Писемский Алексей. В водовороте

   - И ты искренно это говоришь? - спросил ее князь, бледнея весь в лице.
   - Совершенно искренно, совершенно! - отвечала Елена с ударением и, по-видимому, в самом деле искренним голосом.
   - Хорошо, что заранее, по крайней мере, сказала! - проговорил князь почти задыхающимся от гнева голосом и затем встал и собрал все книги, которые приносил Елене читать, взял их себе под руку, отыскал после того свою шляпу, зашел потом в детскую, где несколько времени глядел на ребенка; наконец, поцеловав его горячо раза три - четыре, ушел совсем, не зайдя уже больше и проститься с Еленой. Та, в свою очередь, тоже осталась в сильно раздраженном состоянии. Ее больше всего выводила из себя эта двойственность и непоследовательность князя. Говорит, что не любит жену, и действительно, кажется, мало любит ее; говорит, наконец, что очень даже рад будет, если она полюбит другого, и вместе с тем каждый раз каким-то тигром бешеным делается, когда княгиня начинает с кем-нибудь даже только кокетничать. Положим, прежде бесновался он оттого, что барона считал дрянью совершенною, но про Миклакова он никак не мог этого сказать. "В самом деле им лучше разъехаться; по крайней мере они не будут мучить друг друга", - решила в мыслях своих Елена. Кроме того, отъезд княгини за границу она находила недурным и для себя, потому что этим окончательно успокаивалась ее ревность; сообразив все это, Елена прежде всего хотела перетолковать с Миклаковым и, не любя откладывать никакого своего намерения, она сейчас же отправилась к нему. Миклакова Елена застала дома и, сверх обыкновения, довольно прилично одетым.
   - У меня сейчас был князь, - начала она, усевшись на одном из сломанных стульев, - и сказывал, что получил анонимное письмо о вашей любви с княгиней.
   - О нашей любви с княгиней? - повторил Миклаков, по-видимому, тоном немалого удивления. - Но кто ж ему мог написать эту нелепость? присовокупил он.
   - Лепость это или нелепость - я не знаю и, конечно, уж не я ему писала! - проговорила Елена, покраснев от одной мысли, что не подумал ли Миклаков, что князь от нее узнал об этом, так как она иногда смеялась Миклакову, что он влюблен в княгиню, и тот обыкновенно, тоже шутя, отвечал ей: "Влюблен-с!.. Влюблен!".
   - Знаю, что не вы, - произнес он, нахмуриваясь в свою очередь. Впрочем, что ж?.. На здоровье ему, если у него есть такие добрые и обязательные корреспонденты.
   - Ему вовсе не на здоровье, потому что он взбешен, как я не знаю что! возразила Елена.
   Миклаков усмехнулся при этом и взглянул пристально на Елену.
   - Да вы о ком тут больше хлопочете: о нас или о князе? - спросил он.
   - И о вас и о князе, потому что я никак не ручаюсь, чтобы он, в одну из бешеных минут своих, не убил вас обоих!
   - Даже убил?.. Ой, батюшки, как страшно! - сказал Миклаков комическим тоном.
   - Пожалуйста, не шутите! Смеяться в этом случае нечего, потому что князь решительно не желает быть свидетелем вашей любви, и потому, я полагаю, вам и княгине лучше всего теперь уехать за границу.
   Миклаков на это опять усмехнулся.
   - Уехать за границу, конечно, каждому хорошо, но для этого прежде всего нужно иметь деньги.
   - За деньгами дело не станет: князь с удовольствием даст на это княгине денег.
   - Все это очень хорошо-с! - возражал Миклаков. - Но это дело, нисколько до меня не касающееся.
   - Как не касающееся! - воскликнула Елена. - И вы должны ехать за границу, если только любите княгиню.
   - Я-то? - спросил Миклаков каким-то дурацким голосом и почесывая у себя в затылке.
   - Да, вы-то! - повторила Елена.
   Миклаков продолжал улыбаться и почесывать у себя в затылке.
   - Что же, поедете или нет? - присовокупила Елена.
   - Поеду, если уж очень звать будут! - отвечал Миклаков.
   - Звать его будут!.. Вот противный-то! - воскликнула Елена. - Но, во всяком случае, вы отправляйтесь к княгине и внушите ей эту мысль.
   - Какую эту мысль? - спросил Миклаков, как бы не поняв Елены.
   - Мысль уехать за границу.
   - Ну, уж это - слуга покорный... Я никогда ей внушать такой мысли не буду.
   - Это почему?
   - Потому что это прямо значит увезти ее от мужа, да и на мужнины еще деньги!.. Очень уж это будет благородно с моей стороны.
   - Подите вы с вашим казенным благородно, неблагородно!.. Вас вовсе не то останавливает!
   - Что же меня останавливает?
   - То, что вы старый, развратный старичишка: вам просто страшно сойтись надолго с порядочной женщиной.
   Миклаков, обыкновенно нисколько не стесняясь, всегда рассказывал Елене разные свои безобразия по сердечной части.
   - Может быть, и то останавливает... - произнес он, смотря как-то в угол.
   - Знаете что... - начала вдруг Елена, взглянув внимательно ему в лицо. - Вы таким тоном говорите, что точно вы нисколько не любите княгини, и как будто бы у вас ничего с ней нет...
   - Да у меня с ней ничего и нет! - отвечал, усмехаясь, Миклаков.
   - Так-таки ничего? - повторила свой вопрос Елена.
   - Серьезно - ничего!..
   Елена пожала плечами.
   - Странно!.. - произнесла она. - В таком случае зачем же вам и ехать с ней за границу!
   Миклаков в ответ на это опять почесал у себя только затылок и молчал.
   - Что ж, вы ничего и не скажете княгине о сегодняшнем нашем разговоре с вами? - спросила его Елена.
   - Не знаю. Подумаю... - отвечал Миклаков.
   Досада заметно отразилась на лице Елены.
   - Ну-с, - проговорила она, уже вставая, - я сказала вам мое мнение, предостерегла вас, а там делайте, как знаете.
   - Да, это так!.. На том благодарим покорно! - произнес Миклаков снова тоном какого-то дурачка.
   Елена уехала от него.
   Миклаков хоть и старался во всей предыдущей сцене сохранить спокойный и насмешливый тон, но все-таки видно было, что сообщенное ему Еленою известие обеспокоило его, так что он, оставшись один, несколько времени ходил взад и вперед по своему нумеру, как бы что-то обдумывая; наконец, сел к столу и написал княгине письмо такого содержания: "Князя кто-то уведомил о нашей, акибы преступной, с вами любви, и он, говорят, очень на это взбешен. Приготовьтесь к этому и примите какие-нибудь с своей стороны меры против того: главное, внушите ему, что ревновать ему вас ко всякому встречному и поперечному не подобает даже по религии его, - это, мне кажется, больше всего может его обуздать".
   Письмо это, как и надобно было ожидать, очень встревожило княгиню, тем более, что она считала себя уже несколько виновною против мужа, так как сознавала в душе, что любит Миклакова, хоть отношения их никак не дошли дальше того, что успела подсмотреть в щелочку г-жа Петицкая. Не сознавая хорошенько сама того, что делает, и предполагая, что князя целый вечер не будет дома, княгиня велела сказать Миклакову через его посланного, чтобы он пришел к ней; но едва только этот посланный отправился, как раздался звонок. Княгиня догадалась, что приехал князь, и от одного этого почувствовала страх, который еще больше в ней увеличился, когда в комнату к ней вошел лакей и доложил, что князь желает ее видеть и просит ее прийти к нему.
   - Доложи князю, что я сейчас выйду в гостиную и что я переодеваюсь теперь, - проговорила она.
   Лакей, видя, что барыня вовсе не переодевается, глядел на нее в недоумении.
   - Ну, ступай, - сказала ему княгиня.
   Лакей ушел.
   Княгиня после того зачем-то поправила свои волосы перед зеркалом, позвала потом свою горничную, велела ей подать стакан воды, выпила из него немного и, взглянув на висевшее на стене распятие, пошла в гостиную. Князь уже был там и ходил взад и вперед. Одна только лампа на среднем столе освещала эту огромную комнату. Услыхав шаги жены, князь приостановился. Княгиня, как вошла, так сейчас же поспешила сесть в самом темном месте гостиной. Князь снова начал ходить по комнате. Гнев на Елену, на которую он очень рассердился, а частью и проходившие в уме князя, как бы против воли его, воспоминания о том, до какой степени княгиня, в продолжение всей их жизни, была в отношении его кротка и добра, значительно смягчили в нем неудовольствие против нее. Он дал себе слово, что бы там на сердце у него ни было, быть как можно более мягким и кротким с нею в предстоящем объяснении.
   - Я очень рад, что застал вас дома, - начал он почти веселым голосом.
   Княгиня молчала.
   - Тут один какой-то мерзавец, - продолжал князь после короткого молчания и с заметным усилием над собой, - вздумал ко мне написать извещение, что будто бы вы любите Миклакова.
   Княгиня и на это молчала: ей в одно и то же время было страшно и стыдно слушать князя.
   - Скажите, правда это или нет? - заключил он почти нежно.
   Признаться мужу в своих чувствах к Миклакову и в том, что между ними происходило, княгиня все-таки боялась; но, с другой стороны, запереться во всем - у ней не хватало духу; да она и не хотела на этот раз, припоминая, как князь некогда отвечал на ее письмо по поводу барона, а потому княгиня избрала нечто среднее.
   - На подобные вопросы обыкновенно не отвечают мужьям, - проговорила она, как бы больше шутя.
   - Отчего же? - спросил князь тем же ласковым голосом.
   - Оттого, что откровенный ответ может их оскорбить.
   - Поэтому ваш откровенный ответ мог бы оскорбить меня? - растолковал ее слова князь.
   Княгиня на это ничего не сказала.
   - Но вы ошибаетесь, - продолжал князь. - Никакой ваш ответ не может оскорбить меня, или, лучше сказать, я не имею даже права оскорбляться на вас: к кому бы вы какое чувство ни питали, вы совершенно полновластны в том!.. Тут только одно: о вашей любви я получил анонимное письмо, значит, она сделалась предметом всеобщей молвы; вот этого, признаюсь, я никак не желал бы!..
   - Но как же помочь тому?.. Молва иногда бывает совершенно напрасная! возразила княгиня.
   - Да, но тут она не напрасная! - перебил ее резко князь. - И я бы просил вас для прекращения этой молвы уехать, что ли, куда-нибудь!
   Княгиня опять затрепетала: ее испугала мысль, что она должна будет расстаться с Миклаковым.
   - Но куда же вы хотите, чтоб я уехала? - спросила она прерывающимся голосом.
   - Лучше всего за границу!.. Пусть с вами едет и господин Миклаков! отвечал князь, как бы поняв ее страх. - Я, конечно, обеспечу вас совершенно состоянием: мое в этом случае, как и прежде, единственное желание будет, чтобы вы и я после того могли открыто и всенародно говорить, что мы разошлись.
   - Разошлись?.. - проговорила княгиня, но на этот раз слово это не так страшно отозвалось в сердце ее, как прежде: во-первых, она как-то попривыкла к этому предположению, а потом ей и самой иногда невыносимо неловко было встречаться с князем от сознания, что она любит другого. Княгиня, как мы знаем из слов Елпидифора Мартыныча, подумывала уже уехать за границу, но, как бы то ни было, слезы обильно потекли из ее глаз.
   Князь это видел, страшно мучился этим и нарочно даже сел на очень отдаленное кресло от жены. Прошло между ними несколько времени какого-то тяжелого и мрачного молчания. Вдруг тот же лакей, который приходил звать княгиню к князю, вошел и объявил, что приехал Миклаков. Княгиня при этом вздрогнула. Князя, тоже вначале, по-видимому, покоробило несколько. Княгиня, поспешно утирая слезы, обратилась к лакею:
   - Скажи, что дома нет, что все уехали на целый вечер!.. - проговорила она скороговоркой.
   - Нет, зачем же?.. - возразил ей князь. - Прими, скажи, что просят! возразил он лакею.
   Тот пошел.
   - А вы несколько успокойтесь! - отнесся князь к жене. - Это отлично, что Миклаков пришел: мы сейчас же с ним все и устроим! - присовокупил он, как бы рассуждая сам с собой.
   Миклаков, войдя в гостиную и увидя князя, немного сконфузился: он никак не ожидал, чтобы тот был дома.
   - Здравствуйте, мой милый друг! - сказал князь приветливо, протягивая к нему руку.
   Миклаков неловко принял у него руку и так же неловко поклонился княгине.
   - А вот мы сейчас с княгиней решили, - продолжал князь, - что нам, чем морочить добрых людей, так лучше явно, во всеочию разойтись!
   Миклаков ответил на это только взглядом на княгиню, которая сидела, потупивши лицо свое в землю.
   - И чтобы прекратить по этому поводу всякую болтовню, она уезжает за границу, и вот я даже вас бы просил сопутствовать ей...
   - Меня?.. Сопутствовать княгине? - переспросил Миклаков.
   - Да, вас! - отвечал князь и хотел, кажется, еще что-то такое добавить, но не в состоянии уже был того сделать.
   Миклаков, в свою очередь, тоже, хоть и усмехался, но заметно растерялся от такого прямого и откровенного предложения. Услыхав поутру от Елены, что княгине и ему хорошо было бы уехать за границу, он считал это ее фантазией, а теперь вдруг сам князь говорит ему о том.
   - Что ж, вы проводите ее или нет? - спросил его тот, снова указывая глазами на жену.
   Миклаков видел необходимость что-нибудь отвечать.
   - Мне еще для этого прежде нужно в отставку подать, - проговорил он как бы размышляющим и соображающим тоном.
   - В отставку подать недолго, - подхватил князь.
   Миклаков думал некоторое время.
   - Но я не знаю, - произнес он потом, - приятно ли будет княгине мое сопутничество.
   - Вы желаете, чтобы Миклаков вам сопутствовал? - отнесся к ней князь.
   - Желаю, потому что все-таки лучше ехать хоть с одним знакомым человеком, - отвечала княгиня.
   - Ну, поэтому и все теперь! - сказал князь. - Через неделю вы, полагаю, можете и ехать, а к этому времени я устрою тамошнюю жизнь вашу! - прибавил он княгине; затем, обратясь к Миклакову и проговорив ему: "до свидания!" ушел к себе в кабинет.
   Миклаков после того некоторое время продолжал усмехаться про себя. Княгиня же сидела печальная и задумчивая.
   - У вас, значит, было уже и объяснение? - спросил он ее.
   - Да, было! - отвечала она отрывисто.
   - Что же, вы сказали ему, что все это вздор?
   - Нет, не сказала! - произнесла княгиня по-прежнему отрывисто.
   - Отчего же?
   - Оттого, что это не вздор!
   - Вы полагаете, что не вздор? - повторил Миклаков знаменательно.
   Княгиня молчала.
   - Ну, а этим отъездом вашим за границу он сам распорядился? - продолжал Миклаков.
   - Сам, - сказала княгиня.
   - Но вы, кажется, недовольны таким его распоряжением?
   - Очень! - отвечала княгиня.
   - Почему же?
   - Потому что я знаю, что буду наказана за то богом.
   Миклаков опять усмехнулся.
   - Как бог ни строг, но ему пока решительно не за что еще наказывать вас! - проговорил он.
   - Нет, уж есть за что! - произнесла княгиня почти патетически.
   Миклаков на это развел только руками.
   Князь между тем, войдя в кабинет, прямо бросился на канапе и закрыл глаза: видимо, что всеми этими объяснениями он измучен был до последней степени!
   XII
   Княгиня на другой, на третий и на четвертый день после того, как решена была ее поездка за границу, оставалась печальною и встревоженною. Наконец, она, как бы придумав что-то такое, написала Петицкой, все еще болевшей, о своем отъезде и просила ее, чтобы она, если только может, приехала к ней. Г-жа Петицкая, получив такое известие, разумеется, забыла всякую болезнь и бросилась к княгине. У той в это время сидел Миклаков, и они разговаривали о князе, который, после объяснения с княгиней, решительно осыпал ее благодеяниями: сначала он прислал княгине с управляющим брильянты покойной своей матери, по крайней мере, тысяч на сто; потом - купчую крепость на имение, приносящее около пятнадцати тысяч годового дохода. Управляющий только при этом каждый раз спрашивал княгиню, что "когда она изволит уезжать за границу?"
   Выслушав обо всем этом рассказе, Миклаков сделал насмешливую гримасу.
   - Очень уж он женерозничает{274} некстати! - произнес он.
   - Отчего же некстати? - спросила княгиня с маленьким удивлением.
   - Оттого, что вовсе не то чувствует, - продолжал насмешливо Миклаков. И в душе, вероятно, весьма бы желал, как указано в Домострое, плеткой даже поучить вас!..
   - Ах, нет! В душе он очень добрый человек! - возразила княгиня.
   Разговор этот их был прерван раздавшимися в соседней комнате быстрыми шагами г-жи Петицкой.
   - Боже мой, душенька, ангел мой! Куда это вы уезжаете? - восклицала она, как только появилась в комнате.
   - За границу! - отвечала ей княгиня.
   - Что со мной теперь, несчастной, будет, что будет? - продолжала восклицать г-жа Петицкая, ломая себе руки.
   Положение ее, в самом деле, было некрасивое: после несчастной истории с Николя Оглоблиным она просто боялась показаться на божий свет из опасения, что все об этом знают, и вместе с тем она очень хорошо понимала, что в целой Москве, между всеми ее знакомыми, одна только княгиня все ей простит, что бы про нее ни услышала, и не даст, наконец, ей умереть с голоду, чего г-жа Петицкая тоже опасалась, так как последнее время прожилась окончательно.
   - Теперь только и осталось одно - идти да утопиться в Москве-реке! присовокупила она, разводя руками.
   - Вовсе вам не нужно топиться ни в какой реке, - возразила ей княгиня с улыбкою, - потому что вы должны ехать со мною за границу!
   - Я?.. С вами? - воскликнула Петицкая, никак не ожидавшая такого предложения.
   - Да, вы! - повторила княгиня.
   При этом Миклаков взглянул с некоторым удивлением на княгиню; но она сделала вид, что как будто бы не замечает этого.
   - Но я не имею средств, княгиня, ехать за границу! - возразила Петицкая.
   - Средства у меня очень хорошие, и потому вам об этих пустяках беспокоиться нечего! - сказала ей княгиня.
   У г-жи Петицкой после этого глаза мгновенно увлажнились слезами.
   - Княгиня! - начала она каким-то прерывающимся голосом. - Я не знаю, благодарить ли мне вас или удивляться вам?..
   - Ни то, ни другое, а ехать со мной! - проговорила княгиня одушевленным и веселым тоном.
   - Что ехать с вами я готова, вы, я думаю, не сомневались в том; но в то же время это такая для меня неожиданность и такая радость, что до сих пор еще я не могу прийти в себя!
   - Ну, и отлично, что радость!.. Мы будем с вами жить вместе, гулять, переезжать из одного города в другой.
   - Уж конечно! - подтвердила г-жа Петицкая в каком-то раздумье и потом, как бы сообразив хорошенько все, что делает для нее княгиня, она вдруг протянула ей руку и проговорила почти трагическим голосом:
   - Благодарю вас!
   В ответ на это княгиня хотела было ее поцеловать, но г-жа Петицкая вместо того упала к ней совсем в объятия и зарыдала.
   Этого Миклаков не в состоянии уже был вынести. Он порывисто встал с своего места и начал ходить с мрачным выражением в лице по комнате. Княгиня, однако, и тут опять сделала вид, что ничего этого не замечает; но очень хорошо это подметила г-жа Петицкая и даже несколько встревожилась этим. Спустя некоторое время она, как бы придя несколько в себя от своего волнения, обратилась к Миклакову и спросила его:
   - А вы, monsieur Миклаков, не едете за границу?
   - Нет-с, еду! - отвечал он ей.
   О, тогда г-же Петицкой показалось, что она очень хорошо понимает: она полагала, что Миклаков тоже едет на деньги княгини, и теперь ему досадно, что она хочет то же самое сделать и для других! Г-жа Петицкая судила в таком случае о Миклакове несколько по своим собственным чувствам.
   - Вы, однако, скорее должны собираться! Мы уезжаем через неделю! сказала ей княгиня.
   - Что мне собираться!.. Я в полчаса могу собраться, - возразила г-жа Петицкая. - Но нет, нет, - продолжала она снова трагическим голосом. - Я вообразить себе даже не могу этого счастья, что вдруг я с вами, моим ангелом земным, буду жить под одной кровлей и даже поеду за границу, о которой всегда мечтала. Нет, этого не может быть и этому никогда не сбыться!
   - Но отчего же? - спросила княгиня.
   - Оттого же, что, вероятно, найдутся некоторые люди, которые будут отсоветовать вам взять меня с собою! - отвечала грустным и печальным голосом г-жа Петицкая. Под именем некоторых людей она, конечно, разумела Миклакова, а частию и князя.
   - Никогда я не передумаю, и никто мне не отсоветует этого, - отвечала княгиня с явной настойчивостью; она тоже, в свою очередь, догадалась, кого г-жа Петицкая разумеет под именем некоторых людей.
   - Ну, хорошо, смотрите же! - отвечала ей та и затем вскоре ушла, чтобы поспешить в самом деле сборами.
   - Что вы за сумасшествие делаете, навязывая себе на руки эту скверную бабу! - воскликнул Миклаков, как только остался вдвоем с княгиней.
   - Для вас она скверная, а для меня очень хорошая! - воскликнула ему та упрямым и недовольным голосом.
   - Но чем?.. Разве тем, что низкопоклонница, сплетница и даже развратница! - продолжал восклицать Миклаков.
   Княгиня при таких эпитетах его покраснела.
   - Разве можно так говорить о женщине! - проговорила она: вообще ее часто начинал шокировать грубый и резкий тон Миклакова. - И что всего досаднее, - продолжала она, - мужчины не любят Петицкой за то только, что она умная женщина; а между тем сами говорят, что они очень любят умных женщин.
   - Умную еще какую-то нашли! Она лукавая - это так... - воскликнул Миклаков, - а лукавство никак не ум, которого первый признак есть справедливость и ясность.
   - Нет, умная, не спорьте! - настаивала на своем княгиня. Она придумала взять с собою Петицкую чисто с целью иметь в ней оплот и защиту свою против любви к Миклакову. Она вознамерилась ни на минуту не расставаться с Петицкой, говорить с ней обо всем, советоваться. Подчиняясь суровой воле мужа, который, видимо, отталкивал ее от себя, княгиня хоть и решилась уехать за границу и при этом очень желала не расставаться с Миклаковым, тем не менее, много думая и размышляя последнее время о самой себе и о своем положении, она твердо убедилась, что никогда и никого вне брака вполне любить не может, и мечты ее в настоящее время состояли в том, что Миклаков ей будет преданнейшим другом и, пожалуй, тайным обожателем ее, но и только. По своему несколько мечтательному и идеальному мировоззрению княгиня воображала, что мужчина, если он только истинно любит женщину, может и должен удовольствоваться этим. Но всего этого она не хотела открывать Миклакову и сказала ему несколько иную причину, почему пригласила Петицкую.
   - Как вы не понимаете того! - продолжала она. - Когда Петицкая поедет со мной, то все-таки я поеду с дамой, с компаньонкой, а то мою поездку бог знает как могут растолковать!..
   Миклаков многое хотел было возразить на это княгине, но в это время вошел лакей и подал ему довольно толстый пакет, надписанный рукою князя. Миклаков поспешно распечатал его; в пакете была большая пачка денег и коротенькая записочка от князя: "Любезный Миклаков! Посылаю вам на вашу поездку за границу тысячу рублей и надеюсь, что вы позволите мне каждогодно высылать вам таковую же сумму!" Прочитав эту записку, Миклаков закусил сначала немного губы и побледнел в лице.
   - Этот господин начинает себе очень большие шуточки позволять, проговорил он.
   - Что такое? - спросила его с беспокойством княгиня.
   Миклаков подал ей письмо и деньги.
   Княгиня прочла и тоже заметно сконфузилась.
   - Ну, я с ним поговорю по этому поводу, - продолжал Миклаков; ему и прежде того еще очень хотелось побеседовать с князем. - Доложи князю, что я желаю его видеть, - присовокупил он стоявшему в дверях лакею и ожидавшему приказания.
   - Для чего вы хотите его видеть? - спросила княгиня с беспокойством, когда лакей ушел.
   - Да хоть бы для того, чтобы отдать ему деньги назад, - отвечал Миклаков.
   Лакей снова возвратился и доложил, что князь просит Миклакова в кабинет.
   Тот торопливо пошел туда.
   Княгиня осталась в сильно тревожном состоянии.
   Войдя к князю, Миклаков довольно небрежно поклонился ему и сейчас же сел.
   - Я получил от вас какое-то странное письмо с приложением к оному и пришел вам возвратить все сие! - проговорил он насмешливо и бросил на стол перед князем письмо и деньги.
   - Отчего же странное? - спросил тот несколько сконфуженным тоном.
   Миклаков пожал, как бы от удивления, плечами.
   - Потому что я никогда, сколько помню, не говорил вам ни о каких моих нуждах, никогда не просил у вас денег взаймы, с какой же стати вы пожелали сделать мне презент?
   - Я полагал, что ваши средства недостаточны настолько, чтобы жить на них за границею, - проговорил князь довольно ровным голосом.
   - Так на какие же средства, по-вашему, я мог рассчитывать, едучи за границу? На средства княгини, что ли?.. - спросил его Миклаков, устремляя на князя пронзительный взгляд. - Сколько я ни ожидал слышать от вас дурное мнение о себе, но такого, признаюсь, все-таки не чаял, а потому позвольте вас разубедить в нем несколько. Я-с потому только еду за границу, что могу там существовать независимо ни от кого в мире. Я выслужил пенсию в тысячу двести рублей!.. У меня есть, кроме того, маленький капитал, за который я продал на днях мою библиотеку!
   - В таком случае я очень рад за вас, - прервал его князь, с трудом сдерживая себя и как-то порывисто кидая валявшиеся на столе деньги в ящик, он полагал, что этим кончится его объяснение с Миклаковым, но тот, однако, не уходил.
   - И вообще я желал бы знать, - начал Миклаков снова, - что хорошо ли вы обдумали ваше решение отправить княгиню за границу и чтобы я ей сопутствовал?
   Князь только сделал на это презрительную гримасу и молчал. Миклаков заметил это и еще более взбесился.
   - Вам, как я слышал, написал кто-то какую-то сплетню про меня и про княгиню, - продолжал он. - Оправдываться, в этом случае я не хочу, да нахожу и бесполезным, а все-таки должен вам сказать, что хоть вы и думаете всеми теперешними вашими поступками разыграть роль великодушного жорж-зандовского супруга Жака{279}, но вы забываете тут одно, что Жак был виноват перед женой своей только тем, что был старше ее, и по одному этому он простил ее привязанность к другому; мало того, снова принял ее, когда этот другой бросил ее. В положение его вы никак не можете стать, потому что, прежде всего, сами увлеклись другой женщиной, погубили ту совершенно и вместе с тем отринули от себя жену вашу!.. Если бы даже кто и полюбил княгиню, то во всяком случае поступил бы не бесчестно против вас в силу того, что поднял только брошенное!