Оверчук Алексей. Блуждающие огни

   — А то ты потом сюда хрен еще раз приедешь, — обронил он как-то позже.

Глава 21

   Справа потянулось поле, сплошь заставленное уже вывезенной из Грозного подбитой техникой. Я попросил ненадолго остановиться. Серега Шахов хотел все это пофотографировать. Мне же хотелось просто пройтись и осмотреться.
   Когда я зашел в глубь рядов из подбитых машин, то просто физически почувствовал всю ту боль и отчаяние, которое испытали бывшие на этих машинах люди. Сколько смертей видела эта техника? Для скольких солдат и офицеров башни танков и десанты БМП стали могилой? Через открытые люки десанта я видел окровавленные бинты, оплавленные шлемофоны, пустые магазины, прогоревшие цинки с патронами, рыжие от огня пулеметные ленты, куски бушлатов и пустые тюбики с обезболивающим.
   Мне стало плохо, и я поспешил к ожидающей нас БМП.
   Кравченко внимательно посмотрел в глаза:
   — Впечатлился?
   — Это ужасно.
   — Я тебе еще ужасней покажу. Сегодня вечером. Двигай! — Он ударил башмаком по броне.
   БМП дернулась, и под лязг гусениц мы покатили на базу.
 
   Благодаря дневальным наш вагончик пыхал жаром. На столе уже открытые консервы и нарезанный хлеб. Я достал из наших рюкзаков водку.
   — Ну, чем еще вас занять, ребята? — спросил Кравченко.
   — А что тут у вас есть?
   — Я же обещал тебе показать еще кое-чего. Закончим есть и пойдем, посмотрим.
   — Далеко? — Мне не хотелось никуда ехать. Особенно в город.
   — Нет, тут рядом.
   Когда мы вышли из вагончика, вокруг уже сгустилась тьма. Вдали летали одиночные трассирующие выстрелы БТР.
   Мы пошли какими-то тропинками среди сугробов. Кравченко иногда включал на секунду фонарик, чтобы проверить курс, и мы двигались дальше. Я достал пачку сигарет. Меня тут же известили о вреде курения. Я удивился. Уж кто бы говорил!
   — Рядом снайперы боевиков шляются. Так что схлопотать пулю — как нечего делать, — объяснили мне.
   — Разве мы так близко к зоне боев?
   — Ну, корреспондент! Ты чего, еще не понял?
   Где-то в стороне, через снежное поле темнела стена леса.
   — Вон оттуда они и выползают по ночам. Тут по кромке стоят наши секреты, так что иногда, когда они пытаются подлезть поближе, происходят стычки.
   Вскоре мы набрели на палатки. Они стояли в полной темноте. Вокруг ни души.
   Кравченко откинул полог одной из палаток:
   — Заходи.
   Ой, ничего хорошего там меня не ожидает. Но все же заставил себя войти.
   Вдоль стен стояли солдатские койки. Под одеялами лежали в кровавых бинтах умершие. Те, кого не смогли спасти в медсанбатах. Гробовая тишина, и лунный свет сквозь пустые окна палатки. Убитые словно спят в жутком холоде.
   Мне стало плохо. Я выскочил наружу.
   — А хочешь посмотреть на кусок человека? — спросил меня кто-то из офицеров.
   Группа двинулась дальше. Похоже, нашего согласия никто не ждал. Мы подошли к «Уралу». Офицеры откинули брезентовый полог. Весь кузов от края до края был загружен человеческими останками. Вперемешку окровавленные руки, ноги, головы.
   Я отшатнулся.
   — Вот это и называется мясорубкой войны, журналист. Кто эти люди, из каких они подразделений — мы не знаем. Собираем, что есть…
   Сергей-фотограф сделал несколько кадров, и группа снова зашагала в полной темноте.
   Через несколько минут мы оказались на одной из улиц огромного палаточного городка. Отовсюду веяло теплом и жратвой. Сновали солдаты и офицеры. Кто-то курил, прикрывая огонек ладонью. Голоса приглушенные. Изредка у какой-нибудь палатки откидывался полог, падал на снег треугольник желтого света и снова пропадал. Все явственней долетал до нас запах кухни.
   Кравченко откинул полог, и мы вошли в офицерскую столовую. Здесь были те же демократичные правила харчевания. Люди занимали свободные столики, ели и уходили. Как только мы сели за стол, солдаты сразу же принесли нам первое. После недавней «экскурсии» есть не хотелось. Но желудок нещадно урчал, и волей-неволей приходилось работать ложкой и челюстями. Разговор не клеился. Поминутно в столовую заглядывали офицеры и громко спрашивали, кто командовал таким-то подразделением или экипажем. Из-за столиков иногда откликались.
   На мой вопросительный взгляд Сергей ответил:
   — Тут все больше сборные команды воевали. Подразделения комплектовали наспех. Экипажи танков зачастую знакомились перед самым выходом в Грозный. Мы, офицеры, еще более-менее друг друга знаем, а солдаты — вообще никого. Так вот, если кто и успевал познакомиться перед этой бойней, теперь методом тыка выясняем личность погибших. Сам видел, сколько их тут — неопознанных.
   Зашел очередной офицер:
   — Кто-нибудь помнит, кто был в экипаже девятой машины?
   Из-за соседнего столика откликнулся другой офицер:
   — Я на восьмой шел. С девятой все погибли. Там наш прапорщик рулил. Кого ему дали — не знаю. Спроси у моих солдат. Они ведь одним этапом сюда прибыли. Может, подскажут?
   Мы доели и пошли в свой вагон.
 
   Водка еще оставалась, и наша вечеринка плавно перетекла за полночь. Мы болтали о разных отвлеченных вещах. И тут в вагон вломился солдат:
   — Товарищ капитан! Там, в темноте, кто-то идет по полю!
   Мы выскочили из вагончика и побежали к пулеметному гнезду. Обложенная мешками огневая точка на пригорке как бы нависала над полем. На другой стороне — темная стена леса. Там боевики.
   Явственный скрип снега. Кто-то крался. Кромешная тьма.
   — Здесь капитан российской армии! — гаркнул офицер в сторону поля. — Кто идет?
   — Рядовой третьей роты! — донеслось из темноты.
   — Рядовой, ко мне! — по-уставному скомандовал капитан.
   Быстрые шаги заскрипели в нашу сторону. Безвестный рядовой подошел к пулеметному гнезду и уставился вверх. Впотьмах мы еле различали его фигуру.
   — Ты чо там, боец, офонарел?! Ты куда прешься?
   — Нам приказали!
   — Кто?!
   — Лейтенант, командир взвода.
   — Чего-о-о?! Так ты там еще не один, что ли?
   — Никак нет! Товарищ лейтенант приказал нашему взводу прочесать этот лесок, — рядовой указал варежкой на противоположную сторону поляны.
   — Вы там совсем остекленели, уроды снежные! — вскипел капитан. — Бегом к своим! Приказываю всем немедленно отойти назад, в расположение части! Подохнуть захотели? Там боевики! Немедленно назад!
   Рядовой козырнул и побежал во тьму. Офицеры возбужденно переговаривались, выясняя фамилию идиота-лейтенанта.
   Над полем взлетела осветительная ракета. Боец за пулеметом машинально передернул затвор. По полю, утопая в снегу, медленно двигалась в сторону леса цепочка солдат. Тотчас из-за стволов деревьев по ним ударили автоматные и пулеметные очереди.
   — Огонь! — заорал капитан.
   Наш пулемет зашелся длинными очередями. Стараясь заткнуть боевиков. Мгновенно ощерились огнем соседние огневые точки. Еще минуту назад местность выглядела холодной и безлюдной. Теперь же все вокруг стреляло и ухало из сотен стволов. Люди попадали и начали отползать. Над полем, в обе стороны, вперемешку с матом, летали многочисленные ниточки трассеров.
   Почти вся боевая линия федералов уже полыхала огнем, но боевики не собирались так просто упускать шедшие к ним жертвы.
   — БМП сюда! Быстро! — скомандовал капитан.
   Наша огневая точка стояла к лесу ближе всех. Поэтому огонь отсюда получался наиболее прицельный. С грохотом подкатили машины.
   — К бою!
   БМП выехали на позиции.
   — Огонь!
   Ударили башенные пушки. Со всех сторон над полем то и дело вылетали осветительные ракеты и освещали отползающих в спешке бойцов.
   — Что тут, мля, происходит! — вылетел откуда-то из темноты разгневанный полковник.
   — Пытаемся подавить огневые точки боевиков, — отрапортовал кто-то.
   — Кто приказал наступать?!
   — Лейтенант какой-то. Наверное, из новеньких.
   — Козел! Я этого лейтенанта удушу на его же ре-ринке от трусов! Собственными руками!
   Рядом притормозил командирский уазик. Полковник обернулся на ходу:
   — Сейчас артнаводчика пришлю, пульнем по ним артиллерией.
   Уазик мигнул красными огнями и пропал вместе с полковником.
   Бой продолжался. Потихоньку, мелкими рывками, но пехотинцы все же выползали из-под огня. Но и бой вокруг них разыгрался нешуточный. Прибежал запыхавшийся артнаводчик.
   — Ну?! Где?! — просипел он простуженным голосом.
   Все вытаращили пальцы в сторону леса.
   — Ага! — сказал он хищно. — Сейчас, мля, погоди, ты у меня наешься металла!
   Он затараторил в рацию цифры. Где-то позади нас ухнули орудия. Потом еще и еще. На лес обрушился шквал огня. Стрельба со стороны боевиков мгновенно прекратилась.
   — Ну, все. Пошли. Дальше уже неинтересно, — сказал Сергей.
 
   Мы снова поддали водки. Офицеры увлеченно гадали, что это за лейтенант-идиот? Перебирали фамилии новоприбывших. Орудия продолжали долбить по лесу. Тут в вагон заглянул тот же полковник:
   — Нашли его! Слава богу, никто не убит и не ранен. Я ему такой зазвиздон вставил! Повоевать захотел. Урод!
   Полковник махнул предложенную стопку водки и добавил уже в дверях:
   — Вот так вот, журналисты! Вы только про этого дурака не пишите. Я его уже и так наказал.
   Мы снова разлили по кругу. Разбавили водку женьшенем из ампул. Получилось опять неплохо.
   — Слушай, а ты когда домой? — спросил я Сергея.
   — Скоро. Вот еще трупы своих дособираем. Потом домой… — Он сладко потянулся. — Так надоело уже все. Эта война, эта грязь. Хочется в ванную, одеколончик, надеть костюм.
   — Насчет ванной не обещаю, но одеколон или там лосьон для бритья — запросто! — сказал я.
   — Откуда?
   — В Моздок прокатимся. Нам материал все равно надо сдавать. А потом вернемся с товаром.
   — Что-то не верится, что вы сюда еще вернетесь.

Глава 22

   Утром, когда разведчики уехали в Грозный сопровождать какого-то генерала, в вагон заглянул незнакомый офицер:
   — Ты журналист?
   Я кивнул.
   — Из Москвы?
   Я снова кивнул.
   — Там твои коллеги из Москвы на аэродром прилетели. Если поспешишь, успеешь с ними поговорить.
   До взлетной полосы — километров пять. Я бежал что есть сил. В душе слабенькая надежда — вдруг прилетел Сашка Колчин? Я обязательно заберу его к разведчикам.
   Весь в мыле, выскочил на взлетку и увидел уходящий в сторону Моздока чистенький и опрятный вертолет. По его виду даже дурак определил бы, что именно на нем прилетало высокое армейское начальство в сопровождении журналистов.
   — А ну стой!
   Я обернулся.
   Ко мне шли трое патрульных:
   — Кто?
   Я достал документы:
   — Журналист.
   Они переглянулись. И наставили на меня автоматы:
   — Откуда взялся?
   Меня достал этот глупый вопрос. На километры вокруг все военные уже давно знают, что у разведчиков сидят двое журналистов из Москвы!
   — Мы у разведчиков стоим.
   — А ну-ка! — Старший патруля шевельнул автоматом. Хотел еще что-то жестко добавить, но не успел.
   Из-за его спины неожиданно выглянул человек в форме, но без знаков различия. Впрочем, и различать особенно ничего не надо. У этого типа вдоль всего лба тянулась незримая надпись «военная контрразведка».
   — Алексей Николаевич? — осведомилось лицо официальным тоном.
   Патрульные притихли.
   — Да.
   — Вас куда определили?
   Тут патрульные опустили оружие и в почтительном молчании куда-то тихо исчезли.
   — К разведчикам.
   — Вот и шкандыбай туда, Леша, не хрен по аэродрому шляться! — отбросил контрразведчик всякую официальность. — Еще раз увижу — арестую и посажу в зиндан.
   Ага, зиндан. Это такая глубокая яма для содержания пленных и арестованных подозрительных типов. И оказывается, меня тут прекрасно знают! Просто я налетел на тупоголовых патрульных. То есть спроси я контрразведчика про Николь Кидман или Шона Коннери — он бы хрен вспомнил, кто это. А меня увидел — и сразу: «Алексей Николаич! Добро пожаловать в боевые войска!»
   Вот она, слава и популярность! Ведь этот контрразведчик даже в документы мои не смотрел, а уже издалека определил, кто я и откуда. Есть чем гордиться! Мне.
   — А кто прилетал на вертолете? — спросил я.
   Контрик (именно так их называют в войсках) скорчил мину, почесал нос и нехотя ответил:
   — Журналисты с генералами.
   — А был там такой — Александр Колчин?
   — Нет. Такой фамилии не значилось.
   Я вздохнул.
   — Дуй домой, Леша! — ласково посоветовал контрик.
   На этой доброй ноте мы и расстались.
   Забавно, он сказал «домой». Надеется, что я в этом вагоне пропишусь, что ли?
 
   Однако оказалось, он не только контрразведчик, но и пророк. Все последующие годы я приезжал в Москву, как в командировку. Чуток отдыхал, писал материалы, брал деньги и снова ехал в Грозный. Порой казалось, что я родился в этой республике. И с детства ничего кроме войны не видел. И была у меня только одна забота все это время — выжить.
   Вот так мимолетная встреча с контрразведкой ломает людям жизнь.
 
   На следующий день мы с Шаховым решили вернуться в Моздок. Пора передавать материал в газету. Самый быстрый способ попасть к телефону — это сесть на вертолет. Благо они сновали тут десятками. И почти все по маршруту Моздок — Северный.
   Каждый день на военный аэродром прибывали все новые подразделения войск.. Обратно шли вертушки с ранеными. На аэродроме в Моздоке их перегружали на самолеты и отправляли по городам: Москву, Питер, Ростов, Волгоград и далее везде.
   В сопровождении майкопцев мы прикатили на аэродром. (Пусть теперь попробует какой-нибудь патруль подойти — замочим сразу.) Как ни парадоксально, нам повстречался все тот же генерал! Опять под шофе! Обрадовался, как старым друзьям:
   — Ну что?! Посмотрели смерти в глаза?
   — Да уж!
   — Вот и славно! — Он обнял нас по-отечески. — Пишите там правду.
   Вертушку на Моздок штурмовала толпа военных. Летчики в проходе буквально ногами отбивались от настойчивых пассажиров.
   Мы остановились в недоумении. Куда лезть? Если они военных вышибают, то с гражданскими вообще церемониться не станут.
   Но и тут генерал нам подсобил. Всех растолкал нашими телами, крича: «Генерала пропустите!» — подтащил нас к двери и гаркнул пилотам:
   — Приказываю этих людей взять с собой!
   Летчики козырнули.
   — Это люди смотрели смерти в глаза! — добавил генерал свою любимую присказку.
   Бьюсь об заклад, летчики только-только прилетели в зону боев. Как только генерал ввернул свое козырное «смерти в глаза», на лицах пилотов выразился ужас и почтение одновременно. Кажется, они решили, что мы не совсем обычные гражданские и натворили тут массу подвигов, раз о нас заботится сам генерал-лейтенант.
 
   Вертушка все-таки домахалась своими винтами, и ее засосало в небо. Через полчаса мы очутились в Моздоке.
   На военной базе все по-прежнему куда-то спешили, бежали, ехали. Мы с трудом нашли пресс-центр. Для журналистов там поставили прямой московский телефон.
   Я набрал редакцию. На том конце провода телефонистки обрадовались, услышав нас, и принялись записывать под диктовку. Уловив несколько фраз из моего репортажа, какой-то офицер по работе с прессой бросился к столу и нажал рычаг телефона, обрывая связь.
   — В чем дело? — раздраженно спросил я.
   — Вы кто? По какому праву звоните? — Он вырвал трубку из моих рук.
   — Мы журналисты, — я показал удостоверение.
   — Откуда? Почему я вас не видел раньше?
   — Был бы в Грозном — увидел бы! — вскипел я.
   — А кто вам разрешил посещать Грозный? Это запрещено.
   — Дайте телефон!
   — Не дам! — Военный заграбастал со стола аппарат и прижал к груди. — Вы не имели права ездить в Грозный! Это строжайше запрещено!
   Вокруг собралась толпа любопытствующих журналистов. Но в спор никто не вмешивался.
   — Дайте телефон. Мне надо позвонить!
   — Не дам! Это мой телефон.
   Я развернулся и пошел к выходу.
   Военный из пресс-службы догнал меня уже в коридоре:
   — Что там в Грозном? Как вы там оказались? Кто вас пропустил?
   Вот сучара! Хочет узнать о нашей лазейке и прикрыть ее.
   — Пошел ты на х…й, военный! — сказал я, не оборачиваясь.
 
   Мы долго плутали по Моздоку в поисках телефона. Нашли какой-то дом, где располагались офисы и конторы. Потом ходили по коридорам, дергая двери. Везде закрыто. Поднялись на следующий этаж. Наконец одна из дверей подалась, и мы попали в просторный кабинет. На нас удивленно уставились две пары глаз. Осетин и русский. Вид у нас был ужасный. Грязные, заросшие щетиной, воспаленные глаза. Я извинился за вторжение и попросил позвонить в Москву. Они на всякий случай разрешили.
   — Я дам вам денег, — сказал я. — Серега, засеки, сколько я буду разговаривать. Потом подсчитаем.
   Они согласно кивнули.
   Первым делом я начитал приготовленный текст. Потом трубку взял Павлов:
   — Леша! Как у тебя там?
   — Нормально. Вот материал надиктовал.
   — Да, я уже успел почитать. Тут есть некоторые сомнения.
   — Чего-чего? Какие сомнения?
   — В достоверности…
   Владельцы кабинета внимательно слушали разговор, потом о чем-то тихонько переговорили, и один исчез.
   — Мы только что из Грозного, — напомнил я Павлову. — Все видели своими глазами. Либо разговаривали с очевидцами, которые сидят на передовой. Я им верю. То, что здесь творится, это не война. Это массовое убийство при отягчающих.
   — Ладно, — Павлов замялся, — потом поговорим… По нашим данным, боевики покидают Грозный.
   Вернулся один из хозяев кабинета, с огромными пакетами в руках.
   — Надеюсь, вы не хотите и это на меня свалить?
   — Не в том дело, — не понял шутки Иван Тимофеевич. — Надо перебраться к ним. Пойти с ними в горы. Можно потом классный материал написать. Где они живут? Что делают?
   Мне стало не по себе от такого задания. Я огляделся. На столике уже стояли бутылки с водкой и хорошая закуска. Хозяева кабинета даже шашлык где-то раздобыли.
   — Постараюсь, — сказал я Павлову.
   Тут трубку взял Колчин:
   — Леха! Привет! Ну, как там?! Все нормально? Ты в Грозном был?
   — Да. Только что оттуда.
   — Тут хреновое дело такое, Леха… Твои материалы вообще не хотят публиковать.
   — Как это? — У меня все опустилось внутри.
   — Главный говорит: ты пьешь водку в Моздоке, возле штаба, и сочиняешь всякую чернуху.
   — Он что, сдурел?
   — Понятия не имею. Похоже, он тебя после того случая с «огнями» невзлюбил. Ты когда возвращаешься?
   — Как можно скорее, — ответил я упавшим голосом. — Спасибо, Саш. Кстати об «огнях». Никто не знает о них. Их здесь нет. До встречи в Москве.
   — Не натвори там глупостей. Жду тебя.
 
   Я пью водку. Да, правда. И никогда этого не скрывал. Тем более от родной редакции. Но пью я с одним «но»… Возле штаба действительно сидело в те дни множество журналистов. Они, как и полагается, пили водку. Сочиняли со слов раненых и со слов солдатских матерей статьи. Но только нас с Серегой среди этих журналистов не было! Мы пили в Грозном.
   Я надеялся, что, попав на фронт, мы получим полный эксклюзив. Оценим обстановку и возьмем информацию из первых рук. Так оно и вышло. Мы сработали лучше всех. Мы были не просто корреспонденты, мы были супер! Мы прошли туда, куда никого из гражданских не пускали. Мы общались с офицерами и солдатами, которых генералы из Министерства обороны никогда даже близко не подпустят к микрофонам. Мы все видели своими глазами, знали обстановку в войсках, знали, что делается в городе и куда все катится. У нас уникальные, страшные фотокадры, а на пленке — масса интервью. Мы легко могли доказать, что обстановка в Грозном совершенно отличается от официальной пропаганды. Это настоящий журналистский успех! И — такой пинок от собственного главного редактора! Это чересчур. Это нечестно, в конце концов.
   Опять же, забегая вперед, скажу: когда я прощался с редакцией, заместитель главного редактора, подписывая мое заявление об уходе, сказал: «Ну, что? Дописался?» — «Я писал правду!» — «И кому нужна твоя правда?» Тут-то я и понял — правда главным редакторам из старой плеяды абсолютно не нужна.
   А теперь представьте. Идет война. Посылает командир дивизии разведчиков выяснить: что за противник им противостоит? Приходят они и честно докладывают: столько-то танков, столько-то пехоты. Стоят тут и там. Видели своими глазами, подсчитали. Языка взяли и допросили. Противник перед нами — мощный и сильный. А командир дивизии выгоняет их из кабинета со словами «не верю!». Типа нет перед нами никакого противника. Пили где-то, а теперь мне сказки рассказываете!.. А начальник штаба дивизии добавляет ошарашенным разведчикам: «Кому нужна эта ваша правда? Командир не хочет ее знать!»
   Эх! В любом деле, в любом месте — незнание ситуации ведет к катастрофе.
   Более того, Сашка Колчин сказал мне при разговоре, что прилетавший на пять минут на аэродром «Северный» журналист уже все описал. Как он ездил с генералами по Грозному. Как пули свистели у него над головой. Как он прорывался с подразделениями к своим. И все в таком духе. Даже эксклюзивное интервью с генералами опубликовал. (Они потом долго плевались и открещивались: ни о чем подобном с этим журналистом не говорили!.. Тому, понятно, ничего потом за это не было. И сегодня он работает в Администрации президента. Там, видимо, тоже не хотят знать правду.)
   Повесив трубку, я закурил и уставился в окно. Пытаясь поскорее совладать с гневом и успокоиться.
   Все молчаливо ждали.
   Наконец я пришел в себя, повернулся и как можно более спокойным голосом представился. Но на лице все равно было написано, что все хреново.
   — Вы из Грозного, да? — спросил меня хозяин кабинета (Батик — так он назвался).
   Я кивнул.
   — Ладно, говори, что случилось, — сказал Серега.
   Я выложил все подчистую.
   Мой напарник пригорюнился. Наши новые знакомые слушали, выпучив глаза.
   — Слушай, — не выдержал Батик. — У вас там, в Москве, одни подонки живут, да? Солдат бросают в чистом поле зимой, не кормят. Мы тут им пожрать готовили. Сегодня одна улица варит, завтра другая. Так их и снабжали. Дрова привозили, чтобы они в палатках не позамерзали. Медикаменты давали, в баню водили. Белье давали, теплые вещи. О чем эти в Москве думают? Я вот тебя слушал — мороз по коже. Солдат посылают на убой! Что творится, а? Теперь ты мне говоришь, что тебя кинули! Плюй ты на этих скотов. Езжай домой и увольняйся. Оно тебе надо — помирать неизвестно за что? Не хотят ничего знать — хрен с ними!
   От такого живого участия у меня даже на душе полегчало. И я окончательно утвердился в мысли, что я прав. Интересно, как они мне в Москве в глаза смотреть будут? Заранее, что называется, обосрали, но у меня есть доказательства, что я был на фронте.
   — Вы, ребята, еще не знаете, — добил я. — Редактор отдела сказал, чтобы я переходил линию фронта и вместе с боевиками шел в горы. Сейчас, мол, всем интересно, куда они уходят, сколько их там человек, где эти базы.
   — Они охренели! — воскликнул Сашка.
   — Зачем тебе это геройство! — поддержал его Батик. — Они тебя за дурака принимают, да? Боевики как узнают, что ты был в войсках, — тебе звездец. Замочат. А начнешь еще спрашивать, кто они, куда идут, где базы, — умрешь мучительно и страшно. Плюй ты на свое начальство! Они тебя просто подставляют.
   Мы выпили. Потекли разговоры о Грозном, о войне, о Моздоке и Москве. Когда мы уже дошли до кондиции, то плавно перенесли вечеринку к Батику в дом.
 
   Утром мы с Шаховым первым делом затарились водкой, всякими одеколонами, шампунями, дезодорантами, мылом и прочим необходимым на войне припасом, которым военное командование не снабжает свои войска.
   На КПП-20 показали пропуск и беспрепятственно сели на военную колонну. Доехали быстро.
   Очевидно, наши лица уже примелькались в расположении части, поэтому без лишних вопросов нас подбросили прямо к дверям вагончика. Журналисты в части — штука, конечно, диковинная. Но и к этому можно привыкнуть. Тем более, как я понял, все наши действия, все наши разговоры куда-то докладывались. Потому вышестоящие командиры, которых мы и в глаза не видели, терпели нас и наши поездки. Кто бывал в частях, тот знает, что не так-то просто устроиться в боевое подразделение. Всегда найдется масса препятствий. И в первую очередь вышестоящее начальство.
   — О! — воскликнули офицеры. — А мы уж думали, что хрен вас увидим. Вы либо герои, либо идиоты.
   — Скорее второе, — сказал я. — Но вообще-то мы же обещали вернуться.
   — Дык! Только мы тут подумали, что после увиденного вас сюда ни за какие деньги не затащишь.
   Мы распаковали рюкзаки. Достали подарки.
   Офицеры обрадовались парфюму, как дети:
   — Ну, ехарлы бабай! Вот это мы понимаем! А то тут ни побриться толком, ни помыться, ни хрена.
   — А где Кравченко? — спросил я.
   — Он еще вчера уехал с каким-то генералом в Грозный. На какую-то там разведку. Сегодня вечером должен объявиться.
   Мы расселись за столом.
   — Помните поле, где перестрелка была? — спросил офицер, нарезая колбасу.
   — Это где наши солдатики ночью шастали?
   — Да. Мы решили назвать его полем дураков.
   — О как!
   — Вчера ночью духи выползли из леса и такой же цепью поперлись по этому полю в нашу сторону. Наверное, атаковать хотели. В общем, попали они, как и наши до этого, под перекрестный огонь. Только вот уйти мы им не дали. Артиллеристы постарались.
 
   Вечером в вагончик влетел Сергей Кравченко с офицерами из его группы. Они буквально валились от хохота.