Страница:
Вечером, когда все, всяк по-своему, приятно проводили время в гостиной,
мистер Мак-Мусс положил перед отцом Опимианом какой-то рисунок и спросил:
- Что, по-вашему, здесь изображено?
Преподобный отец Опимиан:
_ Бесформенный кусок невесть чего.
Мистер Мак-Мусс:
- Нет, не бесформенный. Это кремневое образование весьма любопытного
свойства.
Преподобный отец Опимиан:
- Весьма любопытно, согласен. И кому бы только могло прийти в голову
изобразить такой безобразный кремень? Тут кроется, верно, загадка; тайна
столь же неразрешимая, на мой взгляд, как Aelia aelia Crispis {Загадка эта
послужила поводом ко многим ученым изысканиям. Читатель, незнакомый с нею,
найдет необходимые сведения в статье "Aenigma" [загадка, тайна (лат.)] в
Encyclopaedia Britannica, равно как и, полагаю, во всякой другой
энциклопедии. (Примеч. автора).}.
Мистер Мак-Мусс далее показал рисунок лорду Сому, затем и прочим, у
каждого допытываясь его мнения. Одна юная особа предположила, что это
окаменелость допотопной ракушки. Лорд Сом возразил, что окаменелости часто
кремнисты, но редко они - чистый кремень; в данном же случае это именно так;
нет, ему лично виделась здесь голова осла; однако никоим образом не могла
она превратиться в кремень.
Когда все догадки истощились, мистер Мак-Мусс сказал:
- Это нечто, называемое кельтом. Ослиная голова, в самом деле, сродни
предмету. Artium Societatis Syndicus Et Socii {Синдик и члены общества
искусства (лат.).} решили, что это военное оружие, изготовленное,
по-видимому, руками человеческими. Нашли ЭТУ вещь и множество сходных с нею
среди костей мамонта и других вымерших животных, и она считается
доказательством того, что люди и мамонты жили в одно время.
Преподобный отец Опимиан:
- Военное оружие? А ручка была? И где же тогда дырка для ручки?
Мистер Мак-Мусс:
- Дырки нет как будто.
Преподобный отец Опимиан:
- Кремни, кремни и больше никаких следов человека среди костей мамонта?
Мистер Мак-Мусс:
- Решительно никаких.
Преподобный отец Опимиан:
- И что же, полагает Artium Societatis Syndicus Et Socii, сталось с
людьми, изготовившими эти высокие образцы первобытного искусства?
Мистер Мак-Мусс:
- Эти умело обточенные камни, полагают ученые, доказывают, что
человечество куда древнее, чем считалось ранее; отсутствие же каких бы то ни
было прочих следов их не смущает нимало.
Преподобный отец Опимиан:
- Ха-ха-ха! Это почище "Слона на луне" {Смотри поэму Батлера под этим
названием в его "Разном". (Примеч. автора).} {179}, который оказался мышкой
в телескопе! Но я могу подсказать им, что сталось с первобытными воинами.
Будучи происхождения эфирного, они испарились.
СЕМЕРО ПРОТИВ ФИВ.
РАЗМЫШЛЕНИЕ О РОЖДЕСТВЕ
И в высоких горах,
Средь бурных валов,
И в горячих ключах,
Средь могильных сняв,
Глубоко под землей,
Средь подземных вод,
Над отвесной скалой
Путь любовь найдет {180}.
Песенка из "Памятников" Перси
Гарри Плющ вызвался быть Меркурием мистера Принса, когда тот покидал
Башню, и передавать ему записочки от сестер и все, что они ни попросят,
передать на словах. Лошаденка его, выносливая, хоть и не слишком пригожая,
трусила славной рысцой, и Гарри успевал за день обернуться туда и обратно,
вдобавок побаловав и ее и себя приятным отдыхом и пищей. Нахваливая вместе с
другими эль и мясо в людской, он узнал и кое-какие домашние новости и
кое-что про гостей. Он узнал, что тут много молодых людей и все увиваются за
молодой хозяйкой; а она отличает двоих: один - это который живет в Княжей
Прихоти, этот, как видно, ей больше нравится, а другой - молодой лорд, душа
общества, да только, видно, он-то сам занялся другой барышней, которая
скакнула в воду, чуть не утопла, а его вытащила, не то бы он утонул. История
от передачи из уст в уста не теряла красок. Гарри, выведя из нее именно то
заключение, какое было ему особенно приятно, решился предпринять некоторые
шаги в интересах собственного сватовства, заручился поддержкой союзников, и
все вместе они отправились в поход, как Семеро против Фив {181}.
Отец Опимиан только что отзавтракал и устроился у себя в библиотеке,
когда ему доложили, что какие-то молодые люди желают с ним побеседовать. Его
преподобие, как водится, не отказал, и посетителей ввели в комнату. Он узнал
приятеля своего Гарри Плюща. С ним вошли еще шестеро. Почтительно
поздоровавшись и получив благосклонный ответ, Гарри, единственный из всех
будучи уже знаком с его преподобием, взял слово.
Гарри Плющ:
- Сэр, помните, вы уж раз утешили меня, когда я убивался; а теперь вот
мы слыхали, будто молодой господин из Княжей Прихоти надумал жениться.
Преподобный отец Опимиан:
- Неужто? Значит, вы осведомлены лучше, нежели я.
Гарри Плющ:
- Ой, да все об этом толкуют. Он пропадает у помещика Грилла и,
говорят, ради барышни, она еще в Башне гостила, я сам еще ее принес, когда
буря была. Хорошо бы и правда. Вы ж сказали, если женится он да сестрам
подходящие женихи найдутся, мисс Дороти пойдет за меня. Я с тех пор все и
надеялся. А это шесть женихов подходящих для сестер Дороти. Вот и все,
значит, коротко говоря.
Преподобный отец Опимиан:
- Да уж нельзя короче. Ты говоришь, как спартанец. Сразу берешь быка за
рога. Но отчего ты явился ко мне? Юные девы сии не в моем ведении.
Гарри Плющ:
- Ой, сэр, да вы ж лучший друг молодому хозяину. Вы б ему только
словечко за нас замолвили, сэр. Сами понимаете, сэр.
Преподобный отец Опимиан:
- Я понимаю только, что семь нот тональности до минор хотят звучать
согласно с семью нотами октавой выше; но я решительно не понимаю, при чем
тут я.
Гарри Плющ:
- Право, сэр, вы б только спросили, как он насчет нашего предложения
этим семи девушкам.
Преподобный отец Опимиан:
- Да почему б вам самим не посвататься? Кажется, все вы люди почтенные.
Гарри Плющ:
- Я-то сватался к мисс Дороти, вы же знаете, да она за меня не
захотела; ну, а эти боятся. Мы все семеро по части земли да леса: фермеры,
охотники, садоводы. И мы друг с дружкой как на духу. Девушки эти не то что
нам неровня, а получается, что так. Уж очень тонкого они воспитания. И не
подступиться к ним. Только если б они за нас пошли, мы б все были вместе.
Славной семейкой сели б за стол на рождество! Нам бы только кто помог в этом
деле; а уж если молодой хозяин женится, тут им тоже небось ничего другого не
останется.
Преподобный отец Опимиан:
- И каждый из вас семерых питает особое пристрастие соответственно к
каждой из семи сестер?
Гарри Плющ:
- В том-то вся и потеха.
Преподобный отец Опимиан:
- Потеха? Быть может. Ну так вот. Ежели молодой хозяин женится, он
поставит меня в известность. А уж я поставлю в известность вас. Потерпите.
Все будет хорошо.
Гарри Плющ:
- Премного благодарны, сэр. Наше почтенье.
Шестеро хором повторили слова Плюща и тотчас удалились.
"Что ни говори, - наедине рассуждал отец Опимиан, - приятные молодые
люди и собою хороши. Не знаю, что могли бы сказать остальные. Они выступали
как греческий хор. Свои реплики они доверили корифею. Он же славно справился
с ролью, более на спартанский, нежели на афинский, манер, но это не важно.
Краткость в подобных случаях лучше витийства. Юноша мне положительно
нравится. Как запала ему в душу семейная трапеза на рождество! Когда я в
первый раз его встретил, он думал о том, как порадовался бы отец участию
мисс Дороти в их домашнем празднике. Теперь он расширил круг, но
главенствующая мечта остается прежней. Он рано лишился матери. Верно, она
была добрая женщина и подарила его счастливым детством. Иначе рождественский
очаг так не основался бы в его воображенье. Это хорошо говорит о нем и его
семье. Сам я много думаю о рождестве и обо всем, что с ним связано. На
рождество я всегда обедаю дома и делаю на стене зарубки по росту моих детей,
чтобы выяснить, насколько каждый из них возрос с прошлого года со стороны
физической. И в провозвестии рождества столько поэзии! Зимородок вьет гнездо
на тихих водах. "Певец зари не молкнет до утра" {182}. Я никогда не поверял
сих поэтических образов жизнью действительной. Я хочу принимать их на веру.
Мне нравится самая мысль о рождественском полене, громадном чурбане,
заботливо выбранном загодя, отменно просушенном и сжигаемом в старинном
очаге. Оно не влезет в камины наших гостиных. Его не сожжешь на наших
кухнях, покуда там жарят, варят, парят, пекут, томят и тушат с помощью
сложного приспособления, которое, каковы бы ни были его прочие достоинства,
не оставляет места для рождественского огня. Мне нравятся гирлянды
остролиста на стенах и окнах; танец под омелой; гигантская колбаса;
толстенный филей; огромный шар сливового пудинга - сей истинный прообраз
нашей планеты, сплюснутой у полюсов; бочки осеннего пива; неиссякаемая чаша
с пуншем; радости старого замка, где некогда помещик встречал праздник в
счастливом единении с семейством, челядью и соседями. Мне нравится самая
мысль о том, что миновало, и я люблю все то, что остается поныне. Я уверен,
отец моего Гарри и сейчас зажигает рождественское полено и вскрывает осеннюю
бочку; быть может, вместо быка он подает целиком зажаренную свинью, подобно
Эвмею, прелестному свинопасу в "Одиссее". А как сам Гарри будет зажигать
рождественское полено, когда осуществятся чаянья его и шестерых приятелей!
Надобно поближе узнать нрав и обстоятельства сих юных женихов. Конечно, это
все дело не мое и мне бы следовало помнить слова Цицерона: "Est enim
difficiles cura rerum alienarum: quamquam Terentianus ille Chremes humani
nihil a se alienum putat" {De Officiis. I, 9. (Примеч. автора). ["Трудна
забота о чужих делах. Хотя Кремет {183} у Теренция и "находит, что ему не
чуждо ничто человеческое"". - Цицерон. Об обязанностях. I, 9. (Пер. В.
Горенштейна).]}. Я согласен с Chremes. Судя по кое-каким признакам, недавно
мною подмеченным, я склонен надеяться, что слухи не вовсе лишены оснований,
и если молодой человек будет тоникой и эти два гептахорда сольются в двойную
октаву, то почему бы и мне не исполнить басовую партию?"
ДВА ВИДА КАДРИЛИ. ЛОМБЕР ПОПА.
ПОЭТИЧЕСКАЯ ВЕРНОСТЬ ПРИРОДЕ. КЛЕОПАТРА
Ἔγνωκα ὔ᾽ οὗν. . . . .
Τοὺ ζῶντας ὤσπερ εὶς πανἠγυρἰν τινα
Ἀφειμένους ἐκ τοῡ θανάτου καὶ τοῡ σκότους
Εἰς την διατριβὴν εἰς τὸ φῶς τε τοῡθ᾽ὄ δή
Ὁρῶμεν˙ ὅς δ᾽ἄν πλεῑστα γελἁσῃ καὶ πἰη,
Καὶ τῆ Ἀφροδιης ἀντιλάβηται τὸν χρονον
Τοῡτον ὅν ἀφεῖται, καὶ τύχῃ γ᾽ἐράνου τινος
Πανηγυρίσας, ἥδιστ᾽ ὰπῆλθεν οῖκαδε.
Alexis. Tarantini
Подобно тем, кто ради зрелищ покидает дом,
Так покидаем тьму небытия и мы,
Чтоб краткой жизни свет узреть. Но даже тот,
кто весел,
Кто пьет и любит, он, как ублаженный гость,
Когда-то возвратится в ночь, откуда вышел {184}.
Алексид. Тарентинцы
Тем временем мистер Принс, пробыв у себя дольше обычного, воротился в
Усадьбу. Он нашел там то же общество, какое оставил; но он заметил или
вообразил, что лорд Сом теперь у мисс Грилл в большей милости; что она стала
к нему куда внимательней и наблюдает его отношение к мисс Найфет не с одним
любопытством.
Коротать зимние вечера помогала кадриль двух видов: старинная карточная
игра и танец, введенный в моду недавно. Причем танцевали, разумеется, не в
зале, а просто в гостиной. Ну а танцы никогда не были сильной стороной
мистера Принса, и хоть в современном танце, в кадрили особенно, от человека
не требуется почти ничего, кроме простой ходьбы, все же в этом "почти"
весьма выразительно выказываются изящество и красота движений, каковыми,
разумеется, лорд Сом затмевал здесь прочих молодых людей. Он старался
приглашать всех барышень, никого не отличая; но любопытному наблюдателю,
особливо если любопытство было приправлено ревностью, легко открывалось, что
охотней всего приглашает он мисс Найфет. Когда же случалось им танцевать
вместе польку, мифологическая теория его преподобия полностью
подтверждалась. Казалось, сама Природа предопределила им быть нераздельными,
и в том внутренняя убежденность придавала их движеньям слаженность, словно
рождаемую из сокровенных глубин души. Несколько раз они исполнили Minuet de
la Cour {придворный менуэт (фр. искаж.).}. Танцевали один раз, а потом уж
все просили их повторить. Тут не имели они соперников. Мисс Грилл
ограничивалась кадрилью, но мистер Принс тем не менее так и не решился ее
пригласить. Когда щеки мисс Найфет заалели от танца, не нужно было большой
проницательности, чтобы заметить, как восторженно смотрит на нее при всей
своей светской воспитанности лорд Сом. Мистер Принс это заметил и,
оглянувшись на мисс Грилл, увидел в глазах ее будто слезинки. Бог знает,
отчего блестели ее глаза. Ревность приписала их блеск слезам. Отчего она
плачет? Не повернулось ли ее сердце вновь к его сиятельству? Тем более что
увидело препятствие на своем пути? Не сказалось ли тут уязвленное самолюбие?
Нет. Это недостойно Морганы. Тогда отчего же? Не плачет ли она от горьких
сожалений, что и сама упустила свой случай? И нет ли в том его самого,
мистера Принса, вины? Он едва не сделал ей предложения, она едва его не
приняла. И вместо того, чтобы ловить свое счастье, он отсутствовал дольше
обычного. Это скверно. Но как исправить зло, будучи во власти
противуборствующих сил? И мистер Принс сидел в углу и терзался.
Мистер Грилл меж тем затеял в соседней, меньшей гостиной другую кадриль
- за карточным столом, и участники ее были он сам, преподобный отец Опимиан,
мисс Тополь и мистер Мак-Мусс.
Мистер Грилл:
- Из всех карточных игр я только эту одну и признаю. Бывало, она тешила
по вечерам всю нашу Англию. Нынче же, если кто и сядет за карты, так
непременно отдадут предпочтенье висту, который в молодости моей почитали за
игру скучную, сухую и умственную, ибо играют в него в унылой
сосредоточенности, лишь изредка нарушая ее мрачным либо назидательным
сужденьем. Кадриль не требует эдакой важности, тут можно и посмеяться и
поболтать, но в ней нахожу я достаточно интереса.
Мисс Тополь:
- Я очень люблю кадриль. Мне по старости лет еще памятно время, когда
ни один вечер в сельской глуши без нее не обходился. Однако chaque age a ses
plaisirs. Son esprit et ses moeurs {каждому возрасту свои радости, свой дух,
свои причуды (фр.). Буало. (Примеч. автора).}. В старости то и плохо, что
трудно мириться с переменой обычаев. Старичкам, которые пережидают со
скукой, пока молодежь поет и танцует, позволительно погрустить о карточных
играх, которые в их юные дни так тешили старое поколение; да и не только
старое.
Преподобный отец Опимиан:
- К картам нынче редко прибегают вечерами по многим причинам. После
позднего обеда и вечера уж не остается. Прежде, бывало, в карты играли меж
чая и ужина. А нынче где ж встретишь такое? Разве в каком-нибудь богом
забытом месте ужин и кадриль еще в чести, как во времена королевы Анны. А
полвека тому ничего не бывало проще, как сойтись друг у дружки в домах по
очереди сперва для чая, потом для кадрили, а потом и для ужина. О
распространенности сей игры можно судить по балладе Гея {185}, живописующей,
как все классы общества равно ею увлечены {*}. Ныне же легкость передвижения
сводит на нет приятности соседства. Ныне никто уж не прикреплен к своему
месту и не ищет развлечений в предопределенном и узеньком кругу. Все почти
вечно ездят куда-то. Даже и так называемые домоседы реже сидят по домам,
нежели колесят по свету. Ну, а если где и играют в карты, избирают вист
оттого, что он более соответствен нынешней важности; он умственней; так же,
впрочем, как другой вид кадрили, в которой люди важно ходят парочками, будто
аршин проглотили, заместил прежние милые танцы. Слова "добрый старый танец"
способны вызвать в уме мысль о кадрили ровно в той же мере, как слова о
доброй старой Англии могут вызвать в уме хоть какой-то образ, не заемный из
старинных баллад или старой английской драмы.
{* Например:
Когда больной совсем уж слег,
Пришел провизор старый
И доктору кричит: "Он плох!"
Non debes quadrillare
[Ты не должен отплясывать кадриль (лат.)].
Скончался без пилюль больной -
Кадриль врача тому виной.
Испанцы, галлы вновь шумят,
Но пуще - московиты.
Британцы их взнуздать хотят,
Немало пуль отлито.
Вот-вот польется кровь рекой -
Кадриль вояк тому виной.
(Примеч. автора).}
Мистер Грилл:
- Ну вот, ваше преподобие, я дам на рождество бал, где танцевальное
искусство будет представлено во всех видах, в том числе и старинными
сельскими танцами.
Преподобный отец Опимиан:
- Вот это славно. С удовольствием погляжу на молодежь танцующую, как
молодежи и подобает.
Мисс Тополь:
- Есть разновидность этой игры под названием тредриль - ломбер у Попа в
"Похищении локона" {186}, - приятная игра для троих. Поп имел возможность
много раз ее наблюдать и, однако же, описал ее неточно; не знаю, замечал ли
это кто кроме меня.
Преподобный отец Опимиан:
- Нет, я никогда не замечал. Хотелось бы послушать, в чем там дело.
Мисс Тополь:
- В кадрили играют сорок карт; в тредрили обычно тридцать; иногда, как
у Попа в ломбере, - двадцать семь. Когда карт сорок - число козырей
одиннадцать, если они черной масти, и двенадцать, если красной; когда карт
тридцать, то козырей девять, какой бы масти они ни были; когда карт двадцать
семь, козырей не бывает больше девяти какой-то одной масти и больше восьми в
случае других мастей. В ломбере же у Попа козыри - пики и число их
одиннадцать, то есть столько, сколько бывает, когда в игре все сорок карт.
Если внимательно следить за его описанием, это сразу заметишь.
Мистер Мак-Мусс:
- Что ж, остается только сказать, как сказал великий философ, впрочем
по другому поводу: "Описания стремятся отвлечь внимание читателя поэзии"
{Кажется, это у Дугалда Стюарта в "Философии разума" {187}, но я цитирую по
памяти (Примеч. автора).}.
Мисс Тополь:
- И ведь досадно. Верность природе так важна в поэзии. Немногие заметят
неточность. Но кто заметит, сразу ощутит разочарованье. У Шекспира каждый
цветок распускается точно тогда, когда ему положено. Водсворт, Колридж и
Саути верны природе и в этом, и во многом другом, даже когда отдаются на
волю фантазии самой необузданной.
Преподобный отец Опимиан:
- И все же у одного великого поэта нашего встречаем мы сочетание
цветов, которые не могут цвесть в одно время:
И примулу сорви, не позабудь
Левкои и жасмин вложи в букет,
Гвоздику и анютины же глазки,
Фиалку - пусть сверкают краски,
И жимолость, и мускус, первоцвет -
Он голову задумчиво повесил.
Любой цветок в печальном одеянье:
И бархатник - ведь он с утра невесел,
Нарциссы, полные слезами расставанья -
Украсить Люсидаса погребальный путь {188}.
Так в одно и то же время заставляет он расти и ягоды, и мирт, и плющ.
Мисс Тополь:
- Прелестно, хоть и не соответствует английским временам года. Но, быть
может, Мильтон оправдан тем, что мнил себя в Аркадии. Обычно он весьма
точен, так что сама точность эта уже прелестна. Например, как он обращается
к соловью:
Тебя услышав меж ветвей,
Я замирал, о соловей!
Молчишь - не мил мне птичий гам,
Брожу по скошенным лугам {189}.
Песни соловья и кончаются тогда примерно, когда уже скошена трава.
Преподобный отец Опимиан:
- Старая греческая поэзия всегда верна природе, ее можно строжайше
поверять. Должен сказать, для меня это необходимое условие поэзии истинной.
Мистер Мак-Мусс:
- Нет поэта, более верного природе, нежели Бернс, и менее ей верного,
нежели Мур. Фантазия всегда ему изменяет. Вот ведь, например, очень всем
нравятся строки и в самом деле милые на первый взгляд:
Роса ночная оросит дубравы,
Посеребривши над его могилой травы,
Так и слеза, что падает в тиши,
О нем напомнит в тайниках души {190}.
А ведь поверки не выдерживают. Яркость зелени зависит от росы, но
память от слезы не зависит. Слеза зависит от памяти.
Преподобный отец Опимиан:
- По мне есть неточности похлестче изменившей фантазии. Например, я с
неизменным неудовольствием слушаю одну песнь. Юноша поднимается в гору, все
выше и выше, и повторяет Excelsior {выше (лат.).} {191}, но само по себе
слово означает лишь большую степень высоты какого-либо предмета в сравнении
с другими, а не степень большей вознесенности предмета в пространстве.
Стебель фасоли Джека {192} делался excelsior, по мере того как вырастал; сам
же Джек ни на йоту не стал более celsus {высоким, возвышенным (лат.).},
оказавшись наверху.
Мистер Мак-Мусс:
- Боюсь, ваше преподобие, если вы станете искать у знаменитых поэтов
глубоких познаний, вам часто придется огорчаться.
Преподобный отец Опимиан:
- Я вовсе не ищу глубоких познаний. Я хочу только, чтобы поэт понимал,
о чем он пишет. Берне не был ученым, но он всегда владел избранным
предметом. Вся ученость мира не породила бы Тэма О Шентера {193}, но в этой
вещи нет ни одного ложного образа, ни одного не к месту сказанного слова.
А вот как по-вашему, что означают строки:
Увидел черноглазую царицу
В цветах, у ног багряный плат,
Смела, прекрасна, смуглолица,
И брови золотом горят {194}.
Мистер Мак-Мусс:
- Я был бы склонен принять это за описание африканской царицы.
Преподобный отец Опимиан:
- И однако ж, так один известнейший наш поэт описывает Клеопатру; а
один известнейший художник {195} наш снабдил его описание портретом
безобразной, осклабившейся египтянки. Мур положил начало этому заблужденью,
доказывая красоту египтянок тем, что они якобы "соплеменницы Клеопатры" {Де
По, великий умалитель всего египетского, на основании одной поездки в Элиан
решил приписать всем соплеменницам Клеопатры окончательное и неисправимое
Уродство. - "Эпикуреец" Мура {196}. Сноска пятая. (Примеч. автора).}. И вот
уже мы видим как бы обратное доказательство тому, что Клеопатра была
страшилищем, оттого что она была соплеменницей египтянок. Но Клеопатра
гречанка, дочь Птолемея Авлета и одной черноморской дамы. Птолемеи были
греки, и достаточно взглянуть на родословные их, на их монеты и медали,
чтобы убедиться, как блюли они чистоту греческой крови, как опасались
смешения с африканцами. Только подумать, что это описание и эта картинка
относятся к той, кого Дион {197} (и весь древний мир в согласии с ним)
называет "прекраснейшей средь жен, отрадой взоров, наслажденьем слуха"
{Дион. XLII, 34. (Примеч. автора).}. Ибо она была недюжинной образованности,
говорила на многих языках легко и красиво. Ум ее был столь же необычаен, как
ее красота. А в этом жутком портрете нет и намека на осмысленность.
Беседа за карточным столом шла, прерываясь то паузами, то специальными
замечаниями касательно кое-каких подробностей кадрили.
Мисс Грилл то танцевала кадриль, то садилась в уголок, где ее тотчас
окружали своим вниманием кое-какие молодые люди, пользуясь тем, что рядом с
нею нет ни лорда Сома, ни мистера Принса. Мистер Принс все сидел, словно
пригвожденный к месту подобно Тесею {198}. Чем более рассуждал он о своем
исчезновении в решительный миг и столь долгом отсутствии, тем более
собственное поведение казалось ему необъяснимым и даже неизвинительным
проступком. С предельным неудовольствием наблюдал он рой мотыльков, как он
про себя их именовал, порхавших вокруг огня ее красоты; с каким бы счастьем
отогнал он их прочь; но, поскольку об этом не могло быть и речи, он бы с
готовностью к ним присоединился; но и на такое он не решался.
А меж тем его бы встретили с благосклонностью. Юная леди на него нимало
не гневалась. Она понимала и великодушно допускала борьбу противоречивых
чувств. Однако ж, если не вмешаться, сомнения его могли весьма затянуться. И
мисс Грилл изобретала средства, как бы заставить его решиться на тот или
другой определенный выбор.
РАЗВИТИЕ ЧУВСТВ. ПОВЕЛЕНИЕ ЛЮБВИ. ВЛЮБЛЕННЫЙ РОЛАНД
Δἑρκεο τὴν νεἀνιν, δέρκεο, κοῡρε˙
Ἔγρεο, μὴ δε φύγη πέρδικος ἄγρα.
῾Ρόδον ἀνθέων ἀνάσσει˙
мистер Мак-Мусс положил перед отцом Опимианом какой-то рисунок и спросил:
- Что, по-вашему, здесь изображено?
Преподобный отец Опимиан:
_ Бесформенный кусок невесть чего.
Мистер Мак-Мусс:
- Нет, не бесформенный. Это кремневое образование весьма любопытного
свойства.
Преподобный отец Опимиан:
- Весьма любопытно, согласен. И кому бы только могло прийти в голову
изобразить такой безобразный кремень? Тут кроется, верно, загадка; тайна
столь же неразрешимая, на мой взгляд, как Aelia aelia Crispis {Загадка эта
послужила поводом ко многим ученым изысканиям. Читатель, незнакомый с нею,
найдет необходимые сведения в статье "Aenigma" [загадка, тайна (лат.)] в
Encyclopaedia Britannica, равно как и, полагаю, во всякой другой
энциклопедии. (Примеч. автора).}.
Мистер Мак-Мусс далее показал рисунок лорду Сому, затем и прочим, у
каждого допытываясь его мнения. Одна юная особа предположила, что это
окаменелость допотопной ракушки. Лорд Сом возразил, что окаменелости часто
кремнисты, но редко они - чистый кремень; в данном же случае это именно так;
нет, ему лично виделась здесь голова осла; однако никоим образом не могла
она превратиться в кремень.
Когда все догадки истощились, мистер Мак-Мусс сказал:
- Это нечто, называемое кельтом. Ослиная голова, в самом деле, сродни
предмету. Artium Societatis Syndicus Et Socii {Синдик и члены общества
искусства (лат.).} решили, что это военное оружие, изготовленное,
по-видимому, руками человеческими. Нашли ЭТУ вещь и множество сходных с нею
среди костей мамонта и других вымерших животных, и она считается
доказательством того, что люди и мамонты жили в одно время.
Преподобный отец Опимиан:
- Военное оружие? А ручка была? И где же тогда дырка для ручки?
Мистер Мак-Мусс:
- Дырки нет как будто.
Преподобный отец Опимиан:
- Кремни, кремни и больше никаких следов человека среди костей мамонта?
Мистер Мак-Мусс:
- Решительно никаких.
Преподобный отец Опимиан:
- И что же, полагает Artium Societatis Syndicus Et Socii, сталось с
людьми, изготовившими эти высокие образцы первобытного искусства?
Мистер Мак-Мусс:
- Эти умело обточенные камни, полагают ученые, доказывают, что
человечество куда древнее, чем считалось ранее; отсутствие же каких бы то ни
было прочих следов их не смущает нимало.
Преподобный отец Опимиан:
- Ха-ха-ха! Это почище "Слона на луне" {Смотри поэму Батлера под этим
названием в его "Разном". (Примеч. автора).} {179}, который оказался мышкой
в телескопе! Но я могу подсказать им, что сталось с первобытными воинами.
Будучи происхождения эфирного, они испарились.
СЕМЕРО ПРОТИВ ФИВ.
РАЗМЫШЛЕНИЕ О РОЖДЕСТВЕ
И в высоких горах,
Средь бурных валов,
И в горячих ключах,
Средь могильных сняв,
Глубоко под землей,
Средь подземных вод,
Над отвесной скалой
Путь любовь найдет {180}.
Песенка из "Памятников" Перси
Гарри Плющ вызвался быть Меркурием мистера Принса, когда тот покидал
Башню, и передавать ему записочки от сестер и все, что они ни попросят,
передать на словах. Лошаденка его, выносливая, хоть и не слишком пригожая,
трусила славной рысцой, и Гарри успевал за день обернуться туда и обратно,
вдобавок побаловав и ее и себя приятным отдыхом и пищей. Нахваливая вместе с
другими эль и мясо в людской, он узнал и кое-какие домашние новости и
кое-что про гостей. Он узнал, что тут много молодых людей и все увиваются за
молодой хозяйкой; а она отличает двоих: один - это который живет в Княжей
Прихоти, этот, как видно, ей больше нравится, а другой - молодой лорд, душа
общества, да только, видно, он-то сам занялся другой барышней, которая
скакнула в воду, чуть не утопла, а его вытащила, не то бы он утонул. История
от передачи из уст в уста не теряла красок. Гарри, выведя из нее именно то
заключение, какое было ему особенно приятно, решился предпринять некоторые
шаги в интересах собственного сватовства, заручился поддержкой союзников, и
все вместе они отправились в поход, как Семеро против Фив {181}.
Отец Опимиан только что отзавтракал и устроился у себя в библиотеке,
когда ему доложили, что какие-то молодые люди желают с ним побеседовать. Его
преподобие, как водится, не отказал, и посетителей ввели в комнату. Он узнал
приятеля своего Гарри Плюща. С ним вошли еще шестеро. Почтительно
поздоровавшись и получив благосклонный ответ, Гарри, единственный из всех
будучи уже знаком с его преподобием, взял слово.
Гарри Плющ:
- Сэр, помните, вы уж раз утешили меня, когда я убивался; а теперь вот
мы слыхали, будто молодой господин из Княжей Прихоти надумал жениться.
Преподобный отец Опимиан:
- Неужто? Значит, вы осведомлены лучше, нежели я.
Гарри Плющ:
- Ой, да все об этом толкуют. Он пропадает у помещика Грилла и,
говорят, ради барышни, она еще в Башне гостила, я сам еще ее принес, когда
буря была. Хорошо бы и правда. Вы ж сказали, если женится он да сестрам
подходящие женихи найдутся, мисс Дороти пойдет за меня. Я с тех пор все и
надеялся. А это шесть женихов подходящих для сестер Дороти. Вот и все,
значит, коротко говоря.
Преподобный отец Опимиан:
- Да уж нельзя короче. Ты говоришь, как спартанец. Сразу берешь быка за
рога. Но отчего ты явился ко мне? Юные девы сии не в моем ведении.
Гарри Плющ:
- Ой, сэр, да вы ж лучший друг молодому хозяину. Вы б ему только
словечко за нас замолвили, сэр. Сами понимаете, сэр.
Преподобный отец Опимиан:
- Я понимаю только, что семь нот тональности до минор хотят звучать
согласно с семью нотами октавой выше; но я решительно не понимаю, при чем
тут я.
Гарри Плющ:
- Право, сэр, вы б только спросили, как он насчет нашего предложения
этим семи девушкам.
Преподобный отец Опимиан:
- Да почему б вам самим не посвататься? Кажется, все вы люди почтенные.
Гарри Плющ:
- Я-то сватался к мисс Дороти, вы же знаете, да она за меня не
захотела; ну, а эти боятся. Мы все семеро по части земли да леса: фермеры,
охотники, садоводы. И мы друг с дружкой как на духу. Девушки эти не то что
нам неровня, а получается, что так. Уж очень тонкого они воспитания. И не
подступиться к ним. Только если б они за нас пошли, мы б все были вместе.
Славной семейкой сели б за стол на рождество! Нам бы только кто помог в этом
деле; а уж если молодой хозяин женится, тут им тоже небось ничего другого не
останется.
Преподобный отец Опимиан:
- И каждый из вас семерых питает особое пристрастие соответственно к
каждой из семи сестер?
Гарри Плющ:
- В том-то вся и потеха.
Преподобный отец Опимиан:
- Потеха? Быть может. Ну так вот. Ежели молодой хозяин женится, он
поставит меня в известность. А уж я поставлю в известность вас. Потерпите.
Все будет хорошо.
Гарри Плющ:
- Премного благодарны, сэр. Наше почтенье.
Шестеро хором повторили слова Плюща и тотчас удалились.
"Что ни говори, - наедине рассуждал отец Опимиан, - приятные молодые
люди и собою хороши. Не знаю, что могли бы сказать остальные. Они выступали
как греческий хор. Свои реплики они доверили корифею. Он же славно справился
с ролью, более на спартанский, нежели на афинский, манер, но это не важно.
Краткость в подобных случаях лучше витийства. Юноша мне положительно
нравится. Как запала ему в душу семейная трапеза на рождество! Когда я в
первый раз его встретил, он думал о том, как порадовался бы отец участию
мисс Дороти в их домашнем празднике. Теперь он расширил круг, но
главенствующая мечта остается прежней. Он рано лишился матери. Верно, она
была добрая женщина и подарила его счастливым детством. Иначе рождественский
очаг так не основался бы в его воображенье. Это хорошо говорит о нем и его
семье. Сам я много думаю о рождестве и обо всем, что с ним связано. На
рождество я всегда обедаю дома и делаю на стене зарубки по росту моих детей,
чтобы выяснить, насколько каждый из них возрос с прошлого года со стороны
физической. И в провозвестии рождества столько поэзии! Зимородок вьет гнездо
на тихих водах. "Певец зари не молкнет до утра" {182}. Я никогда не поверял
сих поэтических образов жизнью действительной. Я хочу принимать их на веру.
Мне нравится самая мысль о рождественском полене, громадном чурбане,
заботливо выбранном загодя, отменно просушенном и сжигаемом в старинном
очаге. Оно не влезет в камины наших гостиных. Его не сожжешь на наших
кухнях, покуда там жарят, варят, парят, пекут, томят и тушат с помощью
сложного приспособления, которое, каковы бы ни были его прочие достоинства,
не оставляет места для рождественского огня. Мне нравятся гирлянды
остролиста на стенах и окнах; танец под омелой; гигантская колбаса;
толстенный филей; огромный шар сливового пудинга - сей истинный прообраз
нашей планеты, сплюснутой у полюсов; бочки осеннего пива; неиссякаемая чаша
с пуншем; радости старого замка, где некогда помещик встречал праздник в
счастливом единении с семейством, челядью и соседями. Мне нравится самая
мысль о том, что миновало, и я люблю все то, что остается поныне. Я уверен,
отец моего Гарри и сейчас зажигает рождественское полено и вскрывает осеннюю
бочку; быть может, вместо быка он подает целиком зажаренную свинью, подобно
Эвмею, прелестному свинопасу в "Одиссее". А как сам Гарри будет зажигать
рождественское полено, когда осуществятся чаянья его и шестерых приятелей!
Надобно поближе узнать нрав и обстоятельства сих юных женихов. Конечно, это
все дело не мое и мне бы следовало помнить слова Цицерона: "Est enim
difficiles cura rerum alienarum: quamquam Terentianus ille Chremes humani
nihil a se alienum putat" {De Officiis. I, 9. (Примеч. автора). ["Трудна
забота о чужих делах. Хотя Кремет {183} у Теренция и "находит, что ему не
чуждо ничто человеческое"". - Цицерон. Об обязанностях. I, 9. (Пер. В.
Горенштейна).]}. Я согласен с Chremes. Судя по кое-каким признакам, недавно
мною подмеченным, я склонен надеяться, что слухи не вовсе лишены оснований,
и если молодой человек будет тоникой и эти два гептахорда сольются в двойную
октаву, то почему бы и мне не исполнить басовую партию?"
ДВА ВИДА КАДРИЛИ. ЛОМБЕР ПОПА.
ПОЭТИЧЕСКАЯ ВЕРНОСТЬ ПРИРОДЕ. КЛЕОПАТРА
Ἔγνωκα ὔ᾽ οὗν. . . . .
Τοὺ ζῶντας ὤσπερ εὶς πανἠγυρἰν τινα
Ἀφειμένους ἐκ τοῡ θανάτου καὶ τοῡ σκότους
Εἰς την διατριβὴν εἰς τὸ φῶς τε τοῡθ᾽ὄ δή
Ὁρῶμεν˙ ὅς δ᾽ἄν πλεῑστα γελἁσῃ καὶ πἰη,
Καὶ τῆ Ἀφροδιης ἀντιλάβηται τὸν χρονον
Τοῡτον ὅν ἀφεῖται, καὶ τύχῃ γ᾽ἐράνου τινος
Πανηγυρίσας, ἥδιστ᾽ ὰπῆλθεν οῖκαδε.
Alexis. Tarantini
Подобно тем, кто ради зрелищ покидает дом,
Так покидаем тьму небытия и мы,
Чтоб краткой жизни свет узреть. Но даже тот,
кто весел,
Кто пьет и любит, он, как ублаженный гость,
Когда-то возвратится в ночь, откуда вышел {184}.
Алексид. Тарентинцы
Тем временем мистер Принс, пробыв у себя дольше обычного, воротился в
Усадьбу. Он нашел там то же общество, какое оставил; но он заметил или
вообразил, что лорд Сом теперь у мисс Грилл в большей милости; что она стала
к нему куда внимательней и наблюдает его отношение к мисс Найфет не с одним
любопытством.
Коротать зимние вечера помогала кадриль двух видов: старинная карточная
игра и танец, введенный в моду недавно. Причем танцевали, разумеется, не в
зале, а просто в гостиной. Ну а танцы никогда не были сильной стороной
мистера Принса, и хоть в современном танце, в кадрили особенно, от человека
не требуется почти ничего, кроме простой ходьбы, все же в этом "почти"
весьма выразительно выказываются изящество и красота движений, каковыми,
разумеется, лорд Сом затмевал здесь прочих молодых людей. Он старался
приглашать всех барышень, никого не отличая; но любопытному наблюдателю,
особливо если любопытство было приправлено ревностью, легко открывалось, что
охотней всего приглашает он мисс Найфет. Когда же случалось им танцевать
вместе польку, мифологическая теория его преподобия полностью
подтверждалась. Казалось, сама Природа предопределила им быть нераздельными,
и в том внутренняя убежденность придавала их движеньям слаженность, словно
рождаемую из сокровенных глубин души. Несколько раз они исполнили Minuet de
la Cour {придворный менуэт (фр. искаж.).}. Танцевали один раз, а потом уж
все просили их повторить. Тут не имели они соперников. Мисс Грилл
ограничивалась кадрилью, но мистер Принс тем не менее так и не решился ее
пригласить. Когда щеки мисс Найфет заалели от танца, не нужно было большой
проницательности, чтобы заметить, как восторженно смотрит на нее при всей
своей светской воспитанности лорд Сом. Мистер Принс это заметил и,
оглянувшись на мисс Грилл, увидел в глазах ее будто слезинки. Бог знает,
отчего блестели ее глаза. Ревность приписала их блеск слезам. Отчего она
плачет? Не повернулось ли ее сердце вновь к его сиятельству? Тем более что
увидело препятствие на своем пути? Не сказалось ли тут уязвленное самолюбие?
Нет. Это недостойно Морганы. Тогда отчего же? Не плачет ли она от горьких
сожалений, что и сама упустила свой случай? И нет ли в том его самого,
мистера Принса, вины? Он едва не сделал ей предложения, она едва его не
приняла. И вместо того, чтобы ловить свое счастье, он отсутствовал дольше
обычного. Это скверно. Но как исправить зло, будучи во власти
противуборствующих сил? И мистер Принс сидел в углу и терзался.
Мистер Грилл меж тем затеял в соседней, меньшей гостиной другую кадриль
- за карточным столом, и участники ее были он сам, преподобный отец Опимиан,
мисс Тополь и мистер Мак-Мусс.
Мистер Грилл:
- Из всех карточных игр я только эту одну и признаю. Бывало, она тешила
по вечерам всю нашу Англию. Нынче же, если кто и сядет за карты, так
непременно отдадут предпочтенье висту, который в молодости моей почитали за
игру скучную, сухую и умственную, ибо играют в него в унылой
сосредоточенности, лишь изредка нарушая ее мрачным либо назидательным
сужденьем. Кадриль не требует эдакой важности, тут можно и посмеяться и
поболтать, но в ней нахожу я достаточно интереса.
Мисс Тополь:
- Я очень люблю кадриль. Мне по старости лет еще памятно время, когда
ни один вечер в сельской глуши без нее не обходился. Однако chaque age a ses
plaisirs. Son esprit et ses moeurs {каждому возрасту свои радости, свой дух,
свои причуды (фр.). Буало. (Примеч. автора).}. В старости то и плохо, что
трудно мириться с переменой обычаев. Старичкам, которые пережидают со
скукой, пока молодежь поет и танцует, позволительно погрустить о карточных
играх, которые в их юные дни так тешили старое поколение; да и не только
старое.
Преподобный отец Опимиан:
- К картам нынче редко прибегают вечерами по многим причинам. После
позднего обеда и вечера уж не остается. Прежде, бывало, в карты играли меж
чая и ужина. А нынче где ж встретишь такое? Разве в каком-нибудь богом
забытом месте ужин и кадриль еще в чести, как во времена королевы Анны. А
полвека тому ничего не бывало проще, как сойтись друг у дружки в домах по
очереди сперва для чая, потом для кадрили, а потом и для ужина. О
распространенности сей игры можно судить по балладе Гея {185}, живописующей,
как все классы общества равно ею увлечены {*}. Ныне же легкость передвижения
сводит на нет приятности соседства. Ныне никто уж не прикреплен к своему
месту и не ищет развлечений в предопределенном и узеньком кругу. Все почти
вечно ездят куда-то. Даже и так называемые домоседы реже сидят по домам,
нежели колесят по свету. Ну, а если где и играют в карты, избирают вист
оттого, что он более соответствен нынешней важности; он умственней; так же,
впрочем, как другой вид кадрили, в которой люди важно ходят парочками, будто
аршин проглотили, заместил прежние милые танцы. Слова "добрый старый танец"
способны вызвать в уме мысль о кадрили ровно в той же мере, как слова о
доброй старой Англии могут вызвать в уме хоть какой-то образ, не заемный из
старинных баллад или старой английской драмы.
{* Например:
Когда больной совсем уж слег,
Пришел провизор старый
И доктору кричит: "Он плох!"
Non debes quadrillare
[Ты не должен отплясывать кадриль (лат.)].
Скончался без пилюль больной -
Кадриль врача тому виной.
Испанцы, галлы вновь шумят,
Но пуще - московиты.
Британцы их взнуздать хотят,
Немало пуль отлито.
Вот-вот польется кровь рекой -
Кадриль вояк тому виной.
(Примеч. автора).}
Мистер Грилл:
- Ну вот, ваше преподобие, я дам на рождество бал, где танцевальное
искусство будет представлено во всех видах, в том числе и старинными
сельскими танцами.
Преподобный отец Опимиан:
- Вот это славно. С удовольствием погляжу на молодежь танцующую, как
молодежи и подобает.
Мисс Тополь:
- Есть разновидность этой игры под названием тредриль - ломбер у Попа в
"Похищении локона" {186}, - приятная игра для троих. Поп имел возможность
много раз ее наблюдать и, однако же, описал ее неточно; не знаю, замечал ли
это кто кроме меня.
Преподобный отец Опимиан:
- Нет, я никогда не замечал. Хотелось бы послушать, в чем там дело.
Мисс Тополь:
- В кадрили играют сорок карт; в тредрили обычно тридцать; иногда, как
у Попа в ломбере, - двадцать семь. Когда карт сорок - число козырей
одиннадцать, если они черной масти, и двенадцать, если красной; когда карт
тридцать, то козырей девять, какой бы масти они ни были; когда карт двадцать
семь, козырей не бывает больше девяти какой-то одной масти и больше восьми в
случае других мастей. В ломбере же у Попа козыри - пики и число их
одиннадцать, то есть столько, сколько бывает, когда в игре все сорок карт.
Если внимательно следить за его описанием, это сразу заметишь.
Мистер Мак-Мусс:
- Что ж, остается только сказать, как сказал великий философ, впрочем
по другому поводу: "Описания стремятся отвлечь внимание читателя поэзии"
{Кажется, это у Дугалда Стюарта в "Философии разума" {187}, но я цитирую по
памяти (Примеч. автора).}.
Мисс Тополь:
- И ведь досадно. Верность природе так важна в поэзии. Немногие заметят
неточность. Но кто заметит, сразу ощутит разочарованье. У Шекспира каждый
цветок распускается точно тогда, когда ему положено. Водсворт, Колридж и
Саути верны природе и в этом, и во многом другом, даже когда отдаются на
волю фантазии самой необузданной.
Преподобный отец Опимиан:
- И все же у одного великого поэта нашего встречаем мы сочетание
цветов, которые не могут цвесть в одно время:
И примулу сорви, не позабудь
Левкои и жасмин вложи в букет,
Гвоздику и анютины же глазки,
Фиалку - пусть сверкают краски,
И жимолость, и мускус, первоцвет -
Он голову задумчиво повесил.
Любой цветок в печальном одеянье:
И бархатник - ведь он с утра невесел,
Нарциссы, полные слезами расставанья -
Украсить Люсидаса погребальный путь {188}.
Так в одно и то же время заставляет он расти и ягоды, и мирт, и плющ.
Мисс Тополь:
- Прелестно, хоть и не соответствует английским временам года. Но, быть
может, Мильтон оправдан тем, что мнил себя в Аркадии. Обычно он весьма
точен, так что сама точность эта уже прелестна. Например, как он обращается
к соловью:
Тебя услышав меж ветвей,
Я замирал, о соловей!
Молчишь - не мил мне птичий гам,
Брожу по скошенным лугам {189}.
Песни соловья и кончаются тогда примерно, когда уже скошена трава.
Преподобный отец Опимиан:
- Старая греческая поэзия всегда верна природе, ее можно строжайше
поверять. Должен сказать, для меня это необходимое условие поэзии истинной.
Мистер Мак-Мусс:
- Нет поэта, более верного природе, нежели Бернс, и менее ей верного,
нежели Мур. Фантазия всегда ему изменяет. Вот ведь, например, очень всем
нравятся строки и в самом деле милые на первый взгляд:
Роса ночная оросит дубравы,
Посеребривши над его могилой травы,
Так и слеза, что падает в тиши,
О нем напомнит в тайниках души {190}.
А ведь поверки не выдерживают. Яркость зелени зависит от росы, но
память от слезы не зависит. Слеза зависит от памяти.
Преподобный отец Опимиан:
- По мне есть неточности похлестче изменившей фантазии. Например, я с
неизменным неудовольствием слушаю одну песнь. Юноша поднимается в гору, все
выше и выше, и повторяет Excelsior {выше (лат.).} {191}, но само по себе
слово означает лишь большую степень высоты какого-либо предмета в сравнении
с другими, а не степень большей вознесенности предмета в пространстве.
Стебель фасоли Джека {192} делался excelsior, по мере того как вырастал; сам
же Джек ни на йоту не стал более celsus {высоким, возвышенным (лат.).},
оказавшись наверху.
Мистер Мак-Мусс:
- Боюсь, ваше преподобие, если вы станете искать у знаменитых поэтов
глубоких познаний, вам часто придется огорчаться.
Преподобный отец Опимиан:
- Я вовсе не ищу глубоких познаний. Я хочу только, чтобы поэт понимал,
о чем он пишет. Берне не был ученым, но он всегда владел избранным
предметом. Вся ученость мира не породила бы Тэма О Шентера {193}, но в этой
вещи нет ни одного ложного образа, ни одного не к месту сказанного слова.
А вот как по-вашему, что означают строки:
Увидел черноглазую царицу
В цветах, у ног багряный плат,
Смела, прекрасна, смуглолица,
И брови золотом горят {194}.
Мистер Мак-Мусс:
- Я был бы склонен принять это за описание африканской царицы.
Преподобный отец Опимиан:
- И однако ж, так один известнейший наш поэт описывает Клеопатру; а
один известнейший художник {195} наш снабдил его описание портретом
безобразной, осклабившейся египтянки. Мур положил начало этому заблужденью,
доказывая красоту египтянок тем, что они якобы "соплеменницы Клеопатры" {Де
По, великий умалитель всего египетского, на основании одной поездки в Элиан
решил приписать всем соплеменницам Клеопатры окончательное и неисправимое
Уродство. - "Эпикуреец" Мура {196}. Сноска пятая. (Примеч. автора).}. И вот
уже мы видим как бы обратное доказательство тому, что Клеопатра была
страшилищем, оттого что она была соплеменницей египтянок. Но Клеопатра
гречанка, дочь Птолемея Авлета и одной черноморской дамы. Птолемеи были
греки, и достаточно взглянуть на родословные их, на их монеты и медали,
чтобы убедиться, как блюли они чистоту греческой крови, как опасались
смешения с африканцами. Только подумать, что это описание и эта картинка
относятся к той, кого Дион {197} (и весь древний мир в согласии с ним)
называет "прекраснейшей средь жен, отрадой взоров, наслажденьем слуха"
{Дион. XLII, 34. (Примеч. автора).}. Ибо она была недюжинной образованности,
говорила на многих языках легко и красиво. Ум ее был столь же необычаен, как
ее красота. А в этом жутком портрете нет и намека на осмысленность.
Беседа за карточным столом шла, прерываясь то паузами, то специальными
замечаниями касательно кое-каких подробностей кадрили.
Мисс Грилл то танцевала кадриль, то садилась в уголок, где ее тотчас
окружали своим вниманием кое-какие молодые люди, пользуясь тем, что рядом с
нею нет ни лорда Сома, ни мистера Принса. Мистер Принс все сидел, словно
пригвожденный к месту подобно Тесею {198}. Чем более рассуждал он о своем
исчезновении в решительный миг и столь долгом отсутствии, тем более
собственное поведение казалось ему необъяснимым и даже неизвинительным
проступком. С предельным неудовольствием наблюдал он рой мотыльков, как он
про себя их именовал, порхавших вокруг огня ее красоты; с каким бы счастьем
отогнал он их прочь; но, поскольку об этом не могло быть и речи, он бы с
готовностью к ним присоединился; но и на такое он не решался.
А меж тем его бы встретили с благосклонностью. Юная леди на него нимало
не гневалась. Она понимала и великодушно допускала борьбу противоречивых
чувств. Однако ж, если не вмешаться, сомнения его могли весьма затянуться. И
мисс Грилл изобретала средства, как бы заставить его решиться на тот или
другой определенный выбор.
РАЗВИТИЕ ЧУВСТВ. ПОВЕЛЕНИЕ ЛЮБВИ. ВЛЮБЛЕННЫЙ РОЛАНД
Δἑρκεο τὴν νεἀνιν, δέρκεο, κοῡρε˙
Ἔγρεο, μὴ δε φύγη πέρδικος ἄγρα.
῾Ρόδον ἀνθέων ἀνάσσει˙