Писемский Алексей Феофилактович. Мещане

- К чему такое отчаяние?.. Попробуйте опять заманить его в свои сети!
- Пробовала, и ничего не вышло.
- Пробовали уж?
- Да!
Янсутский на несколько мгновений был сбит с толку.
- Как бы то, впрочем, ни было, но я не советовал бы вам пренебрегать
мною!.. - проговорил он мрачным голосом.
- Я вами и не пренебрегаю, а если не иду за вас замуж, то потому, что
вы мне не нравитесь настолько, чтобы сделаться вашей женой.
- А Олухов вам когда-то нравился настолько? - спросил Янсутский.
- Нравился!
- А между тем вы очень скоро начали кокетничать с другими молодыми
людьми!
Домна Осиповна обиделась: она никогда еще и ни от кого не слыхала
подобной дерзости.
- Как вы смеете говорить мне такие вещи!.. - сказала она, и у ней при
этом губы немного дрожали и ноздри раздувались.
- Что я вам такое сказал! Вы меня хуже окрестили - отъявленным
корыстолюбцем, однако я выслушал!
- Большая разница: вы мужчина, а я женщина!.. Вы не можете позволять
себе говорить мне то, что могу я вам!
- Это что еще за новые правила выдумали!.. - возразил Янсутский и
засмеялся. - Полноте, пожалуйста, - продолжал он, - мы с вами давно знаем
друг друга; если я люблю деньги, так и вы не меньше моего их любите!.. Мы
ровня с вами!..
- Не желаю быть ровней вашей ни в чем!.. Одно мнение общества, которое
о вас существует!.. - говорила Домна Осиповна, начинавшая совсем выходить из
себя.
- Да и вы не знаете, какое о вас мнение!.. Может быть, хуже, чем обо
мне!.. - подхватил нагло Янсутский.
Домна Осиповна отвернулась от него и прямо ничего не ответила.
- Хорош бы брак у нас был!.. Еще только заговорили о нем, тиграми
какими-то стали друг против друга! - произнесла она как бы больше сама с
собой.
- Тогда, может быть, лучше бы было!.. Столковались бы как-нибудь!.. -
сказал Янсутский, ядовито усмехаясь. - А вы напрасно меня отталкиваете; по
старой дружбе я еще раз вам повторяю: раскаетесь!.. - заключил он с
ударением.
- Никогда!.. Наоборот, уверена, что всю жизнь буду хвалить себя! -
воскликнула Домна Осиповна.
- Увидите! - пригрозил ей Янсутский и круто повернул назад к парку.
- Вы не желаете, чтобы я вас довезла? - спросила его Домна Осиповна.
- Нет, дорогу я знаю!.. - ответил он грубо и быстро пошел.
Домна Осиповна села в коляску. Лицо у ней было очень сердитое; губы
надулись, глаза покрылись туманом гнева, хотя в одном отношении она была
довольна этим объяснением: оно окончательно развязывало ее с Янсутским,
ужасно ей надоедавшим своим ухаживаньем.
В парк Домна Осиповна не возвращалась, чтобы не встретиться опять с
Янсутским, и проехала в Москву через Бутырскую заставу.
- Иван Иванович Перехватов не заезжал ко мне? - был первый ее вопрос,
когда она вошла в свою великолепную квартиру.
- Никак нет-с! - отвечал ей вежливо красивый из себя лакей. - Чай
готов! - прибавил он негромко.
- Я подожду Ивана Ивановича, - отвечала величественно Домна Осиповна.
День этот был днем установленных вечеров Олуховых, которые Домна
Осиповна возобновила по истечении шестимесячного траура; на вечерах этих,
впрочем, один только бывал Перехватов, который вскоре и явился.
- Пойдемте пить чай! - сказала ему Домна Осиповна, непродолжительно, но
крепко пожав его руку.
- С удовольствием! - подхватил доктор.
Когда Домна Осиповна в сопровождении его проходила в столовую, то в ее
походке, в ее богатом туалете, в убранстве чайного стола, на котором блестел
серебряный самовар, так и чувствовалось пятимиллионное состояние. Домна
Осиповна села на особо приготовленное для нее кресло.
Доктор поместился очень близко к ней и тоже на довольно покойный стул.
Домна Осиповна налила ему стакан, а себе небольшую чашку; доктор выпил чай и
съел при этом массу печенья.
Домна Осиповна, налив ему еще стакан, откинулась на задок кресел и
стала на него томно смотреть.
За этим стаканом доктор выпил третий, четвертый, продолжая пожирать
сухари, бисквиты, а также и стоящие на столе фрукты: он был большой чаепиец
и сладкоежка!
Домна Осиповна не переставала на него смотреть.
- Вы знаете, что сегодня Янсутский делал мне предложение, - начала она,
закуривая пахитоску.
Получив в обладание миллионы, Домна Осиповна начала курить вместо
папирос пахитосы; сделала это она, припомнив слова Бегушева, который как-то
сказал, что если женщины непременно хотят курить, так курили бы, по крайней
мере, испанские пахитосы, а не этот тошнотворный maryland doux!*. Домна
Осиповна вообще очень часто припоминала замечания Бегушева; а еще более того
употребляла его мысли и фразы в разговорах.
______________
* сладкий мерилендский табак! (франц.).

- Янсутский был поэтому у вас? - спросил доктор неторопливым, но не
совсем спокойным голосом.
- Был у меня, обедал, напросился, чтобы я взяла его с собой ехать в
парк, - надоел мне до невозможности! - говорила Домна Осиповна, помахивая
кокетливо своей пахитоской.
Доктор при этом обратил свое внимание на ее кольцо.
- Однако у вас это новинка, - сказал он, указывая на прелестный
перстенек с брильянтом, надетый на указательный палец Домны Осиповны.
- Я у мужа в вещах нашла этот брильянтик и велела себе сделать
кольцо... Он воды очень хорошей.
- Вода и грань превосходные! - подтвердил доктор.
- Хотите взять его на память себе? - спросила Домна Осиповна.
- Но оно мне и на мизинец не взойдет!.. У вас ручка такая тоненькая, -
произнес доктор, усмехаясь.
- Повесьте его, как брелок!.. Дайте мне вашу цепочку!..
И Домна Осиповна, сняв с руки своей перстенек, сама навесила его
доктору на цепочку.
Перехватов после того схватил обе ее руки и начал их целовать. Домна
Осиповна смотрела уж на него страстно.
- И что же, - воскликнул доктор, - Янсутский у вас здесь делал вам
предложение или дорогой?
- Дорогой!.. Но милей всего - с таким нахальством, как будто бы он
уверен был, что я буду в восторге от его предложения... Я, разумеется,
засмеялась на первые же слова его, и надобно было видеть, как он обозлился.
Бегушев в сравнении с ним кроткий ягненок.
Доктор отрицательно покачал головой.
- Не думаю, чтобы Бегушев в сравнении с кем бы ни было мог быть кротким
ягненком.
- Но ты забываешь, - обмолвилась Домна Осиповна, - Бегушев человек
светский, образованный; он может женщину язвить, убить даже, но говорить
сальные дерзости не станет!
- Полагаю, что станет и он! - сказал доктор.
В душе он Бегушева больше даже ненавидел, чем Янсутского.
- Однако кто-то приехал, - проговорила Домна Осиповна, прислушавшись
своим чутким ухом. - Неужели Янсутский? - прибавила она уже испуганным
тоном.
Но приехал не Янсутский, а граф Хвостиков, который привез с собой
Долгова. На последнего Домна Осиповна и доктор взглянули с недоумением: они
его совершенно не узнали.
Сии два странника после неудачной попытки у Бегушева целую неделю
ездили по Москве и все старались занять денег на задуманную ими газету. К
Домне Осиповне граф Хвостиков привел Долгова, как к последнему ресурсу: не
ссудит она, все дело пропало, - а потому решился действовать напролом. Что
касается Долгова, то он совсем был утомлен, совсем разбит; его славянская
натура не имела такого медного лба, как кельтическая кровь графа Хвостикова;
он очень хорошо начал сознавать всю унизительность этих поездок. Сверх того,
Долгов в этот день утром заезжал к Бегушеву, чтобы узнать от него, не
получил ли он ответа от Тюменева. Бегушева он не застал дома и попросил у
Прокофия позволения подождать барина. Прокофий позволил ему и даже провел
его в кабинет, где Долгов около получаса сидел и, от нечего делать блуждая
глазами с предмета на предмет, увидел на столе письмо и в письме этом свою
фамилию; не было никакого сомнения, что оно было от Тюменева. Долгов не
удержался и прочел письмо, которое оказалось ужасным для него. Тюменев
прямо-напрямо бранил Бегушева, что как ему не стыдно рекомендовать на службу
подобного пустоголова, как Долгов, и при этом присовокуплял, что Долгов сам
неоднократно просил его о месте письмами, написанными с такой синтаксической
неправильностью, с такими орфографическими ошибками, что его разве в сторожа
только можно взять...
Тут же невдалеке лежал и начатый ответ Бегушева, который Долгов тоже
пробежал. Бегушев писал: "Ты - пропитанный насквозь чернилами бюрократ; для
тебя скудная ясность изложения и наша спорная грамотность превыше всего; и
каким образом ты мог оскорбляться, когда Трахов не принял к себе на службу
тобою рекомендованного господина, уже изобличенного в плутовстве, а Долгов
пока еще человек безукоризненной честности".
На этом месте Бегушев остановился писать и вышел из дому, чтобы
поумерить несколько свой пыл.
Долгов, прочитав письма, решился лучше не дожидаться хозяина: ему
совестно было встретиться с ним. Проходя, впрочем, переднюю и вспомнив, что
в этом доме живет и граф Хвостиков, спросил, дома ли тот? Ему отвечали, что
граф только что проснулся. Долгов прошел к нему. Граф лежал в постели,
совершенно в позе беспечного юноши, и с первого слова объявил, что им
непременно надобно ехать вечером еще в одно место хлопотать по их делу.
Долгов согласился.
- Позвольте вам представить Василия Илларионовича Долгова, - говорил
граф, подводя своего друга к Домне Осиповне, которая, не приподнимаясь с
места, но довольно приветливо, мотнула им головой.
Оба они уселись.
- Вы видите, Домна Осиповна, перед собой одного из образованнейших
людей России, - начал граф, указывая на Долгова.
Домна Осиповна, для выражения чего-то, опять мотнула головой.
- Начну с языков: Василий Илларионович знает в совершенстве латинский,
греческий, говорит по-испански, по-французски, по-английски...
- Нет, я по-английски плохо знаю!.. - отвечал Долгов.
- Однако вы читаете Шекспира в подлиннике, - сказал граф Хвостиков. - И
такой человек у нас без всякой деятельности существует; сидит у себя в
деревне и свистит в ноготок!
- Это очень жаль! - сказала с величавым участием Домна Осиповна.
- В России все истинно хорошее, истинно русское должно гибнуть!.. -
проговорил Хвостиков.
На последнюю фразу его Долгов одобрительно кивнул головой и, зажегши
папиросу не с того конца, с которого следует, начал курить ее и в то же
время отплевываться от попадающего ему в рот табаку.
- Вы, конечно, патриотка? - продолжал Хвостиков.
- Разумеется! - отвечала Домна Осиповна величаво.
- Так поддержите нас в одном истинно патриотическом деле: дайте нам
взаймы тысяч пятьдесят на газету, которую мы предполагаем издавать! - хватил
граф.
- Пятьдесят много, достаточно десяти! - поуменьшил Долгов.
Домна Осиповна сначала не поняла, что они такое говорят, и взглянула на
доктора, который сидел молча и выкладывал из сухарных крошек зигзаги.
- Деньги нам нужны на газету, - ссудите! - подхватил Хвостиков.
- Я не имею таких денег, - проговорила Домна Осиповна, - они у меня у
самой теперь все в делах!
Граф Хвостиков, а еще более того Долгов поникли головами.
Наступили затем тяжелые и неприятные для всех минуты. Долгов и граф
Хвостиков начали прихлебывать чай; главным образом они не знали: уехать ли
им или оставаться? Сейчас отправиться было как-то чересчур грубо; оставаться
же - бесполезно и стеснительно.
Хозяйке тоже было не совсем ловко, и она уже снова закурила пахитосу.
Доктор продолжал выделывать из сухарей зигзаги.
Граф Хвостиков, впрочем, более приятеля сохранивший присутствие духа,
принялся доказывать доктору, что Россия самая непредприимчивая страна, что у
нас никто не заинтересуется делом за его идею, а всякому дорог лишь свой
барыш! Доктор с легкой улыбкой соглашался с ним; Домна же Осиповна держала
свои глаза устремленными на Долгова, который сидел совсем понурив голову.
Наконец гости увидели, что им есть возможность уехать, и уехали!
- Что это такое... а?.. Что такое? - спрашивала Домна Осиповна доктора.
- Юродивые какие-то! - определил тот.
- Но неужели кто-нибудь и даст им денег?
- Может быть, найдется такой дурак! - ответил доктор и, посмотрев на
часы, прибавил: - Ну, мне еще надобно к больным!
- Ох, мне эти больные ваши! - произнесла Домна Осиповна с досадой. -
Если бы воля моя была, я взяла бы их или всех вылечила, или всех уморила!
- Что они вам так помешали? - проговорил с усмешкой Перехватов.
- Они отнимают тебя у меня! - сказала томно-нежным голосом Домна
Осиповна. - Шутки в сторону: мне решительно некогда с тобой поговорить! -
прибавила она.
- Но до конца мы все-таки не договоримся с вами, хоть бы и было когда
говорить, - возразил ей доктор.
На лице Домны Осиповны отразилось маленькое неудовольствие.
- Иван Иванович, неужели вам мало того, чем я для вас пожертвовала? -
спросила она стыдливо.
- Не мало, но все это пока еще неопределенно и непрочно! - проговорил
доктор.
- Jean! - воскликнула Домна Осиповна. - Нельзя же все это вдруг
сделать!.. Ты послушай, что и теперь про меня говорят!
- Вас не пугало, однако, когда говорили про вас и про Бегушева!
- Тогда другое было дело! Тогда я прикрывалась именем мужа!
Перехватов, как и Янсутский, со вдовства Домны Осиповны начал сильно
желать, чтобы она, сверх сердца, отдала ему и руку свою; но у Домны Осиповны
по этому поводу зародились свои собственные соображения: как владетельнице
огромного состояния, ей стала казаться партия с ним слишком низменною;
Перехватов все-таки был выскочка!.. (Вот уж куда стала бить Домна Осиповна.)
Выйдя за него замуж, она будет докторшею, - титул не громкий!.. Домна
Осиповна не слыхала даже, чтобы какая-нибудь докторша играла в свете роль,
чего в настоящие минуты Домне Осиповне хотелось пуще всего! Были минуты,
когда она думала, что если выходить еще раз замуж, так лучше было бы за
Бегушева. Домна Осиповна очень хорошо понимала, что в Бегушеве все искали, а
доктор, напротив, сам заискивал во всех! Но в то же время, за красоту
доктора и его покорное обращение с ней, она была влюблена в него как кошка
(в этом отношении в ней проявлялось что-то уж старческое и чувственное).
Борьба, в силу этих противоречий, внутри ее происходила немалая!
- Будем ждать-с! - сказал доктор.
Домна Осиповна видела, что он рассердился на нее.
- Ты меня не понимаешь! - сказала она и, еще более пододвинувшись к
доктору, положила ему руки и голову на плечо. - Я готова быть твоей женой,
но я боюсь тебя!
Будь доктор более тонкий психический наблюдатель, он почувствовал бы,
что в голосе ее было что-то вынужденное и недосказанное.
- Но чего же вы боитесь? - спросил он ее, целуя в голову.
- Боюсь, что ты мало меня любишь, - не так, как я тебя!
- Точно так же, как и вы!
- Нет, не так! Ты даже ни разу не приревновал меня, - говорила Домна
Осиповна: по самолюбию своему она любила, чтобы ее ревновали, особенно если
сама была ни в чем не повинна!
- А Бегушев разве вас ревновал? - спросил доктор.
- Ужасно! - ответила Домна Осиповна. - Даже когда я раз с этим Хмуриным
поговорила ласково по одному делу, так он чуть не убил меня!
- Хорошее доказательство любви!.. А сами вы Бегушева ревновали?
- Что же его было ревновать? Он не отходил от меня и был олицетворенная
верность!.. Но тебя я ревную.
- Это отчего? - спросил, усмехаясь, Перехватов.
- Оттого, что ты доктор, и еще дамский доктор: когда я выйду за тебя,
ты непременно должен бросить практику.
Последнее требование смутило доктора.
- Это безумие с вашей стороны ставить мне такое условие! - сказал он.
- Вовсе не безумие! - возразила Домна Осиповна. - Состояния у нас
достаточно, чтобы нам даже роскошно жить!..
- Дело не в состоянии, - возразил доктор, - но вы забываете, что я
служитель и жрец науки, что практикой своей я приношу пользу человечеству;
неужели я мое знание и мою опытность должен зарыть в землю и сделаться
тунеядцем?.. Такой ценой нельзя никаких благ мира купить!
Домна Осиповна слушала его молча: она сама до некоторой степени
сознавала неблагоразумие своего требования.
- В таком случае лечи одних мужчин! - сказала она.
Доктор рассмеялся.
- Вы говорите, как ребенок. Разве это возможно? Позовут меня к мужчине
- я еду; позовут к даме - не еду!.. Почему?.. Потому что жена не пускает?..
Домна Осиповна глубоко вздохнула и, переложив свои руки с плеча доктора
на стол, склонила на них свою голову. Прошло довольно продолжительное
молчание.
- С каким же решением я сегодня уеду от вас?.. - проговорил доктор
тихим и вкрадчивым голосом.
- Я выйду за вас!.. - отвечала Домна Осиповна и с величественной позой
протянула доктору руку; тот поцеловал ее руку. - Но только смотрите,
Перехватов: вас бог накажет, если вы обманете меня!.. Я слишком многим для
любви моей к вам жертвую!..
- Не за что будет богу наказывать меня! - подхватил доктор и, еще раз
поцеловав у Домны Осиповны руку, уехал.
Через весьма непродолжительное время по Москве огласилось, что Домна
Осиповна вышла замуж за доктора Перехватова. В среде медиков это произвело
толки и замечания такого рода. "Молодец этот Хваталкин (так начали называть
в последнее время Перехватова): кроме практики - жену с миллионами
подцепил!"
Свадьба Домны Осиповны с доктором была отпразднована роскошно;
пригласительные карточки на последующий бал были даже посланы к Янсутскому,
Бегушеву и графу Хвостикову. Первые двое не приехали, но последний явился и
в ближайшем номере той газеты, где сотрудничал, описал торжество брачного
пиршества, объяснив читателям, что "молодой и молодая блистали красотою,
молодостью и свежестью" - несколько подкрашенною, - смертельно хотелось
прибавить графу относительно Домны Осиповны, но он не прибавил этого, потому
что она обещала ему за этот фельетон сто целковых.


Глава IV

В конторе Грохова, по-прежнему грязной и темной, сидели сам Грохов и
Янсутский. Оба они очень изменились: Грохов оплешивел, обеззубел и был с
багрово-желтым цветом лица, а Янсутский еще более похудел и походил на
оглоданную, загрязненную кость, но энергии своей нисколько не утратил.
- Совершенная случайность открыла мне это!.. - говорил он, как и
всегда, быстро и бойко. - Ехал я прошлой весной из Казани на пароходе с
некоторыми сибиряками... обедали вместе, выпивали, конечно... Вот, батюшка,
пить-то здоровы и, главное, все коньяк дуют!.. Болтаем о том, о сем, только
один из них, как видно купец этакой солидный и не враль, спрашивает меня,
что не знаю ли я в Москве господина Олухова. "Имею, говорю, это счастье!" -
"А правда ли, говорит, что он помер?" - "Такая же, говорю, правда, что я
жив!" Купец поежился. "Кто ж, говорит, теперь по их делам ответчик должен
быть?" - "По каким, говорю, делам?" - "Да как же-с, говорит, старик Олухов,
кабы не умер, должен был бы объявить себя несостоятельным!" Что такое за
вздор, думаю. "На чем же, говорю, он мог прогореть?" - "У него, говорит,
более половины состояния в делах Хмурина лопнуло, а потом он и свое большое
колесо не на чистые деньги вел... всему почесть Сибирю должен: мелким
капиталистам - кому тысячу, кому три, кому десять!" - "Вы, говорю, тоже
кредитор его?" - "Да-с, говорит, и нам бы очень желалось эти маленькие
взыскания наши продать кому-нибудь в одни руки". - "А на сколько, говорю,
их?" - "Да полагать надо, на миллион!" - "Но какая же, говорю, при
ликвидации дела может быть по ним уплата?" - "Более, говорит, семидесяти
пяти копеек нельзя получить!" - "А вы, чай, просите за них гривен по шести?"
- "Нет, говорит, хорошо, если б дали по полтинничку!"
Все это Янсутский уже знал, сватаясь за Домну Осиповну, и предполагал
тогда, сделавшись ее мужем, скупить за бесценок все эти маленькие взыскания
и таким образом сделаться главным ее кредитором; но теперь он решился
употребить этот план как орудие мести против Домны Осиповны. К Грохову он
обратился потому, что ему известно было, что Домна Осиповна с прежним своим
поверенным совершенно рассорилась, так как во время кутежа ее мужа с
Гроховым написала сему последнему очень бранчивое письмо, на которое Грохов
спьяна написал ей такого рода ответ, что Домна Осиповна не решилась даже
никому прочесть этого послания, а говорила только, что оно было глупое и
чрезвычайно оскорбительное для нее.
- Сведения сии, согласитесь, - продолжал Янсутский, - любопытны, и я
вот приехал к вам посоветоваться и спросить вас: правда ли это, и возможно
ли банкротство Олуховых? Вы занимались их делами... Домна Осиповна, сколько
я помню, и ввод во владение мужа поручила вам.
- Поручать она мне поручала, - отвечал Грохов, немножко сконфузившись,
- но я тогда заболел и передал все помощнику... Вас что же так интересуют
дела Олуховых? - присовокупил он после короткой паузы.
- Интересуют по чувству жалости, - отвечал Янсутский, пожимая плечами.
- Вообразите, сколько несчастных маленьких кредиторов будут обобраны в
конкурсе, если он только учредится...
Такому филантропическому движению Янсутского Грохов, конечно, не
поверил и даже усмехнулся при этом.
- Потом - выгодная афера может быть! - поспешил подхватить тот,
чувствуя и сам, что проврался немного. - Расчет тут очень легко сделать:
если тысяч на полтораста, на двести скупить миллион векселей, по которым
уплатят, положим, по шестидесяти копеек за рубль - это четыреста тысяч в
кармане!
- Уж и в кармане!.. Прежде еще надобно узнать и сделать инвентарь всему
состоянию!.. - возразил Грохов.
- Инвентарь не бог знает что!.. Дело рук человеческих.
- Узнать, наконец, с точностью количество долгов законных... -
продолжал Грохов.
- И то можно!.. Они уже все, как сказывал мне купец, стеклись в
тамошнем губернском правлении.
- Знаю, что можно; но каких денег это будет стоить!.. - твердил свое
Грохов.
- Деньги вздор, - по пословице: когда дрова рубят, щепок не жалеют... Я
в этом отношении человек не трусливый и решился купить этот процесс: съезжу
сам в Сибирь, узнаю все там до точности и вам теперь предлагаю адвокатуру по
этому делу... Предпочитаю я вас другим вашим товарищам вследствие того, что
вы человек умный, дельный, а не пустой краснобай, и дела купеческие давно
ведете. Плата вам, конечно, будет приличная и своевременная, - отчеканивал
Янсутский.
- Благодарю вас за предложение, но я все болею, - произнес
нерешительным голосом Грохов.
Он действительно болел: ужасная и внезапная смерть Олухова сильно
поразила его, так как он сам в пьяном виде очень легко мог черт знает откуда
и черт знает зачем кувырнуться вниз головой. Грохов понял, что довольно
дурить, и, сразу перестав пить, послал за доктором, который, найдя у него в
ногах опухоль, объявил, что это предвестие грядущей водянки. Грохов
испугался и раз по десяти в день начал снимать с себя сапоги и наблюдать, не
поднимается ли опухоль выше; доктор сказал ему, что как опухоль дойдет до
сердца, так и капут!
- Какое вы болеете, распустили только себя! - успокаивал его Янсутский.
- Нет, - сказал со вздохом Грохов, - выезжать совсем не могу - одышка,
опухоль в ногах...
- Другие за вас будут ездить, а вы, как главный телеграфист, сидите у
себя в комнате и наигрывайте на клавишах... В этом деле, кроме денежного
интереса, есть нравственный: Домна Осиповна, - полагаю, что вы не будете
спорить против того, - очень дрянная женщина.
- Дрянная! - подтвердил Грохов.
- Скупая, жадная, - продолжал Янсутский, - а главное, - неблагодарная,
лукавая, и туда же фуфырится еще... Напакостить ей было бы для меня
величайшим наслаждением.
- И для меня тоже! - сознался Грохов.
- Значит, и будем работать в этом направлении...
- Начинайте, а там увидим...
По отъезде Янсутского Грохов долгое время сидел, погруженный в
размышления, а затем позвонил.
Вошел артельщик.
- Скажи кучеру, чтобы он съездил за Яковом Ивановичем, - приказал он
тому.
Яков Иванович вскоре явился. Это был известный нам письмоводитель
Грохова, повышенный им в помощники. Яков Иванович вел образ жизни лучше
своего патрона и был теперь в новой триковой паре, напомаженный,
причесанный: по мере того, как Грохов прибавлял ему жалованье, Яков Иванович
все меньше и меньше загуливал и, уже два года быв женат, совершенно почти
ничего не пил.
- Садитесь! - сказал ему Грохов.
Яков Иванович сел.
- Как велико было объявлено состояние Олуховых при вводе во владение? -
спросил Грохов.
- В разных местах это было... миллионов около шести.
- А долгов?
- Тоже много!.. - отвечал Яков Иванович.
- У меня сейчас был один барин, - продолжал Грохов после недолгой
остановки, - и говорил, что старик Олухов на волоске держался от
банкротства.
- Говорили и мне это в Сибири, но не думаю, чтобы так это было.
- На каком основании вы не думаете?
- Да помилуйте!.. - воскликнул Яков Иванович. - Я своими глазами видел
в главной конторе двести тысяч, в другой - пятьдесят; а там - где десять,
где тридцать.
- Наличными?
- Наличными!.. - продолжал восклицать Яков Иванович. - И в некоторых
конторах чистым даже золотом... все новенькие полуимпериалы, точно рыжички
блестят.
- Деньги эти теперь, я думаю, все растащены, - заметил Грохов.
- Кроме денег-с, - продолжал Яков Иванович с явным удивлением, - дома
во скольких городах... фабрики такие, что трубищи до самого неба...
- И все в ходу? - полюбопытствовал Грохов.
- Все... Я был на многих, светятся ночью, как дворцы... Машины на них
все английские... точно черти какие шумят, стучат...
Грохов слушал, нахмурившись, это красноречивое описание разных имуществ
Олухова.
- Главное состояние старика было в землях, я знаю, - проговорил он.
- На земли одних планов - три шкафа! - воскликнул Яков Иванович.
Потолковав еще некоторое время с своим помощником, Грохов, наконец,