату, присядет к столу, пошепчется с Миронихой, вытащит из-за пазухи какие-то бумажки, разложит их перед собой. Мирониха поднимет на припечке под золой кирпич, подаст ей круглую печатку. Оксана подует на печатку, приложит ее к каждой бумажке, погля- дит на свет... Закончив свои дела с Миронихой, она заплетет на ночь свои гладкие волосы, неторопливо сбросит кофту, останется в широкой деревенской юбке и, задув коптилку, большая, теплая и уютная, ляжет на подстилку из сена, рядом с девочками. В сумраке мягкие руки ее с материнской лаской обнимут всех троих сразу. Девочки радостно и благодарно прижмутся к ней во сне. От волос и от рук Оксаны пахнет свежей хвоей, лесными орехами.
   - А и славно ж в лесу, доченьки! Месяц все кусточки раздвигает... роса землю моет, - зевая, скажет Оксана.
   И слышится в ее голосе такой глубокий покой, будто нет и не было вокруг страшного врага, а шла она и любовалась светлой ночью в лесу.
   А утром Оксана уже расхаживает по селу. Деловито, по-хозяйски оглядывает она поломанные плетни, смятые огороды. Заходит в хаты, останавливается на улице с бабами, а на гитлеровцев даже не глядит, словно не замечает, что они толкутся по всему селу.
   Один раз высокий эсэсовец с перевязанной головой и мутно-зелеными глазами, подозрительно глядевший из-под белой повязки, злобным окриком остановил Оксану. Она медленно повернулась к нему, поглядела спокойно и строго в его глаза.
   - До хаты! До хаты! Вэг! - размахивая автоматом, закричал эсэсовец, принимая Оксану за местную колхозницу. Ударить ее он почему-то не решился. Вэг! Твоя хата где есть?
   - Все мои - твоих нету! - презрительно улыбнулась Оксана, заходя в первый попавшийся двор.
   Эсэсовец поглядел ей вслед и ушел. Спокойствие Оксаны спасало ее от фашистов.
   Много таинственных дел переделает за день Оксана, а к вечеру, приласкав девочек, уйдет, сказав свое обычное:
   - Пойду пока...
   Сейчас, подоив коров, Оксана аккуратно обвязывает полотенцем ведро и долго стоит с девочками.
   - Найдем, где учиться. Без учебы не будете, - твердо говорит она. Фашисты тут не хозяева. Хозяева - мы!
   - Хозяева - мы! - гордо повторяют девочки, глядя ей вслед.
   ГЛАВА 45
   БУДЕМ В ШКОЛЕ!
   Как-то утром в село Макаровку пришла дорогая гостья - учительница из Ярыжек. Пришла она в украинской вышитой рубашке и синей юбке, отороченной белой тесьмой. Под платком были сложены веночком косы, как носят украинские девчата. Мирониха узнала Марину Ивановну, обрадовалась и испугалась:
   - Голубка моя, чего ж вы пришли? Вас же все село знает!
   Учительница скинула платок, улыбнулась. На щеке ее, около уха, темнело родимое пятнышко.
   - Ай, ай, ай! Вы ж приметная, вас люди на всех собраниях видели, комсомольскую бригаду вашу помнят. Упаси бог, выдаст кто... Лучше бы кто другой пришел, - прикрывая дверь, зашептала Мирониха.
   - Некому больше... А время не ждет, - кратко объяснила учительница. - В Ярыжки мне нельзя - это верно: там нас с Коноплянко по всем дворам ищут.
   Валя, войдя со двора в хату, ахнула, покраснела от волнения и, встретившись взглядом с серыми лучистыми глазами гостьи, радостно бросилась к ней:
   - Вы... вы учительница из Ярыжек?
   Марина Ивановна, ласково смеясь, шепнула ей на ухо:
   - Я из Ярыжек. Но этого никто не должен знать. Меня зовут Ганна. Я вместо тети Оксаны пришла.
   Валя сложила на груди руки.
   - А я думала... Мы так хотим учиться! - горячо сказала она. - Уже сентябрь скоро!
   Марина Ивановна притянула к себе девочку и тихонько сказала:
   - Сейчас это очень трудно, но я поговорю об этом с кем нужно. Может быть, нам удастся что-нибудь придумать... Я приду к вам первого сентября. А пока давай запишем всех ребят в Макаровке. Ты будешь моей помощницей, хорошо?
   Когда пришли Нюра и Лида, Марина Ивановна сидела за столом и вместе с Валей составляла список всех ребят школьного возраста в селе Макаровке.
   - Вот, Валечка, тебе список. Завтра же обойди все семьи и запиши ребят, которые будут учиться, - говорила учительница.
   Лида и Нюра от неожиданности не могли вымолвить ни слова.
   - Марина Иван... тетя Ганна, вот еще наши девочки! Они отличницы, они будут хорошо учиться! А Зорина звеньевая! - радостно представила их учительнице Валя.
   - Вот и хорошо! Значит, все на местах, - пошутила учительница.
   - Вы будете нас учить? - не веря своим ушам, спросила Нюра.
   - У нас будут звенья? И пионерские отряды? И сборы? Как раньше? спрашивала Лида Зорина.
   - Все, все будет! Конечно, это не так скоро - мы должны быть очень осторожными.
   Марина Ивановна долго говорила с девочками, потом вынула из сумки пачку тетрадок и дала их Вале:
   - Вот раздай тем ребятам, которые будут учиться в школе. Пусть напишут свое имя, фамилию. А я приду еще - тогда поговорим.
   Валя осторожно взяла в руки тетрадки. Пальцы ее нежно коснулись знакомых чистых страниц.
   Подруги окружили Валю, трогали синие обложки, считали листочки:
   - Такие же, как в Москве! Лида! Такие же! Смотрите!
   - Возьмите и себе по тетрадке. Потом я принесу еще, - пообещала учительница.
   Маруське, Миронихиной дочке, тоже дали тетрадку.
   Девочки сейчас же сели за стол надписывать свои фамилии.
   - Школа будет! Школа будет! - ликовали они.
   Марина Ивановна отошла с Миронихой и долго о чем-то шепталась с ней. Учительница говорила решительно и твердо. Мирониха в чем-то сомневалась, качала головой; один раз даже быстрая слеза пробежала по ее щеке, подбородок дрогнул.
   - ...Жизнь свою вы для людей не жалеете! Лютуют у нас эсэсовцы. Сохрани бог, предатель какой найдется, - люди вас в лицо знают. Опасно вам...
   - Каждому опасно, - просто отвечала Марина Ивановна, - не я одна...
   Они говорили долго. Потом учительница достала из коричневой сумочки бумажку - на ней крупными печатными буквами значилось: "Ганна Васильевна Федоренко".
   Мирониха со вздохом подняла на припечке кирпич, вынула круглую печатку, приложила ее к бумажке и тяжело вздохнула:
   - Значит, за дочку кулака Федоренко себя выдавать будете? Людей-то наших знаете?.. На полицая не наскочили бы... - Мирониха что-то быстро зашептала, указывая в окно на бывшее помещение клуба, чуть видневшееся из-за деревьев. - Краем села идите. Опасное у вас дело... С детьми-то хоть бы не связывались пока...
   Марина Ивановна грустно улыбнулась:
   - Вот выполню задание и приду. Учиться они хотят, а я учительница. Как же мне не думать о детях! И если нас окружают враги, то я должна быть с детьми, чтобы воспитывать в них наше, советское, не давать врагу ломать их души.
   Учительница вытащила из узелка синий жакетик, потуже завязала платок, низко надвинув его на черные брови, и, ласково кивнув девочкам, пошла к двери.
   На пороге она оглянулась. Мирониха, опустив руки, смотрела ей вслед.
   Валя догнала Марину Ивановну в сенях.
   - Я вам всегда, всегда буду помогать! Мы вес трое будем вам помогать! горячо зашептала она.
   Учительница взяла ее маленькую руку:
   - Спасибо тебе, девочка. Мы всегда будем вместе!
   Валя вернулась счастливая. Пересчитала тетрадки, сложила их стопкой. Снова пересчитала, снова сложила.
   - Девочки, поймите! Учительница у нас! Учительница!
   Девочки со смехом бросились тормошить ее:
   - Валька, мы просто какие-то именинницы сегодня! Правда?
   - Именинницы! Именинницы! - запрыгал Павлик.
   Маруська озабоченно поглядела на мать. Мирониха стояла, подперев рукой щеку, и с грустной улыбкой смотрела на девочек.
   - А ты чего? - по-отцовски усмехнувшись, спросила Маруська у матери.
   - Так, доню, - уклончиво ответила та.
   Девочки на минутку примолкли, но, не в силах удержать свою радость, снова заговорили, перебивая друг друга:
   - Ребята наши придут, а мы учимся! Вот они удивятся!
   - А может, и они сюда придут жить? Может, их дядя Степан у кого-нибудь поселит... ну, хоть пока, для учебы? Вот бы хорошо было!
   - Конечно, мы не должны разлучаться, мы должны быть вместе, - серьезно сказала Валя и, подумав, добавила: - Я потом попрошу об этом нашу учительницу.