Страница:
— Вы были свидетелем разгрома второй заставы?
— Свидетель — это человек, который сидит на трибунах, как в амфитеатре, и наблюдает в свое удовольствие. А нас там чуть самих не убили. И вообще, Сергей Николаевич, к чему все эти дурацкие расспросы? Вы же и так все знаете. Давайте по существу.
— Хорошо, — легко согласился он. — Как вам угодно. Что вы знаете о «Блуждающих огнях»?
— Здрасьте! А вы-то откуда про это знаете?
— Вопросы задаю я.
— Ах, ну да, ну да… Узнал во время разгрома. Капитан сказал, что это «Блуждающие огни». Потом видел парочку этих бойцов через щелку. Мы прятались в укрытии.
— Кто эти люди? Откуда? — спросил Трофимов.
— А мне почем знать? Пограничники сказали, военная тайна. И дальше мы, понятно, не продвинулись.
Сергей Николаевич понимающе кивнул:
— И что вы намерены предпринять? Будете писать об этом?
— Судя по вашему выражению лица, писать об этом не стоит. Я правильно ответил?
Трофимов кивнул:
— И вообще я советую вам забыть о «Блуждающих огнях». Исключительно для вашего же блага. А мы обещаем, что забудем об оружии, с которым вы ездили встречать маневренную группу. Кажется, это против журналистских правил?
Быстро же они работают!
Вслух я сказал:
— Я-то их забуду. Но вот беда, они у меня документы сперли. Записные книжки и все такое. Если «Блуждающие огни» захотят меня найти, то сделают это. И тогда мне каюк. И найдут мое тело на мусорном пустыре в смешной позе и со стеклянными глазами.
— Мне очень жаль, — сочувственно произнес Сергей Николаевич, точно меня уже придушили. — Но тут мы вам помочь вряд ли сможем.
— Вы, что, сами не знаете, кто такие «Блуждающие огни»?
— В том-то и дело! Но вот вам на всякий случай мой телефон, — он протянул визитку.
На карточке только имя-фамилия и номер телефон. Судя по цифрам, явно не с Лубянки.
— Сергей Николаевич, а почему вы вдруг заинтересовались этим делом?
— Нашу контору всегда интересуют загадочные вещи. — Он поставил пустую банку пива на журнальный столик. — Тем более когда речь заходит о государственной безопасности. Вы сами-то служили, Алексей?
— Да. Пограничником на Дальнем Востоке, — машинально соврал я. У журналистов это происходит на автомате. Таковы уж издержки профессии.
— Вот видите! Сами должны прекрасно понимать, что такое военная тайна. Пограничники чего-то там нафурычили, а мы пытаемся разобраться. Но это так, к слову… — Трофимов встал. — Увы, рад бы с вами поболтать подольше, но дела, знаете ли, не терпят отлагательств, — неопределенно махнул рукой, показывая круговерть государственных забот. — Пойду…
И они исчезли из моей квартиры так же тихо, как и проникли в нее.
Глава 10
Глава 11
Глава 12
— Свидетель — это человек, который сидит на трибунах, как в амфитеатре, и наблюдает в свое удовольствие. А нас там чуть самих не убили. И вообще, Сергей Николаевич, к чему все эти дурацкие расспросы? Вы же и так все знаете. Давайте по существу.
— Хорошо, — легко согласился он. — Как вам угодно. Что вы знаете о «Блуждающих огнях»?
— Здрасьте! А вы-то откуда про это знаете?
— Вопросы задаю я.
— Ах, ну да, ну да… Узнал во время разгрома. Капитан сказал, что это «Блуждающие огни». Потом видел парочку этих бойцов через щелку. Мы прятались в укрытии.
— Кто эти люди? Откуда? — спросил Трофимов.
— А мне почем знать? Пограничники сказали, военная тайна. И дальше мы, понятно, не продвинулись.
Сергей Николаевич понимающе кивнул:
— И что вы намерены предпринять? Будете писать об этом?
— Судя по вашему выражению лица, писать об этом не стоит. Я правильно ответил?
Трофимов кивнул:
— И вообще я советую вам забыть о «Блуждающих огнях». Исключительно для вашего же блага. А мы обещаем, что забудем об оружии, с которым вы ездили встречать маневренную группу. Кажется, это против журналистских правил?
Быстро же они работают!
Вслух я сказал:
— Я-то их забуду. Но вот беда, они у меня документы сперли. Записные книжки и все такое. Если «Блуждающие огни» захотят меня найти, то сделают это. И тогда мне каюк. И найдут мое тело на мусорном пустыре в смешной позе и со стеклянными глазами.
— Мне очень жаль, — сочувственно произнес Сергей Николаевич, точно меня уже придушили. — Но тут мы вам помочь вряд ли сможем.
— Вы, что, сами не знаете, кто такие «Блуждающие огни»?
— В том-то и дело! Но вот вам на всякий случай мой телефон, — он протянул визитку.
На карточке только имя-фамилия и номер телефон. Судя по цифрам, явно не с Лубянки.
— Сергей Николаевич, а почему вы вдруг заинтересовались этим делом?
— Нашу контору всегда интересуют загадочные вещи. — Он поставил пустую банку пива на журнальный столик. — Тем более когда речь заходит о государственной безопасности. Вы сами-то служили, Алексей?
— Да. Пограничником на Дальнем Востоке, — машинально соврал я. У журналистов это происходит на автомате. Таковы уж издержки профессии.
— Вот видите! Сами должны прекрасно понимать, что такое военная тайна. Пограничники чего-то там нафурычили, а мы пытаемся разобраться. Но это так, к слову… — Трофимов встал. — Увы, рад бы с вами поболтать подольше, но дела, знаете ли, не терпят отлагательств, — неопределенно махнул рукой, показывая круговерть государственных забот. — Пойду…
И они исчезли из моей квартиры так же тихо, как и проникли в нее.
Глава 10
Через два дня мы встретились с Сашкой возле редакции. Я сразу рассказал ему о встрече с эфэсбэшниками и показал визитную карточку Трофимова.
Покрутив картонку в руке, Колчин горестно хмыкнул:
— Ну вот, теперь мы на крючке. Сегодня это дело не нравится мне еще больше, чем два дня назад. Хорошо, что они ко мне не ввалились.
— По-моему, они знали, что я живу один, а ты с семьей. Так что их выбор вполне очевиден.
— Нет, ну как быстро они работают! Не успели прилететь — и на тебе!
— Ты разузнал что-нибудь о медальоне?
— Надписи там слегка сходятся с одним древним восточным наречием. Это может быть или набор имен, или цитата из какой-нибудь священной древней книги.
— Ни хрена, в общем, — подытожил я.
— Дай мне сперва в себя прийти! Куда ты гонишь? Я ведь только вчера приехал вместе с тобой. Забыл? А у меня дети, жена. То да сё. Я глянул так мельком. Потом займусь твоим медальоном основательно.
— Очень тебя прошу, не затягивай. Ладно?
Колчин скорчил недовольную рожу, но все же кивнул.
В этот день нам предстояло пережить два значимых события — отчет в бухгалтерии и общую редакционную летучку. Раз в месяц на таких собраниях журналисты газеты голосовали за лучший материал месяца, и победитель получал солидную денежную премию. Наш материал из Таджикистана имел большие шансы на первое место. Никто и ничего более яркого за это время не написал. Реализмом своих статей мы сразили читателей наповал. Даже из Федеральной пограничной службы звонили, поздравляли и уверяли, что таких геройских парней (подразумевая: гражданских идиотов) по всей России даже с фонариком не сыскать.
Полные медовых надежд, мы перешагнули порог редакции.
Игоря Владимировича Седова в редакции называли бухгалтером от Бога. На месте Господа я бы обиделся. Более жадного, недоверчивого, сухого человека в жизни своей не видел. Чтобы купить собственным детям мороженое, этот тип наверняка требовал от них составить подробный письменный отчет с указанием веских причин такой покупки.
Игорь Владимирович посмотрел наш отчет и задумчиво заметил:
— Колчин, вы, кажется, востоковед по образованию?
— Да, Игорь Владимирович. Имею научные работы, между прочим.
— А я всего лишь историк-любитель, Саша, — с грустинкой сказал Седов. — По-моему, даже завоевание всей Средней Азии стоило Александру Македонскому значительно дешевле, чем вы тут мне написали. Откуда такие чудовищные цифры? Вы что, снабжали оружием и горючим всю российскую группировку в Таджикистане? Просто офигительный перерасход!
Я замялся.
Но Сашка быстро сообразил:
— Понимаете, гостиница, туда-сюда.
— Ресторан, девочки, — подхватил бухгалтер.
— Какие девочки! — возмутились мы. — Там война настоящая! Кругом пули, фугасы, пидарасы!
— А что? Где пули и пидарасы — там не может быть баб?
Мы явно говорили на разных языках. Кажется, бухгалтер нам завидовал и был стойко убежден, что всю командировку мы провалялись пьяные на продажных бабах, сочиняя свой геройский опус.
— Ваше пагубное предубеждение, — заметил мой напарник, — плохо отразится на нашей доброй репутации. Мы работали там, а не веселились. Можете почитать наш репортаж.
— Это вы главному редактору будете рассказывать. Я ваш репортаж в отчет налоговому инспектору пристегнуть не могу. Ему по фигу ваши похождения. Тоже мне, принцы Рашиды-аль-Гаруны! — Бухгалтер встал из-за стола, прихватив наши бумаги, и бросил уже на ходу: — Ждите меня здесь. Я скоро.
— Пошел к главному, — сказал Сашка, глядя ему вслед.
— Как думаешь, это страшно?
— Смотря в каком он настроении.
Через минуту Игорь Владимирович вернулся — с выражением полной душевной и математической гармонии на лице. Наверное, именно так выглядели первые в истории математики, которые вручную высчитали, что Земля все же круглая.
— Ваш вопрос решен положительно.
Уф!
— Вы получите половину из того, что вы тут написали, как перерасход, — продолжил Игорь Владимирович и сладенько ухмыльнулся. — Главный даже удивился, откуда у вас столько денег оказалось, помимо командировочных.
Мы продолжали напряженно молчать.
Бухгалтер снял с шеи ключик на шнурке, клямснул замком маленького сейфа и достал деньги.
Получив наличность, мы с Сашкой вздохнули и вошли на редакционное собрание. Нам еще светила премия за материал. Но, как оказалось впоследствии, оптимизм в больших дозах, как и алкоголь, ужасно вреден для организма.
По поводу первого места коллеги препирались недолго. Поскольку это был чуть ли не первый материал о настоящей войне и воспринимался публикой с огромным и еще свежим интересом. Тайное голосование подтвердило наши ожидания. Все бросились нас поздравлять. Насиловали рукопожатиями. Хлопали по плечу. Предлагали немедленно выпить.
Последнее предложение коллег понравилось нам больше всего. Мы сели в баре и заказали пивка. Вокруг собрались журналисты и фотографы послушать мои байки из склепа. Я увлеченно рассказывал о похождениях. Радуясь, что оказался в центре внимания.
С нами за столом сидела моя тайная любовь. С говорящим именем — Виктория. Черная челка, волна волос до попы. Она смотрела на меня большими черными глазами и хлопала длинными ресницами. Тень сопереживания колыхалась в глубине ее зрачков. Искорки сочувствия блуждали там, как рыбки в аквариуме. И чем дольше я рассказывал, тем больше мне казалось, что она вот-вот расплачется.
Все кивали, представляя себя на нашем месте.
— И тут как шандарахнет! — говорил я веско, вздымая руками. — БАЦ! ТРАХ! И застава превратилась в фабрику покойников!
— Надо же! — восклицали вокруг.
После четвертой бутылки пива Сашка пошел к главному редактору просить премию.
Когда я подошел к главному событию нашей командировки, к ночному бою, Колчин вернулся. Сел понуро. Откупорил пятую бутылочку, жадно глотнул и уперся глазами в пространство.
Все притихли.
— Отказал? — спросил я.
— Да, — Сашка досадливо мотнул головой. — Заявил, что мы и так перерасходовали. И половинчатое возмещение, которое мы получили, будет нам также и поощрительным гонораром за первое место.
— Сдается мне, — сказал я тихо, — что нас просто кинули.
— Не говорите так, — встрял наш коллега Юрий. — Просто главный редактор вернулся недавно из Парижа. Потратился там, знаете ли, на всякое. Ему тоже деньги нужны. Не только вам.
— Пойти, что ль, сказать ему спасибо? — посмурнел Сашка.
— Не надо! — пресек я. — Просто в следующий раз пусть сам едет на войну. Мне такие удовольствия даром не нужны.
Вечер был безнадежно испорчен. После моей последней реплики все засобирались домой. У кого-то обнаружились неотложные дела в городе, кто-то решил еще раз проверить свой материал перед версткой полосы. Ушла и моя тайная любовь, Виктория. Понимающе похлопала своими дивными ресницами на прощание и ушла. Мой взгляд побежал было следом за ее стройными ножками, но уперся в дверь.
— Ну, что? Может, коньяку все-таки долбанем? — предложил Сашка, когда мы остались одни.
Я заказал коньяк.
Не успели мы пригубить, как в дверях показалась Надя, секретарша нашего начальника Павлова.
— Иван Тимофеевич просит вас к себе, — пропищала она своим тоненьким, как удавка из гитарной струны, голоском.
Мы с Колчиным чертыхнулись и швырнули коньяк в глотку.
Иван Тимофеевич Павлов считался редактором старой закваски. За свои пятьдесят лет он пережил столько подковерных войн, закрученных интриг и разнузданных гонений, что видел теперь каждого человека насквозь. В каждом событии мог узреть тайную подоплеку. В каждой женщине — учуять измену. В каждом корреспонденте — выявить недостатки. Иван Тимофеевич знал о своих феноменальных способностях. Но именно это его и подводило. Поскольку всякий человек когда-нибудь да ошибается.
— Читал, читал, — встретил он нас дружеским рукопожатием. — Молодцы. Не ожидал.
— Мы еще много чего можем, — заявил я уверенно.
— С тобой, Леша, особый разговор, — сказал вдруг серьезным тоном Иван Тимофеевич. — Что ты там натворил в Таджикистане?
Я удивленно посмотрел на редактора. Потом — на Колчина, как бы приглашая в свидетели:
— Ничего не творил. Мы сами еле в живых остались.
— Это-то я читал. Меня волнует другое. Почему тобой интересуется ФСБ?
Тут я решил без утайки рассказать о визите контрразведчиков ко мне домой.
— «Блуждающие огни», говоришь? — Павлов задумался и через паузу продолжил: — Наверняка какой-нибудь секретный проект пограничников. Только зачем ты совал туда свой нос? Видишь, к чему привело? Ты попал в разработку!
— Ничего и никому я не совал. Нам сам пограничник рассказал. Во время штурма. Он думал, что нам всем кранты, и хотел через нас передать командованию, что застава разгромлена именно этим… подразделением.
Иван Тимофеевич закурил и откинулся в кресле:
— В любом случае, тобой недовольны. Сам понимаешь, мы свободная пресса, но когда дело касается государственной и военной тайны — тут нам дают укорот. И потом, контрразведчики сказали, что вы там брали в руки оружие. Зачем?
— Пограничники настояли. Иначе они не пустили бы нас к заставе, — вмешался Колчин, — На месте все по-иному смотрится, Иван Тимофеевич, нежели из Москвы.
Павлов метнул острый взгляд в Сашку:
— Все равно это неправильно. Что мне, спрашивается, теперь делать? Вы что, боевики? Военные? Вы не имели права так поступать!
— Иван Тимофеевич, — снова вступился за меня Сашка, — Леша сделал все правильно. Он добывал информацию.
— Леша совал свой нос куда не следует! — Ладонь редактора ударила по крышке стола. — Зачем он наседал на генерала по поводу этих чертовых «огней»?
— Так вам еще и пограничники звонили? — удивился я.
— А ты как думаешь? Они будут сидеть и пыхтеть паровозиком?.. В общем, Леша, репутация у тебя после командировки кое-где сложилась нехорошая.
Я не ожидал такого неожиданного вывиха событий. Потому вспылил:
— Кое-где — это где?! В ФСБ?! У пограничников? Или сразу уж в Кремле? Да мне плевать! Я журналист! Моя работа — добывать информацию и рассказывать людям, что происходит. Все! Я не служу, Иван Тимофеевич, ни в одной из военных структур, поэтому на все их тайны я класть хотел.
Павлов посмотрел на меня оценивающе, убил в пепельнице бычок сигареты:
— Ладно. Пока тут разгорается этот ненужный скандал, отправлю тебя в автопробег. Исторический клуб едет на старинных машинах из Москвы в Анапу. Ты с ними. Напишешь потом хороший, жизнеутверждающий материал.
Я уже успокоился и согласно кивнул.
Покрутив картонку в руке, Колчин горестно хмыкнул:
— Ну вот, теперь мы на крючке. Сегодня это дело не нравится мне еще больше, чем два дня назад. Хорошо, что они ко мне не ввалились.
— По-моему, они знали, что я живу один, а ты с семьей. Так что их выбор вполне очевиден.
— Нет, ну как быстро они работают! Не успели прилететь — и на тебе!
— Ты разузнал что-нибудь о медальоне?
— Надписи там слегка сходятся с одним древним восточным наречием. Это может быть или набор имен, или цитата из какой-нибудь священной древней книги.
— Ни хрена, в общем, — подытожил я.
— Дай мне сперва в себя прийти! Куда ты гонишь? Я ведь только вчера приехал вместе с тобой. Забыл? А у меня дети, жена. То да сё. Я глянул так мельком. Потом займусь твоим медальоном основательно.
— Очень тебя прошу, не затягивай. Ладно?
Колчин скорчил недовольную рожу, но все же кивнул.
В этот день нам предстояло пережить два значимых события — отчет в бухгалтерии и общую редакционную летучку. Раз в месяц на таких собраниях журналисты газеты голосовали за лучший материал месяца, и победитель получал солидную денежную премию. Наш материал из Таджикистана имел большие шансы на первое место. Никто и ничего более яркого за это время не написал. Реализмом своих статей мы сразили читателей наповал. Даже из Федеральной пограничной службы звонили, поздравляли и уверяли, что таких геройских парней (подразумевая: гражданских идиотов) по всей России даже с фонариком не сыскать.
Полные медовых надежд, мы перешагнули порог редакции.
Игоря Владимировича Седова в редакции называли бухгалтером от Бога. На месте Господа я бы обиделся. Более жадного, недоверчивого, сухого человека в жизни своей не видел. Чтобы купить собственным детям мороженое, этот тип наверняка требовал от них составить подробный письменный отчет с указанием веских причин такой покупки.
Игорь Владимирович посмотрел наш отчет и задумчиво заметил:
— Колчин, вы, кажется, востоковед по образованию?
— Да, Игорь Владимирович. Имею научные работы, между прочим.
— А я всего лишь историк-любитель, Саша, — с грустинкой сказал Седов. — По-моему, даже завоевание всей Средней Азии стоило Александру Македонскому значительно дешевле, чем вы тут мне написали. Откуда такие чудовищные цифры? Вы что, снабжали оружием и горючим всю российскую группировку в Таджикистане? Просто офигительный перерасход!
Я замялся.
Но Сашка быстро сообразил:
— Понимаете, гостиница, туда-сюда.
— Ресторан, девочки, — подхватил бухгалтер.
— Какие девочки! — возмутились мы. — Там война настоящая! Кругом пули, фугасы, пидарасы!
— А что? Где пули и пидарасы — там не может быть баб?
Мы явно говорили на разных языках. Кажется, бухгалтер нам завидовал и был стойко убежден, что всю командировку мы провалялись пьяные на продажных бабах, сочиняя свой геройский опус.
— Ваше пагубное предубеждение, — заметил мой напарник, — плохо отразится на нашей доброй репутации. Мы работали там, а не веселились. Можете почитать наш репортаж.
— Это вы главному редактору будете рассказывать. Я ваш репортаж в отчет налоговому инспектору пристегнуть не могу. Ему по фигу ваши похождения. Тоже мне, принцы Рашиды-аль-Гаруны! — Бухгалтер встал из-за стола, прихватив наши бумаги, и бросил уже на ходу: — Ждите меня здесь. Я скоро.
— Пошел к главному, — сказал Сашка, глядя ему вслед.
— Как думаешь, это страшно?
— Смотря в каком он настроении.
Через минуту Игорь Владимирович вернулся — с выражением полной душевной и математической гармонии на лице. Наверное, именно так выглядели первые в истории математики, которые вручную высчитали, что Земля все же круглая.
— Ваш вопрос решен положительно.
Уф!
— Вы получите половину из того, что вы тут написали, как перерасход, — продолжил Игорь Владимирович и сладенько ухмыльнулся. — Главный даже удивился, откуда у вас столько денег оказалось, помимо командировочных.
Мы продолжали напряженно молчать.
Бухгалтер снял с шеи ключик на шнурке, клямснул замком маленького сейфа и достал деньги.
Получив наличность, мы с Сашкой вздохнули и вошли на редакционное собрание. Нам еще светила премия за материал. Но, как оказалось впоследствии, оптимизм в больших дозах, как и алкоголь, ужасно вреден для организма.
По поводу первого места коллеги препирались недолго. Поскольку это был чуть ли не первый материал о настоящей войне и воспринимался публикой с огромным и еще свежим интересом. Тайное голосование подтвердило наши ожидания. Все бросились нас поздравлять. Насиловали рукопожатиями. Хлопали по плечу. Предлагали немедленно выпить.
Последнее предложение коллег понравилось нам больше всего. Мы сели в баре и заказали пивка. Вокруг собрались журналисты и фотографы послушать мои байки из склепа. Я увлеченно рассказывал о похождениях. Радуясь, что оказался в центре внимания.
С нами за столом сидела моя тайная любовь. С говорящим именем — Виктория. Черная челка, волна волос до попы. Она смотрела на меня большими черными глазами и хлопала длинными ресницами. Тень сопереживания колыхалась в глубине ее зрачков. Искорки сочувствия блуждали там, как рыбки в аквариуме. И чем дольше я рассказывал, тем больше мне казалось, что она вот-вот расплачется.
Все кивали, представляя себя на нашем месте.
— И тут как шандарахнет! — говорил я веско, вздымая руками. — БАЦ! ТРАХ! И застава превратилась в фабрику покойников!
— Надо же! — восклицали вокруг.
После четвертой бутылки пива Сашка пошел к главному редактору просить премию.
Когда я подошел к главному событию нашей командировки, к ночному бою, Колчин вернулся. Сел понуро. Откупорил пятую бутылочку, жадно глотнул и уперся глазами в пространство.
Все притихли.
— Отказал? — спросил я.
— Да, — Сашка досадливо мотнул головой. — Заявил, что мы и так перерасходовали. И половинчатое возмещение, которое мы получили, будет нам также и поощрительным гонораром за первое место.
— Сдается мне, — сказал я тихо, — что нас просто кинули.
— Не говорите так, — встрял наш коллега Юрий. — Просто главный редактор вернулся недавно из Парижа. Потратился там, знаете ли, на всякое. Ему тоже деньги нужны. Не только вам.
— Пойти, что ль, сказать ему спасибо? — посмурнел Сашка.
— Не надо! — пресек я. — Просто в следующий раз пусть сам едет на войну. Мне такие удовольствия даром не нужны.
Вечер был безнадежно испорчен. После моей последней реплики все засобирались домой. У кого-то обнаружились неотложные дела в городе, кто-то решил еще раз проверить свой материал перед версткой полосы. Ушла и моя тайная любовь, Виктория. Понимающе похлопала своими дивными ресницами на прощание и ушла. Мой взгляд побежал было следом за ее стройными ножками, но уперся в дверь.
— Ну, что? Может, коньяку все-таки долбанем? — предложил Сашка, когда мы остались одни.
Я заказал коньяк.
Не успели мы пригубить, как в дверях показалась Надя, секретарша нашего начальника Павлова.
— Иван Тимофеевич просит вас к себе, — пропищала она своим тоненьким, как удавка из гитарной струны, голоском.
Мы с Колчиным чертыхнулись и швырнули коньяк в глотку.
Иван Тимофеевич Павлов считался редактором старой закваски. За свои пятьдесят лет он пережил столько подковерных войн, закрученных интриг и разнузданных гонений, что видел теперь каждого человека насквозь. В каждом событии мог узреть тайную подоплеку. В каждой женщине — учуять измену. В каждом корреспонденте — выявить недостатки. Иван Тимофеевич знал о своих феноменальных способностях. Но именно это его и подводило. Поскольку всякий человек когда-нибудь да ошибается.
— Читал, читал, — встретил он нас дружеским рукопожатием. — Молодцы. Не ожидал.
— Мы еще много чего можем, — заявил я уверенно.
— С тобой, Леша, особый разговор, — сказал вдруг серьезным тоном Иван Тимофеевич. — Что ты там натворил в Таджикистане?
Я удивленно посмотрел на редактора. Потом — на Колчина, как бы приглашая в свидетели:
— Ничего не творил. Мы сами еле в живых остались.
— Это-то я читал. Меня волнует другое. Почему тобой интересуется ФСБ?
Тут я решил без утайки рассказать о визите контрразведчиков ко мне домой.
— «Блуждающие огни», говоришь? — Павлов задумался и через паузу продолжил: — Наверняка какой-нибудь секретный проект пограничников. Только зачем ты совал туда свой нос? Видишь, к чему привело? Ты попал в разработку!
— Ничего и никому я не совал. Нам сам пограничник рассказал. Во время штурма. Он думал, что нам всем кранты, и хотел через нас передать командованию, что застава разгромлена именно этим… подразделением.
Иван Тимофеевич закурил и откинулся в кресле:
— В любом случае, тобой недовольны. Сам понимаешь, мы свободная пресса, но когда дело касается государственной и военной тайны — тут нам дают укорот. И потом, контрразведчики сказали, что вы там брали в руки оружие. Зачем?
— Пограничники настояли. Иначе они не пустили бы нас к заставе, — вмешался Колчин, — На месте все по-иному смотрится, Иван Тимофеевич, нежели из Москвы.
Павлов метнул острый взгляд в Сашку:
— Все равно это неправильно. Что мне, спрашивается, теперь делать? Вы что, боевики? Военные? Вы не имели права так поступать!
— Иван Тимофеевич, — снова вступился за меня Сашка, — Леша сделал все правильно. Он добывал информацию.
— Леша совал свой нос куда не следует! — Ладонь редактора ударила по крышке стола. — Зачем он наседал на генерала по поводу этих чертовых «огней»?
— Так вам еще и пограничники звонили? — удивился я.
— А ты как думаешь? Они будут сидеть и пыхтеть паровозиком?.. В общем, Леша, репутация у тебя после командировки кое-где сложилась нехорошая.
Я не ожидал такого неожиданного вывиха событий. Потому вспылил:
— Кое-где — это где?! В ФСБ?! У пограничников? Или сразу уж в Кремле? Да мне плевать! Я журналист! Моя работа — добывать информацию и рассказывать людям, что происходит. Все! Я не служу, Иван Тимофеевич, ни в одной из военных структур, поэтому на все их тайны я класть хотел.
Павлов посмотрел на меня оценивающе, убил в пепельнице бычок сигареты:
— Ладно. Пока тут разгорается этот ненужный скандал, отправлю тебя в автопробег. Исторический клуб едет на старинных машинах из Москвы в Анапу. Ты с ними. Напишешь потом хороший, жизнеутверждающий материал.
Я уже успокоился и согласно кивнул.
Глава 11
Небывалые странности дня — кидалово с премией, наезды редактора — окончательно сломали настроение. Как это там у Бунина? «Выйду к морю, брошу перстень в воду, И косою черной удавлюсь».
Кто-то старательно стучал на меня моему начальству. В перспективе этот «кто-то» наверняка желает видеть меня опозоренным и уволенным.
Спрашивается: кому надо?
Пограничникам Федулову и Глухову?
Но зачем? Расстались мы по-хорошему. Материал получился отменный. Всем понравился. Хотел бы я знать, чего они вдруг сорвались с цепи? Впрочем, их сейчас не спросишь.
Может, ФСБ?
Но у меня побывал их представитель Трофимов, и мы вроде обо всем договорились.
Неприятности появились из-за «Блуждающих огней». Будь они неладны, и блуждать им неприкаянно еще не одно столетие! Но кого так приспичило их устраивать? Может, какая-то третья сила, о которой я пока не знаю?
На улице стылый ветер отхлестал меня по щекам. Я потуже запахнул куртку. После Таджикистана к московской погоде привыкнуть трудно. Хотя и прожил тут всю свою маленькую жизнь. На правой половинке неба кучковались кучевые облака. На левой — ванильный самолет ввинчивался в небо. И вся эта небесная гармония висела легким и по вечернему серым покрывалом над деревенской гармоникой, летающей где-то во дворах напротив редакции.
Во! Начинается! «Гармония» — «гармоника», «кучковались» — «кучевые». Оказывается, читать по утрам «Словарь рифм» — очень вредно. К вечеру мозги начинает закручивать в рифмованный узел.
— Леша! — догнал меня голос Вики.
— Вика?
В море вечерних огней она выглядела потрясающе: моя любимая длинная юбка с разрезом во всю длину самой юбки, из-за которого при ходьбе открываются чудесно стройные ноги. Со времен Пушкина наши женщины по этой части заметно пошли на поправку. Бежевая курточка модного покроя, и рассыпанные по плечам черные волосы. Кроме того, неожиданно дружелюбный ветер донес запах ее духов.
Какая-нибудь читательница может заметить: а чего это я сравниваю и описываю свою возлюбленную, точно верховую лошадь? Я, конечно, в таком случае начну отпираться. Говорить про поэзию чувств, про тонкострунные плетения души. А потом спрошу, в свою очередь: а чем это вам лошади, собственно, не нравятся? Очень хорошие животные! Из них, между прочим, получается весьма недурственная копченая колбаса.
Впрочем, мы уклонились от темы.
— А я специально тебя поджидала, — сказала Вика лукаво.
Я удивился вторично:
— Что-то случилось?
— Нет. Просто хочу с тобой поговорить.
Тут я удивился уже третично. Заодно и насторожился.
С женским полом мне не везло с детского сада. Всему виной моя внешность. Все девочки, которые мне нравились, поголовно считали меня бандитствующим элементом. А девочки, которым нравился я, в свою очередь, казались мне поголовно злостными хулиганками. Вы думаете, что я воровал машинки, отбирал куклы или что-то в таком роде? Ничуть! Но у каждой симпатичной девочки, с которой я пытался подружиться, после первого же моего невинного вопроса я читал в настороженном взгляде: «От такого всего можно ожидать». Да какого такого?.. Этот рок преследует меня постоянно. Точно незримая тень. Сталкиваясь с девушками, я попадал в область непредсказуемого и ирреального. Помимо своей воли я совершал поступки, которые напрочь отбивали у девушек охоту со мной общаться. Моя первая любовь в конце концов люто меня возненавидела. Думаете, я делал нечто ужасное? О, нет. Последней каплей, окончательно утвердившей наш разрыв, стало сорванное мной свидание. Поскольку до назначенного часа встречи времени было с лихвой, а сам я только-только вернулся с тренировки, то решил прилечь и отдохнуть. Разбудил меня вопль телефона. Звонила моя первая любовь. Она сказала мне все, что обо мне думает, и швырнула трубку. Я посмотрел на часы. Сопоставил ее обрывочные фразы, полные негодования, которые еще летали и взрывались у меня в голове, и вычислил, что она прождала меня на станции метро примерно час. Потом еще столько же добиралась до дому и оттуда еще час названивала по телефону… В общем, славно я тогда прикорнул.
В редакции, где я работал, со мной также происходили потрясающие вещи. На новогоднем капустнике Дед Мороз и Снегурочка затеяли неожиданный конкурс. Каждому корреспонденту надо было придумать стишок, чтобы получить роскошный подарок — доверху наполненную сумку всяких деликатесов. Колчин прочел что-то бунинское. Остальные эрудиты тоже переделали на свой лад что-то из классиков про Новый год, пушистый снежок и все такое. И только я решил по-честному придумать свое. Когда настала моя очередь, стишок уже был сочинен, только не хватило времени на редакторскую правку. Все закричали: «Просим! Просим!» И я выдал гордо:
Нет! Я снегурок не люблю!
На них в страстях не поелозишь!
И даже если быстро вдуть,
То все на свете отморозишь!
Деда Мороза тоже жалко!
Шумит веселье! Все кипит!
Он мыкается с толстой палкой.
Давно на девок не стоит!
На елке Ангел тускло блещет!
Бедняга празднику не рад.
Какой ему маньяк зловещий,
Засунул кончик елки в зад?!»
Вместо аплодисментов — стотонная тишина. Мой стишок наверняка занял бы первое место, если бы Деда Мороза не играл наш главный редактор, а Снегурочку — его жена. Ангел у нас тоже был. Его играла наш выпускающий редактор. Третий по влиятельности человек в редакции… С тех пор я завязал с поэтическим творчеством.
К чему это я все?
Ах, да! Вика встретила меня возле редакции.
— Что-то мне холодно, — поежился я зябко. — Может, поедем ко мне?
— Давай, — легко согласилась она.
Я уже устал удивляться и предложил взять что-нибудь для согрева душ и задушевного разговора на дому.
По какому-то случаю я запасся когда-то свечами, хрустальными подставками и прочей чепухой. И теперь пустил все это в дело. Я не против электричества. Если вы сидите не в блиндаже, то языки пламени всегда создадут вам мягкий вечерний уют.
Выплясывали тени на стене. Бокалы тихо звенели от проходящей под домом линии метро. Стекла моей модной мебельной стенки превратились в сумрачные бездны. Осторожно шуршали по осенним лужам автомобили, стараясь не нарушать нашего одиночества.
Я стал рассказывать Вике о Таджикистане. О войне. В этом смысле я не оригинален, как и все мужчины. Говорил ей романтичным шепотом:
— Мерцающие звезды были так близко и сидели такими плотными кучками, что, казалось, протяни руку — и тут же получишь по голове, чтобы не лапал чужое добро.
Вика смеялась, искорки порхали у нее в глазах.
Чтобы сразить ее окончательно, я — по ассоциации — упомянул о таинственных «Блуждающих огнях». О том, как я расследую это дело и обязательно докопаюсь до истины, чего бы мне это ни стоило. На самом деле я не собирался ничего расследовать. Просто сказал для усиления эффекта. Потом мне пришлось не один раз об этом пожалеть. Своим красноречием я накликал на себя неисчислимые неприятности.
Разговор мелел с каждой минутой и вот окончательно иссяк. Время, когда говорить уже нечего и надо приступать к действиям.
Мы не сговариваясь встали из-за стола и сблизились.
— По твоим глазам я видела, как ты ко мне относишься, — Вика провела ладошкой по моей руке. — Но знала, что первым ты никогда не подойдешь.
Необъятное чувство выросло вдруг в груди. Я захотел ее обнять.
Но Вика мягко отстранилась, быстро чмокнула меня в щеку и ушла в другую комнату. Спать…
Всю ночь я размышлял: идиот я или не идиот?
Утром мы простились в метро, и произошел такой разговор.
— Знаешь, я не за этим к тебе пришла. Ты слишком спешишь.
— Это одно из моих достоинств.
— В данном случае это твое достоинство сейчас бесполезно.
— Еще поговорим?
— Конечно, — она чмокнула меня в щеку и скользнула в вагон метро.
Двери вагона хряснули, как ножи гильотины.
По пути к Парку победы я размышлял о прошедшей ночи, о Вике. Мое глумливое вдохновение бойко накидало мне стих, который я тут же запомнил и записал в блокнот для впечатлений.
Кто-то старательно стучал на меня моему начальству. В перспективе этот «кто-то» наверняка желает видеть меня опозоренным и уволенным.
Спрашивается: кому надо?
Пограничникам Федулову и Глухову?
Но зачем? Расстались мы по-хорошему. Материал получился отменный. Всем понравился. Хотел бы я знать, чего они вдруг сорвались с цепи? Впрочем, их сейчас не спросишь.
Может, ФСБ?
Но у меня побывал их представитель Трофимов, и мы вроде обо всем договорились.
Неприятности появились из-за «Блуждающих огней». Будь они неладны, и блуждать им неприкаянно еще не одно столетие! Но кого так приспичило их устраивать? Может, какая-то третья сила, о которой я пока не знаю?
На улице стылый ветер отхлестал меня по щекам. Я потуже запахнул куртку. После Таджикистана к московской погоде привыкнуть трудно. Хотя и прожил тут всю свою маленькую жизнь. На правой половинке неба кучковались кучевые облака. На левой — ванильный самолет ввинчивался в небо. И вся эта небесная гармония висела легким и по вечернему серым покрывалом над деревенской гармоникой, летающей где-то во дворах напротив редакции.
Во! Начинается! «Гармония» — «гармоника», «кучковались» — «кучевые». Оказывается, читать по утрам «Словарь рифм» — очень вредно. К вечеру мозги начинает закручивать в рифмованный узел.
— Леша! — догнал меня голос Вики.
— Вика?
В море вечерних огней она выглядела потрясающе: моя любимая длинная юбка с разрезом во всю длину самой юбки, из-за которого при ходьбе открываются чудесно стройные ноги. Со времен Пушкина наши женщины по этой части заметно пошли на поправку. Бежевая курточка модного покроя, и рассыпанные по плечам черные волосы. Кроме того, неожиданно дружелюбный ветер донес запах ее духов.
Какая-нибудь читательница может заметить: а чего это я сравниваю и описываю свою возлюбленную, точно верховую лошадь? Я, конечно, в таком случае начну отпираться. Говорить про поэзию чувств, про тонкострунные плетения души. А потом спрошу, в свою очередь: а чем это вам лошади, собственно, не нравятся? Очень хорошие животные! Из них, между прочим, получается весьма недурственная копченая колбаса.
Впрочем, мы уклонились от темы.
— А я специально тебя поджидала, — сказала Вика лукаво.
Я удивился вторично:
— Что-то случилось?
— Нет. Просто хочу с тобой поговорить.
Тут я удивился уже третично. Заодно и насторожился.
С женским полом мне не везло с детского сада. Всему виной моя внешность. Все девочки, которые мне нравились, поголовно считали меня бандитствующим элементом. А девочки, которым нравился я, в свою очередь, казались мне поголовно злостными хулиганками. Вы думаете, что я воровал машинки, отбирал куклы или что-то в таком роде? Ничуть! Но у каждой симпатичной девочки, с которой я пытался подружиться, после первого же моего невинного вопроса я читал в настороженном взгляде: «От такого всего можно ожидать». Да какого такого?.. Этот рок преследует меня постоянно. Точно незримая тень. Сталкиваясь с девушками, я попадал в область непредсказуемого и ирреального. Помимо своей воли я совершал поступки, которые напрочь отбивали у девушек охоту со мной общаться. Моя первая любовь в конце концов люто меня возненавидела. Думаете, я делал нечто ужасное? О, нет. Последней каплей, окончательно утвердившей наш разрыв, стало сорванное мной свидание. Поскольку до назначенного часа встречи времени было с лихвой, а сам я только-только вернулся с тренировки, то решил прилечь и отдохнуть. Разбудил меня вопль телефона. Звонила моя первая любовь. Она сказала мне все, что обо мне думает, и швырнула трубку. Я посмотрел на часы. Сопоставил ее обрывочные фразы, полные негодования, которые еще летали и взрывались у меня в голове, и вычислил, что она прождала меня на станции метро примерно час. Потом еще столько же добиралась до дому и оттуда еще час названивала по телефону… В общем, славно я тогда прикорнул.
В редакции, где я работал, со мной также происходили потрясающие вещи. На новогоднем капустнике Дед Мороз и Снегурочка затеяли неожиданный конкурс. Каждому корреспонденту надо было придумать стишок, чтобы получить роскошный подарок — доверху наполненную сумку всяких деликатесов. Колчин прочел что-то бунинское. Остальные эрудиты тоже переделали на свой лад что-то из классиков про Новый год, пушистый снежок и все такое. И только я решил по-честному придумать свое. Когда настала моя очередь, стишок уже был сочинен, только не хватило времени на редакторскую правку. Все закричали: «Просим! Просим!» И я выдал гордо:
Нет! Я снегурок не люблю!
На них в страстях не поелозишь!
И даже если быстро вдуть,
То все на свете отморозишь!
Деда Мороза тоже жалко!
Шумит веселье! Все кипит!
Он мыкается с толстой палкой.
Давно на девок не стоит!
На елке Ангел тускло блещет!
Бедняга празднику не рад.
Какой ему маньяк зловещий,
Засунул кончик елки в зад?!»
Вместо аплодисментов — стотонная тишина. Мой стишок наверняка занял бы первое место, если бы Деда Мороза не играл наш главный редактор, а Снегурочку — его жена. Ангел у нас тоже был. Его играла наш выпускающий редактор. Третий по влиятельности человек в редакции… С тех пор я завязал с поэтическим творчеством.
К чему это я все?
Ах, да! Вика встретила меня возле редакции.
— Что-то мне холодно, — поежился я зябко. — Может, поедем ко мне?
— Давай, — легко согласилась она.
Я уже устал удивляться и предложил взять что-нибудь для согрева душ и задушевного разговора на дому.
По какому-то случаю я запасся когда-то свечами, хрустальными подставками и прочей чепухой. И теперь пустил все это в дело. Я не против электричества. Если вы сидите не в блиндаже, то языки пламени всегда создадут вам мягкий вечерний уют.
Выплясывали тени на стене. Бокалы тихо звенели от проходящей под домом линии метро. Стекла моей модной мебельной стенки превратились в сумрачные бездны. Осторожно шуршали по осенним лужам автомобили, стараясь не нарушать нашего одиночества.
Я стал рассказывать Вике о Таджикистане. О войне. В этом смысле я не оригинален, как и все мужчины. Говорил ей романтичным шепотом:
— Мерцающие звезды были так близко и сидели такими плотными кучками, что, казалось, протяни руку — и тут же получишь по голове, чтобы не лапал чужое добро.
Вика смеялась, искорки порхали у нее в глазах.
Чтобы сразить ее окончательно, я — по ассоциации — упомянул о таинственных «Блуждающих огнях». О том, как я расследую это дело и обязательно докопаюсь до истины, чего бы мне это ни стоило. На самом деле я не собирался ничего расследовать. Просто сказал для усиления эффекта. Потом мне пришлось не один раз об этом пожалеть. Своим красноречием я накликал на себя неисчислимые неприятности.
Разговор мелел с каждой минутой и вот окончательно иссяк. Время, когда говорить уже нечего и надо приступать к действиям.
Мы не сговариваясь встали из-за стола и сблизились.
— По твоим глазам я видела, как ты ко мне относишься, — Вика провела ладошкой по моей руке. — Но знала, что первым ты никогда не подойдешь.
Необъятное чувство выросло вдруг в груди. Я захотел ее обнять.
Но Вика мягко отстранилась, быстро чмокнула меня в щеку и ушла в другую комнату. Спать…
Всю ночь я размышлял: идиот я или не идиот?
Утром мы простились в метро, и произошел такой разговор.
— Знаешь, я не за этим к тебе пришла. Ты слишком спешишь.
— Это одно из моих достоинств.
— В данном случае это твое достоинство сейчас бесполезно.
— Еще поговорим?
— Конечно, — она чмокнула меня в щеку и скользнула в вагон метро.
Двери вагона хряснули, как ножи гильотины.
По пути к Парку победы я размышлял о прошедшей ночи, о Вике. Мое глумливое вдохновение бойко накидало мне стих, который я тут же запомнил и записал в блокнот для впечатлений.
Судьба поэта
Ваш путь цветами устилал,
Стращал духами дорогими.
И Вам под ноги я бросал
Свои стихи на суахили.
На лире тренькал водевили,
Душою тонкой трепеща.
Но Вы и бровью не водили,
Как будто видели хлыща.
За вздох платил Вам шоколадкой,
Открыл вина, зажег огня.
Но Вы лишь глянули украдкой
И в полночь вышли от меня.
И в поэтическом волненье
Метался я, как грозный зверь.
Вас надо было просто трахнуть,
Как подсказали мне теперь.
Глава 12
После проливных дождей в Москве вдруг стало солнечно и сухо. Погода, словно извиняясь за свою излишнюю поспешность, вернула погожие деньки.
В моду снова вошли солнечные очки, голые коленки, открытые спины и томные взгляды. Разглядывая мимохожих прелестниц, я незаметно для себя добрался до автостоянки музея на Поклонной горе. За хлипким сетчатым забором выстроились советские и немецкие танки времен Второй мировой, а также самоходные орудия, танкетки, бронетранспортеры и даже броневик 1917 года. Детвора, глядя на все это, просто шалела от восторга.
Неприметная калитка впустила меня на служебную территорию. Из-за танковой брони выглядывала плоская крыша административного вагончика.
— Вы журналист? — Из кунга вышел высокий чернявый парень.
— Он самый.
Мы поздоровкались.
— Сергей, — представился он. — Руководитель автопробега и вообще старший всех этих машин, — он указал рукой на стоянку.
— Неплохое хозяйство, — кивнул я на немецкую самоходку, украшенную крестами. — За пивом хорошо ездить.
— Именно это мы и делаем, — подтвердил с улыбкой Сергей. — Кстати, уникальный экземпляр. Во всем мире такой машины ни у кого больше нет. Нашли под Москвой, в болоте. Восстановили. Теперь она стоит бешеных денег. Немцы предлагали любые суммы, чтобы забрать ее для своего музея. Но мы не отдали.
— На ней поедем?
— Нет, мы помчимся вот на этой машинке, — Сергей указал на броневик времен октябрьского переворота. — Хотим привлечь внимание нашей рассеянной общественности к раритетам войны. Знаете, сколько у нас по стране стоит заброшенной техники?
Я отрицательно мотнул головой.
— Чертова уйма! Надо только у местных поспрашивать. Так они вам укажут, где какой танк утонул, какой самолет куда упал. Ну, а мы уж все это находим, тащим сюда и восстанавливаем. Кстати, денег музей почти не дает. А после ремонта техника стоит очень дорого. Особенно если удается сохранить родной мотор. Так что представляешь, — он незаметно перешел на «ты», — мы сами нищие, а сидим тут фактически как на золотом прииске. Хотя бы одну самоходку продать — и можно купить себе роскошный двухэтажный коттедж в самом престижном месте Подмосковья.
Сережа полагал, что сидит на золоте, но оказалось — на пороховой бочке. Через несколько лет Сергей погибнет при загадочных обстоятельствах. Его найдут в собственной квартире с пулей в груди. Рядом с телом — армейский карабин времен Второй мировой войны. Следователи сделают вывод, что Сергей застрелился. Как можно из длинного карабина попасть себе в грудь — непонятно. Тем не менее дело закроют.
Мы зашли в административный вагончик.
— Хотите подобрать себе буденовку или бескозырку? — Сергей указал на вешалку, где свисали раритетные шинели, бараньи тулупы, партизанского вида ватные фуфайки и много чего еще. На полке для головных уборов мирно соседствовали буденовки с разлапистыми красными звездами, бескозырки с георгиевскими лентами, немецкие фуражки с черепами и серенькие пилотки Вермахта.
— Спасибо, — отказался я.
— Ну, как знаете, — весело сверкнул он глазами, — у нас ведь будет здоровское театрализованное представление по ходу поездки. Я думал, ты захочешь в нем поучаствовать.
Знал бы он, чем закончится наша поездка, не раздумывая, выгнал меня за дверь. В кунг зашел еще один парень.
В моду снова вошли солнечные очки, голые коленки, открытые спины и томные взгляды. Разглядывая мимохожих прелестниц, я незаметно для себя добрался до автостоянки музея на Поклонной горе. За хлипким сетчатым забором выстроились советские и немецкие танки времен Второй мировой, а также самоходные орудия, танкетки, бронетранспортеры и даже броневик 1917 года. Детвора, глядя на все это, просто шалела от восторга.
Неприметная калитка впустила меня на служебную территорию. Из-за танковой брони выглядывала плоская крыша административного вагончика.
— Вы журналист? — Из кунга вышел высокий чернявый парень.
— Он самый.
Мы поздоровкались.
— Сергей, — представился он. — Руководитель автопробега и вообще старший всех этих машин, — он указал рукой на стоянку.
— Неплохое хозяйство, — кивнул я на немецкую самоходку, украшенную крестами. — За пивом хорошо ездить.
— Именно это мы и делаем, — подтвердил с улыбкой Сергей. — Кстати, уникальный экземпляр. Во всем мире такой машины ни у кого больше нет. Нашли под Москвой, в болоте. Восстановили. Теперь она стоит бешеных денег. Немцы предлагали любые суммы, чтобы забрать ее для своего музея. Но мы не отдали.
— На ней поедем?
— Нет, мы помчимся вот на этой машинке, — Сергей указал на броневик времен октябрьского переворота. — Хотим привлечь внимание нашей рассеянной общественности к раритетам войны. Знаете, сколько у нас по стране стоит заброшенной техники?
Я отрицательно мотнул головой.
— Чертова уйма! Надо только у местных поспрашивать. Так они вам укажут, где какой танк утонул, какой самолет куда упал. Ну, а мы уж все это находим, тащим сюда и восстанавливаем. Кстати, денег музей почти не дает. А после ремонта техника стоит очень дорого. Особенно если удается сохранить родной мотор. Так что представляешь, — он незаметно перешел на «ты», — мы сами нищие, а сидим тут фактически как на золотом прииске. Хотя бы одну самоходку продать — и можно купить себе роскошный двухэтажный коттедж в самом престижном месте Подмосковья.
Сережа полагал, что сидит на золоте, но оказалось — на пороховой бочке. Через несколько лет Сергей погибнет при загадочных обстоятельствах. Его найдут в собственной квартире с пулей в груди. Рядом с телом — армейский карабин времен Второй мировой войны. Следователи сделают вывод, что Сергей застрелился. Как можно из длинного карабина попасть себе в грудь — непонятно. Тем не менее дело закроют.
Мы зашли в административный вагончик.
— Хотите подобрать себе буденовку или бескозырку? — Сергей указал на вешалку, где свисали раритетные шинели, бараньи тулупы, партизанского вида ватные фуфайки и много чего еще. На полке для головных уборов мирно соседствовали буденовки с разлапистыми красными звездами, бескозырки с георгиевскими лентами, немецкие фуражки с черепами и серенькие пилотки Вермахта.
— Спасибо, — отказался я.
— Ну, как знаете, — весело сверкнул он глазами, — у нас ведь будет здоровское театрализованное представление по ходу поездки. Я думал, ты захочешь в нем поучаствовать.
Знал бы он, чем закончится наша поездка, не раздумывая, выгнал меня за дверь. В кунг зашел еще один парень.