Писемский Алексей. В водовороте

   "Николай Гаврилыч! Вы некогда делали мне предложение и желали на мне жениться. В настоящее время я нуждой доведена до последней степени нищеты; если вы хотите, то можете на мне жениться, но решайтесь сейчас же и сейчас же приезжайте ко мне и не дайте умереть с голоду моему ребенку!" Надписав на конверте письма: "Николаю Гаврилычу Оглоблину", Елена отправила его с нянею, приказав ей непременно дожидаться ответа. На успех этого письма Елена, кажется, не совсем надеялась, потому что лицо ее после решительного и смелого выражения приняло какое-то отчаянное: она заметно прислушивалась к малейшему шуму в коридоре; наконец, раздались довольно сильные шаги, двери к ней в нумер распахнулись, и влетел торжествующий и блистающий радостью Николя.
   - Ах, я очень рад!.. Благодарю вас... я ужасно рад!.. - говорил он, целуя руку Елены. - Как же вам не совестно давно мне не прислать, что вы нуждаетесь! - говорил он.
   Хлопоча, чтоб Елену выгнали, Николя вовсе не ожидал, что она впадет чрез то в бедность. И воображал, что Елена превесело будет поживать с Жуквичем.
   - А где Жуквич-то? - присовокупил он.
   - Он давно уехал, - отвечала Елена.
   Николя при этом выпучил глаза.
   - Так, стало быть, это неправда, что говорили тогда про вас? - сказал Николя.
   - Конечно, неправда! - воскликнула Елена.
   - Ну, и отлично это!.. Отлично!.. - говорил Николя, потирая с удовольствием руки.
   - Но ваш отец не позволит вам жениться на мне! - возразила Елена.
   - А пожалуй, не позволяй; очень мне нужно! - говорил совершенно смелым тоном Николя.
   - Но чем мы в таком случае будем жить с вами? - спросила Елена.
   Николя при этом рассмеялся ей в лицо.
   - Как чем жить? У меня своих двадцать тысяч годового дохода, а я еще скопил из них, - очень мне нужно отцовское состояние.
   - Но правда ли это, monsieur Николя? - произнесла Елена недоверчивым голосом.
   На лице Николя при этом отразилось, в свою очередь, недоумение.
   - Вот видите что, - объяснила ему Елена, - я вам буду говорить откровенно, что я вас не люблю и иду за вас из-за состояния.
   - Понимаю это я... Будто я не понимаю этого! - подхватил Николя.
   - Кроме того, - продолжала Елена, - я столько раз в жизни была обманываема людьми, что теперь решительно никому не верю, а потому вы как-нибудь фактически должны доказать мне, что у вас есть состояние.
   - Да как же я вам докажу? - спросил Николя, тяжело поворачивая свой толстый язык.
   - Как знаете!.. - сказала ему Елена.
   Николя после этого несколько времени глядел на нее, выпуча глаза, и думал.
   - Разве вот что сделать! - произнес он. - Погодите, я сейчас вам все бумаги мои привезу!.. - проговорил он радостно и затем, схватив шапку, выбежал из нумера; но через какие-нибудь полчаса снова вернулся и действительно привез показать Елене, во-первых, купчую крепость и планы на два огромные каменные дома, собственно ему принадлежащие, и потом духовное завещание от родной бабки на очень большое имение.
   - Ну, вот вам, успокойтесь! - говорил он.
   Елена пересмотрела эти бумаги очень внимательно.
   - Все это отлично!.. - проговорила она. - Но вы теперь мне дайте хоть сколько-нибудь денег, потому что ни ребенок, ни я другой день ничего не ели.
   - Ах, боже мой! - воскликнул с чувством Николя. - Возьмите, пожалуйста! - продолжал он, торопливо подавая Елене двести рублей серебром.
   Та сейчас послала за чаем и за доктором для ребенка.
   - Только вы завтра на мне, Николя, и женитесь! - говорила ему Елена.
   - Завтра, непременно завтра! - отвечал Николя.
   Елена до такой степени спешила выйти замуж, с одной стороны, кажется, из опасения, чтобы Николя кто-нибудь не отговорил, а с другой, тоже чтобы и самой не передумать.
   XII
   Услыхав о женитьбе сына на Жиглинской, старик Оглоблин в первые минуты, когда ему сказали о том, совсем потерялся и потом, конечно, позвал к себе на совещание своего Феодосия Иваныча.
   - Слышали... что тут... наделалось? - спросил он его своим отрывистым языком.
   - Что такое-с? - отозвался Феодосий Иваныч, как бы и не догадываясь, о чем его спрашивают.
   - Николай!.. Женился... на этой бывшей нашей кастелянше!.. И я желаю... брак этот расторгнуть!.. - продолжал старик Оглоблин.
   Феодосий Иваныч на это уже молчал: он, кажется, все еще продолжал немножко сердиться на своего начальника.
   - Как вы думаете, разведут их? - приставал к нему Оглоблин.
   - Как мне думать тут?.. Все это от владыки зависит! - воскликнул насмешливо Феодосий Иваныч, в удивлении, что начальник его подобных вещей даже не знает.
   - От владыки, вы думаете, зависит это? - переспросил тот его еще раз.
   - Все от владыки! - повторил Феодосий Иваныч тем же насмешливо-грустным тоном.
   Получив такое разъяснение от подчиненного, старик Оглоблин в то же утро, надев все свои кресты и ленты, отправился к владыке. Тот принял его весьма благосклонно и предложил ему чаю. Оглоблин, путаясь и заикаясь на каждом почти слове, тем не менее, однако, с большим чувством рассказал о постигшем его горе и затем изложил просьбу о разводе сына. Владыка выслушал его весьма внимательно, но ответ дал далеко не благоприятный.
   - В законе указаны случаи, вызывающие развод, но в браке вашего сына я не вижу ни одного из них! - произнес он своим бесстрастным голосом.
   Старик Оглоблин, разумеется, возражать ему не осмелился и ограничился только тем, что уехал от владыки крайне им недовольный и еще более опечаленный совершившимся в его семье событием.
   В следующую затем неделю все именитые друзья и сослуживцы старика Оглоблина спешили навестить его для выражения ему своего участия и соболезнования; на все утешения их он только молча склонял голову и разводил руками. Николя между тем каждый день ездил к отцу, чтобы испросить у него прощение, но старик его не принимал. Тогда Николя решился обратиться к Феодосию Иванычу и для этого забежал к нему нарочно в канцелярию.
   - Послушайте: подите, выхлопочите, чтоб отец меня простил! - сказал он ему.
   На первых порах Феодосий Иваныч взглянул было как-то нерешительно на Николя.
   - А если не выхлопочете, так, право, отдую, ей-богу! - присовокупил тот по обыкновенной своей методе, и Феодосий Иваныч в самом деле, должно быть, побаивался подобных угроз, потому что на другой же день, при докладе бумаг своему начальнику, он сказал ему:
   - Что вы Николая-то Гаврилыча не прощаете!.. Один сын всего, и с тем вы в ссоре!
   - А зачем он на такой негодяйке женился? - перебил его резко Оглоблин.
   - Что ж на негодяйке?.. Вам, что ли, с ней жить, али ему? - возразил, в свою очередь, тоже резко Феодосий Иваныч. - Не молоденькие, - пожалуй, умрете и не повидаетесь с сыном-то! - прибавил он затем каким-то мрачным голосом и этим последним замечанием окончательно поразил своего начальника, так что у того слезы выступили на глазах.
   - Ну, велите, чтобы Николай приехал! - произнес он, почти всхлипывая.
   Феодосий Иваныч сейчас послал казенного курьера сказать о том Николя; тот немедля приехал к отцу, стал перед ним на колени и начал было у него испрашивать прощения себе и жене. Его, собственно, старик тут же простил и дал ему поцеловать свою руку, но о жене и говорить не позволил. Тогда Николя, опять забежав в канцелярию к Феодосию Иванычу, попросил его повлиять на начальника своего. И Феодосий Иваныч, вероятно, повлиял ему известным способом, потому что, когда на другой день Николя приехал к отцу и, став на колени, начал его снова просить за жену, то старик, хоть и с презрительною несколько миной, но сказал ему: "Ну, пусть себе приезжает!" И Елена приехала. Она это сделала единственно затем, чтобы не поддерживать распри между отцом и сыном. Старик Оглоблин, как только увидал ее, так невольно почувствовал неотразимое влияние красоты ее и, по своей прежней кавалергардской привычке, свернул свою правую руку кренделем и предложил ее Елене. Та вложила в этот крендель свою руку, и таким образом они вошли в гостиную, где старик усадил свою невестку на самое почетное место и был к ней очень внимателен и любезен. Когда, наконец, молодые кончили свой визит и пошли, то Николя на минуту приостановился со своим отцом в гостиной.
   - Что, папа, какова?.. Ведь красавица! - проговорил он негромко и показывая глазами на уходящую Елену.
   - Почти!.. Почти красавица! - произнес старик с видом знатока. - Желта только как-то она сегодня! - прибавил он.
   - Это ничего, пройдет! - подхватил Николя, весь горя радостью.
   Елена не то что была желта - она была почти зеленая; только силой воли своей она скрывала те адские мученья, которые переживала внутри себя!
   О браке Николя с Еленой у Григоровых узнали очень не скоро; единственный человек, который мог бы принести эту новость, Елпидифор Мартыныч, не был у них недели уже две, потому что прихворнул разлитием желчи. Болезнь эта с ним приключилась от беспрестанно переживаемого страха, чтобы как-нибудь не узнали о припрятанных им себе в карман деньгах Елизаветы Петровны: Елпидифор Мартыныч во всю свою многолетнюю и не лишенную разнообразных случаев жизнь в первый еще раз так прямо и начисто цапнул чужие деньги. Но последнее время общество Григоровых увеличилось появлением барона Мингера, прибывшего, наконец, в Москву и, по слухам, даже получающего в оной какое-то важное служебное назначение. Когда барон приехал в первый раз к князю, тот принял его довольно сухо; но барон, однако, отнесся к нему так симпатично, с таким дружеским участием, с такими добрыми и ласкающими манерами, что князь невольно смягчился, и когда барон уехал, он переговорил по этому поводу с женою.
   - Какой нынче барон сделался нежный! - сказал он ей немножко в шутку.
   - Ужасно! Его узнать нельзя! - подхватила княгиня с каким-то даже увлечением.
   Жизнь с Анной Юрьевной и ухаживанье за нею, больною, действительно, еще больше выдрессировали барона и сделали его до утонченности терпеливым и искательным человеком. К Григоровым он начал ездить каждый вечер, и вечера эти обыкновенно проводились таким образом: часу в седьмом княгиня посылала к мужу спросить, что можно ли к нему прийти сидеть в кабинет. Князь, хоть и с невеселым видом, но отвечал, что можно. Княгиня приходила с работой, а г-жа Петицкая с книгой, в ожидании, что ее заставят читать. Князь при этом был постоянно с мрачным выражением в лице и с какими-то беспокойно переходящими с предмета на предмет глазами. Дамы усаживались поближе к лампе; вскоре за тем приезжал барон, подавали чай, и начинался о том, о сем негромкий разговор, в котором князь редко принимал какое-нибудь участие.
   В один из вечеров барон приехал с несколько более обыкновенно оживленным лицом.
   - Какую я сейчас новость слышал, обедая в английском клубе!.. - начал он, усевшись на кресло.
   - Какую же такую новость? - спросила его княгиня, вовсе не ожидая, чтобы это была какая-нибудь серьезная новость.
   Барон медлил некоторое время ответом, как бы опасаясь несколько рассказывать то, что он слышал.
   - Да говорят... - начал он, - что этот Николай, кажется, Гаврилыч Оглоблин, сей весьма глупый господин, женился на госпоже Жиглинской.
   - Не может быть! - воскликнули обе дамы в один голос.
   Князь, с своей стороны, перевел на барона свой беспокойный взгляд.
   - Говорят-с! - отвечал барон, пожимая плечами. - В клубе один старичок, весьма почтенной наружности, во всеуслышание и с достоверностью рассказывал, что он сам был на обеде у отца Оглоблина, который тот давал для молодых и при этом он пояснил даже, что сначала отец был очень сердит на сына за этот брак, но что потом простил его...
   - Странно что-то это! - произнесла Петицкая, вспыхнувшая даже вся в лице и, видимо, страшно опешенная этим известием.
   - То, что Оглоблин женился на госпоже Жиглинской - это не удивительно: мужчины увлекаются в этом случае часто, - продолжал рассуждать барон, - но каким образом госпожа Жиглинская, девушка, как всем это известно, весьма умная, очень образованная, решилась связать свою судьбу навеки с подобным человеком?..
   - Но правда ли это, нет ли тут какой-нибудь ошибки, не другая ли какая-нибудь это Жиглинская? - спросила княгиня, делая вместе с тем знак барону, чтобы он прекратил этот разговор: она очень хорошо заметила, что взгляд князя делался все более и более каким-то мутным и устрашенным; чуткое чувство женщины говорило ей, что муж до сих пор еще любил Елену и что ему тяжело было выслушать подобное известие.
   Барон, с своей стороны, понял княгиню и поспешил успокоить несколько князя.
   - Очень может быть, что это и ошибка!.. Мало ли этаких qui pro quo* бывает! - сказал он.
   ______________
   * путаница, недоразумение (лат.).
   Князь при этом перевел свой взгляд с барона на жену.
   Но как бы ради того, чтобы окончательно рассеять всякое сомнение в этом слухе, вдруг нежданно-негаданно прибыл Елпидифор Мартыныч, в первый еще раз выехавший из дому и поставивший непременным долгом для себя прежде всех явиться к Григоровым, как ближайшим друзьям своим.
   При виде доктора, князь на него уже вскинул свой взгляд.
   - А правда ли, что Жиглинская вышла замуж за Оглоблина? - спросил он его, не дав еще Елпидифору Мартынычу ни с кем путем раскланяться и заметно считая Иллионского за самого всезнающего и достоверного вестника.
   Елпидифор Мартыныч смешался даже на первых порах от такого вопроса.
   - К-ха! - откашлянулся он прежде всего протяжно. - Правда, если вы это изволите знать! - присовокупил он, пожимая плечами.
   - Меня больше всего то удивляет, - отнесся барон почти шепотом к Елпидифору Мартынычу, - что могло госпожу Жиглинскую побудить на подобный брак!
   - Бедность, больше ничего, что бедность! - отвечал тот. - А тут еще к этому случилось, что сама и ребенок заболели. Ко мне она почему-то не соблаговолила прислать, и ее уж один молодой врач, мой знакомый, навещал; он сказывал мне, что ей не на что было не то что себе и ребенку лекарства купить, но даже булки к чаю, чтобы поесть чего-нибудь.
   Княгиня опять, как и барону, сделала Елпидифору Мартынычу знак, чтоб он перестал об этом говорить, и тот замолчал было; но князь, в продолжение всего рассказа Елпидифора Мартыныча то красневший, то бледневший в лице, сам с ним возобновил этот разговор.
   - Но где же Жуквич? Почему он не помог ей? - спросил он, и голос у него при этом как бы выходил не из гортани, а откуда-то из глубины груди.
   - Да, ищи его!.. Он давно с собаками удрал!.. Кто говорит, что обобрал даже ее совсем, а кто сказывает, что и совсем между ними ничего не было! отвечал Елпидифор Мартыныч.
   Князь начал после того себе гладить грудь, как бы желая тем утишить начавшуюся там боль; но это не помогало: в сердце к нему, точно огненными когтями, вцепилась мысль, что были минуты, когда Елена и сын его умирали с голоду, а он и думать о том не хотел; что, наконец, его Елена, его прелестная Елена, принуждена была продать себя этому полуживотному Оглоблину. Далее затем у князя все уже спутывалось в голове. Княгиня между тем продолжала наблюдать за ним и, видя, что тревога на лице у него все более и более усиливалась, спросила его:
   - Ты, кажется, устал, - не хочешь ли отдохнуть?
   - Д-да!.. - произнес князь почти умоляющим голосом.
   - Пойдемте, господа, ко мне! - сказала княгиня гостям своим.
   Те последовали за нею.
   - Вы напрасно князю рассказывали всю эту историю!.. - слегка укорила она обоих их.
   - Но я никак не ожидал, что это такое сильное впечатление произведет на него! - подхватил барон.
   - А меня ведь он - к-ха! - Сам спрашивать начал, - как тут было не отвечать! - объяснял Елпидифор Мартыныч.
   Далее залы княгиня не повела гостей своих и просила их усесться тут же, а сама начала прислушиваться, что делается в кабинете. Вдруг князь громко крикнул лакея. Тот на этот зов проворно пробежал к нему через залу. Князь что-то такое приказал ему. Лакей затем вышел из кабинета.
   - Что такое тебе князь приказал? - спросила его стремительно княгиня.
   - Управляющего приказали позвать-с к себе! - отвечал лакей, быстро проходя.
   - Зачем бы это? - обратилась княгиня к барону, как бы спрашивая его.
   Тот молча на это пожал плечами.
   - Вероятно, заняться чем-нибудь хочет и развлечь себя, - вмешался в их разговор Елпидифор Мартыныч.
   В это время управляющий прошел в кабинет, и княгиня еще внимательней стала прислушиваться, что там будет происходить. При этом она очень хорошо расслышала, что князь почти строго приказал управляющему как можно скорее заложить одно из самых больших имений.
   - Слушаю-с! - отвечал ему тот фистулой и вышел из кабинета.
   - Именье зачем-то велел заложить, - обратилась снова к барону княгиня.
   - Именье? - переспросил он.
   - Да! - отвечала княгиня.
   - Для чего бы это? - продолжал барон.
   - Может быть, за границу думает совсем уехать! - пояснила княгиня.
   - Что же, и вы поедете? - спросил барон; в голосе его при этом послышалась как бы какая-то грусть.
   - О, непременно! - подхватила та.
   - Князю безотлагательно следовало бы ехать за границу и укрепить свои нервы купаньями, а то он, пожалуй, тут с ума может сойти! - опять вмешался в их разговор Елпидифор Мартыныч.
   Во всей этой беседе г-жа Петицкая, как мы видим, не принимала никакого участия и сидела даже вдали от прочих, погруженная в свои собственные невеселые мысли: возвращаясь в Москву, она вряд ли не питала весьма сильной надежды встретить Николя Оглоблина, снова завлечь и женить на себе; но теперь, значит, надежды ее совершенно рушились, а между тем продолжать жить приживалкою, как ни добра была к ней княгиня, у г-жи Петицкой недоставало никакого терпения, во-первых, потому, что г-жа Петицкая жаждала еще любви, но устроить для себя что-нибудь в этом роде, живя с княгинею в одном доме, она видела, что нет никакой возможности, в силу того, что княгиня оказалась до такой степени в этом отношении пуристкою, что при ней неловко даже было просто пококетничать с мужчиной. Кроме того, г-жа Петицкая была очень капризна по характеру и страшно самолюбива, а между тем, по своему зависимому положению, она должна была на каждом шагу в себе это сдерживать и душить. Словом, благодаря настоящей своей жизни, она с каждым днем худела, старелась и, к ужасу своему, начала ожидать, что скоро, пожалуй, совсем перестанет нравиться мужчинам.
   * * *
   Управляющий на другой же день принес князю занятые под именье деньги, более ста тысяч. Князь, внимательно и старательно пересчитав их, запер в свой железный шкаф и потом, велев подать себе карету, поехал к нотариусу. Нотариус этот был еще старый знакомый его отца. Увидав князя, он произнес радостное восклицание.
   - Ваше сиятельство, какими судьбами?.. Господи, что с вами, - как вы похудели и постарели! - присовокупил он.
   - Болен нынешним летом был, - отвечал князь. - Есть у вас особенная комната, где бы переговорить?
   - Есть, имею! - отвечал нотариус, вводя князя в свой кабинет. - Молодым людям стыдно бы хворать!.. Вот нам старикам - другое дело!
   - Старые люди крепче нынешних, - говорил князь, садясь. - Я вот по случаю слабого моего здоровья, - начал он несколько прерывающимся голосом, желал бы написать духовную...
   - Это дело хорошее; это при всяком здоровье не мешает делать! - одобрил его нотариус.
   - Завещать я желаю, - продолжал князь, тряся ногою, - все мое недвижимое имущество в пожизненное владение жене моей, - можно это?..
   - Можно-с!.. Нынче без испрошения высочайшей воли это можно.
   - Потом, весь капитал мой, в четыреста тысяч, я желаю оставить моему побочному сыну - сыну девицы Жиглинской, а теперь по мужу Оглоблиной... можно это?
   - И это можно; деньги - благоприобретенное ваше.
   - Только, пожалуйста, чтобы строго юридически все это было и чтобы наследники никак не могли оттягать как-нибудь от ребенка и у жены моей завещанного.
   - Крепко напишем-с, верно будет; ничего не оттягают.
   - И чтобы как можно поскорее это сделать.
   - Да сегодня же к вам вечером и привезем все.
   - Пожалуйста! - повторил князь.
   Провожая его, нотариус еще раз повторил ему свое сожаление, что он так постарел и похудел.
   Возвратясь домой, князь, кажется, только и занят был тем, что ожидал духовную, и когда часам к семи вечера она не была еще ему привезена, он послал за нею нарочного к нотариусу; тот, наконец, привез ему духовную. Князь подписал ее и тоже бережно запер в свой железный шкаф. Остальной вечер он провел один.
   На другой день поутру князь велел опять заложить себе карету и, взяв все сто тысяч с собой, поехал в банк, где положил деньги на свое имя. Выходя из банка, князь вдруг встретился с Николя Оглоблиным.
   - Здравствуйте! - заговорил тот радостным и в то же время оторопелым голосом.
   - Здравствуйте! - отвечал ему князь мрачно и хотел было уйти.
   - А я на вашей знакомой Елене Николаевне женился, - не утерпел и бухнул Николя.
   - Слышал это я!.. Поздравляю вас! - говорил князь.
   - Вот прислала сюда пятьдесят тысяч на свое имя положить; без того за меня не шла. "Нет, говорит, меня другие обманули, теперь я стала практична!" - молол Николя.
   Князь ничего ему на это не ответил и даже поспешил раздвинуть силою сгустившуюся у выхода толпу, чтобы только уйти от Николя.
   Из банка князь заехал в театр и взял билет на ложу, который, возвратясь домой, отнес к княгине.
   - Поезжайте сегодня с Петицкой в театр, - отличная пьеса идет.
   - А ты поедешь?
   - То есть, я приеду... Мне часов до восьми нужно дома быть.
   - Хорошо, если ты приедешь, - отвечала княгиня, полагавшая, что князь этими делами своими и поездкой в театр хочет развлечь себя.
   С наступлением вечера князь по крайней мере раз пять посылал спрашивать княгиню, что скоро ли она поедет? Та, наконец, собралась и зашла сама к князю. Она застала его сидящим за столом с наклоненной на руки головой.
   - А ты скоро приедешь? - спросила она его, почти испуганная его видом.
   - Сейчас же, очень скоро! - отвечал князь как-то нервно и торопливо. Поезжайте, поезжайте! - прибавил он.
   Княгиня поехала.
   Прошло около часу.
   Во всем доме была полнейшая тишина; камердинер князя сидел в соседней с кабинетом комнате и дремал. Вдруг раздался выстрел; камердинер вскочил на ноги, вместе с тем в залу вбежала проходившая по коридору горничная. Камердинер бросился в кабинет к князю.
   - Что такое, батюшки! - кричала ему вслед горничная.
   В кабинете камердинер увидал, что князь лежал распростертым на канапе; кровь била у него фонтаном изо рта; в правой и как-то судорожно согнутой руке он держал пистолет.
   - Доктора, скорее доктора! - кричал камердинер и бросился зажимать князю рот рукою, желая тем остановить бежавшую кровь.
   Та же горничная, что выскочила в залу и заглянувшая в кабинет, сбежала в сени и начала кричать швейцару, колотя его в плечо и в шею:
   - Доктора скорее, князю очень дурно, и княгиню воротите из театра!
   Швейцар едва понял ее и послал одного лакея за Елпидифором Мартынычем, а сам поехал за княгиней. Елпидифор Мартыныч и княгиня в одно время подъехали к крыльцу дома.
   - Князю дурно? - говорила княгиня, проворно взбегая по ступенькам лестницы.
   - И за мною тоже прислали! - говорил Елпидифор Мартыныч, не успевая идти за быстрыми шагами княгини, так что та первая вошла в кабинет к князю.
   - Ай! - раздался вслед затем ее пронзительный крик, и когда Елпидифор Мартыныч достиг кабинета, то увидал там княгиню без чувств, уже распростертую у трупа мужа.
   - Господи помилуй! - произнес он. - Девушки, люди, отнесите ее, несчастную!
   Люди отнесли княгиню, совершенно бесчувственную, в ее спальню.
   Елпидифор Мартыныч осмотрел после того труп князя, у которого пуля навылет пробила затылочную кость.
   - Гм! - грустно усмехнулся Елпидифор Мартыныч. - Как угостил себя!.. Мне, однако, тут одному делать нечего, - съездите хоть за бароном! присовокупил он камердинеру, все время стоявшему у ног барина и горько плакавшему.
   Тот поехал. Елпидифор Мартыныч пошел к княгине и начал ее спиртом и холодной водой приводить в чувство.
   Она, наконец, опомнилась.
   - Где он? Где он? - заговорила она почти помешанным голосом и с каким-то безумным жестом откидывая рукою волосы назад за ухо.
   - Да ничего, матушка, ничего! - говорил Елпидифор Мартыныч, очень хорошо понимая, что княгиня немножко притворяется.
   - Ах, его убили, убили!.. Их всех арестовать надо!.. Это убила его Жиглинская!.. Пусть ее в острог посадят! - сумасшествовала княгиня.
   - Разумеется, посадят! - не спорил с ней Елпидифор Мартыныч. - А вот погодите, я вам амигдалину пропишу; погодите, матушка! - присовокупил он и сел писать рецепт, но у него до того при этом дрожала рука, что он едва в состоянии был начертать буквы.
   Между тем камердинер привез барона и привел его прямо в кабинет.
   - Боже мой, боже мой! - воскликнул тот, взглянув на труп князя. - Но когда же это случилось? - обратился он к камердинеру, который не успел ему дорогой рассказать всего происшедшего.
   - Да только что барыня уехала, вдруг я слышу - бац!.. Вбегаю и вижу... - пояснил тот ему.
   Барон покачал головою и стал осматривать комнату. Прежде всего он на письменном столе увидал записку, писанную рукою князя, которая была очень коротка: "Я сам убил себя; прошу с точностью исполнить мое завещание". Около записки барон увидал и завещание. Он прочел его и, видимо, смутился.
   - Нельзя ли позвать ко мне вашего управляющего? - проговорил он.
   Камердинер послал одного из лакеев за управляющим.
   Барон между тем продолжал делать осмотр. Тут же на столе, невдалеке, он увидел ящик от пистолетов с открытою крышкой, на которой виднелись какие-то написанные слова. Он невольно ими заинтересовался и прочел, а прочтя, усмехнулся и пожал плечами.