Страница:
Общеизвестно, что любовник, испытывающий глубокое чувство, бывает по-настоящему счастлив лишь тогда, когда любуется или обладает предметом своей любви, и страдает, когда с ним разлучен. Представляется также истиной и то, что мужчина, мечтающий предмет любви сделать своей супругой, и в отдалении переживает сладкие минуты от одного лишь сознания, что предмет его любви существует.
С таким чувством Боб Железная Рука и привел свою быстроходную шхуну «Скорая Надежда» к острову Пинос, и не в декабре, как условился с доньей Кончитой, а в самом начале октября.
На шхуне все было готово для приема на борт двух женщин. Боб недрогнувшей рукой подписал с членами команды новый контракт, почти удваивавший долю каждого. Бравые моряки шли против незыблемого поверья: женщина на корабле — несчастье в море! Были приготовлены уютно и богато обставленные каюты, приглашен на шхуну более искусный кок, всех обитателей лесного лагеря ждали дорогие подарки.
Боб Железная Рука был отменным малым. Он это знал и надеялся, что рано или поздно в этом убедится и Каталина. Только тогда он наконец обретет свое счастье.
Разодевшись, на его взгляд, в самый шикарный костюм, вместе со старшим помощником, боцманом, дюжиной лучших матросов Боб сошел на берег и торопливым шагом стал подниматься на холм. Вид тропинки, которой, казалось, мало пользовались, не сразу насторожил его и не погасил восторженного чувства ощущения радостной встречи.
Среди деревьев проглянули хижины, но Боба никто не встречал. В лагере вообще не оказалось ни единой живой души, если не считать кудахтавших в курятнике кур. Однако уже при самом беглом осмотре стало ясно, что еще недавно здесь были люди.
Боб терялся в догадках. «Что за чертовщина! Разленились, — подумал Боб. — Не узнали мой корабль. То есть как? Чтобы эти старые якоря не признали „Скорой Надежды“? Нет, тут что-то не так!» — и сердце Боба дало о себе знать быстрыми гулкими ударами.
— Здесь только что были кони! Свежие следы уводят в горы, — прокричал боцман.
— На столе два прибора, — зная, что произносимые слова неприятны слуху его капитана, заметил старший помощник. — В спальнях женщин использовалась лишь одна постель.
— Что-то случилось! — заявил подошедший боцман.
Тут же послышался собачий лай. У хижин появился Вулкан. Он узнал Боба, приласкался и помчался в гору по еле заметной тропке. Боб со своими людьми последовал за собакой, но в это время из зарослей вышел Негро. Он упал на колени.
— Ваша милость, боги невзлюбили нас!
— Что ты мелешь глупости? — рассердился Железная Рука и так хватанул раба по шее, что тот повалился на землю. — Встань! Говори яснее! Где Каталина?
Негр поднялся, и все увидели, как красноватые от природы глаза его наполнились слезами.
— Капитан, я вынесу любые пытки. Готов отдать жизнь. Пусть только море вернет нам Каталину! Она ушла ловить рыбу с мистером Охотником, начался шторм, и они не вернулись…
— Где донья Кончита? — прогремел Боб.
— Мы не узнали вас, испугались, ушли в горы. Сейчас я ее приведу.
— А где одноногий?
Негр молча опустил глаза.
— Говори! — приказал Боб.
— Все остальное, мистер Боб, вам скажет донья Кончита.
Боб услышал печальный рассказ. Заметно постаревшая шотландка говорила, и слезы обильно струились по ее щекам, закончив, донья Кончита сняла со своей шеи рубиновый кулон и передала его Бобу:
— Вот все, что осталось от нашей любимой девочки!
Старший помощник, боцман и матросы ушли. Они знали, что теперь их капитану какое-то время следует побыть одному.
Глава 3
С таким чувством Боб Железная Рука и привел свою быстроходную шхуну «Скорая Надежда» к острову Пинос, и не в декабре, как условился с доньей Кончитой, а в самом начале октября.
На шхуне все было готово для приема на борт двух женщин. Боб недрогнувшей рукой подписал с членами команды новый контракт, почти удваивавший долю каждого. Бравые моряки шли против незыблемого поверья: женщина на корабле — несчастье в море! Были приготовлены уютно и богато обставленные каюты, приглашен на шхуну более искусный кок, всех обитателей лесного лагеря ждали дорогие подарки.
Боб Железная Рука был отменным малым. Он это знал и надеялся, что рано или поздно в этом убедится и Каталина. Только тогда он наконец обретет свое счастье.
Разодевшись, на его взгляд, в самый шикарный костюм, вместе со старшим помощником, боцманом, дюжиной лучших матросов Боб сошел на берег и торопливым шагом стал подниматься на холм. Вид тропинки, которой, казалось, мало пользовались, не сразу насторожил его и не погасил восторженного чувства ощущения радостной встречи.
Среди деревьев проглянули хижины, но Боба никто не встречал. В лагере вообще не оказалось ни единой живой души, если не считать кудахтавших в курятнике кур. Однако уже при самом беглом осмотре стало ясно, что еще недавно здесь были люди.
Боб терялся в догадках. «Что за чертовщина! Разленились, — подумал Боб. — Не узнали мой корабль. То есть как? Чтобы эти старые якоря не признали „Скорой Надежды“? Нет, тут что-то не так!» — и сердце Боба дало о себе знать быстрыми гулкими ударами.
— Здесь только что были кони! Свежие следы уводят в горы, — прокричал боцман.
— На столе два прибора, — зная, что произносимые слова неприятны слуху его капитана, заметил старший помощник. — В спальнях женщин использовалась лишь одна постель.
— Что-то случилось! — заявил подошедший боцман.
Тут же послышался собачий лай. У хижин появился Вулкан. Он узнал Боба, приласкался и помчался в гору по еле заметной тропке. Боб со своими людьми последовал за собакой, но в это время из зарослей вышел Негро. Он упал на колени.
— Ваша милость, боги невзлюбили нас!
— Что ты мелешь глупости? — рассердился Железная Рука и так хватанул раба по шее, что тот повалился на землю. — Встань! Говори яснее! Где Каталина?
Негр поднялся, и все увидели, как красноватые от природы глаза его наполнились слезами.
— Капитан, я вынесу любые пытки. Готов отдать жизнь. Пусть только море вернет нам Каталину! Она ушла ловить рыбу с мистером Охотником, начался шторм, и они не вернулись…
— Где донья Кончита? — прогремел Боб.
— Мы не узнали вас, испугались, ушли в горы. Сейчас я ее приведу.
— А где одноногий?
Негр молча опустил глаза.
— Говори! — приказал Боб.
— Все остальное, мистер Боб, вам скажет донья Кончита.
Боб услышал печальный рассказ. Заметно постаревшая шотландка говорила, и слезы обильно струились по ее щекам, закончив, донья Кончита сняла со своей шеи рубиновый кулон и передала его Бобу:
— Вот все, что осталось от нашей любимой девочки!
Старший помощник, боцман и матросы ушли. Они знали, что теперь их капитану какое-то время следует побыть одному.
Глава 3
ВОЗВРАЩЕНИЕ «ВАКХА»
Де ла Крус дал возможность отдохнуть экипажу в Тринидаде полные две недели. Многие успели побывать, хоть и наскоро, в своих родных местах, разместить или потратить, как им нравилось, скопившиеся у них деньги и вещи.
Вот почему, несмотря на близость сезона штормов, никто из команды не выказывал ни малейшего недовольства по поводу нового курса. Матросы и офицеры «Каталины» души не чаяли в своем капитане.
Светило поднялось над горизонтом, словно в небо с морского дна взлетел огромный наполненный огнем шар. «Каталина» встретила третье утро своего нового похода у группы островков Суон.
Море было спокойно, лишь мелкая ранняя рябь все еще бежала с востока на запад, чтобы исчезнуть в первых теплых лучах взошедшего солнца.
«Каталина» поставила почти все паруса, однако двигалась вдоль берега, обследуя каждый заливчик, со скоростью не более пяти узлов.
Сразу после обеда все свободные от вахты матросы собрались под тент на полубаке, чтобы покурить и поболтать. К ним подошел Девото. Следом появились Тетю и Медико.
Взгляды старшего помощника и Тетю сошлись и тут почетный капитан «Каталины» весело произнес:
— Я об этом как раз подумал, сеньор Девото! И, знаете, готов… Кто напомнит нам, на чем мы остановились в рассказе о Моргане?
— На его победе в Портобело.
— На зверском грабеже, вы хотели сказать. Так вот не успел Морган прийти на Ямайку, как получил послание от Хуана Переса де Гусмана, губернатора Панамы. Тот, видите ли, выражал свое восхищение воинским мастерством пирата и спрашивал его о новом оружии, которым Морган смог превзойти регулярные полки. Морган ответил письмом, приложив к нему бутылку рома, пистолет и несколько круглых пуль. Письмо заканчивалось словами, что, мол, если губернатор сомневается в его способностях, то очень скоро в них убедится, поскольку не пройдет и года, как Морган лично продемонстрирует «свое новейшее оружие» губернатору.
— Когда человек хвалится, он унижает себя. Но бывают люди, которых чужая наглость выводит из себя и лишает рассудка, — сказал Адальберто.
— На Ямайке Морган купил самую большую асиенду острова. Поселился там со своей женой-испанкой. Ее звали Мария Исабель. Морган обращался с бедняжкой хуже, чем со своей ключницей. Баснословные богатства, привезенные им из Портобело, сделали его важным господином, которого чуть ли не каждый день губернатор Медифорд приглашал к своему столу. Но давно известно, что страсть — враг покоя, а чрезмерное богатство — здоровья. И стройная, сильная фигура Моргана обрюзгла, он растолстел, стал чаще прикладываться к крепким напиткам.
— Ох, как он любил устраивать веселые пирушки! — вставил шкипер Чистюля. — Ой, как любил!
— Да уж! Пирушки… Одна из таких оргий обернулась для Моргана трагедией. На борту английского фрегата «Оксфорд» он отмечал одну из побед над французами. Шла крупная попойка, когда кому-то взбрело в голову дать салют в честь Моргана из всех орудий фрегата сразу. Салют прозвучал, но кто-то из пьяных матросов обронил фитиль у порохового погреба, и «Оксфорд» вместе со всеми пушками и экипажем взлетел на воздух. Погибло более трехсот пятидесяти моряков. В живых осталось человек десять. Моргана, полуживого, подобрал бот, разыскивавший пострадавших вокруг бывшей стоянки «Оксфорда». Оправившись от угара — прошло несколько дней, — Морган со своими людьми на лодках направился собирать тела погибших, еще плававших в бухте, но не затем, чтобы их захоронить, а с тем чтобы снять драгоценности: кольца, брошки, серьги. Он сам резал уши и пальцы, на которых видел кольца с камнями, а тела отпихивал от лодки.
— Такие молодчики, как Морган, героями не погибают. Они умирают в своих постелях, — заметил Медико.
— Да! Однако слово, данное губернатору Панамы, Морган сдержал! Правда, до этого пират и его люди чуть было не погибли от истощения. Они пробирались к городу сквозь тропические леса, за время пути основной отряд, который шел с суши к стенам Панамы, неумолимо сокращался, нередко происходили смертельные стычки. Моргана это не смущало. Наоборот, разозлило, стало причиной еще больших зверств и насилия, когда он добрался до города. О такой жестокости прежде не слышало ни одно человеческое ухо. Людям вспарывали животы, засыпали их солью и перцем. Одну женщину насиловало до пятидесяти человек. Живых мужчин, женщин, детей и стариков бросали в костры. А потом пираты вообще сожгли весь город.
— Еще древнеримский поэт [80] знал, что ни один жестокий человек не бывает счастлив, — произнес Девото, и Тетю показалось, что говоривший смутился.
— Было, как вы уже знаете, сто семьдесят пять ослов нагружено мешками, полными драгоценных камней, золота и серебра. Пираты прихватили с собой еще шестьсот мужчин, женщин и детей как товар на невольничьем рынке. Когда сведения о гнусностях в Панаме дошли до Европы, стали достоянием европейских дворов, произошел взрыв всеобщего негодования. Это вынудило британского короля «принять меры». Прежде всего в Лондон был отозван губернатор Ямайки сэр Томас Медифорд. С него потребовали отчета. И Карл И, к великому своему сожалению, был вынужден передать дело на решение королевских судей. Они определили Медифорду два года тюрьмы. Морган же, чья неоспоримая храбрость и военное мастерство снискали ему в Англии уважение многочисленных поклонников, отделался намного легче. Суд постановил Моргану «безвыездно проживать в Лондоне».
Из бочки на марсе послышался голос Зоркого:
— Слева по борту, на берегу, в пяти кабельтовых вижу людей. Там что-то случилось!
Никто из слушавших Тетю матросов не шелохнулся.
— Поначалу вандал чувствовал себя превосходно среди почитателей и почитательниц самых разных слоев общества Англии. Однако климат Британских островов ему не подходил. Он заскучал по тропикам, а потом и просто потребовал, чтобы его отпустили, поскольку заболел туберкулезом. Новая политическая ситуация в Европе, изменившая отношения Англии с Испанией в лучшую сторону, позволила Карлу II в семьдесят четвертом году открыто продемонстрировать свою симпатию к Моргану. Король пожаловал пирату рыцарский титул британской короны и отправил на Ямайку в должности вице-губернатора и командира всех тамошних английских морских и сухопутных сил. Это был второй случай в истории Англии, когда за пиратские заслуги жаловался рыцарский титул.
— Первым был Фрэнсис Дрейк, — заметил Девото и хотел было что-то еще добавить, но с капитанского мостика прозвучала команда капитана:
— Лечь в дрейф. Шлюпки на воду!
Люди, находившиеся на берегу, человек десять, не более, явно в отчаянии взывали о помощи. Они жгли костры, бегали по берегу, размахивали рубахами.
Вскоре доставленные на борт «Каталины» испанские моряки поведали де ла Крусу и его друзьям, что прошлым вечером их шхуна была разграблена английскими пиратами и затем потоплена вместе с экипажем, загнанным в трюмы. В последнюю минуту матросам одного из кубриков чудом удалось выбить дверь. До берега доплыли только девять человек. Шхуна шла с грузом какао из Пуэрто-Кортеса в Сантьяго-де-Куба.
— Капитан, они еще недалеко, — сказал пожилой испанец.
— Почему вы так полагаете?
— Потопив нас, бриг зашел в соседний залив. Ночью команда сошла на берег ловить черепах, Значит, и сегодня пойдут.
— А если уже поймали достаточно? — спросил Девото.
— Нет! За одну ночь не могли. Сеньор, когда они взобрались на нашу шхуну, то в первую очередь начали искать запасы провизии.
— Похоже, ваш Морган, Тетю, совершает чудеса, — сказал Девото и потер руки.
Педро поручил Доброй Душе позаботиться о спасенных людях, чтобы тот накормил, разместил их и каждому определил занятие.
После недолгих споров друзья составили план действий. «Каталина» подошла как можно ближе к берегу и стала на якорь. Добрая Душа и отобранные им десять лучших гребцов отправились до поры спать.
С наступлением темноты на воду спустили четырехвесельную шлюпку, в нее сошла команда во главе с боцманом. Он усадил Зоркого на нос, а сам, держа в руках зажженный фонарь особой конструкции, сел рядом с рулевым. Огонь от трех толстых свечей был виден лишь сквозь 20-дюймовую трубу с диаметром в 10 дюймов. Труба же была отведена от берега в сторону «Каталины».
— Пусть больше ни моя жена и никакая другая женщина не узнает ласк Решета, если этой ночью план не сработает, — произнес боцман и выпустил из рук конец.
Гребцы налегли на весла, и шлюпка ходко пошла вперед.
Вскоре и «Каталина», используя ночной бриз, осторожно двинулась за шлюпкой, ориентируясь на ее свет.
Де ла Крус отдал необходимые распоряжения и отправился к себе в каюту. За ним пошли отдыхать и остальные, кроме Девото. Он хотел первым увидеть, как замигает фонарь боцмана.
«Каталина» шла с погашенными огнями. Почти весь экипаж не спал и собрался на баке. Не раз берег резко уходил влево, но «светлячок» на море ровно горел и продолжал двигаться прямо. Замигал он примерно за два часа до рассвета. «Каталина» бросила якорь и вскоре вернулась шлюпка.
Спасенный моряк из Пуэрто-Кортеса оказался прав. Бриг стоял в заливе бушпритом к морю. Это означало, что глубина залива позволила ему развернуться, что, в свою очередь, говорило о возможности безопасного подхода «Каталины» к его борту.
Темная безлунная ночь способствовала настолько внезапному появлению «Каталины» в пределах видимости вахтенных английского судна, как если бы она вынырнула со дна морского. Да и к тому же в этот предутренний час, перед самым рассветом, очевидно, дремали и вахтенные. Они подняли тревогу, лишь когда абордажные «кошки» «Каталины» уже были заброшены на борт брига и «Каталина» подтягивалась к пиратскому судну, над кормой которого развевался огромный черный флаг с крупной буквой «Д», вышитой золотой канителью.
Половина экипажа, оставшаяся на бриге, да еще крепко спавшая, была не способна на какое-либо серьезное сопротивление. Капитан, небезызвестный Уильям Дампе, заканчивал свой утренний туалет под надзором второго помощника «Каталины» и Доброй Души.
Трофей превзошел ожидания любого из каталинцев. Команда брига ловила черепах перед дальней дорогой — возвращением на родину. Капитан Дампе готовился к этому три года, начиная с того дня, когда экипаж пил за его пятидесятилетие. На борту английского корабля помимо 80 тысяч фунтов какао, стоивших не менее 35 тысяч дукатов, в каютах капитана и его офицеров, в сундуках и ящиках кубриков было собрано звонкой монетой более 86 тысяч дукатов, мешок разных драгоценностей: ожерелья, кулоны, броши, кольца и еще порядка 30 фунтов жемчуга в зернах.
Фиксатору было над чем трудиться. Каталинцы же, охранявшие пиратов и не знавшие об их намерении, что называется, «завязать» и отправиться домой, диву давались, видя на некоторых лицах горькие слезы.
Де ла Крус послал юнгу ко второму помощнику и Доброй Душе с приказом доставить капитана пиратов на «Каталину».
— Мой дед возил рабов в Америку, в редкие дни своего отдыха он говаривал, покачивая меня на коленях: «Военная сила, деньги и счастливая звезда — с ними можно перевернуть мир». Вижу, мне скоро предстоит встретиться с дедом на том свете. Я скажу ему, что мир можно перевернуть и при одной только счастливой звезде! Что такое сила и деньги, когда изменила звезда? Печальные воспоминания! — с этими словами, произносимыми на приличном испанском языке, Уильям Дампе вошел в каюту Красного Корсара.
Несмотря на свой по тем временам достаточно преклонный возраст, английский пират, при жизни ставший легендой, упоминание одного имени которого невольно вынуждало креститься испанских моряков, алькальдов, альгвасилов и даже иных губернаторов, выглядел молодцом.
Де ла Крус, повинуясь вдруг своей интуиции и удивляя друзей, решил повести разговор с капитаном Дампсом за завтраком.
Подобный прием ввел в замешательство и англичанина, однако он быстро осознал, что это может быть его шансом начать переговоры.
— Если вы, сэр, знакомы с трудами Луция Аннея Сенеки, то еще сей светлый ум учил нас: гнев против сильного неприятеля похвален, а против побежденного зазорен, — с галантной улыбкой произнес де ла Крус, еще больше озадачив всех присутствовавших.
Один лишь Тетю подумал: «У Педро созрел план. Умница! От такого-то господина и в его положении искренних ответов можно добиться только добром», — и тут же спросил:
— Вы и название дали бригу «Хесус», чтобы уберечься от несчастья, чтобы никогда не изменила вам счастливая звезда?
— Нет, тогда я об этом не думал. Так назывался главный корабль моего славного соотечественника Джона Хавкинса.
— И вы можете гордиться! Вы принесли людям не меньше зла! — процедил сквозь зубы Девото. — И потому по справедливости должны быть наказаны!
— Ну, что вы, сеньор? Справедливость и правда! Они украшают могилы, а при жизни… так уж устроены люди, в том числе те, за которых вы ратуете, при жизни справедливость и правда многим колют глаза и делают вашу же собственную жизнь неудобной.
— Вы рассуждаете так, капитан Дампс, словно сидите у горящего камина в только что купленном замке перед обожающими вас родственниками. А ведь мечте вашей не сбыться, — уже без улыбки сказал де ла Крус. — Ваш план рассеялся, как дым от трубки. Ведь вы мечтали приблизительно через неделю, с богатством, достаточным для безбедной старости, ввести свой бриг в струю Гольфстрима на широте Азорских островов.
— И понестись, как нес своего седока Бабьека, любимый конь Сида [81], в родную Англию, — добавил Тетю.
— Всю жизнь везло! А впрочем, жадность! Подвело меня желание взять больше. Вы — Красный Корсар, — и Дампе поглядел на де ла Круса. — Насколько я знаю, вам лично подобное не грозит, но и счастливая звезда вам пока не светит… Я стар и утомился играть с людьми, как кошка с мышкой.
— Видите ли, совсем еще недавно англичане были союзниками испанцев. Теперь мы — враги! Но может статься, что все скоро изменится. Я полагаю, что людям необходимо объединяться не по месту рождения, а по чести, совести и уму… — Красный Корсар не договорил, англичанин перебил его:
— То есть?
— Умные и порядочные люди с умными и порядочными, а глупые, недалекие — между собой.
— Какую незавидную долю вы оставляете последним.
— Вовсе нет! Умный, порядочный человек несет в себе извечное желание протянуть руку помощи другому человеку, обездоленному достатком или умом, поделиться с ним своими знаниями. Дело в том, что не каждый глупый это сознает: одни принимают руку и поднимаются над собой, а подавляющее большинство — пытается ее отрубить…
Капитан Дампе отведал кусочек бисквита, отпил из чашечки шоколада и решительно произнес:
— Я предлагаю fair play! [82]
Де ла Крус обвел взглядом друзей, и каждый увидел в глазах Педро вспыхнувшую надежду. Однако Красный Корсар не спешил.
— Чего вы, капитан Дампе, сейчас хотели бы больше всего?
— Стать свободным, как облако!
— Но оно не свободно! Оно всегда пребывает во власти ветра.
— Тогда хочу быть птицей, только привязанной к своему гнезду.
— Мы принимаем fair play. Делайте ставку!
Английский пират задумался, и этим воспользовался Тетю:
— По мере того как бегут годы, мне все чаще кажется, что Бог дал человеку аккурат две руки для того, чтобы он, принимая левой, раздавал правой.
— Это как сказать, мосье! Итальянцы, например, считают: «Кто не уважает, тот становится уважаемым». Но… к черту итальянцев! Вы ищете Ганта. Я знаю, где он! И не ставлю условий…
Девото аж подскочил на стуле, а Медико тихо произнес:
— Для врачевания любой болезни есть свое лекарство. Дело лишь за тем, как его обнаружить. Похоже, капитан Дампе, вы нашли, что вам необходимо.
Лицо англичанина сделалось пунцовым, и он заторопился:
— На носу сезон штормов. В этом году Чарлз Гант намерен переждать его в хорошо известном, давно облюбованном месте. Это может быть в одном из рукавов дельты Коко…
— У мыса Грасиас-а-Дьос? — с удивлением спросил Тетю. — Но там многочисленные поселения индейцев-антропофагов.
— У Ганта — этого исчадия ада — есть с ними соглашение. Зато вокруг на много миль нет ни одной живой испанской души.
— А где еще может находиться его стоянка? — спросил де ла Крус.
— В устье реки, что впадает в Карибское море у самого южного из островков Москито. Я бы начал именно с этого места. Подниматься бы стал с юга, прижимаясь как можно ближе к берегу, сразу от устья Уауы.
— Ложь! Это обман! — заявил Девото и сжал кулаки.
— Сеньор уже в таком возрасте, что ему пора бы знать: часто ничто так не похоже на ложь, как истина. — Дампе извлек из внутреннего кармашка камзола золотые часы работы знаменитого мастера Грегдона, откинул крышку. — Благодарю за угощение. Прикажите провести меня в мою каюту. А сами спешите! Снимите с брига весь бегучий такелаж, оставьте на немного провизии, пороха для ружей. Мы будем ждать вас.
В капитанской каюте «Каталины» воцарилась недоуменная тишина. Англичанин понял ее причину:
— Мы будем ждать! Я уверен в вашей победе над Гантом. Вы вернетесь и… тогда решите нашу судьбу, мою и экипажа. Каждый из нас твердо намерен навсегда оставить море. Ну, а… ежели не вернетесь за нами, Всевышний укажет, как дальше нам поступать. Распорядитесь, капитан, чтобы меня проводили. Я устал. Мой второй помощник готов сойти на берег с вашим парламентом. Он объяснит моим людям ситуацию. Я в вашей порядочности не сомневаюсь, — Дампе стер носовым платком выступившую испарину.
Потребовался целый день, чтобы часть пиратов и матросы «Каталины», которые не несли караула, сняли с брига груз какао и весь бегучий такелаж, не оставив на борту ни обрывка брезента, ни куска шкота.
Спасенных моряков из Пуэрто-Кортеса вместе с грузом какао де ла Крус решил высадить в гавани небольшого поселения на острове Провиденсия. Он обещал с первой же оказией сообщить о случившемся властям Пуэрто-Кортеса и владельцам какао.
Девото, второй помощник, Чистюля, Меркурий, Добрая Душа и Адальберто с пристрастием потолковали с каждым из пиратов по отдельности и пришли к выводу: все члены экипажа брига согласны с решением своего капитана; все надеются на верность слову Красного Корсара; заблаговременно оговоренной встречи ни с каким другим пиратским кораблем на этом месте не назначалось.
Последнее обстоятельство было важно, поскольку в таком случае выходило весьма маловероятным, что какой-либо пират забредет сюда и освободит бриг Дампса за восемь-десять дней, необходимых «Каталине» на предстоящую операцию.
Вчера над Москитовым берегом стремительно пронесся небольшой шторм. Природа пробовала свои силы. На море волнение определялось не более чем в четыре балла, дул умеренный ветер.
Педро потянул на себя дверь, она бесшумно подалась, пропустив свет луны, который скошенным квадратом лег на пол каюты. Чистое черное небо было украшено звездной россыпью. «Каталина» под малыми парусами тихонько двигалась вперед левым галсом курсом галфвинд. Поскрипывал перекладываемый рулевым штурвал. Неяркий свет от фонаря освещал группу вахтенных. Они, чтобы не тревожить сон капитана, говорили шепотом. А де ла Крусу не спалось. Уже началось 4 ноября 1705 года. Оставался какой-нибудь час хода до устья Уауы. А там… три часа полных парусов, и «Каталина» с рассветом окажется у реки, указанной Уильямом Дампсом.
«Что сделал Гант с Каталиной? Как поступил? Где она сейчас? — возможно, в тысячный раз за прошедшие годы Педро задавал самому себе эти вопросы и не получал ответа. — Или я ничего не понимаю в людях, или Дампе не соврал. Слишком мал шанс, чтобы кто-либо успел их снять до нашего возвращения. А вернемся без Ганта… ему ясно — бриг, он и весь его экипаж последуют на дно, как потопленная ими шхуна! Неужели я поведу себя так жестоко? Да, на этот раз я так и поступлю!»
Это решение как бы подвело черту его рассуждениям. Он притворил дверь и попытался уснуть.
Забрезжил рассвет, в подзорную трубу уже можно было различить начало заливчика, в который впадала нужная им река.
Все давно поднялись, рядом с рулевым на мостике стоял де ла Крус. Большая часть экипажа собралась на полуюте и шканцах, Коко был свободен от своих прямых обязанностей. Он лишь приготовил тройную порцию черного кофе. Предстоял бой, и Медико запрещая давать команде какую-либо еду. Коко забавно обвесил себя с ног до головы разным оружием.
С мостика спустились Девото и Тетю. Почетный капитан на этот раз, без чьей-либо просьбы, прямо протиснувшись в гущу матросов, начал:
— Вы помните, что Генри Джон Морган стал рыцарем и новым губернатором Ямайки. Однако от того, что Морган сделался сэром, у него не прибавилось ни доброты, ни совести. Как только нога его ступила на землю Ямайки, он тут же начал замышлять новые пиратские набеги. На свои собственные деньги создал армаду, которая сделала совершенно невыносимым плавание в Карибском море торговых кораблей под любым, кроме английского, флагом. Карл Второй снова получал в свой карман порядочный куш. Но вот Морган вторгся в дело торговли рабами. Оно не находилось под покровительством английских магнатов, и они немедля начали давить на министров королевского двора, чтобы те, в свою очередь, насели на короля. И Карл вторично был вынужден «принимать меры». Он отстранил Моргана от командования войсками,
— Но армада осталась, — заметил Адальберто.
Вот почему, несмотря на близость сезона штормов, никто из команды не выказывал ни малейшего недовольства по поводу нового курса. Матросы и офицеры «Каталины» души не чаяли в своем капитане.
Светило поднялось над горизонтом, словно в небо с морского дна взлетел огромный наполненный огнем шар. «Каталина» встретила третье утро своего нового похода у группы островков Суон.
Море было спокойно, лишь мелкая ранняя рябь все еще бежала с востока на запад, чтобы исчезнуть в первых теплых лучах взошедшего солнца.
«Каталина» поставила почти все паруса, однако двигалась вдоль берега, обследуя каждый заливчик, со скоростью не более пяти узлов.
Сразу после обеда все свободные от вахты матросы собрались под тент на полубаке, чтобы покурить и поболтать. К ним подошел Девото. Следом появились Тетю и Медико.
Взгляды старшего помощника и Тетю сошлись и тут почетный капитан «Каталины» весело произнес:
— Я об этом как раз подумал, сеньор Девото! И, знаете, готов… Кто напомнит нам, на чем мы остановились в рассказе о Моргане?
— На его победе в Портобело.
— На зверском грабеже, вы хотели сказать. Так вот не успел Морган прийти на Ямайку, как получил послание от Хуана Переса де Гусмана, губернатора Панамы. Тот, видите ли, выражал свое восхищение воинским мастерством пирата и спрашивал его о новом оружии, которым Морган смог превзойти регулярные полки. Морган ответил письмом, приложив к нему бутылку рома, пистолет и несколько круглых пуль. Письмо заканчивалось словами, что, мол, если губернатор сомневается в его способностях, то очень скоро в них убедится, поскольку не пройдет и года, как Морган лично продемонстрирует «свое новейшее оружие» губернатору.
— Когда человек хвалится, он унижает себя. Но бывают люди, которых чужая наглость выводит из себя и лишает рассудка, — сказал Адальберто.
— На Ямайке Морган купил самую большую асиенду острова. Поселился там со своей женой-испанкой. Ее звали Мария Исабель. Морган обращался с бедняжкой хуже, чем со своей ключницей. Баснословные богатства, привезенные им из Портобело, сделали его важным господином, которого чуть ли не каждый день губернатор Медифорд приглашал к своему столу. Но давно известно, что страсть — враг покоя, а чрезмерное богатство — здоровья. И стройная, сильная фигура Моргана обрюзгла, он растолстел, стал чаще прикладываться к крепким напиткам.
— Ох, как он любил устраивать веселые пирушки! — вставил шкипер Чистюля. — Ой, как любил!
— Да уж! Пирушки… Одна из таких оргий обернулась для Моргана трагедией. На борту английского фрегата «Оксфорд» он отмечал одну из побед над французами. Шла крупная попойка, когда кому-то взбрело в голову дать салют в честь Моргана из всех орудий фрегата сразу. Салют прозвучал, но кто-то из пьяных матросов обронил фитиль у порохового погреба, и «Оксфорд» вместе со всеми пушками и экипажем взлетел на воздух. Погибло более трехсот пятидесяти моряков. В живых осталось человек десять. Моргана, полуживого, подобрал бот, разыскивавший пострадавших вокруг бывшей стоянки «Оксфорда». Оправившись от угара — прошло несколько дней, — Морган со своими людьми на лодках направился собирать тела погибших, еще плававших в бухте, но не затем, чтобы их захоронить, а с тем чтобы снять драгоценности: кольца, брошки, серьги. Он сам резал уши и пальцы, на которых видел кольца с камнями, а тела отпихивал от лодки.
— Такие молодчики, как Морган, героями не погибают. Они умирают в своих постелях, — заметил Медико.
— Да! Однако слово, данное губернатору Панамы, Морган сдержал! Правда, до этого пират и его люди чуть было не погибли от истощения. Они пробирались к городу сквозь тропические леса, за время пути основной отряд, который шел с суши к стенам Панамы, неумолимо сокращался, нередко происходили смертельные стычки. Моргана это не смущало. Наоборот, разозлило, стало причиной еще больших зверств и насилия, когда он добрался до города. О такой жестокости прежде не слышало ни одно человеческое ухо. Людям вспарывали животы, засыпали их солью и перцем. Одну женщину насиловало до пятидесяти человек. Живых мужчин, женщин, детей и стариков бросали в костры. А потом пираты вообще сожгли весь город.
— Еще древнеримский поэт [80] знал, что ни один жестокий человек не бывает счастлив, — произнес Девото, и Тетю показалось, что говоривший смутился.
— Было, как вы уже знаете, сто семьдесят пять ослов нагружено мешками, полными драгоценных камней, золота и серебра. Пираты прихватили с собой еще шестьсот мужчин, женщин и детей как товар на невольничьем рынке. Когда сведения о гнусностях в Панаме дошли до Европы, стали достоянием европейских дворов, произошел взрыв всеобщего негодования. Это вынудило британского короля «принять меры». Прежде всего в Лондон был отозван губернатор Ямайки сэр Томас Медифорд. С него потребовали отчета. И Карл И, к великому своему сожалению, был вынужден передать дело на решение королевских судей. Они определили Медифорду два года тюрьмы. Морган же, чья неоспоримая храбрость и военное мастерство снискали ему в Англии уважение многочисленных поклонников, отделался намного легче. Суд постановил Моргану «безвыездно проживать в Лондоне».
Из бочки на марсе послышался голос Зоркого:
— Слева по борту, на берегу, в пяти кабельтовых вижу людей. Там что-то случилось!
Никто из слушавших Тетю матросов не шелохнулся.
— Поначалу вандал чувствовал себя превосходно среди почитателей и почитательниц самых разных слоев общества Англии. Однако климат Британских островов ему не подходил. Он заскучал по тропикам, а потом и просто потребовал, чтобы его отпустили, поскольку заболел туберкулезом. Новая политическая ситуация в Европе, изменившая отношения Англии с Испанией в лучшую сторону, позволила Карлу II в семьдесят четвертом году открыто продемонстрировать свою симпатию к Моргану. Король пожаловал пирату рыцарский титул британской короны и отправил на Ямайку в должности вице-губернатора и командира всех тамошних английских морских и сухопутных сил. Это был второй случай в истории Англии, когда за пиратские заслуги жаловался рыцарский титул.
— Первым был Фрэнсис Дрейк, — заметил Девото и хотел было что-то еще добавить, но с капитанского мостика прозвучала команда капитана:
— Лечь в дрейф. Шлюпки на воду!
Люди, находившиеся на берегу, человек десять, не более, явно в отчаянии взывали о помощи. Они жгли костры, бегали по берегу, размахивали рубахами.
Вскоре доставленные на борт «Каталины» испанские моряки поведали де ла Крусу и его друзьям, что прошлым вечером их шхуна была разграблена английскими пиратами и затем потоплена вместе с экипажем, загнанным в трюмы. В последнюю минуту матросам одного из кубриков чудом удалось выбить дверь. До берега доплыли только девять человек. Шхуна шла с грузом какао из Пуэрто-Кортеса в Сантьяго-де-Куба.
— Капитан, они еще недалеко, — сказал пожилой испанец.
— Почему вы так полагаете?
— Потопив нас, бриг зашел в соседний залив. Ночью команда сошла на берег ловить черепах, Значит, и сегодня пойдут.
— А если уже поймали достаточно? — спросил Девото.
— Нет! За одну ночь не могли. Сеньор, когда они взобрались на нашу шхуну, то в первую очередь начали искать запасы провизии.
— Похоже, ваш Морган, Тетю, совершает чудеса, — сказал Девото и потер руки.
Педро поручил Доброй Душе позаботиться о спасенных людях, чтобы тот накормил, разместил их и каждому определил занятие.
После недолгих споров друзья составили план действий. «Каталина» подошла как можно ближе к берегу и стала на якорь. Добрая Душа и отобранные им десять лучших гребцов отправились до поры спать.
С наступлением темноты на воду спустили четырехвесельную шлюпку, в нее сошла команда во главе с боцманом. Он усадил Зоркого на нос, а сам, держа в руках зажженный фонарь особой конструкции, сел рядом с рулевым. Огонь от трех толстых свечей был виден лишь сквозь 20-дюймовую трубу с диаметром в 10 дюймов. Труба же была отведена от берега в сторону «Каталины».
— Пусть больше ни моя жена и никакая другая женщина не узнает ласк Решета, если этой ночью план не сработает, — произнес боцман и выпустил из рук конец.
Гребцы налегли на весла, и шлюпка ходко пошла вперед.
Вскоре и «Каталина», используя ночной бриз, осторожно двинулась за шлюпкой, ориентируясь на ее свет.
Де ла Крус отдал необходимые распоряжения и отправился к себе в каюту. За ним пошли отдыхать и остальные, кроме Девото. Он хотел первым увидеть, как замигает фонарь боцмана.
«Каталина» шла с погашенными огнями. Почти весь экипаж не спал и собрался на баке. Не раз берег резко уходил влево, но «светлячок» на море ровно горел и продолжал двигаться прямо. Замигал он примерно за два часа до рассвета. «Каталина» бросила якорь и вскоре вернулась шлюпка.
Спасенный моряк из Пуэрто-Кортеса оказался прав. Бриг стоял в заливе бушпритом к морю. Это означало, что глубина залива позволила ему развернуться, что, в свою очередь, говорило о возможности безопасного подхода «Каталины» к его борту.
Темная безлунная ночь способствовала настолько внезапному появлению «Каталины» в пределах видимости вахтенных английского судна, как если бы она вынырнула со дна морского. Да и к тому же в этот предутренний час, перед самым рассветом, очевидно, дремали и вахтенные. Они подняли тревогу, лишь когда абордажные «кошки» «Каталины» уже были заброшены на борт брига и «Каталина» подтягивалась к пиратскому судну, над кормой которого развевался огромный черный флаг с крупной буквой «Д», вышитой золотой канителью.
Половина экипажа, оставшаяся на бриге, да еще крепко спавшая, была не способна на какое-либо серьезное сопротивление. Капитан, небезызвестный Уильям Дампе, заканчивал свой утренний туалет под надзором второго помощника «Каталины» и Доброй Души.
Трофей превзошел ожидания любого из каталинцев. Команда брига ловила черепах перед дальней дорогой — возвращением на родину. Капитан Дампе готовился к этому три года, начиная с того дня, когда экипаж пил за его пятидесятилетие. На борту английского корабля помимо 80 тысяч фунтов какао, стоивших не менее 35 тысяч дукатов, в каютах капитана и его офицеров, в сундуках и ящиках кубриков было собрано звонкой монетой более 86 тысяч дукатов, мешок разных драгоценностей: ожерелья, кулоны, броши, кольца и еще порядка 30 фунтов жемчуга в зернах.
Фиксатору было над чем трудиться. Каталинцы же, охранявшие пиратов и не знавшие об их намерении, что называется, «завязать» и отправиться домой, диву давались, видя на некоторых лицах горькие слезы.
Де ла Крус послал юнгу ко второму помощнику и Доброй Душе с приказом доставить капитана пиратов на «Каталину».
— Мой дед возил рабов в Америку, в редкие дни своего отдыха он говаривал, покачивая меня на коленях: «Военная сила, деньги и счастливая звезда — с ними можно перевернуть мир». Вижу, мне скоро предстоит встретиться с дедом на том свете. Я скажу ему, что мир можно перевернуть и при одной только счастливой звезде! Что такое сила и деньги, когда изменила звезда? Печальные воспоминания! — с этими словами, произносимыми на приличном испанском языке, Уильям Дампе вошел в каюту Красного Корсара.
Несмотря на свой по тем временам достаточно преклонный возраст, английский пират, при жизни ставший легендой, упоминание одного имени которого невольно вынуждало креститься испанских моряков, алькальдов, альгвасилов и даже иных губернаторов, выглядел молодцом.
Де ла Крус, повинуясь вдруг своей интуиции и удивляя друзей, решил повести разговор с капитаном Дампсом за завтраком.
Подобный прием ввел в замешательство и англичанина, однако он быстро осознал, что это может быть его шансом начать переговоры.
— Если вы, сэр, знакомы с трудами Луция Аннея Сенеки, то еще сей светлый ум учил нас: гнев против сильного неприятеля похвален, а против побежденного зазорен, — с галантной улыбкой произнес де ла Крус, еще больше озадачив всех присутствовавших.
Один лишь Тетю подумал: «У Педро созрел план. Умница! От такого-то господина и в его положении искренних ответов можно добиться только добром», — и тут же спросил:
— Вы и название дали бригу «Хесус», чтобы уберечься от несчастья, чтобы никогда не изменила вам счастливая звезда?
— Нет, тогда я об этом не думал. Так назывался главный корабль моего славного соотечественника Джона Хавкинса.
— И вы можете гордиться! Вы принесли людям не меньше зла! — процедил сквозь зубы Девото. — И потому по справедливости должны быть наказаны!
— Ну, что вы, сеньор? Справедливость и правда! Они украшают могилы, а при жизни… так уж устроены люди, в том числе те, за которых вы ратуете, при жизни справедливость и правда многим колют глаза и делают вашу же собственную жизнь неудобной.
— Вы рассуждаете так, капитан Дампс, словно сидите у горящего камина в только что купленном замке перед обожающими вас родственниками. А ведь мечте вашей не сбыться, — уже без улыбки сказал де ла Крус. — Ваш план рассеялся, как дым от трубки. Ведь вы мечтали приблизительно через неделю, с богатством, достаточным для безбедной старости, ввести свой бриг в струю Гольфстрима на широте Азорских островов.
— И понестись, как нес своего седока Бабьека, любимый конь Сида [81], в родную Англию, — добавил Тетю.
— Всю жизнь везло! А впрочем, жадность! Подвело меня желание взять больше. Вы — Красный Корсар, — и Дампе поглядел на де ла Круса. — Насколько я знаю, вам лично подобное не грозит, но и счастливая звезда вам пока не светит… Я стар и утомился играть с людьми, как кошка с мышкой.
— Видите ли, совсем еще недавно англичане были союзниками испанцев. Теперь мы — враги! Но может статься, что все скоро изменится. Я полагаю, что людям необходимо объединяться не по месту рождения, а по чести, совести и уму… — Красный Корсар не договорил, англичанин перебил его:
— То есть?
— Умные и порядочные люди с умными и порядочными, а глупые, недалекие — между собой.
— Какую незавидную долю вы оставляете последним.
— Вовсе нет! Умный, порядочный человек несет в себе извечное желание протянуть руку помощи другому человеку, обездоленному достатком или умом, поделиться с ним своими знаниями. Дело в том, что не каждый глупый это сознает: одни принимают руку и поднимаются над собой, а подавляющее большинство — пытается ее отрубить…
Капитан Дампе отведал кусочек бисквита, отпил из чашечки шоколада и решительно произнес:
— Я предлагаю fair play! [82]
Де ла Крус обвел взглядом друзей, и каждый увидел в глазах Педро вспыхнувшую надежду. Однако Красный Корсар не спешил.
— Чего вы, капитан Дампе, сейчас хотели бы больше всего?
— Стать свободным, как облако!
— Но оно не свободно! Оно всегда пребывает во власти ветра.
— Тогда хочу быть птицей, только привязанной к своему гнезду.
— Мы принимаем fair play. Делайте ставку!
Английский пират задумался, и этим воспользовался Тетю:
— По мере того как бегут годы, мне все чаще кажется, что Бог дал человеку аккурат две руки для того, чтобы он, принимая левой, раздавал правой.
— Это как сказать, мосье! Итальянцы, например, считают: «Кто не уважает, тот становится уважаемым». Но… к черту итальянцев! Вы ищете Ганта. Я знаю, где он! И не ставлю условий…
Девото аж подскочил на стуле, а Медико тихо произнес:
— Для врачевания любой болезни есть свое лекарство. Дело лишь за тем, как его обнаружить. Похоже, капитан Дампе, вы нашли, что вам необходимо.
Лицо англичанина сделалось пунцовым, и он заторопился:
— На носу сезон штормов. В этом году Чарлз Гант намерен переждать его в хорошо известном, давно облюбованном месте. Это может быть в одном из рукавов дельты Коко…
— У мыса Грасиас-а-Дьос? — с удивлением спросил Тетю. — Но там многочисленные поселения индейцев-антропофагов.
— У Ганта — этого исчадия ада — есть с ними соглашение. Зато вокруг на много миль нет ни одной живой испанской души.
— А где еще может находиться его стоянка? — спросил де ла Крус.
— В устье реки, что впадает в Карибское море у самого южного из островков Москито. Я бы начал именно с этого места. Подниматься бы стал с юга, прижимаясь как можно ближе к берегу, сразу от устья Уауы.
— Ложь! Это обман! — заявил Девото и сжал кулаки.
— Сеньор уже в таком возрасте, что ему пора бы знать: часто ничто так не похоже на ложь, как истина. — Дампе извлек из внутреннего кармашка камзола золотые часы работы знаменитого мастера Грегдона, откинул крышку. — Благодарю за угощение. Прикажите провести меня в мою каюту. А сами спешите! Снимите с брига весь бегучий такелаж, оставьте на немного провизии, пороха для ружей. Мы будем ждать вас.
В капитанской каюте «Каталины» воцарилась недоуменная тишина. Англичанин понял ее причину:
— Мы будем ждать! Я уверен в вашей победе над Гантом. Вы вернетесь и… тогда решите нашу судьбу, мою и экипажа. Каждый из нас твердо намерен навсегда оставить море. Ну, а… ежели не вернетесь за нами, Всевышний укажет, как дальше нам поступать. Распорядитесь, капитан, чтобы меня проводили. Я устал. Мой второй помощник готов сойти на берег с вашим парламентом. Он объяснит моим людям ситуацию. Я в вашей порядочности не сомневаюсь, — Дампе стер носовым платком выступившую испарину.
Потребовался целый день, чтобы часть пиратов и матросы «Каталины», которые не несли караула, сняли с брига груз какао и весь бегучий такелаж, не оставив на борту ни обрывка брезента, ни куска шкота.
Спасенных моряков из Пуэрто-Кортеса вместе с грузом какао де ла Крус решил высадить в гавани небольшого поселения на острове Провиденсия. Он обещал с первой же оказией сообщить о случившемся властям Пуэрто-Кортеса и владельцам какао.
Девото, второй помощник, Чистюля, Меркурий, Добрая Душа и Адальберто с пристрастием потолковали с каждым из пиратов по отдельности и пришли к выводу: все члены экипажа брига согласны с решением своего капитана; все надеются на верность слову Красного Корсара; заблаговременно оговоренной встречи ни с каким другим пиратским кораблем на этом месте не назначалось.
Последнее обстоятельство было важно, поскольку в таком случае выходило весьма маловероятным, что какой-либо пират забредет сюда и освободит бриг Дампса за восемь-десять дней, необходимых «Каталине» на предстоящую операцию.
Вчера над Москитовым берегом стремительно пронесся небольшой шторм. Природа пробовала свои силы. На море волнение определялось не более чем в четыре балла, дул умеренный ветер.
Педро потянул на себя дверь, она бесшумно подалась, пропустив свет луны, который скошенным квадратом лег на пол каюты. Чистое черное небо было украшено звездной россыпью. «Каталина» под малыми парусами тихонько двигалась вперед левым галсом курсом галфвинд. Поскрипывал перекладываемый рулевым штурвал. Неяркий свет от фонаря освещал группу вахтенных. Они, чтобы не тревожить сон капитана, говорили шепотом. А де ла Крусу не спалось. Уже началось 4 ноября 1705 года. Оставался какой-нибудь час хода до устья Уауы. А там… три часа полных парусов, и «Каталина» с рассветом окажется у реки, указанной Уильямом Дампсом.
«Что сделал Гант с Каталиной? Как поступил? Где она сейчас? — возможно, в тысячный раз за прошедшие годы Педро задавал самому себе эти вопросы и не получал ответа. — Или я ничего не понимаю в людях, или Дампе не соврал. Слишком мал шанс, чтобы кто-либо успел их снять до нашего возвращения. А вернемся без Ганта… ему ясно — бриг, он и весь его экипаж последуют на дно, как потопленная ими шхуна! Неужели я поведу себя так жестоко? Да, на этот раз я так и поступлю!»
Это решение как бы подвело черту его рассуждениям. Он притворил дверь и попытался уснуть.
Забрезжил рассвет, в подзорную трубу уже можно было различить начало заливчика, в который впадала нужная им река.
Все давно поднялись, рядом с рулевым на мостике стоял де ла Крус. Большая часть экипажа собралась на полуюте и шканцах, Коко был свободен от своих прямых обязанностей. Он лишь приготовил тройную порцию черного кофе. Предстоял бой, и Медико запрещая давать команде какую-либо еду. Коко забавно обвесил себя с ног до головы разным оружием.
С мостика спустились Девото и Тетю. Почетный капитан на этот раз, без чьей-либо просьбы, прямо протиснувшись в гущу матросов, начал:
— Вы помните, что Генри Джон Морган стал рыцарем и новым губернатором Ямайки. Однако от того, что Морган сделался сэром, у него не прибавилось ни доброты, ни совести. Как только нога его ступила на землю Ямайки, он тут же начал замышлять новые пиратские набеги. На свои собственные деньги создал армаду, которая сделала совершенно невыносимым плавание в Карибском море торговых кораблей под любым, кроме английского, флагом. Карл Второй снова получал в свой карман порядочный куш. Но вот Морган вторгся в дело торговли рабами. Оно не находилось под покровительством английских магнатов, и они немедля начали давить на министров королевского двора, чтобы те, в свою очередь, насели на короля. И Карл вторично был вынужден «принимать меры». Он отстранил Моргана от командования войсками,
— Но армада осталась, — заметил Адальберто.