Страница:
Много чего под те хитрованские фантики народу было наобещано. Все оказалось туфтой. Никакого навара акции ГПЗ их обладателям не дали. За восемь лет ни копейки! Потому и отношение к ним было плевое. При нужде отдавали за полета. А то просто за бутылку водки. Потом «хождение» радужных бумажек с эмблемой шарикоподшипника прекратилось. Спрос упал.
Прошлым летом (со второй попытки) собралось собрание акционеров. Шумно рассаживались по местам. В рабочий президиум избрали тридцать душ. Не хватало только «Интернационала». Его заменил сыгранный по трансляции «Марш энтузиастов». Слова: «В своих дерзаниях всегда мы правы» зал встретил радостными рукоплесканиями.
Далее пошло по накатанной колее. Заслушали отчет генерального директора о финансовом состоянии. После него на трибуну вышел председатель ревкомиссии. Выходило: баланс отрицательный, делить нечего. Однако уныния в зале не чувствовалось. Под сводами Дворца культуры временами вспыхивали аплодисменты. Иной раз вроде бы и некстати. Говорили, будто их заранее записали на пленку еще в давние времена, теперь же прокручивали, то есть передавали в зал через усилители.
Спектакль с шумовыми эффектами длился в общей сложности минут этак тридцать. Успели заслушать и утвердить аж восемь «вопросов». Тем временем по коридорам и в кулуарах дворца сновали молодчики с крутыми затылками. Наперебой, за бесценок скупали у доверчивых и размягченных заводчан обесцененные акции. По сорок рублей за штуку.
Теперь в толкучке у профкомовского подъезда затесалось несколько участников летнего собрания. Они немного важничали, похоже, гордились тем, что сподобились чести присутствовать на «мероприятии» пусть и не исторического значения, а все же знаменательном. Хотя событие быльем еще не поросло, уже выявились желающие делиться воспоминаниями и личными переживаниями.
– Воду в фойе давали пить сладкую бесплатно, – высказалась бабуля в голубенькой панамке с гербарием из цветков бессмертника.
Евгений Маркович напомнил нечто более важное. Будто директор в заключительном слове укорял горемык в близорукости и в отсутствии здравого патриотизма. И даже слово в слово процитировал Комарова: «Вы же сами, грит, как кролики лезете в пасть удава».
– А вот это и напрасно, – чуть слышно произнесла стоявшая рядом со мной итээровского обличья дамочка. Оглянувшись по сторонам, прибавила: – Может ведь сам себе навредить.
Неясно было, кого она пожалела: гендиректора или Марковича?
Очередь пробудилась, на разные лады гудела. Многим не терпелось тоже высказаться, поделиться собственными воспоминаниями, стряхнуть с души сокровенное. Возможно, даже что-то внутри себя передумать, переосмыслить. Современный философ изрек: народ-де в очередях набирается ума.
Возле крепкого старикана, в образе легендарного Саваофа, собрался довольно плотный кружок. Поглаживая лысую макушку, дед-акционер добродушно витийствовал.
– Схем ограбления не очень много, но они отработаны до совершенства и блеска. Самое лучшее – это не играть в рулетку.
– Деда, а я вчера у Джека-Потрошителя тыщу выиграл, – будто «по сценарию» озвучил свою роль парень, опутанный проводами от плеера и с затычками в ушах.
Реплика не застала деда врасплох, ответил словно по писанному:
– Значит, завтра две проиграешь!
Симпатии были на стороне «Саваофа». Ловко вел он свою партию. Похоже, ему самому «игра» нравилась. Он продолжал в том же духе.
– В Ветхом Завете приведен имевший в жизни место факт. Старший из братьев, по имени Исав, с голодухи дошел, значит, до отчаяния: отдал право первородства своему младшему братцу, прохиндею и пролазе. Спрашивается: что же получил старшой? Всего-навсего тарелку чечевичной похлебки. Видите ли, голод у него разум отнял. Когда же Исав насытился, понял свой промах. Да уж поздно было, сделка состоялась!
Старик-то, видать, был тертый калач. Начав как проповедник, закончил как ера-конферансье. Озорно подмигнул публике: дескать, мотайте на ус.
– Сказочка твоя, дедушка, для малой детворы, – прокомментировал притчу парень меломан. К этому времени у него в руках была бутылка с пивом, в другой – дымящаяся сигарета.
Других же притча царапнула по душе.
– Пятьсот рублей за акцию, как они теперь нам плотют, – обман разбойный. Даже тот Иаков куда щедрей был, – морща лоб, рассуждала как бы сама с собой типичная московская бабуля, круглолицая, с короткой стрижкой, в стиранных и перестиранных джинсиках и в новеньких кроссовках.
– Беда беду покрывает и бедою погоняет, – подбросил новую загадку дед-Саваоф, одновременно оглядывая толпу, будто ища виновного. Остановил взгляд на одиноко стоявшем Евгении Марковиче.
Тот шутя всполошился, замахал руками:
– Нет-нет, мы за это не голосовали!
– У нас всегда так, – с укоризной проговорил дед. – Виноватого не сыщешь. Кошка обычно виновата. Или крайний.
В сей момент охрана впустила во внутрь новую партию страждущих и жаждущих. По законам физики, в образовавшийся вакуум передняя часть очереди рухнула. Середку перекрутило, перебуровило. Меня отбросило в сторону и прижало к стенду с портретами лучших людей ГПЗ. Тут я лицом к лицу столкнулся с Сергеем– Энциклопедистом.
– Привет рабочему классу! – раздалось знакомое до боли приветствие. И с добавлением: – Будешь четвертым.
Они неплохо устроились. Между бетонным забором и длинным щитом был газончик, заросший травой-муравой. Для полного кайфа не хватало родничка. Зато стояла початая полуторалитровая бутылка «Нарзана», будто шубой покрытая изнутри игристыми пузырьками.
– Мы тут между делом в истории копаемся, – весело сказал Сергей. Таким манером сразу приобщился к компании.
Сказанное я за шутку принял. Соответственно и отреагировал.
– Не итоги ль Второй мировой войны пересматриваете?
Переглянулись. Пожали плечами.
– Серега книжку на абонементе выудил. Об истории нашего завода, – ответил визави со шкиперской бородкой и смахивающий на профессора географических наук. В натуре же такелажник заготовительного цеха. В обращении просто Михалыч.
– Дорого бы дал я за такую книгу.
– Ее бы размножить и раздать нашим акционерам, – сказал Энциклопедист, кивнув в сторону очереди. – Большинство же уже позабыло, чьи мы, какого рода-племени. Вот хоть бы ты, Геня, – толкнул он в бок носатого очкарика, – что знаешь ты о своих предках?
Вопросец не обескуражил того, кому предназначался. Привычным движеньем очкарик поправил очки, глядя куда-то в пространство, молвил:
– Родная бабка Фрося на растворном узле работала. О чем имеется документальное свидетельство: почетная грамота, подписанная первым директором, товарищем Бодровым. Сюда, на Сучье Болото добровольцы со всего Союза съехались. Каждую неделю нарком Орджоникидзе в прорабском вагончике планерки проводил.
Сергей провел тыльной стороной ладони по усталым глазам:
– Уму непостижимо, как малограмотные парни и девчата могли за два года такой гигантище отгрохать? И для кого? Пока завод называется акционированный. Но это для отвода глаз. Лично я чувствую за спиной дыхание чудовища-дракона.
Стало как-то не по себе. Вдруг откуда-то повеяло нежным запахом меда. Оказалось, возле забора запоздало расцвел огненный куст из одуванчиков.
– Меня поражает другое, – неотрывно глядя на золотое соцветие, сказал Михалыч. – Откуда послереволюционная нищая Россия нашла такую прорву деньжищ. В первую пятилетку словно грибы после дождичка выросли другие гиганты: СТЗ, ЧТЗ, ХТЗ, ЗИЛ, ГАЗ, Днепрогэс. Не считая бессчетного множества номерных заводов, о существовании которых мы по сей день не знаем и не догадываемся даже.
Очередь опять охнула, колыхнулась. Передние под напором задних смяли охрану. Кому-то ногу отдавили. Пострадавший, как ошпаренный, выскочил на свободное место, матерясь по-черному.
– Глаза б на это похабство не глядели, – сказал присоединившийся к нам Евгений Маркович. И тоже смачно выругался.
Когда шум улегся, залетка потянулся к бутылке, без спроса осушил стаканчик «Нарзана». Его примеру последовали и другие.
– Ты, Серега, души-то наши разбередил, а точки не поставил, – обронил сантехник Геня. – Во что обошлось строительство нашего «Шарика»?
Энциклопедист, не торопясь, запустил руку в боковой карман. Достал опоясанную резинкой записную книжицу.
– Разговор серьезный, а времени в обрез, – бормотал он, листая слипшиеся страницы. Наконец нашел нужное. – Так вот какая арифметика и политэкономия.
Сказал, и будто включил машину времени.
– Стоил ГПЗ страшенных денег. Нынче бы России такой объект не поднять. Кишка тонка. И главное – ворья очень много. Вы слышали, чтобы за последние пятнадцать лет кто-то хоть фабричку небольшую построил? За эпоху Ельцина самое крупное сооружение – храм Христа Спасителя. А шуму-то! Но ежели положить на чашу весов, стройка у Кропоткинских ворот – мизер в сравнении с «Шариком».
Перевернул пару страничек.
– Вот. Только на закупку за рубежом оборудования из бюджета СССР было выделено 10 миллионов 653 тысячи рублей золотом. И все до копеечки кровные! Называю источники. Во-первых, у трудового народа заняли. Помните, займы? Второе, пришлось и толстосумов потрясти: «Раскошеливайтесь, господа хорошие, выкладываете ворованные капиталы». Теперь ведь отечественные олигархи краденную валюту и золото тайком переправляют в заграничные банки, на собственные счета. Хотя это несметное богатство перекочевало жулью из наших кошельков.
– Ты эту цифирь береги, – прервал «докладчика» Евгений Маркович. – Дело черное, подсудное. Пока же власть с жуликами заодно: они с ней делятся! Но придет срок – народ призовет шпану к ответу.
– Замечание полностью принимаю, – проговорил Энциклопедист. В знак признательности даже голову склонил. – Но коль речь зашла о финансовых источниках периода социалистической индустриализации, назову справедливости ради все. Был еще один резерв: сокровища церквей, монастырей. Пришлось их приватизировать, говоря по-новому, в пользу государства. Однако ежели заглянуть в историю, так поступали не только коммунисты. Многие монархи Европы по мере надобности (ради спасения своего отечества) прибирали к рукам чужие сокровища. И никто им в вину то не ставит. Да и наш царь-батюшка Петр Первый сильно потряс церковную казну, колокола на пушки переливал. Только так, собравшись с силами, Россия и смогла одолеть заклятых врагов иноземных.
Получался своего рода политчас по острейшему вопросу.
– Будь моя воля, я бы точно так же поступил, – решительно сказал сантехник Геня.
– В роковой час люди ничего не жалеют, – отозвался Евгений Маркович. У него от волнения на скулах выступили багровые желваки.
Об очереди все напрочь позабыли. Все, что рассказывал Сергей-Энциклопедист, было полным откровением. Словно речь шла о чем-то очень дорогом и сугубо кровном.
– Спасибо надо сказать французам, – проговорил слесарь со светлой улыбкой. – Молодцы и только! Без проволочек выдали Советам весомый кредит да под божеский процентик. На них глядя, итальяшки раскошелились. Немецкие банкиры выделили аж 6 миллионов 865 тысяч марок. Англичане жались, жались, тоже раскололись. Скрепя зубами, продали партию шлифовальных станков, необходимых нам, как воздух. Всего же в Европе и Америке закупили наши для ГПЗ оборудования на 15 миллионов рублей золотом.
– Вопросец можно? – осторожно спросил Геня. – Почему капиталистические хищники, как говорится, себе во вред стали помогать проклятым Советам, которых люто ненавидели?
– Отличный вопрос. И надо его рассматривать через историческую призму. Со школьной скамьи все мы знаем, что в 20-м году капиталистический мир потряс мощнейший экономический кризис. Дефолты, банкротства. Мы же, всем на удивление, как раз и начали свою великую индустриализацию. Пыль столбом! И что вы думаете? Обеспеченные золотом российские червонцы были для Запада сказочным дождем. Нам же капиталистический товар нужен был, как воздух. Случилось такое совершенно нежданное стечение взаимных интересов.
Вот вам и слесарь! До чего же точно расставлены были политические и экономические акценты. Можно подумать, разговор происходил не под забором, а на заседании ученого совета.
– Спасибо. Теперь все ясно, – произнес Михалыч, с удовольствием поглаживая темечко.
– И что же тебе ясно? – уточнил докладчик.
Вопрос лобовой, однако такелажник от него не уклонился.
– А то! Деды и отцы наши жалкие свои грошенята на великие дела употребили. Себе подчас в самом насущном отказывали. Зато потом хребтину немецкой гадине переломили.
– Но ведь, как теперь доказано, в сталинскую эпоху немало было тягот, горя, жестокости, – встрял в наш разговор кто-то со стороны.
Не смутил крутой вопрос Сергея. И ответил он с присущей рабочему человеку прямотой:
– Не помню точно, кажется, Наполеон сказал, что историю в белых перчатках не делают. И все же, все же надо отдать должное большевикам первой волны. Это были настоящие рыцари революции. Прожили они короткую жизнь, но кристально честную. Между прочим, вот вам факт непререкаемый. Хоронили тех рыцарей в той же одежке, в какой они ходили на работу. Они не нажили лишнего богатства. Да и чадам своим не оставили ни собственности, ни капитала. Жили честно, чисто. Потому и сами были беспощадны к окружающим. Заодно и к тем, кто запускал лохматые лапы в государственный карман. За каждый цент, за каждый пфеннинг, за каждый рубль перед народом отчитывались. Такой тогда был общественный настрой, и не нам теперь его задним числом переиначивать на современный лад.
На секунду Сергей осекся. Какая-то женщина, не молодая, но приятная на вид, подавала ему знаки. Он напрягся, сделал паузу, хотел было подняться, но махнул рукой.
– Конечно, я не историк и не политработник, – продолжал в том же духе. – Но я был предан советской власти и по сей день не изменил к ней своего отношения. Не потому, что она мне много дала, а потому, что по сути она справедлива. А слухи зловредные и тогда, и теперь ходят разные, ужасные. Их нарочно распространяли ее отпетые враги. Да, время тогда было суровое, но оно и не могло быть иным. Никому никаких не было поблажек. Ворюг, ловкачей, двурушников брали за ушко и отправляли в ГУЛАГ. И там они вину свою перед обществом искупали подневольным трудом – кто на лесоповале, кто на строительстве Беломорканала или в рудниках. А уж враги ярые, вредители и воры закоренелые – этих к стенке ставили. И так было принято не только в стране Советов, а и во всем мире. Да и нынче так.
После паузы в голосе ведущего возникли новые нотки.
– Разве возможна жизнь без строгости, без страха в душе? Почитайте Библию. В ней не раз и не два упомянуто: человеку истина открывается через страх Господень. Теперь нет страха ни перед законом, ни перед небом. Оттого и хаос вокруг, произвол. Думаете, так оно само собой складывается? Нет, братцы! Это хорошо организованный беспорядок. С какой целью и кем? Кумекайте сами.
Такой вот неожиданный завиток возник у нашей подзаборной беседы. А к нему прибавилась еще и закорючка.
– Из-за океана нынче в Россию доллары на самолетах тоннами возят. Куда только вся эта макулатура девается? Ну как в прорву! – послышался с верхотуры женский голос. Оказалось, по недогляду в мужскую компанию встряла уборщица Веруня. Обычно тихая и бессловесная как мышь, тут, вишь, раздухарилась будто на митинге.
Михалыч, на правах старшого, преувеличенно строго изрек:
– У нас тут свойская беседа, понимаешь. Каленое словцо может ненароком сорваться, не для женских ушей.
– Вера – свой человек. И весьма даже необходимый, – приободрил «жрицу чистоты» Сергей.
– А разве неправда? – поуверенней заговорила Веруня. – Правители наши понабирали в заморских банках миллиарды. А где те деньжищи? Известно уже где: на тайных счетах у прохиндеев. И рады. Рожи от жиру лоснятся. Да еще хватает наглости советскую власть костерить. Тьфу на них! Подошвой растереть ту мокредь и то противно. И все равно – тьфу!
– Ничего, следы на земле остались. По ним хапуг и сыщут, – с угрюмым спокойствием отреагировал дядечка в бейсбольном кепарике. Этот тоже только что примкнул к нашему «политкружку». – Пьют они нашу кровушку чуть ли не взахлеб. Мозги же народу туманят телевидением. Крутят бесплатное кино. Генерального прокурора нагишом показали. Глядите! Потешайтесь! Только нас не трогайте.
Публика чуть не падала от смеха. Когда шум улегся, раздался Верунин голос. Уже не такой уверенный, с грустинкой.
– Чует сердце, приберут «Шарик» к рукам буржуи окаянные. Свои или заморские. Тогда уж плакали наши акции, а с ними и денежки родительские.
В ответ молчание, сдержанное покашливание. Насупленные взгляды. По всему чувствовалось: в головах рабочего люда вызрел ответ на проклятый вопрос «Кто виноват?» вот только не ясно «Что делать?». Но судя по всему за тем дело не станет. Народ отрезвел, почти осознал скотское свое положение. И главное – понял, что никто за него судьбу его решать не будет. Да и некому.
Стрелки электрических часов показывали половину второго. Перерыв в отделе кадров кончился. Я предупредил соседей, что стоять больше не буду. И пошел по своим делам.
Через полчаса возвращаюсь – что вижу? Подъезд безлюдный. На асфальте только мусор. Будто тут целый день не топталось в ожидании подачки многоголовое чудовище под названием «очередь».
У метро встречаю Марковича.
– Что произошло? Где народ?
Очередники ведь не просто знакомые, почти что свои люди, связанные круговой порукой. Маркович осторожно взял меня под локоть. Отвел в сторонку. И там деликатно шепнул:
– С понедельника, слышно, за акции будут давать не по пятьсот, а по тысяче. Приходи, очередь займу.
ИСТОЧНИК ПОЖЕЛАЛ ОСТАТЬСЯ НЕИЗВЕСТНЫМ
Прошлым летом (со второй попытки) собралось собрание акционеров. Шумно рассаживались по местам. В рабочий президиум избрали тридцать душ. Не хватало только «Интернационала». Его заменил сыгранный по трансляции «Марш энтузиастов». Слова: «В своих дерзаниях всегда мы правы» зал встретил радостными рукоплесканиями.
Далее пошло по накатанной колее. Заслушали отчет генерального директора о финансовом состоянии. После него на трибуну вышел председатель ревкомиссии. Выходило: баланс отрицательный, делить нечего. Однако уныния в зале не чувствовалось. Под сводами Дворца культуры временами вспыхивали аплодисменты. Иной раз вроде бы и некстати. Говорили, будто их заранее записали на пленку еще в давние времена, теперь же прокручивали, то есть передавали в зал через усилители.
Спектакль с шумовыми эффектами длился в общей сложности минут этак тридцать. Успели заслушать и утвердить аж восемь «вопросов». Тем временем по коридорам и в кулуарах дворца сновали молодчики с крутыми затылками. Наперебой, за бесценок скупали у доверчивых и размягченных заводчан обесцененные акции. По сорок рублей за штуку.
Теперь в толкучке у профкомовского подъезда затесалось несколько участников летнего собрания. Они немного важничали, похоже, гордились тем, что сподобились чести присутствовать на «мероприятии» пусть и не исторического значения, а все же знаменательном. Хотя событие быльем еще не поросло, уже выявились желающие делиться воспоминаниями и личными переживаниями.
– Воду в фойе давали пить сладкую бесплатно, – высказалась бабуля в голубенькой панамке с гербарием из цветков бессмертника.
Евгений Маркович напомнил нечто более важное. Будто директор в заключительном слове укорял горемык в близорукости и в отсутствии здравого патриотизма. И даже слово в слово процитировал Комарова: «Вы же сами, грит, как кролики лезете в пасть удава».
– А вот это и напрасно, – чуть слышно произнесла стоявшая рядом со мной итээровского обличья дамочка. Оглянувшись по сторонам, прибавила: – Может ведь сам себе навредить.
Неясно было, кого она пожалела: гендиректора или Марковича?
Очередь пробудилась, на разные лады гудела. Многим не терпелось тоже высказаться, поделиться собственными воспоминаниями, стряхнуть с души сокровенное. Возможно, даже что-то внутри себя передумать, переосмыслить. Современный философ изрек: народ-де в очередях набирается ума.
Возле крепкого старикана, в образе легендарного Саваофа, собрался довольно плотный кружок. Поглаживая лысую макушку, дед-акционер добродушно витийствовал.
– Схем ограбления не очень много, но они отработаны до совершенства и блеска. Самое лучшее – это не играть в рулетку.
– Деда, а я вчера у Джека-Потрошителя тыщу выиграл, – будто «по сценарию» озвучил свою роль парень, опутанный проводами от плеера и с затычками в ушах.
Реплика не застала деда врасплох, ответил словно по писанному:
– Значит, завтра две проиграешь!
Симпатии были на стороне «Саваофа». Ловко вел он свою партию. Похоже, ему самому «игра» нравилась. Он продолжал в том же духе.
– В Ветхом Завете приведен имевший в жизни место факт. Старший из братьев, по имени Исав, с голодухи дошел, значит, до отчаяния: отдал право первородства своему младшему братцу, прохиндею и пролазе. Спрашивается: что же получил старшой? Всего-навсего тарелку чечевичной похлебки. Видите ли, голод у него разум отнял. Когда же Исав насытился, понял свой промах. Да уж поздно было, сделка состоялась!
Старик-то, видать, был тертый калач. Начав как проповедник, закончил как ера-конферансье. Озорно подмигнул публике: дескать, мотайте на ус.
– Сказочка твоя, дедушка, для малой детворы, – прокомментировал притчу парень меломан. К этому времени у него в руках была бутылка с пивом, в другой – дымящаяся сигарета.
Других же притча царапнула по душе.
– Пятьсот рублей за акцию, как они теперь нам плотют, – обман разбойный. Даже тот Иаков куда щедрей был, – морща лоб, рассуждала как бы сама с собой типичная московская бабуля, круглолицая, с короткой стрижкой, в стиранных и перестиранных джинсиках и в новеньких кроссовках.
– Беда беду покрывает и бедою погоняет, – подбросил новую загадку дед-Саваоф, одновременно оглядывая толпу, будто ища виновного. Остановил взгляд на одиноко стоявшем Евгении Марковиче.
Тот шутя всполошился, замахал руками:
– Нет-нет, мы за это не голосовали!
– У нас всегда так, – с укоризной проговорил дед. – Виноватого не сыщешь. Кошка обычно виновата. Или крайний.
В сей момент охрана впустила во внутрь новую партию страждущих и жаждущих. По законам физики, в образовавшийся вакуум передняя часть очереди рухнула. Середку перекрутило, перебуровило. Меня отбросило в сторону и прижало к стенду с портретами лучших людей ГПЗ. Тут я лицом к лицу столкнулся с Сергеем– Энциклопедистом.
– Привет рабочему классу! – раздалось знакомое до боли приветствие. И с добавлением: – Будешь четвертым.
Они неплохо устроились. Между бетонным забором и длинным щитом был газончик, заросший травой-муравой. Для полного кайфа не хватало родничка. Зато стояла початая полуторалитровая бутылка «Нарзана», будто шубой покрытая изнутри игристыми пузырьками.
– Мы тут между делом в истории копаемся, – весело сказал Сергей. Таким манером сразу приобщился к компании.
Сказанное я за шутку принял. Соответственно и отреагировал.
– Не итоги ль Второй мировой войны пересматриваете?
Переглянулись. Пожали плечами.
– Серега книжку на абонементе выудил. Об истории нашего завода, – ответил визави со шкиперской бородкой и смахивающий на профессора географических наук. В натуре же такелажник заготовительного цеха. В обращении просто Михалыч.
– Дорого бы дал я за такую книгу.
– Ее бы размножить и раздать нашим акционерам, – сказал Энциклопедист, кивнув в сторону очереди. – Большинство же уже позабыло, чьи мы, какого рода-племени. Вот хоть бы ты, Геня, – толкнул он в бок носатого очкарика, – что знаешь ты о своих предках?
Вопросец не обескуражил того, кому предназначался. Привычным движеньем очкарик поправил очки, глядя куда-то в пространство, молвил:
– Родная бабка Фрося на растворном узле работала. О чем имеется документальное свидетельство: почетная грамота, подписанная первым директором, товарищем Бодровым. Сюда, на Сучье Болото добровольцы со всего Союза съехались. Каждую неделю нарком Орджоникидзе в прорабском вагончике планерки проводил.
Сергей провел тыльной стороной ладони по усталым глазам:
– Уму непостижимо, как малограмотные парни и девчата могли за два года такой гигантище отгрохать? И для кого? Пока завод называется акционированный. Но это для отвода глаз. Лично я чувствую за спиной дыхание чудовища-дракона.
Стало как-то не по себе. Вдруг откуда-то повеяло нежным запахом меда. Оказалось, возле забора запоздало расцвел огненный куст из одуванчиков.
– Меня поражает другое, – неотрывно глядя на золотое соцветие, сказал Михалыч. – Откуда послереволюционная нищая Россия нашла такую прорву деньжищ. В первую пятилетку словно грибы после дождичка выросли другие гиганты: СТЗ, ЧТЗ, ХТЗ, ЗИЛ, ГАЗ, Днепрогэс. Не считая бессчетного множества номерных заводов, о существовании которых мы по сей день не знаем и не догадываемся даже.
Очередь опять охнула, колыхнулась. Передние под напором задних смяли охрану. Кому-то ногу отдавили. Пострадавший, как ошпаренный, выскочил на свободное место, матерясь по-черному.
– Глаза б на это похабство не глядели, – сказал присоединившийся к нам Евгений Маркович. И тоже смачно выругался.
Когда шум улегся, залетка потянулся к бутылке, без спроса осушил стаканчик «Нарзана». Его примеру последовали и другие.
– Ты, Серега, души-то наши разбередил, а точки не поставил, – обронил сантехник Геня. – Во что обошлось строительство нашего «Шарика»?
Энциклопедист, не торопясь, запустил руку в боковой карман. Достал опоясанную резинкой записную книжицу.
– Разговор серьезный, а времени в обрез, – бормотал он, листая слипшиеся страницы. Наконец нашел нужное. – Так вот какая арифметика и политэкономия.
Сказал, и будто включил машину времени.
– Стоил ГПЗ страшенных денег. Нынче бы России такой объект не поднять. Кишка тонка. И главное – ворья очень много. Вы слышали, чтобы за последние пятнадцать лет кто-то хоть фабричку небольшую построил? За эпоху Ельцина самое крупное сооружение – храм Христа Спасителя. А шуму-то! Но ежели положить на чашу весов, стройка у Кропоткинских ворот – мизер в сравнении с «Шариком».
Перевернул пару страничек.
– Вот. Только на закупку за рубежом оборудования из бюджета СССР было выделено 10 миллионов 653 тысячи рублей золотом. И все до копеечки кровные! Называю источники. Во-первых, у трудового народа заняли. Помните, займы? Второе, пришлось и толстосумов потрясти: «Раскошеливайтесь, господа хорошие, выкладываете ворованные капиталы». Теперь ведь отечественные олигархи краденную валюту и золото тайком переправляют в заграничные банки, на собственные счета. Хотя это несметное богатство перекочевало жулью из наших кошельков.
– Ты эту цифирь береги, – прервал «докладчика» Евгений Маркович. – Дело черное, подсудное. Пока же власть с жуликами заодно: они с ней делятся! Но придет срок – народ призовет шпану к ответу.
– Замечание полностью принимаю, – проговорил Энциклопедист. В знак признательности даже голову склонил. – Но коль речь зашла о финансовых источниках периода социалистической индустриализации, назову справедливости ради все. Был еще один резерв: сокровища церквей, монастырей. Пришлось их приватизировать, говоря по-новому, в пользу государства. Однако ежели заглянуть в историю, так поступали не только коммунисты. Многие монархи Европы по мере надобности (ради спасения своего отечества) прибирали к рукам чужие сокровища. И никто им в вину то не ставит. Да и наш царь-батюшка Петр Первый сильно потряс церковную казну, колокола на пушки переливал. Только так, собравшись с силами, Россия и смогла одолеть заклятых врагов иноземных.
Получался своего рода политчас по острейшему вопросу.
– Будь моя воля, я бы точно так же поступил, – решительно сказал сантехник Геня.
– В роковой час люди ничего не жалеют, – отозвался Евгений Маркович. У него от волнения на скулах выступили багровые желваки.
Об очереди все напрочь позабыли. Все, что рассказывал Сергей-Энциклопедист, было полным откровением. Словно речь шла о чем-то очень дорогом и сугубо кровном.
– Спасибо надо сказать французам, – проговорил слесарь со светлой улыбкой. – Молодцы и только! Без проволочек выдали Советам весомый кредит да под божеский процентик. На них глядя, итальяшки раскошелились. Немецкие банкиры выделили аж 6 миллионов 865 тысяч марок. Англичане жались, жались, тоже раскололись. Скрепя зубами, продали партию шлифовальных станков, необходимых нам, как воздух. Всего же в Европе и Америке закупили наши для ГПЗ оборудования на 15 миллионов рублей золотом.
– Вопросец можно? – осторожно спросил Геня. – Почему капиталистические хищники, как говорится, себе во вред стали помогать проклятым Советам, которых люто ненавидели?
– Отличный вопрос. И надо его рассматривать через историческую призму. Со школьной скамьи все мы знаем, что в 20-м году капиталистический мир потряс мощнейший экономический кризис. Дефолты, банкротства. Мы же, всем на удивление, как раз и начали свою великую индустриализацию. Пыль столбом! И что вы думаете? Обеспеченные золотом российские червонцы были для Запада сказочным дождем. Нам же капиталистический товар нужен был, как воздух. Случилось такое совершенно нежданное стечение взаимных интересов.
Вот вам и слесарь! До чего же точно расставлены были политические и экономические акценты. Можно подумать, разговор происходил не под забором, а на заседании ученого совета.
– Спасибо. Теперь все ясно, – произнес Михалыч, с удовольствием поглаживая темечко.
– И что же тебе ясно? – уточнил докладчик.
Вопрос лобовой, однако такелажник от него не уклонился.
– А то! Деды и отцы наши жалкие свои грошенята на великие дела употребили. Себе подчас в самом насущном отказывали. Зато потом хребтину немецкой гадине переломили.
– Но ведь, как теперь доказано, в сталинскую эпоху немало было тягот, горя, жестокости, – встрял в наш разговор кто-то со стороны.
Не смутил крутой вопрос Сергея. И ответил он с присущей рабочему человеку прямотой:
– Не помню точно, кажется, Наполеон сказал, что историю в белых перчатках не делают. И все же, все же надо отдать должное большевикам первой волны. Это были настоящие рыцари революции. Прожили они короткую жизнь, но кристально честную. Между прочим, вот вам факт непререкаемый. Хоронили тех рыцарей в той же одежке, в какой они ходили на работу. Они не нажили лишнего богатства. Да и чадам своим не оставили ни собственности, ни капитала. Жили честно, чисто. Потому и сами были беспощадны к окружающим. Заодно и к тем, кто запускал лохматые лапы в государственный карман. За каждый цент, за каждый пфеннинг, за каждый рубль перед народом отчитывались. Такой тогда был общественный настрой, и не нам теперь его задним числом переиначивать на современный лад.
На секунду Сергей осекся. Какая-то женщина, не молодая, но приятная на вид, подавала ему знаки. Он напрягся, сделал паузу, хотел было подняться, но махнул рукой.
– Конечно, я не историк и не политработник, – продолжал в том же духе. – Но я был предан советской власти и по сей день не изменил к ней своего отношения. Не потому, что она мне много дала, а потому, что по сути она справедлива. А слухи зловредные и тогда, и теперь ходят разные, ужасные. Их нарочно распространяли ее отпетые враги. Да, время тогда было суровое, но оно и не могло быть иным. Никому никаких не было поблажек. Ворюг, ловкачей, двурушников брали за ушко и отправляли в ГУЛАГ. И там они вину свою перед обществом искупали подневольным трудом – кто на лесоповале, кто на строительстве Беломорканала или в рудниках. А уж враги ярые, вредители и воры закоренелые – этих к стенке ставили. И так было принято не только в стране Советов, а и во всем мире. Да и нынче так.
После паузы в голосе ведущего возникли новые нотки.
– Разве возможна жизнь без строгости, без страха в душе? Почитайте Библию. В ней не раз и не два упомянуто: человеку истина открывается через страх Господень. Теперь нет страха ни перед законом, ни перед небом. Оттого и хаос вокруг, произвол. Думаете, так оно само собой складывается? Нет, братцы! Это хорошо организованный беспорядок. С какой целью и кем? Кумекайте сами.
Такой вот неожиданный завиток возник у нашей подзаборной беседы. А к нему прибавилась еще и закорючка.
– Из-за океана нынче в Россию доллары на самолетах тоннами возят. Куда только вся эта макулатура девается? Ну как в прорву! – послышался с верхотуры женский голос. Оказалось, по недогляду в мужскую компанию встряла уборщица Веруня. Обычно тихая и бессловесная как мышь, тут, вишь, раздухарилась будто на митинге.
Михалыч, на правах старшого, преувеличенно строго изрек:
– У нас тут свойская беседа, понимаешь. Каленое словцо может ненароком сорваться, не для женских ушей.
– Вера – свой человек. И весьма даже необходимый, – приободрил «жрицу чистоты» Сергей.
– А разве неправда? – поуверенней заговорила Веруня. – Правители наши понабирали в заморских банках миллиарды. А где те деньжищи? Известно уже где: на тайных счетах у прохиндеев. И рады. Рожи от жиру лоснятся. Да еще хватает наглости советскую власть костерить. Тьфу на них! Подошвой растереть ту мокредь и то противно. И все равно – тьфу!
– Ничего, следы на земле остались. По ним хапуг и сыщут, – с угрюмым спокойствием отреагировал дядечка в бейсбольном кепарике. Этот тоже только что примкнул к нашему «политкружку». – Пьют они нашу кровушку чуть ли не взахлеб. Мозги же народу туманят телевидением. Крутят бесплатное кино. Генерального прокурора нагишом показали. Глядите! Потешайтесь! Только нас не трогайте.
Публика чуть не падала от смеха. Когда шум улегся, раздался Верунин голос. Уже не такой уверенный, с грустинкой.
– Чует сердце, приберут «Шарик» к рукам буржуи окаянные. Свои или заморские. Тогда уж плакали наши акции, а с ними и денежки родительские.
В ответ молчание, сдержанное покашливание. Насупленные взгляды. По всему чувствовалось: в головах рабочего люда вызрел ответ на проклятый вопрос «Кто виноват?» вот только не ясно «Что делать?». Но судя по всему за тем дело не станет. Народ отрезвел, почти осознал скотское свое положение. И главное – понял, что никто за него судьбу его решать не будет. Да и некому.
Стрелки электрических часов показывали половину второго. Перерыв в отделе кадров кончился. Я предупредил соседей, что стоять больше не буду. И пошел по своим делам.
Через полчаса возвращаюсь – что вижу? Подъезд безлюдный. На асфальте только мусор. Будто тут целый день не топталось в ожидании подачки многоголовое чудовище под названием «очередь».
У метро встречаю Марковича.
– Что произошло? Где народ?
Очередники ведь не просто знакомые, почти что свои люди, связанные круговой порукой. Маркович осторожно взял меня под локоть. Отвел в сторонку. И там деликатно шепнул:
– С понедельника, слышно, за акции будут давать не по пятьсот, а по тысяче. Приходи, очередь займу.
ИСТОЧНИК ПОЖЕЛАЛ ОСТАТЬСЯ НЕИЗВЕСТНЫМ
Веруня-то оказалась права. Через месяц на «Шарике» сменился собственник. Ну словно в воду глядела. Пифия! Или как там еще – Кассандра?
Ненастным осенним утром генеральный директор В. Комаров явился на работу. Рассказывают: дорогу ему преградили две «фигуры», не предусмотренные штатным расписанием, – омоновцы. Без трикотажных намордников, однако с автоматами Калашникова наперевес. Сказали тихо: «Сдайте пропуск».
Вышел Владимир Викторович на улицу как ограбленный. Попросил шофера отвезти назад домой. К концу дня генерального госпитализировали. Диагноз: сердечный криз в сочетании с язвенным компонентом.
О смене руководства на заводе знал лишь узкий круг доверенных лиц. Заговорщики боялись, что рокировка вызовет нежелательную реакцию в коллективе. Простые работяги доброжелательно относились к Комарову. Не залетка. Опять же свой брат. После ПТУ слесарил в цехе, одновременно в вузе учился. Прошел все ступеньки заводской иерархии: мастер участка, начальник цеха, главный конструктор, главный инженер. В критический момент принял бразды правления коллектива. По совести говоря, вырулил «Шарик» из зоны бедствия, в которой завод оказался после финансового кризиса 1998-го года. Однако не обошлось без пагубных последствий. На Шарикоподшипниковской улице схлестнулись интересы банковских воротил, московских бюрократов и подпольных дельцов-махинаторов.
Пока я был в штате завода, его первые лица под разными предлогами уклонялись от контактов со мной. Одни выжидали, как поведет себя бывший спецкор «Труда», а уж потом. Другие считали, что я «серая лошадка», кем-то сюда специально подослан. Ломали головы над вопросом: чья креатура? Наводили справки о моих связях, с кем контачу. Искали скрытый подтекст и потаенные двусмысленности в моих заметках, особенно в тех, что шли под рубрикой «Разговорчики». В конце концов на нее наложили запрет.
Эта мышиная возня мне порядком надоела и я прервал трудовой контракт. Опять стал вольным соколом. И тут я почувствовал неформальный интерес к своей персоне. Домой стали названивать господа, с коими прежде был шапочно знаком. Иные приглашали к себе на дачу «подышать свежим воздухом». Нашлись и друзья закадычные. Тем более, что наискосок от главной проходной, в невзрачной кулинарии с некоторых пор стали подавать отличное бочковое клинское пивко.
Как-то на выходе из метро станции «Дубровка» меня остановил господин в превосходном блейзере кабы не хилтонского шитья. Бесцеремонно сказал:
– Вы, кажется, уже ушли с «Шарика»?
Я не народный артист, не избалован вниманием публики. Так что всегда откликаюсь на малейшие знаки внимания интересантов. И мы разговорились.
С первой же минуты выяснилось: прежде был уже у нас контакт. Я пришел в их отдел за интервью в связи с Днем металлурга. В. повел себя как капризная барышня: сперва согласился и вдруг бесследно исчез.
– Тот раз я смалодушничал, – сказал он искренним голосом. – Да и настроения, признаться, не было.
– А теперь?
– Готов ответить на все ваши вопросы. Если только вас не смущает мое нынешнее положение.
– Связались с черным бизнесом? С криминалом?
– Пока Бог бережет! Но с ГПЗ ушел. Работаю на частном предприятии.
– А на ГПЗ имеете зуб?
– Не угадали. Очень «Шарик» жаль. Какой заводище гады загубили.
То был некий пароль. Однако шевельнулась мыслишка: «Не провокация ли?» На заводе было немало «странных» случаев избиения и даже исчезновения людей. Уже при мне какие-то гангстеры измочалили до полусмерти главного инженера Бродского. Потому на всякий случай я сходил на Петровку и купил газовый баллончик. Тогда же в метро мы условились встретиться на условиях, что о контакте не станет известно третьим лицам.
Минута в минуту домофон подал позывные: я впустил в квартиру визитера. На сей раз В. выглядел не столь элегантным. Светлая ветровка. Поношенные джинсы. Зато кроссовки первый класс. Еще обратил я внимание на увесистый целлофановый пакет. В нем оказались свежайшие плоды авокадо и несколько тяжелых кистей черного винограда сорта «Изабелла».
Расположились мы не на кухне, а в рабочем кабинете. Машинально по ягодке клевали виноград и рассуждали о проделках зверского капитализма на земле московской. На мой взгляд, В. нашел точное слово, выразительный глагол: «Шарик» методически и целенаправленно угнетали всеми способами. Так обозленный сосед изводит у соседа его живность, кидая через забор отравленную приманку. Гибнет скотина, доказать же ничего нельзя. Схожим образом поступает и «практичный» автолюбитель, задумав пристроить друга – «жигуленка» – под окнами своей квартиры. Вот только красавец клен вырос не на месте. Спилить – дело нескольких минут. Да ведь жильцы шум подымут. Явится участковый инспектор: дознания, протокол, штраф и т. д. Есть же старинный способ избавления от «зеленого друга»: регулярно подливать под корень какую-нибудь гадость. Через год-другой дерево зачахнет и засохнет. Тогда руби его смело, без оглядки на соседей.
– Способом тихого злодейства (саботаж!) угнетают славу и гордость москвичей, завод шарикоподшипников, – так сформулировал коренной тезис мой осведомленный собеседник. И в подтверждение выложил отксерокопированный экономический отчет за 1999 год. Этот документ я пытался раздобыть, но тщетно. Его хранили за семью печатями.
Цифры криком кричали. Задолженность ГПЗ на конец года составила 774 миллиона рублей. Породили эту цифру безумно высокие цены на энергоносители, плюс плата за аренду земли, на которой стоят «от рождения» заводские корпуса. Деньги улетали отнюдь не в трубу, как принято говорить, а в бездонные карманы грабителей, кои сами себя называют олигархами, магнатами, кому как нравится. Теперь они бесятся с жиру. Заводу же нечем платить зарплату. Не было денег на уплату долгов в государственную казну. Разбухали долги в пенсионный фонд, в фонд медицинского и социального страхования. Из общего объема «дутых долгов» 351,3 миллиона составляли штрафные пени. Отсюда сам собой напрашивался вывод: производство подшипников в Москве – дело безнадежное, невыгодное. Проще и дешевле закупать за границей, как организована, например, доставка в Россию из-за океана «ножек Буша».
Не бывает проблем в чистом виде, осложнены они обычно целым рядом сопутствующих обстоятельств, оные выявляются, как говорят, хирурги, в процессе вскрытия.
В начале 1930-х годов Сучье Болото находилось на окраине столицы, сейчас – в пограничном с Центром районе. Тут с неких пор беспредельно выросли ставки аренды на землю. На нее с вожделением зарятся хозяева банков, нефтяные и газовые короли, фирмачи разного пошиба. Они давно уже присмотрели здесь земельные куски для своих офисов-дворцов и европейского стандарта коттеджных поселков за стальными заборами. Да вот ГПЗ-1 мешает, словно бельмо на глазу. Одно время поговаривали о переселении «Шарика» за МКАД, то бишь построить новый заводище. Но это был лисий ход. Прожект породили хитрованы-прожектеры.
За мелкой суетой, за каждодневными хлопотами о наполнении четырех полос заводской газеты дежурным материалом, не уловил и не разглядел я глобальной проблемы. И вот теперь не иначе как сама судьба приоткрыла краешек завесы. По сути дала шанс на повторную сдачу зачета по предмету журналистского мастерства. Свой экзамен «на совесть» сдавал, похоже, и мой гость. Чтобы ни на что не отвлекаться, швырнул я в ящик стола газовый баллончик и решительно выложил на стол заряженный диктофон.
Ненастным осенним утром генеральный директор В. Комаров явился на работу. Рассказывают: дорогу ему преградили две «фигуры», не предусмотренные штатным расписанием, – омоновцы. Без трикотажных намордников, однако с автоматами Калашникова наперевес. Сказали тихо: «Сдайте пропуск».
Вышел Владимир Викторович на улицу как ограбленный. Попросил шофера отвезти назад домой. К концу дня генерального госпитализировали. Диагноз: сердечный криз в сочетании с язвенным компонентом.
О смене руководства на заводе знал лишь узкий круг доверенных лиц. Заговорщики боялись, что рокировка вызовет нежелательную реакцию в коллективе. Простые работяги доброжелательно относились к Комарову. Не залетка. Опять же свой брат. После ПТУ слесарил в цехе, одновременно в вузе учился. Прошел все ступеньки заводской иерархии: мастер участка, начальник цеха, главный конструктор, главный инженер. В критический момент принял бразды правления коллектива. По совести говоря, вырулил «Шарик» из зоны бедствия, в которой завод оказался после финансового кризиса 1998-го года. Однако не обошлось без пагубных последствий. На Шарикоподшипниковской улице схлестнулись интересы банковских воротил, московских бюрократов и подпольных дельцов-махинаторов.
Пока я был в штате завода, его первые лица под разными предлогами уклонялись от контактов со мной. Одни выжидали, как поведет себя бывший спецкор «Труда», а уж потом. Другие считали, что я «серая лошадка», кем-то сюда специально подослан. Ломали головы над вопросом: чья креатура? Наводили справки о моих связях, с кем контачу. Искали скрытый подтекст и потаенные двусмысленности в моих заметках, особенно в тех, что шли под рубрикой «Разговорчики». В конце концов на нее наложили запрет.
Эта мышиная возня мне порядком надоела и я прервал трудовой контракт. Опять стал вольным соколом. И тут я почувствовал неформальный интерес к своей персоне. Домой стали названивать господа, с коими прежде был шапочно знаком. Иные приглашали к себе на дачу «подышать свежим воздухом». Нашлись и друзья закадычные. Тем более, что наискосок от главной проходной, в невзрачной кулинарии с некоторых пор стали подавать отличное бочковое клинское пивко.
Как-то на выходе из метро станции «Дубровка» меня остановил господин в превосходном блейзере кабы не хилтонского шитья. Бесцеремонно сказал:
– Вы, кажется, уже ушли с «Шарика»?
Я не народный артист, не избалован вниманием публики. Так что всегда откликаюсь на малейшие знаки внимания интересантов. И мы разговорились.
С первой же минуты выяснилось: прежде был уже у нас контакт. Я пришел в их отдел за интервью в связи с Днем металлурга. В. повел себя как капризная барышня: сперва согласился и вдруг бесследно исчез.
– Тот раз я смалодушничал, – сказал он искренним голосом. – Да и настроения, признаться, не было.
– А теперь?
– Готов ответить на все ваши вопросы. Если только вас не смущает мое нынешнее положение.
– Связались с черным бизнесом? С криминалом?
– Пока Бог бережет! Но с ГПЗ ушел. Работаю на частном предприятии.
– А на ГПЗ имеете зуб?
– Не угадали. Очень «Шарик» жаль. Какой заводище гады загубили.
То был некий пароль. Однако шевельнулась мыслишка: «Не провокация ли?» На заводе было немало «странных» случаев избиения и даже исчезновения людей. Уже при мне какие-то гангстеры измочалили до полусмерти главного инженера Бродского. Потому на всякий случай я сходил на Петровку и купил газовый баллончик. Тогда же в метро мы условились встретиться на условиях, что о контакте не станет известно третьим лицам.
Минута в минуту домофон подал позывные: я впустил в квартиру визитера. На сей раз В. выглядел не столь элегантным. Светлая ветровка. Поношенные джинсы. Зато кроссовки первый класс. Еще обратил я внимание на увесистый целлофановый пакет. В нем оказались свежайшие плоды авокадо и несколько тяжелых кистей черного винограда сорта «Изабелла».
Расположились мы не на кухне, а в рабочем кабинете. Машинально по ягодке клевали виноград и рассуждали о проделках зверского капитализма на земле московской. На мой взгляд, В. нашел точное слово, выразительный глагол: «Шарик» методически и целенаправленно угнетали всеми способами. Так обозленный сосед изводит у соседа его живность, кидая через забор отравленную приманку. Гибнет скотина, доказать же ничего нельзя. Схожим образом поступает и «практичный» автолюбитель, задумав пристроить друга – «жигуленка» – под окнами своей квартиры. Вот только красавец клен вырос не на месте. Спилить – дело нескольких минут. Да ведь жильцы шум подымут. Явится участковый инспектор: дознания, протокол, штраф и т. д. Есть же старинный способ избавления от «зеленого друга»: регулярно подливать под корень какую-нибудь гадость. Через год-другой дерево зачахнет и засохнет. Тогда руби его смело, без оглядки на соседей.
– Способом тихого злодейства (саботаж!) угнетают славу и гордость москвичей, завод шарикоподшипников, – так сформулировал коренной тезис мой осведомленный собеседник. И в подтверждение выложил отксерокопированный экономический отчет за 1999 год. Этот документ я пытался раздобыть, но тщетно. Его хранили за семью печатями.
Цифры криком кричали. Задолженность ГПЗ на конец года составила 774 миллиона рублей. Породили эту цифру безумно высокие цены на энергоносители, плюс плата за аренду земли, на которой стоят «от рождения» заводские корпуса. Деньги улетали отнюдь не в трубу, как принято говорить, а в бездонные карманы грабителей, кои сами себя называют олигархами, магнатами, кому как нравится. Теперь они бесятся с жиру. Заводу же нечем платить зарплату. Не было денег на уплату долгов в государственную казну. Разбухали долги в пенсионный фонд, в фонд медицинского и социального страхования. Из общего объема «дутых долгов» 351,3 миллиона составляли штрафные пени. Отсюда сам собой напрашивался вывод: производство подшипников в Москве – дело безнадежное, невыгодное. Проще и дешевле закупать за границей, как организована, например, доставка в Россию из-за океана «ножек Буша».
Не бывает проблем в чистом виде, осложнены они обычно целым рядом сопутствующих обстоятельств, оные выявляются, как говорят, хирурги, в процессе вскрытия.
В начале 1930-х годов Сучье Болото находилось на окраине столицы, сейчас – в пограничном с Центром районе. Тут с неких пор беспредельно выросли ставки аренды на землю. На нее с вожделением зарятся хозяева банков, нефтяные и газовые короли, фирмачи разного пошиба. Они давно уже присмотрели здесь земельные куски для своих офисов-дворцов и европейского стандарта коттеджных поселков за стальными заборами. Да вот ГПЗ-1 мешает, словно бельмо на глазу. Одно время поговаривали о переселении «Шарика» за МКАД, то бишь построить новый заводище. Но это был лисий ход. Прожект породили хитрованы-прожектеры.
За мелкой суетой, за каждодневными хлопотами о наполнении четырех полос заводской газеты дежурным материалом, не уловил и не разглядел я глобальной проблемы. И вот теперь не иначе как сама судьба приоткрыла краешек завесы. По сути дала шанс на повторную сдачу зачета по предмету журналистского мастерства. Свой экзамен «на совесть» сдавал, похоже, и мой гость. Чтобы ни на что не отвлекаться, швырнул я в ящик стола газовый баллончик и решительно выложил на стол заряженный диктофон.