Осеева Валентина. Васек Трубачев и его товарищи (книга 2)

   И, убедив тетю Дуню опустить ноги в таз с водой, он радовался, когда она, вздыхая, говорила:
   - А ведь и правда помогает, Сашенька. Спасибо тебе, деточка моя!
   У Саши набралось здесь столько дел, что, торопясь к своим, он никак не мог уйти и все поучал Васька:
   - Ты комнату утром прибирай. А посуду мой, как только поешь. А придешь вечером - и сразу ставь воду. Тете Дуне трудно, она уже старенькая... И вот еще что, Васек, - Саша понижал голос, - ты заглядывай в ее комнатку перед сном. Она все шьет что-то и засыпает сидя. Надо тихонько разбудить ее и свет погасить, а то, знаешь, мало ли что...
   Васек удивлялся:
   - Да откуда ты знаешь, что она засыпает?
   - Да я ее будил не раз. Ты не забывай этого, Васек...
   В последний вечер перед приездом Сашиных родных мальчики долго не ложились. Тетя Дуня тоже сидела с ними и часто вздыхала.
   - Заскучает теперь мой-то, - сказала она, поглядывая на Васька, и тихо, не желая обидеть племянника, добавила: - И мне, старухе, без тебя, Сашенька, скучно будет.
   - Я буду приходить к вам. Мы с Васьком никогда не разлучимся, утешал ее Саша.
   - Жизнь большая - ан и разлучитесь. Кончите школу, разбредетесь кто куда... А кем же ты будешь, Сашенька? Какую профессию себе мечтаешь, сердечный такой?
   - Я? - Саша густо покраснел, смутился. - Я учителем буду. Если, конечно, смогу... если примут меня!
   - Учителем?
   - Конечно! Я бы хотел... А если не примут меня, тогда уж... - Черные глаза Саши сделались грустными, он легонько пожал плечами. - Тогда уж хоть на ученого какого-нибудь выйду...
   - На ученого? - Васек громко расхохотался. - Чудак! "Хоть на ученого"... Так ведь ученым потруднее стать, чем учителем!
   Тетя Дуня тоже улыбнулась:
   - Что это ты, Сашенька, ученого к учителю приравнял?
   - Я и не приравнял! Вовсе не приравнял! Ученым каждый может быть. Для этого только книги и голова нужна. Учись, учись - и будешь! А вот учителем - это не каждый. Учитель все понимать должен: и наказывать зря нельзя, и прощать нельзя зря... Ну, мало ли чего надо, чтобы быть учителем! Разве это легко из какого-нибудь плохого человека сделать хорошего? А у него сколько в классе людей сидит - не все ведь хорошие бывают. Нет, я знаю, что говорю. Я об этом часто думаю... - горячо сказал Саша. - Ну что ты смеешься, Васек?
   - Ха-ха-ха! "Хоть на ученого"... Вот так Сашка! - хохотал Васек.
   Но тетя Дуня уже не смеялась.
   - Не знаю, кем будешь, - серьезно сказала она Саше, но где бы ты ни был, Сашенька, люди тебя оценят.
   - А меня? - ревниво спросил Васек.
   Тетя Дуня любовно оглядела племянника, потом, как бы сравнивая его с товарищем, перевела глаза на Сашу:
   - На том свет стоит, чтобы люди были разные. Ты, Васек, свое возьмешь, но Сашей тебе не быть.
   - Не быть, тетя, - согласился Васек. - Саша сам по себе, а я сам по себе.
   x x x
   Теперь Саша ушел к своим родным. Васек и тетя Дуня остались одни.
   Васек взглянул на часы и вскочил: "Поздно уже! Что это мне нужно сделать? Чайник подогреть? Да тетя Дуня легла уже, наверно!"
   Он на цыпочках вышел в кухню, заглянул в маленькую комнату. Тетя Дуня крепко спала, низко склонив голову над столом.
   "Без чая заснула... устала, видно, очень". Он посмотрел на седую голову с ровным, как ниточка, пробором. Какое-то давнее, детское воспоминание сжало ему сердце. Неужели это он, Васек, назвал когда-то тетю Дуню ведьмой?
   Васек поглядел на мозолистые, худые руки с темными пятнами на кистях; на ноги, обутые в старые башмаки с растоптанными подошвами.
   "Не сняла даже..."- подумал он и, бросившись в кухню, схватил таз. Но таз вырвался из его рук н с грохотом упал на плиту.
   Тетя Дуня вздрогнула, проснулась:
   - Васек!
   Васек бросился к ней, припал к ее плечу:
   - Ничего-то я не умею... Тетя, не спи, я тебе воду согрею!
   - Что ты, что ты! - смутилась тетя Дуня. - Я сама согрею воду. Ложись спать, голубчик.
   Но Васек все-таки побежал на кухню, нагрел воду и заставил тетку опустить в таз ноги.
   - Это ты вместо Саши, что ли, меня балуешь? - спросила тетя Дуня.
   - Он велел, - сознался Васек.
   - Ишь ты... - тихо сказала тетя Дуня и, глядя куда-то вдаль, задумалась.
   Васек не знал, о чем она думает, но он видел, как постепенно светлели ее глаза, как на рыжих, словно выцветших от солнца ресницах оседала влага скупых, непролившихся слез.
   Васек вдруг представил себе ее одну, в этой комнате, дни и ночи ожидавшую известий о любимом брате, о племяннике. Кроме них, у нее никого не было на свете.
   - Ишь ты! - снова повторила тетя Дуня, и далекий, ушедший в себя взгляд ее остановился на племяннике. - Вот ведь как... Пожил с нами Саша и ушел. А от доброго сердца своего и нам с тобой что-то оставил, чем-то хорошим с нами поделился,. Вроде как посеял добрые семена твой Саша, и мы глядим... Словно бы взошли они у нас, принялись...
   Васек взволновался. Что-то в тетке вдруг напомнило ему отца в минуты их задушевных вечерних бесед. Бывало, Васек сердитым шепотом жаловался ему на эту самую тетку, а отец, мягко улыбаясь, говорил:
   "Конечно, Рыжик, человек она старой закалки, привыкла в своей коробочке замыкаться, а вот поживет с нами, новых людей повидает - и помаленьку от старого начнет отходить. Не понимает еще новой жизни, что с ней сделаешь... - И, притянув к себе Васька, лукаво улыбаясь, шептал ему на ухо: - Она все нас с тобой переучивает вроде, а мы ее помаленьку в нашу сторону гнем... Душа-то у нее советская, ну и откликается. Только помаленьку надо, Рыжик... К старым людям молодые всегда должны быть снисходительны, ты это запомни..."
   Васек старался быть снисходительным. Но теперь этого больше не требовалось. Все, что говорила и делала тетя Дуня, вызывало в Ваське чувство гордости и уважения. По-новому встретила она его товарищей, по-новому относилась к людям, и даже в их дворе Васек часто слышал, проходя мимо женщин:
   "Надо Евдокию Васильевну спросить. Это человек безотказный - всегда найдет, чем помочь..."
   - Тетя Дуня, - серьезно сказал Васек, - ты нам с отцом самая родная. Побереги себя... Я тебе все делать буду, только скажи, если не догадаюсь чего...
   Глава 20. НА ДЕЖУРСТВЕ
   В бывшем четвертом классе "Б" стояли рядами больничные койки. Раненые, прикрытые тонкими байковыми одеялами, полулежали, полусидели, облокотясь на подушки. На белых тумбочках, придвинутых к кроватям, стояли стаканы, покрытые марлей, лежали стопками газеты, журналы и письма от родных. Ветер, залетающий в открытое окно, наполнял комнату свежим запахом молодой зелени.
   Был тихий послеобеденный час, но никто не спал. Сегодня комсомольцу Васе сделали тяжелую операцию. В палату время от времени входила старшая сестра и тихонько трогала Васину руку, быстрыми, умелыми пальцами нащупывая пульс.
   Раненые поднимали головы с подушек и с сочувствием глядели на бледное лицо с большим пухлым ртом и темными кругами вокруг плотно прикрытых глаз.
   Вася был самым юным в палате, и старшие бойцы питали к нему отцовскую нежность.
   - Операция прошла благополучно, да крови много потерял, - шептал, перегнувшись к соседу, боец с забинтованной рукой.
   - Ну ведь тут врачи, уж они знают... А если в палату принесли, значит, ничего, - тихо откликнулся кто-то со своей койки.
   Нина Игнатьевна строго посмотрела на говоривших и покачала головой.
   Нюра Синицына сидела около постели пожилого раненого сержанта и, положив на книгу листок бумаги, писала под его диктовку письмо.
   - Ну вот! Это все мы с тобой описали, - говорил ее раненый. - А теперь ты от себя приписочку сделай. Ведь моя дочка тоже пионерка. Вот и напиши ей, как подружке. Есть ли у них там госпиталь? Напиши, пусть пойдет поухаживает за ранеными. Радуются, мол, нам бойцы, любят детей. У каждого своя семья далеко, скучают они, дорога им наша ласка. От себя напиши...
   Нюра взяла чистый листок:
   "Здравствуй, дорогая подружка..."
   Раненый сержант взглянул на первые, нерешительные строчки и закивал головой:
   - Вот-вот... А как же тебе се назвать? Ясно, подружка...
   За окном тихо качнулась тоненькая березка и, положив на подоконник ветки с легкими весенними листиками, заглянула в комнату.
   Вася глубоко вздохнул и зашевелился. На чистом лбу его выступили мелкие капельки пота. Старшая сестра нагнулась к больному, вытерла марлей его лоб и тихонько позвала:
   - Вася...
   Нюра быстро оглянулась; раненые, морщась от боли, приподнялись на койках. Вася открыл светлые глаза, жадно глотнул воздух запекшимися губами.
   - Пить хочет, - тихо сказал кто-то с дальней койки.
   Нюра схватила стакан, звякнула графином.
   - Тсс... нельзя ему после наркоза... - зашумели на нее со всех сторон раненые.
   Нина Игнатьевна сделала строгое лицо:
   - Тише!
   Вася снова открыл глаза. Большой рот его дрогнул слабой улыбкой:
   - Я знаю... нельзя мне...
   Все заулыбались.
   - Ну вот, теперь все в порядке. Вечерком, пожалуй, в шахматы сразимся! - весело пошутил молодой красноармеец, поправляя съехавшую на лоб повязку.
   Вася вытянул руку, провел по одеялу, поднял тревожный, вопросительный взгляд на сестру.
   - Все хорошо, Вася! Теперь на поправку пойдешь, - заверила его Нина Игнатьевна. - Лежи спокойно.
   Она встала, взяла со стола графин с водой и, прикрывая его полотенцем, вынесла в коридор. Вася увидел озабоченное лицо Нюры, подозвал ее глазами. Нюра поспешно бросилась к нему.
   - Ног не чувствую... - прошептал Вася, с усилием приподнимая голову.
   Молодой красноармеец с повязкой на лбу подошел к его кровати, откинул одеяло. Вася поглядел на свои забинтованные ноги и, облегченно вздохнув, опустился на подушку.
   - Ну, убедился, что ноги целы, теперь лежи спокойно! - пробасил пожилой бородатый сержант Егор Иванович, под диктовку которого Нюра писала письмо. - Отойди, дочка, от него!.. А куда вы собрались, хлопцы? Дайте ему покой. Успеете наговориться! - урезонивал он раненых, подошедших к постели товарища.
   Но несколько молодых бойцов уже уселись около Васи и, запахивая длинные халаты, ласково заглядывали ему в лицо:
   - Теперь здоров будешь, Вася! Еще и повоюешь!
   - Уйдите, пожалуйста, не разговаривайте, - попросила Нюра. - Вот наши ребята обрадуются! - шепнула она Васе. - Они ведь еще не знают, что операция хорошо кончилась.
   Прошло уже много времени с тех пор, как Вася прибыл в госпиталь. Первая операция не дала желаемых результатов. Вася долго был в тяжелом состоянии, а когда наконец пришел в себя, оказался разговорчивым и общительным. Однажды, увидев на дежурстве ребят, обрадовался:
   - Здорово, пионеры! Я - комсомолец, до войны вожатым был.
   И, выпростав из-под одеяла худую руку, протянул ее мальчикам. Мальчики по очереди подержали эту руку, потом присели на его койку и разговорились. Они рассказали ему, как жили на Украине, как приехали, как начали учиться.
   Вася живо интересовался всем, расспрашивал, просил почаще навещать его.
   С тех пор о Васе ребята не говорили иначе, как "наш Вася".
   Нина Игнатьевна положила комсомольца в палате "4 Б". Эта наклейка на двери бывшего класса так и оставалась нетронутой, поэтому скоро и палату стали называть "палата 4 Б". Ребята больше всего любили дежурить в этой палате. Вася постепенно рассказал им, где и как он был ранен, вспомнил 4-ю батарею и долго, с любовью говорил о своем командире.
   Этого командира теперь звали в палате просто "Васин герой". Комсомолец любил говорить о нем в вечерние часы, когда, перегнувшись друг к другу через спинку кровати, красноармейцы вели задушевные беседы о доме, о родных, о далеких и близких. Родные были и у Васи, но ни о ком не вспоминал он с таким жаром, как о своем командире, который, по всем вероятиям, остался лежать далеко-далеко в снежном поле, где на 4-й батарее вместе с Васей, плечом к плечу, они уничтожали танки врага. Вася был ранен, и, когда пришел в себя, вокруг было тихо, стояла глубокая ночь. Он лежал на снегу, заботливо прикрытый шинелью командира. Но где был сам командир? Вася попробовал двинуться, но кровь, как кора, задубела на его раненых ногах - ноги были чужие, мертвые. Тогда он пополз, проваливаясь локтями в сугробы и окликая командира. Дальше Вася ничего не помнил. Очнулся он в санитарном поезде и не поверил, что жив...
   Командира среди раненых не было, и всю дорогу, пока шел поезд, Вася метался и говорил в бреду, что там, в снегу, на поле, лежит храбрый из храбрых, лучший из лучших - его, Васин, любимый командир.
   История Васи и его рассказы окончательно завоевали сердца ребят.
   - Кончится война - найду я своего командира, живого или мертвого найду. А может, еще и на войне где его повидаю, - задумчиво говорил Вася и тут же с уверенностью добавлял: - Не может такой человек погибнуть. Нет, не погиб он... Двое нас оставалось, оба мы и живы... Кто ж бы меня шинелью прикрыл, как не он!
   Найти командира было Васиной мечтой. И эта мечта передалась ребятам; они понимали ее и всей душой сочувствовали Васе. Но что, если Вася лишится ног?
   Теперь, после второй операции, эта опасность уже миновала, и Вася, окруженный своими товарищами по палате, счастливо улыбался сухими, бескровными губами.
   - Молодец, Вася! Наши комсомольцы духом не падают! - подбадривали его бойцы.
   Глава 21. ПРИЕЗЖИЙ
   От вокзала отходил поезд. Стоя на площадке, Анатолий Александрович ласково кивал головой провожающим его ребятам: "До скорого свиданья, друзья мои! Я надеюсь, что мы с вами встретимся уже в шестом классе".
   Поезд ускорял ход, ребята долго бежали рядом. Из окон виднелись головы подростков, уезжающих на работу в колхоз.
   - Э-эй! Пионеры, едем с нами трудодни для армии зарабатывать! весело кричали они ребятам.
   Когда поезд ушел, Васек остановился на краю платформы и с завистью поглядел вслед:
   - Поехали! И мы могли бы в колхозе для армии поработать!
   - Нас арифметика держит, - с досадой сказал Саша.
   Ребята медленно пошли к выходу. А в это время к чисто выметенной деревянной платформе подошел другой поезд. Из вагона вышел пожилой человек и, оглядевшись, энергичными шагами направился в город. Приезжий был, очевидно, многим знаком. Он шел по улице, и то там, то сям люди приветливо здоровались с ним. Некоторые останавливались, как будто желая заговорить, другие с уважением глядели вслед.
   На одном углу несколько подростков, завидев высокую фигуру приезжего, о чем-то оживленно заспорили; двое ребят, громко разговаривая, долго шли за ним, видимо не решаясь окликнуть и в то же время непременно желая в чем-то убедиться.
   - Я тебе говорю - это директор второй школы! Это он! Я его сразу узнал! - говорил один.
   - Директор, а школы нет! - хмуро отвечал ему товарищ.
   - Ну, был бы директор...
   Приезжий обернулся и с улыбкой досказал:
   - ...а школа будет!
   У ворот госпиталя приезжий немного помедлил, потом снял шляпу, вытер носовым платком высокий лоб и вошел в калитку. На зеленой траве и под деревьями стояли скамейки. На них сидели раненые. За длинным школьным столом, покрытым вылинявшим красным сукном, выздоравливающие играли в шахматы. Приезжий приветливо кивнул им головой и направился к крыльцу.
   В это время из окна, где жил школьный сторож, выглянула и скрылась седая голова, потом окошко захлопнулось, послышались торопливые старческие шаги, и, широко распахнув дверь, Иван Васильевич предстал перед приезжим. Лицо у него было удивленное и радостное, густые усы топорщились, помолодевшие глаза блестели из-под нависших бровей.
   - Леонид Тимофеевич! Когда же это вы?.. Подали бы хоть весточку!
   Директор крепко пожал руку старику:
   - Здравствуйте, Иван Васильевич! Ну, как тут у вас?
   Сторож кивнул головой на раненых:
   - Да вот, писал я вам, госпиталь у нас... А школы-то нет! Нет школы, Леонид Тимофеевич! - сообщил он вдруг, как неожиданную, грустную новость.
   - Ничего, старина, все будет! Ну-ка, зайдем в вашу каморку, поговорим, - сказал директор.
   - Пожалуйте, пожалуйте... Растерялся я от радости, Леонид Тимофеевич... Ведь нежданно-негаданно прикатили, - бормотал сторож, провожая в свою каморку дорогого гостя. - Позвольте, чайку согрею.
   - Чайку - это потом. А сейчас садитесь, рассказывайте. Письма были?
   - Как же, пишут, пишут... Выпускники все больше да учителя. Кто где... А от Сергея Николаевича одно письмо я вам переслал, а больше вестей не было. Может, на ваш адрес он писал?
   Директор покачал головой:
   - Нет... Я надеялся тут застать письмо.
   Помолчали.
   - Ну, а ребята как? - спросил директор.
   - Ребята здесь, в госпитале, работают. Хорошо работают... Вот и сейчас девочки тут. Позвать? - заторопился Иван Васильевич.
   - В городе много ребят... - не отвечая сторожу, задумчиво сказал директор. - К осени еще больше будет. Вернутся наши ученики из Свердловска. Я уже передал там дела новому директору. Потянуло домой, свою школу восстанавливать надо.
   Иван Васильевич ожил, разговорился:
   - Ясное дело, Леонид Тимофеевич! Без школы ребята - сироты... Сейчас лишь бы помещение найти, а оборудование у нас все цело. Уж это - не извольте беспокоиться... Парты в сарае малость поистерлись, ну это лаком можно подновить. Вот помещение бы только найти... - Грозный вопросительно смотрел на директора.
   - Помещение найдем, - сказал Леонид Тимофеевич, заглядывая в свою записную книжку, и, заметив выжидающий взгляд старика, дружески похлопал его по плечу: - Все будет хорошо. А пока позовите-ка ребят, кто тут сейчас дежурит. Девочки? Это из отряда Трубачева?.. А что слышно о Мите? Письмо было?.. Ну, сейчас они мне сами расскажут... Позовите-ка их, кто там свободен.
   - Сейчас, сейчас! - Школьный сторож торопливо надел белый халат. - Не пускают туда иначе, - шепотом пояснил он, встретив смеющийся взгляд директора. - И то только до сестры пройдешь... Строгость - беда!
   Он прикрыл за собой дверь и быстро засеменил по коридору.
   Директор поглядел на часы и, постукивая двумя пальцами по столу, глубоко задумался.
   Глава 22. ВАЖНЫЕ НОВОСТИ
   Нюра стояла перед школьным сторожем и растерянно глядела на него большими, удивленными глазами:
   - Директор? Какой директор?
   Грозный спрятал в усах довольную усмешку:
   - Ну вот, все на свете перезабыла! Ступай, говорю, зови подругу, и чтобы в один момент обе были! Школьница, а спрашивает, какой директор!
   Нюра всплеснула руками и бросилась разыскивать Лиду:
   - Снимай халат, пойдем! Скорей, скорей!
   - Да какой директор? - на ходу снимая халат, допытывалась Лида.
   Перед дверью Ивана Васильевича обе остановились.
   - Это наш директор! - прошептала вдруг Лида, хватая подругу за руку. - Я чувствую... Наш, наш! Это Леонид Тимофеевич!
   Нюра решительно открыла дверь.
   Леонид Тимофеевич встал навстречу, вглядываясь близорукими глазами в лица девочек.
   - Здравствуйте, Леонид Тимофеевич! - дружно и радостно вырвалось у обеих, но голоса их дрогнули, и, не смея обнять своего директора, они уткнулись друг в дружку.
   - Вот тебе раз! А я думал - увижу таких крепких, закаленных в боях пионерок, - пошутил Леонид Тимофеевич, глядя на них ласковыми, смеющимися глазами. - Думал, помощницы у меня будут, вместе школу будем строить...
   - Школу? Строить?
   - Что, испугались? А я вот не испугался! Что ж, думаю, есть у меня такие помощники, как отряд Трубачева. Вот Лида Зорина, например, почему бы ей не построить заново четвертый класс "Б"! Ну, почему?
   Леонид Тимофеевич шутил, девочки смущались.
   - Вы, может быть, шутите, Леонид Тимофеевич?
   - А может быть, и не шучу, - улыбался директор.
   - Тогда...
   Девочки переглядывались:
   - Мы, конечно, будем строить... Только мы еще никогда не строили ничего...
   - Не строили школ?
   - Нет! - засмеялись девочки.
   Директор стал серьезен.
   - Строить заново мы, конечно, не будем. Я списался с местным начальством и предложил взяться за ремонт какого-нибудь подходящего дома, чтобы осенью открыть в нем школу. Один такой дом на примете есть, но завтра я еще кое-где побываю и договорюсь окончательно.
   Директор задумчиво посмотрел на взволнованные лица девочек и открыл записную книжку.
   - Денька через два я сообщу вам через Ивана Васильевича, когда и куда прийти.
   В конце разговора Нюра робко спросила:
   - А наши ребята из пятого "Б" скоро приедут?
   - Все собираются. Конечно, те, кто эвакуировался с родителями, вероятно, останутся до конца войны - отцы и матери их уже работают там на заводах, на фабриках. Люди везде нужны, работу сейчас не бросишь. Но многие летом обязательно приедут. Сейчас экзамены у них уже кончились. И ваш класс пятый "Б" уже стал шестым.
   В глазах у девочек мелькнуло беспокойство.
   - Ну ничего, ничего. Один год вам придется пропустить, что поделаешь! Зато уж с осени начнутся регулярные занятия, - успокоил их директор и тут же спросил: - А вы хоть немного занимались эту зиму?
   - Мы занимались, мы хороню занимались! - торопливо заверила Лида. Мы и сейчас занимаемся.
   - Это очень хорошо! Но сейчас уже июнь, начало лета, - надо будет отдохнуть, набраться сил. Вот посмотрим, что за ремонт предстоит. Может, и вам найдется там какая-нибудь работа. Физический труд на свежем воздухе всем на пользу... А что Митя, писал он? - неожиданно спросил директор.
   - Писал. Только давно уже письмо было, - грустно сказала Лида.
   - Еще осенью, - добавила Нюра. - Ведь оттуда редко кто приезжает.
   В разговор директора со школьницами Грозный не вмешивался. И только на прощанье, когда, обратившись к нему, директор сказал: "Вот и Иван Васильевич в стройке нам поможет", - школьный сторож скромно ответил:
   - Стройка - это прямое наше дело, Леонид Тимофеевич.
   x x x
   Попрощавшись с директором, девочки бросились к Трубачеву. Васек занимался. Держа перед собой книжку, он расхаживал по комнате, повторяя заданный урок по грамматике.
   - Васек! - крикнула еще на лестнице Лида. - У нас хорошая новость!
   Васек выскочил навстречу девочкам.
   - Директор наш приехал! - выпалили обе сразу. - Леонид Тимофеевич!
   Васек бросил учебник, позвал девочек в комнату:
   - Рассказывайте все!
   - Да что - все? Ну, приехал! Будет дом ремонтировать для школы. А денька через два он скажет Ивану Васильевичу, куда нам прийти. Вот! Одним словом, надо ребятам сказать!.. - залпом рассказывала Лида.
   - И еще хорошая новость: Васина операция прошла благополучно! Он уже пришел в себя. Привет вам передавал, - перебивая подругу, говорила Нюра.
   Васек слушал девочек, радостно повторяя:
   - Какие новости!.. Вася... Директор...
   Приезд директора сильно взволновал его. Школа теперь уж обязательно будет.
   Вторая новость тоже обрадовала мальчика. Еще вчера, разговаривая с Васей, ребята очень тревожились за него, теперь все тревоги были позади.
   Васек схватил тюбетейку:
   - Так что же мы сидим? Пойдем, ребятам все расскажем! И нам еще Васю навестить нужно...
   - К Васе сейчас нельзя, - предупредила Нюра. - Нина Игнатьевна и так сердится, что все к нему приходят.
   - Да мы бы на минуточку... Ну ладно, потом пойдем, лишь бы все хорошо было... А что Леонид Тимофеевич сказал? Денька через два-три? Это, значит, в среду - четверг. Кто будет дежурить во вторник вечером, не забудьте спросить у Грозного, куда нам прийти. Надо сейчас же всем ребятам рассказать. Пойдемте к Булгакову.
   - Вы идите, а мне нужно домой, - сказала Нюра.
   - Да пойдем! Такие новости! Пойдем, мы ненадолго... - уговаривала се Лида.
   - Нет, меня и так всегда ругают... Мне нужно домой!
   Когда Лида и Васек, перепрыгивая через весенние лужи и обгоняя друг друга, завернули за угол, Нюра остановилась и с грустной завистью поглядела им вслед.
   "Другая мама сказала бы: "Беги, конечно, расскажи, порадуйся вместе", а моя только все сердится! - подумала она, отвечая на свои мысли. Может, я сама неправильно делаю - все молчу, ничего не рассказываю, попробовала она оправдать свою маму. И тут же снова ответила себе сама с горькой уверенностью: - Да разве можно что-нибудь рассказать! У нее ведь все плохо: и ребята наши плохие, бегаю-то я зря, и об учебе ничего не думаю... И про Екатерину Алексеевну сказала, что она ненастоящая учительница. Лучше бы спасибо ей сказала! А то еще обзывает "ненастоящая учительница"! Как будто Екатерина Алексеевна обязана с нами заниматься..."
   Расстроившись своими мыслями, Нюра шумно вошла на крыльцо, потопала ногами и открыла дверь.
   - Наконец-то! - сказала мать. - Я думала, что ты уж снова к какой-нибудь своей приятельнице переселилась.
   - Никуда я не переселилась! - резко ответила Нюра. - И в госпитале была. У нас новость - директор наш приехал, вот что!
   Она сказала о приезде директора сердитым голосом, потому что была уверена, что в родительском доме никто не интересуется се делами и даже хорошее известие никого здесь не может обрадовать.
   Но лицо матери вдруг оживилось:
   - Директор? Леонид Тимофеевич? Что ж ты сразу не сказала? - Она пошла за дочерью, запахивая на ходу фланелевый халат и поправляя гладкие седеющие волосы. - Это новость! Что ж ты сразу не сказала? Может, учиться будете?
   - Мы сами еще ничего толком не знаем, мама. Приехал - и все, - кратко ответила Нюра.
   Мать вздохнула и пошла в кухню.
   - Никогда ничего не хочет рассказать матери, хоть клещами из нее каждое слово тащи! - пожаловалась она соседке.
   А Нюра остановилась посреди комнаты и снова с грустной завистью подумала: "А ребята-то сейчас! Радуются, шумят... Наверно, уже всех обежали. Ведь директор приехал! Дом будут ремонтировать... И еще новость - Вася... Эх, порадоваться бы вместе! Ведь такие важные новости!"
   Глава 23. ЗЕЛЕНЫЙ ПУСТЫРЬ
   В среду вечером Грозный передал ребятам адрес будущей школы и велел на другой день к десяти часам утра быть на месте.
   Взволнованные этим сообщением, ребята все, как один, минута в минуту в половине десятого собрались в палисаднике у Севы. Не хватало только Саши. Его ждали, волновались, смотрели на часы.