Плахотный Николай. Великая смута

   В правлении есть экономический отдел. В нем сидят две дамочки. Одна (Кравченко) приехала как-то к нам на собрание. Слушала, слушала. Потом взяла слово и говорит: «Почему вы все такие робкие и забитые? Поступайте так, как Рак. Он молодец». Мне теперь неудобно чужие комплименты повторять.
   Всю сознательную жизнь работаю я в животноводстве. Среди здравствующих скотников нет старше меня по стажу. Бочкарев же выставил мне в трудовой книжке всего четыре года работы. Я не стал ссориться-ругаться. Чужие люди приводили Бочкареву пример. Второй пастух в нашей бригаде – Карлуша. Так он у меня в подпасках ходил. Так что вы думаете? Карлуше поставлен стаж больше, чем мне.
   К нам прислали со стороны новую кадровичку. Пересмотрев дела в картотеке, она поставила мне стаж 15 лет. Учетчик вернулся с этой приятной для меня новостью. На другой день я сам поскакал в Лемешкино, чтобы удостовериться. Кадровичка меня успокоила, заявив: «Никто не имеет права урезать работнику его стаж».
   Слова эти услышал Бочкарев. Он сделал безразличное лицо, как игрок при проигранной партии. И замыслил каверзу: тайком испортить трудовую книжку. Новый председатель из солидарности встал на сторону своего предшественника. Даже дальше пошел. Подставил лжесвидетелей: будто я не выработал 20-летнего стажа по своей халатности. Нашли какой-то давней давности приказ, где записано, что я бросил колхозное стадо «на произвол судьбы, чем нанес сельхозартели непоправимый ущерб». Это фальшь, небывальщина.
   Чуть было главное-то не забыл. Из Министерства сельского хозяйства пришло письмо от нового заместителя министра тов. Огрызкина. Он сообщает, что «найден более приемлемый вариант изготовления кнута в комплекте с зонтом». Не верится мне. Боюсь сглазить.
   Прямо на почте распечатал я запечатанный дома конверт, чтобы сообщить о другой новости. Стаж мне восстановлен, поставили 25 лет. Это стало возможно благодаря вмешательству райкома. Все-таки коммунисты и добра немало делают, надо отдать им должное.
   От сердца малость отлегло. Пасу коров. Со мной в компании Дмитрий Лысенко и Павло Трошило. Три крепких лба. Значит, продукция должна быть. Валентин.

Письмо семьдесят восьмое

   За то время, как мы потеряли друг друга, немало воды утекло. Вы уехали жить на север, а я подался со всем семейством в курортные палестины. Это рядом с Кисловодском. Из хутора выбирались в бездорожье и половодье. 20 марта – историческая дата в моей жизни.
   Вот как все это произошло. В десять утра ко двору подкатил мощный трактор «Кировец». Стали грузиться. Тем временем народ подходил – друзья, кумовья, неприятели. Всех до одного угостил водкой. Попрощались. Под пальбу из ружей и дробовиков тронулись мы в путь. В душе было легко. Вернее, пусто.
   Надеюсь, вы и тут нас не забудете, навестите. Место курортное, мирового значения. Вокруг красивые горы, много минеральной воды отличного качества. Она здесь ничего не стоит. Пей, сколько влезет. Хочешь из фонтанчика, хочешь прямо из источника. Валентин.

Письмо семьдесят девятое

   По вашей просьбе описываю обстановку в совхозе. Главное лицо тут – Богданов, он царь и бог. Давно я приметил, что недобрые люди умеют ловко подбирать ключ к сердцу начальника. Но вокруг нашего управляющего, не поверите, пустота. Всех держит на дистанции. И это его главное преимущество. Тем он и силен.
   О директоре пока ничего конкретного сказать не могу. Он вообще как бы Саваоф.
   Поселок обликом похож на средний городок. Люди живут в многоэтажных домах. Есть повыше, чем у вас в Москве. Но из-за квартир идет тихая, сложная борьба. Общая приманка – работа на виноградниках. Эта сладкая ягода имеет горько-соленый привкус. Потому жилье в первую очередь (и даже вне очереди) дают тем, кто трудится в садоводстве. Вот люди и хитрят, всячески изворачиваются. Сперва соглашаются на все, а немного погодя оставляют на каторжном винограднике одного «заложника» из членов своей семьи – остальные растекаются по учреждениям, предприятиям.
   Есть кое-какие наблюдения о здешних порядках, нравах. Однажды мне необходимо было смолоть зерно для поросенка. Договорился с трактористом насчет поставки туда и обратно. Но вот как дело повернулось. Хозяин трактора магарыч выпил, а работу что-то не торопился делать. В Крутом такое считается верхом наглости. Я решил стребовать долг. Встретил этого мужика на улице, стал ему выговаривать. Разговор услышал управляющий. Он подошел к нам, поздоровался, затем так спокойно приказал нахалу сделать «все по уговору». После, как говорили, за эту халтуру с него еще и деньги высчитали.
   Дисциплина здесь жесткая для всех, без выбора. Месяц назад Лида получила на руки мало денег. Пожаловалась управляющему. Кассир принесла недостающие 145 рублей прямо на рабочее место. Не хочется говорить языком прессы, но в данном случае не обойтись. Богданов – коммунист кристально честный, благородный. За ним хочется идти туда, куда позовет. Еще хочется таким и подражать. И все равно во сне вижу Крутой хутор. Днем же, бывает, находит такое, что хочется зареветь по-бабьи. Будь проклят Бочкарев. Из-за него мы здесь.

Письмо восемьдесят третье

   Собрался было на родину. Не отпустили. Дел больно много. Обещают отпуск в июне.
   Восьмой год уж как мы осели на Кавказе. В одном из писем я, кажется, переложил меду и сахару. На самом деле жизнь в Капельнице не столь уж и сладкая. Много тут людей политичных, хитрованов разных мастей.
   Когда сюда мы в спешке уезжали, своих павлинов я оставил у сестры, надеясь потом за ними вернуться. Получили квартиру, сарайчик. Но птицам места не находилось. Как быть? И вот что надумал. Совхоз богатый, вокруг культура и красота. Ну и хотелось со своей стороны прибавить малую толику. Пошел с докладом к самому директору: дескать, намерен подарить коллективу необычных птиц. И место им приглядел – в детском саду.
   Мысль директору понравилась. Но когда он подсчитал расходы, за голову схватился. Много требовалось бензина в оба конца. Горючее же в дефиците, лимитируется. Тогда я решил перевезти пернатых за свой счет. Сколько трудностей в пути встретилось, не описать. Совхоз оплатил расходы по минимальному железнодорожному тарифу, как поездку в плацкартном вагоне. Остальное – из своего кошелька.
   Наконец павлинов можно было поздравить с новосельем. Но сразу выяснилось, что в хозяйстве нет подобающего корма. Дома у меня был целый мешок семечек, и я уговорил соседа привезти их на мотоцикле. Там всего четыре километра. На обратном пути нас захватила сильнейшая гроза. На крутом вираже машина перевернулась, едва в пропасть не полетели, дерево спасло, а фару разбили. Конечно, я оплатил товарищу убыток. А моя семья меня ругала за пустые расходы. Попутно было сказано, что я слишком прост, потому и живем бедно. Мне же хотелось, чтобы павлины не пропали и радовали людей поселка своей природной красотой.
   Когда мы жили на хуторе, многие просили перья этих птиц. Кое-кто и воровал, живьем вырывали из хвостов. Перья ставили в красном углу, укрепляли на стенах. Держали в качестве подарка на торжественный случай. И вышло так, что сами мы остались без павлиньих перьев. А ведь у одного самца их вырастает за сезон до 150 штук. И все равно не хватало.
   Когда мы перебрались на Кавказ, одно перышко Лида сберегла. По приезде поставила в вазу и сказала: «Пусть будет на память». Но вышло иначе. На каникулы в Капельницу приехал Сашкин товарищ. Как ни зайдет в горницу, с завистью глядит на лазоревое перо, глаз не отведет. Оно и, правда, приковывает взор. Когда же паренек собрался ехать в Магадан, стал умолять Сашку, чтобы тот выпросил у меня перо павлина.
   Жаль было расставаться с красотой. Но я подумал, что самцы осенью снова сбросят перья, и я выпрошу одно. Лида же стала меня укорять, что всегда готов отдать последнее. Я же ее утешал: детский сад не пожалеет нам перышков. А Лида в ответ: «Жди, они для своих только! И такого простофилю еще поискать».
   Никак не мог я согласиться с женой. Но на досуге подумал: ведь не раз уже Лиде я проспоривал. Она рассудительней и зорче. Однако, выбрав час, пошел в детский сад и обратился к заведующей. «Вера Никитична, – говорю, – когда самцы сбросят перья, вы мне дадите хотя бы парочку?» Она стала громко смеяться: «Зачем тебе, ты же не маленький». Я был осторожен в словах. А Вера Никитична, видя, что в нашу сторону приближаются дети, стала смеяться еще громче и сильней, делая при этом вид, что разговаривает шутя. Наконец, успокоившись, спросила уже вполне серьезно: «Зачем вам перья павлина? Какой в них секрет?» Я был недоволен ее шутками. Но она меня успокоила, заметив: «Придет срок, хоть все перья забирай». Я же подумал: «Хоть и насмешлива эта женщин, но щедра».
   Настала осень. Павлины освободились от хвостов. Я снова пошел в детсад и обратился к Вере Никитичне с тем же вопросом. Теперь уже она без смеха, серьезно взглянула на меня и зло сказала: «У нас у самих большой коллектив. Зачем нам такую красоту раздаривать посторонним!» Напомнил я ей весенний разговор. Она в ответ: «Скажите, зачем вам триста перьев?» Я заметил: «Но павлины-то все же мои». Она почувствовала укор в моих словах. Дико завертела глазами и выпалила: «Мы тут ухаживали за птицами. А вы кто такой?» Мне припомнились слова из кинофильма «Чапаев». Василий Иванович адресовал их своему ближайшему соратнику Фурманову: «Я – Чапаев! А ты кто такой?»
   Вера Никитична догадалась, что попала впросак, своему низкому поступку не может дать отчет. Сказала: «До свиданья!» И фальшивой походкой пошла к себе.
   С тех пор годы прошли. Жена про несчастные перья уже и забыла. Мне же до сих пор неловко, что я своим упреком зря обидел жену.
   Валентин.

Письмо девяностое

   Здравствуй, мой далекий друг!
   Новоприезжему все бросается в глаза. В нашем совхозе довольно большой тракторный парк. Более полета единиц. Другой техники и не счесть. Но если вы случайно попадете на машинно-тракторный стан, не поймете, что за территория. Чистота вокруг идеальная. Всюду клумбы, газоны, декоративные деревья и культурные кустарники. Свободно растет ароматная лаванда. На каждом шагу розы. Нигде не пролито ни капли солярки. Неподалеку хоздвор. Тут картина та же самая, если не лучше.
   Поселок Капельница расположен вокруг озерка. В кольце крутых берегов с нависшими над головой скальными нишами, с которых вечно капает вода. Оттого получила и название соответствующее. Справа находится, как говорил, хоздвор. Тут меня заинтересовало одно странное помещение: без окон, но с тяжелой железной дверью. Сбоку пристроена мощная печь, вроде котельная. Я поинтересовался назначением объекта. Случайный собеседник пояснил: «Это общая коптильня!» Из разговора выяснилось, что совхоз продает своим работникам по сниженным ценам разную живность – поросят, уток, кур. Причем обеспечивает и кормами. А чтобы продукция лучше сохранялась, коптят мясо. Услуга бесплатная.
   В совхозе много делается для удобства рабочих и служащих. Потому люди и тянутся сюда. Хотя труд на производстве нелегкий. Однако предусмотрена и компенсация. Плюс к тому – бесплатные кавказские красоты. Природа тут буйная, щедрая. На нашу нисколько не похожа. В.

Письмо девяносто первое

   Вчера, в субботу, к нам зашел земляк. Служит он в Баку. Ездил на родину, в Крутое. Зовут его Андрей. По пути меня вот отыскал.
   До полуночи просидели. Не торопясь, выпивали. Говорили о нашей родине, о людях, которые еще есть, а больше все же о тех, кто уже далече. У меня сохранилась запись, которая лет двадцать назад звучала в эфире. Андрей очень удивился: «Разве о нашем Крутом рассказывало большое радио?» Я ответил, что было даже несколько передач.
   Майор поддерживает связь со своими соучениками. Намечена дата встречи, в честь 25-летия их выпуска из лемешкинской школы. Среди них есть некто Щеренко. Он служит в Москве, в Министерстве иностранных дел, в большой должности. Андрей хочет вас с ним заочно познакомить, чтобы вы вместе прибыли на шумный сельский праздник.
   Здешняя местность по-своему знаменита. В двух шагах от Капельницы находится гора Машук, где был убит поэт Лермонтов. Этот человек для меня большая загадка.
   Как много хочется рассказать. Мысли бегают, перескакивают с одного на другое, навроде бегу через ступеньки бесконечной лестницы.
   Ждите письмо теперь уже зимой. Уродился сказочный урожай ягод, фруктов, овощей. Хлопот столько, только поворачивайся. Как нужны свободные руки! Наведались бы сюда, а? В.

Письмо девяносто третье

   Наконец-то на родине побывал. Четыре дня жил в Крутом. Дела у них неважные. Сильная засуха.
   Лысенко рассказал, что прошлым летом встретил Бочкарева. Очень постарел, выглядел неважнецки. Живет в Камышине. У него случилась неприятность. Шел вечером через парк, на него напали хулиганы. Сильно побили. Получил и несколько ножевых ранений и потерял сознание.
   Дети наши растут, как деревья в саду. Старший Вова живет в Ельце, инженерствует. Ира закончила девять классов. Дальше учиться не желает. Сашка служит в рядах Советской Армии. Прислал большую карточку. Сфотографирован на фоне развернутого полкового боевого знамени. Это же какая честь!
   Мне тоже приятно сознавать, что живу и работаю в хорошем совхозе. Чувствую себя полноценным человеком, полезным для общества. Привет вашей семье. Кладу в конверт свою фотокарточку. Делали для Доски почета. Я выпросил для себя. В.

Письмо девяносто шестое

   Сообщаю, что хутора Крутого больше нет. После нашего отъезда его жители бросились врассыпную. Побросали дома и свои хозяйства. Большая часть перебралась в Лемешкино. Скупили пустые дома, взвинтив цены.
   Когда я увидел безлюдный поселок, сердце мое зашлось, тело похолодело. Вспомнился стишок: «Мальчик в овраге нашел пулемет. С тех пор в деревне никто не живет». Не плакать хочется, а реветь белугой. Внутри меня звучат голоса бывших земляков. Умоляю, вышлите передачу, которую сделали после второго приезда. Теперь у меня свой магнитофон. Готов выкупить у вас ту заветную кассету хоть на вес золота.
   На днях опять собираюсь в Крутое, которого нет. Кассету пошлите в Лемешкино, моей сестре Нечай Надежде. Это моя великая и единственная теперь просьба.
   Я всегда уходил от ваших прямых вопросов. Знайте же, что уехали мы с земли наших предков из-за того, что меня там унижали до глубины души. А ведь я себя не щадил, работал как вол. А начальство выставляло меня как бездельника и тунеядца. В конце концов я вынужден был признать свое поражение. И капитулировал. Бегство оказалось единственным спасительным выходом. Но ведь и Пушкина враги тоже одолели. Победа же его злодеям счастья не принесла, только позор в веках и вечные муки. А что я против Пушкина? Пылинка в космосе. Но и пылинке тоже больно.
   Земляки мои смотрелись унылыми, потерянными. Помню, когда настала последняя минута перед расставаньем, победители мои как бы очухались. Они предвидели последствия. Окружили меня тесным кольцом, умоляли остаться. Всех взбодрил Павло Трошило. С громким смехом он сказал: «Валентин никуда не уедет. У него в кармане одна только блоха на аркане.
   (Это его очередная шутка.) Он подарил нам бесплатный спектакль под открытым небом. Целую речь толкнул. Но на сей раз у меня были грошенята. Трошило ошибся в счете. Но его слова подействовали на хуторян успокаивающе, как наркотик. Все угомонились.
   Согласен с вами: я жестоко поступил, оставив земляков в дураках. Они это поняли сразу, как только пыль на дороге осела. Но а нам-то каково? До свиданья. В.

Письмо сто первое

   Привет с Кавказа!
   Вы спрашиваете, как мы здесь оказались? Да по чистой случайности. Доктора посоветовали мне съездить на минеральные воды. В профкоме оказалась горящая путевка. В один день получил я отпускные и катанул. Лечился, как было предписано, в санатории, а в свободные часы куролесил по окрестностям. Однажды забрел в поселок Капельницу. Местность показалась привлекательной, напоминала декорацию театрального спектакля. Но во всем чувствовалась крепкая рука хозяина. Захотелось узнать его имя. В сей момент со двора вышла благообразная старушка. Я поздоровался и следом выплеснул свои впечатления. Женщина, в свою очередь, заметила, что сюда наведываются не только простолюдины, но и знаменитости. «Космонавты у нас чуть ли не все побывали», – сказала с гордостью. Следом добавила: «Все это стало возможно благодаря директору совхоза». И назвала его имя: Иван Ефимович Сашко. С печалью произнеся: «Дай бог ему здоровья».
   Спросил я: «Где же нынче ваш волшебник и чародей?» Женщина сказала: «Он сердцем сильно болеет. Лежит на излечении в совхозной больнице. Да вон и контора наша виднеется».
   Пошел я в указанном направлении. Увидел красивое и статное строение с вывеской – совхоз «Машук». Поднялся в отдел кадров, спросил насчет работы. Мне с готовностью ответили: «Если есть серьезные намерения, то препятствий, дескать, не будет».
   Легко и просто решился наш с Лидой кадровый вопрос. Через полгода мы влились в незнакомый трудовой коллектив. Скажете: «Легкомысленно мы поступили». Нет, друг мой дорогой, все мы продумали до мелочей. И все же пришлось живьем рвать родовые корни. Боль ту в письме не выразить. На земном шаре не найдется столько бумаги. В.

Письмо сто восьмое

   Жаловаться грех, устроились мы неплохо. Есть что поесть, есть во что одеться и чем утешиться. Детей подняли, они стоят на ногах. Близок уже и наш пенсионный возраст, когда можно расслабиться и пожить в полное свое удовольствие.
   Говорят, кабы мне образование соответствующее, из меня бы вышел классный специалист по животным, то есть зоотехник. А один человек, прочтя мои рукописные заметки, уверил, что они могли бы быть полезны для детей. Я же нисколько не сожалею, что остался малограмотным. Зато нахожусь в самой гуще народа. Иной раз, правда, тянет в компанию людей бывалых, с широким кругозором.
   В нынешнем своем положении очень сожалею, что уехал с хутора. Спору нет, Кавказ красив, притягателен, но все же он чужой, не для русской души. Мне снится степь. Слышу голоса односельчан. Спорю с ними о жизни и связанных с нею мелочах. Вспоминаю собачку Найду. Это было душевное создание. Павлинов я спас, ее же предал. Дело было так. Когда вернулся в хутор за павлинами, трое суток искал Найду, да так и не нашел. Рассказывали, она с полгода дежурила у порога дома, свернувшись калачиком. Потом куда-то сгинула.
   Но если совсем-совсем честно. Жизнь не задалась. На мелочи растратил отпущенные мне судьбою дни. В натуре вышло вышла тр-р-рынь тр-р-рава-а-а.

Письмо, написанное незнакомым почерком

   Уважаемый Н. Ф. Пишет вам Лида. Валентин совсем плох. У него инсульт. Отнялась правая рука и правый же бок. Вчера была у него. Еле языком ворочает. Я поняла, что он хочет, чтобы я переслала вам все его записки. Собрала все, что попалось под руки. Отправила в Москву бандеролью.
   Эту перестройку Валентин сердцем не принял. Переживал сильно, мучился. По ночам плакал, как дитя малое.
   Будьте хоть сами здоровы и счастливы. Лидия.

У СВОЯКОВ

   На путевку денег не хватало. Но был запасной вариант: катануть к своякам, в Иловку. Едва подумалось о том, защемило в груди. Не помню, как до места доехал.
   И вот стою на крыльце. Крадучись, аки тать, миновал сенцы. Переступил щербатый порожек. Из боковушки собственной персоной вышел кот Сафрон. Хвост трубой (признал значит!). Что-то промурлыкал в знак приветствия.
   Нервно колыхнулись ситцевые портьеры. В разрезе обозначилось лицо тетушки:
   – Долго же не было тебя.
   – Да ведь только на пять минут со двора вышел. Пять лет как не бывало.
   Осенила крестным знамением:
   – Ну, блудный, здравствуй.
   День-другой на улицу глаз не кажу, наслаждаюсь дворовой работой. Ладони стали шершавые, как наждак, зато держаки инструментов отполировались до глянца. Здорово чувствовать себя хозяином, хоть и временным.
   Горячие ветры приносили из степи пряный дух поспевающих трав. Начинались сенные хлопоты. В последнюю субботу июня общественная комиссия распределяла по дворам покосные делянки. Село загомонило. От мала до велика вооружились косами, граблями, вилами. Своих сил показалось мало. Кликнули на подмогу городских родичей. Те словно сигнала ждали. Явились мигом и с ходу включились в страду.
   Я предложил свои услуги. Екатерина Ильинична оценивающим взглядом смерила меня с ног до головы.
   – Коль охота есть, коса найдется.
   К концу дня к воротам подкатил мотоцикл с коляской. Не вошел, влетел в дом дядя Егор. Прямо с порога попросил напиться. Безотрывно опорожнил гвардейскую чашку кваса. Наконец дух перевел:
   – Слыхать, косари у нас завелись?
   Я понял намек и пошел облачаться в рабочее.
   Ехать решили сразу же. На месте, значит, переночевать, а с солнышком браться за дело. В компании с нами был Егоров сват, Иван Демьянов. Я у него когда-то на агрегате сеяльщиком робил. На тетушкин вопрос, каков им бригадиром срок даден, Егор доложил:
   – Ровно в десять я должон уже на стане быть.
   – Как же обернетесь-то?
   – Ты глянь на косарей. Сено возьмем одним махом.
   Так со смехом и вышли.
   По приезде на место не стали отдыхать-роскошествовать. До темна успели сделать пару кругов.
   Двигались журавлиным клином. Демьянов впереди, а мы с Егором на некотором отдалении. Конечно, я отвык от деревенского дела. Напарники со своей стороны делали все, чтобы я не чувствовал их снисходительности к слабаку: всячески подстраивались под мой ход и ритм. Были, однако, моменты, когда у меня перед глазами все плыло. Казалось, еще шаг сделаю и упаду. Наконец силы совсем иссякли. И тут же почувствовал на плече чье-то прикосновение. Оглянулся – рядом стоит улыбающийся Демьянов.
   – Обрати внимание, земляничка поспела, – и протягивает полную горсть.
   – Вот так допинг! Да так кстати. Но съесть все самому – нахальство. – Поделился с Егором. Он осторожно и как-то неловко взял щепоткой две-три ягодки. Неспеша отправил в рот.
   – Эх, хорошо. Освежает.
   Потянулись за куревом. Прикурили от одной спички. И гуськом по свежей кошенине потянулись к месту ночевки. Засветло собрали простецкий ужин. Маленько расслабились.
   Демьянов вдруг озадачил меня вопросом:
   – Чего тебя туда-сюда нелегкая носит? Возвращайся насовсем. Хозяином, глядишь, станешь.
   Словно щепоть соли на открытую рану кинул. Оно, конечно, заманчиво. Да каково горожанину обживаться на новом месте. Какие силы надо иметь, какие средства!
   – Не к чему, – говорю, – возвращаться. Из всей родни осталась только тетка. Да и та неродная.
   – А мы кто? – возвысил голос Егор. – По-русски говоря, свояки. Значит, свои люди. Между нами, мальчиками говоря, за сезон, глядишь, домишко бы справили. За работу ни гроша не взяли бы. Зато уж магарыч и весь приклад к нему выставь полную норму.
   – Не сумлевайся! – категорично молвил Егор Ильич.
   Не готов я был к серьезному разговору, а все равно приятно было. Тут как раз и чаек подоспел. Душистый напиток из разнотравья пили уже в потемках. Усталость как будто растворилась в чаю без остатка. Полный кайф! Да сверх того ночь подарила нашей компании музыкальную мистерию. Скрипичный концерт начали кузнечики. К ним подключились дрозды, перепела. Как на контрабасе тянул свою ноту болотный дергач. Солировала сладкоголосая иволга.
   Думалось как-то обо всем сразу. Потом мысль сосредоточилась на стародавнем. Вообще последнее время меня сильно занимает история. Особенно после того как сошелся с местным краеведом Иваном Степановичем Миргородским. Это он вызнал, почему наше село называется Иловка. Вопрос сложный, довольно запутанный. Он же докопался.
   Из старых писцовых книг известно, что на левом берегу реки Тихая Сосна, у места впадения в нее Усердца, в 1637 году, по приказу царя Алексея Михайловича был заложен военный городок. Вокруг него, как грибы после дождя, возникли земледельческие слободы. В ту пору армия, что называется, сама себя кормила. Сюда, на окраину Среднерусской возвышенности, стекался вольный крестьянский люд с Вологодчины, из-под Рязани, Твери и Костромы служить царю-батюшке и Отечеству. Где теперь Иловка, обосновались пушкари, народец расторопный, смекалистый. Поближе к реке, на месте села Подсереднего разместились казаки разудалые. На противоположном берегу, в Ильинке заняли позицию стрельцы, то есть обыкновенная пехота.
   Ходит по здешней округе радужная легенда. Усердский воевода (по званию полковник) объезжал на ладье сторожевые посты. В тот год Тихая Сосна разлилась необычайно, затопила все низменные места. И воинский начальник во время инспекторской поездки узрел немало недостатков и серьезных упущений. Потому было зело сердит. Словом, пребывал в преотвратном настроении, которое для свиты могло обернуться большими неприятностями.
   Вдруг – о, чудо! – чело воеводы посветлело. Среди моря необъятного вырисовался будто сказочный городок, к тому же обитаемый. Селеньице утопало в купах зелени. По краю воды стояли высоченные осокори, что тебе богатыри в карауле. Улыбнулся полковник, аж привстал на ладье, дабы лучше рассмотреть чудную картину. «И ловко же они тут устроились, – молвил он. Потом вновь повторил: – И ловко! И ловко!» Вся дружина вслед тотчас повторила командирские слова. Да так в народ и пошло: Иловка да Иловка.