Страница:
визитом более длительным.
Как всегда, отец Опимиан по дороге рассуждал сам с собою. "Непорочность
сих дев не подлежит сомненью. Молодой человек обладает всеми качествами,
каких только могли бы пожелать лучшие друзья мисс Грилл в ее будущем
супруге. Она тоже во всех отношениях ему подходит. Но семь этих дам
вклиниваются тут, подобно семи мечам Аякса. Они весьма привлекательны.
...Facies non omnibus una, Nec diversa tamen: qualem decet esse sororum
{*}.
{...Лицом не тождественны были
И не различны они, как быть полагается сестрам {51}. Овидий.
"Метаморфозы", кн. 2. (Примеч. автора).}
Будь у меня такая жизнь, я ни за что не захотел бы ее менять. Какая
оригинальность в наши дни однообразия и скуки. Какое благородство в наши дни
недолжного обращения со слугами. Какая слаженность в ведении хозяйства.
Какая прелесть лиц и уборов. Какая приятность манер и повадок. Какая
искусность в музыке. Словно зачарованный замок! Мистер Грилл, столь охотно
толкующий о Цирцее, почувствовал бы себя тут как дома; он бы легко
вообразил, будто ему прислуживают ее служанки, дочери потоков и рощ. Мисс
Грилл легко могла бы вообразить, будто попала в обиталище тезки своей
Морганы. Боюсь только, она повела бы себя так, как повел себя с Морганой
Роланд, разбив талисман и рассеяв чары. А ведь жаль. И жаль будет, однако,
если эти двое вообще не познакомятся. Но отчего мне хлопотать о сватовстве?
Всегда это неблагодарная забота. Если все кончится хорошо, твою добрую
услугу забудут. Если плохо - обе стороны тебе не простят".
Мысли его преподобия прервали чьи-то сетования, делавшиеся все громче,
по мере того как он продолжал путь. Он дошел до места, откуда неслись звуки,
и не без труда обнаружил скорбящего сельского жителя, укрытого густыми
папоротниками, выше его роста, если б он поднялся на ноги; и если бы,
катаясь по земле в припадке отчаяния, он их не примял, он так и оставался бы
невидим, припав к ручью на опушке леса. Слезы на глазах и бедственные
выкрики странно не вязались с круглым розовым лицом, казалось, надежно
подкрепленным элем и мясом для борьбы с любыми бороздами горя; но от любви
не защитят даже такие надежные средства, как мясо и эль. Стрелы амура
пробили оборону, и поверженный олень, тоскуя, поник у потока.
Его преподобие, приблизясь, ласково спросил:
- Что с вами приключилось?
Ответом ему был только новый взрыв отчаяния; бедняга отвергал все
попытки участия.
- Вы мне ничем не поможете.
- Как знать, - возразил отец Опимиан. - Покуда не расскажешь о своей
беде, никогда не знаешь, можно ли ей помочь.
Сначала его преподобие не добился ничего, кроме повторения фразы "Вы
мне ничем не поможете". Но его доброта наконец одержала верх над недоверием
несчастного, и, сам не свой от горя, давясь слезами, тот воскликнул:
- Она за меня не хочет!
- Кто именно? - осведомился его преподобие.
- Ну ладно, - отвечал скорбящий, - рассказывать, так уж все. Это леди
из замка.
- Леди? - спросил отец Опимиан.
- Они-то себя служанками называют, - отвечал тот, - да только они самые
настоящие леди, и уж как нос задирают, раз одна мне отказала: "Отец у меня
богатый, у него самая лучшая ферма во всей округе, и своя, собственная. И
вдвоем мы с ним, он да я". А моя жена хозяйство бы вела, а по вечерам бы
играла и пела - ох, она ведь все умеет! - и читать, и писать, и счета вести,
петь, играть - сам слыхал! - и сливовый пудинг печь - сам видел! - и зажили
бы мы уютно, как три сверчка на печи, а к концу года, глядишь, - и все
четыре! А вот не хочет же!
- Вы ее спрашивали? - спросил его преподобие.
- Откровенно спросил, - отвечал тот. - А она сперва чуть не
рассмеялась. Только она не рассмеялась. Поглядела серьезно и говорит:
"Простите меня". Говорит, я вижу, вы не шутите. Мол, я хороший сын и достоин
хорошей жены. Только, мол, не может она. Мисс, я ей говорю, видно, вам кто
другой нравится? Нет, говорит, никто.
- Это утешительно, - сказал отец Опимиан.
- Чего же утешительно-то? - отвечал несчастный. - Меня-то она не хочет!
- Она еще передумает, - сказал отец Опимиан, - если сердце ее свободно.
К тому же она ведь сказала, что не может.
- Не может, - отвечал несчастный, - это и значит - не хочет. Только что
вежливо.
- А объяснила она, отчего она не может? - спросил отец Опимиан.
- Объяснила, - был ответ. - Говорит, они с сестрами решили не
расставаться друг с дружкой и с молодым хозяином.
- Кстати, - заметил отец Опимиан. - Вы не сказали мне, которая же из
семи ваша избранница.
- Третья, - отвечал тот. - Они-то называют ее второй поварихой. У них
там экономка, две поварихи, две горничные и две камеристки. Но они только
хозяина обслуживают. А уж их самих обслуживают другие.
- И как же ее зовут? - спросил его преподобие.
- Дороти, - был ответ. - Дороти ее зовут. У них имена идут - А, Б, Ц,
только А на конце: Бетси, Цецилия, Дороти, Ева, Фанни, Грейс, Анна. Но они
говорят, это не по алфавиту. Их крестили в честь тональности A-moll, если,
конечно, вы это понимаете.
- Пожалуй, понимаю, - улыбнулся отец Опимиан. - Их крестили в честь
греческой диатонической гаммы, и они составляют два смежных тетрахорда,
если, конечно, вы это понимаете.
- Нет, пожалуй, я не понимаю, - отвечал горемыка с сомненьем.
- А молодой хозяин, - заключил отец Опимиан, - носящий имя Алджернон,
это Proslambanomenos, или тоника, и заключает октаву. Родители его, верно,
сочли, что это неспроста и что он и семь его названых сестер должны всю
жизнь прожить в гармонии. Но вы-то как с ними свели знакомство?
- Да как? - отвечал страдалец. - Я много чего вожу к ним с нашей фермы,
ну а она принимает товар.
- Я хорошо знаю этот дом, - сказал его преподобие, - и хозяина и
девушек. Возможно, он женится, а они последуют его примеру. Будем уповать.
Скажите, как вас зовут?
- Зовут-то меня Плющом, - был ответ. - Гарри Плющ я. А она ведь правда
красавица?
- О, бесспорно, - сказал отец Опимиан. - Они все миленькие.
- И вот не хочет за меня, - снова вскричал тот, но уже с меньшей мукой.
Отец Опимиан его утешил и озарил лучом надежды. На том они и расстались.
И снова его преподобие стал рассуждать сам с собой: "Кажется, всякая
трудность разрешима. Выйдет замуж хоть одна - и все построение распадется.
Однако сама по себе ни одна на такое не решится. Вот если бы семеро румяных
здоровяков Плющей разом предложили каждой по руке и сердцу? Семь нот в
тональности A-moll октавой ниже? А? Еще и не такое случалось! Я читал про
шестерых братьев, которые все по очереди услужливо сломали себе шею, чтобы
седьмой, герой повести, наследовал отцовское именье. Но вот опять я - и
зачем мне печься о чьем-то браке? Пусть уж все идет своим чередом".
Но, как ни старался, отец Опимиан не мог отогнать смутный образ - себя
самого, благословляющего двух врачующихся юных своих друзей.
СВЯЩЕННИК И ЕГО СУПРУГА. СОЮЗЫ ЛЮБВИ. ГАЗЕТА
Indulge Genio: carpamus dulcia: nostrum est
Quod vivis: cinis, et manes, et fabula fies.
Vive memor lethi: fugit hora: hoc quod loquor, inde est.
Persius
Гения ты ублажай своего {52}: лови наслажденья,
Жизнь наше благо; потом - ты пепел, призрак и сказка.
Помня о смерти, живи! Час бежит, и слова мои в прошлом.
Персий
- Agapetus и Agapetae {Αγαπητος καὶ ἀγαπηται. (Примеч. автора).}, -
сказал преподобный отец Опимиан наутро за завтраком. - И притом в лучшем
смысле слова - таковы, к счастью, отношения юного сего господина со
служанками.
Миссис Опимиан:
- Может быть, ты возьмешь на себя труд изложить мне свое мнение о них
более доступно?
Преподобный отец Опимиан:
- Разумеется, душенька. Слово означает "влюбленный" в чистейшем,
возвышенном смысле. В этом-то смысле и употребляет его святой апостол Павел,
говоря о единоверках своих и возделывающих общий с ним вертоград соратницах,
в чьих домах доводилось ему живать. В этом смысле прилагалось оно к девам и
святым мужам, обитавшим под одной кровлей в союзе любви духовной.
Миссис Опимиан:
- Что ж, всякое бывает. Ты - святой муж, отец Опимиан, однако, будь ты
холост, а я дева, вряд ли рискнула б я быть твоей ага... ага...
Преподобный отец Опимиан:
- Agapete. Но я никогда и не посягал на такую духовную высоту. Я
последовал совету святого апостола Павла, который говорит: "Лучше вступить в
брак..." {53}
Миссис Опимиан:
- Цитату можешь не оканчивать.
Преподобный отец Опимиан:
- Agapete часто переводится "приемная сестра". Такие отношения,
по-моему, вполне мыслимы при наличии обетов безбрачия и духовной высоты.
Миссис Опимиан:
- Очень возможно. И столь же мыслимы при отсутствии того и другого.
Преподобный отец Опимиан:
- И еще более мыслимы, когда приемных сестер семь, а не одна.
Миссис Опимиан:
- Возможно.
Преподобный отец Опимиан:
- Если бы ты видела, душенька, как обращаются эти девицы к хозяину, ты
бы тотчас поняла характер их отношений. Их почтительность неопровержимо
убеждает меня, что я не ошибся.
Миссис Опимиан:
- Будем надеяться.
Преподобный отец Опимиан:
- У меня попросту нет сомнений. Семь весталок непорочны, либо ничего не
стоят ни наблюденья мои, ни весь мой жизненный опыт. Называя их весталками,
я не вполне точен: в Риме избиралось только по шести весталок. Зато было
семь плеяд, покуда одна не исчезла. Можно допустить, что она стала седьмой
весталкой. Или, поскольку планет прежде было семь, а теперь насчитывается
более пятидесяти, можно и седьмую весталку приписать законам прогресса.
Миссис Опимиан:
- Смертных грехов прежде тоже было семь. Сколько же прибавил к их числу
прогресс?
Преподобный отец Опимиан:
- Надеюсь, ни одного, душенька. Хотя этим обязаны мы не собственным его
тенденциям, но емкости старых определений.
Миссис Опимиан:
- По-моему, я уже где-то слыхала это твое греческое слово.
Преподобный отец Опимиан:
- Есть такие агапемоне {54}, душенька. Ты, верно, про них думаешь.
Миссис Опимиан:
- Про них. И что бы такое могло это слово значить?
Преподобный отец Опимиан:
- Оно значит "приют любви". Любви духовной, разумеется.
Миссис Опимиан:
- Хороша духовная любовь - разъезжает цугом {55}, роскошествует и
укрывается высокой стеной от любопытных взоров.
Преподобный отец Опимиан:
- Все так, душенька, но вреда ведь от этого никому никакого нет.
Миссис Опимиан:
- Ты, отец Опимиан, ни в чем вреда видеть не хочешь.
Преподобный отец Опимиан:
- Боюсь, я во многом вижу больше вреда, нежели мне бы того хотелось. Но
агапемоне кажутся мне безвредными оттого, что я о них почти не слышу. Свет
из-за всего готов поднять шум; а на то, что в порядке вещей, никто и
внимания не обращает.
Миссис Опимиан:
- Неужто, по-твоему, эти агапемоне - в порядке вещей?
Преподобный отец Опимиан:
- Я говорю только, что не знаю, соответствуют ли они порядку вещей или
нет. А вот нового в них нет ничего. Еще три столетия назад было такое
семейство "Союз любви", и Мидлтон о нем сочинил комедию. Королева Елизавета
семейство преследовала; Мидлтон его высмеял; оно, однако, пережило обоих, и
в том не вижу я никакого вреда {56}.
Миссис Опимиан:
- Неужто же свет так зол, что замечает новизну только в беспорядке?
Преподобный отец Опимиан:
- Быть может, это происходит оттого, что порядок вещей нарушается лишь
изредка. Из множества людей, утром идущих по улице, лишь одного ограбят или
собьют с ног. Если бы вдруг сообщение Гамлета "в мире завелась совесть" {57}
оказалось верно, тотчас перестали бы выходить газеты. Ведь в газетах что мы
читаем? Во-первых, отчеты обо всех смертных грехах, о несчетных видах
насилия и обмана; затем безудержную болтовню, вежливо именуемую
законодательной мудростью, которой итог - "непереваренные массы закона,
вытряхнутые, как из мусорной тележки, на головы подданных" {Джереми Бентам.
(Примеч. автора).}, затем перебранку в том лающем тоне, который именуется
адвокатским красноречием и которого первым виртуозом был Цербер {Cerberus
forensis erat causidicus. Petronius Arbiter [Цербер был судейский крючок.
Петроний Арбитр (лат.). Фрагмент. 8]. (Примеч. автора).}; далее читаем мы о
скандальных собраниях разоренных компаний, где директора и пайщики поносят
друг друга в отборных выражениях, неведомых даже Рабле; о банкротствах
банков, словно мановением волшебной палочки заставляющих благородных
джентльменов сбрасывать маски и домино и являться в истинном своем облике
жуликов и карманных воришек; об обществах всякого рода, обучающих всех
всему, вмешивающихся во все дела и исправляющих все нравы; далее читаем мы
хвастливые объявления, сулящие красоту Елены той, кто купит баночку крема, и
век Старого Парра {58} тому, кто купит коробочку пилюль; читаем о чистейшем
безумии так называемых дружеских встреч; читаем отчеты о том, как
какой-нибудь невыразимый болван развлекал избранное общество - все предметы
разные, несуразно-многообразные, но доведенные до сходства почти
родственного лоском лжи, которая их покрывает.
Миссис Опимиан:
- Прости, что тебя перебила, отец Опимиан, но пока ты говорил, я
подумала, что, читая газету, ведь не слышишь адвокатского лая.
Преподобный отец Опимиан:
- Воля твоя, но кому хоть раз довелось его слышать, легко воспроизведет
его в своем воображении.
Миссис Опимиан;
- Ты ничего не сказал насчет несчастных случаев, а ведь и про них
газеты много пишут. Как бы честен ни сделался свет, несчастные-то случаи не
переведутся.
Преподобный отец Опимиан:
- Но честность сократит их число. Паровые котлы высокого давления не
сеяли бы погибель, когда бы бесчестность и скупость не норовили употребить
их там, где дорогостоящие котлы низкого напряжения обеспечат совершенную
безопасность. Дома, честно построенные, не обрушивались бы на головы
жителям. Суда, верно оснащенные и с хорошей командой, не налетали бы то и
дело на мели и рифы и не разваливались бы от первого же толчка. Честно
приготовленные сласти не отравляли бы детей, а честно составленные лекарства
не губили бы больных. Словом, чаще всего так называемые несчастные случаи
суть преступленья.
Миссис Опимиан:
- Ты любишь говорить, что причиной несчастий на пароходах и железных
дорогах - нелепая страсть наша к спешке. А это безумство, не преступленье.
Преподобный отец Опимиан:
- Нет, это преступленье - для того, кто не должен бы действовать во
власти безумства. Но, ставши честным, свет, без сомненья, станет разумен.
Избавясь от преступлений, мы сумеем одолеть и безумство. Но едва ли это
когда-нибудь произойдет.
Миссис Опимиан:
- Ну, в газетах сообщают и кое о чем похвальном. Преподобный отец
Опимиан:
- Во время войны сообщают они о множестве подвигов в море и на суше; но
в мирное время воинские доблести спят. Тогда они как суда на рейде.
Разумеется, и в мирной жизни случается кое-что хорошее, а кое-что ни хорошее
ни плохое; но хорошее и среднее вместе составляют от силы одну десятую долю
всех происшествий. И кажутся исключением. Пустынник, читающий одни газеты,
найдет в них разве пищу для мизантропии; но, живя среди друзей, в кругу
семьи, мы убеждаемся, что темное в жизни - случайность, а светлое -
повседневность. Случайное привлекает любопытные взоры, случайное - это
приключенья, несчастья, случайное выпадает на долю немногим, а могло бы и
вовсе ни с кем не стрястись. Интерес, вызываемый действием и событием,
находится в прямом соответствии с его редкостью; к счастью, тихие
добродетели незаметно нас окружают, а назойливый порок редко пересекает нашу
стезю. В общем, я согласен с суждением Тесея {Еврипид, "Просительницы".
(Примеч. автора).}, что в мире больше добра, нежели зла {59}.
Миссис Опимиан:
- Сдается мне, отец Опимиан, ты ни с каким суждением бы не согласился,
не будь оно высказано две тысячи лет назад.
Преподобный отец Опимиан:
- Так ведь, душенька, все почти суждения, с какими и следовало 6
соглашаться, тогда приблизительно и были высказаны.
ГЛАВА VIII ПАНТОПРАГМАТИКИ {60}
Ψῡξον τόν οἶνον, Δώρι, -
Ἔγχεον σὐ δὴ πιεῑν˙
Εὐζωρότερόν γε νὴ Δί, ὤ παῖ, δός˙ τὸ γάρ
Ὑδαρὲς ᾅπαν τοῡτ᾽ ἐστὶ τῇ ψυχῆ κακόν.
Diphilus
Вино, о Дорис, охлади, налей-ка в чашу.
С водой не смешивай.
Ведь, разбавляя,
Ты бодрости лишаешь дух мой.
Дифил {61}
Очарованный новым знакомством, его преподобие дольше обычного не
показывался в усадьбе мистера Грилла, а когда снова туда явился, тотчас
сообщил о метаморфозе старой башни и об особенностях ее обитателей. Как
всегда, обед у мистера Грилла был отличный и все ели и пили в свою меру.
Мисс Грилл:
- В вашем рассказе многое вызывает мое любопытство; но самое главное -
что думаете вы о религиозных воззрениях юного господина?
Преподобный отец Опимиан:
- Я бы мог предполагать, что он принадлежит к англиканской церкви, судя
по расположению его к моей особе, если б оно не объяснялось скорей нашей
общей любовью к грекам. Правда, с другой стороны, он усердно подчеркивал,
что святая Катарина - святая англиканского церковного календаря.
Мисс Грилл:
- Как мило, что день его заключается гимном, хором, исполняемым семью
весталками.
Преподобный отец Опимиан:
- Я рад, что вы так судите о девицах. Не всякая барышня судила б о них
с благосклонностью. Хотя они, я уверен, ее заслуживают.
Мистер Грилл:
- Недурно бы познакомиться с молодым человеком. Я бы хотел, чтобы вы
привели его к нам. Хочешь ты с ним познакомиться, Моргана?
Мисс Грилл:
- Да, дядюшка.
Мистер Грилл:
- Вы уж, ваше преподобие, постарайтесь его сюда залучить. Скоро в гости
к нам съедутся философы и поэты. Быть может, это его прельстит?
Преподобный отец Опимиан:
- Возможно. Но я в том не уверен; боюсь, он бежит всякого общества и
любит только леса, моря и реки; греческую поэзию, святую Катарину и семь
своих весталок; я, однако ж, попробую его пригласить.
Мистер Грилл:
- Но для чего бы, ваше преподобие, заводить ему столь обширную столовую
и вообще так печься об устройстве своего дома, если б намеревался он жить
затворником? Думаю, однажды забредя к нему, вы найдете у него общество самое
шумное. Спросите-ка у него, не желает ли он играть в Аристофановой комедии?
Преподобный отец Опимиан:
- Превосходная мысль. Думаю, она придется ему по вкусу.
Мисс Грилл:
- Кстати о комедии, ваше преподобие: что сталось с лордом Сомом и его
лекцией о рыбе?
Преподобный отец Опимиан:
- Да вот лорд Склок, граф де Линь, лорд Кудаветер и еще несколько
архишарлатанов вздумали фиглярничать на новом поприще, которое именуют они
наукой пантопрагматики, и уговорили лорда Сома кувыркаться вместе с ними;
однако, когда похолодает, безумие уляжется; и мы еще услышим, как он будет
разъяснять рыбакам Щучьей бухты, чем сельдь отлична от палтуса.
Мисс Грилл:
- Ради бога, ваше преподобие, скажите, что это еще за новая наука?
Преподобный отец Опимиан:
- А уж это, мисс Грилл, я вам затрудняюсь сказать. Я многих профессоров
расспрашивал, но ничего от них не добился, кроме странного вздора.
Оказывается, это такой подлинный способ толковать о способе мнимом учить
каждого собственному его ремеслу. Пользы от него никакой, но в этом-то вся и
польза. Нет от него и вреда, коль скоро он напоминает чтение Гамлета -
"слова, слова, слова" {62}. Как в большинстве наук, и тут читаются лекции,
лекции, лекции обо всем понемногу: один педант болтает о юриспруденции,
другой о статистике, третий об образовании и так далее, crambe repetita
{подогретая капуста {63} (лат., букв: вздор, чепуха).} все того же вздора,
который уже подавался "дважды остывший и дважды подогретый" {*} во многих
объединениях, прозывавшихся научными.
{* Но моего послушайся совета:
Остывших дважды, дважды подогретых
Немало продавал ты пирогов,
Смотри, чтоб не был твой рассказ таков...
Чосер, "Пролог повара" {64} (Примеч. автора).}
Мисс Грилл:
- Значит, ваше преподобие, лекция лорда Сома будет большим облегчением
для исстрадавшихся слушателей.
Преподобный отец Опимиан:
- Без сомненья, она будет более занимательна и в той же мере полезна.
Никто не поймает ни одной рыбешкой больше, тем подведя итог научным
изысканиям подобного рода. Я бы уж лучше послушал лекцию поварам о сборной
солянке - неплохая эмблема для всего начинания.
Мисс Грилл:
- Человек с умом и талантом может читать лекцию о любом предмете. И
сборная солянка может быть увлекательна. Однако мужи, погрязнувшие в унылых
притязаниях на серьезность, едва ли смогут придать ей достаточно соли и
остроты {Хадделстон (Примеч. автора).}.
СВЯТАЯ КАТАРИНА
gli occhi su levai,
E vidi lei che si facea corona,
Rifflettendo da se gli eterni rai.
Dante. Paradiso, XXXI. 70-72
Я, не ответив, поднял взоры к ней,
И мне она явилась осененной
Венцом из отражаемых лучей {66}.
Данте. Рай, XXXI. 70-72
Прошло немного времени, и его преподобие вновь посетил башню, чтобы
просить юного своего друга об участии в Аристофановой комедии.
Он встретил живую готовность, и чуть не целый день провели они,
обсуждая подробности предприятия.
Обед и вечер прошли совершенно как раньше. Наутро, когда они спускались
в кабинет для продолженья приятных трудов, его преподобие подумал: "Я прошел
по галерее, там много комнат, двери днем почти все отворены, но спальня
моего приятеля всегда закрыта. Верно, тут какая-то тайна". И не склонный
вообще к праздному любопытству отец Опимиан уже не мог выбросить из головы
эту любопытную мысль. Наконец, набравшись храбрости, он сказал:
- Я видел кабинет ваш, столовую и гостиную; в устройстве дома столько
вкуса, что мне хотелось бы осмотреть и прочие комнаты.
Мистер Принс:
- Но больше нечего и осматривать. Ваша спальня - одна из лучших в доме.
Прочие на нее похожи.
Преподобный отец Опимиан:
- Сказать по правде, я бы хотел взглянуть на собственную вашу спальню.
Мистер Принс:
- Отчего же. Извольте. Просто я сомневался, быть может напрасно, по
вкусу ли вам придется ее убранство.
Преподобный отец Опимиан:
- Надеюсь, там никаких вольностей.
Мистер Принс:
- Совершенно напротив. Как бы вам не показалось, что все там чересчур
подчинено моим понятиям о чистоте идеальной красоты, воплощенной в святой
Катарине.
Преподобный отец Опимиан:
- Напрасно, поверьте, вы этого опасаетесь.
Мистер Принс:
- Вот видите, алтарь с образом святой Катарины, а на стенах - сцены из
ее жизни, большей частию скопированные с картин итальянских мастеров. Облик
святой Катарины и история ее с юных дней моих завладели моим воображеньем -
в ней вижу я воплощенье идеальной красоты {67} - все, что способно чаровать,
возвышать и восхищать нас в прекраснейших представительницах прекрасного
пола.
Преподобный отец Опимиан:
- В речах ваших столько пыла; а ведь я, признаться, не очень знаю ее
историю, хоть Реформация и оставила ее в числе своих святых. Коекакие из
этих картин без объяснений мне непонятны.
Мистер Принс:
- Я постараюсь в коротких словах передать вам ее историю. И по мере
рассказа буду водить вас от картины к картине.
Катарина была принцесса в Александрии в третьем столетии. Вера
христианская открылась ей в божественном откровении. Красота, ученость и
искусность в речах ее отличали. Она обратила в истинную веру отца своего и
мать и всех, с кем случалось ей сойтись поближе. Император Максенций {68}
созвал пятьдесят мудрейших мужей всего государства, дабы они избавили ее от
заблуждений, но всех их она обратила в новую веру. Максенций сжег на костре
ее приверженцев и самой ей пригрозил той же участью. Она осталась тверда.
Тогда он приказал бить ее плетьми и бросить в темницу на голодную гибель.
Отправясь в поход, присмотреть за исполнением приказа он предоставил
императрице и главному генералу своему Порфирию. Ангелы исцелили ее раны,
утолили ее голод; и Спаситель, явясь к ней в темницу в блаженном видении,
назвал ее невестой и надел ей на палец кольцо {Maria, Vergine delie Vergini,
e Misericordia delie Misericordie, vestita de i lampi del Sole, e coronata
de i raggi delie Stelle, prese il sottile, il delicato, ed il sacro dito di
Catarina, humile di core e mansueta di vita, ed il largo, il chemente, ed il
pietoso figliuol suo lo cinse con lo anello. - Vita di Santa Catarina, 1.
ii. Vinezia, 1541. (Примеч. автора), [Пречистая Дева Мария, облеченная
светом солнечным, сияющая лучами звездными, взяла тонкий, нежный, святой
палец Катарины, смиренной сердцем, милосердный же всеблагой и безгрешный Сын
ее надел на этот палец кольцо. - "Житие Святой Катарины". Венеция, 1541
(ит.).]}. Очнувшись, она увидела кольцо на своем пальце и убедилась в том,
что святое посещение воистину состоялось. Императрица и Порфирий пришли к
ней, она их обратила. Император, воротясь, приговорил к смерти обоих; после
многих безуспешных попыток ее увещать, он приговорил Катарину к колесованию.
Четыре страшные колеса, снабженные стальными зубьями, назначены были
изрубить ее на части. Ангелы разбили колеса. Тогда император возвел ее на
костер; ангелы загасили пламя. Тогда он приказал отсечь ей голову мечом. Это
Как всегда, отец Опимиан по дороге рассуждал сам с собою. "Непорочность
сих дев не подлежит сомненью. Молодой человек обладает всеми качествами,
каких только могли бы пожелать лучшие друзья мисс Грилл в ее будущем
супруге. Она тоже во всех отношениях ему подходит. Но семь этих дам
вклиниваются тут, подобно семи мечам Аякса. Они весьма привлекательны.
...Facies non omnibus una, Nec diversa tamen: qualem decet esse sororum
{*}.
{...Лицом не тождественны были
И не различны они, как быть полагается сестрам {51}. Овидий.
"Метаморфозы", кн. 2. (Примеч. автора).}
Будь у меня такая жизнь, я ни за что не захотел бы ее менять. Какая
оригинальность в наши дни однообразия и скуки. Какое благородство в наши дни
недолжного обращения со слугами. Какая слаженность в ведении хозяйства.
Какая прелесть лиц и уборов. Какая приятность манер и повадок. Какая
искусность в музыке. Словно зачарованный замок! Мистер Грилл, столь охотно
толкующий о Цирцее, почувствовал бы себя тут как дома; он бы легко
вообразил, будто ему прислуживают ее служанки, дочери потоков и рощ. Мисс
Грилл легко могла бы вообразить, будто попала в обиталище тезки своей
Морганы. Боюсь только, она повела бы себя так, как повел себя с Морганой
Роланд, разбив талисман и рассеяв чары. А ведь жаль. И жаль будет, однако,
если эти двое вообще не познакомятся. Но отчего мне хлопотать о сватовстве?
Всегда это неблагодарная забота. Если все кончится хорошо, твою добрую
услугу забудут. Если плохо - обе стороны тебе не простят".
Мысли его преподобия прервали чьи-то сетования, делавшиеся все громче,
по мере того как он продолжал путь. Он дошел до места, откуда неслись звуки,
и не без труда обнаружил скорбящего сельского жителя, укрытого густыми
папоротниками, выше его роста, если б он поднялся на ноги; и если бы,
катаясь по земле в припадке отчаяния, он их не примял, он так и оставался бы
невидим, припав к ручью на опушке леса. Слезы на глазах и бедственные
выкрики странно не вязались с круглым розовым лицом, казалось, надежно
подкрепленным элем и мясом для борьбы с любыми бороздами горя; но от любви
не защитят даже такие надежные средства, как мясо и эль. Стрелы амура
пробили оборону, и поверженный олень, тоскуя, поник у потока.
Его преподобие, приблизясь, ласково спросил:
- Что с вами приключилось?
Ответом ему был только новый взрыв отчаяния; бедняга отвергал все
попытки участия.
- Вы мне ничем не поможете.
- Как знать, - возразил отец Опимиан. - Покуда не расскажешь о своей
беде, никогда не знаешь, можно ли ей помочь.
Сначала его преподобие не добился ничего, кроме повторения фразы "Вы
мне ничем не поможете". Но его доброта наконец одержала верх над недоверием
несчастного, и, сам не свой от горя, давясь слезами, тот воскликнул:
- Она за меня не хочет!
- Кто именно? - осведомился его преподобие.
- Ну ладно, - отвечал скорбящий, - рассказывать, так уж все. Это леди
из замка.
- Леди? - спросил отец Опимиан.
- Они-то себя служанками называют, - отвечал тот, - да только они самые
настоящие леди, и уж как нос задирают, раз одна мне отказала: "Отец у меня
богатый, у него самая лучшая ферма во всей округе, и своя, собственная. И
вдвоем мы с ним, он да я". А моя жена хозяйство бы вела, а по вечерам бы
играла и пела - ох, она ведь все умеет! - и читать, и писать, и счета вести,
петь, играть - сам слыхал! - и сливовый пудинг печь - сам видел! - и зажили
бы мы уютно, как три сверчка на печи, а к концу года, глядишь, - и все
четыре! А вот не хочет же!
- Вы ее спрашивали? - спросил его преподобие.
- Откровенно спросил, - отвечал тот. - А она сперва чуть не
рассмеялась. Только она не рассмеялась. Поглядела серьезно и говорит:
"Простите меня". Говорит, я вижу, вы не шутите. Мол, я хороший сын и достоин
хорошей жены. Только, мол, не может она. Мисс, я ей говорю, видно, вам кто
другой нравится? Нет, говорит, никто.
- Это утешительно, - сказал отец Опимиан.
- Чего же утешительно-то? - отвечал несчастный. - Меня-то она не хочет!
- Она еще передумает, - сказал отец Опимиан, - если сердце ее свободно.
К тому же она ведь сказала, что не может.
- Не может, - отвечал несчастный, - это и значит - не хочет. Только что
вежливо.
- А объяснила она, отчего она не может? - спросил отец Опимиан.
- Объяснила, - был ответ. - Говорит, они с сестрами решили не
расставаться друг с дружкой и с молодым хозяином.
- Кстати, - заметил отец Опимиан. - Вы не сказали мне, которая же из
семи ваша избранница.
- Третья, - отвечал тот. - Они-то называют ее второй поварихой. У них
там экономка, две поварихи, две горничные и две камеристки. Но они только
хозяина обслуживают. А уж их самих обслуживают другие.
- И как же ее зовут? - спросил его преподобие.
- Дороти, - был ответ. - Дороти ее зовут. У них имена идут - А, Б, Ц,
только А на конце: Бетси, Цецилия, Дороти, Ева, Фанни, Грейс, Анна. Но они
говорят, это не по алфавиту. Их крестили в честь тональности A-moll, если,
конечно, вы это понимаете.
- Пожалуй, понимаю, - улыбнулся отец Опимиан. - Их крестили в честь
греческой диатонической гаммы, и они составляют два смежных тетрахорда,
если, конечно, вы это понимаете.
- Нет, пожалуй, я не понимаю, - отвечал горемыка с сомненьем.
- А молодой хозяин, - заключил отец Опимиан, - носящий имя Алджернон,
это Proslambanomenos, или тоника, и заключает октаву. Родители его, верно,
сочли, что это неспроста и что он и семь его названых сестер должны всю
жизнь прожить в гармонии. Но вы-то как с ними свели знакомство?
- Да как? - отвечал страдалец. - Я много чего вожу к ним с нашей фермы,
ну а она принимает товар.
- Я хорошо знаю этот дом, - сказал его преподобие, - и хозяина и
девушек. Возможно, он женится, а они последуют его примеру. Будем уповать.
Скажите, как вас зовут?
- Зовут-то меня Плющом, - был ответ. - Гарри Плющ я. А она ведь правда
красавица?
- О, бесспорно, - сказал отец Опимиан. - Они все миленькие.
- И вот не хочет за меня, - снова вскричал тот, но уже с меньшей мукой.
Отец Опимиан его утешил и озарил лучом надежды. На том они и расстались.
И снова его преподобие стал рассуждать сам с собой: "Кажется, всякая
трудность разрешима. Выйдет замуж хоть одна - и все построение распадется.
Однако сама по себе ни одна на такое не решится. Вот если бы семеро румяных
здоровяков Плющей разом предложили каждой по руке и сердцу? Семь нот в
тональности A-moll октавой ниже? А? Еще и не такое случалось! Я читал про
шестерых братьев, которые все по очереди услужливо сломали себе шею, чтобы
седьмой, герой повести, наследовал отцовское именье. Но вот опять я - и
зачем мне печься о чьем-то браке? Пусть уж все идет своим чередом".
Но, как ни старался, отец Опимиан не мог отогнать смутный образ - себя
самого, благословляющего двух врачующихся юных своих друзей.
СВЯЩЕННИК И ЕГО СУПРУГА. СОЮЗЫ ЛЮБВИ. ГАЗЕТА
Indulge Genio: carpamus dulcia: nostrum est
Quod vivis: cinis, et manes, et fabula fies.
Vive memor lethi: fugit hora: hoc quod loquor, inde est.
Persius
Гения ты ублажай своего {52}: лови наслажденья,
Жизнь наше благо; потом - ты пепел, призрак и сказка.
Помня о смерти, живи! Час бежит, и слова мои в прошлом.
Персий
- Agapetus и Agapetae {Αγαπητος καὶ ἀγαπηται. (Примеч. автора).}, -
сказал преподобный отец Опимиан наутро за завтраком. - И притом в лучшем
смысле слова - таковы, к счастью, отношения юного сего господина со
служанками.
Миссис Опимиан:
- Может быть, ты возьмешь на себя труд изложить мне свое мнение о них
более доступно?
Преподобный отец Опимиан:
- Разумеется, душенька. Слово означает "влюбленный" в чистейшем,
возвышенном смысле. В этом-то смысле и употребляет его святой апостол Павел,
говоря о единоверках своих и возделывающих общий с ним вертоград соратницах,
в чьих домах доводилось ему живать. В этом смысле прилагалось оно к девам и
святым мужам, обитавшим под одной кровлей в союзе любви духовной.
Миссис Опимиан:
- Что ж, всякое бывает. Ты - святой муж, отец Опимиан, однако, будь ты
холост, а я дева, вряд ли рискнула б я быть твоей ага... ага...
Преподобный отец Опимиан:
- Agapete. Но я никогда и не посягал на такую духовную высоту. Я
последовал совету святого апостола Павла, который говорит: "Лучше вступить в
брак..." {53}
Миссис Опимиан:
- Цитату можешь не оканчивать.
Преподобный отец Опимиан:
- Agapete часто переводится "приемная сестра". Такие отношения,
по-моему, вполне мыслимы при наличии обетов безбрачия и духовной высоты.
Миссис Опимиан:
- Очень возможно. И столь же мыслимы при отсутствии того и другого.
Преподобный отец Опимиан:
- И еще более мыслимы, когда приемных сестер семь, а не одна.
Миссис Опимиан:
- Возможно.
Преподобный отец Опимиан:
- Если бы ты видела, душенька, как обращаются эти девицы к хозяину, ты
бы тотчас поняла характер их отношений. Их почтительность неопровержимо
убеждает меня, что я не ошибся.
Миссис Опимиан:
- Будем надеяться.
Преподобный отец Опимиан:
- У меня попросту нет сомнений. Семь весталок непорочны, либо ничего не
стоят ни наблюденья мои, ни весь мой жизненный опыт. Называя их весталками,
я не вполне точен: в Риме избиралось только по шести весталок. Зато было
семь плеяд, покуда одна не исчезла. Можно допустить, что она стала седьмой
весталкой. Или, поскольку планет прежде было семь, а теперь насчитывается
более пятидесяти, можно и седьмую весталку приписать законам прогресса.
Миссис Опимиан:
- Смертных грехов прежде тоже было семь. Сколько же прибавил к их числу
прогресс?
Преподобный отец Опимиан:
- Надеюсь, ни одного, душенька. Хотя этим обязаны мы не собственным его
тенденциям, но емкости старых определений.
Миссис Опимиан:
- По-моему, я уже где-то слыхала это твое греческое слово.
Преподобный отец Опимиан:
- Есть такие агапемоне {54}, душенька. Ты, верно, про них думаешь.
Миссис Опимиан:
- Про них. И что бы такое могло это слово значить?
Преподобный отец Опимиан:
- Оно значит "приют любви". Любви духовной, разумеется.
Миссис Опимиан:
- Хороша духовная любовь - разъезжает цугом {55}, роскошествует и
укрывается высокой стеной от любопытных взоров.
Преподобный отец Опимиан:
- Все так, душенька, но вреда ведь от этого никому никакого нет.
Миссис Опимиан:
- Ты, отец Опимиан, ни в чем вреда видеть не хочешь.
Преподобный отец Опимиан:
- Боюсь, я во многом вижу больше вреда, нежели мне бы того хотелось. Но
агапемоне кажутся мне безвредными оттого, что я о них почти не слышу. Свет
из-за всего готов поднять шум; а на то, что в порядке вещей, никто и
внимания не обращает.
Миссис Опимиан:
- Неужто, по-твоему, эти агапемоне - в порядке вещей?
Преподобный отец Опимиан:
- Я говорю только, что не знаю, соответствуют ли они порядку вещей или
нет. А вот нового в них нет ничего. Еще три столетия назад было такое
семейство "Союз любви", и Мидлтон о нем сочинил комедию. Королева Елизавета
семейство преследовала; Мидлтон его высмеял; оно, однако, пережило обоих, и
в том не вижу я никакого вреда {56}.
Миссис Опимиан:
- Неужто же свет так зол, что замечает новизну только в беспорядке?
Преподобный отец Опимиан:
- Быть может, это происходит оттого, что порядок вещей нарушается лишь
изредка. Из множества людей, утром идущих по улице, лишь одного ограбят или
собьют с ног. Если бы вдруг сообщение Гамлета "в мире завелась совесть" {57}
оказалось верно, тотчас перестали бы выходить газеты. Ведь в газетах что мы
читаем? Во-первых, отчеты обо всех смертных грехах, о несчетных видах
насилия и обмана; затем безудержную болтовню, вежливо именуемую
законодательной мудростью, которой итог - "непереваренные массы закона,
вытряхнутые, как из мусорной тележки, на головы подданных" {Джереми Бентам.
(Примеч. автора).}, затем перебранку в том лающем тоне, который именуется
адвокатским красноречием и которого первым виртуозом был Цербер {Cerberus
forensis erat causidicus. Petronius Arbiter [Цербер был судейский крючок.
Петроний Арбитр (лат.). Фрагмент. 8]. (Примеч. автора).}; далее читаем мы о
скандальных собраниях разоренных компаний, где директора и пайщики поносят
друг друга в отборных выражениях, неведомых даже Рабле; о банкротствах
банков, словно мановением волшебной палочки заставляющих благородных
джентльменов сбрасывать маски и домино и являться в истинном своем облике
жуликов и карманных воришек; об обществах всякого рода, обучающих всех
всему, вмешивающихся во все дела и исправляющих все нравы; далее читаем мы
хвастливые объявления, сулящие красоту Елены той, кто купит баночку крема, и
век Старого Парра {58} тому, кто купит коробочку пилюль; читаем о чистейшем
безумии так называемых дружеских встреч; читаем отчеты о том, как
какой-нибудь невыразимый болван развлекал избранное общество - все предметы
разные, несуразно-многообразные, но доведенные до сходства почти
родственного лоском лжи, которая их покрывает.
Миссис Опимиан:
- Прости, что тебя перебила, отец Опимиан, но пока ты говорил, я
подумала, что, читая газету, ведь не слышишь адвокатского лая.
Преподобный отец Опимиан:
- Воля твоя, но кому хоть раз довелось его слышать, легко воспроизведет
его в своем воображении.
Миссис Опимиан;
- Ты ничего не сказал насчет несчастных случаев, а ведь и про них
газеты много пишут. Как бы честен ни сделался свет, несчастные-то случаи не
переведутся.
Преподобный отец Опимиан:
- Но честность сократит их число. Паровые котлы высокого давления не
сеяли бы погибель, когда бы бесчестность и скупость не норовили употребить
их там, где дорогостоящие котлы низкого напряжения обеспечат совершенную
безопасность. Дома, честно построенные, не обрушивались бы на головы
жителям. Суда, верно оснащенные и с хорошей командой, не налетали бы то и
дело на мели и рифы и не разваливались бы от первого же толчка. Честно
приготовленные сласти не отравляли бы детей, а честно составленные лекарства
не губили бы больных. Словом, чаще всего так называемые несчастные случаи
суть преступленья.
Миссис Опимиан:
- Ты любишь говорить, что причиной несчастий на пароходах и железных
дорогах - нелепая страсть наша к спешке. А это безумство, не преступленье.
Преподобный отец Опимиан:
- Нет, это преступленье - для того, кто не должен бы действовать во
власти безумства. Но, ставши честным, свет, без сомненья, станет разумен.
Избавясь от преступлений, мы сумеем одолеть и безумство. Но едва ли это
когда-нибудь произойдет.
Миссис Опимиан:
- Ну, в газетах сообщают и кое о чем похвальном. Преподобный отец
Опимиан:
- Во время войны сообщают они о множестве подвигов в море и на суше; но
в мирное время воинские доблести спят. Тогда они как суда на рейде.
Разумеется, и в мирной жизни случается кое-что хорошее, а кое-что ни хорошее
ни плохое; но хорошее и среднее вместе составляют от силы одну десятую долю
всех происшествий. И кажутся исключением. Пустынник, читающий одни газеты,
найдет в них разве пищу для мизантропии; но, живя среди друзей, в кругу
семьи, мы убеждаемся, что темное в жизни - случайность, а светлое -
повседневность. Случайное привлекает любопытные взоры, случайное - это
приключенья, несчастья, случайное выпадает на долю немногим, а могло бы и
вовсе ни с кем не стрястись. Интерес, вызываемый действием и событием,
находится в прямом соответствии с его редкостью; к счастью, тихие
добродетели незаметно нас окружают, а назойливый порок редко пересекает нашу
стезю. В общем, я согласен с суждением Тесея {Еврипид, "Просительницы".
(Примеч. автора).}, что в мире больше добра, нежели зла {59}.
Миссис Опимиан:
- Сдается мне, отец Опимиан, ты ни с каким суждением бы не согласился,
не будь оно высказано две тысячи лет назад.
Преподобный отец Опимиан:
- Так ведь, душенька, все почти суждения, с какими и следовало 6
соглашаться, тогда приблизительно и были высказаны.
ГЛАВА VIII ПАНТОПРАГМАТИКИ {60}
Ψῡξον τόν οἶνον, Δώρι, -
Ἔγχεον σὐ δὴ πιεῑν˙
Εὐζωρότερόν γε νὴ Δί, ὤ παῖ, δός˙ τὸ γάρ
Ὑδαρὲς ᾅπαν τοῡτ᾽ ἐστὶ τῇ ψυχῆ κακόν.
Diphilus
Вино, о Дорис, охлади, налей-ка в чашу.
С водой не смешивай.
Ведь, разбавляя,
Ты бодрости лишаешь дух мой.
Дифил {61}
Очарованный новым знакомством, его преподобие дольше обычного не
показывался в усадьбе мистера Грилла, а когда снова туда явился, тотчас
сообщил о метаморфозе старой башни и об особенностях ее обитателей. Как
всегда, обед у мистера Грилла был отличный и все ели и пили в свою меру.
Мисс Грилл:
- В вашем рассказе многое вызывает мое любопытство; но самое главное -
что думаете вы о религиозных воззрениях юного господина?
Преподобный отец Опимиан:
- Я бы мог предполагать, что он принадлежит к англиканской церкви, судя
по расположению его к моей особе, если б оно не объяснялось скорей нашей
общей любовью к грекам. Правда, с другой стороны, он усердно подчеркивал,
что святая Катарина - святая англиканского церковного календаря.
Мисс Грилл:
- Как мило, что день его заключается гимном, хором, исполняемым семью
весталками.
Преподобный отец Опимиан:
- Я рад, что вы так судите о девицах. Не всякая барышня судила б о них
с благосклонностью. Хотя они, я уверен, ее заслуживают.
Мистер Грилл:
- Недурно бы познакомиться с молодым человеком. Я бы хотел, чтобы вы
привели его к нам. Хочешь ты с ним познакомиться, Моргана?
Мисс Грилл:
- Да, дядюшка.
Мистер Грилл:
- Вы уж, ваше преподобие, постарайтесь его сюда залучить. Скоро в гости
к нам съедутся философы и поэты. Быть может, это его прельстит?
Преподобный отец Опимиан:
- Возможно. Но я в том не уверен; боюсь, он бежит всякого общества и
любит только леса, моря и реки; греческую поэзию, святую Катарину и семь
своих весталок; я, однако ж, попробую его пригласить.
Мистер Грилл:
- Но для чего бы, ваше преподобие, заводить ему столь обширную столовую
и вообще так печься об устройстве своего дома, если б намеревался он жить
затворником? Думаю, однажды забредя к нему, вы найдете у него общество самое
шумное. Спросите-ка у него, не желает ли он играть в Аристофановой комедии?
Преподобный отец Опимиан:
- Превосходная мысль. Думаю, она придется ему по вкусу.
Мисс Грилл:
- Кстати о комедии, ваше преподобие: что сталось с лордом Сомом и его
лекцией о рыбе?
Преподобный отец Опимиан:
- Да вот лорд Склок, граф де Линь, лорд Кудаветер и еще несколько
архишарлатанов вздумали фиглярничать на новом поприще, которое именуют они
наукой пантопрагматики, и уговорили лорда Сома кувыркаться вместе с ними;
однако, когда похолодает, безумие уляжется; и мы еще услышим, как он будет
разъяснять рыбакам Щучьей бухты, чем сельдь отлична от палтуса.
Мисс Грилл:
- Ради бога, ваше преподобие, скажите, что это еще за новая наука?
Преподобный отец Опимиан:
- А уж это, мисс Грилл, я вам затрудняюсь сказать. Я многих профессоров
расспрашивал, но ничего от них не добился, кроме странного вздора.
Оказывается, это такой подлинный способ толковать о способе мнимом учить
каждого собственному его ремеслу. Пользы от него никакой, но в этом-то вся и
польза. Нет от него и вреда, коль скоро он напоминает чтение Гамлета -
"слова, слова, слова" {62}. Как в большинстве наук, и тут читаются лекции,
лекции, лекции обо всем понемногу: один педант болтает о юриспруденции,
другой о статистике, третий об образовании и так далее, crambe repetita
{подогретая капуста {63} (лат., букв: вздор, чепуха).} все того же вздора,
который уже подавался "дважды остывший и дважды подогретый" {*} во многих
объединениях, прозывавшихся научными.
{* Но моего послушайся совета:
Остывших дважды, дважды подогретых
Немало продавал ты пирогов,
Смотри, чтоб не был твой рассказ таков...
Чосер, "Пролог повара" {64} (Примеч. автора).}
Мисс Грилл:
- Значит, ваше преподобие, лекция лорда Сома будет большим облегчением
для исстрадавшихся слушателей.
Преподобный отец Опимиан:
- Без сомненья, она будет более занимательна и в той же мере полезна.
Никто не поймает ни одной рыбешкой больше, тем подведя итог научным
изысканиям подобного рода. Я бы уж лучше послушал лекцию поварам о сборной
солянке - неплохая эмблема для всего начинания.
Мисс Грилл:
- Человек с умом и талантом может читать лекцию о любом предмете. И
сборная солянка может быть увлекательна. Однако мужи, погрязнувшие в унылых
притязаниях на серьезность, едва ли смогут придать ей достаточно соли и
остроты {Хадделстон (Примеч. автора).}.
СВЯТАЯ КАТАРИНА
gli occhi su levai,
E vidi lei che si facea corona,
Rifflettendo da se gli eterni rai.
Dante. Paradiso, XXXI. 70-72
Я, не ответив, поднял взоры к ней,
И мне она явилась осененной
Венцом из отражаемых лучей {66}.
Данте. Рай, XXXI. 70-72
Прошло немного времени, и его преподобие вновь посетил башню, чтобы
просить юного своего друга об участии в Аристофановой комедии.
Он встретил живую готовность, и чуть не целый день провели они,
обсуждая подробности предприятия.
Обед и вечер прошли совершенно как раньше. Наутро, когда они спускались
в кабинет для продолженья приятных трудов, его преподобие подумал: "Я прошел
по галерее, там много комнат, двери днем почти все отворены, но спальня
моего приятеля всегда закрыта. Верно, тут какая-то тайна". И не склонный
вообще к праздному любопытству отец Опимиан уже не мог выбросить из головы
эту любопытную мысль. Наконец, набравшись храбрости, он сказал:
- Я видел кабинет ваш, столовую и гостиную; в устройстве дома столько
вкуса, что мне хотелось бы осмотреть и прочие комнаты.
Мистер Принс:
- Но больше нечего и осматривать. Ваша спальня - одна из лучших в доме.
Прочие на нее похожи.
Преподобный отец Опимиан:
- Сказать по правде, я бы хотел взглянуть на собственную вашу спальню.
Мистер Принс:
- Отчего же. Извольте. Просто я сомневался, быть может напрасно, по
вкусу ли вам придется ее убранство.
Преподобный отец Опимиан:
- Надеюсь, там никаких вольностей.
Мистер Принс:
- Совершенно напротив. Как бы вам не показалось, что все там чересчур
подчинено моим понятиям о чистоте идеальной красоты, воплощенной в святой
Катарине.
Преподобный отец Опимиан:
- Напрасно, поверьте, вы этого опасаетесь.
Мистер Принс:
- Вот видите, алтарь с образом святой Катарины, а на стенах - сцены из
ее жизни, большей частию скопированные с картин итальянских мастеров. Облик
святой Катарины и история ее с юных дней моих завладели моим воображеньем -
в ней вижу я воплощенье идеальной красоты {67} - все, что способно чаровать,
возвышать и восхищать нас в прекраснейших представительницах прекрасного
пола.
Преподобный отец Опимиан:
- В речах ваших столько пыла; а ведь я, признаться, не очень знаю ее
историю, хоть Реформация и оставила ее в числе своих святых. Коекакие из
этих картин без объяснений мне непонятны.
Мистер Принс:
- Я постараюсь в коротких словах передать вам ее историю. И по мере
рассказа буду водить вас от картины к картине.
Катарина была принцесса в Александрии в третьем столетии. Вера
христианская открылась ей в божественном откровении. Красота, ученость и
искусность в речах ее отличали. Она обратила в истинную веру отца своего и
мать и всех, с кем случалось ей сойтись поближе. Император Максенций {68}
созвал пятьдесят мудрейших мужей всего государства, дабы они избавили ее от
заблуждений, но всех их она обратила в новую веру. Максенций сжег на костре
ее приверженцев и самой ей пригрозил той же участью. Она осталась тверда.
Тогда он приказал бить ее плетьми и бросить в темницу на голодную гибель.
Отправясь в поход, присмотреть за исполнением приказа он предоставил
императрице и главному генералу своему Порфирию. Ангелы исцелили ее раны,
утолили ее голод; и Спаситель, явясь к ней в темницу в блаженном видении,
назвал ее невестой и надел ей на палец кольцо {Maria, Vergine delie Vergini,
e Misericordia delie Misericordie, vestita de i lampi del Sole, e coronata
de i raggi delie Stelle, prese il sottile, il delicato, ed il sacro dito di
Catarina, humile di core e mansueta di vita, ed il largo, il chemente, ed il
pietoso figliuol suo lo cinse con lo anello. - Vita di Santa Catarina, 1.
ii. Vinezia, 1541. (Примеч. автора), [Пречистая Дева Мария, облеченная
светом солнечным, сияющая лучами звездными, взяла тонкий, нежный, святой
палец Катарины, смиренной сердцем, милосердный же всеблагой и безгрешный Сын
ее надел на этот палец кольцо. - "Житие Святой Катарины". Венеция, 1541
(ит.).]}. Очнувшись, она увидела кольцо на своем пальце и убедилась в том,
что святое посещение воистину состоялось. Императрица и Порфирий пришли к
ней, она их обратила. Император, воротясь, приговорил к смерти обоих; после
многих безуспешных попыток ее увещать, он приговорил Катарину к колесованию.
Четыре страшные колеса, снабженные стальными зубьями, назначены были
изрубить ее на части. Ангелы разбили колеса. Тогда император возвел ее на
костер; ангелы загасили пламя. Тогда он приказал отсечь ей голову мечом. Это