Страница:
СПОР С ЕДИНОМЫШЛЕННИКОМ
Союз журналистов одарил меня среди зимы горящей путевкой в санаторий Минобороны «Марфино».
Денька два отлеживался как сурок. Одолев лень, предпринял вылазку в парк князей Гагариных. Вошел во вкус: всякую свободную от строгого режима минуту отдавал кружению по темным аллеям. Обследовав ближний круг, перешел по старинному мосту из красного кирпича на другой берег Москва-реки, где обнаружил любителя подледной рыбалки.
Впервые увидел, как с помощью примитивной снасти в тридцатиградусный мороз обыкновенный человек (а не маг) вытаскивал на лед трепыхающихся окуней и плотиц, за которыми мы ездим на Кубенское или Белое озеро. Лично я не представляю рыбалки без комариной мелодии то у правого, то у левого уха.
Рыбак оказался наш брат, отдыхающий. «Домой» мы возвращались вместе. На ходу познакомились. Ловец назвался Михаилом Ивановичем. К сказанному было прибавлено, что сегодня как раз день святого Михаила. Выходит, я шагал рядом с именинником, с чем попутчика и поздравил. Товарищ, не церемонясь, ответил: подобные делишки, дескать, на ходу не делаются. Ну а ежели вечерок свободен, с этой минуты могу считать себя ангажированным.
Явился я, разумеется, не с пустыми руками. Но зря старался. Стол уже был накрыт. Да по-ресторанному, на два куверта. И выглядел ослепительно. Впрочем, содержимое фирменных салатниц, пиалок, ковчежцев было более чем скромным: сплошная вегетарианщина. Диетические яства запивали мы зато из хрустальных бокалов натуральным боржоми из пронумерованных бутылок.
Нечаянно попал я в компанию генерал-лейтенанта. Однако общаться было легко. Михаил Иванович оказался человеком не только компанейским, но и весьма эрудированным. К тому же искренний, с приправой самоиронии. Без жеманства было доложено: он-де не праздношатающийся, а военнообязанный. Функции, правда, не конкретизировал. По ходу общения, впрочем, выяснилось: товарищ каким-то боком был причастен к штурму дворца Амина в Кабуле. Ходят в мире слухи, что эту операцию военспецы считают небезукоризненной, хотя и достаточно остроумной. По части же исполнения до сих пор остались темные вопросы. Есть подозрение: на последнем этапе произошла утечка важной информации. В результате кому-то это стоило жизни, а моему визави – диабета. Так вот и объяснился в нашем застолье алкогольный вопрос.
Есть все-таки особая прелесть и выгода разглагольствовать о политике на трезвую голову.
Напрямик спросил генерала:
– Как расцениваете крах СССР?
Кто только нынче об этом не талдычит. По несколько раз на дню трясут один другого за грудки и вопрошают о том же друг друга люди не только наивные, честные, но и прожженные политики. Многие уходят от ответа, отделываются молчанием или же лепечут несусветное. В данном случае мне без запинки было сказано:
– Чувствую себя виноватым. В какой-то мере даже причастным.
Опять же, точно так рассуждает чуть ли не 95–97 процентов респондентов. Причем не лукавят. Прозрели, очухались заблудшие овечки и осознали, что пошли явно не в ту степь.
В номер вспорхнула официантка. Осведомилась насчет десерта. Заказали чаек покрепче, с изюмом и курагой.
– Вы в армии служили? – осведомился Михаил Иванович.
– Пришлось. О том нисколько не сожалею.
– Значит, ходили в строю?
– Даже любил. В том есть нечто укрепляющее мужской дух.
В глазах визави мелькнул озорной огонек.
– Тогда вот вам анекдот. В одной компании подвыпившие интеллектуалы спорили о высоких материях. В тени под фикусом сидел армейский капитан. Бедняга никак не мог вклиниться в общий треп. Сидел набычившись, злой. Наконец нервы не выдержали, он выдавил из себя: «Интеллектуалы. Цвет нации. Все-то вы знаете. Но раз вы такие умные, почему, ответьте, не ходите строем?»
Давно я так не хохотал. Успокоившись, подумал: «Анекдот-то с подвохом».
Михаил Иванович цепкой пятерней сжал мне локоть.
– Не принимайте на свой счет. Таким образом я упредил готовый сорваться с ваших уст упрек в свой адрес. За развал Советского Союза все теперь задним числом винят военных.
– Но факт есть факт: гвардия без боя сдала позиции.
– Приказа не было. Военнообязанные ходят строем не зря. С одной стороны, это действительно удобно. Но если шагаешь не в ногу, задние тебя в момент растопчут. «И никто не заметит потери бойца», как пелось когда-то в одной хорошей песне.
Мякишем пальца Михаил Иванович плавно провел по окружности фужера. Возникла сладкая мелодия, будто эльфы прикоснулись к струнам невидимой арфы. Звук оборвался на самой высокой ноте.
На паузе я выдал главный аргумент:
– Народ и не думал восставать против советского режима.
– Армия со своим народом не воюет.
– Но защищать обязана.
Признаться, я забылся. В пылу забыл, где я, с кем.
Ровным голосом именинник ответствовал:
– Теперь и ежу понятно: переворот девяносто первого года – дело рук партаппаратчиков правого толка. Их духовные вожди – враги Ленина из злодейской когорты Бухарина, Зиновьева, Каменева.
Подзабыли мы свою историю. После того как буржуйских коноводов изгнали с политической арены, мелкая сошка разбежалась по темным углам, щелям. Когда гроза миновала, стали сбиваться в кучки, группы, помогали друг дружке устраиваться в жизни и делать карьеру. Проникли в центральный аппарат, в КПСС. По ходу дела на всех уровнях вредили, гадствовали, подрывали народное хозяйство, провоцировали трудности, беспорядки в государстве, особенно в сфере экономики, торговли. Возмущали, развращали массы, сеяли антисоветские настроения в учрежденческой среде, на бытовом уровне. Обыкновенно за кружкой пива, за стаканом водки, чая. Да что я вам рассказываю. Сами ж помните, как оно шло и вот что обернулось.
– Шустрые были ребята и не дураки.
– Притворялись пламенными революционерами. На каждом шагу цитировали Маркса, Ленина, но с изуитским вывертом. Эстафету на лету подхватили критически настроенные публицисты-шестидесятники. Помните, газетные полосы заполнили очерки критически мыслящих борзописцев. Первое впечатление, что авторы вроде бы ратуют за советскую власть. Но то оказалась отрава замедленного действия.
Генерал был докой отнюдь не только в вопросах житейской политологии, но и современной литературы. Альтиста Данилова трактовал как Гамлета XX века. И делал вывод: хорошо, что демоны забрали бедолагу к себе. В обновленном отечестве, за которое либерально настроенный скрипач страстно ратовал, его ожидали невзгоды похлеще прежних. Из симфонического оркестра интриганы как пить дать его выперли бы. Куда отщепенцу податься? Пошел бы лабухом в ночной ресторан, а днем подрабатывал в подземных переходах. Еще был вариант: заняться барахольным бизнесом в международном масштабе – стать лошадкой двухколесной тележки. Сколько таких чудиков-романтиков, поверивших хитрозадым политикам, вляпалось в мировую историю. Тем самым придав ускорение губительным для России последствиям.
На манер капитана-солдафона хотелось во весь голос крикнуть: «Ежели вы такие умные, почему дозволили свершиться злодеянию?» В так называемых цивилизованных странах со своими бузотерами не больно-то церемонятся. Разгоняют водометами, стреляют резиновыми (а то и со свинцовой начинкой) пулями, топчут конями, оглушают дубинками, сажают в тюряги. Короче, приводят в чувства.
Так я про себя думал. В слух же, щадя самолюбие хозяина стола, процитировал Юлия Цезаря:
– Побеждает тот, кто сражается.
Кто-кто, а римлянин знал толк в стратегии и военном деле.
– Наливайте! – скомандовал генерал, кивнув в сторону сиротливо стоящей «Гжелки». Да, по законам драматургии, висящее в первом акте на стене ружье в третьем акте должно непременно выстрелить.
Выпили торопливо, будто лекарство. Не чокаясь, не закусывая.
Мы, штатские, излишне героизируем военных. А ведь они (вне службы) легко ранимы, склонны к рефлексии, по-русски говоря, к самоедству. Статистика подло умалчивает, но из косвенных источников известно: по причине душевного разлада, на почве бытовой неустроенности офицеры отказываются от борьбы за жизнь, сознательно идут на самоубийство. Лейтенант ракетных войск, с которым прошлым летом я возвращался поездом из Минска, в порыве откровения признался, что в армейской ереде гуляют пораженческие настроения. Осторожно спросил я: и какова же подоплека? Кривясь, будто от зубной боли, молодой человек стал по пальцам перечислять позорные армейские происшествия. Загнул первый палец: визит летуна Пруста на Красную Площадь. Второй загнул: спровоцированное кровопролитие в центре Тбилиси, на проспекте Шота Руставели. Третий: унижение наших в Прибалтике. Четвертое: сдача Приднестровья, плюс бездарная чеченская кампания. Шесть, семь: бесславная гибель авианосца «Курск». В конце концов победоносная армия саморазоружилась, тогда как «союзнички» любезные год от года все зубастей и когтистей. Великую Россию США и НАТО взяли в стальное кольцо.
Эх, свести бы за одним столом генерала и того, еще неоперившегося лейтенанта. Да не вклиниваясь, послушать беседу профессионалов о том, о сем.
Безо всякого с моей стороны посыла Михаил Иванович с мрачным видом обронил:
– За спиной путчистов стояла третья сила.
Тоже мне новость! Хотя в устах военного – да еще стратегия вооруженных сил! – это прозвучало как откровение, как сенсация. В 1991-м да и позже народ слепо верил официозу, хотя и называл ту лабуду лапшой развесистой. Была она с виду красивая, с блестящей мишурой и завитушками. Прегнусные события, преподлые дела и делишки на всех уровнях преподносились нам как неудержимый порыв пробудившегося от спячки народа к свободе, демократии и рыночным соблазнам западного пошива. Это были как роды младенца: в крови и говне. На «переходный период» отводилось ровнешенько 500 дней! А с утречка 501-го по сигналу Гриши Явлинского широко распахивались золотые ворота. И россияне, соблюдая порядок и рядность, должны были переступить порог, отделяющий «гадкий» социализм от райских кущей западной цивилизации. И все должны были почувствовать себя классно, клево.
Минул в мученьях и мытарствах означенный на скрижалях срок. Было потом еще три раза по пятьсот. Житуха год от года становилась хуже и страшней. В народе возник открытый ропот. Казалось вот-вот и произойдет стихийный взрыв, бунд. Своими ушами слышал я, что на задворках аэропортов круглосуточно дежурили правительственные авиалайнеры с разогретыми моторами «на всякий случай». Опять же близились перевыборы ЕБН, рейтинг которого зашкалился на риске 4–5 процентов.
Встревожились конгрессмены США. Засуетились наши толстосумы-олигархи. В экспресс-режиме работала двухсторонняя дипломатия. К нам из-за океана ринулись посланцы (эксперты, консультанты, эмиссары) с чрезвычайными полномочиями. Наши «дьяки и бояре» как челноки мотались то в Вашингтон, то в Брюссель с отчетами о проделанной работе. Нашлось дело и «царю Борису» Наученный заморскими имиджмейкерами, наш дед, аки Карабас-Барабас, на потеху электората ударил на сцене ДК еще тот степ. Танец в прямой трансляции показали все-все телевизионные каналы. Закончив танец, наш «непредсказуемый», еле ворочая языком, изрек: «Братья и сестры! Давайте на сей раз проголосуем не умом, а сердцем». И упал на руки телохранителей.
И что вы думаете: народ снова поверил лицедеям.
Вся эта путаная мешанина вихрем пронеслась в моей башке, будто на точечном телеэкране, породив вполне логичный вопрос:
– И что же хотели вы тем самым сказать?
Лицо Михаила Ивановича вдруг стало каменным. Я понял, что это конец разговора. Разом поднялись из-за стола. Сухо пожелали друг другу спокойной ночи.
Будто «на автомате» поднялся я в свой номер, потеплее оделся и вышел перед сном проветриться на свежем воздухе.
Погруженный во мглу старый парк казался загадочным. От первого снега не осталось и следа. Но в последние часы воздух опять успел накалиться морозом. В причудливом свете фонарей он искрился звездной пылью, которая на одежде и приятно щекотала лицо.
Был у меня любимый уголок. В окружении вековых лип стояла двухэтажная ротонда «времен очаковских и покоренья Крыма». Под куполообразной сферой, поддерживаемой восемью коринфскими колонами, возвышалась статуя Аполлона Бельведерского. Напротив скамья для бесед и раздумий.
Словно магнитом меня сюда потянуло. Не дойдя до заветного поворота с десяток шагов, почуял в темноте чье-то присутствие.
Немного погодя раздался знакомый голос:
– Опять добрый вечер.
Тут я взял инициативу на себя, предложил подняться наверх.
Боясь вспугнуть очарование, минуту-другую молча наблюдали за снежной феерией. Сам повелитель олимпийских муз дирижировал видением, заодно и нашими мыслями.
Лично меня терзал вопрос, отчего резко прервалась наша в общем-то дружественная беседа? Только-только подошли ведь к главному. Убоялись глубины и того, что с ней связано? Не исключено, что люксовый номер прослушивался.
Михаил Иванович первый нарушил молчанку. Как ни в чем ни бывало повторил сказанное:
– За спиной путчистов стояла третья сила.
Непроизвольно с моего языка сорвалось:
– И что вы хотите сказать?
– А то, что для СССР 19 августа – черный день, как 8 мая 45-го для Германии. Мы проиграли величайшую из войн за всю мировую историю. Как говаривали в старину, осажденная крепость пала без боя.
Я процитировал чужую остроту:
– Крепость – не дама. Крепости сами не сдаются, чаще всего их сдают предатели.
– Истинно так.
– Свершилось величайшее злодеяние, которое...
Как ни силился, не мог подобрать я подходящее слово. Обычно от сильного волнения теряю дар речи.
Выручил генерал:
– Понял вас, – обронил он, глядя в сторону. – Однако победителя не судят.
Не то хотел я сказать. Тем временем мысль вроде бы оформилась и нашлись подходящие слова:
– По-вашему, значит, они победили. Но какой ценой? Вы забыли девяносто первый и то, что ему предшествовало. Нас охмурили, нас ложью опутали. Был сеанс многолетнего гипноза под руководством лысого Воланда с дьявольской отметиной на черепе.
Кажется, я кричал не своим голосом, тогда как Михаил Иванович был спокоен, невозмутим. Держался как опытный профессор у постели мятущегося в бреду больного.
Будто издалека доносились слова:
– Вы похожи на лоха, проигравшего уличным наперсточничникам содержимое своего кошелька. Конечно, жаль честно заработанных денег, но вы же сами встряли в игру, своими руками ставили на кон большие купюры.
За какие-то полчаса единомышленник преобразился до неузнаваемости. Мне захотелось спуститься вниз и уединиться в своей коморке. Я не умею скрывать мысли: они отражаются на лице. Генерал же, похоже, ко всему прочему был еще и неплохим физиономистом. Доверительно, лекторским тоном молвил:
– Военная наука, доложу я вам, состоит из трех разделов: стратегия, тактик и военная хитрость. Последнее – это отнюдь не только действия по широкомасштабному, так сказать, командному плану, а и всевозможные фронтовые уловки. На войне все хитрят – от маршала до рядового Василия Теркина. В годы Отечественной войны да и после большой популярностью пользовался кинофильм «Беспокойное хозяйство». Сюжет комедийный, но вполне жизненный.
– Ну как же, как же, смотрел раз десять. Там простоватый и влюбленный старшина командовал женским взводом на ложном аэродроме, где базировалась наша эскадрилья бутафорских истребителей. То была натуральная фанера на колесах, вручную тягали с места на место тросами. Немцы же полагали, что самолеты всамделишные, изо всех сил бомбили «объект».
– А настоящий аэродром был в стороне, целехонький. В результате дивизия решила важную тактическую задачу на большом участке фронта.
– Кино, – отмахнулся я.
Генерала нельзя было остановить.
– Военная хитрость, – продолжал он, – сродни военному творчеству. Народы разных стран слагали замечательные былины, мифы, песни. Едва ль не самая популярная – о троянском коне. Думаю, у вас не хватит дерзости осудить оригинальный план Одиссея?
– Красивая сказочка.
– Вы рассуждаете филологически. Но ведь есть объективные, незыблемые, законы природы, есть формулы математические, физические, биологические, есть строгие правила небесной механики и т. д. Наряду с этим существует и ратное дело – со своей теорией, научной подоплекой. Да, это в своем роде искусство, замешанное на человеческой крови. Не зря же возникло выражение: театр военных действий.
Чувствовалось, генерал был не махровый штабист – настоящий интеллигент, философ, мыслитель. Так что с компаньоном мне в санатории повезло. Снова из спорщика превратился я в покорного слушателя. Да и речь, действительно, шла о любопытном, поучительном, подчас забавном.
Сколько тысячелетий человечество воюет, столько же беспрерывно дебатируется вопрос о мере жестокости, о пределах коварства противоборствующих сторон. Наряду с доблестью, храбростью превозносилось благородство, милость к падшим. При всем том широко и вольно трактовалось понятие «военная хитрость». То бишь реализация на поле сражения определенных тактикостратегических установок.
Мой генерал прямо-таки парил во времени, легко перемещался из века в век, из эпохи в эпоху, рисуя будоражищие воображение батальные сюжеты.
Ничто не проходит бесследно. В закоулке мировой истории затесалось имя Луция Марция, римского легата. В ходе затянувшейся войны с македонским царем Персеем пошел он на хитрость: затеял переговоры о своей капитуляции. Тем самым выиграл время и, переформировав полки, привел войско в боевую готовность. В итоге разгромил ненавистного противника. Гордый возвращался Марций домой, мечтая о лавровом венке. Но вместо триумфа ждал его позор. Старцы-сенаторы, верные нравам предков, осудили тактические действия своего военачальника, заявив, что взял он верх не силою, не доблестью, а коварством. Потому с побежденными был подписан мир на почетных для него условиях.
В ряде так называемых варварских стран вступающие в войну стороны заранее обнародовали свои силы, количество и качество вооружения. Флорентийцы, как свидетельствуют хроники, за месяц до начала военных действий ставили противника в известность о своих намерениях. Того же правила держался и киевский князь Святослав. Его знаменитый клич: «Иду на вы!» был, бесспорно, грозен, но и полон благородства.
Однако не все и не всегда поступали честно, праведно. Частенько смущал военачальников лукавый. Им тоже нашлось место в летописях. Жил-был в средние века генуэзский герцог Клемен, сочетавший в душе свойства льва и лисовина. Но главное – считал себя патриотом. И был уверен, что любые действия во благо родины оправданны: не подвластны ни толкованию сограждан, ни суду божественному. Как-то, затеяв войну с аргивянами за спорные земли, Клемен никак не мог одолеть соседей, хотя в несколько раз превосходил числом. Тогда герцог составил вероломный план: склонил противника сделать перемирие на семь дней. А напал на третью ночь, когда вражеский лагерь был погружен в глубокий сон. Свой нечестивый поступок Клемен мотивировал тем, что в договоре дескать, ни словом не упоминалось о ночах. По свидетельству историков, боги покарали победителя аргивян. Вскоре он стал жертвой дворцовых интриг.
Между небом и землей сидели два полуночника. Со стороны могло показаться: идет то ли киносъемка в натуре, то ли спектакль под открытом небом, как это нынче модно.
Давно минувшие события трогали душу не меньше, чем чеченская хроника. Я переживал за коварно обманутого Персея, в то же время жаль было герцога Клемена. Поистине трагикомический эпизод имел место в Арденах, при штурме крепости Динан. Доверчивый сеньор Роммеро вышел из крепости для ведения переговоров. Пока он разглагольствовал на стене бастиона, подкупленные предатели впустили врагов в запасные ворота. После чего вопрос «кто кого?» решился сам собою.
Уже немало пожив на белом свете, пришел я к выводу, что зло неотвратимо наказуемо. Как ни изворачиваются лиходеи, как ни юлят, ни притворствуют, – кары не миновать. Расплата будет не мирская, так небесная – в виде череды несчастий, бед, неизбывной тоски, душевных мук. Иной отпущенный судьбою век как будто проживет безнаказанно. Тогда вина автоматически переходит на весь его род. За преступления расплачиваются отпрыски. Чада, внуки, правнуки часто не ведают, за что они, несчастные, страдают.
Мысли наши с генералом порой линейно совпадали, то, пересекаясь, расходились и бесследно забывались. Однако, чувствовалось, мы не дошли до главного. Ходили кругами. В словесах растворился главный предмет разговора – тема предательства, которая поначалу нас свела, сблизила, – как нынче выражаются, заколебала, – и под конец вознесла к Аполлону. Надо признать, в соседстве с олимпийским божеством смягчились наши сердца.
В некий момент меня озарило: Михаил Иванович ушел от классовой идеологии. Крах СССР и то, что «процессу» предшествовало, рассматривал сквозь призму мирового разума, как попустительство небесной канцелярии. В союзники генерал взял Вольтера, вернее, героя вольтеровской повести – Задига. Это был роковой неудачник. Доведенный страданиями и мытарствами до отчаяния однажды он возроптал. Явился ангел и попытался его умиротворить, сказав: «Нет такого зла, которое не породило бы добра». В ответ несчастный изрек: «Пусть же Всевышний сделает так, чтоб в мире совсем не было зла, а только добро, добро». (У кого у нас, грешных, при тяжких обстоятельствах не возникает подобная мысля!) Вот что ответил ангел Задигу: «Тогда этот мир был бы совсем другим, где связь событий определял иной премудрый порядок». Далее следовал вывод: довольствоваться надо тем, что человеку дано, что он имеет.
Мы с генералом ушли в схоластические дебри, рискуя в эту ночь глаз не сомкнуть. Пора уж было спускаться с поднебесья на грешную землю.
К спальному корпусу возвращались молча. Нервы были натянуты до предела, как после крупного проигрыша в рулетку.
К затяжным паузам своего приятеля я уже успел привыкнуть, так что внутренне приготовился к молчанке. На перекрестке вдруг почувствовал у плеча прикосновение, за которым последовала прерывистая речь:
– Боюсь, у вас сложится обо мне превратное мнение, как о человеке, лишенным духа патриотизма.
– Ну вы уж слишком.
– Да-да, основание есть. Опять же чужая душа – потемки. Еще можно подумать, будто я желаю поражения своему Отечеству.
– У вас нервы шалят.
– Как раз я спокоен. И пора всем нам признать как объективную реальность, как непреложный факт, что коммунисты...
Последовала продолжительная пауза. Мы как по команде замедлили шаг, остановились друг против друга. Рубая ладонью морозный воздух, товарищ митингово выдал:
– Пора бы уж признать, что коммунисты, то есть мы с вами, реально проиграли сражение на одной шестой части суши земного шара.
От громогласия всполошилось дремавшее на деревьях воронье. Послышались шорохи, недовольное кряхтенье. На этом фоне явственно прозвучал гортанный возглас старого ворона:
– Тр-р-рах! А-х-х! Кр-р-р-ах! Бр-р-р!
Мне показалось, было во всем этом нечто сказочное. Генерал же не обращал внимания на карканье вещих птиц. Продолжал, как ни в чем не бывало, спокойно, размеренно, взвешивая на невидимых весах каждое слово:
– Сопротивление бесполезно. Нецелесообразно со всех точек зрения. Только множим потери на той и нашей стороне. Да и некрасиво, не по-мужски после драки кулаками махать. Надо достойно сойти с мировой арены и слиться с массами.
Может ли такая дичь в башку втемяшиться? Да еще в башку генеральскую! Но на второй гейм дискуссии сил у меня уже не было. Надо было брать ноги в руки и бежать от искусителя. Да напоследок еще в лицо сказать пару ласковых Эх, как же нам подчас мешает интеллигентское слюнтяйство. На чепуху, на мелочи размениваем душу, свою цельную русскость. Выплескивается она без корысти, в азарте, часто спьяну. Сказано же, что пьяному море по колено.
Коль уж на то пошло, выскажу сокровенное, со дна души.
В русскую журналистику некогда шли натуры не только одаренные, а и страстные, способные на гражданский подвиг. В решительный момент готовы были пожертвовать личным благополучием, положением в обществе, семейным счастьем наконец. В борьбе за существование, в погоне за жизненными благами и бытовую обустроенность все – или почти все! – профессиональные свойства газетчика мы порастеряли. Точнее выразиться, променяли. Одни пошли в прислужники цезарям, другие продались Желтому Дьяволу, то есть его наместникам на земле: магнатам, олигархам. Стала наша братия гибкой, угодливой, послушной. При определенных обстоятельствах способны на низость, на подлость. Подчас даже без корысти, просто в силу привычки. Иной раз опережая желание сильных мира. В свое время была пущена в ход крылатая формула: «Журналисты – подручные партии». И не было такого «задания», которого щелкоперы не выполнили бы. Получая за то в лучшем случае повышенный гонорар да в придачу сахарную косточку в закрытом распределителе.
И все-таки в закоулках души у многих из нас таилось бунтарство или жалкое его подобие. Да все не представлялся удобный случай для самовыражения. Причем всяк по-разному это себе представлял.
Денька два отлеживался как сурок. Одолев лень, предпринял вылазку в парк князей Гагариных. Вошел во вкус: всякую свободную от строгого режима минуту отдавал кружению по темным аллеям. Обследовав ближний круг, перешел по старинному мосту из красного кирпича на другой берег Москва-реки, где обнаружил любителя подледной рыбалки.
Впервые увидел, как с помощью примитивной снасти в тридцатиградусный мороз обыкновенный человек (а не маг) вытаскивал на лед трепыхающихся окуней и плотиц, за которыми мы ездим на Кубенское или Белое озеро. Лично я не представляю рыбалки без комариной мелодии то у правого, то у левого уха.
Рыбак оказался наш брат, отдыхающий. «Домой» мы возвращались вместе. На ходу познакомились. Ловец назвался Михаилом Ивановичем. К сказанному было прибавлено, что сегодня как раз день святого Михаила. Выходит, я шагал рядом с именинником, с чем попутчика и поздравил. Товарищ, не церемонясь, ответил: подобные делишки, дескать, на ходу не делаются. Ну а ежели вечерок свободен, с этой минуты могу считать себя ангажированным.
Явился я, разумеется, не с пустыми руками. Но зря старался. Стол уже был накрыт. Да по-ресторанному, на два куверта. И выглядел ослепительно. Впрочем, содержимое фирменных салатниц, пиалок, ковчежцев было более чем скромным: сплошная вегетарианщина. Диетические яства запивали мы зато из хрустальных бокалов натуральным боржоми из пронумерованных бутылок.
Нечаянно попал я в компанию генерал-лейтенанта. Однако общаться было легко. Михаил Иванович оказался человеком не только компанейским, но и весьма эрудированным. К тому же искренний, с приправой самоиронии. Без жеманства было доложено: он-де не праздношатающийся, а военнообязанный. Функции, правда, не конкретизировал. По ходу общения, впрочем, выяснилось: товарищ каким-то боком был причастен к штурму дворца Амина в Кабуле. Ходят в мире слухи, что эту операцию военспецы считают небезукоризненной, хотя и достаточно остроумной. По части же исполнения до сих пор остались темные вопросы. Есть подозрение: на последнем этапе произошла утечка важной информации. В результате кому-то это стоило жизни, а моему визави – диабета. Так вот и объяснился в нашем застолье алкогольный вопрос.
Есть все-таки особая прелесть и выгода разглагольствовать о политике на трезвую голову.
Напрямик спросил генерала:
– Как расцениваете крах СССР?
Кто только нынче об этом не талдычит. По несколько раз на дню трясут один другого за грудки и вопрошают о том же друг друга люди не только наивные, честные, но и прожженные политики. Многие уходят от ответа, отделываются молчанием или же лепечут несусветное. В данном случае мне без запинки было сказано:
– Чувствую себя виноватым. В какой-то мере даже причастным.
Опять же, точно так рассуждает чуть ли не 95–97 процентов респондентов. Причем не лукавят. Прозрели, очухались заблудшие овечки и осознали, что пошли явно не в ту степь.
В номер вспорхнула официантка. Осведомилась насчет десерта. Заказали чаек покрепче, с изюмом и курагой.
– Вы в армии служили? – осведомился Михаил Иванович.
– Пришлось. О том нисколько не сожалею.
– Значит, ходили в строю?
– Даже любил. В том есть нечто укрепляющее мужской дух.
В глазах визави мелькнул озорной огонек.
– Тогда вот вам анекдот. В одной компании подвыпившие интеллектуалы спорили о высоких материях. В тени под фикусом сидел армейский капитан. Бедняга никак не мог вклиниться в общий треп. Сидел набычившись, злой. Наконец нервы не выдержали, он выдавил из себя: «Интеллектуалы. Цвет нации. Все-то вы знаете. Но раз вы такие умные, почему, ответьте, не ходите строем?»
Давно я так не хохотал. Успокоившись, подумал: «Анекдот-то с подвохом».
Михаил Иванович цепкой пятерней сжал мне локоть.
– Не принимайте на свой счет. Таким образом я упредил готовый сорваться с ваших уст упрек в свой адрес. За развал Советского Союза все теперь задним числом винят военных.
– Но факт есть факт: гвардия без боя сдала позиции.
– Приказа не было. Военнообязанные ходят строем не зря. С одной стороны, это действительно удобно. Но если шагаешь не в ногу, задние тебя в момент растопчут. «И никто не заметит потери бойца», как пелось когда-то в одной хорошей песне.
Мякишем пальца Михаил Иванович плавно провел по окружности фужера. Возникла сладкая мелодия, будто эльфы прикоснулись к струнам невидимой арфы. Звук оборвался на самой высокой ноте.
На паузе я выдал главный аргумент:
– Народ и не думал восставать против советского режима.
– Армия со своим народом не воюет.
– Но защищать обязана.
Признаться, я забылся. В пылу забыл, где я, с кем.
Ровным голосом именинник ответствовал:
– Теперь и ежу понятно: переворот девяносто первого года – дело рук партаппаратчиков правого толка. Их духовные вожди – враги Ленина из злодейской когорты Бухарина, Зиновьева, Каменева.
Подзабыли мы свою историю. После того как буржуйских коноводов изгнали с политической арены, мелкая сошка разбежалась по темным углам, щелям. Когда гроза миновала, стали сбиваться в кучки, группы, помогали друг дружке устраиваться в жизни и делать карьеру. Проникли в центральный аппарат, в КПСС. По ходу дела на всех уровнях вредили, гадствовали, подрывали народное хозяйство, провоцировали трудности, беспорядки в государстве, особенно в сфере экономики, торговли. Возмущали, развращали массы, сеяли антисоветские настроения в учрежденческой среде, на бытовом уровне. Обыкновенно за кружкой пива, за стаканом водки, чая. Да что я вам рассказываю. Сами ж помните, как оно шло и вот что обернулось.
– Шустрые были ребята и не дураки.
– Притворялись пламенными революционерами. На каждом шагу цитировали Маркса, Ленина, но с изуитским вывертом. Эстафету на лету подхватили критически настроенные публицисты-шестидесятники. Помните, газетные полосы заполнили очерки критически мыслящих борзописцев. Первое впечатление, что авторы вроде бы ратуют за советскую власть. Но то оказалась отрава замедленного действия.
Генерал был докой отнюдь не только в вопросах житейской политологии, но и современной литературы. Альтиста Данилова трактовал как Гамлета XX века. И делал вывод: хорошо, что демоны забрали бедолагу к себе. В обновленном отечестве, за которое либерально настроенный скрипач страстно ратовал, его ожидали невзгоды похлеще прежних. Из симфонического оркестра интриганы как пить дать его выперли бы. Куда отщепенцу податься? Пошел бы лабухом в ночной ресторан, а днем подрабатывал в подземных переходах. Еще был вариант: заняться барахольным бизнесом в международном масштабе – стать лошадкой двухколесной тележки. Сколько таких чудиков-романтиков, поверивших хитрозадым политикам, вляпалось в мировую историю. Тем самым придав ускорение губительным для России последствиям.
На манер капитана-солдафона хотелось во весь голос крикнуть: «Ежели вы такие умные, почему дозволили свершиться злодеянию?» В так называемых цивилизованных странах со своими бузотерами не больно-то церемонятся. Разгоняют водометами, стреляют резиновыми (а то и со свинцовой начинкой) пулями, топчут конями, оглушают дубинками, сажают в тюряги. Короче, приводят в чувства.
Так я про себя думал. В слух же, щадя самолюбие хозяина стола, процитировал Юлия Цезаря:
– Побеждает тот, кто сражается.
Кто-кто, а римлянин знал толк в стратегии и военном деле.
– Наливайте! – скомандовал генерал, кивнув в сторону сиротливо стоящей «Гжелки». Да, по законам драматургии, висящее в первом акте на стене ружье в третьем акте должно непременно выстрелить.
Выпили торопливо, будто лекарство. Не чокаясь, не закусывая.
Мы, штатские, излишне героизируем военных. А ведь они (вне службы) легко ранимы, склонны к рефлексии, по-русски говоря, к самоедству. Статистика подло умалчивает, но из косвенных источников известно: по причине душевного разлада, на почве бытовой неустроенности офицеры отказываются от борьбы за жизнь, сознательно идут на самоубийство. Лейтенант ракетных войск, с которым прошлым летом я возвращался поездом из Минска, в порыве откровения признался, что в армейской ереде гуляют пораженческие настроения. Осторожно спросил я: и какова же подоплека? Кривясь, будто от зубной боли, молодой человек стал по пальцам перечислять позорные армейские происшествия. Загнул первый палец: визит летуна Пруста на Красную Площадь. Второй загнул: спровоцированное кровопролитие в центре Тбилиси, на проспекте Шота Руставели. Третий: унижение наших в Прибалтике. Четвертое: сдача Приднестровья, плюс бездарная чеченская кампания. Шесть, семь: бесславная гибель авианосца «Курск». В конце концов победоносная армия саморазоружилась, тогда как «союзнички» любезные год от года все зубастей и когтистей. Великую Россию США и НАТО взяли в стальное кольцо.
Эх, свести бы за одним столом генерала и того, еще неоперившегося лейтенанта. Да не вклиниваясь, послушать беседу профессионалов о том, о сем.
Безо всякого с моей стороны посыла Михаил Иванович с мрачным видом обронил:
– За спиной путчистов стояла третья сила.
Тоже мне новость! Хотя в устах военного – да еще стратегия вооруженных сил! – это прозвучало как откровение, как сенсация. В 1991-м да и позже народ слепо верил официозу, хотя и называл ту лабуду лапшой развесистой. Была она с виду красивая, с блестящей мишурой и завитушками. Прегнусные события, преподлые дела и делишки на всех уровнях преподносились нам как неудержимый порыв пробудившегося от спячки народа к свободе, демократии и рыночным соблазнам западного пошива. Это были как роды младенца: в крови и говне. На «переходный период» отводилось ровнешенько 500 дней! А с утречка 501-го по сигналу Гриши Явлинского широко распахивались золотые ворота. И россияне, соблюдая порядок и рядность, должны были переступить порог, отделяющий «гадкий» социализм от райских кущей западной цивилизации. И все должны были почувствовать себя классно, клево.
Минул в мученьях и мытарствах означенный на скрижалях срок. Было потом еще три раза по пятьсот. Житуха год от года становилась хуже и страшней. В народе возник открытый ропот. Казалось вот-вот и произойдет стихийный взрыв, бунд. Своими ушами слышал я, что на задворках аэропортов круглосуточно дежурили правительственные авиалайнеры с разогретыми моторами «на всякий случай». Опять же близились перевыборы ЕБН, рейтинг которого зашкалился на риске 4–5 процентов.
Встревожились конгрессмены США. Засуетились наши толстосумы-олигархи. В экспресс-режиме работала двухсторонняя дипломатия. К нам из-за океана ринулись посланцы (эксперты, консультанты, эмиссары) с чрезвычайными полномочиями. Наши «дьяки и бояре» как челноки мотались то в Вашингтон, то в Брюссель с отчетами о проделанной работе. Нашлось дело и «царю Борису» Наученный заморскими имиджмейкерами, наш дед, аки Карабас-Барабас, на потеху электората ударил на сцене ДК еще тот степ. Танец в прямой трансляции показали все-все телевизионные каналы. Закончив танец, наш «непредсказуемый», еле ворочая языком, изрек: «Братья и сестры! Давайте на сей раз проголосуем не умом, а сердцем». И упал на руки телохранителей.
И что вы думаете: народ снова поверил лицедеям.
Вся эта путаная мешанина вихрем пронеслась в моей башке, будто на точечном телеэкране, породив вполне логичный вопрос:
– И что же хотели вы тем самым сказать?
Лицо Михаила Ивановича вдруг стало каменным. Я понял, что это конец разговора. Разом поднялись из-за стола. Сухо пожелали друг другу спокойной ночи.
Будто «на автомате» поднялся я в свой номер, потеплее оделся и вышел перед сном проветриться на свежем воздухе.
Погруженный во мглу старый парк казался загадочным. От первого снега не осталось и следа. Но в последние часы воздух опять успел накалиться морозом. В причудливом свете фонарей он искрился звездной пылью, которая на одежде и приятно щекотала лицо.
Был у меня любимый уголок. В окружении вековых лип стояла двухэтажная ротонда «времен очаковских и покоренья Крыма». Под куполообразной сферой, поддерживаемой восемью коринфскими колонами, возвышалась статуя Аполлона Бельведерского. Напротив скамья для бесед и раздумий.
Словно магнитом меня сюда потянуло. Не дойдя до заветного поворота с десяток шагов, почуял в темноте чье-то присутствие.
Немного погодя раздался знакомый голос:
– Опять добрый вечер.
Тут я взял инициативу на себя, предложил подняться наверх.
Боясь вспугнуть очарование, минуту-другую молча наблюдали за снежной феерией. Сам повелитель олимпийских муз дирижировал видением, заодно и нашими мыслями.
Лично меня терзал вопрос, отчего резко прервалась наша в общем-то дружественная беседа? Только-только подошли ведь к главному. Убоялись глубины и того, что с ней связано? Не исключено, что люксовый номер прослушивался.
Михаил Иванович первый нарушил молчанку. Как ни в чем ни бывало повторил сказанное:
– За спиной путчистов стояла третья сила.
Непроизвольно с моего языка сорвалось:
– И что вы хотите сказать?
– А то, что для СССР 19 августа – черный день, как 8 мая 45-го для Германии. Мы проиграли величайшую из войн за всю мировую историю. Как говаривали в старину, осажденная крепость пала без боя.
Я процитировал чужую остроту:
– Крепость – не дама. Крепости сами не сдаются, чаще всего их сдают предатели.
– Истинно так.
– Свершилось величайшее злодеяние, которое...
Как ни силился, не мог подобрать я подходящее слово. Обычно от сильного волнения теряю дар речи.
Выручил генерал:
– Понял вас, – обронил он, глядя в сторону. – Однако победителя не судят.
Не то хотел я сказать. Тем временем мысль вроде бы оформилась и нашлись подходящие слова:
– По-вашему, значит, они победили. Но какой ценой? Вы забыли девяносто первый и то, что ему предшествовало. Нас охмурили, нас ложью опутали. Был сеанс многолетнего гипноза под руководством лысого Воланда с дьявольской отметиной на черепе.
Кажется, я кричал не своим голосом, тогда как Михаил Иванович был спокоен, невозмутим. Держался как опытный профессор у постели мятущегося в бреду больного.
Будто издалека доносились слова:
– Вы похожи на лоха, проигравшего уличным наперсточничникам содержимое своего кошелька. Конечно, жаль честно заработанных денег, но вы же сами встряли в игру, своими руками ставили на кон большие купюры.
За какие-то полчаса единомышленник преобразился до неузнаваемости. Мне захотелось спуститься вниз и уединиться в своей коморке. Я не умею скрывать мысли: они отражаются на лице. Генерал же, похоже, ко всему прочему был еще и неплохим физиономистом. Доверительно, лекторским тоном молвил:
– Военная наука, доложу я вам, состоит из трех разделов: стратегия, тактик и военная хитрость. Последнее – это отнюдь не только действия по широкомасштабному, так сказать, командному плану, а и всевозможные фронтовые уловки. На войне все хитрят – от маршала до рядового Василия Теркина. В годы Отечественной войны да и после большой популярностью пользовался кинофильм «Беспокойное хозяйство». Сюжет комедийный, но вполне жизненный.
– Ну как же, как же, смотрел раз десять. Там простоватый и влюбленный старшина командовал женским взводом на ложном аэродроме, где базировалась наша эскадрилья бутафорских истребителей. То была натуральная фанера на колесах, вручную тягали с места на место тросами. Немцы же полагали, что самолеты всамделишные, изо всех сил бомбили «объект».
– А настоящий аэродром был в стороне, целехонький. В результате дивизия решила важную тактическую задачу на большом участке фронта.
– Кино, – отмахнулся я.
Генерала нельзя было остановить.
– Военная хитрость, – продолжал он, – сродни военному творчеству. Народы разных стран слагали замечательные былины, мифы, песни. Едва ль не самая популярная – о троянском коне. Думаю, у вас не хватит дерзости осудить оригинальный план Одиссея?
– Красивая сказочка.
– Вы рассуждаете филологически. Но ведь есть объективные, незыблемые, законы природы, есть формулы математические, физические, биологические, есть строгие правила небесной механики и т. д. Наряду с этим существует и ратное дело – со своей теорией, научной подоплекой. Да, это в своем роде искусство, замешанное на человеческой крови. Не зря же возникло выражение: театр военных действий.
Чувствовалось, генерал был не махровый штабист – настоящий интеллигент, философ, мыслитель. Так что с компаньоном мне в санатории повезло. Снова из спорщика превратился я в покорного слушателя. Да и речь, действительно, шла о любопытном, поучительном, подчас забавном.
Сколько тысячелетий человечество воюет, столько же беспрерывно дебатируется вопрос о мере жестокости, о пределах коварства противоборствующих сторон. Наряду с доблестью, храбростью превозносилось благородство, милость к падшим. При всем том широко и вольно трактовалось понятие «военная хитрость». То бишь реализация на поле сражения определенных тактикостратегических установок.
Мой генерал прямо-таки парил во времени, легко перемещался из века в век, из эпохи в эпоху, рисуя будоражищие воображение батальные сюжеты.
Ничто не проходит бесследно. В закоулке мировой истории затесалось имя Луция Марция, римского легата. В ходе затянувшейся войны с македонским царем Персеем пошел он на хитрость: затеял переговоры о своей капитуляции. Тем самым выиграл время и, переформировав полки, привел войско в боевую готовность. В итоге разгромил ненавистного противника. Гордый возвращался Марций домой, мечтая о лавровом венке. Но вместо триумфа ждал его позор. Старцы-сенаторы, верные нравам предков, осудили тактические действия своего военачальника, заявив, что взял он верх не силою, не доблестью, а коварством. Потому с побежденными был подписан мир на почетных для него условиях.
В ряде так называемых варварских стран вступающие в войну стороны заранее обнародовали свои силы, количество и качество вооружения. Флорентийцы, как свидетельствуют хроники, за месяц до начала военных действий ставили противника в известность о своих намерениях. Того же правила держался и киевский князь Святослав. Его знаменитый клич: «Иду на вы!» был, бесспорно, грозен, но и полон благородства.
Однако не все и не всегда поступали честно, праведно. Частенько смущал военачальников лукавый. Им тоже нашлось место в летописях. Жил-был в средние века генуэзский герцог Клемен, сочетавший в душе свойства льва и лисовина. Но главное – считал себя патриотом. И был уверен, что любые действия во благо родины оправданны: не подвластны ни толкованию сограждан, ни суду божественному. Как-то, затеяв войну с аргивянами за спорные земли, Клемен никак не мог одолеть соседей, хотя в несколько раз превосходил числом. Тогда герцог составил вероломный план: склонил противника сделать перемирие на семь дней. А напал на третью ночь, когда вражеский лагерь был погружен в глубокий сон. Свой нечестивый поступок Клемен мотивировал тем, что в договоре дескать, ни словом не упоминалось о ночах. По свидетельству историков, боги покарали победителя аргивян. Вскоре он стал жертвой дворцовых интриг.
Между небом и землей сидели два полуночника. Со стороны могло показаться: идет то ли киносъемка в натуре, то ли спектакль под открытом небом, как это нынче модно.
Давно минувшие события трогали душу не меньше, чем чеченская хроника. Я переживал за коварно обманутого Персея, в то же время жаль было герцога Клемена. Поистине трагикомический эпизод имел место в Арденах, при штурме крепости Динан. Доверчивый сеньор Роммеро вышел из крепости для ведения переговоров. Пока он разглагольствовал на стене бастиона, подкупленные предатели впустили врагов в запасные ворота. После чего вопрос «кто кого?» решился сам собою.
Уже немало пожив на белом свете, пришел я к выводу, что зло неотвратимо наказуемо. Как ни изворачиваются лиходеи, как ни юлят, ни притворствуют, – кары не миновать. Расплата будет не мирская, так небесная – в виде череды несчастий, бед, неизбывной тоски, душевных мук. Иной отпущенный судьбою век как будто проживет безнаказанно. Тогда вина автоматически переходит на весь его род. За преступления расплачиваются отпрыски. Чада, внуки, правнуки часто не ведают, за что они, несчастные, страдают.
Мысли наши с генералом порой линейно совпадали, то, пересекаясь, расходились и бесследно забывались. Однако, чувствовалось, мы не дошли до главного. Ходили кругами. В словесах растворился главный предмет разговора – тема предательства, которая поначалу нас свела, сблизила, – как нынче выражаются, заколебала, – и под конец вознесла к Аполлону. Надо признать, в соседстве с олимпийским божеством смягчились наши сердца.
В некий момент меня озарило: Михаил Иванович ушел от классовой идеологии. Крах СССР и то, что «процессу» предшествовало, рассматривал сквозь призму мирового разума, как попустительство небесной канцелярии. В союзники генерал взял Вольтера, вернее, героя вольтеровской повести – Задига. Это был роковой неудачник. Доведенный страданиями и мытарствами до отчаяния однажды он возроптал. Явился ангел и попытался его умиротворить, сказав: «Нет такого зла, которое не породило бы добра». В ответ несчастный изрек: «Пусть же Всевышний сделает так, чтоб в мире совсем не было зла, а только добро, добро». (У кого у нас, грешных, при тяжких обстоятельствах не возникает подобная мысля!) Вот что ответил ангел Задигу: «Тогда этот мир был бы совсем другим, где связь событий определял иной премудрый порядок». Далее следовал вывод: довольствоваться надо тем, что человеку дано, что он имеет.
Мы с генералом ушли в схоластические дебри, рискуя в эту ночь глаз не сомкнуть. Пора уж было спускаться с поднебесья на грешную землю.
К спальному корпусу возвращались молча. Нервы были натянуты до предела, как после крупного проигрыша в рулетку.
К затяжным паузам своего приятеля я уже успел привыкнуть, так что внутренне приготовился к молчанке. На перекрестке вдруг почувствовал у плеча прикосновение, за которым последовала прерывистая речь:
– Боюсь, у вас сложится обо мне превратное мнение, как о человеке, лишенным духа патриотизма.
– Ну вы уж слишком.
– Да-да, основание есть. Опять же чужая душа – потемки. Еще можно подумать, будто я желаю поражения своему Отечеству.
– У вас нервы шалят.
– Как раз я спокоен. И пора всем нам признать как объективную реальность, как непреложный факт, что коммунисты...
Последовала продолжительная пауза. Мы как по команде замедлили шаг, остановились друг против друга. Рубая ладонью морозный воздух, товарищ митингово выдал:
– Пора бы уж признать, что коммунисты, то есть мы с вами, реально проиграли сражение на одной шестой части суши земного шара.
От громогласия всполошилось дремавшее на деревьях воронье. Послышались шорохи, недовольное кряхтенье. На этом фоне явственно прозвучал гортанный возглас старого ворона:
– Тр-р-рах! А-х-х! Кр-р-р-ах! Бр-р-р!
Мне показалось, было во всем этом нечто сказочное. Генерал же не обращал внимания на карканье вещих птиц. Продолжал, как ни в чем не бывало, спокойно, размеренно, взвешивая на невидимых весах каждое слово:
– Сопротивление бесполезно. Нецелесообразно со всех точек зрения. Только множим потери на той и нашей стороне. Да и некрасиво, не по-мужски после драки кулаками махать. Надо достойно сойти с мировой арены и слиться с массами.
Может ли такая дичь в башку втемяшиться? Да еще в башку генеральскую! Но на второй гейм дискуссии сил у меня уже не было. Надо было брать ноги в руки и бежать от искусителя. Да напоследок еще в лицо сказать пару ласковых Эх, как же нам подчас мешает интеллигентское слюнтяйство. На чепуху, на мелочи размениваем душу, свою цельную русскость. Выплескивается она без корысти, в азарте, часто спьяну. Сказано же, что пьяному море по колено.
Коль уж на то пошло, выскажу сокровенное, со дна души.
В русскую журналистику некогда шли натуры не только одаренные, а и страстные, способные на гражданский подвиг. В решительный момент готовы были пожертвовать личным благополучием, положением в обществе, семейным счастьем наконец. В борьбе за существование, в погоне за жизненными благами и бытовую обустроенность все – или почти все! – профессиональные свойства газетчика мы порастеряли. Точнее выразиться, променяли. Одни пошли в прислужники цезарям, другие продались Желтому Дьяволу, то есть его наместникам на земле: магнатам, олигархам. Стала наша братия гибкой, угодливой, послушной. При определенных обстоятельствах способны на низость, на подлость. Подчас даже без корысти, просто в силу привычки. Иной раз опережая желание сильных мира. В свое время была пущена в ход крылатая формула: «Журналисты – подручные партии». И не было такого «задания», которого щелкоперы не выполнили бы. Получая за то в лучшем случае повышенный гонорар да в придачу сахарную косточку в закрытом распределителе.
И все-таки в закоулках души у многих из нас таилось бунтарство или жалкое его подобие. Да все не представлялся удобный случай для самовыражения. Причем всяк по-разному это себе представлял.