Страница:
Мисс Тополь:
- Милая Моргана, тут почти нечего и рассказывать; но я расскажу вам
все, как было. Говорят, я была хороша, умна и воспитанна. У меня было много
воздыхателей; сердце же мое лежало только к одному, и он тоже, верно,
предпочитал меня всем прочим, но только тогда, когда видел. Если бы некий
дух повелел ему выбрать жену среди любого сборища женщин, где была бы и я,
он, я уверена, выбрал бы меня; но ему нравились все, и он всегда попадал под
власть красавицы, случившейся рядом. Он обладал душою возвышенной; обычные
развлеченья сверстников были ему чужды; он умел наслаждаться обществом умных
и тонких женщин, и одно это общество он ценил. Лишь оно связывало его с
жизнью света. Он пропадал на целые недели, блуждал по лесам, взбирался на
горы, спускался в долины горных потоков, и единственным спутником его был
ньюфаундленд; большой черный пес с белой грудью и белыми лапами, и кончик
хвоста тоже белый - прекрасный и добрый пес; как часто я гладила его морду и
кормила с руки... Он знал меня, как Боярдо знал Анджелику {*}.
{* Конь Ринальдо; он убежал от хозяина и оттолкнул Сакрипанто копытами.
Indi va mansueto alla donzella,
Con umile semblante e gesto umano:
Corne intorno al pardone il can saltella,
Che sia due giorni о tre stato lontano.
Bajardo ancora avea memoria d'ella,
Che in Albracca il servia gia di sua mano.
Orlando Furioso c. i. s. 75. (Примеч. автора).
[И вот идет девице он навстречу,
Послушен ей, протягивая руки,
Как пес, что вдруг хозяином привечен,
Кружит и ластится после разлуки.
Боярдо же запомнил все навечно:
И доброту в Абраччо и услуги (ит.).
Неистовый Роланд. Песнь I. 75].}
При воспоминании об этом псе на глаза мисс Тополь набежали слезы.
Она на минуту умолкла.
Мисс Грилл:
- Я вижу, вам больно вспоминать. Не продолжайте.
Мисс Тополь:
- Нет, милая. Ни за что не забуду этого пса и не хочу забывать. Ну так
вот, тому юному господину, как я уже сказала, нравились все, и он почти
объяснялся каждой знакомой девушке - и, покуда объяснялся, сам верил в свои
чувства; но серьезней, чем прочим, и чаще, чем прочим, он объяснялся мне.
Отнесись я к его словам серьезно, скажи я ему или хоть намекни: "Да, я
согласна, но вы должны тотчас решиться или вовсе не думать обо мне", - и я
не осталась бы в девушках. Но я выжидала. Я полагала, что действовать должен
он сам; что его объясненья я могу лишь выслушивать благосклонно; но никак не
показывать, что я от него их жду. Вот ничего и не осталось от нашей любви,
кроме воспоминаний и сожалений. Другая, которую он, конечно, любил меньше
меня, но которая лучше его понимала, поступила с ним так, как должна бы
поступить я, и она стала ему женою. А потому, милая, я хвалю ваше мужество и
жалею, что у самой у меня недостало его, когда оно было мне нужно.
Мисс Грилл:
- Мой воздыхатель, если смею его так назвать, не совсем схож с вашим:
он постоянен в привычках и не переменчив в склонностях.
Мисс Тополь:
- Странная привязанность его к дому, зароненная воспитаньем и
окрепнувшая с годами, для вас большее препятствие, нежели была бы для меня
переменчивость моего воздыхателя, знай я заранее на нее управу.
Мисс Грилл:
- Но как могло случиться, что вы, имея, конечно, множество обожателей,
остались одинокой?
Мисс Тополь:
- Просто я подарила сердце тому, кто больше ни на кого не похож. Если б
он, подобно большинству людей на свете, принадлежал к какому-то типу, я б
легко заменила свою первую мечту другой; но "душа его как одинокая звезда"
{209}.
Мисс Грилл:
- Звезда блуждающая.
Скорей комета. Мисс Тополь:
- Нет. Ибо те качества, какие любил он всякий раз в своем предмете,
существовали более в его воображенье. Очередной предмет бывал лишь рамкой
для портрета, созданного его фантазией. Он был верен своей мечте, а вовсе не
внешнему ее подобию, к какому всякий раз прилагал ее с готовностью и
непостоянством. На мою беду, я понимала его лучше, чем он меня.
Мисс Грилл:
- Вряд ли брак его оказался счастливым. Видели вы его с тех пор?
Мисс Тополь:
- В последние годы - нет, а то видела изредка в большом обществе,
которого обыкновенно он избегает; мы разговаривали дружески; но он так и не
узнал, ему и невдомек, как сильно я люблю его; быть может, он вообще не
думал, что я его люблю. Я слишком хорошо хранила свою тайну. Он не утратил
своей страсти к блужданьям, исчезая время от времени, но всегда возвращаясь
домой. Думаю, на жену у него нет причины жаловаться. И все-таки мне все
время сдается, что, будь я на ее месте, я приручила бы его к дому. Во многом
ваш случай схож с моим; правда, моей соперницей была ветреная фантазия; вам
же надо перебороть прочные домашние узы. Но вам, в точности как и мне,
грозила опасность стать жертвой одной идеи и щепетильности; вы избрали
единственно верный путь, чтобы от этого избавиться. Я жалею, что уступила
щепетильности; расстаться же с идеей мне было б жаль. Мне сладки
воспоминанья, я не променяла бы их на безмятежный покой, смертный сон,
сковавший умы тех, кто никогда не любил или не любил всей душою.
АРИСТОФАН В ЛОНДОНЕ
Non duco contentionis funem, dum constet inter nos,
quod fere lotus mundus exerceat histrioniam.
Petronius Arbiter.
Я не тяну веревку раздора, ибо решено, что почти
все актерствуют на свете.
Петроний Арбитр {*}.
{* Метафора, очевидно имеющая в виду, что двое тянут веревку, каждый в
свою сторону. Я не вижу тут, как иные, связи с Горациевым: "Tortum digna
sequi potius quam ducere funem" ("Им не тащить ведь канат, а тащиться за ним
подобает" {210}), метафорой, имеющей в виду буксир или подобное устройство,
где кто-то тянет кого-то. Гораций применяет это к деньгам, которые, по
словам его, должны быть рабом, но не господином владельца. (Примеч.
автора).}
"Весь мир - театр" {211}.
Шекспир
En el teatro del mondo
Todos son representantes {*}.
{* В театре мира - все актеры (исп.) {212}.}
Кальдерон
Tous le comediens ne sont pas au theatre *.
{* Не только тот комик, кто на сцене (фр.).}
Французская пословица
Пошли дожди, а за ними оттепель и теплые ветры. Дороги подсохли для
съезда гостей, участников Аристофановой комедии. Представление назначили на
пятый день рождества. Театр озарялся множеством свечей в хрустальных
канделябрах, а сцену освещали лампы. Кроме компании, гостившей у мистера
Грилла, сюда съехался весь цвет окрестных мест, и, таким образом, были
заняты все полукруглые ряды, правда, не голых каменных скамей, но достаточно
уютно устроенных с помощью спинок, подушек и подлокотников удобных сидений.
Лорд Сом был непревзойден в роли театрального распорядителя.
Занавес, которому не надобно было падать {Афинский театр под открытым
небом не мог иметь падающего занавеса {213}, ибо он портил бы сцену. Его
поднимали снизу, а когда он был не нужен, он оставался невидимым. (Примеч.
автора).}, поднялся и открыл сцену. Действие происходило в Лондоне, на
берегу Темзы, на террасе дома, занятого обществом спиритов. В центре была
арка, и сквозь нее видна улица. Грилл спал. Цирцея, стоя над ним, открывала
диалог.
Цирцея: Грилл! Пробудись и человеком стань!
Грилл: Я крепко спал и видел чудо-сны.
Цирцея: И я спала. А долго ль, угадай?
Грилл: Часов четырнадцать - садится солнце.
Цирцея: Три тысячелетья.
Грилл: Вот это дрема!
Но где, скажи, твой сад и твой дворец?
Где мы?
Цирцея: Поверишь ли, когда-то
Здесь лес стоял, прозрачная река
Стремилась к океану через дебри.
Теперь же здесь, благодаря трудам,
Среди жилищ отравленный поток,
Повсюду сея смерть, дыша зловоньем,
Грохочет, пенясь.
Грилл: Что там, вдалеке?
Какие-то нелепые громады?
Цирцея: Дома, печные трубы и суда -
Все изрыгает черный, смрадный дым.
Двуногие и лошади снуют
С утра до вечера - весь день в погоне
За прибылью, а то за наслажденьем.
Грилл: О Вакх, Юпитер! Ну, столпотворенье!
Бездумно, словно тени, все порхают:
Наверно, то же зрел Улисс в Эребе.
Но нечему мы здесь?
Цирцея: Восстали вдруг
Властители невидимого мира
И нас призвали.
Грилл: Но с какою целью?
Цирцея: Сейчас расскажут. Вот они идут.
А с ними стол мистический. О, ужас!
Вот заклинанья произносят. Ну, смотри!
Входят спириты. Вносят дубовый стол.
I. Осторожней со столом -
Чтоб кружился он волчком.
Брат с особенным чутьем
II. Пусть круг магический найдет.
Коснется центра в свой черед,
Чтоб месмерическая сила
Стол дубовый закружила.
III. Вот послышалось шипенье -
Началось столовращенье.
Посвященные поймут -
Духи дерева поют.
Все: Вызываем мы Цирцею!
Цирцея: Вот я, братья-чудодеи!
Но к чему дубовый стол
И гаданья произвол?
Я пред вами во плоти -
Всякий может подойти.
Трое: Это что за благодать:
Глаз не в силах оторвать!
Волосы - златой поток,
Ниспадающий до ног.
Лик - сиянье красоты,
Дочерь солнца - вот кто ты!
С ужасом тебя мы зрим.
Цирцея: Грилл, теперь ты нужен им.
Трое: Волею твоею он
В образ хряка заключен.
Жил безбедно средь свиней,
Позабывши жизнь людей.
А теперь как человек
Пусть оценит этот век:
Пар наука уловив
Двинула локомотив.
Бороздятся океаны,
И неведомые страны
Обживаются нежданно.
Собеседуем чрез море -
Мысль резвится на просторе,
Век неслыханных свершений:
Отовсюду восхваленья!
Оглядев все эти сферы,
Держится ль он прежней веры,
Драгоценный лик людской
Променявши на свиной?
Цирцея: Грилл! Отвечай!
Грилл: Судить, конечно, рано,
Но все, сейчас увиденное мной.
Из рук вон плохо.
Трое: Если бы смогли
Мы показать ему чреду триумфов,
Он вмиг бы изменил свое сужденье.
Цирцея, помоги!
Цирцея: Одно мгновенье!
Сократу уподобясь, призову
Я облака - пускай изобразят
Ярчайшей чередой, все что увидят
На суше и на море. Взмах жезлом -
И вот летят! как и тогда, в Афинах,
Светясь, подобно девам неземным.
Спускается хор облаков и ослепительный хоровод красавиц постепенно
вырисовывается из туманной дымки. Поют первую песнь.
Хор облаков {*}:
Плывущие в лазури облака,
Мы рождены ревущим океаном {**},
С высот глядим, как ринулась река
К долинам и лугам, лесным полянам,
А выйдет солнце - сей небесный глаз, -
Развеет нас ярчайшими лучами,
Возникнем из тумана в тот же час -
И вдаль глядим бессмертными очами.
Мы, Девы, проливающие дождь,
Плывем не к Музам, Вакху и Палладе,
А в город, где один над всеми вождь -
Царит Маммона в пурпурном наряде.
Там достиженья мысли, чувства зрим,
Купаемся в лучах благоволенья.
Хотя и неверны они, как грим, -
Славны сейчас, мертвы через мгновенье.
{* Первая строфа весьма близка к первой строфе Аристофановой Αένασι
Νεφέλαι. Вторая - лишь вольное подражание антистрофе Παρθένοι ὐμβροφόροι
(Примеч. автора) {214}.
** У Гомера, как и у всех прочих поэтов древности, океан есть река,
омывающая землю, тогда как моря суть притоки ее. (Примеч. автора).}
Реформаторы - науки, морали, политики, - прошли чредой, отвечая на
вопрос Грилла. Грилл заключил, что, коль скоро все отнюдь не сделалось лучше
прежнего, все скверно и нуждается в исправлении. Хор спел вторую песнь.
Семеро конкурсных экзаменаторов внесли еще один стол и сели в другом
углу сцены, напротив спиритов. Они натаскали Гермогена {См. гл. XV, с. 123
(Примеч. автора).} для спора с Гриллом. Грилл победил в споре; но
экзаменаторы приписали победу Гермогену. Хор спел третью песнь.
Цирцея, по просьбе спиритов, которые могли вызывать лишь голоса
усопших, вызвала на сцену многих духов, славных в свои времена; но все они
явились в облике юных дней, какими были до того еще, как их осияла слава.
Всех до единого подвергли конкурсным испытаниям и одного за другим объявили
негодными для того дела, на которое они притязают. Наконец явился некто,
кого Цирцея представила экзаменаторам как юношу, подающего особые надежды.
Он готовил себя к военному поприщу. На все вопросы, касаемые до войны,
отвечал он впопад. В ответ же на все прочее твердил лишь одно, что чего не
знает, того не знает, и тем навлек на себя недовольство экзаменаторов. Его
объявили негодным и отправили к остальным отвергнутым, выстроившимся в
глубине сцены. Прикосновением волшебного жезла Цирцея всем им придала тот
облик, каким обладали они в пору зрелости. Здесь оказались Ганнибал и Оливер
Кромвель; а на переднем плане стоял последний претендент - Ричард Львиное
Сердце. Ричард стал размахивать мечом над головами экзаменаторов, те в ужасе
повскакали с мест, перевернули стол, повалились друг на дружку и пустились в
бегство. Герои исчезли. Хор спел четвертую песнь.
Хор:
Глянет щучья голова -
Вмиг стремглав летит плотва,
Как гонимый ветром лист,
Как, цепа заслышав свист,
Разлетается мякина,
Как от волка мчит скотина,
Мышь от кошки, как от пса
В лес стрелой летит лиса,
Крысы - чуя наводненье.
Бес - святой воды кропленье,
Призрак - увидав восход,
Так же бросились вразброд,
Унеслись во весь опор,
Только заблистал топор,
Семь мошенников куда-то,
Диким ужасом объяты.
Полный мощи боевой,
Взор являя огневой,
Мог ли снова он восстать?
Чтоб, его завидя стать,
Разбежалось с воплем прочь
Все, что породила ночь,
Все, что застит ясный день:
Фанатизма дребедень.
Омрачающая радость;
Хаоса тупая тягость;
И "невежества советы" {215},
"Без огня, любви и света" {216},
На людей глядящих букой,
Величаясь лженаукой,
Начиненных мелкой скукой.
Чтоб оправдать здесь наше появленье,
Теперь же, повелители теней.
Мы развернем пред вами представленье:
Великие триумфы новых дней!
Тогда ваш век оценит наконец
Блуждающий во мраке Грилл-слепец.
И трепеща, и замирая, с жаром,
Местечко, может, для себя найдет
Там, где взлелеян, убиваем паром,
И газом освещен народ.
Цирцея: Ну, что там. Грилл?
Грилл: Я вижу океан,
Изборожденный вдоль и поперек,
Полощет ветер вольно паруса,
Другие корабли без парусов.
Наперекор ветрам их увлекает
Какая-то неведомая сила.
Дробит валы на мириады брызг.
Один горит, другой разбит о скалы
И тает, словно мокрый снег, в волнах.
Столкнулись две посудины средь моря
И развалились тут же на куски -
Поведать некому о катастрофе.
А тот взлетел на воздух, и обломки
Усеяли морское дно. Нет, лучше
С Цирцеей жить спокойно мне, как прежде,
Чем по миру метаться на судах -
Аластор как ловушки их придумал.
Цирцея: Взгляни туда.
Грилл: Сейчас все изменилось:
Машин диковинных там вереницу
Влечет одна и пышет дымом
Как будто из колонны. Быстро
Они несутся, словно листья кленов,
Когда их гонит ветр осенний;
В окнах лица, там множество людей.
Как быстро мчатся - их не разглядеть.
Спирит: Одно из величайших достижений:
Как птицы стали люди и скользят,
Что ласточки в полете над землей.
Грилл: Куда?
Спирит: А цель в себе самой -
Конец скольженья по земному краю.
Грилл: И если это все - я б предпочел
Сидеть бы сиднем дома, но пока
Я вижу - две столкнулись и пути
Усеяны обломками, одна
Скатилась по откосу, а другая
С моста нырнула в реку - стоны, смерть,
Как будто поле боя. Вновь триумф?
Юпитер! Унеси меня подальше!
Спирит: Такие катастрофы - исключенье,
Мильоны же всегда без бед снуют.
Туда взгляни.
Грилл: Там зарево огней,
Не столь светло и во дворце Цирцеи.
Средь них толпа отплясывает лихо,
Но - взрыв, огонь! трещит, бушует пламя!
Бегут стремглав танцоры, все в огне!
И зала - словно печь.
Спирит: Цирцея!
Ему показываешь только зло!
Добро утаивая, забываешь,
Что людям не дано добра без зла,
Юпитер дарует и зло и благо:
Зло чистое - немногим, в смеси - всем,
Добро без примесей же никому {*}.
Деянья наши благи. Зло повсюду,
Его не избежать никак и никому.
Но это только капелька воды
В бокале доброго вина.
Грилл: Боюсь,
Что не едва, да и вода горька.
Цирцея: Еще одну не показали область.
Там масса достижений.
Спирит: Подождем.
Пока он не способен охватить
Величия свершений. Он настроен
На деревенский лад, удобства и уют.
А наше истерическое время
Зовет к движенью, иногда бесцельно,
Но все ж к движенью. Нет, верно.
Он никогда не сможет нас пенять.
Ему покой милее, безмятежность.
Нам беспокойство. В нем смысл бытия,
Его конец и оправданье жизни.
За нас мильоны, кто-то за него.
Давай сейчас устроим референдум!
Волшебница! Цирцея! Помоги!
Пускай снуют вопросы и ответы
На крыльях. Разве не мудрее,
Не лучше, не счастливее мы древних
Афинян, современников Гомера?!
Голоса Да. Нет. Да, да. Нет. Да, да, да, да, да!
извне: Мы, мудрейшие
из живших на земле,
Достигли наивысшего прогресса
В науках, жизни и морали.
Спирит: Это так!
Но что это за странный звук?
Раскаты грома или чей-то хохот?
Цирцея: Юпитер то хохочет - так дерзки
Вы кажетесь ему. Теперь должны
То колдовство, которым вызывали
Других, вы на самих себе изведать.
{* Таков истинный смысл пассажа Гомера:
Δοιοὶ γάρ τε πίθοι κατακείαται ἐν Διὀς οὔδει
Δώρων, οἷα δίδωσι, κακῶν, ἕτερος δὲ ἐάων˙
Ὠι μὲν καμμίξας δῴη Ζεὺς τερπικέραυνος,
Ἄλλοτε μέν τε κακῴ ὅγε κύρεται, ἄλλοτε δ᾽ἐσθλῷ˙
Ὠι δέ κε τῶν λυγρῶν δώη, λωβητὸν ἔθηκε,
Καὶ ἑ κακὴ βούβρωστις ἐπὶ χθόνα δῖαν ἔλαυνει˙
Φοιτᾱ δ᾽ οὔτε θεοῖσι τετιμένος, οὔτεβροτοῖσιν.
[Две глубокие урны лежат перед троном Зевеса,
Полны даров: счастливых - одна и несчастных - другая.
Смертный, которому их посылает, смесивши, Кронион,
В жизни своей переменно и горесть - находит и радость;
Тот же, кому он несчастных пошлет, - поношению предан;
Нужда, грызущая сердце, везде по земле его гонит;
Бродит несчастный, отринут бессмертными, смертными презрен.]
Лишь две возможности различаются: добро и зло а смешении в несмешанное
зло. Никто, по замечанию Хейне {217}, не получает несмешанного добра: Ex
dolio bonoruni nemo mecarius accipit: hoc memorare omisit. [Никто не получал
несмешанного вина из сосуда, содержащего благословения, - нет таких
свидетельств (лат.).] Смысл не выражен прямо, дан лишь намек. Поп упустил
это в своем, впрочем, прекрасном переводе {218}.}
Стол медленно повернулся и стал кружить с возрастающей скоростью. Ножки
зашевелились, и вот он пустился в пляс по сцене. Кресла выбросили вперед
ручки и стали щипать спиритов, те повскакали с мест и, преследуемые своими
креслами, убежали со сцены. Эта механическая пантомима была достижением
лорда Сома, несколько примирившим его с провалом звучащих амфор.
Цирцея: Грилл, посмотри, ты видишь старый дом
На острове моем?
Грилл: Пока не вижу.
Но добрый знак сулит веселый ужин.
Сей мир, быть может, и не так уж плох,
И я, как беспристрастный судия.
Готов, поверь, признать его заслуги.
Но то, что видел я, - всего лишь тени,
Не станет тенью ужин?
Цирцея: Нет, конечно.
Прочь страхи, Грилл! Перед тобой реальность.
Которой море, воздух и земля
Реальные дары прислали. А теперь,
Друзья, вы, что так щедро нам воздали
За поиски важнейших истин,
Добро пожаловать к роскошному столу,
Вас ожидает в зимний час полночный
И музыка, и старое вино.
Хор:
Ночные тени разыграли представленье,
Безумства показав, в которых мир погряз.
"Стремимся мы вослед теням, мы - только тени" {219};
Но в светлой пиршественной зале, здесь, сейчас,
Реальности - для всех сладчайшая награда,
Скорей за стол - разделим радость торжества!
Афинский образец припомнить, братья, надо -
Подать меню должны нам тайные слова:
Когда язык бессилен, сердцу все права.
Мисс Грилл в роли Цирцеи была великолепна; а мисс Найфет, корифей хора,
была будто сама Мельпомена, смягчившая трагическую строгость той важной
улыбкой, которая неотделима от хора старинной комедии. Чары мисс Грилл
совершенно околдовали мистера Принса. Чары мисс Найфет довершили бы, если б
еще надобно было ее довершать, победу последней над лордом Сомом.
ЛЫСАЯ ВЕНЕРА. ИНЕСА ДЕ КАСТРО. ПОСТОЯНСТВО В ЛЮБВИ
В чистейшем храме моего ума
Прекрасный облик жив - любовь сама.
Во сне ли слышу клятвы, наяву -
Но для нее, небывшей, я живу.
Лейден {220}. Картины младенчества
Представление комедии от предполагаемого бала отделяла целая неделя.
Мистер Принс, не будучи любителем балов и сверх всякой меры расстроенной
тем, что мисс Грилл запретила ему четырежды семь дней затрагивать предмет,
самый близкий его сердцу, с должным самообладанием внес свой вклад в
Аристофанову комедию, а оставшиеся дни испытания решил провести в Башне, и
там в знаках внимания сестер нашел он хоть и не совершенный непент {221}, но
единственно возможное противоядие против жестокого томления духа. И то
сказать, две его Гебы, наливая ему мадеру, как нельзя более напоминали
распоряжающуюся истинным непентом Елену {222}. Он бы мог пропеть о мадере
словами Бахуса у Реди {223}, восславившего одно из любимых своих вин:
Egli e il vero oro potabile,
Che mandai suole in esilio
Ogni male inrimendiabile:
Egli e d'Elena il Nepente,
Che fa stare il mondo allegro,
Dai pensieri
Foschi e neri
Sempre sciolto, e sempre esente {*}.
{* Реди. Вакх в Тоскании. (Примеч. автора).
[Поистине - се золотой напиток,
Врачует все недуги он,
Дарует немощному сил избыток,
Нектар Елены, черной скорби враг.
Весельем наполняет мир,
И навсегда,
И без труда
Из сердца изгоняет мрак (ит.).]}
- Милая Моргана, тут почти нечего и рассказывать; но я расскажу вам
все, как было. Говорят, я была хороша, умна и воспитанна. У меня было много
воздыхателей; сердце же мое лежало только к одному, и он тоже, верно,
предпочитал меня всем прочим, но только тогда, когда видел. Если бы некий
дух повелел ему выбрать жену среди любого сборища женщин, где была бы и я,
он, я уверена, выбрал бы меня; но ему нравились все, и он всегда попадал под
власть красавицы, случившейся рядом. Он обладал душою возвышенной; обычные
развлеченья сверстников были ему чужды; он умел наслаждаться обществом умных
и тонких женщин, и одно это общество он ценил. Лишь оно связывало его с
жизнью света. Он пропадал на целые недели, блуждал по лесам, взбирался на
горы, спускался в долины горных потоков, и единственным спутником его был
ньюфаундленд; большой черный пес с белой грудью и белыми лапами, и кончик
хвоста тоже белый - прекрасный и добрый пес; как часто я гладила его морду и
кормила с руки... Он знал меня, как Боярдо знал Анджелику {*}.
{* Конь Ринальдо; он убежал от хозяина и оттолкнул Сакрипанто копытами.
Indi va mansueto alla donzella,
Con umile semblante e gesto umano:
Corne intorno al pardone il can saltella,
Che sia due giorni о tre stato lontano.
Bajardo ancora avea memoria d'ella,
Che in Albracca il servia gia di sua mano.
Orlando Furioso c. i. s. 75. (Примеч. автора).
[И вот идет девице он навстречу,
Послушен ей, протягивая руки,
Как пес, что вдруг хозяином привечен,
Кружит и ластится после разлуки.
Боярдо же запомнил все навечно:
И доброту в Абраччо и услуги (ит.).
Неистовый Роланд. Песнь I. 75].}
При воспоминании об этом псе на глаза мисс Тополь набежали слезы.
Она на минуту умолкла.
Мисс Грилл:
- Я вижу, вам больно вспоминать. Не продолжайте.
Мисс Тополь:
- Нет, милая. Ни за что не забуду этого пса и не хочу забывать. Ну так
вот, тому юному господину, как я уже сказала, нравились все, и он почти
объяснялся каждой знакомой девушке - и, покуда объяснялся, сам верил в свои
чувства; но серьезней, чем прочим, и чаще, чем прочим, он объяснялся мне.
Отнесись я к его словам серьезно, скажи я ему или хоть намекни: "Да, я
согласна, но вы должны тотчас решиться или вовсе не думать обо мне", - и я
не осталась бы в девушках. Но я выжидала. Я полагала, что действовать должен
он сам; что его объясненья я могу лишь выслушивать благосклонно; но никак не
показывать, что я от него их жду. Вот ничего и не осталось от нашей любви,
кроме воспоминаний и сожалений. Другая, которую он, конечно, любил меньше
меня, но которая лучше его понимала, поступила с ним так, как должна бы
поступить я, и она стала ему женою. А потому, милая, я хвалю ваше мужество и
жалею, что у самой у меня недостало его, когда оно было мне нужно.
Мисс Грилл:
- Мой воздыхатель, если смею его так назвать, не совсем схож с вашим:
он постоянен в привычках и не переменчив в склонностях.
Мисс Тополь:
- Странная привязанность его к дому, зароненная воспитаньем и
окрепнувшая с годами, для вас большее препятствие, нежели была бы для меня
переменчивость моего воздыхателя, знай я заранее на нее управу.
Мисс Грилл:
- Но как могло случиться, что вы, имея, конечно, множество обожателей,
остались одинокой?
Мисс Тополь:
- Просто я подарила сердце тому, кто больше ни на кого не похож. Если б
он, подобно большинству людей на свете, принадлежал к какому-то типу, я б
легко заменила свою первую мечту другой; но "душа его как одинокая звезда"
{209}.
Мисс Грилл:
- Звезда блуждающая.
Скорей комета. Мисс Тополь:
- Нет. Ибо те качества, какие любил он всякий раз в своем предмете,
существовали более в его воображенье. Очередной предмет бывал лишь рамкой
для портрета, созданного его фантазией. Он был верен своей мечте, а вовсе не
внешнему ее подобию, к какому всякий раз прилагал ее с готовностью и
непостоянством. На мою беду, я понимала его лучше, чем он меня.
Мисс Грилл:
- Вряд ли брак его оказался счастливым. Видели вы его с тех пор?
Мисс Тополь:
- В последние годы - нет, а то видела изредка в большом обществе,
которого обыкновенно он избегает; мы разговаривали дружески; но он так и не
узнал, ему и невдомек, как сильно я люблю его; быть может, он вообще не
думал, что я его люблю. Я слишком хорошо хранила свою тайну. Он не утратил
своей страсти к блужданьям, исчезая время от времени, но всегда возвращаясь
домой. Думаю, на жену у него нет причины жаловаться. И все-таки мне все
время сдается, что, будь я на ее месте, я приручила бы его к дому. Во многом
ваш случай схож с моим; правда, моей соперницей была ветреная фантазия; вам
же надо перебороть прочные домашние узы. Но вам, в точности как и мне,
грозила опасность стать жертвой одной идеи и щепетильности; вы избрали
единственно верный путь, чтобы от этого избавиться. Я жалею, что уступила
щепетильности; расстаться же с идеей мне было б жаль. Мне сладки
воспоминанья, я не променяла бы их на безмятежный покой, смертный сон,
сковавший умы тех, кто никогда не любил или не любил всей душою.
АРИСТОФАН В ЛОНДОНЕ
Non duco contentionis funem, dum constet inter nos,
quod fere lotus mundus exerceat histrioniam.
Petronius Arbiter.
Я не тяну веревку раздора, ибо решено, что почти
все актерствуют на свете.
Петроний Арбитр {*}.
{* Метафора, очевидно имеющая в виду, что двое тянут веревку, каждый в
свою сторону. Я не вижу тут, как иные, связи с Горациевым: "Tortum digna
sequi potius quam ducere funem" ("Им не тащить ведь канат, а тащиться за ним
подобает" {210}), метафорой, имеющей в виду буксир или подобное устройство,
где кто-то тянет кого-то. Гораций применяет это к деньгам, которые, по
словам его, должны быть рабом, но не господином владельца. (Примеч.
автора).}
"Весь мир - театр" {211}.
Шекспир
En el teatro del mondo
Todos son representantes {*}.
{* В театре мира - все актеры (исп.) {212}.}
Кальдерон
Tous le comediens ne sont pas au theatre *.
{* Не только тот комик, кто на сцене (фр.).}
Французская пословица
Пошли дожди, а за ними оттепель и теплые ветры. Дороги подсохли для
съезда гостей, участников Аристофановой комедии. Представление назначили на
пятый день рождества. Театр озарялся множеством свечей в хрустальных
канделябрах, а сцену освещали лампы. Кроме компании, гостившей у мистера
Грилла, сюда съехался весь цвет окрестных мест, и, таким образом, были
заняты все полукруглые ряды, правда, не голых каменных скамей, но достаточно
уютно устроенных с помощью спинок, подушек и подлокотников удобных сидений.
Лорд Сом был непревзойден в роли театрального распорядителя.
Занавес, которому не надобно было падать {Афинский театр под открытым
небом не мог иметь падающего занавеса {213}, ибо он портил бы сцену. Его
поднимали снизу, а когда он был не нужен, он оставался невидимым. (Примеч.
автора).}, поднялся и открыл сцену. Действие происходило в Лондоне, на
берегу Темзы, на террасе дома, занятого обществом спиритов. В центре была
арка, и сквозь нее видна улица. Грилл спал. Цирцея, стоя над ним, открывала
диалог.
Цирцея: Грилл! Пробудись и человеком стань!
Грилл: Я крепко спал и видел чудо-сны.
Цирцея: И я спала. А долго ль, угадай?
Грилл: Часов четырнадцать - садится солнце.
Цирцея: Три тысячелетья.
Грилл: Вот это дрема!
Но где, скажи, твой сад и твой дворец?
Где мы?
Цирцея: Поверишь ли, когда-то
Здесь лес стоял, прозрачная река
Стремилась к океану через дебри.
Теперь же здесь, благодаря трудам,
Среди жилищ отравленный поток,
Повсюду сея смерть, дыша зловоньем,
Грохочет, пенясь.
Грилл: Что там, вдалеке?
Какие-то нелепые громады?
Цирцея: Дома, печные трубы и суда -
Все изрыгает черный, смрадный дым.
Двуногие и лошади снуют
С утра до вечера - весь день в погоне
За прибылью, а то за наслажденьем.
Грилл: О Вакх, Юпитер! Ну, столпотворенье!
Бездумно, словно тени, все порхают:
Наверно, то же зрел Улисс в Эребе.
Но нечему мы здесь?
Цирцея: Восстали вдруг
Властители невидимого мира
И нас призвали.
Грилл: Но с какою целью?
Цирцея: Сейчас расскажут. Вот они идут.
А с ними стол мистический. О, ужас!
Вот заклинанья произносят. Ну, смотри!
Входят спириты. Вносят дубовый стол.
I. Осторожней со столом -
Чтоб кружился он волчком.
Брат с особенным чутьем
II. Пусть круг магический найдет.
Коснется центра в свой черед,
Чтоб месмерическая сила
Стол дубовый закружила.
III. Вот послышалось шипенье -
Началось столовращенье.
Посвященные поймут -
Духи дерева поют.
Все: Вызываем мы Цирцею!
Цирцея: Вот я, братья-чудодеи!
Но к чему дубовый стол
И гаданья произвол?
Я пред вами во плоти -
Всякий может подойти.
Трое: Это что за благодать:
Глаз не в силах оторвать!
Волосы - златой поток,
Ниспадающий до ног.
Лик - сиянье красоты,
Дочерь солнца - вот кто ты!
С ужасом тебя мы зрим.
Цирцея: Грилл, теперь ты нужен им.
Трое: Волею твоею он
В образ хряка заключен.
Жил безбедно средь свиней,
Позабывши жизнь людей.
А теперь как человек
Пусть оценит этот век:
Пар наука уловив
Двинула локомотив.
Бороздятся океаны,
И неведомые страны
Обживаются нежданно.
Собеседуем чрез море -
Мысль резвится на просторе,
Век неслыханных свершений:
Отовсюду восхваленья!
Оглядев все эти сферы,
Держится ль он прежней веры,
Драгоценный лик людской
Променявши на свиной?
Цирцея: Грилл! Отвечай!
Грилл: Судить, конечно, рано,
Но все, сейчас увиденное мной.
Из рук вон плохо.
Трое: Если бы смогли
Мы показать ему чреду триумфов,
Он вмиг бы изменил свое сужденье.
Цирцея, помоги!
Цирцея: Одно мгновенье!
Сократу уподобясь, призову
Я облака - пускай изобразят
Ярчайшей чередой, все что увидят
На суше и на море. Взмах жезлом -
И вот летят! как и тогда, в Афинах,
Светясь, подобно девам неземным.
Спускается хор облаков и ослепительный хоровод красавиц постепенно
вырисовывается из туманной дымки. Поют первую песнь.
Хор облаков {*}:
Плывущие в лазури облака,
Мы рождены ревущим океаном {**},
С высот глядим, как ринулась река
К долинам и лугам, лесным полянам,
А выйдет солнце - сей небесный глаз, -
Развеет нас ярчайшими лучами,
Возникнем из тумана в тот же час -
И вдаль глядим бессмертными очами.
Мы, Девы, проливающие дождь,
Плывем не к Музам, Вакху и Палладе,
А в город, где один над всеми вождь -
Царит Маммона в пурпурном наряде.
Там достиженья мысли, чувства зрим,
Купаемся в лучах благоволенья.
Хотя и неверны они, как грим, -
Славны сейчас, мертвы через мгновенье.
{* Первая строфа весьма близка к первой строфе Аристофановой Αένασι
Νεφέλαι. Вторая - лишь вольное подражание антистрофе Παρθένοι ὐμβροφόροι
(Примеч. автора) {214}.
** У Гомера, как и у всех прочих поэтов древности, океан есть река,
омывающая землю, тогда как моря суть притоки ее. (Примеч. автора).}
Реформаторы - науки, морали, политики, - прошли чредой, отвечая на
вопрос Грилла. Грилл заключил, что, коль скоро все отнюдь не сделалось лучше
прежнего, все скверно и нуждается в исправлении. Хор спел вторую песнь.
Семеро конкурсных экзаменаторов внесли еще один стол и сели в другом
углу сцены, напротив спиритов. Они натаскали Гермогена {См. гл. XV, с. 123
(Примеч. автора).} для спора с Гриллом. Грилл победил в споре; но
экзаменаторы приписали победу Гермогену. Хор спел третью песнь.
Цирцея, по просьбе спиритов, которые могли вызывать лишь голоса
усопших, вызвала на сцену многих духов, славных в свои времена; но все они
явились в облике юных дней, какими были до того еще, как их осияла слава.
Всех до единого подвергли конкурсным испытаниям и одного за другим объявили
негодными для того дела, на которое они притязают. Наконец явился некто,
кого Цирцея представила экзаменаторам как юношу, подающего особые надежды.
Он готовил себя к военному поприщу. На все вопросы, касаемые до войны,
отвечал он впопад. В ответ же на все прочее твердил лишь одно, что чего не
знает, того не знает, и тем навлек на себя недовольство экзаменаторов. Его
объявили негодным и отправили к остальным отвергнутым, выстроившимся в
глубине сцены. Прикосновением волшебного жезла Цирцея всем им придала тот
облик, каким обладали они в пору зрелости. Здесь оказались Ганнибал и Оливер
Кромвель; а на переднем плане стоял последний претендент - Ричард Львиное
Сердце. Ричард стал размахивать мечом над головами экзаменаторов, те в ужасе
повскакали с мест, перевернули стол, повалились друг на дружку и пустились в
бегство. Герои исчезли. Хор спел четвертую песнь.
Хор:
Глянет щучья голова -
Вмиг стремглав летит плотва,
Как гонимый ветром лист,
Как, цепа заслышав свист,
Разлетается мякина,
Как от волка мчит скотина,
Мышь от кошки, как от пса
В лес стрелой летит лиса,
Крысы - чуя наводненье.
Бес - святой воды кропленье,
Призрак - увидав восход,
Так же бросились вразброд,
Унеслись во весь опор,
Только заблистал топор,
Семь мошенников куда-то,
Диким ужасом объяты.
Полный мощи боевой,
Взор являя огневой,
Мог ли снова он восстать?
Чтоб, его завидя стать,
Разбежалось с воплем прочь
Все, что породила ночь,
Все, что застит ясный день:
Фанатизма дребедень.
Омрачающая радость;
Хаоса тупая тягость;
И "невежества советы" {215},
"Без огня, любви и света" {216},
На людей глядящих букой,
Величаясь лженаукой,
Начиненных мелкой скукой.
Чтоб оправдать здесь наше появленье,
Теперь же, повелители теней.
Мы развернем пред вами представленье:
Великие триумфы новых дней!
Тогда ваш век оценит наконец
Блуждающий во мраке Грилл-слепец.
И трепеща, и замирая, с жаром,
Местечко, может, для себя найдет
Там, где взлелеян, убиваем паром,
И газом освещен народ.
Цирцея: Ну, что там. Грилл?
Грилл: Я вижу океан,
Изборожденный вдоль и поперек,
Полощет ветер вольно паруса,
Другие корабли без парусов.
Наперекор ветрам их увлекает
Какая-то неведомая сила.
Дробит валы на мириады брызг.
Один горит, другой разбит о скалы
И тает, словно мокрый снег, в волнах.
Столкнулись две посудины средь моря
И развалились тут же на куски -
Поведать некому о катастрофе.
А тот взлетел на воздух, и обломки
Усеяли морское дно. Нет, лучше
С Цирцеей жить спокойно мне, как прежде,
Чем по миру метаться на судах -
Аластор как ловушки их придумал.
Цирцея: Взгляни туда.
Грилл: Сейчас все изменилось:
Машин диковинных там вереницу
Влечет одна и пышет дымом
Как будто из колонны. Быстро
Они несутся, словно листья кленов,
Когда их гонит ветр осенний;
В окнах лица, там множество людей.
Как быстро мчатся - их не разглядеть.
Спирит: Одно из величайших достижений:
Как птицы стали люди и скользят,
Что ласточки в полете над землей.
Грилл: Куда?
Спирит: А цель в себе самой -
Конец скольженья по земному краю.
Грилл: И если это все - я б предпочел
Сидеть бы сиднем дома, но пока
Я вижу - две столкнулись и пути
Усеяны обломками, одна
Скатилась по откосу, а другая
С моста нырнула в реку - стоны, смерть,
Как будто поле боя. Вновь триумф?
Юпитер! Унеси меня подальше!
Спирит: Такие катастрофы - исключенье,
Мильоны же всегда без бед снуют.
Туда взгляни.
Грилл: Там зарево огней,
Не столь светло и во дворце Цирцеи.
Средь них толпа отплясывает лихо,
Но - взрыв, огонь! трещит, бушует пламя!
Бегут стремглав танцоры, все в огне!
И зала - словно печь.
Спирит: Цирцея!
Ему показываешь только зло!
Добро утаивая, забываешь,
Что людям не дано добра без зла,
Юпитер дарует и зло и благо:
Зло чистое - немногим, в смеси - всем,
Добро без примесей же никому {*}.
Деянья наши благи. Зло повсюду,
Его не избежать никак и никому.
Но это только капелька воды
В бокале доброго вина.
Грилл: Боюсь,
Что не едва, да и вода горька.
Цирцея: Еще одну не показали область.
Там масса достижений.
Спирит: Подождем.
Пока он не способен охватить
Величия свершений. Он настроен
На деревенский лад, удобства и уют.
А наше истерическое время
Зовет к движенью, иногда бесцельно,
Но все ж к движенью. Нет, верно.
Он никогда не сможет нас пенять.
Ему покой милее, безмятежность.
Нам беспокойство. В нем смысл бытия,
Его конец и оправданье жизни.
За нас мильоны, кто-то за него.
Давай сейчас устроим референдум!
Волшебница! Цирцея! Помоги!
Пускай снуют вопросы и ответы
На крыльях. Разве не мудрее,
Не лучше, не счастливее мы древних
Афинян, современников Гомера?!
Голоса Да. Нет. Да, да. Нет. Да, да, да, да, да!
извне: Мы, мудрейшие
из живших на земле,
Достигли наивысшего прогресса
В науках, жизни и морали.
Спирит: Это так!
Но что это за странный звук?
Раскаты грома или чей-то хохот?
Цирцея: Юпитер то хохочет - так дерзки
Вы кажетесь ему. Теперь должны
То колдовство, которым вызывали
Других, вы на самих себе изведать.
{* Таков истинный смысл пассажа Гомера:
Δοιοὶ γάρ τε πίθοι κατακείαται ἐν Διὀς οὔδει
Δώρων, οἷα δίδωσι, κακῶν, ἕτερος δὲ ἐάων˙
Ὠι μὲν καμμίξας δῴη Ζεὺς τερπικέραυνος,
Ἄλλοτε μέν τε κακῴ ὅγε κύρεται, ἄλλοτε δ᾽ἐσθλῷ˙
Ὠι δέ κε τῶν λυγρῶν δώη, λωβητὸν ἔθηκε,
Καὶ ἑ κακὴ βούβρωστις ἐπὶ χθόνα δῖαν ἔλαυνει˙
Φοιτᾱ δ᾽ οὔτε θεοῖσι τετιμένος, οὔτεβροτοῖσιν.
[Две глубокие урны лежат перед троном Зевеса,
Полны даров: счастливых - одна и несчастных - другая.
Смертный, которому их посылает, смесивши, Кронион,
В жизни своей переменно и горесть - находит и радость;
Тот же, кому он несчастных пошлет, - поношению предан;
Нужда, грызущая сердце, везде по земле его гонит;
Бродит несчастный, отринут бессмертными, смертными презрен.]
Лишь две возможности различаются: добро и зло а смешении в несмешанное
зло. Никто, по замечанию Хейне {217}, не получает несмешанного добра: Ex
dolio bonoruni nemo mecarius accipit: hoc memorare omisit. [Никто не получал
несмешанного вина из сосуда, содержащего благословения, - нет таких
свидетельств (лат.).] Смысл не выражен прямо, дан лишь намек. Поп упустил
это в своем, впрочем, прекрасном переводе {218}.}
Стол медленно повернулся и стал кружить с возрастающей скоростью. Ножки
зашевелились, и вот он пустился в пляс по сцене. Кресла выбросили вперед
ручки и стали щипать спиритов, те повскакали с мест и, преследуемые своими
креслами, убежали со сцены. Эта механическая пантомима была достижением
лорда Сома, несколько примирившим его с провалом звучащих амфор.
Цирцея: Грилл, посмотри, ты видишь старый дом
На острове моем?
Грилл: Пока не вижу.
Но добрый знак сулит веселый ужин.
Сей мир, быть может, и не так уж плох,
И я, как беспристрастный судия.
Готов, поверь, признать его заслуги.
Но то, что видел я, - всего лишь тени,
Не станет тенью ужин?
Цирцея: Нет, конечно.
Прочь страхи, Грилл! Перед тобой реальность.
Которой море, воздух и земля
Реальные дары прислали. А теперь,
Друзья, вы, что так щедро нам воздали
За поиски важнейших истин,
Добро пожаловать к роскошному столу,
Вас ожидает в зимний час полночный
И музыка, и старое вино.
Хор:
Ночные тени разыграли представленье,
Безумства показав, в которых мир погряз.
"Стремимся мы вослед теням, мы - только тени" {219};
Но в светлой пиршественной зале, здесь, сейчас,
Реальности - для всех сладчайшая награда,
Скорей за стол - разделим радость торжества!
Афинский образец припомнить, братья, надо -
Подать меню должны нам тайные слова:
Когда язык бессилен, сердцу все права.
Мисс Грилл в роли Цирцеи была великолепна; а мисс Найфет, корифей хора,
была будто сама Мельпомена, смягчившая трагическую строгость той важной
улыбкой, которая неотделима от хора старинной комедии. Чары мисс Грилл
совершенно околдовали мистера Принса. Чары мисс Найфет довершили бы, если б
еще надобно было ее довершать, победу последней над лордом Сомом.
ЛЫСАЯ ВЕНЕРА. ИНЕСА ДЕ КАСТРО. ПОСТОЯНСТВО В ЛЮБВИ
В чистейшем храме моего ума
Прекрасный облик жив - любовь сама.
Во сне ли слышу клятвы, наяву -
Но для нее, небывшей, я живу.
Лейден {220}. Картины младенчества
Представление комедии от предполагаемого бала отделяла целая неделя.
Мистер Принс, не будучи любителем балов и сверх всякой меры расстроенной
тем, что мисс Грилл запретила ему четырежды семь дней затрагивать предмет,
самый близкий его сердцу, с должным самообладанием внес свой вклад в
Аристофанову комедию, а оставшиеся дни испытания решил провести в Башне, и
там в знаках внимания сестер нашел он хоть и не совершенный непент {221}, но
единственно возможное противоядие против жестокого томления духа. И то
сказать, две его Гебы, наливая ему мадеру, как нельзя более напоминали
распоряжающуюся истинным непентом Елену {222}. Он бы мог пропеть о мадере
словами Бахуса у Реди {223}, восславившего одно из любимых своих вин:
Egli e il vero oro potabile,
Che mandai suole in esilio
Ogni male inrimendiabile:
Egli e d'Elena il Nepente,
Che fa stare il mondo allegro,
Dai pensieri
Foschi e neri
Sempre sciolto, e sempre esente {*}.
{* Реди. Вакх в Тоскании. (Примеч. автора).
[Поистине - се золотой напиток,
Врачует все недуги он,
Дарует немощному сил избыток,
Нектар Елены, черной скорби враг.
Весельем наполняет мир,
И навсегда,
И без труда
Из сердца изгоняет мрак (ит.).]}